Назад, Глава 8. Родина горных кловов: http://www.proza.ru/2018/04/03/2157
– Его зовут мистер Кудри, потому что у него такая фамилия. Никаких кудрей у него
нет. Он лысый, – отрезала Мэри Поппинс. – А если я услышу ещё хоть один вопрос,
мы сию же минуту вернёмся домой. – И она по обыкновению неодобрительно фыркнула.
Памела Трэверс, Мэри Поппинс с Вишнёвой улицы.
– И где же мне теперь искать Дори? – спросил Наречник.
– Ну, братец, – с грустной улыбкой покачала головой Мириэн, – разве же я могу это знать? Разве может это вообще хоть кто-нибудь знать совершенно? – и она опять покачала головой.
– Что же, – спросил клисс, растерянно глядя на ту, что совсем недавно сказала ему столь многое. – Я никогда не получу ответа?
– Отчего же, – ответила Мириэн, глядя ему прямо в глаза, – отчего же малыш? Вовсе нет, есть у тебя ответчик! – она даже, положив ему на плечо руку, чуть потрясла его ободряюще. – Слушай то, что вернее, чем мой совет... Это и будет тебе самым верным моим советом.
– И что же это? – пришёл черёд Наречника грустно улыбаться.
– Ну-у, – иронически повела головой Мириэн, – ты хочешь, чтобы я всё за тебя сделала? Так не бывает. Уж сам потрудись, подумай. Может, что и подскажет тебе... Вот скажи, как ты сюда-то попал? А ведь она здесь и в самом деле была, так что ты верно идёшь по её следу. А? Как смог, говорю, ты сюда прийти?
– Так ведь... – растерялся Наречник, – путь просто так идёт, что больше никуда я и не мог попасть, кроме как сюда...
– Ты думаешь? – улыбнулась Мириэн уже какой-то хитрой улыбкой, прямо как клисса. – Не стоило бы тебе быть так уверенным в этом. Просто так случилось, что тебе было очевидно, что нужно идти именно так, как ты шёл... Как это случилось, вспомни.
– Ну-у... я... – Наречник пожевал губами воздух, глядя туда и сюда. – Я видел какие-то её признаки... Я что-то чувствовал...
– Вот! – взгляд Мириэн стал острым, как бритва. – Вот где ответ! Как складывалось то, что ты смог назвать теперь чувством? Кто в тебе это составил? Ведь чувство – это вроде отражения, когда некто отражается, разве нет? Так подумай, кто в тебе отразился?
– Дори? – неуверенно спросил Наречник.
Мириэн, грустно вздохнув, покачала головой:
– Нет, брат, надо тебе ещё подумать... Посмотреть и подумать. Ну а пока можешь идти к висячему мосту – всё равно ведь отсюда иного пути вперёд нет, как только через него.
Наречник вытаращил глаза:
– И что, вот чтобы вот это сказать, вы меня столько водили вокруг да около?
– Думаешь, вокруг? – ухмыльнулась Мириэн. – Я даже не вокруг тебя водила...
Наречник, хлопнул себя по лбу и, поклонившись старице, пошёл вон из её пещерки, видно, не желая более тратить времени. Оттого и не слышал он, наверное, окончание её фразы:
– ...Я в самый центр тебя ввела.
А он шёл теперь, пошатываясь от пережитого напряжения, к висячему мосту, тоже пошатывающемуся в воздухе от проточных ветров. Конец его, прикреплённый к какой-то неведомой отсюда скале, терялся в сизо-белёсой дымке. И протяжён он был дальше на северо-восток.
Муриэль, незаметно провожавшая его, сказала:
– Там, куда ведёт этот мост, начинаются горы Пинала...
Наречник даже вздрогнул от неожиданности – так тихо шла рядом с ним Муриэль, которая продолжала:
– Говорят, именно там последний раз видели Дори... – и ещё раз сказала, словно бы подтверждая: – В горах Пинала.
– Кто пинала? Кого? – даже не улыбаясь, вяло спросил Наречник, продолжая двигаться к мосту.
– Да нет, – терпеливо стала пояснять Муриэль, – ты не понял. Горы Пинала – такое название. Местность такая там, называется – Пинал.
– Ну хорошо, – устало вздохнув, сказал Наречник. – Всё у вас как-то... Ладно, расскажите мне, что там вокруг или дальше.
– Это в стране Галимайи, – в этот раз Муриэль ответила совсем кратко.
– А что такое... ну или кто... эта Галимайя? – бесконечно вздыхая, спросил клисс, когда они уже подошли к началу моста.
– Ну... – Муриэль озадаченно почесала ухо. – Это уже, честно говоря, я... Хотя... Должно быть, состояние такое.
– Хм! – буркнул Наречник себе под нос. – Вот опять... – и добавил, уже погромче: – И что, большое состояние-то?
– Ну... – Муриэль решила поддержать тон, при этом опять потянув руку к уху, но, заметив взгляд клисса, остановила движение. – Думаю, что значительное.
– Ладно, – вздохнул Наречник в последний раз и махнул лапой. – Всё равно у меня выбора нет. Никто ведь больше ничего не рассказывал... Спасибо тебе, Муриэль! Пойду я.
– Бывай, – эхом ответил та уже в спину удаляющемуся клиссу.
А он вступил на шатающийся в воздухе мост.
И опять, словно с новой строки, Наречник продолжил свой путь. Только пролегал он теперь между двух бездн, конца которым видно не было – дно ущелья укрыл туман, высоту же неба – зыбкая дымка разреженных облаков. Словно бы молочные берега окружали шаткий этот мост, подобный канату, палубе корабля, парусу – да много чему. Нет, мир, конечно, просвечивал и сквозь облачность, и сквозь туман, но он оказался теперь за этой гранью, которой не было.
Идти приходилось не очень быстро, словно скользя вдоль моста, а иначе он очень сильно начинал раскачиваться.
– И что она всё ухо чесала? – сказал Наречник, вдруг остановившись. – Слушать что ли здесь что-то надо? Ухо востро держать?
Но по понятным причинам ответа он не услышал, поскольку отошёл от края уже на приличное расстояние. По крайней мере, слышимого ответа. Разве что только ответ должен быть таким и слух его должен был стать таким... каким он сам был должен догадаться. И тогда он пошёл дальше.
Непрерывные стелющиеся его шаги были подобны теперь морской ряби, текущей до горизонта – да и в самом деле, туда, в дальнюю даль, укрытую утренним туманом и дальностью расстояния, словно некие сигналы, утекали теперь их безмолвные отзвуки, словно пульс, скользящие по зыбкому мосту. Каждый шаг – и безмолвное эхо движения, каждый шаг – и снова эхо... Мост этот, хотя и бы устроен из толстенных канатов, был довольно гибким – ведь расстояния, которые он покрывал, были весьма велики.
– Да-а... – восхищённо прошептал Наречник, остановившись ещё раз для отдыха. – И кто же смог сплести-то такое... – и благоговейно погладил зеленовато-бурую жилу одного из несущих канатов. И вдруг сообразил: – А! Так это... Да, точно, ежи и ткачики! И кто там ещё... – задумался он, но, видно, не смог вспомнить и, ласково улыбнувшись, опять погладил шершавую поверхность. – Тут ведь, наверное, и Лиловен с Морковеном лапы свои приложили...
Поистине, безмолвие не только беседует с человеком, но и самого человека, то есть, в данном случае клисса, случается, понуждает отвечать себе. И Наречник, улыбнувшись теперь уже себе самому, опять двинулся дальше.
Шёл он так, шёл, да и дошёл до скального шпиля, к которому был прикреплён мост. Ну, то есть, частично закреплён на нём, потому как висячая дорога продолжала идти и дальше, всё ещё оставляя в безвестной дальности своё окончание. Но и это уже было неплохо! Хоть какой-то островок твёрдости в бесконечной зыби. Но шпиль этот был таким острым, что ни присесть на него, ни спуститься по нему на горизонтальную землю, судя по всему, не было никакой возможности. Ведь, конечно, не мог он знать, что с внешней, дальней от него стороны шпиля были ступеньки и спуститься он смог бы, если бы вдруг надумал! Да только это мог знать лишь клов, то есть тот, кто здесь всё знает, а не чужой в этой стране клисс, то есть тот, кто всё ещё ищет...
Но тут он решил чуть отдохнуть, присев на мосту, впрочем, не над шпилем и не возле, а чуть в сторонке. Всё-таки уж очень он был острым. Мало ли что...
Дорина сумка, неизменно остававшаяся при нём (он и когда спал, клал её под голову), под завязку была нагружена сушёной и вяленой рыбой, причём очень вкусной. Мириэн и Муриэль постарались. Наречник свесил ножки с моста и, опершись грудью на канатные перила, съел одну рыбинку. Да, видно, и правда она была вкусной, потому что тут же он съел ещё одну, и ещё, и ещё... Пока уже больше не смог есть по причине открывшейся у него великой жажды. А как же ещё? Рыба-то была солёной.
И только он хотел обследовать ещё раз упомянутый шпиль на предмет проходимости или хотя бы проползаемости, как на общее счастье пошёл дождь. Точнее, дождик. Мелкий и тихий, как расстилавшийся внизу туман, но всё же это был дождь. Наречник порылся в сумке и, поняв, что набрать воды у него не во что, просто открыл рот и стал ждать, когда хотя бы язык намокнет. Но тут, сообразив, что намокнуть может и драгоценная рыба, положил сумку на мост и лёг на неё плечами, держась обеими руками за канатные перильца. Да и стал опять, раскрыв рот, пить подобный туману дождь.
Так он полусидел-полулежал, пока шея не затекла. Да ещё и дождь прекратился, точнее, вновь обратился в туман. Но клисс всё же успел напиться. И с довольным видом он повернулся на бок, оплетши ремешок сумки за вертикальную связь перила и моста, обнял эту связь, да и задремал, словно в детской люльке, успокоясь в этом бесконечном покачивании в неслышных и неосязаемых потоках воздуха.
Трудно сказать, сколько именно он спал. По крайней мере, когда он проснулся, всё вокруг оставалось всё тем же – и туман, и мост, и воздух, и сумка под головой и затёкшие лапы, обнимающие мостовую связь... Он поднялся и стал растирать затёкшие бок и лапы. Потом, зябко поёжившись, улыбнулся и изрёк:
– Здорово. Прямо как на корабле.
И, посмеявшись сам своей нелепости, опять продолжил путь, выглаживая дощатую поверхность моста текучими своими шагами.
И так бы он шёл и шёл, весь превратившись в морское течение, если б не птицы. Вначале это была просто тень, всего лишь одна. Правда, размером с восьмерых или десятерых клиссов. А так ничего – тень как тень, скрытая за туманом вверху. Наречник, когда она проплыла над ним, замер и, подняв голову, внимательно осмотрел всю округу. Ничего.
– Что это было? – прошептал он сам себе.
И хотел уже было опять идти, как тень появилась вновь. А потом ещё одна. И вдруг они стали птицами! Он успел пригнуться.
– Ничего себе, ветерок... – прохрипел он, едва успев схватиться за мостовую связь в повлёкшем его воздушном потоке.
Он ещё подождал немного, лёжа на мосту. Всё было тихо. Тогда он попытался идти дальше на четвереньках с целью избежать превращения в сечёный когтями бифштекс, однако это было чревато другим – свалиться с неисчислимой этой высоты и стать лепёшкой. Вот что лучше? Точно: ни то, ни другое. И я так думаю. Видно, и клисс тоже так думал, потому что, махнув на всё лапой, выпрямился, да и пошёл дальше так, как есть.
А наличность оказалась довольно пёстрой, хотя и однообразной. Ну, то есть птицы эти налетали то и дело и, хотя он и успевал каждый раз вовремя пригнуться, напряжение момента от этого не падало. А уж как оно выросло, когда в который-то из разов он не пригнулся, а увернулся и увидел, что за птицы это были! А были это ни больше, ни меньше (не знаю, есть ли больше, потому что всё остальное – меньше), как... Дорноки! Да-а... Судя по всему, нашего клисса охватило беспокойство. Во всяком случае, глаза его стали размером с блюдца, а один ещё к тому же и дёргался. Он даже оглянулся, нельзя ли вернуться на Родину горных кловов. Ну, то есть весь клисс, а не один глаз. Но оставленный берег уже потерялся в тумане.
А если представить, что один из таких бомбовозов сядет на этот мостик? То тут уж... Вряд ли даже такая мноплетённая ежами и ткачиками конструкция выдержит. В общем, куда не кинь, везде клин.
Что ж, встал Наречник, отряхнулся, поправил сумку с рыбой, да и пошёл дальше. А что было делать? Так в общем и провели они следующие часы: птицы летали, Наречник пригибался и уворачивался, мост колебался, воздух сотрясался и всем вокруг и на свете было чем заняться.
И тут он увидел Дорину сумку. Такую же, как у него на плече, пёструю, с тем же самым узором. Она висела, намотавшись ремешком на канатное перильце шагах в пятистах вперёд. И Наречник бросился бежать. И в этот момент даже птицы перестали нападать – такой у него был вид. Добежав, он осторожно отцепил её и, сев, стал рассматривать. Расклёванная и изодранная птицами, она была пуста.
У него задрожали губы. Из-под судорожно сжатых век побежали по щекам струйки. Но тут же вскочив, он погрозил кулаком куда-то в пространство, где среди редеющего наконец тумана грезились где-то и маячили тёмные тени.
Но сумка пахла Дори! И так живо... Понюхав, он улыбнулся сквозь слёзы. И стал обследовать всё это место на мосту. И увидел следы Дорночьих когтей (несколько плашек мостовых были надтреснуты, а одна даже выбита или вырвана) и следы когтей и зубов меньших, Дориных. Видно, она, вцепившись в мост, сопротивлялась... Но потом, наверное, поняв, что плетёная его конструкция может оборваться и больше никто не сможет им воспользоваться, позволила лучше себя утащить... Да, так верно, и было. Кивнув головой, он поднялся.
И, перевесив вторую Дорину сумку через другое плечо, так что, получилось, он стал опоясанным ими крест-накрест, решительно пошёл дальше. Так он и прошёл второй шпиль, даже не остановившись. Птицы не нападали. Довольно скоро показался и третий шпиль, и тут он всё же решил присесть и немного отдохнуть, тем более, что уже и противоположный берег был виден – туман окончательно рассеялся.
И, наверное, это и сыграло с ним злую шутку. Потому что когда он достал из первой своей сумки рыбинку, появился в воздухе силуэт. Тёмный, словно крадущийся сзади, так, что он его не видел... И когда он поднялся, и вновь пошёл вперёд, уже видя впереди окончание бесконечного этого моста, силуэт приблизился, став хищной птицей, и клисс был схвачен за плечи парою крепких когтистых лап! Когда твёрдая земля была совсем близко...
Но лететь ему пришлось недалеко. Тотчас вскочив на ноги, в огромном гнезде, Наречник вплеснул на гиганта весь свой накопившийся гнев. Он размахивал руками, топал ногами, ругался Дорноком...
Ну, тут уж птиц не выдержал:
– Сам ты Дурнок, а я – Крондойй! – да, именно так он и возразил.
– Ну хорошо, – продолжал орать Наречник, – Крондойй, а что же поступаешь как Дорнок?!
Тот удивился:
– В смысле?
– Сожрать меня хочешь! – брызгал слюною клисс. – Разве нет? Все приличные птицы ры...
– Тфу, – оскорбился Крондойй, перебив пламенную речь клисса, – вот ещё нужда была! Такого волосатого-то! Что мне, рыбы что ли не хватает? – его аж передёрнуло всего, а у Наречника отчего-то вид обиженный появился.
– А в чём тогда дело? – буркнул клисс, понемногу успокаиваясь. – Что ты на мирных прохожих нападаешь?
– Да вот, – стал объяснять Крондойй, – сын у меня глаз поранил... Я слышал, ты или кто-то из вас вылечил дочку моего соседа Рондоика. Вылечи моего сына!
И тут из близлежащей пещерки показался ещё один бомбовоз, разве что чуть меньший по размеру.
– Вот, – гордо представил его Крондойй, – сынок мой. Йронкоддом зовут...
Ну что тут сказать? В общем-то он соответствовал своему именованию.
– Да я ведь не умею лечить-то, – буркнул Наречник, пятясь.
– Э, брат, так дело не пойдёт, – нахмурился папаша Крондойй. – Давай лечи, не жадничай, не скрывай секреты. А то ведь я могу отнести тебя на такой шпиль, с которого ты в жизни не слезешь.
Наречник опять открыл было рот, думая возразить что-то, как из пещеры показалась ещё одна фигура. Вообще просто слон какой-то.
– О, – улыбнулся Крондойй, – моя благоверная. Кноррйодда... – ласково закончил он.
Та улыбнулась ему в ответ, но тут же нахмурилась, медленно двигаясь в сторону клисса.
Наречник зачем-то сел и пощупал свои пятки. Похоже, именно там сейчас билось его сердце. Потом, тяжело вздохнув, обречённо встал и сказал ничего не выражающим голосом:
– Ладно, уговорили. Нужна вода и огонь. Ну, и котелок какой-нибудь.
– Всё сейчас будет! – радостно ответил Крондойй.
И вправду, не более, чем через пятнадцать минут он всё принёс. Наречник даже спросить побоялся, где и как именно тот всё это раздобыл. Опять вздохнув, клисс принялся за одно из самых опаснейших дел в своей жизни. А именно, за врачебное шарлатанство. Ну, или за сумочную археологию – называйте как хотите. Он тщательнейшим образом вытряхнул в котелок всё из найденной на мосту сумки Дори. Потом ещё, вывернув её и найдя несколько каких-то былинок, добавил к найденному. И, залив всё это (надо сказать, довольно малое по количеству) водой, разжёг под котелком огонь.
И огромные птицы, столпившись вокруг, благоговейно наблюдали за его манипуляциями.
Когда вода закипела, Наречник поднялся и посмотрел на восток. Небо там уже начинало темнеть – незаметно как наступил вечер. Губы его двигались, а звука не было. Птицы молчали. Наконец клисс снял котелок с огня и, поставив его в сторонке, сказал:
– Пусть немного остынет.
И опять стал смотреть на восток. Так прошло довольно много времени.
– Скажи, а что ты там видишь? – не выдержал Крондойй.
– Не знаю, – медленно ответил Наречник, – могу ли я с вами говорить об этом...
– Ну... – улыбнулся Крондойй, – не попробуешь – не узнаешь, так вроде говорят...
– Ничего я не вижу, – опустив голову, ответил тогда Наречник. – Всё смотрю вот, надеясь, что увижу, да так ничего и...
Они помолчали. И Крондойй отчего-то не спросил, что же тогда хотел увидеть Наречник...
– Ну ладно, – сказал тогда клисс, – наверно, отвар остыл. Есть какая-нибудь чистая тряпка?
Нашлась и тряпка, и они общими усилиями сделали ставшему по виду совершенно бандитским Йорнкодду повязку.
– Теперь надо ждать до утра, – ещё сказал Наречник и, без сил опустившись на землю возле затихающего костра, тотчас уснул.
Потоптавшись, птицы тоже устроились на ночлег здесь же, видно, боясь случайно упустить такого ценного специалиста – а ну, как он ночью вздумает потихоньку уйти? Даром что с их вершины лететь до ровной земли ему – не долететь...
Проснулся он ночью, глубокой, как земля. Звёзды, скрытые облаками, были редки, луна оставалась незримой. Его колотил озноб. Придерживая челюсти, чтоб сильно не кляцали, он сел, поджав коленки. И всё равно, видно исходил от него какой-то звук, потому что Крондойй тоже открыл глаза и, деликатно покашляв, спросил:
– Что, замёрз, брат?
– М-м, – только и смог ответить клисс.
Вот оно каково спать на голых скалах, особенно когда костёр уже потухнет.
Что ж, Крондойй вновь развёл огонь, только уже подальше от спящих Кноррйодды и Йорнкодда. Но, так как каменный уступ был не слишком велик, а в гнезде по понятным причинам разводить огонь не рекомендуется (ровно как и кантовать спящую Кнорйодду), получилось, что новый их очаг оказался почти на краю уступа. Хотя, как говорится, на безогонье и край уступа – как тёплый полог. Тем более, что ночь выдалась безветренная и тихая.
Зато Крондойй, чтобы как-то утешить невольного страдальца, заварил чай, который оказался прекрасным – с вишнёвыми веточками и ещё какими-то ягодами. Наречник даже весь сощурился от удовольствия. И так-то вот и стали они сидеть, прихлёбывая чай, глядя на редкие звёзды и потихоньку разговаривая. Впрочем, разговор их больше состоял из вот именно этого – прихлёбывания, вздохов и дутья, и ещё одного, самого важного при дружеском чаепитии – молчания, подобного этой ночи с редкими звёздами.
– Слушай, Крондойй, – сказал после одной из таких пауз Наречник.
– М? – подал голос тот.
– Мне вот показалось, – продолжил клисс, – что Дорнок похож на вас... Это случайность или?..
– Или, – сухо ответил Крондойй.
– А, – так же коротко ответил Наречник и опять замолк.
Но через некоторое время Крондойй, смягчившись, тяжело вздохнул и всё же рассказал ему про Дорнока:
– Он действительно один из нас, великих птиц... Был им. Его имя значит – Дар ночи. Он и в самом деле был таким... Глубоким... непостижимо умным... всё в себе зарождающим и начинающим... полным прохладного лунного света и бесчисленных звёзд, пока... Я не знаю, как это вышло, но ум его извратился, – речь Крондойя была печальной, часто прерывалась молчанием, в котором казалось, что тот пытается совладать с собой. – Дальше, Наречник, ты знаешь, как он поступал и жил... А сейчас скитается он где-то в диких горах, всеми отверженный...
Крондойй замолчал и Наречник после этого долго его ни о чём не спрашивал, глядя в глубокую темноту, пушистым ложем расстилавшуюся под их утёсом. Он уже согрелся и сидел, свесив ножки. Заметив пристальный его взгляд в темноту, Крондойй сам прервал их молчание:
– Не бойся, если ты упадёшь, я тебя поймаю.
– Да я уже и не боюсь как-то... – благодушно ответил Наречник.
И Крондойй с пониманием улыбнулся в ответ.
Потом они опять, незаметно как, уснули, а проснувшись, обнаружили себя уже в гнезде, а рядом грозно восседающую Кнорйодду.
– Гм-гм! – укоризненно заметила она двум полуночникам.
Наречник отчего-то закрыл лапы ушами, то есть, простите, уши лапами, а Крондойй втянул крылья в голову, то есть, извините, голову в крылья. И вот так, быстро собравшись с мыслями, они пошли умываться, а потом сели завтракать. На завтрак была овсяная каша.
Но зато выяснилось, что Йорнкодд выздоровел и прекрасно может смотреть (да ещё и подмигивать) обоими глазами. На радостях Крондойй сплясал джигу, едва не разметавши всё гнездо и снёсши его в ущелье, но улыбающаяся и счастливая Кноррйодда даже не думала возражать. Потом они привели гнездо в порядок и запыхавшийся, но всё ещё очень радостный Крондойй сказал всё ещё изумлённому таким обстоятельствам Наречнику:
– Спасибо тебе, брат! Давай, я теперь верну тебя к выходу с моста.
На что клисс, само собой, с нетерпением согласился. Да Крондойй попутно ещё сообщил, что брат его двоюродный Драконтий видел Дори мирно и спокойно идущей из убежища Эглеунты. Тут Наречник едва не выпал из лап Крондойя. Тот даже заметил:
– Ты, брат, не дёргайся так, а то ведь и я могу со страху упасть... – и через минуту ещё: – Что, ты тоже Эглеунту знаешь?
– Тоже? – удивился Наречник.
– Хм, – сдержанно, но всё же с гордостью ответил Крондойй, – мы все, огромные птицы, если хочешь знать, неизменные её и всегдашние друзья.
– А где оно, это убежище? – спросил Наречник, извиваясь всем телом и пытаясь заглянуть Крондойю в глаза.
Но тот всё щурился и щурился. Да ещё и лапы под себя задвигал, так что за его мощной грудью Наречник не мог ничего заметить. Помолчав, Крондойй ответил:
– Я, брат, знаю, где оно находится. Только вот нести я тебя туда не стану. Но зато скажу, как туда идти.
Наречник огорчённо вздохнул, но спросить, отчего так, всё же не решился. А вместо этого сказал:
– Ну что ж... Расскажи тогда, что здесь и где находится.
– Не серчай, – решил тогда объяснить сам Крондойй, – ты сам должен его найти... Если найдёшь. А так – как ты знаешь, мы сейчас находимся в стране Галимайи, потому как горы Пинала – лишь один из её районов. Горы эти хребтом своим идут на северо-восток, туда, как говорил Драконтий, и шла Дори... Впрочем, шла она по левому склону, так что, скорее всего, собиралась она свернуть севернее. А пока ей, верно, нужно было что-то увидеть. Оттуда ведь много видно...
И Наречник в ответ только кивнул – это ведь было всякому ясно.
Дальше, Глава 10. Зияющий путь в горы...: http://www.proza.ru/2018/04/04/289