«Пора покончить, товарищи, с нарушениями технологии…
Работникам наших предприятий и наркомов
пора понять, что теперь уже нельзя работать по старинке,
вразвалочку, кое–как на глазок…»
Из доклада Т.Маленкова на XVIII
Всесоюзной Конференции ВКП(б)
Зима 1938 года на Камчатке стояла немногоснежная и на редкость холодная. На много верст вокруг тайга да морозная стынь. Иван Елин скакал верхом на выездном жеребце по кличке Евлах. Выездного жеребца выделили Ивану недавно, когда численность комсомольцев в леспромхозе перевалила за сто. Покачиваясь в седле, Елин вспоминал, как год назад Нарком Обороны СССР К.Е.Ворошилов обратился к бойцам особой Краснознаменной Дальневосточной армии с призывом: после демобилизации оставаться, жить и работать на Советском Дальнем Востоке, как после службы они целой группой прибыли на Камчатку.
Высокий, скуластый, с открытыми серыми глазами, Иван всегда был первым и на службе и в работе. Когда приехал сюда, сразу же организовал комсомольскую тракторную бригаду. Сам работал на тракторе, не жалея себя и не считаясь со временем. Вот уже полгода, как его избрали секретарем комсомольской организации леспромхоза.
Елин выехал на широкую поляну лесосеки Комариная. Тут бригада работала на строительстве дековильки – деревянной узкоколейки для конной вывозки леса. Ребята, попарно орудуя длиннополостными ручными пилами, распиливали смерзшиеся бревна на шпалы и брусья. Другие ровняли раскорчеванную еще летом просеку и укладывали шпалы, а на них – брусья вместо рельсов.
– Здорово, парни! – соскакивая с коня, крикнул Иван.
– Здоров, здоров. Что–то раненько к нам пожаловал, – дымя самокруткой, ответил прораб Тимофеев.
– Ефим Петрович, надо в среду обеспечить полную явку комсомольцев, – обратился Иван к прорабу, потирая замерзшее ухо.
– Никак собрание затеваешь? Что же, отправлю своих, как же не отправить–то...
После недолгого разговора Иван вскочил в седло, и Евлах вновь звонко зачеканил копытами по зимнику.
Далеко друг от друга разбросаны по тайге лесоучастки, а самый дальний из них – Магнитка. Туда и направился Елин. В ощетинившейся стене зимнего неприветливого леса солнце высвечивало стволы осин и березок. Иван давно уже слышал все нарастающий рокот, но только сейчас увидел сано-тракторный поезд.
Стрекоча, весь окутанный сизым дымом, бескабинный трактор натужно тащил восемь санных сцепов, загруженных лесом. С Магнитки возили лес всего три трактора: два ЧТЗ и этот, заморский «Катарпиллер». Замазученный и черный от копоти, как сам трактор, Сергей Иванов, увидя Елина, блеснул улыбкой. Сергей – бригадир комсомольской тракторной бригады, прибыл сюда вместе с Иваном по ворошиловскому призыву.
– Да заглуши ты свою заразу! Лошадь боится, – крикнул ему Иван. Сергей слез с трактора и, подойдя ближе, возразил:
– Скажешь тоже. Ведь потом не заведешь.
Иванов попрыгал на месте, хлопая себя по бедрам:
– Ух! Холодище! Без кабины когда–нибудь и окочурюсь. Зимой мороз, летом пылища, быстрей бы «Сталинцы» прислали. Ты, Иван, там ближе к начальству, не слыхал, когда обещают?
– Знаю, что будут, а когда? Вот что, Сергей: со Степаном Чмыхом и Яшкой Галимовым подсудное дело вышло. Своих предупреди, чтобы на собрании все были. Решать будем. Да без опозданий, а то вы пока ототретесь от мазута, так и говорить некогда будет. А я на Магнитку проскачу, предупрежу ребят из переселенцев.
– Тех, из Мордовии, которые все жалкуют, что «пшано» тута не растет, – подражая говору переселенцев, ответил Иванов.
Белоснежная дорога, исполосованная тенью стоящих у обочины деревьев, нескончаемо петляла среди тайги. Вот уже и выруба, за которыми в низинке должен показаться лесоучасток Магнитка.
На въезде в поселок стоят два старых толстокорых тополя – излюбленное пристанище ворон. Два длинных бревенчатых низко посаженных барака–общежития, полтора десятка землянок да двухквартирный дом, в котором размещался котлопункт и было жилье мастера лесоучастка. Тут же, рядом, обшитая корой вместительная конюшня, крытая тонким накатом присыпанным землей. Ни заборов, ни дворов на участке не было. Во всем чувствовалась неуютная временность поселка. Иван: соскочил с коня, набросил поводья на столб коновязи и зашел в котлопункт, который служил и красным уголком для собраний, и местом утренней разнарядки для бригад.
– Здорово, стряпуха – нос в муке, – с порога обратился он к молодой круглолицей девушке, которая старательно протирала мытые чашки.
– Что, уже отобедали твои орлы? Жаль, не застал всех разом, а мастер–то где? – продолжал он.
Фая, говоря нараспев, как и все ее землячки–переселенцы, ответила:
– Здравствуй, камсорг. Запаздал чуток... Мастер на дальней делянке. Там траншею для погрузки роют. Исть будешь?
– Наливай, не откажусь.
И Елин, хитро посмотрев на Фаю, спросил:
– Что–то ты на танцы перестала к нам приезжать. Закрутила поди с кем?
– А че я хуже других? Хачу и кручу, – сразу закокетничала Фая.
Иван хмыкнул и перевел разговор на другую тему.
– Слушай, Фая, мне за ребятами по делянам не угнаться, ты скажи Петруньке, чтоб они в восемь вечера, в среду, в Козыревске как штык были. Очень серьезный вопрос на собрании. А мне еще на Крахчу поспеть. Не забудешь? Или написать? Да мастеру что я приезжал обскажи.
– Ну чиво ты, Вань, на память не жалуюсь.
***
Козыревск – главная усадьба леспромхоза. Истопник на совесть протопил печи, и в клубе было тепло. Недалеко от стола, у окна садились приглашенные на комсомольское собрание: директор и технорук леспромхоза, секретарь парторганизации, начальник ближнего Кировского лесоучастка. В зале на деревянные скамейки, прочно стоящие на рассохшемся некрашеном полу, рассаживалась молодежь.
Вести собрание выбрали комсорга с Магнитки Петруньку, так дружески называли ребята Петра Ткаченко.
Он встал из–за стола, расстегнул одну пуговицу на косоворотке, одернул бриджи, выделенные ему как стахановцу в прошлом месяце, и торжественно произнес:
– По первому и основному вопросу скажет речь наш секретарь Иван Елин.
После слов Петруньки Иван вышел к столу, свернул лист бумаги трубочкой и, жестикулируя, заговорил:
– Сегодня мы должны со всей строгостью и серьезностью разобрать и обсудить дело комсомольцев Степана Чмыха и Якова Галимова. Работая на трелевке леса, они по–варварски отнеслись к лошади по кличке Забияка. Перегрузили ее так, что у нее разошелся позвоночный столб, и тем самым вывели рабочую лошадь из строя. Дирекция леспромхоза настаивает передать дело в органы НКВД. Попрошу всех активно участвовать в обсуждении дела.
В зале воцарилась тишина.
После небольшой паузы поднялся узколицый рыжеватый парень Василий Бачук. Заговорил он напористо, с акцентом:
– Трэба гнаты таких з комсомолу! Тай усэ тут!
В зале неодобрительно загудели, заерзали на сидениях, поворачиваясь к говорившему.
– Ишь, хватанул как.
– Дайте речь виновным, пущай расскажут, как и что. А опосля разберемся, – доносилось из зала. – Чмых, ты звеньевой – давай, рассказывай.
– Ну, что. Ну, загрузили, а она... Ну, хочь бы... а то... – и он смущенно махнул рукой.
С места вскочил напарник Степана Яшка Галимов:
– Да что говорить! Не перегружали мы лошадь. Забияка – лошадь кубовая и в приказе так значится, а бревно было меньше кубометра. Раньше она больше куба брала. Просто недодают ей положенную норму овса, дак она все хуже и хуже тащит. С конюхами у меня всурьез, до драки доходило, а они говорят: сколько завхоз скажет, столько и даем. Не зря говорят: потаскивает он овес. Ишь, хозяйство–то какое поразвел у себя дома...
Слово взял тракторист Васильев. Он, оправив галифе, начал:
– Все знаете, что мы со Степаном Чмыхом вместе служили и вместе прибыли сюда, выбрав место, где больше всего нуждались в нас, механизаторах. И что же выходит, Степа? Как же ты допустил такое? Ведь тебе уже обещали трактор с нового прихода доверить. Хочу сказать, что если бы боец, допустим, танкист, как были мы, хотя и не умышленно, из–за оплошности вывел из строя вверенную ему технику. Как бы, Степа, спросили? По всей строгости! Потому что надо бережно и ответственно относиться к врученному тебе имуществу. Иначе быть не должно! А тут тем более еще и живое существо.
Степан Чмых сидел, понурив голову.
– Слово имеет бригадир тракторной бригады Сергей Иванов, – объявил председатель собрания.
– Правильно подметил Галимов. Завхоз за лошадьми не следит. Занимается все больше личными делами. Кроме того, наживается за счет рабочих и государства. Он в рабочее время открыл частное производство. Выполняет заказы на сторону, делает тазы, ведра и ванны, за что получает наличными и натурой. С Коровина за ванну получил – 70 рублей, с Черноусова – семь стаканов табаку, с Черных – пять стаканов и деньги. На той неделе снял со старого трактора «Клетрак» багажник и переделал для личной надобности на печь. Так что завхоз нечист на руку, это точно. Поэтому считаю, что не вся вина лежит на ребятах. Здесь надо разобраться. Проще всего под суд загнать.
С места поднялась стройная белокурая девушка:
– Я добавлю. Завхоз, действительно, не выдает то, что положено. Если по приказу дирекции надо выдавать свечи в общежитие: одну на двадцать квадратных метров жилья, то он выдает нам одну на тридцать-сорок квадратов. Живем в полумраке, ничего не читаем. Я полностью поддерживаю Сергея Иванова насчет завхоза и вины парней...
– А ниче, хороша,– доверительно прошептал на ухо Бачуку белобрысый прыщавый паренек.
– Та ну–у. Худа як вобла. На Полтавщини то настоящи дивки, – ответил Василий.
– Да брось ты, глаз не имеешь. Ишь покраснела – стеснительная!.. Вот бы с ней задружить, – не унимался белобрысый.
Петрунька постучал карандашом о стол и сказал:
– Попрошу высказываться согласно поставленного вопросу.
– Дайтэ я ще скажу, – поднимая руку с места, крикнул Бачук.
Лида – чернявая, небольшого росточка, девушка, внимательно посмотрев на Василия Бачука, подумала: «Сейчас опять будет Степку топить. Люто же он его ненавидит. И что я, дура, в нем раньше находила, Рыжий, злой...».
– Говори, говори, Василий, – разрешил Петр.
– Шось нэ туды мы гнэм. Воны хотилы сэбэ показаты, аш коня погубылы. Нам нэ трэба такых стахановцив! Выновни, хай отвэчають!
Слово взял начальник Кировского участка Владимир Михайлович Грачев:
– Хочу сказать, что вина их не только в том, что вывели из строя лошадь. Ведь, глядя на таких «передовиков», и другие могут неправильно понять, что все средства хороши, лишь бы перевыполнить норму… Сначала скотину, а затем и товарищей ставить под угрозу ради плана. Стоит ли таких держать в комсомоле? Подумайте, комсомольцы…
Лида переживала за Степана. И, не выдержав, поднялась с места:
– Тебе–то, Васька, с ними не тягаться. Завидуешь, вот и кидаешься, – она посмотрела в сторону Бачука. – Работали они по–стахановски, постоянно по полторы–две нормы делали. А случилось такое, так что же, сразу из комсомола их? Под суд? Да они жить–то ушли в самое плохое общежитие. Там даже сушилки нет. От запаха портянок не продохнешь, свечи гаснут. Хотя и обещали стахановцам отгородить в бараках комнаты, ведь этого не сделали, а они не жалуются. Значит, когда хорошо, то мы, комсомольцы, вместе, а как что случилось – мы в стороне! Так выходит? Я предлагаю оставить их в комсомоле, а за лошадь, конечно, с них высчитать. И если у них не хватит денег, я первая им помогу. С завхозом надо разобраться, а то завтра, может, еще кого придется тут разбирать... Все.
В зале загудели.
– Конечно, права Лидка, че и говорить.
– По–твоему, теперь скотину загоняй в усмерть?
– Ты вот завтра пилу сломаешь, тебя тоже под суд?
– Если нарочно сломаю – суди!
Комсорг Иван Елин встал, призывая к тишине:
– А ведь права Лида. Радость и беда у нас должны быть общие. Проглядели здесь мы все вместе. Видим, что ловчит завхоз, а молчим. Видим, что нарушает приказы опять молчок. Ждем пока что-нибудь не случится. Мы должны быть требовательны не только к себе, но и к окружающим. Вот тогда будет по–комсомольски. Я считаю, будет справедливо, если мы попросим дирекцию не передавать дело в суд, а наказать виновных административно и по комсомольской линии.
– Правильно, толково сказано, – послышалось из зала.
После последующих шумных голосований слово взял директор, Федор Николаевич Бердин:
– Наш леспромхоз состоит из двенадцати лесоучастков. И все друг от друга – семь верст киселя хлебать. Рабочих полторы тысячи человек. Трудно везде и за всем усмотреть, бывают и промашки. За высказывание замечаний по–прямому, по–комсомольски спасибо. Я взял их на карандаш и, уж поверьте, разберусь, по всей строгости. Чтобы бережно относиться к народному имуществу, вы должны знать, какой ценой оно достается. Всего семь лет назад, начиная строить тут лесоучасток, лес подвозили в основном на собаках. Лошадей здесь почти не было. Их ежегодно завозят нам с разных концов страны, а на Камчатку путь не близок. Эти трудяги – основа нашего производства, пока промышленность страны не обеспечит нас тракторами. Дорого все нам достается, поэтому и спрос будет строгим. Решение вашего собрания мы учтем.
А теперь скажу вам свои соображения. Все мы здесь находимся, в первую очередь, чтобы обеспечить лесом и бочковой клепкой рыбную промышленность Камчатки. План – закон, не выполнив который, никто из нас не имеет права спокойно жить. Много сил уходит на это, мало остается времени на решение других, не менее важных социальных задач. Мы считали и считаем комсомол своей опорой и ударной силой в решении всех трудных вопросов. А у нас их предостаточно. Вот здесь сказали, что не разделили бараки на комнаты. Скажу прямо: нечем. Хотя сам вижу: не дело молодым семьям жить, отделившись от всех шторками. И для стахановцев думал отделить комнаты – не получается. От ручной распиловки леса досок хватает только на изготовление клепки. Одна надежда опять на вас: возьмите шефство над установкой лесорамы «Ильич», которую уже месяц не можем запустить по разным причинам!.. Тогда мы сможем благоустраивать жилье и строить новое. Завхоз свечи выдаст согласно приказу, тем более что говорить о них скоро не будем: Акционерное Камчатское Общество выделило нам одну паросиловую установку «Вольф» для электростанции. В навигацию локомобиль будет уже у нас, здесь.
К концу этого года закончим строительство радиоточки и проведем радио тут, в центральной усадьбе леспромхоза и на Кировском участке. Так что рост наш налицо, и, глядя на вас, молодежь, беспокойную за наше рабочее дело, я уверен, что все намеченное нами сбудется.
***
Утром в коридоре конторы Иван увидел Степана и Яшку, стоящих у двери кабинета директора.
– У себя? – спросил он их, кивая на дверь кабинета.
– Там, с парторгом. Сказали – ждите, вызовем, – ответил Яшка.
Через несколько томительных минут Елин выскочил на крыльцо конторы, сгреб своими ручищами стоящих парней, прижал их к себе и радостно заговорил:
– До суда не дошло. Тебя, Яшка, в стройбригаду на лесораму направят, а Степку слесарем пока. Ну, а за ущерб трехкратную стоимость лошади с вас вычтут. Идите, сейчас вас вызовут, а я побег. До вечера!
следующий рассказ http://www.proza.ru/2018/04/06/1493