Аленка похожа на куклу – выразительные, пронзительно-синие глаза, длинные пушистые ресницы, курносый нос и шапка кудрей цвета пшеницы.
Медицинская карта Алёнки толще всех томов «Войны и мира» - каждый специалист написал своё видение картины. Один диагноз страшнее другого. Глухота I группы, умственная отсталость, расстройство аутистического спектра, эпилепсия, органическое поражение центральной нервной системы, родовая травма… Как сейчас пишут – сложная структура дефекта.
Особенно отметился в карте психиатр.
Резюме всех специалистов ПМПК – девочка необучаема.
Слуховые аппараты противопоказаны по заключению эпилептолога и невропатолога.
Во время всех обследований психолого-медико-педагогической комиссии девочка отказывалась выполнять задания, не фиксировала взгляд или наоборот, «уходила» взглядом в одну точку. Могла всё время стоять, раскачиваясь, переминаясь с одной ноги на другую и мычать.
Когда мама и бабушка привезли Алёнку ко мне в кабинет, она действовала также – привычно качалась, издавая мычащие звуки, плотно сжав губы.
- Мы не знаем, что делать, - женщины, похожие друг на друга, как две капли воды, внимательно смотрели на меня. – Нашей девочке нужны занятия. Она не такая, как расписано в карте. Дома она другая.
Так всегда говорят. Что ребенок дома другой, что он всё понимает, просто не хочет делать в незнакомом месте то, что требуют незнакомые люди.
Я часто это слышу. Обычно отвечаю, что если навык, понятие, представление у ребенка сформировано, то он будет действовать в любом месте.
Но сейчас рождаются другие дети. И общепринятые, годами отработанные методы и приёмы к ним не всегда подходят.
Мама и бабушка разговаривали с девочкой без жестов, голосом обычной громкости.
- Нам кажется, что она слышит. Когда захочет, она нас слышит, - утверждали женщины.
Но данные аудиограммы показывали, что у ребенка практически нет слуха. По заключению сурдолога Аленка может воспринимать только низкочастотные звуки (барабан, крик) только у ушной раковины. Но слуховые аппараты ей не выписали, потому что эпилептолог не подписал разрешение, по его мнению, аппараты могли ухудшить состояние девочки.
Я наблюдала за Аленкой, которая стояла в центре кабинета и раскачивалась, как маятник.
Позвала её по имени – естественно, никакой реакции.
Высыпала на стол горку разноцветных деревянных кубиков, поставила рядом маленькое ведерко.
-Алёна, иди, - пригласила я жестом девочку. – Сложи кубики.
Мама с бабушкой на два голоса заговорили речитативом:
-Аленушка, иди, тебя тётя зовёт, ты же слышишь. Алёна, сложи кубики, ты же умеешь! Смотри, там есть красный, жёлтый, синий, зелёный. Иди складывать! Алёна, не стой! Иди, Алёна.
Тут даже я не выдержала:
-Тихо! Не торопите её. Подождите.
Села за стол, начала сама складывать по 1 кубику в ведерко. Медленно, медленно. Красный, красный, красный, синий.
Алёнку будто кто-то включил. Она быстро подошла к столу, села рядом, убрала синий кубик из ведерка, положила вместо него красный. Сложила сначала все красные кубики, затем выбрала синие, внимательно посмотрела на меня.
Дальше девочка охотно включилась в игру. Выполнила определенное количество заданий, при этом держала контакт глаза в глаза.
И мы начали заниматься с Алёнкой два раза в неделю.
Сказать, что это уникальный ребенок – ничего не сказать. Она удивляет меня раз за разом.
Началось с того, что на одном из первых занятий Алена, прежде чем выполнить задание, обернулась назад, показала картинку кому-то. Внимательно посмотрела, кивнула, положила картинку правильно, в нужный ряд.
Никого за спиной девочки не было. В комнате я, Аленка, рядом с Алёнкой мама.
Несколько раз за время занятия девочка вставала с места, уходила в коридор и с кем-то общалась. Да, девочка, которая в свои три года не говорила, общалась с кем-то высоким, если судить по тому, куда она направляла взгляд.
Мама ловила её в коридоре, водворяла на место, сердилась, что ребенок не хочет заниматься.
- У нас там раньше ковер на стене висел, она всегда на него смотрела, - извиняющимся голосом сказала мама. – Мы убрали ковер, она по–прежнему туда бегает.
Угу… С ковром девочка разговаривает… Я думаю, что она кого-то видит. Того, кого не замечают взрослые.
И только я подумала об этом, как Алёнка, которая в этот момент стояла в коридоре, резко обернулась, посмотрела на меня, и по моим ногам прошёл сильный холод. Словно я на сквозняке сидела.
И тут я поняла, что Алёнка совершенно иной ребенок. Потому что я увидела того, с кем разговаривала девочка. Высокая серая тень, отдаленно напоминающая человека, стояла в коридоре.
Это сложно описывать словами. Было ощущение, что состоялся некий контакт, только он был на определенном уровне, волне. Меня словно признали «своей», разрешили доступ на конкретный уровень.
- Скажите, а что произошло во время родов? – спросила я маму. - Почему родовая травма отмечена в карте, обычно стараются это не записывать.
-Мне сказали, что она не должна была жить, - ответила мама. – Девочка умерла во время родов. Смерть ребенка была зафиксирована врачами. И когда её собрались уносить – она вдруг закричала. В это трудно поверить, но она будто вернулась с того света.
После 6 месяцев занятий скажу, что девочка очень даже обучаемая. И она – слышит! Более того, слышит хорошо. Занятия я провожу голосом разговорной громкости с обычного расстояния, как для слышащего ребенка. Заниматься Алёнка любит, усидчива, при постоянной смене заданий может работать в течение целого часа.
Только вот способ считывания информации, её обработки и выдачи у девочки отличается от обычных детей. Алёнка охватывает всё задание разом, видит и понимает задачу, выбирает адекватные средства для решения задачи и… чаще всего транслирует ответ мысленно. Я просто слышу её ответ у себя в голове. Выглядит это вполне объемными мыслеформами.
Представьте себе, что я положила перед девочкой в один ряд карточки, на которых изображены геометрические фигуры. В руках у меня стопка картинок, с изображением разноцветных предметов, имеющих ту или иную геометрическую форму. Требуется разложить картинки с предметами под карточки с геометрическими фигурами.
Держу в руках эту стопку. Только начинаю показывать девочке первую картинку, она смотрит на меня, и я вижу в своих мыслях, как веером, словно в игре «Косынка» разлетаются картинки в стопки. Зачем тратить энергию на раскладывание картинок вручную, если это можно сделать мысленно и мгновенно.
Грожу пальцем Алёнке, она заливисто хохочет.
Или вот серия картин. Выкладываю перед девочкой, прошу разложить – что сначала, что потом. Она оглядывает все рисунки, внимательно смотрит как бы сквозь меня, и я вижу коротким мультфильмом всё действие в динамике. А раскладывать руками картинки и выполнять действие «Покажи, где..», «Возьми картинку, на которой…» - скучно, неинтересно, но… надо.
Девочка словно живёт в своём ином измерении и страдает от того, что её не понимают окружающие. Это всё равно, что пытаться вставить карту памяти в разъем для дискеты. И там, и там информация, но способ считывания, хранения и выдачи разноуровневый.
Когда я в очередной раз обдумывала занятие для малышки, мне почему-то вспомнился рассказ Рея Бредбери "И всё-таки наш...". Там описывалась немного похожая история...
Девочку понимает только бабушка, потому что она тоже с некоторым даром.
- Знаете, у нас тут случай был, - рассказала как-то бабушка. – Алёнка проснулась в 5 утра, и мычит. Ей запрещено брать мой телефон, она руку к уху подставила, плачет так, что мороз по коже пробирает. Потом вытащила телефон из моей сумки, мне в руки положила, и через минуту раздался звонок. Мне сообщили о смерти близкого родственника.
В другой раз она взяла мою обувь и в обнимку с ней села на пороге. Мне надо на работу бежать, я опаздываю, а она не отдаёт. Понимаю, что она что-то сказать хочет, и вдруг словно вижу картинку – я бегу, поскальзываюсь и падаю. Говорю: «Алёнушка, я тебя поняла! Обещаю, что не буду бежать, буду внимательно смотреть под ноги». Тогда она мне боты мои отдала. И я ведь поскользнулась, но не упала, так, немного ногу подвернула.
Когда я смотрю на Алёнку, я вижу Ангела, которому высшие силы по какой-то причине отняли речь, но который всеми силами пытается найти способ общения с окружающими и предотвратить несчастья у близких людей. В этом мире. В этой жизни. Я очень надеюсь, что мне хватит сил помочь ей. Ведь я для неё «такая же».