Аллочка Королёва по прозвищу «Королева», белокурая, мелкая, голубоглазая и в кудряшках, возвращалась домой со скучной вечеринки, ради которой она сбежала с последнего урока – урока литературы – скучнейшего по её мнению. Сегодня ей с трудом – как обычно – удалось избавиться от назойливых провожатых, на вечеринку не приглашённых. А её приятель, Андрюха Спирин, отправился на соревнования стрелков и был отпущен на целый день с клятвенными уверениями «догнать и перегнать». Он действительно «догнал» Аллочку почти у самого дома подружки – поскольку ради такого случая отстрелялся досрочно, и отшил последнего провожатого, занудного, но весьма нахального «ботаника», считающего, что именно он достоин Королёвой. В знак компенсации за опоздание он преподнёс своей девушке любимое шоколадное мороженое. Они шли, не спеша, и смаковали мороженое, успевшее размякнуть в горячих Андрюхиных «лапах», откусывая и слизывая по очереди. Стоял тёплый и сухой октябрь, времени до контрольных и зачётов – вагон и маленькая тележка, а летние впечатления ещё не изгладились и не замызгались резиновыми буднями.
Учёба в школе вообще была муторным занятием. Несмотря на это, Аллочка ухитрялась учиться ровно, без троек, и попадать в пример ученикам нерадивым, особенно когда её выдвигали в первую очередь в качестве чтеца – на любом конкурсе и на любом празднике. Аллочка ненавидела конкурсы, праздники и те глупейшие, набившие оскомину стихи, что ей благоговейно доверяли прочесть. Аллочка презрительно называла такие мероприятия и стихи «попсой», но на сцену школьного зала выходила, отчаянно тараща сияющие глазищи, с выражением вдохновенного экстаза.
Кто-то за глаза называл её «куклой Барби», кто-то – задавакой, и прозвище «королева» звучало по-разному: то презрительно, то благоговейно и восхищённо, то блатняцки, то с завистью и злостью. Единственным человеком, не дразнившим её «королевой», был Андрюха Спирин, забавный улыбчивый парень, долговязый и сероглазый, чем-то отдалённо похожий на известного сериального актера, но без смазливости, преданный и верный защитник от всего и вся. Мало-помалу Андрей завоевал её благосклонность и легитимное место подле «королевы», за что тут же получил звание «Сэр Эндрю», «подпасок» и «паж».
Тет-а-тет он называл её так же, как и родные - «Аленький». Носил её не слишком тяжёлые сумочки и стильный рюкзачок, почти ничего не вмещающий, читал стихи совсем другого рода – о любви и даже немножко – эротической направленности, и постоянно уговаривал на лето отправиться в турпоход с ним и с ребятами из стрелковой секции или, на худой конец, к бабушке в деревню. Она дружила с Андреем с шестого класса, и все вокруг почему-то считали, что между ними обязана возникнуть «любовь-морковь». На людях Аллочка шутливо называла его «Сэр Эндрю», он называл её шутливо «Аликом» и любил хвастаться «крепкой мужской дружбой». Но Аллочка-то знала, что на самом деле у Андрюхи ранимая душа, и тяга к ней самая что ни на есть нежная. Но по негласному соглашению на тему нежности было наложено табу. Хотя бы до поступления в институт – а там видно будет.
Иногда Аллочка с тоской вглядывалась в зеркало и мрачно размышляла, за какие такие прошлые провинности или заслуги её наградили в этой жизни пошлым обликом туповатого ангелочка. Правда, из этого ангелочка временами выскакивал зловредный чёртик, намекающий на то, что Аллочка Королёва, хорошистка и лучший чтец, намерена в будущем превратиться в хорошо вскормленную стервочку…
…Вечеринка не слишком удалась, и они сбежали досрочно, решив «дотанцевать» на флэту у Аллочки.
- Я тебе «Депешей» у Павлика подхватил, тот самый, концертник, - сообщил Андрюха с гордостью. – Послушаем?
- Классно! Конечно, послушаем!
- У тебя кто дома?
- Никого. Если маман обед сготовила, я тебя супом угощу – с лисичками, - пообещала Аллочка, зная, что Андрюха постоянно голоден ввиду продолжающегося роста и созревания.
- Классно!
Это совсем не значило, что Аллочка поощряет Андрюху к «этому самому». Что Андрюха на флэту будет ухаживать и воспользуется моментом. Хотя Андрюха был ей симпатичен, она решила твёрдо: никаких романов в школе. Пусть сначала они докажут, на что способны кроме ношения сумок – а она выберет лучшего. Ибо лучший, была она уверена, ещё впереди.
Итак, «королевский паж» Андрюха нёс, как всегда, изящный багаж Аллочки, нещадно им размахивая, и развлекал её новейшими анекдотами из Сети. Они вошли в подъезд, Аллочка открыла дверь в холл и затем – дверь в свою квартиру на первом этаже. Они шумно валились в прихожую, Аллочка зажгла свет и на всякий случай покликала мать, но не получила ответа, и они с Андрюхой стукнулись ладонями: это значило – «танцуем без перерыва!»
- Без обуви, - как всегда, предупредила она и полезла за тапочками.
- Обижаешь, начальник! - пробасил Спирин. – А на ушах можно?
- На ушах можно, только не вприпрыжку!
И тут лампа в прихожей как-то странно моргнула раз, другой и окончательно погасла.
- Блин, повезло! Интересно, это ваш дом или весь район гакнулся?
- Хрен его знает! Маман новые лампы ввернула, а они кочевряжатся. Пошли в кухню. Ладно, фиг с ними, с тапочками, иди так.
Они решительно пересекли помрачневший коридорчик, дошли до стеклянной двери в такую же помрачневшую кухню, открыли её – и вдруг ослепли от яркого света. А когда проморгались, то нашли себя на широкой, залитой солнцем площади. Площадь окружали невысокие разноцветные дома резного камня с черепичными островерхими крышами и с множеством многоугольных и конусовидных башенок. Перед ними простирались длинные торговые ряды, вдоль которых прохаживались озабоченные и деловитые домохозяйки с корзинками, все, как одна, в длинных платьях и витых затейливых тюрбанах на головах, причём у кого-то тюрбан был короче, у кого-то - выше. Под ногами оказался не паркет и не линолеум, а голубовато-серый булыжник с редкими травинками промеж рядами. Они оглянулись, словно по команде – и не обнаружили ни кухни, ни коридорчика, ни прихожей.
- Эй, как ты это делаешь? – спросил озадаченный Спирин. – Это чё, объёмный голографический киноэкран?
- Я… н-никак не д-делаю. Я не знаю, что… куда… где… Ой, где моя квартира? – пискнула Аллочка, вконец растерявшись.
- Может, мать под съёмку сдала?
- Ага, и ничего мне не сказала! Бред сивой кобылы!
- Ёк-мотылёк! Погоди, не психуй и не генерируй, сейчас сориентируемся. Эй, чувак, – окликнул он спешащего прохожего в широком плаще-балахоне, изукрашенном серебряным шитьём. – Мы тут, типа, интересуемся, это чё у вас, киносъёмка? Ты классно прикинулся, молоток!
Прохожий шарахнулся в сторону, потом нервно оглянулся и широко раскрыл глаза и рот. В его ушах висели серебряные серьги кольцами, из-под капюшона торчали и спускались на лоб тонкие рыжие косички.
- Неча таращиться. Тебя спросили по-человечески, - обиделся Андрюха. – Мы что, на козлов похожи?
Прохожий захлопнул рот, снова открыл и снова захлопнул. Потом вдруг глупо ухмыльнулся, развернулся и почти побежал по площади в сторону неширокой улочки.
- Шугливый, блин! – с досадой сказала Аллочка.
- Стремала! А ты заметила, как он на тебя таращился? Чуть зырки не потерял… Слушай, давай и мы поглазеем, пока не выставили. Любопытно, блин, может, мы в массовку попадём.
- Ага, в таком прикиде!
Они опасливо сделали несколько шагов – обстановка не изменилась, не пошла кругами, не заморгала и не распалась на пиксели, и не растаяла в воздухе, точно мираж. Они неспешно двигались между торговыми рядами, с любопытством поглядывая по сторонам.
- Неплохой антураж! Как ты думаешь, это историческое или типа фэнтези - игрища под Толкина? Что-то не врубаюсь, какая эпоха!
- Вон зелень и овощи!
- А вон яблоки и груши!
- Алик, глянь, что вон там продают! Украшения? Красивые!
Они подошли поближе к прилавку, чтобы разглядеть причудливые деревянные с серебром бусы и подвески, резные рамочки всех размеров, деревянные фигурки животных, весьма искусно расписанные серебряной, карминной и золотой краской, иероглифы на цепочках и ещё какая-то непонятная дребедень – точь-в-точь как в какой-нибудь этно-лавочке.
Женщины в тюрбанах и мужчины в расшитых плащах расступались перед ними, открывали рты, пихали друг друга локтями, ахали и постанывали от любопытства, шушукались и подхихикивали.
- Эй, пипл, почём фенечка? – Андрюха двумя пальчиками почтительно приподнял с прилавка симпатичные бусики, чем-то похожие на этнографическую магическую штучку: серебряные (или чёрт его знает, какие) шарики чередовались с деревянными овалами розовато-бежевого цвета, покрытыми тончайшей резьбой, и с крохотными оранжевыми колокольчиками, вырезанными, похоже, из мягкого металла.
– Сколько? - Крикнул он продавцу и потряс бусики. – Ферштеешь? Андерстендишь? Сечёшь? У меня бабло имеется, импортное в экспортном исполнении!
Продавец в белёсых косичках-дредах, чем-то похожий на перекрашенного растамана, только в зеленоватом плаще с игривым дырчатым капюшоном, через который выскакивали оные косички, внезапно побледнел так, что лицо его почти исчезло. Ну, прямо привидение в нахлобучке! Более того, беднягу внезапно словно прошибла лихорадка: он задрожал и вспотел. Так что Андрюха даже перепугался.
- Ну вот, что же ты такой… стремала, – пробормотал он растерянно. – Фиг с тобой, не трону я твою фенечку. А жаль, Аленький, я бы тебе презентовал, ей-богу. Тебе бы пошло.
- Лучше пойдём отсюда, Эндрю. Ничего он не сечёт. Может, и впрямь, штучки магические, и он шугнулся, что мы что-то наколдуем. Знаешь, и мне тоже как-то стрёмно…
- Да ладно! – отмахнулся Спирин. – Стебаться – так по полной! - и он сделал продавцу «козу»: - Ути-ути-утютюшеньки!
После чего продавец стал близок к тому, чтобы рухнуть в обморок: губы его посинели, глаза начали закатываться.
- С ума свалил! Его кондратий хватит, а нас обвинят в членовредительстве! Положь украшение на место!
Очень скоро вокруг прилавка с украшениями стала собираться толпа. Люди лопотали что-то непонятное, и ни единого знакомого словечка ни продвинутый хакер Эндрю, ни почти отличница Аллочка Королёва уловить не смогли.
- На нас уставились, точно мы клоуны какие-то, - прошептал Спирин в ухо Аллочке. – Того и гляди слопают!
- Ещё бы, – тоже почему-то шёпотом отвечала Аллочка, – мы же совсем не такие, патлатые, а они все хайры прячут, и на ком тут ты видел джинсу, а? Слушай, давай вернёмся назад, мне надоела эта туфта!
- Хотел бы я знать, куда это назад, - они дружно оглянулись, и толпа раздалась, выдохнув «ах!»
- Пиплы, что за приколы, хоть кто-то скажет? – обратился к обществу Андрюха. – Хоть кто-то может членораздельно спикать? Блин, плиз, телл ми эбаут зис плейс. Вот из ит? Веа ви ар?
Женщины стыдливо захихикали, прикрываясь широкими рукавами, мужчины сдержанно хмыкнули и кашлянули в ладонь, все как один.
- Они как будто от нас ждут представления, - сказал Андрюха и, не выдержав, скорчил им непристойную гримасу.
Андрюха и Аллочка, не дождавшись ответа, развернулись и, с опаской озираясь, как можно быстрее зашагали «назад», в том самом предполагаемом направлении, где должен был находиться дом Аллочки. И, конечно же, ничего не обнаружили. Площадь плавно переходила в широкую улицу, дома на ней потихоньку вырастали, становясь выше: из одноэтажных превращаясь в двухэтажные, потом в трёхэтажные. Улица мягко изгибалась дугой, и что там дальше, они не могли видеть. Но надежда обнаружить свой собственный дворик, свою собственную улицу и свой собственный дом не оставляла Аллочку. Вот-вот они проснутся, дом вынырнет из-за очередной остроугольной крыши, загудит истошно автомобиль, предупреждая, что они идут не на тот свет ему наперерез…
Люди тихонько тянулись за ними на почтительном отдалении, продолжая толкаться, хихикать и шушукаться.
Странный шум, громкие крики и топот копыт заставил ребят оглянуться. Они обернулись и обнаружили, что изрядная толпа сзади пошла волнами и начала рассеиваться. А на дальний конец площади вступают конные всадники с секирами, закутанные в угольно-чёрные плащи с витиеватыми алыми росписями. Каждого всадника сопровождали по двое пеших - с длинными копьями и голыми торсами, в высоких синих тюрбанах.
Прекрасные кони величественно и неспешно шли между торговых рядов, перед ними расступались, и казалось, что они внимательно оглядывают и разглядывают народ.
- Вот она, вот! – заорал вдруг кто-то из толпы, окружившей ребят. И в их сторону протянулся указующий перст.
- Во прикольщики, они же по-русски базлают! – удивился Андрюха. – Никак наезд? Или кого ловят?
Ребята завертели головами, потом переглянулись, словно советуясь, не пора ли дать дёру, а люди вокруг вдруг отпрянули и замерли в низком поклоне. Всадники спешились и направились к ребятам со странными выражениями на лицах – смеси удивления, радости, благоговения и решимости. Они держали правые ладони на эфесах своих зачехлённых мечей, и Аллочка испуганно ойкнула. Затем произошло нечто ещё более удивительное: новоприбывшие, как подкошенные, рухнули на колени. Но Спирин не был намерен выяснять причину, а рассудил, что самое время «рвать когти».
- Ну, Аленький, пора! – рявкнул Андрюха, схватил Аллочку за руку и дёрнул в сторону в тот самый момент, когда вооружённые всадники с мечами наголо почтительно поверглись на колени перед тем местом, где секунду назад должна была стоять Аллочка.
Ребята бежали, расталкивая зевак, не обращая внимания на охи и причитания. Народ с земли тянул к ним руки, но не решался схватить, поставить подножку или как-либо ещё задержать. Ребята ловко и шустро лавировали между «массовкой», уклоняясь от протянутых рук, нервно хихикая от явной нелепости происходящего.
- Алик, как ты думаешь, нас сейчас снимают на плёнку для фильма «Назад в будущее»?
- Нас сейчас тыкалой «снимут»! Мамочки, где же мой дом? Хочу назад, на Шестнадцатую… Парковую-ю-ю…
…Стражники, несмотря на почтительность, проявили оперативность, непреклонность и завидную напористость. Не прошло и десяти минут, как Аллочка и Андрей были опутаны ловчими сетями, будто зверюшки какие, и крепко схвачены.
- Ваше величество, не волнуйтесь, ради всего прекрасного! Умоляю! Ведь вы не пожелаете, чтобы нас казнили из-за вас? – уговаривал Аллочку рыжебородый стражник, распутывая сети, чуть ли не со слезами на глазах. – Ну, погуляли – и довольно. Что вам во дворце не сидится? Сэр, и вам совестно, в преддверии Великого Магического Праздника!
- Что ты гонишь? – возмутился Спирин. – Ну, хватит, ребята, пошутили – и на фиг. Ребята, какие из нас королевы? Вы обознались, блин!
Упирающихся и брыкающихся ребят тащили в сторону конной гвардии, где, как по мановению волшебной палочки, вдруг возник изукрашенный драгоценностями, словно новогодняя ёлка – лампочками, ларец на носилках, которые держали с десяток дюжих молодцов с голыми лоснящимися торсами.
И вот обескураженные, ошеломлённые, недоумевающие и изрядно помятые Аллочка и Андрей уже сидели внутри.
- Андрюшка, нас не могут разыгрывать, - вдруг сказала Аллочка дрожащим голосом. – Они такие серьёзные. И носилки эти. И амуниция… Мы куда-то не туда попали. Это не Москва. И не киношники.
- Ежу понятно, что не Москва, - хмуро отозвался Спирин. – Почему же тогда они по-нашему говорят, а? А мы их понимаем? Блин какой, уговаривает, падла, а сам так за ногу схватил, что чуть не оторвал!
- Потом стали понимать. А сначала никто ни бельмеса не понимал… А сейчас даже эти пельмени по-русски затарабанили… Чудеса!
Они сидели в шёлковых вышитых подушках, мрачно переговаривались и глазели по сторонам. Впереди паланкина бежали глашатаи в коротких пёстрых юбках и летящих цветных шароварах, но с голыми мускулистыми торсами, блестящими от пота, с широкими грудными клетками, «испирсингованными» сверкающими белыми бусинами, и зычно провозглашали: - Дорогу Её Величеству Королеве Аллаин Девятнадцатой! Дорогу её Величеству…
Десятки длинных косиц, свисающих из-под зелёной чалмы, развевались и мерно подпрыгивали от ритмичного, медленного бега. Рядом с паланкином так же мерно бежали слуги-охранники в такой же нелепой одежде, только чалмы их были алыми, бусины на груди – зелёными, а растаманские косицы увенчивались пёстрыми бантами или бубенцами. Конные «ловцы» в блестящих чёрных плащах держались вровень с ребятами и смущённо и заискивающе поглядывали на них, надеясь вымолить прощение за непочтительные прикосновения.
Дорога постепенно становилась всё шире и величественнее, булыжник, вымостивший её – беломраморным, домишки и дома сменились великолепными садами, из которых выглядывали изящные и явно богатые усадьбы, устремленные ввысь.
- Аленький! – зашептал Андрюха. – Я всё хорошо разглядел и обдумал. Не так уж это и невозможно – прорваться сквозь этих крезанутых. Так что готовься спрыгнуть – и молчи!
Вот впереди завиднелся въезд на мост с изваяниями длиннобородых старцев в длинных одеждах по правому краю. Мост пересекал изумительной красоты реку, всю в буйных зелёных кудрях деревьев и в белоснежных и ажурных арочных мостах. А мост с изваяниями величаво и торжественно подводил дорогу прямо к огромным воротам в крепостной стене, которой был обнесён прекрасный белокаменный дворец, чьи узорчатые башни, сверкающие карминные кровли и ажурные шпили кокетливо и заманчиво вздымались над стеной, отвесно обрывающейся прямо в затененные воды.
Пока Аллочка заворожено наблюдала, как вырастает стена, затмевая своими размерами и мощью дворец, Андрей в поте лица работал, стараясь неслышно прорезать перочинным ножиком щель между плотным шёлком балдахина и сиденьями, обтянутыми пурпурным бархатом. К тому моменту, как процессия взошла на мост, на них уже никто не смотрел, вполне успокоившись и предвкушая награду за поимку, а Андрей закончил свою работу.
- Пора, Алик! – шепнул Андрей, собираясь вывалиться в прорезь. – Надо вместе, одновременно, они тогда растеряются…
- Зачем, Эндрю?
- Ну, как ты не сечёшь, всё равно они рано или поздно догонят, что мы не те, и что тогда? Кирдык? Казнь с отсечением бошки-плешки?
- Они поймут, что ошиблись, только и всего, и отведут назад…
- Держи карман шире! Куда назад-то? Чтобы вернуться домой, нужно вернуться к тому месту, где стоит дом, из которого мы вышли! То есть, проделать обратный путь! А не то за втирание в доверие знаешь, что бывает?
- Эндрю, я чувствую, что это невозможно – вернуться!
- Что ты гонишь? Не бери в голову, всё возможно! Слушай меня, иначе попадёшь внутрь, и всё, кранты, предки могут нас хоронить! Ну же, давай руку!
Аллочка замешкалась.
- Ну!..
- После тебя…
- Трусиха, смотри! – и он боком прорвал балдахин, задержавшись на цыпочках и скорчившись в три погибели, собираясь сделать «нырок». В тот же миг носильщики ускорили бег, и Андрей внезапно завалился набок.
- Беги, Алик! – отчаянным шёпотом успел вскрикнуть Андрюха, вываливаясь наружу и теряя её руку. Он свалился под ноги задним носильщикам, отчего те сбили шаг и зашатались, споткнулись в страхе наступить на него. А он сгруппировался, перекатился в сторону, вскочил, снова бросился назад – но охранники в шароварах уже перегородили путь к отступлению, взявшись за руки и расставив ноги. Они были, по-видимому, безоружны, ибо их пленники являлись членами королевской фамилии. И их обязаны были доставить во дворец со всей возможной почтительностью и без малейшего насилия. Что не исключало применения жёстких мер в особом случае.
Андрюха шмыгнул влево, вправо – пути не было, и он ринулся к парапету и вскочил на него, балансируя, раскинув руки, потом обернулся и показал охранникам «нос». Мир охнул в голос и застыл.
- Андрюшка-а-а! – вскрикнула Аллочка, в ужасе хватаясь за голову. – Андрюшка-а-а! Куда же ты… без меня?
Вслед сэру Эндрю Спирину полетел комок, на лету расправляясь и превращаясь в сетчатый сачок. Андрюха метнулся в сторону, пытаясь увернуться, оступился, взмахнул руками, точно крыльями… Сачок смачно шлёпнулся о камень в том самом месте, где мгновение назад стояла мальчишеская фигурка в потёртых джинсах, бежевой ветровке, надетой прямо на модную футболку, и кроссовках «Адидас» китайского производства. Послышалось «А-а-а-а….», и через бесконечно долгие полминуты раздался тяжёлый всплеск. Аллочка в ужасе зажала рот ладонью, потом очнулась, затопала ногами, забила руками, завизжала: «Уроды! Психи! Шизики!» и вцепилась ногтями в косички ошалевшего охранника, сунувшегося в паланкин на её крик. Охранник взвыл, носильщики смешались, и вся стройная процессия грозила превратиться в кучу-малу.
Тогда на помощь молодцу пришли две невесть откуда взявшиеся дамы, ничуть не отличающиеся от охранника ни статью, ни амуницией – Аллочка их даже не распознала в своём почётном кортеже.
- Пустите, пустите, гады! Что вы с человеком сделали? – продолжала вопить Аллочка, забившись в руках дюжих тёток. Но они ловко спеленали ей ноги крепким шёлковым шарфом, ухитряясь сохранять скорбное и виноватое выражение лица, и только тогда Аллочка сдалась. Она отпихнула от себя тёток свободными руками, закрыла лицо ладонями, и из глаз её ручьём полились слёзы. Так её и везли – спеленатую и рыдающую.