Быстро несет свои воды своенравная река Камчатка, подмывая лесистые берега. В верховьях она испуганной оленухой мчится по дикому краю глухой тайги, натыкаясь на частые заломы и, недовольно клокоча, забрасывает злобной пеной эти преграды. В таких местах река резко сворачивает в сторону, на время теряя свою стремительность, и, словно загнанный зверь, все труднее дыша, умеряет свой бег.
Поселок Козыревск приютился на высоком берегу, где река делает крутой изгиб. С давних времен жители этих мест занимались рыбным и пушным промыслом, сдавая добычу скупщикам. Острые классовые схватки гражданской войны не обошли затерявшийся среди тайги поселок. Сторонники старой жизни защищали власть имущих, сочувствующие новой – вступали в отряды красных партизан.
В поселке была лишь одна улица. Тянулась она вдоль реки. Верхняя часть ее находилась на возвышении и была застроена добротными рублеными домами с крепкими заборами и сараями, принадлежавшими зажиточным промысловикам и скупщикам. Остальная часть улицы – строения с обветшалыми жердевыми заборами, с прогнутыми крышами, покрытыми, в большинстве, корой и дранью. Звалась она слободой. Эти части улицы разделяла береза, приютившаяся у обочины. После первых схваток за власть кто-то перегнул березу через улицу, и стала она своеобразной границей двух лагерей. Классовая борьба отражалась здесь, в далекой провинции, мелкими стычками молодежи, переходящими в массовые драки враждующих сторон.
Наконец прочно установилась Советская, власть. С годами жизнь Козыревска все больше приобретала целенаправленность. Большинство жителей вступило в коммуну, при которой действовали курсы ликбеза, работала изба-читальня. В поселке была организована партийная и комсомольская ячейки. Шея 1927 год.
Березу – границу давно уже спилили, и лишь ошмурыганный задами мальчишек пень напоминал о ее существовании. Но живущих в верхней части улицы все еще называли заберезинцами.
***
…После окончания субботника все комсомольцы, несмотря на усталость, собрались в избе-читальне. Она размещалась в заброшенном старом доме с позеленевшей от времени крышей и низкими подслеповатыми оконцами.
– Молодцы! Здорово мы поработали. Заберезинцы-то весь день глазели, как у нас все ладилось, – сказала Мария, поправляя сбившуюся косынку. – А ты, Сергей, особенно, – обратилась она к чернявому, коренастому парню. Он кашлянул в руку и, переминаясь, спросил:
– Маруся, а деньги когда? Мы с родичем-то на совесть ворочали,– и посмотрел на стоявшего рядом с ним Илью.
– Ты че, Сергей? Я ведь говорила, что заработанное пойдет в помощь сиротам.
– Помощь-то ясное дело, но не все ведь отдавать, – упирался тот.
– Окстись, Сережа. Не мели! Ты же один из первых записался в ячейку, а показываешь такую политическую неграмотность. Деньги ему! А кто Советской власти помогать будет, как не мы – комсомольцы? Или тебя контрреволюционная блоха укусила, что ты такую несознательность несешь? – распалялась Мария. Кто-то из присутствующих ребят хихикнул.
– Сознательность – несознательность, а задарма я вкалывать не стану. Если бы столько отгорбатил на Петухова, тот бы и то не поскупился деньжатами.
– Соберем актив и решим, какой ты комсомолец после этого, – категорично ответила она.
– Ну, Маруська! Выписывай тогда нас с такой комсомолии. Еще покажем как деньги-то зажимать, – выкрикнул Сергей, зло сверкнув карими глазами, и быстро зашагал прочь. Илья сдвинул на лоб мятый картуз и, захватив двуручную пилу с топором, поспешил за ним, ворча:
– Зря только струмент свой ступили.
– И черт с вами! – выпалила сгоряча Мария. – Ведь сколько говорила, говорила, и все без толку. Может, и вы? Деньги станете требовать? – обратилась она к собравшимся комсомольцам. Голос ее задрожал, она готова была расплакаться. Все молчали.
– Да ладно тебе, Маша. Не серчай. Отойдет он, Серега. Что ты, ей-богу. Никто не привык задарма-то. А у них, сама знаешь, в семье семеро по лавкам, а в чулане – вошь на аркане. Одумается, вернется, – успокаивал ее долговязый парень в потрепанной кожаной куртке.
***
Мария сидела за столом, склонившись над бумагой, то и дело мусоля карандаш: готовила речь для поселкового схода. Она не заметила, как через двор пробежал соседский Федька. Он просунул голову в дверь избы и зашептал:
– Мань, а Мань, иди, чей-то скажу.
Она вздрогнула от неожиданности, но, увидев белобрысое лицо Федьки, успокоилась.
– Фу ты, чертенок, чего шепчешь-то, говори громче.
– Витька заберезинский, свинчатку на речке отливает. Он говорит, что ваша комса скоро разбежится. Серега и Илья уже с ними дружат. Говорит, после схода будем комсе бока мять, дабы не обманывали порстолюдье.
– А не врешь?
– Нет. Я как прослышал все, так сразу сюда. Маня, а меня теперь в вашу комсомолию примешь?
– Примем, примем, Федя. Ты вот что, отнеси записочку Петру, тому, что в кожанке ходит. Они конюшню строят возле смолокурни. Да отдай незаметно. Ладно?
Федька мотнул головой, Мария уже писала: «На сход соберитесь дружно, поодиночке не ходите. Заберезинцы что-то замышляют. Будьте начеку. Секретарю партячейки сообщу сама». Отправив записку с гонцом, она задумалась: «Вот контра недобитая, выбрали же момент, когда наши парни не все в поселке. Трое еще не вернулись с обозом из Ключей, один на выпасе. А если и вправду, что Сергей с Ильей с ними, тогда у нас остается всего четверо парней. Заберезинцев больше... могут побить. Да что побить, жалко таких, как Сергей и Илья, парни-то хорошие. Нет, так просто их отдавать нельзя». Мария долго размышляла и, что-то решив, стала переправлять текст в написанной ранее речи.
***
Большой рубленый сарай невесть куда пропавшего скупщика Петухова, приспособленный для собраний, был полон народу. На сходе рассматривали заявления желающих вступить в коммуну, после чего шумно решали наболевшие вопросы по ведению коллективного хозяйства. Несмотря на то, что многие пришли со своими скамейками, мест всем не хватало, и около входа толпились люди.
На весь сарай было всего три керосиновые лампы. От слабого освещения и табачного дыма в помещении стоял такой полумрак, что лица сидящих дальше четвертого ряда различить было почти невозможно. Мария все же по очертаниям узнала Сергея и Илью, стоящих около заберезинских парней.
И вот, после шумных обсуждений, председатель объявил:
– Сейчас о делах наших комсомольцев расскажет секретарь комсомольской ячейки Мария Забродина.
Кровь прихлынула к ее лицу. Ей уже не раз приходилось выступать, но сейчас ее волновала и не давала покоя мысль: сможет ли она этой речью повлиять на ушедших из ячейки парней? Она заговорила срывающимся голосом. Ей казалось, что стук ее сердца заглушает слова, и она старалась говорить громче. Постепенно взволнованность прошла, и речь зазвучала уверенно. Перед тем как говорить о субботнике, Мария сделала паузу и с новой силой произнесла: «Товарищи! Комсомольцы нашего поселка, как и все сознательные люди страны, отработали красную субботу с большой пользой. Заработанные нами деньги будут направлены в губком на содержание детей сирот. Особенно отличились на субботнике комсомольцы Сергей Бобровников и Илья Чуркин. На заготовке дров их вклад в общее дело составил почти треть всего заработанного ячейкой. Актив решил их заработок вручить вдове Сениной, как помощь на содержание двух сирот. Их отец погиб в партизанском отряде, сражаясь за Советскую власть».
Секретарь партячейки поднялся из-за стола:
– Попрошу Сергея и Илью выйти на свет, поближе к столу.
Все стали оборачиваться к ним, слышны были возгласы: «Ну и молодцы! Вот это комсомолия!».
Парни не успели прийти в себя, как их протолкнули вперед, подбадривая и одобряя. Оказавшись у стола, они, смущенные, от всеобщего внимания, переминались с ноги на ногу, не зная, куда деть узловатые руки. С задних рядов донеслось: «Секретарь, крутани фитиль, для такого дела каросину не жалей. Дай на герояв поглядеть». Секретарь, добавив освещения, подошел к парням, крепко пожал руки:
– Партячейка благодарит вас, комсомольцев – сынов трудового народа за то, что вы правильно понимаете цели всенародного дела.
Все громко захлопали. К столу пробралась вдова Сенина:
– Сережа, Ильюша! Низкий поклон вам и Советской власти, – и поклонилось.
Сергей и Илья стояли ошеломленные таким поворотом дела. Благодарные слезы вдовы окончательно сразили их, и они, раскрасневшиеся от охватившего их смущения, принялись пробираться к выходу под одобрительный шум односельчан.
Заберезинцев уже не было, они незаметно покинули сход. Мария улыбалась.
***
Отшумел сход. По домам комсомольцам расходиться не хотелось. За разговорами они незаметно дошли до своего заветного места. В чуть светлеющей полосе реки, словно притихшей на ночь, мягким светом отражались ясные звезды весеннего безлунного неба. Темнота скрадывала точные очертания берегов, и лишь поблескивающий огонек костра обнаруживал прибрежную полосу реки. Никто не удивился, увидев Сергея и Илью у разведенного костра. Они сидели на стволе дерева, принесенного сюда большой водой.
Подошедшие подсели к огню. Сергей, захватив охапку приготовленного впрок плавника, бросил в костер. Взбодренное новой пищей племя выхватило из темноты часть крутого каменистого берега, всех ребят, разместившихся полукругом, бросало отблески на движущуюся воду.
Окружавшая их темнота весенней ночи и тепло потрескивавшего костре еще больше сближали их, объединяли в одно целое, обостряя чувства, вызванные бурно проведенным сходом. Они сидели и как завороженные глядели кто на огонь, кто на течение реки, и каждый был поглощен своими мыслями. Ведь перед ними открывалась совсем новая жизнь, бурная, как эта река, и кто знает, сколько еще встретится препятствий и перекатов на их жизненном пути – пути вечного поиска истины.
***
Я стоял у металлического обелиска, увенчанного красной звездой. На холмике перед обелиском лежал букет лесных саранок. Надпись:
Сергей Дмитриевич Бобровнков
1906–1976 гг.
Один из первых комсомольцев Козыревска, впоследствии член ВКП(б) – рабочий, бригадир, начальник лесоучастка, председатель поселкового Совета депутатов трудящихся. Такой был жизненный путь этого энергичного человека, не унывавшего в трудностях и незаурядного рассказчика, поведавшего однажды мне эту историю.
следующий рассказ http://www.proza.ru/2018/04/06/1486