На стальном треугольнике утюга ножницами она пыталась нацарапать слово «гад». Но буквы не писались, острые линии в нужном месте не заканчивались, появлялся лабиринт углов. Она злилась, что рука в точности воспроизводила ее мироощущение – лабиринт, где каждый поворот – тупик. Темно и страшно. Она собрала его вещи в коробку и заклеила скотчем. Когда стемнеет, она вынесет ее на помойку.
«Помой-ка!» В четвертый раз за один холодный зимний день она принимала душ, пытаясь смыть его последние прикосновения с тела и души. Обжигая грудь мелкими острыми струйками воды, она в который раз прокручивала в памяти недавний диалог.
Поверх заклеенной коробки с мужскими вещами она бросила искалеченный утюг, его подарок на Восьмое марта. Вещей больше нет, остатки его следов на ковре съел пылесос. Запах! Запах задержался, но морозный воздух из распахнутого окна уничтожит его за несколько минут. Останутся мысли, воспоминания. С этим она тоже справится.
– Неужели ты не понимала, что последние три года мы жили, как соседи… Доброе утро, спокойной ночи, вот чистая рубашка…
– Соседи рубашек не стирают… - протестовала она.
Он злился, ходил по комнате, размахивая руками.
– Твоя лень и меня поработила… Вспомни, раньше мы все время куда-то ходили, ездили, не стояли на месте… Чтобы я мог целый вечер просидеть перед телевизором?! Ты отбивала всякую охоту от активной жизни, ты на себя посмотри – в свадебное платье тебя же колотушкой не запихнешь…
Четыре года назад она выпорхнула от врача с чувством любви и восторга к доброму миру. На втором году их совместной жизни она подарит ему ребенка.
— Ты с ума сошла? На носу гос. экзамены, диплом, сто рублей стипендия, мы живем на обедах твоей мамы… Да ни ты! Ни я не готовы стать родителями!
Он уговаривал, что надо подождать, свою жизнь наладить… говорил, говорил, говорил. Сердце сжималось в крошечный пульсирующий орех. Вдыхаемый воздух превращал легкие в мутный плавающий в слезах пузырь. Слова мужа казались чужими. Голос, всегда ласкавший чувствительный слух, больно резал отточенным металлом. Чудовищные фразы. Ей казалось, что говорит нездоровый человек. Сквозь слипшиеся ресницы она видела его спокойное лицо, говорящий рот. Она желала очнуться от кошмара, не верить.
Она проплакала всю ночь, но твердо решила, ребенок будет жить. Через два дня сильнейшее кровотечение, внезапно начавшееся и закончившееся потерей.
Постепенно жизнь наладилась. Но гормональные таблетки и оставшийся в организме стресс потихоньку делали свое бесхитростное дело, замораживая ее желания и чувства.
Ей стало нравиться одиночество, кулинарные излишества и тишина.
«Каждая личность в своем развитии проходит кризисы. Кризис – это поворотный пункт, это переход на более высокую ступень развития. О детских кризисах знают все, но мало кто задумывается, что и взрослый человек проходит кризисную перестройку. Просто взрослые кризисы во временном промежутке индивидуальны. Твой переходный период наступил в двадцать восемь. Ты впала в спячку, но этап кокона пройдет, ты превратишься в капустницу или павлиний глаз, тебе выбирать, и полетишь на волю к новым достижениям. И хорошо, что твой никчемный муж бросил тебя на кризисном этапе, а не позже. После освобождения начинать новую жизнь куда интереснее. Когда выбрасываешь хлам, освобождается пространство», – утешала оптимистичная подруга.
– Может, мне собаку завести?
И через неделю подруга подарила забавного каштанового щенка.
– Куплю ему гюйс, назову «матрос Лабрик» в честь моря Лабрадор, а зимой тельняшку будет носить.
Она никогда не думала, что станет «собачницей». Негласные традиции собачьей площадки, тусовки и бесконечные разговоры о своих питомцах.
– Лабрадор – дорогое удовольствие. Вы хорошо зарабатываете? – нетактично интересовалась хозяйка купированного дога.
– Это подарок.
– Хорошо иметь таких щедрых друзей, – прокомментировала «Догиня».
Они с Лабриком перестали ходить на общую площадку, предпочитая прогулки в дубовом лесочке. Это оказалось несравненным удовольствием уединения и объединения. Через год Лабри вытянулся, повзрослел и стал похож на большое шоколадное лакомство с вишневыми глазами.
Лучистые струйки незаметно исчезали, обнажая у горизонта солнечный диск, и последние солнечные лучи золотым решетом ложились на верхушки больших дубов, путаясь в их пожелтевшей кроне.
Лабри, разбегаясь, врезался в собранные кем-то сухие кучки опавшей листвы, нарушая своими движениями замирающую прохладу, то здесь, то там поднимая еле уловимый пряный аромат поздней осени. В конце аллеи опустевшего парка зависло седеющее воздушное покрывало, пряча ускользающую тропинку.
– Лабри, пойдем домой, скоро стемнеет.
Подняв морду и выбрав направление, пес бросился в азартную скачку. Но вдруг резко встал и замер. Не слыша привычного шуршания за спиной, она обернулась. Силуэт собаки растворялся на фоне потемневших стволов.
– Лабри, иди сюда, – позвала она.
Кругом было тихо и пусто.
– Лаб-ри…
Солнце ушло за горизонт, и чарующий при закате лес превратился в угрожающую воронку, которая начала засасывать неприятным чувством страха. Выпавший из рук поводок шелестяще потонул в ворохе опавших листьев. Она нагнулась, чтобы поднять его, и в это мгновение что-то сильно толкнуло ее в бок. Ноги поскользнулись, она упала, ощутив остывшую влажную листву. Слабый крик отчаяния выплеснулся наружу. И тут ее руки почувствовали мокрый нос Лабри.
Они выбрались из леса на освещенное шоссе. Ее белая испачканная куртка мелькала в свете проезжающих фар. Лабри шел сзади, виновато повесив морду. В молчании они шли вдоль дороги, пока на обочине не наткнулись на распахнутую машину. Двери, багажник, капот – все было открыто, и машина напоминала толстого жука, который изо всех сил старался взлететь, растопырив в стороны свои блестящие крылышки. Мелькающий в свете проносящихся мимо фар силуэт мужчины склонился над мотором. Проходя мимо, она услышала вслед его мягкий спокойный голос:
– Не поможете…
– Чем? – неожиданно для себя ответила она.
– Сочувствием, – он выпрямился и оглядел ее с ног до очков. – Или вам самим нужна помощь?
– Нет, – независимо отрезала она.
– Перепачканные куртка и волосы, грустная собака.
– Это пес, взрослый и строгий.
В ответ мужчина рассмеялся.
Общими усилиями они устранили неполадку в стальных легких машины. Благодарный прилизанный «жук» довез до подъезда.
Отправив Лабри спать, она на сорок минут утопила свое уставшее тело в пенной воде ванной.
На следующий день, вернувшись с работы, она скинула строгую одежду, запаковала себя в узкие джинсы, и вышла на прогулку с Лабри.
– Сегодня звезд ждать не будем, погуляем часик и домой.
И снова листья в лесу поодиночке и стайками слетались к земле, оголяя вершины лысеющих деревьев. И вновь воздух наполнялся пряными нотками увядающей листвы.
Она обернулась, не услышав привычного шуршания за спиной. Силуэт собаки растворялся на фоне темных стволов.
– В чем дело? Ты опять будешь в прятки играть?
Вечерняя прохлада легким ветерком дунула в лицо. От непонятного предчувствия стало не по себе. «Дежавю?»
Долгих полчаса она бегала по лесу в поисках Лабрика. Быстро темнело. Ощущение горя тяжестью скапливалось в груди.
– Что за шутки, Лабри, перестань пугать меня!
Вокруг черные деревья, казалось, стали замыкать круг, сужая кольцо. Ноги сделались ватными, когда шум в голове отгородил пространство. Она почти падала, медленно оседая, когда внезапно почувствовала опору и теплое частое дыхание.
– Лабри, разве так можно? – не открывая глаз, простонала она.
– Не волнуйтесь, мы найдем вашего серьезного пса.
Она встрепенулась, легко оттолкнувшись, отпрянула в сторону.
– Не бойтесь… Моя машина вновь отказалась ехать, как тот осел из фильма, заприметив понравившуюся женщину.
– От меня ушел Лабри… – растерянно сказала она, узнав вчерашнего хозяина «жука».
– От вас нельзя уйти, от вас можно только потеряться и то на время.
Еще издалека, уловив наступающий шуршащий гул, она обернулась. Лабри летел над желтой опавшей листвой, громким лаем сообщая всем, как он соскучился.
Вечером пили чай у нее дома и знакомились. Лабри уснул, положив морду на тапочку гостя.
Около двенадцати ночи неуставшую беседу прервал телефонный звонок бывшего мужа.
– Не спишь, прости, что поздно… Я без прелюдий. Я хочу вернуться…
– Извини, когда выбрасывается хлам, пространство освобождается. Теперь оно занято, и я думаю, надолго.
Она повесила трубку и победно улыбнулась приятному гостю.
– Я же говорил, от вас нельзя уходить, обязательно захочется вернуться.
(2001)