- 10
- Вы не посмеете выстрелить! – мямлил кавалер, изо всех сил стараясь говорить презрительно и выглядеть – дерзко и величаво. Но получалось из рук вон: тряслись поджилки, дрожал поднявшийся до подросткового фальцета голосок. Дрожал и локоток, за который по-прежнему цеплялась разом побледневшая, выцветшая, ровно моль, Анжелика. Но дрожи своего спутника она не замечала: ее взгляд был прикован к пистолету, вмявшему солидных размеров ямку в животе испуганного до икоты паренька. – У меня папа – министр! – тот прибег к последнему средству убеждения. Ведь всегда помогало! – Он вас из-под земли достанет!
- О! – весело изумился Мокрый Ванька, еще сильнее вдавив пистолет в живот кавалера – так, что тот ойкнул и слегка изогнулся. – У нас папа – министр!
В этот момент на плечо Мокрого легла рука и, прежде, чем тот успел обернуться (но внутренне напрячься, напружиниться он все же успел!), знакомый голос тихо, но внушительно вопросил:
- Ты чо за цирк здесь устроил, профессионал хренов?
Ванька все же повернул голову. Правда, не так порывисто, как собирался сделать это до того, как Шуруп заговорил – а медленно и почти с достоинством. И даже давление пистолета на желудок кавалера ослабил – в качестве жеста доброй воли.
- Он меня быдлом обозвал, - пожаловался Мокрый.
- Он ошибся. Слова перепутал, - подсказал Шуруп, глядя прямо в выпученные, остекленевшие от испуга глаза кавалера. – Ты ведь просто слова перепутал, да?
Парнишка сглотнул комок в горле, запоздало обоссался – и в его глазах мелькнула искра понимания. Он даже сумел открыть рот и издать какой-то звук, предваряющий ответную речь – но в этот момент все окружающее пространство залил густой, тяжелый, ломающий мозг звук сирены.
Шурупа этот звук отвлек. Он завертел головой, пытаясь определить его источник – бесперспективнейшее занятие, пустая трата времени, потому что источников было несколько, а располагались они по всей территории усадьбы.
Ванька отреагировал на порядок прозаичнее – просто нажал на спуск, делая в сыне министра еще одну, не предусмотренную природой (и вряд ли совместимую с жизнью), дырку. Сын министра ошеломленно, не веря в случившееся, посмотрел на свой живот, где белая рубашка уже с готовностью принялась менять цвет на кумачовый, потом посмотрел на спутницу – но не как на красивую девушку, а как на собственное свое безбедное будущее, которое внезапно не случилось. А ведь какая славная схема вырисовывалась! Но не будет, не будет ему денег от Анжеликиной маман – да и от собственного отца, даже если того не турнут с министерской должности, он больше ни копейки не увидит. Даже если их, эти копейки, в гроб положат. Мертвым видеть не дано. Ах!
Нет, не пересохли враз оба вымени, которые собиралась сосать эта умная, не по годам дошлая телятя. Пересох телятин рот, утратив возможность сосать оба вымени. И, пораженный осознанием этой истины не меньше, чем пулей, сын министра пошатнулся, упал сперва на колени – а потом завалился на бок.
Анжелика, лишенная законной добычи таким варварским способом, положила в рот сперва пальцы правой руки, затем – левой, после чего набрала полную грудь воздуха – и начала истошно визжать, вполне на равных соревнуясь с сиреной.
Шуруп наконец прекратил вертеть головой, ошалело посмотрел сперва на издыхающего на асфальте кавалера, потом – на визжащую Анжелику, и подвел емкую, все объединяющую черту под увиденным:
- Вот, ****ь!
В это раз он даже не стал объяснять Ваньке, насколько тот был неправ. Во-первых, для себя Шуруп уже твердо решил, что все – хватит. Три года работы с таким обезбашенным напарником – это максимум, на что способен человек. Даже такой видавший виды, как сам Шуруп. Ну, а тем, у кого проблемы с нервами, или физическая подготовка не в порядке – таким сотрудничество с Мокрым Ванькой вовсе противопоказано: первое же совместное дело будет для них последним (как, собственно, и происходило, пока Ванька не начал работать с Шурупом). Забавнее всего было то, что сам Ванька выпутывался из любой, даже самой безнадежной ситуации – именно потому что безбашенный. Из нынешней, полагал Шуруп, тоже выпутается.
Ну, а во-вторых, на чтение моралей и нотаций уже попросту не было времени. Поэтому он, уже не обращая внимания на напарника, прижимая пистолет к груди, кинулся под защиту Давида.
Ванька, впрочем, тоже не остался стоять столбом на глазах у всех – после убийства кавалера ему это было совершенно невыгодно. Что, к слову, тут же подтвердил невесть откуда появившийся охранник с надписью на бейдже: «Охрана. Периметр». Он как-то по-особенному лихо, почти не глядя, оценил обстановку, выхватил из кобуры пистолет – и дважды пальнул в сторону Мокрого. Довод оказался последним, самым убедительным. Ванька выстрелил в ответ (промахнулся), схватил все еще визжащую сквозь засунутые в рот восемь пальцев (большие благоразумно оставила на свободе) Анжелику за вырез лифа, и потащил за собой – туда, где уже успел относительно удобно устроиться Шуруп. Все к тому же многотерпеливому Давиду.
Пистолет лихого охранника, в отличие от Ванькиного, не был снабжен глушителем, а потому грохот его выстрела услышали все – и сирена не помешала. Какая-то враз обабившаяся дама, невесть как очутившаяся рядом с телом кавалера, прижала руки к груди, и вовсе ненатурально, уж очень по-театральному, заголосила (а, скорее, провозгласила), заламывая руки:
- Убили! Убили!
Лихой, видя, что Ванька вот-вот скроется за постаментом, а стрелять в него нельзя, ибо сперва придется пристрелить Анжелику, решил поменять позицию. И даже сделал пару шагов правее, когда его самого пристрелил коллега. Этот появился тоже невесть откуда, но уже не по наитию – шел на звук выстрела. И тот факт, что стрелявший тоже был охранником, его не остановил. Мало ли – может, парень свихнулся от такой жизни и начал палить по всем без разбора. История знает примеры. И только что появившийся охранник без раздумий снял своего лихого побратима. Одним, между прочим, выстрелом.
Полностью прочитать книгу можно по ссылке http://www.litres.ru/dmitriy-krasko/. Всегда рад.