Назад, Глава 22. ...Пришедши на запад солнца...: http://www.proza.ru/2018/04/05/1253
– Кит, а если я больше ничего не увижу про остров? Как я его узнаю? – спросил мамору.
– Ты же сказал, что он особенный, – ответил Кит. – Разве тебе этого мало?
А. Строкина, Кит плывёт на север.
И они шли так, спотыкаясь и падая, и ощущая землю под собою всем своим телом, а иногда ещё и лицом или наоборот – сиденьем. Тут уж как повезёт. Скользко в общем было, и даже очень.
Но зато это было, наверное, самым подлинным осязанием земли, когда она, скользя под тобою, летит тебе навстречу, но не бьёт больно, как это бывает в других случаях, а лишь смешно шлёпает, при том перекрашивая тебя в свой цвет... И чем дальше, тем более это становилось похожим на маскарад.
Наконец два землеобразных чудища, одно долговязое и несуразное, другое коротковязое, суразное, но корнохвостое и одноухое, решили отдохнуть. Потому как нельзя всё время находиться в осязании, даже если это именно та вещь, которую ты хочешь постичь, а нужно на время и отстраняться, потому что именно в отстранении наибольшее осязание и происходит. В приближении – меньшее, словно бы тело, во временном отстранении – большее, словно душа в созданном теле.
И разве, в самом деле, возвращаясь домой из дальних странствий, мы не осваиваем ещё раз ту землю, разве не обновляем её, разве не приносим её обновлённой тому, кого любим? А впрочем, мы можем задавать свои риторические вопросы сколько угодно – всё равно два дорогоборца и ноготруженика беспробудно лежали каждый под своим кустом и слушали где-то там, где теперь находились, как медленно опускается на влажную землю туман...
Через несколько часов Жуль выполз из-под своего куста и, стряхнув с себя палую листву с частично высохшей грязью, потянулся на все части своего тела, похрустел суставами и сказал:
– Эй, Ромыч... ты как там?
– Мгм, – недовольно буркнул упомянутый Ромыч, выбираясь из под своего куста и оцарапывая его ветками себе шиворот, а так же попутно стукаясь макушкой о толстую ветку дерева, потому что рядом с его кустом было ещё и дерево, так что получилось, так сказать, два в одном.
– Эхе, – вздохнул Жуль. – Ну что, пойдём дальше или дальше пойдём?
– Неа, – ответил Наречник. – Обязательно надо поесть чего-нибудь. А то так пить хочется, что даже...
– Понятно, – прервал его философствования Жуль. – Тогда могу предложить тебе... ну что? Печёных яблок с орехами... Или что ещё? Ну, грибов жареных...
– Хватит, хватит, юморист, – ворчливо махнул рукою Наречник. – Будешь сочинять теперь всякие блюда... Ты хоть одно настоящее заполучи.
– Да легко, – ухмыльнулся Жуль и опять полез в кусты.
А Наречник даже и смотреть не стал, чего он там делает – знай макушку ушибленную потирает, да за загривок оцарапанный держится. Но Жуль не зря по кустам лазил. Он яблок целую охапку нашёл. Потому как деревья рядом стоящие были яблонями, хотя и опавшими. А куча палой листвы под кустом, на которой он ещё недавно отдыхал, скрывала в себе множество яблок, хотя и подгнивших, но всё же предоставлявших возможность выбора.
И они выбрали поискать сухое местечко. А так как они уже достаточно поднялись в горы, то можно было надеяться найти какую-нибудь пещеру. И Жуль, утверждая, что он более лёгкий, а взобрался на плечи шипящему Наречнику и стал смотреть. Понятное дело, что в конце концов они опять свалились в дорожную грязь, но перед этим Жуль всё-таки смог кое-что заметить. А именно то, что впереди, и всего-то стадиях в трёх... ну, не более же пяти!.. виднелась скала, наклонившаяся над тропою. И под нею, наверное, было сухо.
– А если не сухо? – скептически произнёс Наречник, счищая с себя грязевые ляпы.
– А у нас есть выбор? – спросил Жуль и, не дожидаясь ответа, пошёл в увиденную сторону.
И через некоторое время... не очень большое... они уже грелись и сушились у костра. Точнее, пытались это делать. А больше, конечно, кашляли и чихали. Потому как дрова во всём мире были сейчас сырыми – осенний ведь сезон дождей на дворе. Да и вокруг двора тоже.
Но спустя час подобных мучений стало немного легче. Согрелись. Подсохли опять же. Да ещё и веселее заодно. Ведь при таком-то костре копчением хорошо заниматься. Или добыванием сажи, например. И вот сидят они, друг на друга пальцем показывают, да за живот держатся, да никакого слова вымолвить не могут. Только «го-го» да «га-га» – знай ржут да хихикают. Два, так сказать, друга-папуаса.
– Ну что... пф!.. папуас, – весь красный от смеха (даже сквозь грязь и сажу видно), спросил Наречник, – где твои... яблоки... пф!.. печёные?.. а?
– Ладно-ладно, – вытирая смеховые слёзы, ответил Жуль, – сам-то кто?.. Сейчас напеку... А ты, может, пока ещё чего в округе посмотришь? Только смотри, осторожней, не напугай там кого, страшила.
– Хорошо, – ухмыльнулся опять Наречник и, выйдя из-под скалы, стал осматриваться.
И в самом деле заметил неподалёку... ну, немножко спуститься только, через каменную осыпь... да через валуны... несколько кустов, по виду ореховых. И уже всего через час у них была целая куча орехов! А у Наречника два новых синяка. Каменная всё ж таки осыпь-то была.
– Ничего, – сказал Жуль. – Это дело как наживное, так и проживное.
– Угу, – подтвердил Наречник, подкладывая орехи к углям. – Только голова гудит и думать мешает.
– А ты пока музыку послушай, – посоветовал Жуль.
Оказывается, он, кроме того, что Верный, ещё был и Мудрый.
– И какая может быть в шуме музыка?.. – пробурчал в ответ Наречник.
– Ничего, брат, нужно уметь быть довольным, тем что есть, – назидательно произнёс Жуль, снимая с ветки последнюю порцию печёных яблок и аккуратно раскладывая всё на двух листьях лопуха. – Вот, сервировка готова... А хочешь, я тебе спою?
– О, нет, – рассмеялся Наречник, – уж лучше шум.
– Вот то-то! – заявил Жуль и хотел сказать ещё что-то назидательное, но его перебили орехи, начавшие лопаться.
И пришлось тут двум клиссам даже немножко от костра отбежать, а то ведь и в глаз так получить можно. Они ведь не разбирают, эти орехи, куда летят – пуляют себе, да и всё.
Но зато несколько минут ореховой перестрелки – и готово: пустынная трапеза под скалой!
– Да-а, хорошо... – благостно протянул Наречник, созерцая перед собою пустой лист лопуха и горку ореховых скорлупок.
– Эт точно! – подтвердил Жуль, отваливаясь на бок.
И они остались в этом уютном месте на ночлег. Тем более что всё равно опять дождь пошёл, а здесь, под скалою, хоть какое-то, но укрытие. Только вот дежурить по очереди пришлось, чтобы костёр не погас, так что толком не выспались. Но хорошо хоть ветер сюда не задувал, а то бы вообще – пришлось костёр от него собой закрывать. Или мёрзнуть.
Но Наречник, хоть и не выспался, а наутро вскочил как пружинка – и опять:
– Жуль, пошли скорей!
Ну, Жулю не привыкать – он и не в таких передрягах бывал, идёт знай себе, да пошучивает. То о том, то о сём. А после этого дня так и вообще ветер и шторм на море прекратился, солнышко вышло, дождь перестал...
– Сразу видно – на юг идём! – ликующе воскликнул Наречник.
– Угу, – недовольно заметил Жуль, – а если бы подождали в Стиброле, могли бы теперь на корабле домой быстрее успеть...
– Да мы уже четверть пути прошли! Или даже треть, – всплеснул руками Наречник. – Не возвращаться же теперь!
– Не возвращаться, – вздохнул, словно эхо, Жуль.
А может, лучше было бы рассудить так: сколько у них впереди? Напрямую-то оставалось две трети, но учитывая все изгибы рельефа... Не менее трёх четвертей. Но так или иначе, они не рассуждали, а просто шли.
И зашли они в этом пути так высоко в горы, что оказались уже возле облаков. И непогода возобновилась, и опять пошёл дождь. Но часто из облаков сходил к ним не дождь, а туман. Да ещё в добавок и из ущелий восходил. Так что шли они почти что наощупь. Но Жуль бывал в этих местах, когда ходил навещать Атрекиту-мана, и это немного облегчало им путь.
Так что, возможно, Наречник всё же был прав, когда настоял, чтобы они пошли сушей, ведь за краткое время хорошей погоды корабль не успел бы доплыть до Бобритании... Или успел бы? Кто знает...
В то утро туман был особенно густым и идти приходилось очень осторожно. Но и останавливаться Наречник не хотел – а вдруг Дори опять куда-то уплывёт или уйдёт? Жуль тогда решил идти впереди, утверждая, что знает эти места. И в общем-то успешно шёл... Но однажды всё-таки свалился в пропасть.
Получилось так, что тропа в том месте резко уходила влево и из-за тумана это трудно было предугадать, а места уже были Жулю не столь знакомы. И вот, неожиданно заметив, что подошёл к самому краю, стал он балансировать, всё более склоняясь телом вперёд. Тогда Наречник, шлёпнувшись на брюхо, ухватил его за ноги, чтобы придать шатающемуся устойчивости. Но Жуль всё же стал падать и тем потащил Наречника за собой. Хорошо хоть Наречник был таким длинным – он, всё ещё держа друга за ноги, коленками обхватил один за выступов тропы и задержал их падение. И хоть минутку выторговал на то, чтоб им успеть осмотреться. Ну, тут Жуль подтянулся и зацепился за куст, каким-то чудом вросший в почти отвесный склон ущелья. В этот момент стал съезжать в пропасть уже Наречник – ногами-то не очень удержишься, это ведь не руки. Тогда уже Жуль его подхватил. Так постепенно и выбрались.
И когда они потом сидели, опершись мокрыми спинами на скалу, и отдыхали, Наречник вдруг спросил:
– Слушай, Жуль... а что же именно ты делал в Стиброле?
– Ну... – пожал Жуль плечами. – Я ходил к Атрекиту-ману, а потом...
– Это я уже слышал, – кивнул Наречник. – Но зачем ты в Стиброль-то пришёл? Ради чего ты там оказался? Ведь это же не очень-то близко, а?
И на это Жуль уже ничего не ответил. А лишь скромно и немного загадочно улыбнулся.
Тогда Наречник крепко обнял его за плечи. А Жуль толкнул его локтем в бок. И стали они пихаться и толкаться, веселясь и играя, как и было в их уже не очень близком детстве... Хотя – как сказать. Можно ведь и так: как и было в их ещё не очень далёком детстве... Так, наверное, и скажем.
Наречник был повыше, но долговязый и сухопарый, а Жуль поменьше, но со времени того страшного попадания в Камнетуру он уже значительно окреп, а жилистым он был и раньше.
Потолкались они немного так, обогрелись, да и дальше пошли. Тем более, что есть уже очень хотелось, а в таком-то тумане разве что можно найти? И они надеялись, что дальше тропа пойдёт чуть пониже и станут заметны какие-нибудь орехи, плоды, грибы... А если повезёт, можно ещё и речку с рыбой встретить.
И им, хотя и частично, поскольку туман ещё сохранялся, но всё же повезло – они встретили реку. Мелкую и каменистую, но рыба в ней всё же была. И стали они её ловить, стоя посреди русла на выступающих из воды камнях – здесь, в середине, рыбы было побольше. Но не успели они съесть и по три штучки, как появились клааши, которые, как видно, считали это место своим.
– Эй, ты, одноухий! – окликнул Жуля с берега один клааш, видом почти клов.
– Да, корнохвостый! – добавил ещё один, стоя там же, видом не меньший.
– Вот ты и попался, – закончил третий, видом вообще бугай.
Этот уже щупал ногой воду, собираясь идти к клиссам. И за высказавшимися троими появлялись ещё другие, уже, правда, не высказывающиеся, но оттого не менее враждебные.
– Это чё такое? – нахмурился Наречник, выпрямляясь в свой большой рост и показательно засучивая рукава своего драного плаща, а потом ещё и добавил, обращаясь к невидимым друзьям-клиссам, словно бы стоящим за деревцами на другом берегу: – Эй, мужики, тут клааши нашего брата притесняют...
Но уловка не помогла и случился бой. Жуль бился просто как камень. А Наречник – так тот ещё и как извилистый камень, можно так сказать. Он метался в тумане и речных брызгах, шустрый и длинный, появляясь одновременно в нескольких местах, так что клаашам и вправду показалось, что клиссов много. Да к тому же Жуль и Наречник, как уже освоившиеся с течением и дном реки, где находились, были устойчивее. И клааши отступили! Правда, обещали клиссам «ещё потом их поймать». А тем уже очень хотелось где-нибудь прилечь побыстрее, но пришлось ещё немного подождать, пока клааши удалятся. И только после этого два бравых клисса смогли оставить свой форпост посреди реки и, выбравшись на другой берег и зайдя за поворот скалы, хоть немного присесть и отдохнуть.
– Фу, блин! – выдохнул Наречник, падая на мокрые камни и траву и едва дыша; лапы у него дрожали, а трава и камни стали окрашиваться в красный цвет. – Ты как с этой прелестной компанией подружился, м? – придирчиво спросил он Жуля.
– Да так... – хрипло ответил Жуль. – Двое из них однажды с Атрекиту-мана решили налог взять. В виде его племянницы. Ну, как-то не смог в стороне остаться...
– Так ты что, им всем тогда навалял? – изумился Наречник.
– Пф! Да ладно! – фыркнул Жуль. – Посмотри на меня. Разве я... Не-ет, – добавил он, вздыхая и мечтательно погружаясь в воспоминания, которые явно были приятными. – Я просто за орлами сбегал...
– О-о! – повёл головой Наречник. – А-а! – ещё более удивился он. – С-с-с! – наконец почувствовал он боль.
– Э, братан, – заметил кровь и Жуль. – Да ты, похоже, ранен.
И оказалось, что в этом бою Наречник потерял часть хвоста и мизинец на левой лапе. Сзади двое схватили, по-клаашьи. Небольшую часть хвоста потерял, не больше четверти, но Наречник всё равно переживал. Да ведь ещё и больно к тому же. Ну и мизинец опять же.
А Жуль, как уже давно лишённый такой слабости, как хвост, остался невредимым. Только синяков и ссадин много было, да шишка одна. И несколько когтей было вырвано. Остались в чьих-то шкурах. Но когти – дело наживное.
– Пф! – фыркнул Жуль. – У меня вон вообще не хвост, а обрубок, да ещё и уха одного нет, я и то не переживаю.
– Да-а, – ныл Наречник. – У тебя-то хоть всё конкретно. И мужественно. Как у Бульдерофона почти... А я – ни то ни сё.
– Ну братан, – развёл Жуль руками, пряча улыбку. – Тебе вообще не угодишь никак.
– Угу, – надулся было Наречник, собираясь молчать, но всё же не смог сдержаться: – А вдруг я ей не понравлюсь?
– Да брось, – ухмыльнулся Жуль, – девчонки любят шрамы.
– Но не такие же! – всё сокрушался Наречник, оглядывая себя. – Фу! Даже вид какой-то... похабный.
– Ой-й... – устало выдохнул Жуль и снисходительно добавил: – Ну, хочешь, я тебя докорнаю?
– Нет! – неожиданно тонко пискнул Наречник, хватая свой хвост и прижимая к груди.
– Ну вот то-то! – повёл головою Жуль и назидательно добавил: – Нужно уметь ценить то, что есть. А хвост... это ж всего лишь хвост, а не ты.
– Но всё же это часть меня, – всё ещё сопротивлялся Наречник, хотя уже слабее.
– Да, часть тебя, – согласился Жуль. – Но всё равно ты остался собою, а не стал кем-то другим, так ведь? Хотя... – Жуль оценивающе оглядел Наречника, – может, ты стал даже лучше.
Ну, тут Наречник даже покраснел от удовольствия. Скрывал-скрывал улыбку, да не сумел, расплылся на все стороны. Вот как нам бывает важна своевременная похвала друга.
– О, вот так совсем другое дело, – с довольной ухмылкой сказал Жуль. – Что, пошли потихоньку?
И они перевязали травою Наречниковы хвост и лапу, да и пошли.
И когда они уже приближались к родной их Жемчужной долине, славной и трогательной Бобритании, бывшей потом Тёмной, а после вернувшейся в прежнее достояние, Жуль спросил Наречника:
– Ну что, странник, ты, небось уже и от дома-то своего отвык, а?
– Не знаю, – улыбнулся в ответ Наречник. – Надо сначала вернуться, а потом и увижу, отвык или нет... – и, помолчав, добавил: – Я думаю, что мы все уже столько находились и напутешествовались, что дальше если и будем с Дори куда ходить, так только к тем, кого знаем и кто нас ждёт, а не вообще куда угодно... Если, конечно, она захочет чтобы я... чтобы мы... – закончил он грустно, точнее, даже и не закончил, потому что ещё не знал, каково будет, это уже совсем, кажется, близкое их будущее.
Они входили в Бобританию, а там ещё было лето, прекрасное и грустное, но светлое и чистое, какими и бывают последние его дни. И тут услышал Наречник, что Дори все эти дни, сколько он с Жулем шёл, пытаясь победить непогоду, ждала в Городе его... Всё ходила то на берег, глядя, не придёт ли корабль, то к северным окраинам, обходя все пути и тропки. И, не дождавшись, решила, что он, послушавшись Жуля, остался в Стиброле и ждёт её там. И сейчас она отплывает на корабле обратно в Стиброль.
– Что? – прошептал Роман Наречник, едва не падая наземь. – Она ждала меня?.. – и только тут до него дошло. – Что?!! – завопил он что есть мочи. – Отплывает?!!
Так что не только говоривший с Наречником какой-то Бобрианский дядечка, но и вся улица вынуждена была зажать уши. А может, и весь тот район.
– Ну нет, – сказал на это Наречник, – так не пойдёт.
И дунул в сторону пристани с такой скоростью, с какой ещё до сих пор ни один клисс не бегал. Нет, Жуль, конечно, попытался бежать вслед за ним, чтоб, если что, помочь другу, да куда там – через две улицы уже отстал. Да и, перейдя на трусцу, пошёл потом к пристани просто быстрым шагом – всё равно ведь бессмысленно пытаться догнать ветер.
Вот так и получилось, что Наречник, обходя все края и страны, везде не поспевал за Дори, а только лишь иногда удавалось ему увидеть её следы... Но как это было важно!
А сейчас он чесал к пристани так, что у прохожих мальчишек в строну чубы относило (не говоря о девчонках и прочих), а в домах звенёли оконные стёкла, словно собираясь взобраться на крышу, и непроизвольно открывались двери, как, впрочем, и бывает при сильном удивлении. И всё же он видел, что не успевает – уже убрали мостки и отдавали швартовы.
И тогда он перестал вилять по улицам и помчался напрямую, не разбирая пути – по крышам, через заборы, по всякому. И это помогло ему немного сократить путь. Вот тут-то и помогло, что хвост был укорочен – а то не иначе, как зацепился бы где-нибудь.
Но он всё равно не успевал. Он бежал, и смотрел, и вглядывался, не будет ли её на палубе, не увидит ли она его... Но нет. Её не было видно. А он всё равно бежал.
И корабль отплыл.
Наречник выскочил на пристань и судорожно огляделся. Увидев какую-то свободную лодку с почему-то одним веслом, он впрыгнул в неё и поплыл, гребя стоя. Потом, увидев, что не справляется и у него получается медленно, да, к тому же, лодка просто описывает круги, хотя большие, но недостаточные, чтобы нагнать корабль, он бросился в уже осеннюю воду и поплыл, вопя что есть силы:
– До-о-ри!.. До-о-о-ри-и!.. До-о... – наконец он не смог уже и кричать, а просто толкал и толкал неподатливую воду, не дающую ему течь по ней, как протекает рябь.
К его счастью, ветер был слабый и корабль шёл небыстро.
И клисс плыл и плыл, пока не увидел, как с палубы удаляющегося корабля метнулась в воду рыжею молнией тоненькая фигурка... Дори всегда была стройной.
И тогда у него кончились силы.
И он лёг на спину и ждал, улыбаясь и глядя в сияющее лазурное небо их Города (как, знаете, бывает, когда тихое осеннее солнце освещает его). И он уже мог слышать приближающееся её дыхание...
– Опять пыхтит... – улыбнулся он и по щекам его побежали солоноватые струйки.
Она всегда пыхтела, когда волновалась.
А он лежал на воде и знал, что теперь ему можно уже не беспокоиться ни о чём – ни о море с его внезапно налетающими волнами, ни об осенней уже прохладной воде, ни о брошенной и тонущей лодке, ни о расстоянии до берега, ни о изодранных о заборы и кровоточащих лапах, ни о разбитом о какую-то крышу и жгуче саднящем боке и совершенно кончившихся силах, и вообще ни о чём из существующего или не существующего в этом мире, потому что прекрасно помнил, что никто в мире из клиссов не плавает лучше неё.
А мы завершим свою повесть ещё одним эпиграфом, вводящим собою то, что наступает после всякого слова, когда, перебежавши в побег и сделавшись новым бутоном, медленно созревает время, чтобы вскоре опять распустить лепестки. И принести тебе, словно бы на ладони, лёгкое облачко благоухания – и не в нём ли скрыто самое дыхание жизни? Новой жизни. Кто знает, кто знает... А пока, словно в замершей паузе –
Самодеятельный оркестр хемулей играл на плоту у самой рампы, сиявшей огнями.
Был тихий, чудесный вечер.
Туве Янссон, Опасное лето
Взмах, и ещё раз:
...Весь мир праздновал в тот вечер! А сэр Джастин просто поужинал со своей любимой.
Разумеется, они были не одни, – мы всегда не одни, потому что там, высоко среди
звёзд, все герои прошлого, настоящего и будущего смотрят на нас и улыбаются нам...
Мануэль Сицилия, Джастин и рыцари доблести
Август 2015 – Декабрь 2016.