Я пробыл как в тумане немало времени. Боль в плече не утихала, но я уже пришел в себя окончательно. Когда зашевелился, чтобы попытаться присесть, на меня обратил внимание Проводник:
— Чуток оклемался? Потрепал тебя хворх изрядно. Потому что ты дурак — мысленно, с издевкой произнес Проводник, все еще лежащий, раскинув ноги на бетонном полу тоннеля.
— Я потерял слишком много крови? — вслух спросил я и почувствовал, что снова «поплыл»...
Во второй раз я очнулся уже в другом месте. Видимо старик перетащил меня туда, когда я был без сознания.
— Вот теперь я вижу, что ты почти окончательно оклемался, — улыбаясь, произнес Проводник. — С кровью у тебя хорошо. — Это самое главное, парень. Многие после «встречи» с хворхами, отдают Всевершителю душу. Я думал — и ты туда же! Молодец, очухался быстро! Хворхи хитры, как змеи. Но и ты хорош!
Подняв голову, я увидел, что мы действительно были уже не в том месте тоннеля, где меня накрыла огромная тень смертельно опасного летающего зверя хворха. Проводник сидел на небольшом стульчике. Я, прикрытый одеялом, лежал на топчане. Плечо страшно ныло. Попробовал приподняться и оперся на раненую руку. Резкая боль вмиг заставила отказаться от этой попытки. Перед глазами поплыли огненные круги. Я громко застонал, потом выругался.
— Ты сможешь идти, Щупач? — спросил Проводник, увидев, что я очнулся.
— Я потерял слишком много крови, — пробормотал я. Думаю, что слишком слаб для подобных перебежек, — уточнил под конец. Где мы?
— Все там же, в тоннеле. В каморке между блокпостами. — Проводник наклонился надо мной, отвернул одеяло с плеча, потрогал пальцами мою рану. Болит? — спросил он.
Я кивнул.
— Боль — ерунда. Главное, что у тебя, парень, кровь хорошая, горячая! Она и подсобила тебе быстро оклематься, — дохнул на меня перегаром Проводник.
Уж я знал, что это такое, когда на тебя дышат после хорошей попойки! Подобную экзекуцию я, непьющий, порой выдерживал от своего соседа Федора Кириллина. Я опешил: пьют и в иных мирах? Сплошные пьянки... а затем — сплошное похмелье?
— Сможешь идти? — опять нетерпеливо спросил у меня Проводник, снова, уже бесцеремонно прощупывая пальцами раненое плечо. — Поторапливаться надо. Опаздываем.
— Попробую, — слабо ответил я, отдергивая от крючковатых дрожащих пальцев Проводника плечо. — Бежать, наверное, не смогу. — Я с трудом поднялся с топчана, стал на ноги и, покачиваясь, сделал пару шагов к двери, держась правой рукой за стену. Голова кружилась, перед глазами вновь замельтешили разноцветные круги и метель снежинок. В ушах зазвенело от тишины, которую ежесекундно прерывал пульс сердца.
— Хорошо, подождем еще немного. Иди к топчану, полежи. Хотя мы круто опаздываем, — сказал Проводник и умолк. То ли он уснул, то ли просто не хотел говорить.
Я вернулся к топчану, но не ложился на него, а только присел. Я тоже долго молчал, глядя на стену, затем не выдержал и спросил:
— Кто такие хворхи?
— В переходном отсеке, я не только расскажу, но и покажу кое-что. Я специально остановился у семнадцатого перекрестка, чтобы напомнить о хворхах. Кто мог предположить, что за двое суток они прорвут схлопывающиеся барьеры на пятнадцатом и шестнадцатом перекрестках?! Ты — Щупач, и, как я понимаю, должен был знать о хворхах.
— Какой из меня Щупач? — возразил я. И о хворхах ничего не знал...
— Щупач! — упрямо произнес Проводник. — Забудь данное тебе на Земле имя. Это было временно. В многомерном мире ты — Щупач. Единственный. Подщупачи есть, но ты — другое дело. Их учили, уже сформировавшихся, тебя готовили планово, заблаговременно. И это дало ощутимые результаты.
— Хорошо, допустим, что я — Щупач. Не говорит ли это о том, что я буду «работать» в ином пространственном измерении? Но хоть среди человечества?
— Метагалактическая киберсистема и Всевершитель определят, где ты будешь работать.
— Я буду решать судьбу Земли и землян? Или превратят меня в этакого сверхмонстра? А Валентина? Она и «там», — я машинально воздел глаза вверх, — будет со мной?
— Все это определит Метагалактическая киберсистема. Хотя, насколько я осведомлен, ты будешь Щупачом не только для Земли и землян, а будешь решать судьбы всех жителей Метагалактики. И учти, Кравцов, ты выйдешь совершенно на новый уровень. Ты ведь прочел мысли Тамарки?
— Как будто, прочел, — коротко ответил я. — Кстати, как мне вас называть? — спросил я, не дослушав трескотню незнакомца. — Спасибо вам за то, что перевязали плечо и спасли от... хворхов...
— Благодари себя и свою кровь. Наши с такой раной долго не живут. Но ты — Щупач. Может, поэтому и выкарабкался... — сказал он в задумчивости. — А звать меня... Да как хочешь, так и называй. Я не землянин, имени у меня земного нет. То, которое я назову, ты не сможешь даже выговорить. Поэтому, именуй меня, как на душу ляжет. Хочешь — Проводником, хочешь — Незнакомцем, а хочешь — любым земным именем... А сейчас выпей вот это, — Проводник достал из кармана своих коротких брюк крохотную, с наперсток, бутылочку, и протянул мне. Не ампулу — настоящую бутылочку в миниатюре. — Это придаст тебе энергии и восстановит утраченные в поединке с хворхом силы. Да и рана быстрее затянется. Пей.
Я послушно опрокинул «наперсток» в рот. Пекущие несколько капель жидкости обожгли язык и нёбо, шибанули в голову, и почти сразу же приятное тепло разлилось по телу.
— Расскажите мне о хворхах, пожалуйста, если можно, сейчас, а не тогда, когда мы куда-то прибудем. Все равно я лежу на этом топчанчике. И, кстати, Валентина все еще ждет меня? Я так долго… Или здесь идет другое время…
— Время чисто земное здесь. Я теряю свои силы и здоровье здесь в несколько раз быстрее, чем было бы это дома, на моей планете, или, хотя бы, в ток комнатенке.
— Что с Валентиной? Вы так и не сказали.
— Что, что. Да ничего. Ее уже забрал Николай Кравцов, и они уже притащили домой свои рюкзаки с продуктами домой. Валентина сейчас готовит запоздалый завтрак для немощных.
— Я не понял, Проводник, — вырвалось у меня.
— А что тут понимать. Все нормально, как и рассчитали в нашем Центре. Валентину забрал с собой твой временный двойник.
Что я мог сказать ему в ответ, только присвистнул.
Старик словно ничего не заметил и начал свой рассказ:
— Властители тьмы появились в нашем проходном тоннеле порядка трехсот земных лет назад. Первой их жертвой пала моя жена. Она — землянка. И Тамара моя здесь тоже родилась. Затем было множество других жертв, пока мы не построили на перекрестках барьеры. Нам было тяжело это сделать. Хворхи нападали неожиданно, и исход был практически всегда печальным. Затем последовала постройка в тоннелях специальных ниш, отстоящих друг от друга на определенном расстоянии.
...Хотя, оттого, что мы научились прятаться от хворхов в ниши, жертв не стало меньше: исчадия тьмы расширили свои владения и продолжают их нахально расширять.
— Это правда? — недоверчиво взглянув на сидящего в метре от меня Проводника, спросил я.
— Ладно, пойдем. Вижу, что ты уже оклемался, — произнес Проводник и подошел к двери.
Я встал с топчана, прошел следом за ним, и буквально через минуту мы уже быстрым шагом шли по тоннелю.
Где-то слева от меня раздался громкий хлопок, на миг заложивший уши. Теплая волна воздуха приятно обдала мое коченеющее тело, и снова все стихло. Я ожидал, что за этим хлопком, как обычно появится хворх, но твари не было.
Брякнулся на пол, не дожидаясь окрика Проводника. Впереди была вырубленная в стене ниша, проворно пополз к ней.
Очередной хлопок вновь больно полоснул по еще не отдохнувшим от предыдущего ушам, и теперь уже обжигающая волна завихрилась у моей правой щеки, вмиг высушила покрытые мелким бисером водяной пыли волосы и понеслась в сторону Проводника.
— Изгаляется, подлец, — коротко проговорил Проводник, который тоже втиснулся в нишу, придавив меня своей тушей, и снова надолго умолк. — Даже в эти закутки достает, — через время добавил он, и уже поучительно обратился ко мне, притихшему. — Твоя основная задача, Щупач, не попасть в тоннеле перехода, больше в когти хворха и добраться к месту в целости и сохранности. Надеюсь, ты понимаешь?
— Понимаю, — вздохнул я, чувствуя, что снова «промерзаю». Ответив одним словом Проводнику, я сначала решил больше не растекаться по древу, поскольку понимал: нам обоим сейчас не до вежливых бесед, но, буквально через минуту, изменил свое решение.
Я ужом высвободился из-под плеча Проводника, привстал, сделал два шага вперед и, высунув из ниши голову, осмотрелся. Проводник меня не одергивал и я, вернувшись назад, поинтересовался:
— На вашей родине вы бессмертны, или как? Вы говорили, что жена у вас землянка, и ей было триста лет? А как же тогда с Тамарой?
— Ты не понял, Николай. Это хворхи появились триста лет назад в наших тоннелях. А жена моя… Она намного моложе, как и Тамара. Я же говорил, что у нас время в комнате нашей движется намного медленнее. Тамаре, если бы она жила на земле, было бы уже по земным меркам под семьдесят. А вот относительно твоего вопроса о бессмертии, то у нас нет такого понятия, Щупач. Оно существует лишь на немногих обитаемых планетах. Мы бесконечно, не старея, уходим во множество параллелей. В наших параллелях нет неопределенности и неустойчивости, нашему обществу незнакомы страхи и смерть... Подобное существует лишь в нашей Вселенной, Щупач. Здесь же, и в других Вселенных, мы живем, к сожалению, только в одной параллели, по твоим меркам, полужизнью. И убыстряем тем самым свою смерть... Эта параллель...
— Подобна скоростной дороге? — нетерпеливо перебил я незнакомца.
— В чем-то ты и прав, Кравцов. Мы мчимся по этой дороге с всеускоряющейся необратимостью. Хроноперекос здесь, к сожалению, сработать не может.
— Вы принимаете облик тех существ, которые живут на данных планетах, и...
— И живем столько же, сколько и они, с нами приключаются те же болезни, что и у них и все в этом же духе, Николай.
— Вас тут достают хворхи, и убивают? Где же логика? Выходит здесь погибают... бессмертные? — я увидел нелепость в этом и сразу же выдал свое предположение «на гора».
Проводник не обиделся. Он хладнокровно, еще раз повторившись, ответил:
— На Земле мы живем в одной параллели и хроноперекос здесь невозможен! Множество параллелей существует только в нашей Вселенной, Щупач.
— Откуда они появились?
— Параллели?
— Хворхи.
— Летающие птеродактили из параллельного мира. Они прорвались в главном переходе, и теперь, ищут выход из наших межвременных тоннелей. Но куда, пока загадка.
— Много хворхов, здесь разлеталось?
— Никто не знает. — Тихо и неуверенно произнес Проводник. — Наша техника: ни выделенные нам компьютерные системы, ни Всевершитель хворхов не воспринимает. Мы же... Каждая их особь может делиться на две или более. Мы пытались убрать их отсюда, выгнать, но Властители Тьмы ловчее. Одно время их сдерживали барьеры, но затем хворхи стали нахальнее, опытнее и без особых усилий умело обходят их. На время хворхи становятся нематериальными тенями, рассыпаясь перед барьерами на элементарные частицы, и, уже за ними, вновь обретают материальность. Поэтому и происходят эти хлопки... Ты их слышал... Хворхи заблокировали многие переходные тоннели не только на Землю, но и в иные миры. Именно здесь у нас самая большая передаточная станция, транспортная развязка. Это группа переходных тоннелей в иные миры. Когда хворхи оккупировали тоннели, тысячи нас, и не только нас, долгое время не могли попасть домой, пока не научились противостоять хворхам.
— Перенесли бы тоннели на другое место, на другую планету, и с плеч долой. Пускай бы хворхи со зла передохли... — удивился я.
— Подобное мог сказать только землянин. Найти место для хроноперехода во Вселенной и между многочисленными Вселенными так же непросто, как разыскать без нужных приборов нужный атом или молекулу в межзвездном пространстве...
— Много вас нынче на Земле? — поинтересовался я.
— Несколько человек. Как и на других обитаемых мирах. Непозволительная роскошь держать в командировках массу людей. Возникнет необходимость, пришлют еще. Пока в этом нет смысла...
— Извините, Тамара ранили хворхи?
— Во время предпоследнего перехода. У четырнадцатого перекрестка. Дочка, уже неоднократно пользовавшаяся тоннелями, ослушалась и попала под когти хворха. Я с трудом выходил ее. У девчонки кровь получше моей — мать у нее землянка — но все равно. Девочка измотала и себя, и меня, да и многих, даже землян, своей болезнью. Полтора месяца в областной больнице провалялась... С трудом выкарабкалась... Ладно, вижу, ты уже полностью оклемался, поэтому вставай, и пойдем. Осталось не так много. — Только внимательно придерживайся моих советов. Договорились?
Я кивнул.
Проводник, выглянул из ниши, быстро вышагнул из нее и почти бегом бросился к противоположному краю тоннеля. За ним это же проделал я. Боль еще отдавалась в плече, но была уже не такой сильной.
Неожиданно впереди послышался треск, словно кто-то ломал огромный лист фанеры, заставивший меня съежиться и вжаться спиной в холодную бетонную стену. Я повернулся на хлопок и напряг зрение.
— Да не стой, дурак! Мало получил? Еще хочешь? Падай на землю! — проорал Проводник, вжимайся спиной в стену. Иначе...
Я, даже забыв о боли в плече, плюхнулся на каменный пол, подкатился к стене вплотную.
Огромная, почти во всю ширину тоннеля тень пронеслась в нескольких сантиметрах от меня, уже лежащего в нише и, обдав теплым дуновением ветра, скрылась. Где-то позади раздался еще один громкий хлопок и все стихло. Видимо, другой хворх или тот же, что и раньше, пролетел дальше.
— Разлетались, — недовольно пробормотал Проводник. — Неплохую поживу чувствуют, твари могильные... Нас-то, теплокровных, двое...
Немного помолчав, Проводник, неожиданно рассмеявшись, обратился ко мне:
— Вот, Щупач, такие дела. Раньше все было проще. И тоннели перехода покороче. Хворхи заставили потратить несколько земных лет, чтобы перестроить тоннели, созданные лучшими проектировщиками и инженерной мыслью сотен представителей разных планет, Галактик и Метагалактик.
Я, не спрашивая у Проводника, подсознательно чувствовал, что этому человеку с отвратительным, побитым оспинами и морщинами лицом, на Земле не сладко живется. Наверное, потому и заглядывает так часто Проводник в бутылку... Неожиданно меня словно кто-то огрел по голове. Во время очередного хлопка, я на миг почувствовал почти непреодолимую ярость, злость и в то же время боль, исходящую со стороны хлопка.
«Да они, как давно некормленые звери в клетке. Некормленые нынче, а раньше — вольные звери... Им хочется воли! Выпустили бы их из подземелья, вернули в родные места, и все прошло бы — и ярость, и злость, враждебность!» — подумал я.
— Не торопись со скоропалительными выводами, Щупач. Твои нынешние мысли, скорее помеха, чем помощь, — произнес Проводник, который все еще практически неподвижно лежал у стены тоннеля.
— Не понял, — сказал я вслух, поймав себя на том, что Проводник относительно легко читает мои мысли.
— У каждого — человека ли Земли, жителя другой планеты — есть определенные нормы поведения, Щупач. У одного — одни, у другого — другие. Даже у ваших земных попугаев и воробьев, муравьев и прочих тварей! И это понятно. Понятнее не бывает!
«Хворхи лишают жизни теплокровных расчетливо и хладнокровно, — подумал я, не слушая Проводника. — А, может, Властителям тьмы, как назвал тварей Проводник, ни расчетливость, ни хладнокровность абсолютно неизвестны? Они убивают... чтобы выжить самим...»
От холодных, осклизлых стен тоннеля тянуло сыростью и затхлостью. Проводник молча лежал чуть впереди, планируя очередной рывок, и я, понимая, что вместе с провожатым должен живым преодолеть неизвестно каких размеров по продолжительности тоннель, попытался привстать на локтях и медленно пополз вперед, поближе к проводнику.
— Лежи, идиот, и не рыпайся! — заметив мое движение, прохрипел Проводник. — Еще не пришло время двигаться дальше! Лежи!
— Сколько еще лежать? — недовольно спросил я, чувствуя, как сырость исподволь, но нахально пробирается в меня. Снова заныло плечо, и я, вспомнив о каморке с топчаном, пожалел, что мы оттуда ушли.
— Сколько надо, столько и будем лежать, — недовольно бросил Проводник. — Лучше прикуси свой поганый язык и послушай, что я тебе скажу. Ты ведь пропустил все сказанное мной, Щупач, мимо ушей.
— У каждого существуют определенные нормы поведения, — вздохнув, пробормотал я в свое оправдание.
— Ну и что из этого? Проводник медленно повернул ко мне свое лицо, печально улыбнулся:
— Мы тоже так думали сначала, как ты только что, Щупач. И глубоко ошибались. Из-за ошибок мы поплатились многими жизнями лучших. Согласен, всем думающим существам с высокоразвитым интеллектом, свойственно ошибаться. Хотя, Щупач, ошибка — ошибке — большая разница...
Чувствуя, что замерзаю, а от стены уже дышит страшным холодом и удушливо едкой сыростью, я, раздраженный затяжкой времени, спросил:
— Долго нам еще здесь лежать? Знал бы, что так все повернется, оставался бы на топчане, под одеялом...
— Придет время, Щупач, — спокойно проговорил Проводник. — Нужно подождать пролета еще трех Властителей Тьмы. После этого будем бежать изо всех ног. Собирайся с силами. Бежать придется долго...
— А почему нам не подождать пролета еще десяти или двадцати, ста хворхов? — съязвил я, чувствуя, что теряю терпение.
Проводник холодно посмотрел на меня:
— Я теряю годы жизни, на твоей Земле, — сказал он. — Твои секунды стоят моим дням, месяцам, поэтому лучше молчи, и слушай!
— Надоело, — упрямо сказал я телепатически.
— Мне тоже, — ответил, вздохнув Проводник. — Но жизнь, Щупач, намного дороже. Ты разве не поплатился раной на плече? Хорошо, что у тебя горячая кровь. Иначе бы не выжил. Помни: хворхи коварны и неимоверно злы. Ты уяснил? — спросил Проводник таким тоном, что я на короткое время лишился дара речи. Затем меня передернуло:
«Все стремятся меня учить, вернее, поучать, и никому даже в голову не придет, что мне это противно. Словно мне три года от роду».
— Знаю, — рассеянно сказал Проводник, — что тебе не нравится все это, но ты только после Перехода начнешь жить в новой ипостаси, поэтому я должен...
— Ничего вы не должны, — я вспылил, чем окончательно вывел себя из равновесия. — Да, я терпелив, но до поры — до времени. Я бываю очень зол, когда меня кто-то достанет.
— Ты любопытный экземпляр, Щупач, — тихо, но уверенно сказал Проводник, затем ухмыльнулся. — Но тебе следует свои эмоции поберечь для более важных дел. До тех пор, когда начнешь учиться.
— Я не подопытный кролик? — почти вскричал я, пытаясь в пылу гнева вскочить с бетонных плит.
— Лежи, дурак набитый, — резко осадил меня Проводник, дыша густым перегаром, — мало тебе досталось от хворха? — последние слова Проводник произнес мирно, почти по-отечески. — Лучше слушайся меня. Уж я-то изучил повадки этих тварей...
Они, да еще уже не такая сильная боль в плече, охладили меня почти сразу. Мне вспомнились слова Владика, зятя соседки — Кирилловны. Он, когда солидно поддавал водочки, тупо уставясь в пустой стакан, всегда торочил одно и то же: «Не стоит, Коляня, чуждаться родни и мест своего детства, какими бы они ни стали хоть через пятьдесят лет». Говорил, и после этого отяжелевшая голова его медленно ложилась среди стаканов и тарелок на подложенную руку и Владик, улыбаясь, засыпал. Может, ему снились места его детства — я не знал. Скорее всего, что так оно и было. Но Владик сам покинул родные края и не казал своего носа туда уже лет пятнадцать или двадцать. Вот и пойми его... Так же и сейчас. Я чувствовал, что выглядел перед Проводником сбитым с толку, но ничего не мог с собой поделать. Врать — не врал практически никогда, а говорить правду этому мужиковатому по виду, потрепанному временем и перипетиями, а, может, и алкоголем, человеку, даже не Человеку, а неизвестно кому, не хотел.
У меня была уйма времени, чтобы поразмыслить, хотя все мысли вертелись вокруг двух самых больных для меня вопросов: нашествия полутораметровых и хворхов.
«Две враждебные человеку живые субстанции без конца угрожают ему, — лениво думал я, — и, видно, пока избавиться от них практически невозможно. Может, это и хорошо, что хворхи не вырвались из тоннелей на Землю? Это было бы скорее всего несправедливо! Потому, что на людей охотились бы уже не только полутораметровые, но и хворхи... Может, хворхи избавили бы человечество и от полутораметровых ублюдков? Но, видимо, Властители Тьмы... Не дай Бог, чтобы Властители Тьмы стали еще и Властителями Дня! Ну, хорошо, станут хворхи еще и Властителями Дня... Ничего. Человечество все равно научится прятаться от них и со временем найдет противоядие...»
Паники в моих рассуждениях не было ни грамма. Я пытался, может быть впервые за столь долгое время осознанно подойти к проблеме, волнующей меня, да и не только меня.
«Вращается Земля, вращаются Галактики, вращаются Вселенные, — думал я, — вращаются и «колеса» судьбы каждого. Одним суждено всю жизнь мучиться, другие, этакие вампиры счастья, проживают счастливо за счет других в двойном и более размере. Кто же этот вампир, который лишил меня счастья? Как найти его? — эти вопросы так и остались не отвеченными.
Я не плакался в жилетку, и не пытался оправдываться, но, зная свою судьбу-дуру, думал, что, порой так обидно становилось, что хотелось волком завыть.
«Удачливые — и есть вампиры, а неудачники... — я ухмыльнулся про себя сделанному «открытию». — И чем выше служебная лестница — тем этот человек больше «соков» счастья выпивает у низших...»
Пугливая тишина в темноте тоннеля давила на ушные перепонки, все тело затекло от неудобной, скрюченной позы. Хотя было и приятное — плечо, уже не ныло. И еще. От нескольких капель обжигающей жидкости, которую дал мне Проводник, стало намного легче. Мне казалось, что пройдет еще секунда-другая, и я воспарю к сводам тоннеля...
Почти одновременно где-то далеко от меня и Проводника — сзади, и в правом разветвлении тоннеля — чуть впереди, раздалось два оглушающих хлопка, больно полоснув по уже оглохшим от мертвой тишины ушным перепонкам. Через миг, не успел я плотнее прижаться к холодной сырой стене, мимо меня и Проводника со скоростью самолета (или, может, так мне со страха показалось), пронеслись две огромные тени хворхов. Я и на сей раз ничего толком не рассмотрел, хотя глядел во все глаза. Лишь услышал клекочущий звук, да холодным ветром растрепало мою давно нечесаную шевелюру.
Мысли перемешались и теперь чередой следовали на какой-то непонятной ноте, сплошь состоящей из возможностей некоего, несуществующего мира. Хотя, Проводник несколько раз упрямо твердил мне о множестве параллелей, существующих в их Вселенной. Тогда, почему не могли быть во Вселенной, где живу я, и все земляне, множество... перпендикулярных миров, каждый на ступеньку или десятки ступенек выше другого, либо горизонтальных, где все миры отстоят друг от друга в моем понимании очень далеко, а в действительности же, практически... рядом? Или временных, опять же отстоящих друг от друга в часах, секундах, долях секунды, но за которые землянам ни теоретически, ни, тем более, практически, никогда не заглянуть... А эти ужасные исчадия тьмы хворхи...
Неожиданно меня словно по голове огрели: нынче я пребывал не в своем привычном мире, а в каком-то относительном. Переходном, что ли? Со своими выкрутасами и, естественно, причудами...
Я повернул голову в сторону Проводника. Тому тоже было не сладко, но старик молча сопел в две дырочки и ждал. Увидев мое движение, или почувствовав мой взгляд, Проводник повернулся ко мне. Наверное, что-то хотел сказать, но не успел. Тишина взорвалась снова.
Впереди, у левого разветвления тоннеля, раздался душераздирающий крик о помощи. Кричали на непонятном для меня языке, но то, что взывали о помощи, я чувствовал всем своим существом.
Мозги мои стали набекрень, словно вмиг увеличились настолько, что их не могла удержать черепная коробка. Казалось, еще чуть-чуть, и серое вещество поползет изо всех дыр наружу — носа, рта, ушей, а глаза вылезут из орбит...
Я машинально взглянул на Проводника. Старик лишь слегка дернулся, подался вперед, но так и остался на месте и еще плотнее вжался в холодное углубление в стене.
— Зовут на помощь, — пробормотал я, сжимая обеими руками раскалывающуюся от боли голову. — Вы слышите, зовут на помощь, — снова, как мне показалось, проканючил я, даже удивляясь своему бессилию.
— Заткнись, идиот! — грубо наорал на меня Проводник. — У нас иные цели. А ему, коль он дурак, мы не поможем. Это не курица, несущая золотые яйца. Он всего лишь Устроитель.
Все еще находясь в трансе от предсмертного крика неизвестного мне человека, или, быть может, существа, я почувствовал здесь себя абсолютно чужим и ненужным.
Я одним глазом в темноте пытался разглядеть во всех тонкостях выражение лица Проводника, но видел лишь взъерошенные вихры, выступавшие из углубления и огромную темную фигуру с раскинутыми, словно для броска руками и ногами. Вторым глазом я контролировал длинный тоннель. Там сновали черные тени. Их было слишком много. На долю секунды появлялись какие-то желтые сполохи, но этого мне было недостаточно, чтобы представилась возможность оформить происходящее впереди в одну движущуюся картинку. Затем сполохи чаще и увереннее заплясали химерами на стенах тоннеля и мне показалось, что лишь после этого я увидел стоящего на четвереньках человека огромного роста, из которого нечто темное, бесформенное, нахально отрывало кусок за куском. Как пираньи обгладывают свою жертву. Человек еще пытался защититься руками, но они с каждой отхваченной частью становились все короче и короче...
Через миг человек упал и больше не шевелился, а черные тени все еще носились и носились над ним, как шакалы, дожирая неосторожную жертву...
Ярко-желтые сполохи, было зачастившие, стали короче, а затем и вовсе потухли. Чужая боль, разрывавшая мой мозг на части, отступила на задворки, и через миг испарилась совсем. Наверное, подавший предсмертный крик о помощи, уже был полностью мертв. О прецеденте, происшедшем только что в тоннеле, мне напоминали только рывками пульсирующая кровь в висках, да дрожь в коленях.
Прошла томительная минута, а, может, и час молчания. Проводник даже не пошевелился, и мне показалось, что он тоже умер.
Мне стало страшно. От того, что мог остаться наедине с хворхами, не зная даже как из тоннеля выбраться. Я был здесь не на правах гостя, а, скорее, на правах жертвы, которой уготовано лишь одно — неминуемая смерть без права на попытку избежать ее...
Несмотря на сырость и холод тоннеля, его устрашающий, давящий мрак, мне стало душно, на душе — пустынно. Что-то непонятное, может страх, подталкивало меня к действию: вскочить и бежать, что было сил. Вперед — назад. Да куда угодно, но чтобы обязательно расстаться со странным миром одиночества и смерти.
Впереди, метрах в двух от меня послышался шорох, заставивший до предела напрячь слух. Струна страха натянулась до невозможности, и тут же отпустила. Я понял: это пошевелился Проводник.
— Готовься к броску, — жестко, но не жестоко прохрипел он. — Как только очередной хворх пролетит, сразу же выскакивай из ниши, и дуй за мной! Я подам команду. Хворх не может сразу развернуться — слишком узок для него тоннель. Только на перекрестке он уйдет на разворот. Мы же непременно должны успеть. Ты, кстати, бегаешь хорошо? — просил у меня Проводник.
— Да уж, наверное, получше вашего, — улыбнувшись, произнес я, вспоминая тучное тело Проводника, и то, как тот надсадно дышал и шаркал своей обувью с час назад, когда мы шли по тоннелю.
Старик ничего не ответил на мою язвительность, и весь превратился в слух.
Я взмок от ожидания сигнала. В ушах подло кололо. Казалось, что мрак в тоннеле от этого становился гуще, теснее. Я не замечал бега времени. Оно словно остановилось, и было похоже на кисель. Да и холод из меня, как показалось, улетучился. Я лежал и ждал сигнала. Его же все не было, хотя рядом, прямо над нашими головами носились две огромные тени хворхов. А, может, мне это только казалось?..
Я сжал кулаки, словно они могли защитить меня от огромных Властителей Тьмы, которых Проводник называл попроще — хворхами.
Мысли в девственной тишине и тревожном ожидании исподволь, лениво расползались по древу, и окрик Проводника застал меня врасплох.
— Быстрее, идиот! — прохрипел уже на бегу Проводник. — Я не против, чтобы ты сыграл в ящик, если бы ты не был Щупачом. Я за твою дурацкую голову в ответе...
— У меня нет никаких оснований верить вам, — бросил я, но все же побежал за проводником.
Проводник тяжело топал впереди своими огромными ботинками по бетонному полу тоннеля и, видимо, в страшном громыхании, неоднократно отраженном и помноженном эхом, не слышал, о чем я прокричал ему вслед.
— Перед кем вы за меня в ответе? — запыхавшись, спросил я, когда мы почти одновременно, вскочили в квадратное бетонное строение, напоминающее гараж и погреб на даче у родителей моего школьного товарища. Мы с ним однажды ездили туда за картошкой. Еще до нашествия полутораметровых. И тут же остолбенел: помещение было полно смерти. Ужаса и смерти...
ГЛАВА 17
Всегда пребывая в отличном состоянии, Гром был мозговым центром и в следственном изоляторе, и в изоляторе временного содержания. Умело управляя тончайшими паутинками жизни жильцов, которые обновлялись здесь изо дня в день, он исправно делал свою «работу». Одни прибывали, иные убывали в места не столь отдаленные, и куда подальше — даже в подводные миры, навсегда покидая земную поверхность. Гром «заводил» на них устное «досье», получал и передавал «почту», выведывал от вновь прибывших что надо, сообщал подноготную нужным людям... Кого требовала ситуация — выручал... Грому была интересна эта работа.
Приказ о немедленном освобождении Кравцова, Гром получил еще шесть часов назад по Главному каналу. Электронный портрет и полное досье на двойника будущего Щупача, отпечатался в мозгу Грома. Для проработки операции по освобождению протеже Всевершителя оставалось слишком мало времени, поэтому Гром, отдав привычные распоряжения шестеркам, ушел в себя.
* * *
В следственном изоляторе было жарко. На трехэтажных нарах плечом к плечу на сегодня сидело, по крайней мере, человек сто. Лежать было негде.
Как только громадная стальная дверь за мной закрылась, и отщелкали запоры на многочисленных решетках переходов, народ в СИЗО, как всегда, взбодрился и пришел в движение — вливание новых сил всегда было интересно и, порой, поучительно...
Пока мои глаза привыкали к двум едва мерцающим зарешеченным, загаженным мухами и щедро покрытым пылью лампочкам под высоким потолком камеры, а нюхательные рецепторы приноравливались к спертому воздуху, едкому чрезвычайно стойкому запаху мочи и пота всех, кто дожидался здесь своей участи, ко мне подскочили двое пацанов, подосланных старшим.
— За что тебя в первую уперли, а не в изолятор временного содержания? — поинтересовался один из них, почесывая давно немытой пятерней свой вшивый затылок. — Тебя уже куда-то определили? В каменоломни или на руды? А, может, ты уже на пути в смертники или «подводники»? А?
— Отцепись, — отмахнулся я, отыскивая взглядом место, куда можно было сесть.
— Он лишь базлает, умняга, — проговорил тот же пацан, уже запустив пятерню под левую руку.
— За что тебя бросили к нам? Батяня спрашивает! У нас здесь и так места в обрез. Дыхалкам кислорода по ночам не хватает, еще и тебя сюда приперли на наши головы, — прогундосил второй парнишка с глупым выражением лица, на котором еще не успели сойти синяки. — Полчаса назад восьмерых к нам забросили, а тут еще и ты... Явление... Ты, кстати, меченый? — шмыгнув носом, спросил он чуть позже.
Отвечать мне не хотелось вовсе. Времени у меня на отдых после первого, почти четырехчасового допроса в зарешеченной комнатенке два на три метра, либо вообще не было, либо теперь его было предостаточно. Следователь по этому поводу ничего мне не сказал. Ни хорошего, ни плохого. Лишь подозрительно долго после последнего вопроса ко мне строчил на листе бумаги. Он не дал его подписать. Просто сложил пополам, затем вызвал конвойных, чтобы меня увели по назначению, определенному именно следователем... Этот листок бумаги тоже передал конвойным. Куда и кому они его потом отдадут, я не знал, да и не интересовался.
Я устал...
Я вспомнил неприятные часы, проведенные в городском управлении, куда меня доставил молчаливый водитель ноль восьмой. Скорее всего, мозги у водителя машины спецназовцев были прочищены давно, потому что шофер был словно не от мира сего: во время поездки по городу только шикнул на меня пару раз, чтобы помолчал, не то, мол, накостыляет и «враз пасть порвет». Относительно того, что водила накостылял бы меня и попытался «пасть порвать», было сомнительно, но я решил не связываться с водилой и не вести дальше с ним никаких разговоров.
Сначала меня принял по всем правилам дежурный городского управления внутренних дел. Ничто не предвещало мне больших неприятностей. Обычная процедура... Затем пошло-поехало по наклонной.
Дежурный, с виду робкий сержант, сразу же попросил подойти меня к одному из четырех подковообразных столиков.
— Извините, это ненадолго, молодой человек, — сказал он, стараясь не смотреть на меня. — Личный пистолет или баллончик с защитным газом у вас имеется? Возможно, в карманах у вас завалялись наркотики...
— Да нет, какой пистолет? — удивился я. — И газового баллончика тоже нет. Наркотиками никогда не увлекался и не пробовал эту гадость.
— Вас понял. Это уже хорошо, — чуть успокоил меня сержант. — Все металлические и пластиковые предметы положите, пожалуйста, на столик.
Я хлопнул по карманам, достал удостоверение предпринимателя, карточку вида на жительство и ключи от квартиры, положил, как того и требовал сержант, на поцарапанную пластиковую столешницу.
— Больше ничего металлического и пластикового нет? — спросил сержант.
— Ничего.
— Проходите, пожалуйста, в дверь номер четыре.
Как только створки двери за моей спиной захлопнулись, началось...
Нет, в этот день меня не били. К этому даже попыток не было. Все проходило с извинениями. После предварительного «сканирования» мозга — длительной беседы с лейтенантом, который, подглядывая в мятый листочек, задавал такое множество вопросов, что у меня даже голова кругом пошла. Он же просил меня отвечать точно в микрофон.
Затем меня перевели в другое помещение.
Компьютер, к сожалению, выдал чего-то там подозрительное — не понравились, видите ли, машине, ответы на тесты проверки, которые не совпали со средним уровнем. И набралось их порядка десяти с половиной процентов. Вот тогда и началась колготня, фараоны зашевелились. Тот же лейтенантик снова вынул свой потрепанный «толмутик», и мне пришлось отвечать на тесты, еоторые были уже сложнее.
Около четырех дня, меня даже накормили. Конечно не деликатесами, но обед был сносным.
Снова проверка на компьютере на благонадежность...
...Как только створки кабины, к которой привели меня два вооруженных двушника, за моей спиной захлопнулись, меня «обняли» две светящиеся полусферы. Тотчас потеплело. Я расслабился, но спустя непродолжительное время меня словно током пронзило. Показалось, что некто невидимый выворачивает все тело — руки, ноги, мозги наизнанку и будто слизывает с них кровь и все, словно негустое повидло с куска хлеба. Сколько все продолжалось, я не знал, потому что потерял не только счет времени, но и несколько раз лишался сознания.
Затем меня двушники с погонами рядовых вывели под руки из открывшейся ниши и провели в затемненную комнату. Ноги мои едва слушались. Я никогда не думал, что сканирование мозга будет таким долгим и болезненным...
Посадили на стул:
— Подождешь здесь, — прогундосил один из двушников. — Сейчас придет следователь.
Следователь действительно появился почти сразу, как только я сел на стул и спина ощутила приятное ложе спинки.
— Здравствуйте, — приветливо поздоровался трешник-следователь с лацканами подполковника. — Что вас привело к нам? — спросил он, глядя на меня усталыми глазами.
Я рассказал практически обо всем без утайки, начиная с падения с шестого этажа.
— Понятно, — неторопливо раскладывая на столе вытянутые из дипломата книги, листы, четыре кристалла памяти с крохотным приемником. Затем он выдвинул из ниши миниатюрный компьютер. — Посмотрим, что покажет нам сканирование вашего мозга, господин...
— Николай Владимирович Кравцов, — назвался я.
— Да, да, — «колдуя» с компьютером пробормотал подполковник. — Посмотрим...
Следователь долго внимательно наблюдал за событиями, происходящими на мониторе, затем выключил его и поднял свои покрасневшие глаза на меня:
— Думаю, Николай Владимирович, что вам еще раз придется пройти сканирование. Сплошные сбои. Вы остались живы в такой ситуации. Как это может быть? Показания Стража немного не совпадают с вашими. Вы можете что-то сказать по этому поводу? Почему столько несовпадений?
— Н-не знаю, почему, господин подполковник, — соврал я, даже не мигнув.
Я прекрасно знал, почему показания Стража не совпадали с показаниями моего мозга. Я все случившееся сдвинул на задний план, словно поставив экран, закрасил его, затем записал на это место то, что считал нужным. Видно, где-то просчитался. Вернее не успел все состыковать. Вот и получилось несовпадение...
Меня провели на еще одно сканирование мозга, затем вернули назад, были многочисленные вопросы подполковника, пятнадцатиминутный просмотр на компьютере «картинок»... Потом следователь приказал вскочившему в кабинет конвойному отвести меня в камеру. И больше ничего.
Уходя, я попытался спросить у подполковника, как долго мне еще здесь сидеть, на что тот лишь отмахнулся, мол, посиди, покорми истосковавшихся по свежей крови вшей, а там поглядим.
* * *
...Я еще раз окинул взглядом не очень большое донельзя переполненное помещение СИЗО. Глаза, уже почти привыкшие к слабому освещению, утонули в рвани и усталых, запавших глазницах присутствующих, их худобе.
Понаслышке я уже знал, что в первую камеру попадают лишь смертники и меченые — сие бросил, ухмыльнувшись один из ведущих меня надсмотрщиков. Я был меченым и, возможно, уже смертником, поскольку компьютер дважды выдал обо мне отнюдь не лестную характеристику со всеми вытекающими из этого обстоятельствами.
Отпетых уголовников тоже держали в первой камере городского следственного изолятора. Для острастки остальных, «неблагонадежных» граждан, попавших в данное сырое и тесное помещение.
Стоявший рядом и рьяно чесавшийся парнишка вдруг неожиданно рванул за рукав куртки и обнажил мою руку, на которой «красовалось» фиолетовое пятно размером в копейку. Именно сюда, уже покойный трешник, всадил в меня мини-передатчик, с которым я смогу расстаться лишь после того, как проверят всю мою подноготную. На это, как понял я после предварительной беседы и повторного сбоя в тестах, могло уйти даже несколько дней.
— Меченый, потому и молчит, — громко, чтобы слышали все в камере, констатировал факт юнец, которого я тут же брезгливо отбросил от себя.
— Информбюро пришлый только что забил! Пацан не шевелится даже! Скорее всего, Информбюро коньки отбросил! — крикнул кто-то из массы, и на меня буквально через пару секунд надвинулась угрожающе огромная тень.
Понимая, что целым и невредимым из этой каши не выпутаюсь, я приготовился, пускай и всей камерной братии, дать отпор. Такой, на который были способны мои знания многочисленных единоборств и изленившиеся без длительной тренировки мышцы.
Я сразу же один из уроков преподал бритоголовому детине, первым бросившемуся на меня, как бегемот с моста в воду.
Пару резких движений рукой в воздухе и отличный уход от целящегося в голову чуть пониже лба огромного кулака, и бритоголовый остался лежать у двери рядом с уже зашевелившимся мальчонкой, которого я и не собирался убивать, а только легко отбросил от себя чуть пораньше.
— Не наступай на грабли, уважаемый новоиспеченный сокамерник... — Ко мне не спеша подошел парень чуть постарше. По тому, как он вел себя здесь, я понял — длинноволосый был одним из почитаемых среди сокамерников, возможно даже их лидером, которых в зековском мире еще зовут паханами, авторитетами или ворами в законе. Может, этот был чином пониже, но все равно. — Невзначай можно и наколоться на заточку, и дырочку в голове от шильца или заточенного колечка нехилую заиметь. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю? Ты абсолютно не представляешь, мил человек, а, возможно, и без пяти минут зек, как это опасно. Надеяться при таких раскладах только на себя, на собственные силы при данном раскладе, поверь, глупо. Так что, во-первых, уж постарайся глядеть в оба глаза, которые пока у тебя на месте. — Голос у подошедшего ко мне человека был спокойный и уверенный. — А во-вторых, слушать, мил человек, о чем говорят, отвечать просто и понятно, коли, чем интересуются. Пойми, лишнего в этом СИЗО с тебя не спросят. Не потому что поленятся — не принято. Здесь все живут по иным законам, нежели писанные на воле законы, уставы и правила. Некоторые на воле говорят, что зона, СИЗО — это странное и жуткое место, где ценится только сила и стойкость, а все остальные человеческие качества там напрочь вырождаются, однако это не так. — Незнакомец, подошедший ко мне вздохнул, и в тишине следственного изолятора продолжил:
— Чтобы понять, что такое зона, надо побывать там. Хотя... хотя, Николай, можно и не отведав баланды, узнать, что ценится на зоне еще два качества в человеке: смелость и правдивость. А уж если ты вздумал врать, пошел быком, то, как говорят зеки, пришел полный крантец, если авторитет массу не остановит, да не разберется, что и к чему. Так что постарайся, Кравцов, коли можешь, дальше не нарываться на неприятности.
— Постараюсь, — ответил я и улыбнулся. Может быть, впервые за все время, прошедшее после встречи с Никишовой у нее дома... Этот парень напрочь обезоружил меня. Подействовал своей речью: тихой, без нажима, но уверенной, словно гипнозом.
— Ну, вот и хорошо. А то, что ты меченый — это полбеды. Главное, что тебе пока не приклеили вышака, как многим из наших... Как мне, например... Хотя, это у фараонов делается быстренько. Ладно, пойдем, займешь шконку, ну, тоесть, свое сидящее или лежащее место, — сказал парень и, повернувшись, двинулся по расступившемуся коридору рвани и отнюдь не приятных запахов. И, даже не оборачиваясь, продолжил, — по почте немного о тебе новостей накануне пришло, и, поскольку ты новье самое что ни на есть настоящее, сам понимаешь, нужно было уточнить. Здесь все должно быть положено на заметочку.
Я, хотя и не понял, о чем говорил парень, но шел за ним как привязанный, следом. — Тут ляжешь, — длинноволосый кивнул на нары, которые сразу же, не ропща, освободили двое седовласых дедов и один пацаненок — ребра да кости. Сам длинноволосый парень лег напротив и закрыл глаза.
— Я лучше посижу, — пробормотал я, наблюдая, как старики, туберкулезно подкашливая, забирают с собой свой нехитрый скарб. Пацаненок уже давно ретировался вглубь камеры.
— Как хочешь, — сказал парень, даже не открывая глаз. — Нары на сегодняшний день и ночь — твои. Поутру, как «почта» просочится поновее, посмотрим. Ты показал, что неплохо владеешь борьбой, но не это главное, Николай. С тебя при определенной выучке мог бы получиться неплохой костяк воина. И всё. Не больше. Ты, не скрою, неплохой боец, но... Перед тобой попервах были хлюпики. Если попадется тот, кто мастерски освоил большинство видов единоборств, тебе придется туго, поскольку не совсем правильно владеешь своим телом. Это тебе только кажется, что можешь уходить ото всех ударов как король. Нет, к сожалению. Тела змеи у тебя еще не получилось, да, наверное, уже и не получится ни при каких раскладах. Хотя у тебя немало...
— Не тебе меня учить, — упрямо отмахнулся я. — Да и не время...
— Ладно, кажись уболтал. Действительно сейчас не время, — согласился незнакомец, который выручил меня и увел от бойни. — Хотя гонора теперь у тебя, Николай, выше крыши. Забудь о том, Кравцов, что ты царь и Бог. Не в обиду будь сказано, ты здесь не Николай Владимирович, а пока меченый червь на низшей стадии развития, термит. Особенно это касается воззрения фараонов... Твой главный носитель был чуть поскромнее...
— Лучше замнем все это, — нетерпеливо оглядываясь по сторонам, негромко сказал я. — Как что, всяк лезет поучать.
— Вот в этом и весь ты. Почта права. Вижу, тебе неприятно слушать то, что говорю я, у тебя в последнее время сильно чешутся кулаки в надежде избавиться от зуда. Уверяю, скоро у тебя, Кравцов, появится возможность не только почесать их. Хотя, применяй свою силу с умом, чтобы не пришлось раскаиваться в содеянном. Как с тем парнем, которого ты выбросил из окна. Он кто — шестерка, пошедший, сам того не ведая, на верную смерть. Знаю, что все это ты совершил в пылу гнева, но прежде, чем его выбрасывать с шестого этажа, следовало бы хоть немного пораскинуть мозгами, Кравцов... Хорошенько подумать... Страж, и прочее...
— Да никого я не выбрасывал... — начал было я, но меня перебил парень, сидящий на соседних нарах. Голос у него стал резче, команднее.
— Не выпендривайся, Николай. Не надо ля-ля. Мне известно то о тебе, чего не знаешь даже ты сам, поэтому у меня с сегодняшнего дня, с этого часа, есть право наставлять тебя, Кравцов на дела дельнейшие...
— Да пошел ты подальше, наставник хренов, — пробормотал, не выдержав я, вспомнив, что и дед Кулич все время пытался втемяшить в меня, что он будет «наставлять» столько, сколько посчитает нужным.
Незнакомец ухмыльнулся:
— Ну, вот и познакомились, Кравцов Николай Владимирович.
— Наполовину, — снова буркнул я.
— Конечно, прости. Я — Гром. Кличка у меня такая. Гром... Ну, еще, однажды кто-то приклеил иную — Антивирус, а еще раньше — Коробочкой величали...
— Да зачем мне надо с тобой знакомиться? Хоть ты Гром, Антивирус или сам папа Карло. Нечего меня наставлять. Я сам по себе, ты сам по себе. Будешь еще лезть со своими выпендрежами, первого тебя задвину, а там посмотрим, кто есть кто, и почем...
— Скажи спасибо, что никто из сокамерников не услышал твоей угрозы в мой адрес, не то они бы расшибли тебе твою взбалмошную башку еще до того... Короче, Кравцов, раньше, чем ты уложишь десяток, ну полтора заключенных, тебя отправят знакомиться с Господом Богом напрямую. Здесь есть та-акие мастера, что тебе и не снилось, Коля. Да еще... толпа... — Гром многозначительно развел руками. — С ней нужно ухо держать востро, а хвост все время по ветру. Чуть что, башку снесет, и глазом не моргнешь... Не умением — массой своей задавит. На то она и толпа...
Наконец-то до меня дошло, о чем ему толковал Гром. Я усек, что здесь, в следственном изоляторе не люди, а в основном — стадо. Стадо выброшенных на свалку кроманьонцев или неандертальцев, разве что не волосатых, но уже обовшивленных и с многочисленными язвами по телу, чесоткой и прочими нечистями. Вот именно этому стаду досталось в придачу еще и жить в нынешнее техногенное время. Эти «человеки», с до безобразия выровненными извилинами, если они у них еще существовали, действительно могли расправиться со мной и даже не кашлянуть... Взять не умением, не мозгами, а толпой, и действительно задавить массой...
Я отвернулся от качающего права длинноволосого мужчины, но на предложенные им нары лег. Организм требовал отдыха...
* * *
Казалось, бесконечная ночь в следственном изоляторе прошла тихо, без эксцессов, на которые рассчитывал я, когда меня вели сюда двушники. Скорее всего, подействовало уверенно-тихое слово незнакомого длинноволосого парня, назвавшегося Громом, а не потому, что в камере на сей раз собрались лишь исключительно «тихие и смирные».
Я не уснул практически ни на секунду — все время опасаясь от сокамерников подвоха. И напрасно.
Долгожданное утро серым клетчатым квадратом едва заметно вползло в камеру и тут же всколыхнулось пронзительным криком лежащего между нарами, прямо на бетонном полу, пожилого бородатого мужичка. Его укусила крыса.
Левая сторона камеры сразу же надсадно закашляла и пришла в движение — все, кто был на нижнем ярусе и под ним, бросились ловить возмутительницу покоя, которая смылась между частоколом ног раньше, чем ее поймали. Правая сторона сначала почти не обратила внимания, но затем и она зашевелилась.
Угомонились не скоро.
Мужичок, которого укусила крыса, уже успел по лежащим телам пробраться к двери, и что было сил колотил своими миниатюрными, иссохшими кулаками в ее железное брюхо.
— Да будет тебе бесноваться, Сват, — тихо, чуть кривясь, проговорил парень, предоставивший мне ночлег. — Все равно раньше восьми сюда никто не придет, хоть ты коньки свои откинь.
Как ни странно, среди сопения, хохота, покашливания, острых словечек и грохота в дверь, старик услышал, что говорил парень, который лежал на шконке на боку и наблюдал за бесплодными усилиями укушенного крысой. Старик сразу же прекратил бесноваться и, виновато поглядывая на всех, подошел к говорившему:
— Извини, но я могу до этого времени действительно окочуриться, Гром, — прошамкал он. — Крыса-то, может, даже заразная, везде бегает, сучка. И по нечистотам тоже, в парашу не только зырит... В подпол смылась, гадина. И меня грызнула, зараза.
— Где ты тут среди цемента и кирпичей в нашей хате подпол выискал? — рассмеялись в изоляторе.
— А вон где, — дедок указал пальцем на дыру почти в углу СИЗО. — Значится там и подпол, ежели она, тварь кровожадная туда смылась. Человечины захавала, и в кусты, вернее в дырку шмыг, подлюга. Ведь убежала туда, знать исть ей, где тама мотаться. А меня... Погляди, Гром, — дед приподнял штанину и тыкнул грязным пальцем в небольшую, еще кровящую ранку. — Во как отхватила, паразитка, тварь падлючная... Кусок ноги моей зажрала! Я так могу того, и окочуриться невзначай, Гром, а это никак не входило в мои планы, когда я попал сюда не по своей воле! Я так могу и в ящик сыграть...
— Туда тебе и дорога, — выкрикнул кто-то. — Днем раньше — днем позже... Может, это лучше, чем болтаться в пеньковой петле, так сказать, между небом и землей или в подводных галереях руду добывать.
Гром только косо взглянул на рискнувшего подать преждевременно голос и снова, совершенно не повышая голос, обратился к старику:
— Будто тебя, Сват, здесь первый раз кусает крысиное отродье.
— Не первый, — робко согласился старик, вздыхая и опуская на цементный пол свой потухший взгляд.
— Пока жив?
— Жив, слава Создателю, и, конечно же, благодаря тебе, Гром.
— Ну и живи дальше, — так же негромко и уверенно проговорил Гром.
— Спасибо тебе, Гром, за увещевающие слова, — радостно сказал старик и по-собачьи доверчиво взглянул на парня, уже сидевшего на нарах.
— Иди, отдыхай, Сват. Небось, сегодня по твою душу опять следователи придут.
— Придут, а то как же, где уж им, мучителям фараоновским, без меня обойтись, — прошамкал старик и глубоко вздохнув, послушно пошел на свое место, волоча за собой засаленный порванный ватник. — Голодна, сучка, потому и укусила. Следовало бы сухарика ей припасть, чтоб она не ногу мою жрала, а сухариком попользовалась... А то голодна, вот и... И эти твари, фараоны, видать, тоже голодны, ополчились на меня, как крысы. А я что? Я человек маленький, подневольный и стар. Да и сухарика им никакого не поднесу. Не с чего башлять... И чего они прицепились ко мне? Все что могли — выведали. Разве что новую технику на мне испытывают... Вишь, полигон на мне устроили, фараоны проклятые... Мне уже кости не ломать, делов не делать. Отзвонил...
— Брось волынку канючить, Сват, — отозвались из закутка. — Иди лучше сюда, отгрохнись малость, хлебни полстопочки.
— А вечером говорили, что нет, извелась...
— Из НЗ, Сват. Ты же у нас контуженный.
— Это же почему? Я, пока что не контуженный, а укушенный.
— Ладно, укушенный, иди, отгрохнись.
— Иду, если доползу, — снова прошамкал старик, но подбодрился. — Смотри там, не пролей...
— Не боись, Сват, не впервой водочку из грелки разливать, не пролью...
— Проснулся, Николай? — обратился ко мне парень, которого все звали в следственном изоляторе Громом.
— Да. В таком гаме поспишь, — чуть улыбнулся я и тут же, наконец, спохватился:
— Кстати, откуда вы знаете, как меня зовут и обо всем прочем тоже?
— Я же сказал, наша почта весточку принесла перед твоим, так сказать, приходом. Ладно, об этом позже. Ты, Кравцов должен сегодня оставить шконку и бежать отсюда. Завтра уже будет поздно. Завтра твою особу, скорее всего, отправят на пересылку, если ты вовремя не смоешься, вернее, планируют устроить переделку. Отправят на переделку, а затем на подводные рудники. Тебя принимают за другого. За твою сбежавшую из Великой лаборатории Комплекса Компиляции бракованную копию... Последняя «почта» говорит, что фараоны тебя определили в неблагонадежные, а с ними поступают только таким образом.
— Я что, преступник? С каких делов мне срываться отсюда, и как? Все у меня в порядке. В преступный сговор ни с кем не шел, так что никаких...
— Ты пойми, Николай, что для следствия не важно вовремя найти преступника и обязательно обезвредить. — Гром вздохнул. — Для фараонов, к твоему вящему сведению важнее всего отыскать лоха или того, на кого повесить преступление, и с плеч долой. Тебя, как я уже говорил, принимают за другого, поэтому слухи...
— Слышал, — перебил я Грома, — но откуда вы знаете об этом, и о том, что я... похож на… Черного Дьявола? При чем здесь ваша почта? — я поднял на него удивленные глаза.
— Заладил, как школьник-первоклашка. Знаю, — уверенно проговорил Гром. — Короче, ты меня понял? Заберешь с собой в бега и Валентину, не то ей после твоего исчезновения придется не сладко. Вместо тебя ее или посадят, или затаскают по рай-, гор-, облотделам, а при желании, и под воду ни за что ни про что, отправят...
— Куда? — саркастически хмыкнув, спросил я и почувствовал, как внутри, почти у сердца, «заблеяла» душа. — Куда я, меченый, убегу? Страна хоть и о-го-го, не маленькая, но меня спецназовцы достанут всюду... Теперь даже за кордонами данная процедура ничего не стоит... Через спутник вычислят.
— Это поправимо, — улыбнулся Гром. — Пилигрим, — он чуть повысил голос.
К нам буквально через пару секунд подкатился паренек, которого я «осадил» вчера вечером.
— Пластырь, — коротко приказал Гром.
— Сделано, — улыбнулся паренек, протягивая Грому небольшой завернутый в газету сверток.
Сдув с газеты пару на виду нахально ползущих вшей, Гром протянул сверток мне. — Здесь два экранированных пластыря. Наклеишь один на метку и часов на шестнадцать, а то и больше, пока он не начнет отклеиваться, свободен. Никакая ищейка тебя не найдет, не говоря уже о компьютерном Бобике и тем более, о сетях Стража... Главное, когда будешь на воле, старайся фараонам на глаза лишний раз не соваться, но и не бежать от них при встрече. Побреешься... Тебе необходимо сматываться отсюда. И чем раньше, тем лучше... Скорее всего, что даже завтра уже будет поздно. Они вколют в тебя пару кубиков гадости — обо всем расскажешь. Даже на детекторе лжи, перед комиссией будешь клясться, что готовился убить Президента и все, о чем тебе перед этим прикажут говорить. Понятно?
Я кивнул.
— Значит так, Кравцов. Предварительная работа уже проделана. Уйдешь от двушников перед кабинетом следователя. Как это сделать, не мне тебе, знатоку рукопашных боев, советовать. Пробежка тебе не повредит. Вскакиваешь в первую дверь справа от двери следователя. Там как раз ключник будет сдавать ключи. Надзиратели расслабятся, вот там тебе, Кравцов, и карты в руки... Нужная дверь — в следующем коридоре. Двадцать четыре метра пробежишь как бегун на короткие дистанции, чтобы тебя тугодумы фараоновские не пристрелили. Из нее вход в приемную к подполковнику. Наша девчонка Анастасия — секретарша начальника тюрьмы — тебя на время укроет в предбаннике входа в кабинет к начальнику тюрьмы. Перед этим, в приемной, наклеишь пластырь на метку. Выведет тебя из тюрьмы Настя. Если не получится первый вариант и дверь будет закрыта, что почти исключено, придется сложнее. Запоминай. Бежишь дальше, выскакиваешь на второй этаж. Мчишь к грузовому лифту. Код раскрытия створок двери грузового лифта — А-724. Не забудь, А-724. Гонишь в подвал. Короче, в самый низ. Нажмешь нулевую кнопку. Обезоружишь пару двушников, стоящих перед выходом из лифта и бросишься в правое разветвление тоннеля. Метров через пятьсот будет ждать Настя. Понятно?
Я снова кивнул.
— Она выведет тебя из подземных катакомб тюрьмы. О дальнейшем раскладе тебе расскажет Настя. А теперь отдыхай, набирайся, как принято говорить, силенок, и жди вызова. Спрячь в карман сверток с пластырем. И не забудь о нем. Анастасия скажет, где тебе снимут метку. Кажется, все. Помни, это твой единственный шанс.
— Кто вы? — тихо спросил я, поглядывая по сторонам, не слушает ли нас кто из сокамерников. По рассказам очевидцев, я знал, что в тюрьмах и в СИЗО полным полно слухачей, подсадок и прочих.
— Не волнуйся, Коля. Никто нашего разговора с тобой не слышит. Для них — ты продолжаешь мирно посапывать на шконке. Мы — за барьером, за который не может проникнуть никто из этих, — Гром кивнул на неприятно пахнущую и не сильно поругивающуюся между собой массу томящихся в СИЗО. А я — если хочешь — нынче твой наставник, — парень улыбнулся, — а хочешь — просто неплохой человек, если считать по твоим меркам. Кстати, Николай, твою записную книжечку и кристалл памяти, которые ты «обронил» при выходе из ноль восьмой, тебе тоже отдаст Настя. Разве с такими вещами подобным образом поступают? Чудак, положил на самом видном месте в комнате в рапану...
Я совсем оторопел. Откуда парень, сидящий в тюрьме мог знать, где я вчера избавился от кристалла памяти и записной книжечки? Или о том, где прятал их от посторонних глаз? Но ведь знает!
Я вновь взглянул на сидящего на нарах Грома и только заикнулся, чтобы попросить парня рассказать обо всем поконкретнее, как громко загромыхали металлические засовы, и в камеру ворвалась порция воздуха чуть посвежее и попрохладнее того, который царил в полутемени переполненной камеры.
— За тобой пришли, — сказал, чуть улыбнувшись краешками губ Гром.
— Явление фараона народу, — прогундосил мальчонка, — увидев перед собой двушника.
— Кравцов на выход! — приказал двушник прокуренным голосом. Затем поманил «провинившегося» мальчонку пальцем к себе и неожиданно, со всего маху огрел дубинкой по его худеньким плечам.
— Мальца, с-сука, подлая не трожь, — раздалось из глубины. — Он-то не со зла, а так, между прочим...
Двушник метнул взгляд в тюремную рвань, но разве за ней определишь, кто именно только что «возбух»? А по голосу... Голоса практически у всех в следственном изоляторе были хриплы, болезненны и чем-то схожи...
— Слава Богу, что не за мной, — отходя от двери, проговорил Сват, чем разрядил напряженную обстановку в СИЗО. — Измаялся я, братцы, на допросах. Готов все, что угодно подписать, хоть в дурдом податься, хоть в акванавты, ан нет, душу изматывают, болевые приемы на мне испытывают...
— Погоди, отведу этого, и за тобой, дед, непременно приду, — лениво помахивая дубинкой, удовлетворенно проговорил двушник. — Тебя следователи и на сегодня заказали.
— Ну, вот тебе, Сватушка, уже не начало моего конца, а еще только продолжение... — обреченно пробормотал старик. — А я думал, что хоть сегодня меня не тронут... Хотя с утра и так все ясно было... Вот коли б не крыса, не было бы проводки на допрос, а так... А так, меня доконают... Непременно доконают сегодня, с-сук-ки фараоновские...
— Да ладно тебе, Сват, помолчал бы лучше, — проговорил стоящий рядом с ним мужик. Знать, видит у них око, да зуб неймет. Это главное, Сват, что в борьбе с врагами ты до сих пор не истек кровью.
— Истекет, — выкашлял двушник с ухмылкой. — Придет время, еще как истекет. Не только кровью...
Пацаненок, весь от боли в слезах, но с затаенной злостью и ненавистью в глазах, уже отполз от двери и от двушника подальше вглубь камеры.
— До встречи, Николай, на воле. Помни о сегодняшнем побеге. Не упусти свой шанс! — прошептал Гром на ухо мне, когда я поднялся с нар.
Я кивнул и, чуть опоздав, переступая через сидящих прямо на цементном полу, уже подходя к двери, бросил:
— До встречи, Гром. И спасибо тебе за все «полезные советы»...
Пока меня ретиво обыскивали двушники, я еще раз подумал, с какой это стати так печется о мне этот зек? Конечно же для того, чтобы потом качать мзду! Или для кого-то из зековской команды я нужен живым, невредимым и свободным... То, что я как две капли похож на вовсю сеющего массу трупов по России Черного Дьявола, я уже был наслышан и от Кулича, и от других. И газет начитался. И еще я знал, что меня зачем-то требовал на аудиенцию вор в законе Кривоногов. Скорее всего, этот приказ о «досрочном» освобождении из тюрьмы исходил именно от Кривоногова. Подумал я и о Комплексной Лаборатории Компиляции, о которой мне тоже уши прожужжал Кулич, но на эту пустопорожнюю болтовню деда я снова махнул рукой. Как и на Ломаного, Переломанного, параллели, вертикали и горизонтали...
* * *
— Лицом к стене, ноги на уровне плеч, — приказал двушник, который вывел меня из СИЗО. Рядом, поигрывая дубинками, стояли еще два двушника-громилы. У одного из них на плече, дулом вниз висела скорострелка.
Я только бегло обвел взглядом стражей и молча повиновался.
Дверь устало громыхнула металлом о дверной косяк, и на короткое время в узком полутемном коридоре воцарилась почти что тишина, прерываемая тихим позвякиванием ключей и непонятным, напряженным дыханием всей тюрьмы. Его я чувствовал настолько отчетливо, словно сам того не осознавая, влился в единый организм...
Помня наставления парня, которого обитатели СИЗО именовали Громом, я собрался, готовый в любую минуту, как только представится возможность, дать стрекача. Однако все планы Грома, ставшие и моими, перечеркнули наручники с шипами, которые тут же, как только я вышел за дверь камеры, накинули мне на левую руку. Второе кольцо, без вакуумных шипов, двушник лихо защелкнул на своем запястье. После подобной «процедуры», ни о каком побеге и речи не могло быть.
Гулкие шаги четверых в коридоре, бесконечные переходы вверх-вниз по лестницам и тоннелям из толстой металлической сетки, отвратительное щелканье замков на металлических дверях и решетках бесили меня, но я должен был послушным барашком тащиться за конвойными туда, куда им приказали меня привести.
— Куда меня ведете, ребята? — лишь однажды спросил я, но конвойные, словно проглотив языки, промолчали. Только один из них, шагавший впереди, повернув голову, искоса взглянул на меня, как на пустое место, кашлянул в кулак и хмыкнул.
Медленно подошли к почти настежь открытой двери, о которой говорил мне Гром. Поравнявшись с ней, я приостановился. За дверью, буквально через несколько десятков метров, меня должна была поджидать незнакомая Анастасия. Я даже сделал машинальный шаг в сторону, но затем потопал дальше за «поводырем», который резко дернул за руку. Наручник, бесцеремонно напомнил о себе, больно врезавшись в запястье.
Свернули направо.
Будь я не «окольцован» «кровососами», то мог бы положить заторможенных стражей тут же, у двери, и пока поводыри очухались бы, был бы далеко. Но избавиться от подобных наручников было проблемой — двушники не имели ключей от металлической обузы. Волочить же за собой тело килограммов под сто или того больше, как понимал я, нереально. Меня бы, обескровленного, настигли другие и пришили на месте еще до того, как я протопал бы всего несколько десятков метров...
Я шел как на автомате. Мысли сновали в голове, пытаясь отыскать хоть призрачный вариант возможности побега.
«Стоять!» — неожиданно ворвалось в меня нетерпеливое, грубое, приказное.
Я послушно остановился. Ключник, открыв очередную решетчатую дверь, прошел в нее и позвонил. Маленькое окошко распахнулось перед ним почти сразу же.
— Привет, Денисович. Все дремлешь? — спросил ключник, просовывая через решетку уже полностью седому, располневшему на казенных харчах двушнику связку ключей. — Прими ключики на хранение, Денисович. Это от нулевой.
— За вами подремлешь, — недовольно проворчал седовласый. — Вы уже восемнадцатые. То прими, то выдай. Продыху нет... И все сегодня меченых водют... и водют... Туда-сюда, как по заказу...
Старик прокашлялся.
Отдав ключи на проходной, ключник бодро подошел к моим «поводырям» и раздал всем пластиковые карточки. Одну из них вручил и мне. Движение по гулкому безлюдному коридору, облицованному здесь розовым мрамором, возобновилось.
«Куда, в какую лажу, меня ведут, молчуны дерьмовые?» — подумал я, топая, как послушная собачонка, за двушниками.
Пройдя по многочисленным переходам и лестницам еще метров триста, старший наряда, наконец, остановился у двери с загадочной аббревиатурой на бронзовой табличке, где были выгравированы две строчки букв и не меньше пяти строчек из семизначных цифр.
Набрав на двери код, двушник посторонился автоматически открывающейся двери.
Первым в нее, вложив пластиковую карточку в щель, вошел мой «поводырь». Я, неожиданно наткнувшись на поднявшийся передо мной почти до колен порог, едва не растянулся в проеме. Этого не позволил ему сделать поводырь, дернув за руку. Наручник, проколов в нескольких местах кисть моей руки, смачно чмокнул и всосал в себя несколько миллилитров моей крови.
— Совсем со страху ориентацию потерял, что ли? Пластиковую карточку в щель сунь, образина! Я ее что, для мебели тебе дал? Не видел, как я делаю? — недовольно бросил двушник и снова намного больнее дернул за руку.
Металлическое кольцо наручника опять нахально врезалось в запястье, вакуумные шипы-кровососы «заработали» спорее.
— Ты с ним поосторожней, как бы кровососы не окочурили этого прежде времени, — подал голос двушник, который стоял у меня за спиной.
— Ниче, много не потеряет, выдюжит...
Я ничего не ответил, лишь стиснул зубы, сунул пластиковую карточку в приемную щель на косяке двери. Порог тут же опустился.
— Проходи, — подтолкнул меня в спину дулом автомата конвойный, который был сзади.
Я, забыв о медленно и нахально посасывающем из руки кровь наручнике, едва не взвыл от боли в позвоночнике. Я не вошел — впрыгнул в просторную комнату, половина которой была загромождена столами, креслами, массой компьютеров и приборов непонятного для меня назначения. На столах, придвинутых друг к дружке, рядком стояли несколько мониторов. Когда я поднял голову, то увидел на стене, как раз над топчаном, прикрытом клеенкой и рыжей простыней, висящие крюки, растяжки, подобное небольшой гильотине, огромному молоту. Все это было подсоединено толстенными кабелями, которые тянулись к сравнительно небольшому шкафу, который, видимо, был сервером. Я понял, что, скорее всего, попал в камеру изощренных пыток с современной аппаратурой, снабженной компьютерной технологией. Все мониторы, за исключением одного, висевшего почти под потолком камеры, были немы. На большом двадцати восьми дюймовом экране, поделенном на восемь одинаковых квадратов, «плясали» защитные полосы. Этот монитор был в щадящем режиме.
— Садись, — приказал мне «поводырь», усаживаясь за стол. Свободной рукой он набрал на кейборде пару фраз, и в левом углу висящего экрана появилось уставшее лицо военного в форме подполковника.
— Извините, господин подполковник. Заключенный семь миллионов четыреста восемьдесят тысяч двести двадцатый доставлен. Наши дальнейшие действия?
«Я уже заключенный? — ужаснулся я. — Приехали»...
Подполковник, словно не слыша обращения двушника, никак не прореагировал на сообщение. Тут же, на соседнем экране возникло худосочное раздраженное лицо трешника с погонами капитана.
— Кто тебе, червяк, позволил врываться в кабинет шефа без предварительного запроса?
— Извините, господин капитан, приказ начальника тюрмы, господина подполковника, — виновато ответил конвойный. — Секретарши на месте не было...
Худосочное, выбритое до синевы лицо трешника перекосилось от злости:
— Я тебя, идиот, разжалую в рядовые, упеку в каменоломни! — проорал капитан.
Я через наручник почувствовал, как все задрожало у конвойногоОб этом сообщила его рука, связанная с моей наручником, и подумал:
«Странно: мной заинтересовался даже подполковник, начальник тюрьмы? Кто же я для них такой, чтобы моей персоной занимались такие высокие лица? Да, вчера меня допрашивал следователь. Долго мозги полоскал, тыкал десятки фотографий с разрушениями, убитыми и ранеными. И компьютер во время тестирования дважды показал меня как неблагонадежного... Неужели я чего-то лишнего ляпнул во время ответа на тесты в микрофон, что-то не так сказал?.. А, может чего Страж «на гора» выдал? Или мое сканирование мозга... Да нет, всё хотят повесить на меня. Действительно прав был тот зек, Гром. Сто раз прав. Зачем фараонам напрягать извилины и лишний раз рвать свои жилы в поисках множества преступников, когда можно повесить все на одного, и с плеч долой...»
— Поостынь, капитан, — сказал, теперь уже появившийся на семи свободных окнах монитора подполковник. — Это мой приказ.
— Простите, господин подполковник, я не знал, — капитан стушевался.
— Вот и хорошо. Изображение на экране, на котором было уже пунцовое от краски лицо капитана чуть поплыло в сторону, затем он на миг погас и слился с семью горевшими окнами, предоставив уже всю экранную площадь тоже худосочному веснушчатому лицу подполковника, который, как показалось мне, чересчур внимательно и долго изучал мою персону.
— Здравствуйте, господин Кравцов. Я подполковник Поповский Петр Семенович. Вижу, вы недовольны? Позвольте спросить, с вами обращались во вверенном мне заведении в пределах закона?
Подсознательно понимая, что в данной ситуации мне трепыхаться никак нельзя — себе же пакость — я все же пошел против здравого смысла и решил молчать до тех пор, пока смогу выдержать, вернее, пока меня не «попросят» все рассказать подполковнику как следует.
Конвойный дернул за наручник:
— Отвечай, когда тебя господин подполковник спрашивает, — почти прорычал он.
— Я пока не в армии, и не заключенный, как меня вам представили только что эти люди, — огрызнувшись произнес я в нацеленную на меня видеокамеру, и кивнул на конвойных, которые только что привели меня в эту устрашающую комнату, и тут же спросил:
— В мой «огород» есть хоть какие обвинения, господин подполковник?
Поповский хитро улыбнулся и, не мешкая, мирно произнес:
— Пока никаких, господин Лже Кравцов, но, уверен, что будут. Следователь по особо важным делам доложил мне о происшествии у вашего дома и о прочем. Например, о вашей левой руке, уже познакомившейся прежде с наручниками-кровососами. Он также рассказал о вашей попытке умолчать некоторые детали... Сначала наш компьютер во время первой и последующих тестовых проверок, а потом и следователя не удовлетворили ваши ответы. Например, почему вашей персоной заинтересовались мафиози, паханы и даже некоторые воры в законе? Если это так, значит нашу службу вы должны заинтересовать вдвойне, господин Кравцов. Следователю также не понравилось и сканирование вашего мозга, не совпавшее в некоторых деталях с показаниями Стража... Что вы думаете на сей счет?
Я ничего не ответил ехидно улыбающемуся с экрана подполковнику и лишь вспомнил утренние наставления Грома:
— Если ты, Николай, вовремя не смоешься отсюда, а при иных раскладах, не расколешься, либо чего не возьмешь на себя, хотя, поверь, это уж очень проблематично, тебя отсюда вынесут лишь ногами вперед.
— Вы, господин Кравцов должны сознаться во всем, — так же буднично, совершенно без нажима, проговорил подполковник.
— Мне непонятно, чего вы от меня хотите, господин подполковник, — сказал я, взглянув на экран. — В чем я должен признаваться?
— Через пять минут вам все объяснит следователь. А сейчас вас проведут в другую комнату. Там с вами побеседуют вездесущие журналисты. Не пустить их, сами понимаете, себе же хуже. Поэтому, прошу, будьте с ними по возможности, вежливы. До свидания, господин Кравцов, — сказал подполковник и отключился.
«До свидания? Век бы с тобой и всеми вами, погонничками, не встречаться», — подумал я, зло взглянув на потухший экран.
— Приведи себя в порядок, — резко приказал двушник, не снимая с моей руки наручник. — Хоть пятерней причеши свои патлы. В них словно птаха-неумеха гнездо свила. Каким ты предстанешь перед журналистами? Пойдем в комнату свиданий, — добавил двушник, вставая.
— Да пошел ты, — огрызнулся я. — Какой есть, таким и предстану, но за двушником потопал в соседнюю с этой комнату, которая в противоположность первой была по виду более чем приличной для такого заведения, как тюрьма — на стене, противоположной от большого, хотя и зарешеченного окна, висело две неплохих картины. Это раз. Большой, чем-то смахивающий на обеденный, стол, несколько кресел, диван. Короче, комната, хотя и со старыми обоями, но выглядела вполне нормально...