Она.
"Все дело в том, что одно вытесняет другое. И хотя сначала ты стараешься противостоять этому, но сделать ничего не можешь. Это что-то такое, что больше и сильнее тебя, и это "что-то" способно вывернуть тебя наизнанку, заменить тебя прежнюю тобой новой, неузнаваемой, незнакомой самой себе и другим незнакомой. Ты совершаешь отчаянные поступки, ты не слышишь, не слушаешь никого кроме себя, кроме своего внутреннего зова, который толкает тебя вперед без оглядки на все, что было родным, дорогим, привычным, единственным, а теперь вдруг совершенно лишним, ненужным, досадным, враждебным, потому что сдерживает, связывает тебя и не дает вырваться.. ты балансируешь на грани и готова все разрушить одним неосторожным движением, но где ты, а где осторожность? Осторожность это вообще не про тебя.. Ты готова все разрушить. Ты не можешь жить, как раньше, потому что сама стала другой, и не выживешь, если не увидишь, не почувствуешь, не прикоснешься и даже всего этого так ничтожно мало, когда нестерпимо хочется полного абсолютного слияния и растворения, когда хочется забраться под кожу и остаться там навсегда. Одно сердце на двоих. А иначе ты и дышать не можешь. Полное погружение.
А ночами тебя преследует один и тот же повторяющийся сон: ты едешь в машине на большой скорости, дорога узкая, в одну сторону.. И впереди тебя тихонько едут вишневые жигули. Расстояние стремительно сокращается, ты давишь на тормоз, но тормоза не срабатывают, тебя несет, и некуда свернуть, и невозможно ни спастись, ни избежать. Ты врезаешься, широко распахнув глаза от ужаса.. Ночь, комната, фонарь.. Жива."
Они.
"Моногамия. Так это называется. Твое сердце, твоя душа и твое тело принадлежит одному-единственному человеку, а для других там места нет. И это настолько всерьез, что ты готова уничтожить все и всякого, кто покушается на твое пространство, предназначенное для этого самого единственного. Для всех остальных это запретная территория. Не влезай - убьет."
Как-то он сразу это понял. Всю неотвратимость, неизбежность приближающейся беды. Невозможность от нее защититься самому и уберечь Машку. Он видел ее исступление, одержимость, готовность идти до конца, чего бы ей и ему это ни стоило. Ее патологическая честность не оставляла ему ни малейшего шанса, никакой надежды. Они прожили вместе двадцать лет, и он старался сделать все, чтобы этого никогда не случилось, он и теперь был готов на все, чтобы ее уберечь. Все что угодно, пусть только приходит, возвращается домой.. Он всегда здесь и ждет ее.. Каждую минуту, каждый миг ждет.
Он стоял в церкви, вглядываясь в темные отрешенные лики святых, и просил одного: господи, спаси ее и помилуй, защити ее, господи..
Другой.
Страсти улеглись. В ее больших, чуть выпуклых, цвета неспелого ореха глазах плескалась теперь прозрачная безмятежность. Ясная, чистая, без примесей и оттенков. И это не возмутимое ничем спокойствие сводило его с ума. И не то, что бы он хотел ее по-прежнему, и не то, что бы она была нужна ему позарез.. Нет. Столько лет прошло, все меняется. И они стали другими.. Он сам так долго добивался от нее и свободы своей и своей отдельности, что теперь можно было только радоваться тому, что все, наконец, так удачно и ладно сложилось, после стольких лет тяжелых и изнурительных боев. Казалось бы.. Но радости не было, и счастья не было, и свобода, по-сути, уже была ему не нужна. И оказалось, что ему вообще ничего не нужно без нее и вне ее. Что вся его жизнь имела смысл только тогда, когда она была рядом, и все крутилось вокруг нее, или при ее непосредственном участии, или вопреки ей.. Но всюду была она, и он привык с ней сверять и мысли свои, и планы, и действия, и бездействия. А сейчас, когда ее не было, все вдруг померкло вокруг, потускнело, потеряло остроту и необходимость, и он плутал между работой и домом по вымокшим серым улицам среди сотен чужих лиц совершенно опустошенный, неприкаянный и одинокий, словно потерявший ориентир путник в незнакомом лесу.. А внутри у него все что-то ныло, и точило, и саднило, и эта непонятная боль поселилась аккурат за грудиной, четко посередине, и именно там, как он сам догадался, обреталась его душа.
Она.
Она стояла в пробке в километре от дома. С неба сыпал мелкий густой снег, мерно чертили дворники, работало радио: "И лампа не горит. И врут календари. И если ты давно хотела что-то мне сказать, то говори.."
Она смотрела в окно, курила и думала о том, что самое ценное в жизни - это время. Которое все лечит, расставляет по местам, просеивает и оставляет главное. Если оно есть, все еще возможно, все поправимо. А вот если нет.. Все есть, а времени нет.. Вот с этим уже ничего нельзя сделать, ты просто не успеешь. И значит, без времени нет ничего остального. Хорошо, что мы не знаем, сколько нам осталось. Незнание дарит надежду.
Она была совершенно спокойна и счастлива этим покоем, и тем, что все, что так долго терзало и мучило её, осталось позади. Как после тяжелой изнурительной болезни, когда диагноз бесповоротен и беспощаден, она неожиданно для самой себя выкарабкалась, выжила и теперь, прислушиваясь к себе, с удивлением обнаруживала непривычную внутреннюю тишину и наслаждалась ею, и тем, что ничего не болит, что все уже отболело..
Они.
Вереница машин медленно ползла сквозь снегопад. Телефон пропищал эсэмэской. Она покосилась на экран, но отвечать не стала. Такой снежной зимы не было давно.. Завтра на дачу, машину во двор не вкатишь, придется все расчищать. Хорошо бы отпустили с работы пораньше, и чтобы Гошку не заставили дежурить на выходных, тогда хоть к ночи, но доберутся.
Она любила просыпаться на даче, в просторном теплом уютном доме, где все было сделано под себя, где в высокие окна заглядывали сосны и звезды, а утро золотило янтарным светом дощатый пол, по которому так ловко и приятно было прошлепать босыми ногами на кухню, кормить кота, готовить завтрак, а потом долго и вкусно чаевничать и пить кофе под неспешные разговоры, бормотание телевизора, сладко лениться, никуда не спешить и радоваться новому дню, длинному, светлому, беззаботному, какими бывали только дни ее детства, когда, казалось, все вокруг ее любили, и ей самой хотелось обнять в ответ весь мир..
Она припарковала машину за домом, вышла во влажный и ветреный январский вечер и привычно задрала голову вверх. В окнах горел свет, её ждали.
"..И где-то хлопнет дверь,
И дрогнут провода..
Привет ! Мы будем счастливы теперь
И навсегда.."