ГЛАВА №22
Переулок был пуст. Вдалеке горели фонари, вспыхивали фарами автомашины, мельтешили людские тени. Теперь идти туда к свету и людям было также опасно, как и находится здесь. А вдруг они вернутся? Наргинский растерялся. Куда идти? Где переночевать? Как выехать из Сочи? А куда? Домой в Архангельск?
Там давно его ждут и сомневаться не надо, так же как и в Ленинграде. Но здесь оставаться ещё опаснее, если они знают, что он здесь. Среди отдыхающих не затеряешься, это вам не разгар лета. Тем более с почти альбиносской внешностью его и в темноте легко распознать.
Значит надо менять внешность.
Он поднял воротник пальто, натянул шапку по самые глаза и зашагал, не зная куда, но только подальше от этого дома, из окна которого, он чувствовал кожей спины, глядят ему вслед жуткие, словно налитые тушью зрачки мёртвого Савченко.
- Они меня не тронут, пока не получат рукопись.- Это его немного успокоило и даже придало уверенности, что выберется из Сочи живым.
Ему повезло, он быстро поймал такси. Молодой шофёр, то ли грузин, то ли абхазец с выбритыми до фиолетовой синевы щеками и подбородком весело спросил :- Куда едэм, отэц?-
- До ближайшего магазина косметики. Знаете?
- Конэшно, генацвале, садысь.-
-Одна просьба, вы подождёте, пока я сбегаю за покупками.-
- Как говорят у вас- бэз базара, отэц.
Видимо шофёр хорошо знал город и вдобавок жажда наживы, присущая всем таксистам, ещё не стала целью его молодой жизни, так что не прошло и трёх минут, как он остановил машину возле магазина. Другой бы на его месте не менее получаса катал по всем закоулкам Сочи в поисках магазина.
Обслуживание в магазине было близко к европейскому. Девочки-продавщицы, словно сошедшие со страниц польского журнала «Урода», были изысканно учтивы и расторопны. Они быстро упаковали в коробку парик под мальчика ( жена хочет выглядеть моложе- придумывал на ходу Наргинский), и накладные ресницы, и и краску для волос, и тушь для ресниц, и духи от Шанель.
. - Как дорого быть женщиной в нашем мире!- мысленно пожалел женщин Наргинский, отсчитывая купюры.
- Наргинский?! Сева!? Неужто ты?!
Наргинский похолодел, сжался. Зычный, не требующий возражения голос громом прозвучал над его головой.
Он повернулся. Кофейного цвета плащ со множеством кармашек и молний, с дорогим поясом (- явно импортный- мелькнула мысль) узенький подбородочек, утонувший в жирных складках шеи, оскаленный в улыбке рот, с нависшим над ним мясистым носом в красных и голубых прожилках, густые чёрные брови козырьком, свисающим на глубоко запавшие глаза, велюровая шляпа в тон плаща.
- Здравствуй, Сева. Ты что? Не узнаёшь?
Голос чем-то знакомый и глаза, настороженно смотрящие из тёмных глубоких впадин. Волосы, наверное, пышные, с пробором посреди.
- Юра? Массюкин?
- Узнал, стервец, узнал!- Он хлопал его по плечам, радуясь и смеясь.- Каким ветром?! Откуда?! И что ты изволишь покупать? Чую – завёл себе кралю! Не так ли?! Ох, стервец- молодец!
Он продолжал теребить Наргинского за плечи, то прижимая к груди, то отстраняя и заглядывая ему в лицо.- Ты почти не изменился, не то что я. Узнать трудно, да? Ну, конечно, ты же в движении, не то что я, осужденный сидеть в кресле.
Он, наконец, отступил от Наргинского, но тут же схватил его за рукав.
- Надо отметить встречу. Когда мы с тобой виделись? Сколько прошло! Время летит! Как стремительно летит, Сева! Пошли, пошли!- Он потянул его за рукав.
- Меня такси ждёт.
- Тем более, и ловить не надо. Ой, стервец-молодец!
Они вышли из магазина, сели в такси.
-Гони, милок, в «Чайку»!
- Как скажете.
Народу в ресторане было немного. Они сели в углу за свободный стол.
-Что пить будешь?
-Как всегда.
- Неужто до сих пор!? Ну ты, Сева, удивляешь. А я предпочитаю беленькую, родную нашу кормилицу. Выпьешь – и жить снова хочется.
-А без неё разве не хочется?
-Порою да. Водка – лекарство от духовной злобы на жизнь. А её столько, Сева, не залить. Никогда не думал, честно. Сколько зла может таить в себе человек. И главное – во что может и как воплотить его. Сколько ума и энергии! Все эти бесконечные махинации, афёры. А какие афёры, Сева! А шантаж, клевета, поджоги.
Убийства и всё ради чего? Ради одного такого заурядного, и такого банального. Ради беззаботного сытого прозябания за счёт других, Севочка. Через мои руки прошли 1000 уголовных дел.
- Не понял. Ты что?
- Да-да, Севочка, я уже 20 лет ковыряюсь в помойном ведре уголовщины. Не благовидное занятие.
Тебе какое пиво? Светлое? Тёмное? Итак, пиво светлое. 300 беленькой, закусочки, Два овощных салата, два ваших фирменных заливных. Пока всё.
Официант, записав заказ, исчез также незаметно, как и появился.- Почему не благовидное? Да потому что, Сева, приходится копаться в человеческом дерьме, не к столу будет сказано, извини. Я заметил, особенно в последние два-три года явно проявилось, мельчать стал наш советский человек.
Я имею в виду- духовно. Только и слышишь :на фиг мне, по фиг мне. Сплошные пофигисты. Хотят сразу всё, а работать не хотят. Особенно молодые. Вот обмануть, украсть, спекульнуть, наркоту попробовать здесь они в первых рядах. А вот рвануть на целину, на БАМ, как мы с азартом, жаждой строить, покорять. Не-ет, это не для них.
- Ладно, не ворчи. Ты лучше расскажи как ты стал работником МВД?
- Зависть и жадность подвели. Не шучу.- Он хихикнул.- Что я имел в НИИ? 88 рублей окладишко. Через два года -110. Премия в конце года –пол оклада. И всё. Случайно познакомился с адвокатом. Разговорились под рюмочку. Я до сих пор вижу как у него зенки из орбит вылезли, когда я сказал о своём окладе.
Я, говорит, за один день в 10 раз могу получить больше. Технари, Сева, нынче не в почёте. Слишком развелось их как блох на бездомном псе. Вот тогда я и решил и поступил на юридический. Конечно, не без помощи адвоката. Славный мужик был. Жаль, шлёпнули его. Не выиграл дело, а заплатили ему немало.
В криминале свои законы. Не выполнил заказ- верни деньги. А он, очевидно, пожадничал. Недаром пословица, слышал небось? Жадность фраера сгубила.- Он рассмеялся.- Но я не фраер. 10 лет защищал человеческое отребье: воров, насильников, убийц. Опостылило, осточертело!
Сам, чувствую, стал превращаться в отребье. И тогда решил, что лучше не защищать, а сажать, а лучше к стенке. Перешёл в прокуратуру. Разумеется, в деньгах потерял, но за то уважение,- он повысил голос.- Страшок подкожный от одного моего взгляда!–И тут же понизил голос до полушёпота.- Но есть и свои плюсы. Иначе в прокуратуре никто бы не работал. Слово прокурора дорого стоит. А сейчас- тем более.
Подошедший с подносом официант выложил на стол заказ.
- Ну что, стервец- молодец, выпьем за встречу.
- За встречу.- Они чокнулись. Массюкин опрокинул рюмку в горло, крякнул.
- Ты почему не был на юбилейной встрече?- спросил Наргинский.- Я тебе лично сам писал приглашение, так что не говори, что тебя не приглашали.
-А я не отпираюсь. Не мог. Из Москвы прилетела комиссия с проверкой. Народец наш возомнил себя юридически грамотным, чересчур! Жалуется на прокурора. Законы просит соблюдать, стервец.
А для кого законы писаны? Для тебя, народец, для тебя. Так вот и соблюдай, дорогой. А наше дело проверять -соблюдаете вы или нет.- Он опять засмеялся искренно, от души, сотрясая стол трясущимся от смеха животом.
- Избаловал народец Горбач, ох, избаловал своей гласностью и перестройкой. Не к добру, Сева, ох, не к добру. Давай ещё нальём. Ну что? За что пьём? Я предлагаю, чтобы всё быстрей закончилось и стабилизировалось.
Наргинский молча кивнул в знак согласия. Потягивая пиво, он лихорадочно соображал, как ему перевести разговор на нужную тему.
- Ты слышал? Ухватов Стас недавно погиб в автокатастрофе.
- Ста-ас?! Ё-моё!- Массюкин махнул рукой, задев графин с водкой и тот, скользнув по столу упал на колени Наргинскому, не расплескавшись.
- Прости, Сева, не облил? Ты меня огорошил новостью. Я с ним прошлым летом отдыхал здесь. Надо же! Весёлый, безобидный малый. Жаль, жаль. Выпьем за помин души. Пусть земля ему будет пухом.- Он налил рюмку до краёв, выпил, приложил ладонь тыльной стороной ко рту и замер, о чём-то думая. Потом встрепенулся.- Знаешь, когда отправляешь человека в расход, как-то не чувствуешь чужую смерть.- Он хмыкнул, искривив рот.- Не задевает за живое.
Просто сознаёшь, что это необходимо для блага общества. Сорная трава в огороде, которую надо выполоть. Необходимость и притом законная. А когда уходит раньше срока нормальный человек, всё иначе.
- Тем более, если он не по своей вине погиб, а его убили.
- Что? Стаса убили? Ты же говорил- в катастрофе.
- Это следствие закрыло дело как обычную катастрофу. Не выдержало мол сердце, у него в этот день сгорела дача, расстроился, потерял управление, и врезался в дерево. Просто и понятно. Для них, но не для меня. Ты помнишь Роберта Логинова?
-Кто такой? Что-то не припомню.
- Ну как же, друг Эрика Расторгуева. Надеюсь этого помнишь?
- Ещё бы! Я с ним дружу. Переписываемся, перезваниваемся, иногда отдыхаю вместе.
-Так вот, Логинов бывший друг Расторгуева. Помнишь на целине, он притащил его на спине мёртвого. Вернее, он считал его мёртвым.
- А-а. Да-да. Расторгуев ещё разрыдался от радости, что он жив.
- Не от радости, а от страха разоблачения. Это он убил Оболенского, Логинова и скорее всего и шофёра.
-Ты в своём уме!? Да ты что позволяешь себе!? -злобным рыком огласил он зал ресторана. Все посетители повернули головы в их сторону.
-Успокойся, Юрий, выслушай, что я тебе сейчас расскажу.
И Наргинский подробно рассказал ему о рукописи, об исчезновении Малышевой, об обыске и обо всём остальном, что случилось за последние дни недели.
По мере перечисления событий выражение лица Массюкина менялось от откровенной иронии и скепсиса к явной заинтересованности. Порою его взгляд куда-то ускользал.
Он вскидывал брови, покусывая нижнюю губу и барабаня пальцами по столу, потом возвращался, поблескивая зрачками, расширенными, то ли в удивлении от услышанного, то ли от удовольствия пришедшей к нему мысли.
Когда Наргинский умолк, Массюкин откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки и с какой-то надменной хитрецой подмигнул ему одним глазом.
- И что вы хотите, Мистер Пинкертон?
- А вы, господин прокурор не вразумели?- В тон ему спросил Наргинский.
- Ну как же нам не вразуметь. Всё как на блюдечке с голубой каёмочкой. Только ключика от квартиры нет. Рукопись, конечно, не улика. Но ты прав, если найдутся свидетели тех событий, изложенных в рукописи и подтвердят их достоверность, то тогда рукопись станет уликой.
Только где свидетели?
Агелев в Израиле, Стас погиб, Король, ты сам говоришь полусумасшедший, Малышева исчезла. Да и сам Расторгуев и тот вдруг исчез. По крайней мере, в Казахстане его нет.
- Он уже в Москве и не где-нибудь,а в аппарате ЦК.
- Что-о?- прошептал Массюкин, вскинув брови и округлив глаза.- В аппарате ЦК? Вот это да! Ну стервец! Ну стервец. И давно?
- Точно не знаю, но наверное уже год.
-Вот стервец! А я-то думаю, что он молчит весь год! Дорвался, наконец. И видишь – друзья забыты сразу.
А всё же молодец! Жадный до власти. Своего добился. Он ещё выше полезет. Он такой, Эрик Борисович, ох, такой! Только забывать друзей, хотя ты и птица высокого полёта, не полагается, ни как!- Он лихорадочно тёр руки, чему-то радостно улыбаясь.- У тебя случайно нет его московского телефона?
-К сожалению нет.
А жаль…Жал...Жаль.- он хрустнул пальцами и хотя рот был растянут в улыбке, взгляд излучал злобный холодок.
-Ну и что ты предлагаешь делать мне с этим?
-Не знаю. Пока это всё только твои домыслы.
- Какие домыслы!- возмутился Наргинский.- Только что буквально на моих глазах убили мужа Малышевой. Если б меня застали там, я бы с тобой не сидел сейчас за столом. Неужели ты не видишь- Расторгуев уничтожает все возможные улики против него. Если Стас сказал, где рукопись, то на очереди я. Понимаешь? Сидеть и ждать, когда тебя прикончат? Надо что-то делать. Помоги, ты же прокурор. Законник.
- Чем я могу помочь? Я в отпуске. Я сейчас обыкновенный советский гражданин, отдыхающий, согласно трудовому кодексу. Я могу только посоветовать, не больше.
- Хотя бы так. Я жду.
- Не спеши. В таких делах торопливость приводит к противоположным результатам. Давай начнём по порядку. Твой Логинов обвиняет Расторгуева в убийстве дружинника. Весьма возможно это вымысел, авторская фантазия.
-Какой вымысел?! Есть свидетель.
- Агелев что ли? Что он видел? Двух человек, вбегающих в подворотню. Кто они? Он их опознал? Нет. А всё остальное беллетристика. Теперь об убийстве на целине. Шофёр сбежал с места преступления. Такая версия вполне возможна. Расторгуев же принёс на своей спине раненного друга. Если бы он был убийцей, он добил бы его на месте преступления, а не тащил его пол километра.
- Он тогда думал, что он мёртв. Разве ты не помнишь, как он кричал, что Роберт мёртв?
-Нет, не помню. А то что он пал в истерику от радости, что он жив, помню хорошо.
- А я говорю не от радости, а от страха разоблачения.
- Но это твоя версия. Всего лишь версия. Ты же помнишь было следствие. Нас всех опрашивали. Ведь ничего криминального не предъявили Расторгуеву. И это по горячим следам. А то, что ты хочешь через 30 лет? Бесполезно. Во-первых, истечение срока давности, во-вторых доказательств никаких. Одни предположения. Малышева исчезла. Она поехала с деньгами.
Скорее всего ограбили и вероятно убили. В квартире Стаса не обыск, а ограбление. Искали деньги, драгоценности. Он бедным не был. Дача сгорела? Не он последний, у многих горели. Убили мужа Малышевой? Возможно очередной грабёж. Он один в доме, к тому же больной.
- Ты хочешь сказать, что…
- Ты правильно понял, Всеволод Викторович. Поезд ушёл. Честно говоря, мне тебя жаль. Столько энергии, средств, нервов и всё в пустую.
-Нет, Юрий, я так не оставлю. Я возьму хорошего адвоката и своего добьюсь. Пусть не посажу, но от власти поганой метлой!
-Глупо! Глупо, Сева, глупо. Никакой адвокат не возьмётся за явно проигрышное дело. А если и возьмётся, то ты разоришься вконец.
-Всё равно я так не оставлю. Есть общественное мнение. Газеты. Журнал «Огонёк», между прочим. Людям типа Расторгуева не место в министерском кресле сидеть, а в местах довольно удалённых, а ещё лучше за решёткой. Я считаю, что к власти должен приходить человек, готовый безотказно служить только музе власти, а не собственному кошельку.
- Что-что? Какая муза?- сморщился Массюкин.
- У власти муза одна –совесть. Если у власти есть совесть, страна процветает. Нет – страна разваливается. Далеко за примером ходить не надо. Наша власть давно потеряла совесть и, как видишь, страна рушится по швам.
- Ерунда. Если ты имеешь в виду Сумгаит или этих недобитых латышских нацистов, так их всех пересажать надо, как в былые времена. Слишком развелось баламутов и всё Горбач со своей перестройкой. Я бы сейчас уже в Генпрокуратуре хозяйничал, если б не он со своим консенсусом.
Чувствуя, что сказал лишнее, он стал оправдываться.- Видишь какое дело, мне подыскали перспективное местечко в Генпрокуратуре. Уже бумаги оформили о переводе. Но..-Он прикусил губу, хмыкнул.- У кого-то рука оказалась длиннее и волосатее.
Своего протолкнули, сволочи. Обидно! Честно. Но,Эрик Борисович, ах, стервец. А! Каков молодец! Вот так надо жить, Севуля.- Он похлопал Наргинского по плечу.-Ты где остановился?
- В гостинице «Москва»,- первое, что пришло ему в голову.
- Хорошая гостиница...Официант, счёт...Убери, убери. Я плачу. Ты мой гость. Ну что, давай завтра встретимся. Здесь, если не возражаешь, в семь.-Наргинский молча согласился.
Уже на улице, прощаясь, он заметил в поведении Массюкина то ли нервозность, то ли смущение. Он едва коснулся руки Наргинского влажной холодной ладонью и тут же сунул её в карман плаща. Он избегал взгляда Наргинского, вертя головой. Возможно в поисках такси, а может...
Что может? – возмутился Наргинский. Он ещё сам не мог понять причины внезапного отчуждения, возникшего между ними и какое-то тоскливое чувство непонятной тревоги овладело им.
- Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону,- пропел Массюкин дребезжащим тенорком, садясь в подкатившее такси. Уже из окна машины он помахал рукой и укатил.
Наргинский остался на автобусной остановке. Ему нужно было в противоположную сторону. Автобус подъехал минут через пятнадцать, совершенно пустой. В салоне было тепло, мотор гудел монотонно, слегка потряхивало и Наргинский вдруг ощутил непомерную усталость. Он закрыл глаза и задремал.
На одной из остановок в автобус вошёл Массюкин и сел рядом. Долго ехали молча и Массюкин всё это время пристально рассматривал его, кривя рот в снисходительной, почти презрительной улыбке. Наргинский зажмурился, ему было неприятно видеть лицо Массюкина.
- Проснись, дорогой, проснись.- Массюкин тормошил его за плечо.- Проснись, не то проедешь свою остановку.
Наргинский открыл глаза. Над ним склонилось лицо пожилого мужчины с седым ёжиком на темени.
- Вы не проехали свою остановку?
Наргинский выпрямился, взглянул в окно. Фонари освещали тёмную стену кипарисов.
- Понятие не имею. А-а...- Он повернулся к сидящему рядом пассажиру и тронул его за рукав пальто.- Вы не подскажете, где у вас в Сочи можно переночевать?
-Эй! Водитель! Остановитесь! Стой! Стой! Человеку в гостиницу надо!
Автобус резко затормозил. Мужчина поднялся, освобождая проход.
- Мы только что проехали гостиницу. Недалеко, метров полста. Счастливо. Спокойной ночи.
- Спасибо, спасибо, -пробормотал Наргинский, выходя из автобуса.
Действительно, недалеко высоко над кипарисами полыхало ядовитой рекламной зеленью- «Москва».
- Надо же,- удивился Наргинский, вспомнив, что сказал Массюкину, где он остановился.
Он шёл к гостинице машинально, совершенно забыв о возможной опасности, ожидающей его в любой сочинской гостинице, думая лишь о горячей ванне и постели.
Мимо промчалась «Волга», задев боковым зеркалом полу его пальто. За ней с такой же скоростью, словно догоняя её, вторая. Обе, визжа тормозами, остановились как вкопанные у дверей гостиницы. Дверцы обеих «волг» одновременно раскрылись и из них выскочили несколько мужчин в тёмных плащах. Один из них высокий седоголовый вскинул руку вперёд.
- Вы двое – к чёрному входу. Вы двое- остаётесь здесь. Остальные – за мной.
У Наргинского что-то ёкнуло внутри и он попятился, просунув тело между ветвей двух кипарисов и замер, притаился, чувствуя себя загнанным в угол зверем. Он почему-то был уверен, что приехали за ним. И не ошибся.
Минут через пять, а может меньше, может больше, он вдруг потерял ощущение реальности времени и происходящего, казалось ему, что он бредит от усталости, и что ему это снится. Но дверь гостиницы распахнулась. Седоголовый гневно кричал в телефонную трубку: - Всё! Всё! Мы возвращаемся! Я же вам говорю – нет! Нет! Никакой Всеволод Викторович не останавливался в гостинице!-
Наргинский похолодел.-Это Массюкин. Боже мой!... На кого же теперь надеяться? Кому верить? Что же дальше? Что делать?-