Уже более полугода Всеволод Викторович Наргинский жил в состоянии странного почти болезненного возбуждения, близкого к страсти азартной игры, где ставкой была его собственная жизнь. Он понимал, что затеял довольно опасную игру, что в ней будут действовать уже не вымышленные герои, а люди живые, достигшие определённого положения в обществе и не желающие его терять, и потому шутить с ними не дозволено и опасно.
Хотя горбачёвская гласность придавала ему некую уверенность в себе и в своих предстоящих действиях, он сознавал бессмысленность своего расследования убийств тридцатилетней давности, но всё же даже сознание того, что убийца за давностью лет не будет осуждён, не могло остановить его.
. Он ещё верил в силу печатного слова и общественного мнения. Уж оно –то поставит любого на место. В этом он был уверен. Своё расследование он начал с поисков свидетелей. Рукопись в голом виде – не улика. Но если события, описанные в ней, подтвердят свидетели-очевидцы,- другое дело. Он составил список очевидцев той страшной ночи на целине- Агелев, Король, Малышева, Массюкин.. Адресов их он не знал.
Наргинский позвонил Стасу.
-Король? Честно говоря, не знаю. В 67 я встретил его случайно в Москве. Представляешь, Король, как требует его сан, по его мнению, и как подобает всем королям, должен жить в столице, что он и сделал. Отработав положенный государством срок в Новосибирске, уехал в Москву, где женился на москвичке. Адрес его жены у меня сохранился.
Но в 75-ом я зашёл навестить его. Дверь открыл мужик. Сказал:- Короля здесь нет уже семь лет. Где он, не знает. С женой развёлся. Больше о нём ничего не слышал.
Вначале это известие обескуражило Наргинского, но уже ничто не могло заглушить в нём азарт охотника, страсть сыщика. Уже на следующий день он выехал в Москву. Жена Короля жила в девятиэтажке рядом с панорамой «Бородино». В двух комнатной квартире с крохотной кухонькой, всё свободное пространство которой она заполняла своим довольно подвижным пышным телом, увенчанным курчавой головкой с двойным подбородком и чуть прищуренными в тайной печали карими глазами.
- Не знаю с чего начать. Это так ужасно и страшно. Хотя прошло столько лет…- Она нервно теребила фартук с крупными красными маками и казалось пальцы её обрывают с них лепестки.- Я с ним познакомилась в Новосибирске. У меня там была преддипломная практика. Герман в то время уже был начальником цеха...Ну что сказать- любовь с первого взгляда.
Прожили мы всего лишь полтора года...В 68 его арестовали. Сумасшедший, додумался протестовать против ввода наших войск в Прагу. Посадили его в психушку. Встречи, передачи запрещены- заявили, что он невменяем и подлежит длительному лечению. Пять лет я ждала...Жизнь своё берёт. Вышла замуж. У нас двое детей.
Понимаете, Всеволод Викторович я смирилась с потерей. Была уверена, что его в живых нет… А в прошлом году, господи, что я пережила. –Она судорожно вздохнула.- Не поверите, но я получила от него письмо. 18 лет молчал и вдруг…Подумайте только – 18 лет!.. и вдруг – объявился.
Письмо махонькое, несколько строк, как я и что я. О себе ни слова. Адреса не оставил, представляете, я только по почтовому штампу узнала, что письмо из Чебоксар. Что он хотел от меня, не поняла.
Поездка в Москву оказалась напрасной и оставила в душе Наргинского гнетущее, тяжёлое впечатление.
Он вернулся в Архангельск. После вылизанных, очищенных от снега московских улиц, город заваленный сугробами выглядел мрачно, угрюмо, настороженно. Такое же настроение надолго овладело Наргинским. Всё складывалось не так, как он замышлял. Если встреча с Агелевым дала толчок к дальнейшему расследованию, то московская поездка не только разочаровала, но и остудила порыв к торжеству справедливости.
Потеря Короля, логиновского Жоржа, как главного свидетеля преступления не оставляла никаких шансов. Только он знал для чего предназначалось зерно и, если бы он подтвердил свой монолог, описанный Логиновым,- то карьере Расторгуева – конец. Но ему неожиданно сказочно повезло.
Позвонил его давний друг, врач Виктор Никифоров. Как всегда в телефонном разговоре он был немногословен.
- У меня для тебя архиотличнейший сюжетик. Расскажу при встрече Жду.
Двери в его квартиру как правило никогда не закрывались на замок. Наргинский по привычке постучал.
-Входи, входи, дорогой,- приятный сипловатый басок приглушенный кухонной дверью.- Раздевайся. Я сейчас дожарю. Пару минут.-
Наргинский разделся и вошёл в комнату.
Никифоров жил в деревянном двухэтажном доме.
Таких домов с деревянными тротуарами вдоль фасадов в Архангельске осталось немного. Причудливая резьба наличников и карнизов, своя для каждого дома, давно уже спешно заменялась безликой унылой плоскостью бетона и стекла.
В квартире было две комнаты- спальня и кабинет, служащий по совместительству гостиной.
Бревенчатые стены, почерневшие от старости, сплошь завешаны картинами в деревянных рамах – подарки клиентов- местных художников. Среди них нашумевшая, правда, тайно в своих кругах, картина начинающего в семидесятых годах художника, изобразившего безрогую корову с пятью сосками в вымени, что символизировало Россию, которую доят со всех сторон света.
– Святая наивность.—Губы Наргинского искривились в горькой усмешке.- Тогда бы сегодняшнюю гласность. Сколько потеряно. Жаль.
- Ну привет. Здорово! Чего загрустил?- хозяин выкатился из кухни румяный, круглый как свежеиспечённый колобок. Он попытался обнять Наргинского, но объём живота позволил лишь дотянуться до его плеч.
- Худеть-худеть надо, Витюша. А ты всё обжираешься, как я вижу.
- Какое там, картошечка жареная на свиных шкварках с лучком. Это же не еда, а так – развлечение одно.
-Для тебя- да!
-Ну лады-лады. Садись. Рассказывай.
-Я думаю, что ты должен рассказывать.
- Ах, да! Расскажу, обязательно расскажу. Давай закусим.
- Спасибо, сыт.
- А я проголодался.
Он ел с искренним удовольствием, смачно причмокивая сочными яркими губами, щёки его то раздувались, то вжимались, крупный кадык беспрестанно двигался вверх вниз, как и обе руки, едва успевающие подносить пищу к алчно разверстому рту.
- Ну вот, я закончил.- Он вытер рот тыльной стороной ладони.- Теперь послушай. Так вот, я на днях вернулся из Ленинграда. Был на курсах повышения квалификации. Там познакомился с одним психиатром. Чудеснейший человек. Доброты неописуемой. Но речь не о нём.
Посидели мы с ним в ресторане перед отъездом, покумекали над коньячком, вспомнили курьёзные случаи из нашей врачебной практики. И он мне рассказал, да-да, то, что я тебе обещал для сюжета. Честно, Севочка, больно и горько вспоминать…. Ну раз обещал, так и быть. Вот этому психиатру, работал он в поликлинике, вдруг предложили место главного врача в психушке. Ну кто же откажется!? Конечно, согласился.
Первые дни – знакомство с бумагами, подотчётностью, с обслуживающим персоналом. Потом уже с контингентом, занимающим койко-место. В одной из палат, это я по привычке, какие там палаты, деревянные бараки с зарешечёнными окнами, вонь, грязь,- одним словом, - дурдом, так вот, в одном из таких бараков в палате доктора удивила необычная чистота и порядок.
В палате 8 коек, контингент ещё тот, сидят пожизненно. Сопровождающий санитар крикнул:- Встать!!- Все вскочили, кроме одного.- Тебе что, Людовик, особое приглашение?!
Сидящий даже не повернул седой головы, обвязанной пёстрой тряпичной лентой.
-Это наш король, четырнадцатый Людовик. Ему французы башку отрубили.- Санитар хихикнул.
- Мне вроде не кажется, что она на своём законном месте?
- Это только кажется,- санитар громко захохотал.
- Что здесь смешного? Я вам запрещаю смеяться над больным человеком!
Сидящий резко повернул голову и посмотрел на доктора. Понимаешь, Витя, доктор говорит мне, его взгляд чем-то удивил его. Было в нём что-то странно вопиющее этой неприглядной обстановке. Нечто человеческое. Разумное. Удивление и вопрос. Потом этот необычный порядок, как он узнал позже, поддерживал сам Людовик.
Одним словом, этот тип заинтересовал доктора. Он просмотрел его медкарту. Оказывается тот сбежал из челябинской психушки, а задержали его уже в Чебоксарах и как раз в то время Брежнев окочурился и милиция стояла на ушах и ей было не до придурка –беглеца и они сбагрили его тут же в местную психушку, где он пребывает сегодня.
Доктор вызвал его для осмотра, пытался разговорить, но безуспешно. Так повторялось несколько раз. Однажды, когда его привели в очередной раз, доктор просматривал старую подшивку газет. Больной вскрикнул: – Газета!?- и вырвал её из рук дока.
– Газеты…Газета,- шептал больной, разглядывая её, нюхая, целуя.-Что такое?! Доктор! Не может быть! Это ошибка!...-завопил он, швырнув газету на пол.- 15 мая 1986 года! Это ошибка! Типографская ошибка! Я знаю! Они перепутали цифры. Не 86, а 68. Сегодня 68 год! Танки! Танки! Со всех сторон, как тараканы!
Доктор вначале испугался, но потом понял в чём дело. На следующий день больной заговорил. Оказывается его арестовали в 68. За что – не помнит. За какие-то танки. Ни фамилии, ни имени не помнит. У него провалы в памяти. Скорее всего переусердствовали лекари, у нас это умеют.
Док-то мой смышлёный. Сразу понял, кто больной. Диссидент, конечно. Про танки в 68- так это Прага в 68. Наверное, выступил где-то против и загремел в психушку пожизненно. Тогда это было запросто. Пожалел его док, подлечил и выписал как вылечившегося и вполне нормального дееспособного человека.
Но куда его и кому он нужен? Ни паспорта, ни жилья, ни родных. Пожалел и оставил при больнице. Соорудили ему клетушку возле склада на деньги дока. Устроили сторожем, но вскоре тот вспомнил вдруг свою профессию и устроился уже электриком с зарплатой. Док написал в Челябинск. Надеялся на архивы. И действительно- ему повезло. Прислали документы.
Наш-то больной окончил какой-то технический вуз в Ленинграде, инженер-электрик. Прописан в Москве, женат. Последнее, конечно, навряд. Столько лет. Док рассказывал как они были оба рады. А у больного даже память стала проявляться. Он тут же отправился в поисках работы. Но всюду отказ. Без прописки сам понимаешь- никуда. Вот и вернулся обратно в дурдом.-
- Послушай, Витя, где это было ?
-Сам док из Чебоксар. А что такое? Что с тобой?
- Фамилию больного ты запомнил?
- Фамилию? Король Людовик. Оп-па! А фамилия-то у него королевская. Точно Король.
-Неужто Герман Король? Всё совпадает, представляешь. Письмо из Чебоксар. 18 лет молчания. Арест в 68. Психушка.
- Ты о чём? Я тебя что-то не понимаю.
-Это он. Мы с ним учились в Политехе. Его направили в Новосибирск, меня в Архангельск.
Мы переписывались, пока он не уехал в Москву, где женился и потерялся. В 68 его арестовали в связи с пражской весной. Жена не имела от него 18 лет вестей. А два года назад получила письмо без обратного адреса. Только почтовый штамп- Чебоксары. Ты видишь, всё совпадает. Это он- Король Герман Васильевич. Обо всём я узнал недавно, когда был в Москве.
- И что ты хочешь предпринять?
-Я поеду к нему. Вытащу из этой ямы.