Начало здесь http://www.proza.ru/2018/03/25/845
Оперуполномоченный Нельгис нервно посматривал на часы. Допрос подозрительной служанки дипломата в кабинете следователя Особого отдела государственной безопасности длился уже два часа и двенадцать минут. И только одному богу было известно, когда это закончится.
«Ну, и трудно же объясняться с этом ханым… ханум.. Один чёрт знает, как величать эту особу? Впрочем, известно как – отрыжка после Хэллоуина! – в крайнем раздражении думал он, - Да, как ещё назвать бабу в таком, с позволения сказать, наряде?!»
Кроме того, что голову задержанной Алисо покрывал нибак с «намордником» на лицо, её основное облачение – чёрный балахон, обладал формой длинного мешка, достающего практически до самых пят. Это одеяние имело такие же длинные рукава, скрывающие не только запястья, но и ладони, а на руки были надеты чёрные перчатки.
- Сначала рассчитывали, что означенная процедура не продлится слишком долго, - докладывал о происшествии начальнику отделения Нельгис, - Задержанной было предложено заполнить анкету; ознакомиться с правилами поведения, то есть с тем, что ей можно делать в этой стране, а что никак не позволено; расписаться в том, что её об этом уведомили, и быть свободной. Всего дел-то минут на пятнадцать, не больше… То есть так предполагалось. Но когда означенной ханым сунули под нос документ, продублированный между прочим на двух языках: пронсельванском и монарканском, она испугалась просто насмерть и совершенно растерялась, вылупив свои глазищи. Зрелище, надо сказать, оказалось до предела комичное. Видели бы вы, как её испуганные зенки выглядывали из-за этой паранджи… вуали… или как там называют то, что скрывает верхнюю половину лица мусульманок? Совсем не разбираюсь в этом... Потом девица начала мычать нечленораздельно…
- И что?
- Дальше, господин Зимстаутен, пригласили переводчика. Ну, чтобы понять наконец о чём она блеет. И тут выяснилось, что означенная ханым не умеет читать ни на одном языке, даже на своём собственном. И не знает ни одной буквы. В этой связи самостоятельно заполнить анкету она оказалась не в состоянии. Посему приняли решение записать необходимые сведения с её слов. Но никто же не думал, что и здесь возникнут непреодолимые препятствия! Переводчик разговаривал с ней на чистейшем монарканском, но оказалось и этого языка она не знает. И только испуганно таращит опять свои зенки из-под своей вуали. И снова мычит, как беременная корова. Переводчик, разъясняя ситуацию, поведал нам, что объясняется она оказывается на наречии провинции Сен-Джу. А лингвистов, знающих этот диалект у нас в стране по пальцам пересчитать можно, очень редкое какое-то наречие. И вот итог: к этому времени допрос длится больше двух часов, и только и удалось выяснить, что отца ханым зовут Сулу, а маму – Айше. Детский сад, младшая группа! И в довершении ко всему девица ударилась в слёзы. Теперь и следователь, и переводчик, и секретарь её успокаивают.
- И что, этот язык Сен-Джу с государственным монарканским так уж отличен?
- Как я понял, диалекты похожи, но и различий достаточно и с точки зрения смысловой нагрузки слов, и с точки зрения произношения, господин Зимстаутен. Ханым вроде бы по началу заявила, что столичную речь понимает, но как говорить… короче, блеет что-то и глаза таращит. Её экзотический каркающий прононс переводчик разобрать не в состоянии. Но и она ни бельмеса не разумеет, что он говорит. Наверное, просто он употребляет какие-то сложные слова и обороты. И как с ней разговаривать? Я вот думаю, может пригласить господина Томпольё, чтобы он помог. Ведь как-то уважаемый дипломат объясняется со своей прислугой?
- Просить посланника-то? Да что ты! - начальник отделения махнул рукой и отрицательно помотал головой, - Станет он тебе на допросе присутствовать. Это ниже его достоинства. Он, как только появился в отделении, так насел на телефон. Сначала сорок минут говорил с консулом, а теперь звонит ещё кому-то.
- И что консул?
- Кажется, грозится приехать. Скандалить станет конечно же. Ну и пусть себе. К вечеру прибудет уполномоченный Интерсес мистер Прискотус. Он, как представитель международной организации по борьбе с терроризмом, настроен крайне решительно. И, без сомнения, будет на нашей стороне… Но почему с заполнением анкеты монарканской гражданки возникли такие проблемы, - осведомился Зимстаутен, пробегая глазами документы. – Здесь до сих пор не указаны ни имя, ни фамилия, ни год и место рождения. Что разве все эти сведения нельзя было узнать из документов, которые предоставил при въезде Томпольё.
- Видите ли, господин начальник, - пояснил ему следователь, - у женщин этого сословия в Монарко нет паспортов…
- Знаю, и что? А личная въездная карта?
- Вот посмотрите, мистер Зимстаутен, и убедитесь, что из этого источника невозможно получить совершенно никаких сведений, - сказал оперуполномоченный Нельгис, протягивая начальнику документ. Фамилии здесь не проставлено, написано лишь «Алисо ди Томпольё». Сама же ханым говорит, что фамилии у неё вообще в помине не существует. То есть, может она где-то и есть, но девушка её не знает, и ей никто об этом не говорил и не упоминал даже, что у неё есть фамилия.
- Вы думаете, она что-то скрывает? – подозрительно осведомился начальник отделения Госбезопасности.
- Скрывает? – переспросил следователь и потом добавил, поразмыслив, - Не думаю… Мне представляется, что непохоже. Для этого она слишком тупая и забитая. Скорее всего она просто до предела необразованная и безграмотная.
- Алисо ди Томпольё, говорите? - переспросил Зимстаутен. – В Монарко, как я знаю, принято называть прислугу по фамилии хозяина, то есть «ди» – знак принадлежности и далее указывается лицо, которому служит данный человек. Думается, в анкете так и следует записать девушку. Это даже даёт какие-то преимущества. Если что-то натворить, хоть будем знать с кого спрашивать. А с самой-то ханым какой спрос? Сами же говорите, что мастерица только глаза таращить. И что толку нам от её фамилии, коль она сама её не знает… Насчёт года рождения. Здесь следует спросить по-другому… Ханым, - обратился он к задержанной, делая при этом знак переводчику, чтобы тот довёл до её сведения смысл им сказанного, - Ханым, сколько вам лет? Поняла?
Алисо с крайней настороженностью во взгляде выслушала переводчика и закивала головой, что сообразила о том, о чём её спросили. Потом в глубоком раздумье начала загибать пальцы.
- Ну, что, такой трудный вопрос? – поинтересовался Зимстаутен, глубоко вздохнув.
- Девушка просит, чтобы вы не мешали ей считать, она сбивается, - довёл до его сведения переводчик.
- Разумеется, - съязвил начальник отделения, - прямо требуется применить интегральную формулу Коши для голоморфных функций комплексного переменного!
- Задержанная говорит, что не может ответить на этот вопрос, она запуталась, - сообщил переводчик какое-то время спустя, выслушав окончательный ответ монарканской гражданки.
- Всё, компьютер завис, задачка оказалась слишком сложной, - начальник отделения только всплеснул руками.
Присутствующие в помещении еле сдерживались, чтобы не умереть от хохота.
- Вот снять бы на камеру, - усмехаясь проговорил секретарь, - хоть людям показать, как весело мы здесь работает, а то население называет нашу организацию отделом мрачных кошмаров.
- Ну, и дикий же народ! – покачал головой оперуполномоченный Нельгис, глядя на задержанную.
- Но-но-но! – замахал руками начальник отделения, - Вы это бросьте, вы это только не вздумайте сказать, когда монарканский консул сюда приедет. Не избежать международного скандала. А Томпольё тебе целую речь скажет о той великолепной жемчужине культурных традиций, которую внёс его народ в копилку мировой истории, как тогда в Генеральной Ассамблее в ООН.
Со всех углов помещения послышались в ответ возмущённые реплики особистов.
- Да пусть консул скандалит себе!
- И пусть посланник разглагольствует. Коль умный такой, научил бы лучше считать свою служанку, а он только горазд трепаться в Ассамблеях.
- Конечно, у нас в Просельвани полно нищих дураков, бомжей, конченных наркоманов, людей почти без образования, но не до такой же степени тупых!
- Томпольё по прилёте в нашу страну суёт под нос при паспортном контроле на свою служанку вот такую вот филькину грамоту, без фамилии, фотографии и прочих данных, при этом ещё возмущается, что его незаконно задержали!
- Заикнулись о том, чтобы к чёрту выслать из страны его прислугу, он нас вообще чуть в адский пепел не сжёг. Я, говорит, больной человек, она за мной ухаживает, сейчас трудно найти старательную сиделку.
- Но как? Как вообще ей дали разрешение на въезд? – недоумевал начальник.
- Мне кажется, - предположил Нельгис, - Томпольё – заслуженный дипломат. Поэтому на многие вещи, касающиеся его, смотрят сквозь пальцы.
Видя такие насмешки со стороны окружающих, Алисо безутешно разрыдалась. Понимать-то содержание разговора она не понимала, но на лицах всё оказалось написано, а в тоне голосов звучала враждебность, злость и сарказм. Под впечатлением случившегося, она сидела на своём стуле близ следовательского стола, жалко всхлипывая, а плечики её конвульсивно вздрагивали при очередном приступе подступающего плача. В её защиту можно сказать, что была она далеко не первой и не последней, кто проливал слёзы в стенах этого учреждения, где допросы обычно не отличались особой мягкостью.
- Надо бы её успокоить, - заметил начальник отделения. – А то приедет монарканский консул, а она в таком виде. Ведь скажут потом, что здесь над ней страшно надругались.
- Ханым, не плачьте, выпейте водички, - сказал переводчик, наливая из графина, стоящего на столе, в стакан воды и собираясь передать его девушке, и вдруг запнулся, взглянув на Алисо в никабе. Как же она будет пить? И нескольких глотков сделать не сможет в своём, с позволения сказать, наморднике.
- А попросить её открыть лицо никак? – испросил начальник отделения.
- Ну, уж нет, - замахал руками следователь, - из-за этого уже были проблемы. Как только привели в отделение эту… ну, эту Алисо-ханым, так попросили её снять намордник, чтобы сделать несколько фотографий. И представьте, эта особа заявила, что откроет лицо, только есть ей разрешит её хозяин.
Это действительно было так, ведь Алисо помнила наставления Рамиза-паши в самолёте о том, что необходимо проявлять принципиальность с неверными по спорным вопросам, помнить заветы Аллаха и не поступаться своей совестью.
- Как?! Скажите, как можно быть такой тупой, бессловесной, забитой овцой? – вопрошал оперуполномоченный Нельгис, - Она даже сама не знает, может ли она открыть лицо и просит на это разрешения у хозяина! Да, где её воспитывали? Такое впечатление, что каждый день с утра до вечера били молотилкой по голове, пока не выбили весь разум, соображение и собственное мнение.
- А что сказал Томпольё? – поинтересовался начальник отделения.
- Представьте себе, наотрез отказал в этой просьбе, - в один голос пояснили ему его подчинённые.
- Но почему, он ведь образованный человек, в Совете безопасности ООН председательствовал, такие вещи понимать должен?
- Видимо, просто пошёл на принцип. Как будто вы не знаете какие у нашего правительства в последнее время тёрки с монарканским посольством. И если бы от этой страны не зависели нефтяные поставки, давно бы уже разобрались со всем тем уголовным притоном, который они сотворили у нас под прикрытием своего Аллаха. А нефть – это очень сильный аргумент. У нас-то в Пронсельвани её нет. Вот они и выделываются, а нам приходится перед ними распинаться.
- А чем мотивировал свой отказ Томпольё?
- Он сказал, что девушка якобы дала обед целомудрия Аллаху, - заявил следователь не без изрядной доли сарказма.
- Знаем мы эти их обеты! – вставил своё замечание оперуполномоченный, - Лично приходилось задерживать монарканских гражданочек, когда они на проспекте невдалеке от посольства занимались проституцией.
- Днём в парандже, а вечером в неглиже, - сострил следователь.
- А где вы родились, ханым, - обратился начальник отделения к задержанной, - тоже не знаете?
- Она говорила, что в деревне Колуси близ города Киха, - ответил за девушку следователь, - но мы смотрели по географической карте провинции Сен-Джу и не нашли населённого пункта с таким названием. Учитывая уровень её умственного развития, думается она просто что-то перепутала.
- А как ехать до Киха, от её деревни в какую сторону и по какой дороге, конечно, спрашивать бесполезно? – продолжал далее свои расспросы Зимстаутен.
- Да, что вы! С её познаниями в географии спрашивать о дороге? Она, наверное, скажет, что по асфальтированной, воображая, что это очень важная примета.
Тут решил смешаться переводчик и дополнить информацию.
- Задержанная давала какие-то обрывочные сведения, сказав, что её отец, отправляясь вместе с братом в город на рынок, сначала запрягал лошадь в телегу, потом те ехали долго-долго, потом продавали товар и к вечеру они возвращались обратно. А когда она ехала на автомобиле с каким-то месье, так домчались быстро-быстро.
- Кстати, следует это занести в протокол допроса, - заметил начальник отделения секретарю. – Вполне могут пригодиться даже такие сведения. Раз на лошади можно поехать и расторговаться в один день, путь на машине не занимает много времени, значит деревня её находится километрах в двадцати-тридцати от города, не больше. Есть смысл попытаться вычислить её село и послать в Монарко запрос с требованием дать сведения на их гражданку.
- А толку-то? - возразил оперуполномоченный, - У нас нет ни её фотографии, и фамилии её мы тоже на знаем. Или мне прикажите запрячь лошадь в телегу и ехать долго-долго искать её деревню, разыскивая там отца Сулу и маму Айше? А к её документам прилагались только словесный портрет и характеристика.
- Ну-ка дай я посмотрю… Из качеств, характеризующих особу, указаны старательность, исполнительность, аккуратность… Что ж тупость-то с безграмотностью не указали?!... Вот приметы… «глаза чёрные, волосы золотисто-пшеничного цвета, кудрявые… лицо овальное, кожа молочно-шоколадная… Это всё конечно хорошо, но хоть бы какие-то особые черты внесли: родинки там, рубцы, бородавки, отметины на теле, возникшие в результате заболеваний…
- Для того, чтобы увидеть особые приметы, нужно девушку раздеть. А как же её раздевать будут, она же дала обед целомудрия? - опять съязвил следователь.
- Разрешите обратиться, господин начальник отделения, и сказать вам несколько слов тет-а-тет, - вполголоса проговорил штатный психолог. Он с самого начала присутствовал при допросе задержанной, но до сих пор не произнёс ни слова.
- Говорите, - ответил согласием Зимстаутен, отводя подчинённого в сторону.
- Мне кажется, ребята изначально взяли неверную тактику допроса. Как вам представляется, ведь девица эта очень молода и красива?
- Откуда я знаю, если она в этом своём наморднике и балахоне, а года рождения из неё вытянуть не удалось? - брезгливо поморщился начальник. – Но будь это так, стала бы она разве настойчиво скрывать своё лицо? По мне – ходячий крокодил, полный комплексов. Глаза, конечно красивые, но это не показатель. Недавно тут у нас одна мусульманка присутствовала на допросе. Тоже в своём этом…
- Никабе, - подсказал психолог.
- Да, никабе… так вот показалась мне просто пери, очи такие большие, выразительные, глазки мне строила, кокетничала. А как сняла намордник, так меня чуть сердечный приступ не хватил: нос кривой, рожа отвратительная, вся в угрях…
- Нет-нет, - заверил его психолог. - Я внимательно наблюдал за задержанной особой. Она очень женственная. И возрастом лет шестнадцати, не больше. Сами представьте. Девица оказалась в незнакомой стране, её отвели в неприятное место, грубо припёрли к стенке, извели насмешками, расстроили. Вот она и растерялась до крайности.
- Короче, что вы предлагаете?
- Пусть с ней поговорят практиканты ваши – молодые, наивные, но симпатичные ребята, ещё без обычных этих замашек особистов. Вы им не говорите ничего плохого про девушку, чтобы заранее не настраивать их негативным образом. Неплохо бы, чтобы они приударили слегка что ли за ней, наговорили комплиментов. Я абсолютно уверен: таким способом они не просто вытянут из неё достаточное количество сведений, но и наверняка сфотографируют. Пусть скажут ей, что она фотогенична, что ей бы быть моделью…
- А она знает, что это такое?
- Да какая разница что они ей скажут, лишь бы у этой особы возникло желание продемонстрировать себя, показать свою красоту… Но сначала вы на некоторое время оставьте её одну, чтобы успокоилась. А сами всем своим шумным скопом выйдите.
- Но я не могу оставить задержанную одну в кабинете следователя. Это противоречит правилам.
- Тогда предложите ей немного побыть в моём кабинете.
- Там же ваш архив с важными сведениями на криминальных лиц и прочее…
- Всё важное заперто и притом очень надёжно, я вас уверяю.
- Ну, а если этой ханым-ханум придёт в голову натворить глупостей? К примеру, выкинется из окна в знак протеста. Исламисты же они такие, у них у всех не в порядке с головой!
- Да будет вам преувеличивать, господин Зимстаутен. Я уверен, что всё будет хорошо, - заверил его психолог. – Главное здесь ещё комнату как следует подготовить. Повесить в шкафу красивую женскую одежду. Что-нибудь этакое в мусульманском стиле, как носят жёны эмиров и их одалиски. На верхнюю полочку поставить украшения, цацки всякие, косметику французскую. Всего этого добра достаточно в магазинах аэропорта. Возьмём на время, владельцы не откажутся помочь особистам. Дверцу шкафчика со всем этим следует приоткрыть, как будто случайно. Просто не может оказаться, что молоденькая девушка, будучи предоставлена самой себе этим не заинтересуется. И главное, не забыть на стене повесить огромное зеркало в полный рост. Когда она увидит всё это женское богатство, то обязательно откроет своё лицо.
- Ну, делайте, как знаете.
Начальник отделения Госбезопасности был совершенно уверен, что затея не даст результата. «Уж больно девица дикая! Но попытка, не пытка».
Продолжение здесь http://www.proza.ru/2018/04/09/1177