Чувство той близости еще долго не отпускало меня. Я томился, стонал по ночам, а она не звонила. Я злился – стал рассеянным, нетерпеливым, а она не появлялась. Только один раз меня позвали телефону. Я кинулся босиком к телефону, успев только накинуть банный халат. В трубке я услышал ее голос и нежно произнесенное на распев мое имя: «Се-ре-женька». И тут же повесила трубку.
- Люба! Люба! – кричал я, но в ответ слышалось нудное: «Пи-пи-пи».
Я понял, что не могу жить без нее, и если она не позвонит – я умру или сойду с ума.
Работать сверхурочно я уже не мог. Не ходил в магазин, забросил бассейн. Я все маячил у телефона, ругал себя, бродил по комнате, часами глядел в потолок, лежа на диване.
Прошла осень. Выпал снег. На душе было пусто, пропало даже желание найти Любу. «Значит ей и без меня хорошо» - думал я.
Когда я уже совсем отчаялся увидеть Любу – в дверь тихонько постучали. Но, открыв дверь, я увидел Петровича. В руках он держал бутылку коньяка.
- Серега! Ну, ты чего? Ждал тебя, ждал. Что случилось?
- Вот черт! Совсем забыл – прости Петрович. С днем рождения тебя! Проходи.
Петрович прошел в комнату. Два года назад у него умерла жена, а сын уехал на Север. Мужику и день рождения не с кем отметить. А я пообещал придти, да и забыл совсем.
Сели за стол. Выложил, какие были запасы из холодильника. Нарезал колбасы, хлеба; Петрович вымыл огромные кисти черного винограда – выпили по рюмочке. Говорили о работе, машинах, но вскоре разговор как всегда плавно перешел на женщин.
В дверь тихо постучали. Я пошел открывать и, распахнув дверь замер от неожиданности – на пороге стояла Люба. Лицо ее горело от мороза, глаза сияли голубизной, губы улыбались.
Я сравнил ее со сказочной феей: она была в сером модном пальто с пушистым воротником, из такого же меха на ней была шапка, а вся она была обсыпана сверкающим снегом, который медленно таял и прозрачными слезинками оставался на ворсинках пальто. Люба постучала сапожком о сапожок, стряхивая и их снег.
- Здравствуй дядя Сережа! Я соскучилась, - и она потянулась ко мне, но внезапно замерла. – Ой! Ты не один – может, я помешала? Так я пойду.
Она уже хотела повернуться, но я встал перед ней на колени, обнял за ноги и стал снимать сапоги.
- Где тебя черти носили? Зачем ты меня мучаешь, Люба? Я ведь чуть с ума не сошел.
- Я не могла. Работа – дом. А еще я хотела понять, нужна ли я тебе, и нужен ли ты мне. И поняла, что ты мне очень нужен. Соскучился? Это хорошо, значит, будешь сильнее меня сегодня любить.
Я взял ее за руку и провел на кухню. Она поздоровалась с Петровичем, а я как гостеприимный хозяин представил их друг другу. Петрович заворожено смотрел на Любу.
- Вы, из какой сказки? – спросил он ее.
- Я? – переспросила Люба. – Я из доброй.
- Садись, - предложил я ей, а сам тут же схватил ее холодные руки и впился губами в ее ладони, а потом бережно прижал их к своей щеке.
Петрович понял мое состояние - поднялся и хотел уйти.
- Куда вы? Не уходите. Я боюсь этого человека, он меня съест, - шутя, обронила Люба. – Посмотрите, как у него глаза горят, как у голодного волка.
- Ну что вы Люба, он просто влюблен в вас.
- Ой! – Засмеялась она, и ее звонкий смех заполнил всю комнату.
- Серега, включи музыку, - неожиданно предложил Петрович, – Только такую, чтоб для души.
Я встал. Подошел к магнитофону, Люба прошла следом за мной, взяла диски и стала выбирать музыку. Я не утерпел, обнял ее и начал целовать.
- Не надо. Человек на кухне. Неудобно. Пусти, - просила она, извиваясь в моих руках.
- Ничего, Петрович поймет.
Но Люба не слушала меня – освободилась из моих объятий, прошла и села за стол.
- А в честь чего пир?
- Петрович именинник, - пояснил я.
- А почему Петрович? Разве вы такой старый? Сколько вам лет исполнилось?
- Сорок пять.
Ну, да вы совсем молодой, и даже не седой как Сергей.
Любаша говорила без умолку: голос ее был веселый, дразнящий, чуть кокетливый.
Петрович, то ли от выпитого коньяка, то ли от присутствия Любы и ее женских комплиментов, расплылся в добродушной улыбке.
- Пойдемте танцевать, - предложила Люба и взяла его за руку и потянула на середину кухни.
В груди у меня все защемило – похоже, я начал ее ревновать.
Танцевала она легко и задорно, а я сидел и злился на себя. Чтобы не видеть, как Люба танцует с именинником, я встал и вышел в коридор.
Постоял за дверью, но, услышав ее звонкий смех, тут же влетел в комнату. Они мирно сидели друг против друга, и Петрович что-то рассказывал.
Давайте выпьем за именинника! – предложил я, чтоб хоть как-то ввязаться в их разговор.
Петрович налил коньяк в рюмки и одну протянул Любе.
- Я не пью! – категорично отказалась она и поставила рюмку на стол.
- Как!? – удивился Петрович. – Совсем что ли? – Брови его поползли к верху.
- Совсем! Не пила и не буду. Только чай. – Она взяла со стола чашку с остывшим чаем и кусок колбасы.
- Ну, Серега, ты и фрукт! У тебя такая женщина, и ты до сих пор мне ничего не рассказывал! Не хорошо, не хорошо, - забормотал Петрович, укоризненно покачивая головой.
Возникла пауза – мы смотрели друг на друга и все молчали.
- А хотите, я вам спою, - предложила Люба. – А то, что это за день рождения без песен – правда, голос у меня так, не очень.
И она запела. Слова этой песни я не разу не слышал. Что-то старинное, величавное, но такое душевное и очень подходило к Любаше. Я запомнил только начальные строки:
Не бранена, не порочена,
Как кулема не ворочена.
Или я не сладка ягодка,
Или не такую надо-то?
Негромкий голос проник в самую глубь души, обволок сознание легкой дымкой гордости за свою женщину. Петрович млел – сидел, покачиваясь в такт песни, и пытался подпевать. Я смотрел на Любу, и казалось мне, что сидим мы в деревенской избе, где пахнет не коньяком и копченой колбасой, а сосновыми досками и свежим хлебом. И что одета она в русский сарафан, а на голове у нее венок из полевых цветов. Да так явственно мне все это привиделось, что я встал и наклонился к Любе, чтоб вдохнуть среди зимы аромат цветов, венчающих ее голову.
Коньяк был допит, а Люба так и не притронулась к рюмке. Петрович стал собираться и Люба тоже. Я стал просить Любу остаться, но она настаивала проводить именинника до дому. Я покорно оделся и помог Любе.
Морозный воздух немного отрезвил меня. Я решил взять машину из гаража и сказал об этом Любе.
- Нет! Лучше не рисковать, поедем на трамвае, - строго сказала она.
Петровича довели до дома, поднялись в квартиру, помогли ему раздеться и уложили в кровать; Люба наклонилась и поцеловала его в щечку – он заулыбался и уснул.
- Люба! – Позвал я ее. – Я устал от ожиданий. Я очень-очень соскучился, поедем ко мне. Квартира пустая – моя бывшая в санаторий уехала. Да и тебе ближе к дому.
- Поедем! – Быстро, без колебаний согласилась она. – Уложу тебя и домой.
Мы проехали три остановки на автобусе. Поднялись на девятый этаж. От волнения я долго искал ключ от квартиры. Люба робко вошла в мое бывшее жилище. Помог ей раздеться – повесил пальто, снял с нее сапожки.
Стоя в коридоре, я стал ее обнимать, но она быстро поставила меня в тупик своим заявлением: «Ты знаешь, я есть хочу»!
Я прошел на кухню, открыл холодильник. Еды было немного: рыбные консервы, банка соленых огурцов, картофельные чипсы, да две бутылки вина. Я все выложил на стол – открыл консервы, нарезал кружочками огурцы. Люба уплетала за обе щеки. Посмотрела на меня и смутилась.
- Обчистили чужой холодильник. Пусть потом хозяйка голову ломает.
- Может вино открыть? – неуверенно спросил я.
- Нет! Я могу быть податливой и без вина. Я понимаю тебя Сережа, что ты хочешь. Но здесь, в чужой квартире? Нет!
Она встала, прошла в комнату – включила светильник, задернула шторы.
- Люба, Люба! - теряя самообладание, думал я, - Что же ты со мной делаешь!? Зачем ты дразнишь меня? Говоришь одно – делаешь другое.
Но она видно и не думала ни о чем таком. Уговорила лечь меня спать, накрыла одеялом, села на край постели и наклонилась.
- Серенький, мне с тобой так хорошо и спокойно. Я чувствую то же самое, что и ты, но здесь это не нужно – здесь все чужое. Я не могу. Ты уж прости меня глупую.
Она нежно поцеловала меня – встала и вышла из комнаты. Я уже хотел встать проводить ее, но услышал на кухне плеск воды, звон посуды – успокоился.
- Никуда она не ушла – посуду моет.
Я боялся, что она передумает и уйдет, все ждал, когда она придет ко мне в комнату – боялся уснуть, крепился, но глаза слипались, и я задремал.
Проснулся я от легкого прикосновения.
- Люба не ушла, - обрадовался я. – Не буду открывать глаза. Пусть думает, что я сплю. Что она будет делать?
А ее пальцы уже ходили по моему телу, сняли с меня все, и я лежал голый и довольный.
- Сейчас я снова окунусь в ту сказку, которую может подарить только Любаша.
Мышцы заиграли и напряглись. Сладостный туман окутывал тело своей теплотой. Руки ее были уже нетерпеливы, она стала пощипывать мне грудь, живот. Она села мне на ноги – холодное ее тело дрожало. Вот она все ближе и ближе наклоняется ко мне. Я замер, вспомнил тот волшебный миг слияния, но вопреки моему ожиданию на меня навалилось холодное тело и пахнуло терпким вином. Я открыл глаза и от испуга оттолкнул Лиду на пол. Она засмеялась истеричным голосом.
- Дура! – выругался я. – Как ты здесь оказалась?
- Никак! Я у себя дома! – она замолчала. – Выпить захотела – вот и приехала. – А ты как здесь очутился? Ты меня, похоже, не ждал, а чего ж
забалдел? Ух! Как я замерзла. Может, согреемся? Я ведь как-никак жена тебе.
Я не стал ничего ей объяснять. Молча оделся и вышел из подъезда. На улице глубокая ночь. Не горят окна, только тускло фонари подсвечивают дорогу. Холодные хлопья колючего снега ударили мне в лицо. Я поежился и поднял воротник; как добрался до общежития – не помню, только когда лег в кровать, по телу пробежала мелкая дрожь, и тело стало знобить, но злость прошла, и я уснул как убитый.
(продолжение в главе 11)