Первую половину ночи бойцы спали без снов, мало отличаясь от убитых. По сигналу колокола они восстали и побрели к бреши в стене. Чигирь-звезда горела ярче всех звёзд, уступая разве только луне. В её мертвенном свете смутно виднелись длинные ряды тел, уложенных по краю мостовой.
Четверых ратников поставили на стражу, остальные под руководством сотника принялись за работу. Нужно было разбирать брёвна рухнувшей стены и таскать их на вал. Там их укладывали на внешний откос, привязывая к стойкам верёвками, как это делают на лесосплаве.
Сурияру выпало стоять первым. Глянув в пролом, он содрогнулся. В дали, сколько хватало глаз горели костры вражеского лагеря. Их было больше, чем звёзд на небе. В темноте рва бледный свет хвостатой звезды высвечивал завалы из человеческих тел. Из общей тёмной массы тут и там торчали древки сломанных копий и окоченевшие руки. Сотни мёртвых рук, воздетых к этому странному светилу, будто замерших в приветствии.
Это была страшная картина, невозможная в своей бессмысленности.
Гусляр весь обратился в слух. Из сонного лагеря доносилось фырканье лошадей, перекличка часовых на непонятном языке. Порою ветер доносил волчий вой. Волков манил запах смерти, но они не решались подойти к желанному рву с мертвецами. Ведь для этого надо было пройти через огромный ордынский лагерь. На это звери пока не решались. Волкам оставалось только выть, и ждать окончания осады.
Вдруг гусляр снова услышал нежные переливы флейты. Флейта пела о ласковых волнах восточного океана, набегающих на рассветный песок, о нежных лепестках, облетающих с яблонь, о несвершившейся любви, о неотвратимой разлуке, о надежде и жестокой судьбе, от которой одно спасение – мудрость и прощение.
«Если бы не война, - подумал гусляр, - я бы пошёл в ученики к этому мастеру. Я бы шёл за ним босиком, через все степи, горы и пустыни, хоть до самой Сиян-горы за которой из океана восходит солнце! Но идёт война, и мы враги».
Сменившись с поста, Сурияр принялся вместе со всеми перетаскивать брёвна и собирать залетевшие в город ядра. «Только бы пальцы брёвнами не придавило, - думал гусляр во время работы. – Не так смерть страшна, сколько невозможность тронуть струну».
Ночь прошла в тяжких трудах и кратких передышках. Тогда какие-то бабы приносили еду – кашу, щи, пироги.
-Поешьте, - говорили они, - Днём-то опять некогда будет.
И ратники ели, не разбирая, что едят и чьё оно. Общая беда списала все долги. Теперь все старушки были им матерями, бабы – сёстрами, девы – дочками.
А между тем, медленно разгорался кровавый рассвет. Он возвещал о приближении нового дня, для многих, быть может, последнего. Пришла вторая смена ратников. Но домой никто не шёл. Все понимали, что скоро снова ударит набат. Не хотелось понапрасну ходить туда-сюда, зря трудить и без того усталые ноги.
Вражий стан постепенно оживал. Сквозь общий многоязыкий хор слышалась ругань, отдельные отрывистые команды. Лучники уже встали у бойниц. Ратники разобрали щиты.
-Болтов самострельных мало осталось, - поучал самострельщиков сотник. – По голытьбе не стреляйте, оставьте их лучникам. Выцеливайте только тех, кто в добром доспехе. Латников валите. А как колчаны опустеют, берите свободные щиты и в строй.
-Дядя сотник. – Кто-то робко, но настойчиво дёргал сотника за полу кожуха.
-Чего Вам, малышня? – недовольно обернулся он.
-Возьмите нас к себе. Мы можем стрелы подносить, - заискивающе улыбнулся Славка.
-Марш домой, мелюзга! – мать вас дома выдерет, а мне недосуг.
-Ага! – скривился Юрка. – Сурьянке, значит, можно, а нам нельзя? Чай, мы тоже мужики. Обидно нам с бабами-то сидеть.
-А правда, - вмешался в разговор один из подносчиков стрел. – Ты пусти нас на валу биться, а малых поставь стрелы подносить. Они малого роста, ниже бойниц будут. Даже случайно стрелой их не зацепит. Силы тут большой не нужно, а проворства у них побольше чем у взрослых мужиков будет!
Сотник заколебался. Опасности для мальчишек вроде бы нет, а соблазн высвободить для обороны пролома ещё двух крепких ратников был очень велик.
-А родители-то знают?
-Вон наши отцы – кузнец Микула и скорняк Никодим!
-Вот навязались…
Размышления сотника были прерваны вдруг раздавшимся грохотом барабанов, возвещавших о начале нового приступа. Следом часто зазвонил набат.
-Шут с вами! – махнул он рукой. – Ты, конопатый, здесь оставайся, а ты остроносый слева от пролома стрелы разносить будешь. За работу! Дуйте по местам.
И мальчишки, гордые от оказанного доверия, бросились исполнять приказание.
Лучники стащили с правой руки рукавицы и потянули стрелы из колчанов. Ратники выстроились позади пролома. Рёв атакующей толпы рос, подобно приближающейся волне. Часто защёлкали луки, застучали по частоколу стрелы.
-За мной!
Ратники, пригнувшись. взобрались на вал и укрылись за штабелями сложенных брёвен. А рядом уже скреблись по ледяной корке вала крючья и шипы осадных лестниц.
-Руби!
Тут же мечи опустились на верёвки и освобождённые штабеля брёвен с грохотом покатились, сметая с вала осаждающих вместе с лестницами. В общем рёве толпы послышался треск ломаемых лестниц, вопли покалеченных.
-Руби!
Второй ряд бревенчатых связок покатился вниз смертоносной лавиной. В ответ, по щитам забарабанили стрелы.
-Ядра!
Со стен полетели вниз собранные за ночь ядра.
Вот и всё! В какие-то полчаса весь собранный за ночь боевой запас был истрачен, и дело снова дошло до мечей. Снова началась сеча. Но теперь, когда половина вражеских лестниц оказалась поломанной, сдерживать врага стало легче.
Время от времени сотник трубил в рог. По этому сигналу первая шеренга ратников расступалась и отходила в тыл, чтобы перевязать раны и отдышаться, а на место их заступал следующий ряд воев.
Евдоха, бегло оглядев рану, кивала одной из своих помощниц. Те, по знаку старой лекарки, промывали рану отваром трав и накладывали повязки.
Сурьяна работала быстро и ловко, словно кружева плела. Её кокетливый украшенный стеклянным бисером кожушок был весь перепачкан в крови.
-Эх, Сурьяна,- говорил ей очередной раненый. – Кожух-то загубила!
-Пустяки, ты мне потом парчу подаришь, я парчой его покрою, буду самая красивая.
-Ох, глазищи твои колдовские!
-Знамо дело, у нас в Кузнечной слободе у всех девок глаза колдовские! Кузнецкие, да гуслярские девки самые опасные!
Бату Хан въехал на отлогий холм, и устремил взор в сторону дерзкого города. Громыхая позолоченными латами. Большая свита нукеров догнала своего повелителя и осадила коней на почтительном расстоянии от повелителя. Джихангир, закрывшись ладонью от солнца, наблюдал за разворачивающейся битвой. Его многочисленные, как море, рати беспомощно топтались перед проломами стен. Одни воины, словно муравьи, медленно карабкались по лестницам, только для того, чтобы после короткого боя довольно быстро скатиться вниз. Другие воины толпились на краю рва, дожидаясь своей очереди. Дерзкий город никак не хотел сдаться, хотя шёл уже третий день осады.
Скука! Великий внук Потрясателя Вселенной не смог сдержать зевок. Во всех семи проломах стен творилось одно и то же. Всюду шла упорная рубка, конца которой не предвиделось. Чугунные ядра кончились, значит, увеличить количество проломов не удастся. Ядра можно будет собрать только после окончания осады, чтобы погрузив их на телеги, использовать для штурма следующего города. Хочешь-не хочешь, придётся ждать. Время и натиск рано или поздно решат дело.
Кыпчаки, гузы и тангуты лучше сражаются в поле. А вот китайцы и хоррезмийцы более приучены к штурму городов. Чем больше их погибнет, тем проще будет удерживать в повиновении их страны. Главное, чтоб не разбежались эти трусливые собаки. Если бежит один, казнить весь десяток, если бежит десяток, без всякой жалости казнить всю сотню. Только так! Власть держится на жестокости и страхе!
Мяса не жалко. Другое дело – время. Время не подвластно никому, даже хану! До весны надо успеть взять Новгород, Старую Ладогу, Орех и Копорье. Тогда весь Великий шёлковый путь от страны Чин, до самого Варяжского моря будет у его ног. Если же он замешкается, реки вскроются, и его великое войско, собранное с половины мира, окажется в западне, среди рек и болот. Начнётся голод, от тысяч гниющих трупов пойдёт зараза. Этого нельзя допустить.
По всем предварительным подсчётам город должен был пасть вчера. Ничего! Сегодня, в крайнем случае, завтра дерзкий город падёт! И тогда живые позавидуют мёртвым. Надо будет примерно покарать этих упрямых урусов. Тогда следующие города станут сговорчивее, и можно будет наверстать потраченное здесь время.
С новым сигналом рога Сурияр, уже в который раз сделал шаг вперёд и вступил в битву. Солнце клонилось к закату. Ратников оставалось всё меньше и меньше. Уже и справа от него и слева ратники пали, а ему всё везло, хотя был он не лучше и не сильнее других. Для чего-то богиня Макошь, которой Сурияр тайком от попов молился, никак не хотела обрезать его ниточку. Он рубил вражьи руки и головы весь обрызганный кровью. Но это была не его кровь. А новые рати всё лезли и лезли по лестницам. Иные же поганые рубили ступени в обледенелом откосе вала и карабкались без лестниц. Когда очередное тело скользило вниз по ледяному откосу, оно сбивало ещё нескольких карабкающихся. Те поднимались и лезли снова.
Вдруг икру правой ноги пронзила сильная боль. Это чьё-то копьё с крюком зацепило. Враг, узкоглазый с маленьким посиневшим от холода носом дёрнул за крюк. Гусляр не удержался на ногах и покатился вниз по откосу вала под ноги наступающим врагам.
Противник, не пожелавший выпустить своё оружие из рук, тоже сорвался с лестницы и покатился вслед за гусляром. Оба ударились о связку жердей, одну из тех, которыми был завален ров. Потом покатились кувырком по откосу насыпи по окоченевшим телам, прямо в ров, заваленный мертвецами, в который ещё ночью гусляр заглядывал с таким содроганием.
Но теперь страха не было. Некогда было бояться. Об одном гусляр жалел, что не сумел удержать добрый булатный меч, подаренный кузнецом. Едва только падение остановилось, Сурияр вскочил на ноги, сбросил с шеи подщитный ремень и ухватил щит обеими руками. Враг тоже вскочил, угрожая окровавленным копьём.
Некоторое время они дрались, Сурияр щитом, а ордынец копьём. Он всё пытался зацепить щит крюком, отклонить его и тут же ударить остриём.
Но враг оказался не очень хорошим воином, видимо, такой же мирный житель, как и сам Сурияр. В ров то и дело скатывались новые тела. Иные из этих тел оставались неподвижными, иные сразу вскакивали и снова карабкались на насыпь, другие корчились в агонии, издавая стоны. В этой кутерьме никому не было дела до двух людей, сцепившихся не на жизнь, а на смерть в заваленном трупами рву.
Наконец, копейный крюк глубоко завяз в щите Сурияра. Сурияр рванул щит и скользкое от крови древко вылетело из рук ордынца. Гусляр ударил щитом, надеясь прихлопнуть мелкого противника, словно муху. Но тот оказался юрким, как ящерица, он проскользнул гусляру за спину и захватил его шею локтевым сгибом на удушение.
Так они катались некоторое время по сплошному ковру тел. Иные тела были твёрдыми, закоченевшими на морозе, иные ещё мягкими и тёплыми.
Когда уже темнело в глазах от удушья, Сурияру всё же удалось вырваться из захвата. Ордынец вцепился зубами в руку гусляра. По подбородку поганого потекла кровь. Тут гусляр увидел, что у ордынца из-за пазухи торчит какой-то жёлтый предмет, который он в сумятице принял за рукоятку ножа.
Гусляр, не раздумывая схватил этот предмет и ударил недруга в грудь. Но предмет оказался не ножом, а какой-то палочкой из жёлтого дерева. От удара палочка сломалась, и в руках русского ратника остался только острый обломок. Гусляр тут же несколько раз воткнул эту острую щепку в шею недруга, а потом в глаз, и налёг всем весом, желая проломить стенку глазницы, чтобы пронзить мозг.
Кровь из шеи врага залила гусляру глаза, и он ничего не видел. Он только почувствовал, как кость проломилась, и его острая щепка легко провалилась в череп, как обмякло и перестало дёргаться тело.
Продолжение http://www.proza.ru/2018/04/07/1261
Вот и конец, подумал гусляр. Он выдернул своё оружие из глаза врага и утер рукавом окровавленное лицо. И только теперь он сумел рассмотреть, что за предмет послужил ему орудием убийства. В руке у него был обломок флейты.