Каштаны

Татьяна Трубникова
   Евгения Егоровна была совсем старенькой, сухенькой, с мутными глазами и лицом, изборожденным годами и ветрами жизни. В любую погоду, даже летом, ходила вдоль дома или стояла у подъезда, укутанная, будто в кокон, во множество одежек. Она казалась такой ветхой, что, если б предательский ветер забрался внутрь ее одежд, он не нашел бы там ничего, за что можно зацепиться… Наверное, есть такое время в глубокой старости. Человек постепенно теряет материальную оболочку. Остается один дух, смотрящий на мир и людей из-под морщинистых век. Люди умирают от скуки. Просто им нечем жить. Не о чем. Не с чем. Не для кого. Такое часто случается, если люди живут будничной, физической жизнью. Их дух неразвит, они не дерзают, сила и безудержность авантюры им не знакома. Им скучно. Поэтому они уходят. Это не относится к людям, вырванным из жизни болезнью или каким-либо несчастным случаем. Это о тех, кто прожил все, что можно прожить на этой земле. Кто видел все и устал. Конечно, устать можно и в тридцать, и в двадцать. Недаром Сергей Есенин писал: «Неужель под душой так же падаешь, как под ношей? Дорогие мои… дорогие…  хор-рошие…». Да, такое случается с теми, кто рожден старым. Будто древняя душа, видевшая мир не раз и не два, и не три. Она все знает наперед. Ей просто надо все успеть сказать. Такими были Сергей Александрович Есенин, Александр Сергеевич Пушкин, Михаил Юрьевич Лермонтов, Рембо, многие гении.
   Вроде, была Евгения Егоровна обычной старушкой. Своими подернутыми белой дымкой голубыми глазами она видела прекрасно. Как вблизи, так и издали. Здоровалась со всеми соседями. Давно заприметила стремительную, всегда будто летящую над асфальтом, над ступенями подъезда, над дорожкой двора, молодую женщину. Сколько той было лет? Евгения Егоровна не слишком задумывалась. Молодая - и все. Быстрая, как лань. Охотно кивала на ее «Здравствуйте!».
   Молодая женщина сначала даже вздрагивала, когда в ответ слышала бойкое, ребячливое «Привет!». Много позже она поняла, что просто старушка такая: ребенок. Добрый ребенок. Ей восемьдесят семь, но она не старше двенадцати. Когда догадалась об этом, все встало на свои места. Или это свойство очень глубокой старости? Когда человек проходит все искушения, все страсти, все обиды. И все это сбрасывает с себя, как ненужные, вычурные одежды, которые к лицу только молодости. А ей, зачем они ей сейчас? Пустая игра. Суета мира. Все лишнее - выкинуть из сердца! Чтобы снова стать ребенком, снова любить только солнце и все вокруг, любить безусловной беспредметной любовью, как умеют только дети. Простая шапка, поверх – платок, длинное пальто с истертым воротником, вязанные кофты – для тепла, и только. Наверное, она грустила, что не может прыгать, как дети, резвиться во дворе, играть в снежки. Что приходится стоять неподвижным коконом, с запертой, еще спящей, но готовой вот-вот улететь бабочкой-душой.
   Была весна, взорвавшаяся первой робкой новорожденной зеленью на ветках. Заласканный маем воздух вливал внутрь, прямо в сердце, теплынь. Вдохнуть ее всю и взлететь.
    Молодая женщина проходила мимо Евгении Егоровны, одетой чуть легче, чем зимой, и услышала: «Таня! Подойди!». Ничуть не удивилась, что старушка знает ее имя: эка невидаль, в этом подъезде она двадцать лет живет. Всегда гадала: откуда взялась эта старушка? Раньше ее никогда не видела. Стоит столбиком возле подъезда: безмолвная, спокойная.
   «Понимаешь, мои внуки никак не могут найти подходящий ключ от почтового ящика. Нигде поблизости нет таких болванок. Говорят, на рынке хорошо делают ключи. А мне туда не добраться… Вдруг ты там будешь?». Вздохнула. Голосок у нее был нежный, ничуть не старческий. Она будто оправдывалась, что внуки не могут ей помочь.
   Таня кивнула. Конечно-конечно, ей не трудно. Спросила старушку, как ее зовут. «Женя…».
   «А по отчеству?».
   Смущенно улыбнулась. «Баба Женя».
   «Нет, я так не могу…».
   Пришлось сознаться, что она Евгения Егоровна.
   «У меня только один ключ, понимаешь, Тань?».
   Обещала беречь.
   На следующий день Таня принесла ей ключи. Старушка сидела на лавке в белых брызгах облетающей вишни. Глаза ее были закрыты… Таня подумала, что она спит, как все старые люди: нежданно, вдруг. Но, едва услышав шорох шагов, Евгения Егоровна взглянула бодро и озорно, будто притворялась спящей. Так делают дети, чтобы чувствовать лучше. Все допытывалась, сколько ключи стоят.
   Таня мотала головой. «Чепуха какая». Вот как она может взять с нее деньги?  Ведь правда, копейки.
   Евгения Егоровна улыбнулась светло. Будто помолодела. Смотрела задорно, как на родную, и говорила веселыми глазами: мы одной крови, из тех, далеких лет, из социализма. Когда просто попросить соседа починить кран и стрельнуть десятку до получки. Когда можно постучать в соседнюю дверь, если в борщ не хватает луковицы. Когда девочка лет семи в пушистом веере ресниц стоит на пороге с тарелкой спелой клубники из своего сада и спрашивает: «А Таня дома?».
   Вдруг старушка сказала:
«Знаешь, у Пушкина: «И с каждой осенью я расцветаю вновь». А я, Тань, так весну люблю. Всегда вспоминаю наш сад, детство. Сад казался когда-то таким огромным. И каждый клочок знаком. Яблони – розами пахнут, вишни – ванилью. Вот сижу сейчас, вся в этом белом аромате, глаза закрою – и будто там. Маму вижу… Знаешь, у меня нету мамы…».
   Печаль в ее голосе была такая, будто она вдруг, сейчас узнала, поняла это. «Если мамы нет, ты сирота. Вот мне много лет, а я все равно сирота, понимаешь?».
   Таня кивнула.
   «Мама моя, знаешь, долго жила. Всегда ждала, когда вишни зацветут. Любила очень это короткое время. Говорила: «Как тут умереть и не увидеть?». Так весь год и ждала, до следующего цветения. Она потому и прожила долго. Каждый год ждала снова и снова, только бы сад свой еще хоть разок таким увидеть, хоть одним глазком. Говорила, что время это небесное».
   Осень – время вдохновенной грусти. Дышится легче, пишется, но первый, пока невнятный холод будто насвистывает порывом ветра мелодию будущих разочарований и зимы.
   Евгения Егоровна стала еще призрачнее, бесплотней, еще тоньше, еще тусклее и прозрачней. Только улыбка прежняя и бесшабашно-детское «Привет!».
   Когда молодая женщина пробегала мимо, она снова ее остановила. «Таня, я тебя попросить хочу. Сейчас каштаны опадают. Найди мне штук шесть. Я посажу».
   Странная эта просьба вызывала улыбку. Что ж, она обещала найти. Вблизи росли только два каштана, возле школы.
   Увы, оказалось, что это любимое детское развлечение после уроков – собирать каштаны. Чем они детям нравятся? Шелковистой гладкостью шоколадной шкурки? Округлой плотностью сжатой внутри этого зародыша дерева жизнью? Ими кидаться хорошо. Можно собрать целый пакет. Валюта!
   Таня долго ходила, ковыряя носком ботинка опавшую великолепную листву, напоминающую лапы диковинных динозавров.
   За этим занятием ее застали двое детей лет десяти – мальчик и девочка. Они шли из школы. Мальчик спросил: «Каштаны ищете?». Молодая женщина кивнула. И прежде, чем она успела возразить, рюкзаки детей полетели в пыль, а мальчик ловко и быстро, видно, что привычно, полез на дерево. Думаете, он остановился на первой толстой ветке? Куда там! Полез высоко. На мольбы слезть немедленно никак не реагировал, улыбался только. Долго тряс ветки. Каштаны сыпались. Девочка скорехонько и аккуратно собирала их в пакет. Пока никто не «помог» с этим делом, быстрее, быстрее.
   Таня, глядя на мальчика, покрылась холодным потом от страха. Сердце было где-то в горле. На уговоры он только приговаривал: «Счас. Счас!».
   Когда он сполз вниз по стволу, она выдохнула. Грязный, весь в крошках коры и страшно счастливый.
   Девочка протянула ей целый пакет колючих шариков. Молодая женщина спохватилась, что нечем отблагодарить детей за их «работу». К счастью, в сумке оказалась парочка только что испеченных в местной пекарне нежнейших булок. Дети с радостью ухватили их. И сразу, одновременно, отправили сдобу в рот. Вспомнила себя, какой голодной приходила из школы.
   Евгения Егоровна ждала у подъезда. Просияла счастливо и совершенно по-детски, как только что - храбрый мальчишка.
   В ноябре осень хмурила тучные брови. Когда Таня шла мимо, Евгения Егоровна вдруг обронила: «А каштаны я посадила. Как думаешь, когда они вырастут?».
   Забавный вопрос. Не в ноябре же! Улыбнулась. «Думаю, весной должны прорасти».
   Противной, шкодливой вьюжкой сыпал колючий снег. Старушка, совершенно круглая в наверченной на ней одежде, гуляла от одного подъезда до другого.
   Таня смотрела на нее в окно. Снег не чищен, как она ходит? Потом не видела ее долго-долго. Уж и солнце выше и дни дольше. Нет нигде старушки. Скоро весна расправит небесные крылья разорвавшимися лазоревыми облаками. Распахнет навстречу руки ветрами ласковых объятий, ароматом дворовой вишни. Где же Евгения Егоровна? Добрый ребенок.
   Только когда увидела пустую лавку с облупившейся после зимы краской и точно такие же белые брызги вишни над ней, как ровно год назад, она все поняла.
   Для чего бабе Жене нужно было посадить каштаны.