«Тварь ли я дрожащая или право имею? Право убить и право не быть убитым... Право – это когда ты прав. А прав ли я?» Мысли мельтешили, как стая серых воробьев в кусте акации – перепрыгивали с ветки на ветку, горланили вразнобой, дрались за зерно истины и теряли его в потасовке.
Каменная стена забора в слепой зоне видеокамеры нагрета весенним солнцем и излучает почти животное тепло. Пахнет проснувшейся землей, навозом и чем-то неуловимо свежим в этом ощутимо потяжелевшем от запахов воздухе. Лёнькины глаза отражают яростно-синее, прозрачное до космической глубины небо и просьбу: «Пусть сегодня до стрельбы не дойдёт». Яшка отталкивается от рук друга и лезет наверх. Чуть потрескивает под его берцами сухой шифер многоярусной сложной крыши, примыкающей к забору. У горцев часто так – все постройки под одной крышей. И два больших пластиковых окна, обмазанных бетоном, вкорячено нелепо меж каменной старинной кладки. Яшка тянет наверх Лиса. От Яшкиных глаз – одни чёрные огромные зрачки в оправе изумрудной тоски – страшно. Две пары пока ещё человеческих глаз на фоне укомплектованных тел-машин войны. Две боевые единицы. Снайпер занимает позицию на крыше, двор и ворота под контролем. Лёнька бесшумно соскальзывает вниз и растворяется в каменных лабиринтах стен хозяйственных построек.
– Приём. Чайка на месте.
– Приём. Лис на месте.
– Приём. Объект в пути. Открывать огонь только ответный, после предупреждения.
– Принято.
– Знаем, Батя.
– Конец связи.
Из дома выходит бородатый толстяк в халате, отпирает ворота, и во двор осторожно протискивается крытая газель. Лис отсчитывает секунды. Яшка старается дышать ровно. Кажется, что стук сердца может выдать. Гомонят воробьи на акации. Воробьи в голове молчат.
Водитель вылезает из кабины, обменивается с хозяином приветствиями и рукопожатием. В это время раздается, как рассказывал потом Яшка, «голос разгневанного Аллаха»:
– Всем лицам, находящимся на частной территории, приготовиться к проверке документов и не оказывать сопротивления...
«Да хрен там...» – грустно хмыкает про себя Лёнька. В машине, по полученным сведениям, незаконное оружие и боеприпасы...
Яшка держит на прицеле водителя.
Из-под тента газели выскакивают четверо с автоматами и принимаются палить куда ни попадя, стараясь занять боевые позиции вокруг своей машины. Водитель и хозяин спешат укрыться в доме.
Чайкин мгновенно меняет цель и снимает одного за другим двоих стреляющих. Щёлк-щёлк. Лёнька хладнокровно расстреливает оставшихся в спину.
В ворота и через забор уже сыплются угрюмые бойцы. Кто-то задерживается у машины, остальные устремляются к дому.
– Лис, приём.
– Приём. Лис на связи.
– В хату. На все зоны бойцов не хватает. Большая хата.
– Принято.
Из-за одной из фанерных дверей Лёньку едва не срезает очередью. Хорошо, что, подходя к двери, он привычно пригнулся, став вдвое ниже своего и так невысокого роста. Пули, нацеленные в голову и грудь взрослого человека, прошли выше. В комнате плачет ребёнок. Лёнька останавливает руку, инстинктивно дёрнувшуюся за гранатой. Выждав, чтобы у стрелявшего закончилась обойма, Лис выбивает дверь. Детский плач становится громче. Лёнька шагает в помещение, ловя на прицел небритого боевика, который уже отбросил бесполезный автомат и бормочет испуганно:
– Сдаюсь, сдаюсь...
Лис встречается с молчаливо-отчаянными чёрными глазами женщины, что сидит в углу и прижимает к себе кричащего младенца. «Вдруг пояс шахидки...» – мысль мелькает в голове и тает. Лис не стреляет.
Вбегают товарищи, фиксируют незадачливого боевика, обыскивают женщину.
– Рискуешь, Лёнь… – качает головой суровый Батя.
Лис молчит и выдвигается в другие комнаты. Зачистка идёт полным ходом.
Вечером они с Яшкой грызли жареные семечки на лавочке. Над ними, высоко-высоко, распластав крылья, застыл орел. От земли шёл едва заметный тёплый пар. Яшка надкусывал семечку передними зубами, так, чтобы хрустнула, а потом давил одним движением большого и указательного пальцев – шелуха отпадала.
– Батя говорил, что ты тупанул сегодня. Гранату не кинул. А вдруг бы боком вышло.
– Так не вышло же, о чём зря трындеть...
– А тогда ты не раздумывал… – Яшка передернул плечами, припоминая произошедшее с ними чуть ранее.
Лёнька смотрел на орла...
В тот день они патрулировали территорию в маленьком селе. Ещё только-только начал сходить снег. Дорогу размыло. По обочинам лежали большие, ломаные ледяные пласты, и между ними стрекотали ручьи.
– Танки грязи не боятся, – шутили друзья и пёрли напролом, форсируя коричневые лужи и рифлёные колдобины грунта. Яшка шёл впереди, расстегнул и снял тяжёлый, грузный броник. Солнце жарило во все лопатки так, что слепило глаза. Лёнька тащился медленно и будто неохотно. Куда спешить-то...
Подошли к рынку. Местные копошились жуками-бронзовками, выползшими на солнышко. Навстречу вывернула девушка в просторном чёрном платье и в никабе. Смотрела себе под ноги. Руки на поясе. Дрожат. Вдруг ринулась прямо к Яшке, мотнула головой, и Лёнька на мгновение увидел бессмысленный блуждающий взгляд. Яшка растерянно посторонился, уступая дорогу. Она успела крикнуть: «Аллах Акбар!». И раздался Лёнькин выстрел, почти в упор. В голову. Пояс шахидки она замкнуть не успела. Что-то уже переставшее быть живой и юной девушкой задёргалось на ледяной корке у обочины. Лис сурово оттеснял испуганно толпящихся людей. Устанавливал дистанцию, не подпускал ближе. Связывался по рации с Батей. Яшке не хотелось смотреть в сторону чёрно-красного пятна. И на друга, не сомневавшегося ни секунды в принятом решении, взглянуть тоже не мог...
Они не обсуждали произошедшее. Но теперь это вдруг оказалось настолько важным, что больше не помещалось в груди и в голове... Там, где живут невысказанные слова и чувства...
– Тогда я не раздумывал, да, – отозвался, наконец, Лис. – Оба случая обошлись без лишних жертв только потому, что моя интуиция меня не подвела, когда я ей доверился.
– А если бы твоя интуиция ошиблась?
– В первом случае стал бы убийцей.
– Ну ты типа по-любому убил её.
– Угу. Так что выбора и не было. Я всё равно убийца. Независимо от того, зря или не зря я её убил. А сегодня выбор был. Если бы я не послушал своё внутреннее чутьё и кинул бы гранату, то стал бы в очередной раз убийцей. А если бы моя интуиция ошиблась, как ты выражаешься, то... Стал бы я трупом.
Яшка увяз в логических раскладках, сдался, тоже задрал голову и стал смотреть на орла.
Лис помолчал, а потом добавил:
– Короче, если ты убиваешь, то уже не важно прав ты или нет. Поэтому, если есть возможность не убивать, то надо ей пользоваться. Не нами жизнь дана, не нам её забирать.
– Я видел, как ты сегодня чертям в спину стрелял. А говоришь, типа не убивай, если есть выбор.
– Не было выбора, братишка. Тогда мог погибнуть кто-нибудь из наших. И я всё равно стал бы убийцей, хоть и косвенно.
– Оправдываешься?
– Неа. Этому нет оправданья по законам мироздания.
– И как дальше жить с осознанием вот этого всего?
Лёнька задумался.
– Верить своей интуиции. Всегда. Если она говорит, что нельзя иначе, значит, это уже не ты, а силы мироздания вершат дела твоими руками. А когда выбор есть, то поступать по совести. И, главное, самообманом не заниматься, потому что чаще всего проще себя убедить в том, что «нельзя иначе» и воротить то, что удобно, без всякой совести. От самообмана и спасёт интуиция, подскажет. В глубине души, в самой её первородной, божественной серёдке ты всегда знаешь, как надо поступить. И только животная наша суть ищет выгоду и оправдания грехов.
В глубоком открытом небе не было ни облачка. Хотелось нырнуть в него с головой, залечь на самую глубину. Яшка барахтался в словах Лёньки. И жемчужина главного никак не желала проявляться. А потом вдруг открылась внезапно: «Доверяй себе истинному». И всё сразу встало на свои места. И мир стал проще.