КОГДА МЕЖДУ НАМИ ЧУВАУВА*
Я помню, - белые обои… черная посуда…
Нас в «хрущевке» двое… кто мы и откуда... откуда?..
Я-первый.
Как-то вечером пришлось долго работать на участке. Когда, уже в 11-м часу, мне не открыли дверь квартиры, сказав, что уже слишком поздно, мой рабочий день окончился. Сам собой. Я побрел на УПМ*. По дороге зашел в магазин, купил пожрать и жвачку «зажевать». Пришел на УПМ. Перекусил по-бырому*. Достал бутылку «трофейного» коньяка, выпил стопку, зажевал «Орбитом». Зашел в «будуар»*, прилег на диван, укрылся своим старым потрепанным серым бушлатом, на подкладке из искусственного меха. Как отрубился, не заметил…
Проснулся в седьмом часу утра. Он сидел на стуле напротив меня и смотрел на меня, усталыми сонными глазами так же тупо, как и я на него. Почему-то у меня не возникло вопросов, откуда он взялся. Я все как-то понял нутром.
Накинув куртку-ПШ, надев фуражку, взял кожаную папку… Хотел сказать, что пойду в райотдел, но не стал, - знал, что он это и так прекрасно знает.
Я-второй.
Я открыл глаза и посмотрел на него. Он тоже смотрел на меня. Мы ничего друг другу не сказали. Не знаю, откуда и почему я взялся. Я не его близнец и не клон, я это он, а он это я. Разница в малом, - он мент, в душе панк, я панк, - в душе мент.
Он вернулся ближе к часу дня. Вывалил из папки на стол кучу материалов, долго перебирал, читал, печатал на «компе». В пятом часу опять сдул в райотдел.
В шесть вечера начался прием «прихожан»*.
Люди шли и шли, - избитые, покалеченные, ограбленные, изнасилованные… Все ныли, хныкали просили принять меры… Кто-то ничего уже не просил и не хотел, - знал, что все бесполезно. Массовая Путинской амнистия 2000-го года, когда на волю вышли миллионы зеков, сделала свое грязное дело. Потом были «экскременты Путина»*, после которых уличная преступность подскочила в разы и каждый раз, выходя по-форме в город, чувствуешь себя как партизан в оккупированной Беларуси… Теперь мы вдвоем пытались как-то разобраться, в этом упавшем на наши головы беспределе.
Иногда «прихожане», подозрительно глядя на меня, спрашивали, - «кто это?» Глазом не моргнув, он отвечал, - «внештатный сотрудник».
* * *
В ходе очередного пятничного рейда* он притащил откуда-то за «пьяный вид» девушку-панкушу. Когда начали составлять протокол, стало ясно, что она не пьяная, а обкуренная. Отправили в «будуар», для отходняка.
Когда она «отошла», попросила пить. Ей дали. Попросила закурить – ей дали.
- Как тебя звать, - спрашиваю.
- Оля – отвечает.
- Откуда, Оля, ты взялась такая… красивая?..
- Не знаю… - искренне ответила она.
Налил стопку коньяка. Она выпила, не поморщившись, не закусив и не запив.
Мы оба сидели напротив нее и рассматривали ее. Она смотрела на нас. Среднего роста, нормального телосложения, лет 18-20 на вид. На голове – туго затянутая черно-белая бандана, сзади из под нее, - темно-русые, слегка рыжеватые длинные, - до пояса - гладкие волосы. Такого же цвета брови, на заметно скошенных надбровных дугах. В ушах сережки в виде тоненьких серебряных колечек, сразу по-несколько в каждом. Круглое лицо, с широкими выдающимися скулами. Серые глаза, нос прямой, губы густо накрашены темно-синей, почти черной помадой. На ней была потрепанная кожаная куртка, на шее кожаный ошейник с металлическими «шипами». Под курткой – полосатая, как тельняшка, футболка. Юбка короткая, расклешенная. На ногах черные чулки мелкой сеточкой, высокие щегольские женские ботинки на шнурках. Ноги красивые, прямые, в тазобедренной области, заметно широкие. Не сказать, что красавица, но столь эксклюзивный внешний вид, придавал ей какую-то особую притягательность. Она сразу обращала на себя внимание и запоминалась…
Она тоже долго и пристально разглядывала нас, но ничего не спрашивала. Наверное, тоже прекрасно понимала, что мы такие-же потерявшиеся в пространстве и во времени, как и она.
Он пошел печатать отказные*, мы остались вдвоем в «будуаре».
Я смотрел на нее, она молча разглядывала свои ногти, накрашенные черным лаком, с узенькой синей полоской посередине.
- Ты где?... – спросил я.
- Там же где и ты… - ответила она.
- Логично.
- Ты одна? – снова спросил я.
- Я одна и не одна, потому-что с тобой… Нас много… И мы везде…
- Ты кто?
- Я тоже кто и ты…
Я еще спрашивал ее о чем-то таком, как бы ни о чем, но одновременно как бы обо всем сразу… Понять смысл моих вопросов мог, наверное, только такой же как и я. Но она мне отвечала, - так же как бы ни о чем. Ни чему, не удивляясь, видимо без труда все понимала. Мне вдруг стало ясно, что говорить с ней вслух нет нужды. Мы оба понимаем друг-друга без всяких слов, подсознательно, на мысленном уровне…
Я приблизился к ней и, поворотив головой вверх, слегка коснулся носом ее лица… Она едва заметно улыбнулась, тоже коснулась носом моего лица. От нее потянуло куревом, коньяком и «Орбитом». Я коснулся губами ее губ… мы долго целовались… Одной рукой я обнимал ее, другой старался дотянуться до бутылки коньяка, стоявшей за ее спиной. Еще чуть-чуть и бутылка у меня в руке… Оторвавшись от ее губ, я большим пальцем скинул пробку и влил в себя пару добрых глотков этой гремучей жидкости… И тут же вновь присосался к ее губам. По движениям ее рук я понял, что она тоже что-то держит в руках за моей спиной. Оторвавшись от меня, она поднесла к губам запаленную сигарету и глубоко затянулась, после чего тут же присосалась к моим губам. Нас окутал дым…
Отстранившись, мы посмотрели друг на друга и засмеялись…
Дверь «будуара» открылась, зашел он, т.е. я-первый… Он посмотрел на нас усталыми глазами, старательно затолкал в папку стопку свежеотпечатанных листов, подошел к подоконнику, хлебнул «из горла» коньяка… Некоторое время он просто стоял и смотрел на нее…
Он скинул патрульно-постовую куртку, форменную сиреневую футболку, обнял ее сзади, поцеловал в шею сбоку, она слегка повернулась к нему, наклонив голову. Он провел руками по ее талии, по ее бедрам, задрал ее юбку… Оля послушно встала на четвереньки на диване… Я затянулся сигаретой, молча наблюдая, как они «любят» друг-друга. Покачивались, Оля слегка стонала, иногда мышцы ее лица дергались…
Никакой ревности я не испытывал, - ведь он это я…
Расстегнув джинсы, я присоединился к ним, благо, что женщина может заниматься любовью сразу с двумя, а то и с тремя мужиками. К сожалению, у мужика только один «хрящ любви», и он не может любить сразу двоих…
* * *
Утро. Мы проснулись одновременно. Диван в разложенном виде был достаточно широк, чтобы уместить нас троих. Он, т.е. я-первый быстро оделся и ушел в райотдел на дежурство. Некоторое время мы с Олей валялись на диване вдвоем. Поднявшись, сходил в санузел, привел себя в надлежащий вид. Оля тоже ушла туда же, долго проводила себя в порядок. Выйдя, устроилась, поудобнее перед зеркалом и долго на-носила на лицо свой «боевой раскрас».
Мы вышли из УПМа, прошли до улицы Русанова, свернули в сторону реки. Редкие утренние прохожие подозрительно разглядывали нас. Вот и река. Рядом с водой почему-то всегда чувствуется какое-то умиротворение. Мы спустились к самым камышам, которыми густо заросла береговая линия. Я присел на корень дерева, торчавший из земли, извлек из кармана джинсового пиджака фляжку с коньяком, открутил пробку, отхлебнул пару глотков, и протянул Оле. Она покачала головой.
Оля присела на низенькое бревнышко, отчего колени ее ног задрались вверх, достала из кармана своей кожанки листок бумаги и спичечный коробок. В коробке была растительная масса темно-зеленого цвета. Ловко свернув «косяк» она протянула его мне. Я ухмыльнулся и покачал головой. Щелкнула зажигалка. Оля втянула дым в себя, задержав в легких, медленно выдохнула…
Я смотрел на нее. Ее ноги были так сильно задраны, что из-под юбки можно было видеть все ее промежности, туго обтянутые узенькими трусами черного цвета. Она посмотрела на меня и засмеялась…
Мы продолжали сидеть на берегу. Оля еще затянулась, задержала дым и выдохнула. Она смотрела в упор на меня… Я смотрел на нее… Вдруг она заговорила, она говорила долго и неразборчиво, несла какую-то нелепицу, периодически смеялась, резко разворачивалась и смотрела по сторонам… Я затянулся сигаретой, - пытаться понять ее сейчас совершенно бессмысленно.
Хитро глянув на меня, проследив направление моего взгляда, - в этот миг я обозревал хорошо видные мне ее трусы из под юбки, - она засмеялась и, подскочив с бревна, зашагала вдоль реки…
Впереди на пологом берегу, среди кустов и раскидистых деревьев, виднелся небольшой дощатый помост, уходящий метра на три от берега. Оля быстро скинула с себя куртку, юбку, бандану, обувь, белье, - осталась совершенно «в чем мать родила», - если не считать ошейника и цепочки с крестом на шее… При этом она встряхнула головой, придав своим волосам пышность, весело оглянулась на меня, пробежала по помосту и прыгнула «ласточкой» в воду…
- Мать-твою-мать! – только и успел воскликнуть я.
Через несколько секунд ее голова показалась из воды в нескольких метрах от края помоста. Оля помахала мне рукой. Редкие прохожие с другого берега остановились, разглядывая нас. Я присел на корточки опустил ладонь в воду, - довольно холодная. Оля плескалась в реке, то исчезая под водой, то снова выныривая. Но вот она подобралась к краю помоста и позвала меня.
- Дай руку!
Подойдя к краю помоста, я наклонился, протягивая ей ладонь… В этот миг наши взгляды встретились… Мы оба подумали об одном и том же одновременно, но было поздно, она резко схватив мою руку повыше запястья, рванула на себя, от чего я полетел в реку… Вынырнув, я яростно мотал ногами и руками, громко матерился, рядом слышался ее звонкий смех… Вскоре я выбрался на берег, быстро разделся, развесив одежду на ветках деревьев. Оля тоже выбралась на берег. Теперь мы оба тряслись от холода.
Оля аккуратно расстелила среди берегового бурьяна под солнцем свою куртку, мы присели на нее, крепко обнялись, чтобы быстрей согреться…
* * *
Я-первый.
Снова райотдел, снова развод в кабинете начальника. Начиналась опергруппа* без особых происшествий. К вечеру как обычно. Начались семейные вызова. Что поделать – суббота, вечер. Возвращались домой пьяные супруги и начинали «гонять» своих жен и детей а иногда и жены мужъев. Чуть позже, в начале ночи стали возвращаться пьяные, обкуренные, обколотые «детишки» и начали устраивать разборки со своими родственниками и соседями. Прошло еще пара часов. Уже глубокой ночью пошли сообщения из больниц, о поступлении избитых, ограбленных, покалеченных – на улицу вышли многочисленные банды уголовников, - обильные плоды «экскрементов Путина».
Пожрал только во втором часу ночи, пошел спать в класс участковых. Под утро зазвонил телефон, - опять на выезд. Криминальный труп «нарисовался». Приехали в детский сад, недалеко от третьего опорного* на ул. Московской. На территории детского сада, в беседке, на бельевой веревке болтался труп пожило-го мужчины – сторожа. Вскоре подъехал медэксперт из Бюро СМЭ*, чуть позже дежурный прокурорский следак – на своей тачке из дома. Было видно, что над сторожем изрядно поглумились, прежде чем повесить… Помню сторож часто жаловался, что по вечерам тут собираются подростки. Сторож их пытался «гонять». Стало-быть «догонялся». Оно вполне понятно, видя тотальную, поголовную безнаказанность, с детства привыкают к беспределу, к полной уверенности, что им «ничего не будет»… Это несчастный старик – прямое тому доказательство. А вместо того, чтобы бороться с преступностью, власти борются с милицией. Как нас вообще еще не сократили за ненадобностью? Наверное, чтобы было на кого списывать вину, за разгул уголовщины…
Вернулись в райотдел только в девятом часу. Развод у дежурного ответственного по ОВД. Старая опер-группа отчиталась о происшествиях за сутки, и что сделано по ним. После этого нам разрешили сдать оружие и расходится.
Прибыл на опорный часам к 10-и. Порылся в тумбочке для жратвы, перекусил, умылся, заглянул в «будуар». На разложенном диване сидела, закутавшись в серый милицейский бушлат Оля. Из-под бушлата торчали только ее ноги в чулках. Она как-то странно посмотрела на меня, каким-то ласковым взглядом, словно все понимала без всяких слов. Не удержавшись, я заулыбался, присел рядом с ней, взял ее руку за кончики пальцев… Сам не зная почему и зачем я долго рассматривал ее руку, - черный лак на ногтях, колечки на среднем и – зачем-то - на большом пальце… Она молчала – я молчал…
…Недавно вроде бы, - на работе я, - на охоте ты…
Борюсь с самим собой, - чудак…
Ну давай дружить, - как-то надо же жить, -
Хлеб жевать, воду пить… болеть… глотать драже…
Кормить твоей же-же…
Настроение держать на восьмом этаже…
Я резко встал, снял берцы, патрульно-постовую куртку и брюки, плюхнулся перед ней на диван, скинул с нее бушлат. Она была совершенно голая, только здоровенный крест, болтавшийся на груди на толстой цепочке из нержавеющей стали. На одной руке - браслет, в виде серебристой цепочки, на другой – браслет в виде соединенных синих камушков. На плечах и на руках серия каких-то наколок, в пупке пирсинг… Я рас-тянулся на спине, она пристроилась сверху, слегка приподнялась… Я ощутил ее пальцы на своем «хряще любви»… Потянул ее на себя за талию, мягко вошел в нее… Она закрыла глаза, запрокинув голову и закачалась в медленном ритме вверх-вниз… Минут через двадцать я, последний раз крепко сжав ладонями ее мягкие «боковинки», рванул на себя, передернул головой, выдохнул… Оля издала что-то вроде стона и опустилась на меня…
* * *
Вечером мы вышли с опорного, прошли через обширный двор квартала, вышли на улицу Фомина, оттуда свернули на Русанова к реке. Стоял теплый воскресный вечер. Люди гуляли, кто-то уже чкался пьяный, кто-то только собирался «сообразить». На нас все смотрели как-то с подозрением. Старушки шептались и кивали, подростки переговаривались и махали рукой… Слишком уж необычный был вид у нашей троицы. Еще бы, - их участковый, его копия, - одетый по-гражданке, - и эксклюзивно-прикинутая девушка, явно пан-куша, между ними…
«…Уже разносит по дворам молва, что между нами чува-ува…»
Вот мы приблизились к школе, возле реки. Как-то зимой здесь, за ее забором, школьники нашли труп голой женщины лет тридцати. Помню еще, дети тыкали в ее сторону пальцами и хихикали, что у нее на лобке волосы черные, а на голове рыжие. Потом выяснилось, что это бывшая жена следака из УВД.
Идем дальше. Вот берег реки, где они вчера купались. Дурное место. По весне, - в середине апреля - где-то поблизости всплыл труп, уже не первой свежести. Водолазы вытащили его сюда на наш берег. Мне пришлось его оформлять и сопровождать в Бюро СМЭ. Труп был довольно целехонький, даже не вонял. Только лицо все превратилось в черно-зеленую массу, - видимо лежал на дне лицом в иле. В кармане на-шли карточку донора. По ней отыскали его жену. Выяснилось, что пропал он еще в начале марта, когда на реке лед стоял. Как ни странно, на известие о трупе, жена отреагировала спокойно. Похоже, что она уже давно знала, что ее муж - «труп». Материал проверки по утопленнику забрала прокуратура, - труп оказался криминальный.
Мы ни о чем не говорили. Да и о чем можно говорить, когда в голову идут одни и те же мысли, а понимаешь друг-друга с одного взгляда или движения. Мы присели на бревнышко перед водой. Синхронно суну-ли руки в карманы. Он достал пачку сигарет, Оля коробок, я фляжку. Он вынул сигарету, я открутил крышку, Оля ловко свернула «косяк». Оля протянула зажигалку ему, а он Оле, оба смачно затянулись, а я отхлебнул коньяку из фляжки. Оля стянула с головы бандану, а я фуражку, Я надел на нее фуражку, а она затянула на мне бандану… Наверное со стороны мы выглядели очень смешно…
Мы вернулись очень поздно… Сняли обувь, прошли в «будуар»… А потом была бурная ночь... мы любили ее вдвоем по-очереди, и оба вместе сразу, и падали обессиленные, и снова любили… А когда больше не было сил, Оля вытянулась на спине, а мы легли рядом, по обе стороны, прижавшись к ее груди. Она положила руки на наши головы…
- Мои мальчики… - прошептала она в темноте.
За окном лил дождь, изредка вспыхивали молнии, хотя грома не было слышно. Они оба крепко спали, я ясно слышал в темноте их спокойное равномерное дыхание рядом…
Уснули кошки, уснули собаки, уснули холодные шторы…
Уснули убийцы, уснули маньяки, уснули карманные воры…
Ветер швыряет по улицам газеты, пьяные добрались домой…
Спит мятый асфальт и канавы с водой…
* * *
Утро подкралось незаметно. Понедельник – день тяжелый. Пора чесать в райотдел. Вскочив с дивана, я быстро умылся и оделся. Оля лежала посреди дивана, укрывшись бушлатом, и смотрела на меня. Она молчала. Я присел на краешек дивана и тоже молчал. Он лежал рядом и тоже молчал. Не знаю, зачем я протянул к ее лицу руку, осторожно дотронулся до ее щеки, словно хотел убедиться, что она реальна. Она взяла мою ладонь и слегка сжала. Как и всегда, все было понятно без слов. Подхватив планшетку, я выскочил из опорного и поспешил в райотдел.
Обратно вернулся только вечером, в седьмом часу. Опять пошли «прихожане» со своими проблемами. Вот женщина в возрасте. Пришла по старому материалу. Примерно месяц назад шла днем около Железно-дорожной поликлиники, достала мобильный телефон, мимо пробежал какой-то парень, удалил ее бутылкой по голове… Телефон упал и разбился, а она обратилась в поликлинику за медицинской помощью… Нападавшего не запомнила, почему он ее ударил, понятия не имеет. Еще один «висяк»* на мою шею…
И опять избитые, ограбленные, униженные, оскорбленные… Закончил прием только в девять вечера. Надо еще пройтись по участку. Закрыл входную дверь, прошел в «будуар». На диване сидит он – я-второй и, понурив голову курит.
- Оля где?
- Исчезла… - он не смотрел на меня, только устало покачал головой.
В этот вечер Оля так и не пришла. Не пришла она и на следующий день. Поздно вечером – в одиннадцатом часу после работы на участке я вернулся на опорный. Он медленно шагал по кабинету с тлеющей сигаретой в руке. Видно, что он тяжело переживает уход девушки.
Я извлек из тайника бутылку коньяка, налил стопку, выпил, зажевал «Орбитом». Достал портсигар, закурил. На глаза попался милицейский серый бушлат… Оле так нравилось в него кутаться… Я налил еще стопку, выпил.
* * *
Отработка района. Долгие мытарства по дворам и улицам. Задержали пару «синяков»*, составили протоколы за распитие. В 10-м часу вечера нам по рации сообщил дежурный о «семейном» вблизи нас. Пришли на указанный адрес. Стандартный «пейзаж», - загаженная ободранная квартира, мужик алкаш, мать – алкашка, жена идиотка, две малолетние дочери. Алкача недавно выгнали с работы, а жена спрятала последние его деньги. Он хотел их пропить, а она не дает. Двинул ей пару раз, дочки полезли заступаться, досталось и им. Обычная картина надоевшая до тошноты. Лениво провели с алкачем «воспитательную беседу», двинули пару раз по заднице дубиной… Вроде притих. Потом еще долго выслушивали длинный монолог жены о затянувшейся на годы «семейной драме» с мужем – алкоголиком…
На опорный вернулся в 12-м часу ночи. Привычным движением ключа отомкнул входную дверь, про-шел в «будуар», включил свет… «Мать твою!...» - невольно вырвалось из меня – он висел в углу, подвешенный на бельевой веревке за изгиб трубы отопления. Ноги почти касались пола, рядом валялся стул. Обоими руками сжимал милицейский серый бушлат.
Я устало опустился на диван, закурил. Посмотрел на висельника. Лицо посинело, видно висел уже не-сколько часов. На столе лежал мятый клочок бумаги. Я взял его в руки, на нем было что-то написано, зачеркнуто, опять написано… Разобрал только несколько строк:
«Знать бы ходя бы где ты… с кем ты…
Тепло ли там, на твоей планете…
Кубики изо льда… целиком в никуда…
Знать бы хотя бы с кем ты… да как ты…
В гости к тебе идти по парапету…
И не верить бреду, что тебя нету…»
Я вышел в фойе, открыл дверь кладовки. В углу стояла штыковая лопата. Я вышел на улицу, прошел во двор, зашел в заросли возле сараев. Когда-то там стоял дом и были огороды. Дом снесли, а в бурьяне на месте огородов обычно тусовались бомжи. Выбрав место почище, начал копать. Примерно к 4-м часам яма была достаточно глубока. Вернулся на опорный, расстелил на полу старое покрывало, перерезал ножом веревку, труп упал… Кое-как замотал в покрывало, перевязал веревкой. Примерно за пол-часа доволок до ямы, скинул в нее, торопливо забросал землей… Сверху накидал бурьяна.
И вот опять я одинокий мент, немногим «за тридцать»… Без дома, без жены, без семьи, без сына, без друзей… С одной только, давно остозвездевшей работой, гордо называемой «прохождением службы»…
Снова я совсем один на своем опорном. Достал из тайника бутылку коньяка, отхлебнул прямо «из горла». Некоторое время сидел на диване, тупо уставившись в светло-коричневое пойло. Отхлебнул еще. Снял с трубы обрывок веревки, убрался в помещении, расставил и развесил все по своим местам. Зажевал «Орбитом» без сахара. Прилег на диван и сразу «отрубился»…
* * *
Проснулся… Снова утро. Во рту «Орбит», давно потерявший вкус, размазанный по зубам… Надо опять идти в райотдел, снова бежать по одному и тому же замкнутому кругу… Когда он кончится? Когда я вот так же повисну на трубе отопления с веревкой на шее?.. Или мне «пособят» в этом деле другие?..
Я встал, умылся, почистил зубы, взял папку, вышел на улицу….
Обычный прохладный летний день. Что это было? Сначала я-второй… Потом Оля-панкуша, подарившая нам эти трое незабываемых суток. Потом оба исчезли из моей жизни так же неожиданно, как и появились…
Может ничего этого не было, может это был просто сон, после очередного тяжелого дня? А может на-оборот, как раз именно это и есть реальность, а сейчас я сплю? Когда же я уснул? Тогда, в те «лучезарные девяностые»? Потом мне приснился «дефолт», кризис, война, сбесившийся народ после Московских терактов, в каждом брюнете с мешком, видевшем террориста с гексогеном… Амнистия 2000-го года, как результат - кровавый беспредел на улицах города… нищенская зарплата на уровне дворников, массовые репрессии против ментов, «Экскременты Путина»… Может это всего лишь кошмарный сон о будущем… Может, стоит только немного подождать и я снова проснусь рядом с Олей и своим двойником, не зная, кто я и где я, потому-что мне совсем даже не интересно это знать, так как нам хорошо втроем и мы даже понимаем друг друга без всяких слов…
Декабрь 2016г.
ПРИМЕЧАНИЯ:
Чуваува – по разным версиям – любовь; флирт, интрижка; «какое-то извращение».
УПМ – участковый пункт милиции. Помещение, где базируются участковые на данной территории рай-она.
По-бырому – быстро (молодежный сленг).
«Будуар» - комната отдыха на УПМ (участковский жаргон).
«Прихожане» - посетители УПМа (участковский жаргон).
«Экскременты Путина» - Эксперименты Путина в области уголовного законодательства, - в 2002г. внесены изменения в Уголовный, Уголовно-процессуальный и Уголовно-исполнительный кодексы, после которых Россия твердо заняла 3-е место в мире по числу убийств на душу населения.
Рейд – милицейская спецоперация по обходу территории района, с целью выявления и пресечения преступлений и правонарушений и проверки подучетного контингента.
Опергруппа – группа милиционеров, для выезда на преступления и правонарушения.
Опорный – Участковый пункт милиции (от устаревшего «опорный пункт милиции»).
Отказные – постановления об отказе в возбуждении уголовного дела по результатам доследственной проверки (милицейский жаргон).
Бюро СМЭ – Бюро судебно-медицинской экспертизы.
«Висяк» - преступление, неперспективное к раскрытию (милицейский жаргон).
«Синяки» - алкоголики (молодежный сленг).