Аргунь – приток Амура, пограничная река с Китаем. Не знаю, как сейчас, а в давние времена, когда мне доводилось наведываться на ее берега, славилась она и разнообразными видами рыбы, и обилием ее. Особенно много водилось карасей, огромных, с темной спиной и серым брюхом, похожих на разношенный лапоть 44-го размера. Надо было еще постараться найти сковороду, на которой мог бы поместиться аргунский карась. А, пожалуй, и не найдешь на всем свете такой сковороды.
Жировал карась летом в протоках, а протоки представляли собой узкие водные дорожки, чистые и прозрачные на солнышке и таинственно темные по вечерам. По бокам их рос камыш. И был он так высок, что над головой рыболова видной оставалась только полоска неба. И казалось, плывешь по тоннелю. Протоки пересекались, сливались, образуя хаотичную разноцветную картинку, а разглядеть ее всю можно было лишь с высоты птичьего полета. И теперь мне было невдомек, как хозяин лодки Николай Фомич, взявшийся показать мне это чудо-чудное, не заблудится, найдет дорогу назад.
И вот узрев эту красоту, услышав шуршание камыша по бортам лодки, встретившись глазами со стрекозами, с любопытством и бесстрашно рассматривающими нас, сердце мое заныло от тоски. Что же мы делаем, спросило сердце, почему живем в загаженных городах, а не здесь; почему вот так не плаваем в плоскодонках по райским аллеям, не вытаскиваем из сети карасей, не встречаем рассветы и закаты солнца, прятавшееся по утрам и вечером и вечерам в зарослях, не любуемся лунными дорожками на реке?.. Почему, черт нас подери?!.
Живущий в Эдеме Николай Фомич такие вопросы, понятно, не задавал себе; он неспешно догреб до известного ему места, поднял поставленную им накануне сеть в метр шириной и метра в два длиной. В ней оказались три лаптя. Толстые и, показалось мне, до того ленивые, что даже такое исключительное событие в жизни, как перемена местопребывания, не обеспокоило их. Мой проводник не стал высвобождать сеть от карасей. Я спросил: разве он не поставит вновь сеть?
- А зачем, - ответил. - Завтра утром перед работой поставлю, к обеду пожалуют на стол. Да ведь каждый день не будешь же карасями питаться. Осенью, правда, ловим помногу, на зиму коптим. Хотя и соленые хороши, ничего не скажешь.
- А мне говорили, что и зимой ловите.
- А то как же, ловим. – И рассказал, как ловят. Но я рассказ его приберегу на другой раз, коли нужда в том будет, а теперь о том, как года через два после плаванья по аргунским протокам оказался зимой на самой Аргуни и поучаствовал в зимней рыбалке.
…Зимой, в декабре, выпала командировка в Краснокаменск, второй по числу населения в Читинской области город, в те годы закрытый для любопытных глаз. Конечно, кому сильно хотелось знать, зачем в дикой степи построили город на сто тысяч человек, и тогда всё знали, а соседи-китайцы с издевкой сообщали даже о том, в каком часу и куда отбыл в отпуск директор уранового комбината. Да и по правде говоря, глупо, а, помягче сказать, – неразумно было скрывать открытие месторождения урана. Скрытничать надо было тогда, когда в стране его не было, а когда нашли, когда началась добыча в объемах, от которых Америка остолбенела, чего же утаивать?! Вот вам, господа, информация из первых рук, считайте число боеголовок и атомных реакторов. И делайте выводы. Говорят, общая протяженность подземных выработок в Краснокаменске достигла теперь двух или даже трех длин московского метро. Не знаю, правда ли, нет. Может быть, это точно знает Михаил Ходорковский, которому повезло год пожить в урановом краю.
Но это все к слову…
В Краснокаменске случилась тогда оказия и меня на газике довезли до рудника Абагайтуй, где добывают флюорит. Поселок приютился почти у берега Аргуни. Приехал я туда под вечер с чудовищной простудой – высокой температурой и сухим, раздирающим грудь, кашлем.
Местную гостиницу назвать гостиницей было бы большим преувеличением: деревянный дом с сенями, печкой в единственной комнате, где по трем стенам выставили восемь железных коек. Койки были заправлены суконными одеялами, и все они были свободны. На потолке висела единственная лампочка без абажура, засиженная летом мухами; света ее хватало лишь на часть потолка.
Я поспешил в койку. Трясло. Какое-то зловещее существо размашисто терло крупнозернистой наждачной бумагой грудь. Видимо, я уже бредил, но и сквозь бред беспокоился о том, что к утру печка наверняка остынет, а у меня нет сил подложить дров, и я просто-напросто примерзну к железной койке.
Но тут кто-то вошел в комнату, включил свет. Я открыл в одеяле узенькое окошко - в дверях стоял старинный друг! Наверное, я что-то сказал или застонал; он подошел поближе. Я закрыл глаза и вновь открыл их в уверенности, что видение или исчезнет, или воплотится в ангела, а то и в самого Христа. Но нет, передо мной склонился Владимир Калистратович Литвинцев, с которым мы жили бок о бок года два в одном рабочем поселке и были очень дружны.
Я, наконец, снял с лица одеяло, прохрипел:
- Это, правда, ты?
Он положил ладонь на лоб:
- У тебя за сорок. Потерпи минут двадцать, за лекарством сбегаю.
- А я подумал, что Христос пришел помочь, - попытался я улыбнуться. – А это ты.
- Ага, а это инструктор Забайкальского районного комитета партии вместо Христа…
Пока он добывал ночью лекарство, я то окунался в забытье, то приходил в себя. Помню, он помог привстать мне и заставил проглотить таблеток шесть аспирина и запить их холодной водкой. Я сопротивлялся, водка не лезла в рот, но он был настойчив, пока я не опустошил до дна граненый стакан. Говорил: «Завтра утром поедем на Аргунь, на рыбалку. Так что выздоравливай». Наконец, я заснул. Всю ночь истекал потом. Просыпался от того, что простыни оказывались мокрыми. Я менял их и, наверное, разграбил все восемь коек, и уже перед рассветом провалился в настоящий сон.
Проснулся часов в десять. Володя принес трехлитровый термос с горячим чаем и бараньи котлеты.
- Послушай, - орал я. – Никогда я не чувствовал себя таким здоровым как сегодня. Я могу взлететь; сейчас разбегусь и полечу. Ты – ангел, дорогой мой инструктор райкома партии!
И это было правдой; я физически ощущал необыкновенную легкость во всем теле – до такой чистоты были вымыты из него шлаки.
Вскоре мы на газике отправились на Аргунь. В нашей кампании, помимо нас с Володей, были директор рудника и командир пограничной заставы. Граница с Китаем по середине Аргуни обозначалась тонкими прутьями, засунутыми в трещины льда.
Предстояло прежде всего отыскать скопление карасей, как правило, спящих зимним сном в ямках. Делается это так. Ложишься животом вниз и высматриваешь сквозь лед стайки рыбы. Выглядят они как ворох темных листьев, побывавших не один день под осенним дождем. Вот тут, решает рыболов, и следует долбить лед. Выдолбленная яма имеет форму буквы «Г». Верхний придаток нужен для того, чтобы иметь возможность, когда яма будет готова, аккуратно, ножом, вычистить круглую лунку, в которую бьешь тяжелой пешней и немедленно вытаскиваешь ее.
Фонтан воды увлекают за собой рыбу; одна беда – вместе с крупными карасями на льду оказалась и молодь. Впервые я увидел карасиков размером с медный пятак советских времен. Я кинулся подбирать их и возвращать в воду, но вряд ли они выжили; ведь им предстояло найти узкую лунку, через которую они только и могли попасть в родную стихию. Крупных карасей оказалось почти два мешка. Средний улов, по мнению старожилов. Где-то я читал, что в пушкинские времена таким способом ловили рыбу на Волге, только уловы были так велики, что возили ее возами.
Конечно, следовало успех обмыть, и мы не забыли об этом правиле. После второй или третьей я стал приставать к командиру пограничной заставы, капитану, с просьбой разрешить побывать за границей.
- Ни разу не был за границей, а тем более в самом Китае. Товарищ капитан, - скулил я, - разреши хоть одной ногой ступить на чужую землю.
Капитан поддержал игру:
- Никак нельзя. Граница на замке, нарушение ее карается строго и неотвратимо.
Я продолжал канючить. Кампания поддержала:
- Ну, Виктор Степанович, разреши. Давай отвернемся и сделаем вид, что не заметили нарушения. Человек-то хороший, ты смотри, как он точно в лунку попал пешней.
- Ладно, - согласился капитан. – Но с одним условием: пусть перед тем, как совершить уголовное преступление, выпьет стакан водки.
Тут я начал торговаться, сошлись на полстакане. Я подошел к ветке и, с опаской взглянув на пустой противоположный берег, ступил на чужую территорию. С тех пор, когда требуется ответить в анкете на вопрос, бывал ли за границей и где именно, непременно упоминаю и Китай.