Странно устроена человеческая память. То не можешь вспомнить имя соседки с пятого этажа, а то вдруг с такой отчётливостью возникают в твоей голове картинки далёкого, чуть ли не ползункового детства.
Вот и на сей раз... Назойливый кашель не даёт спать уже которую ночь. Короткая дремота перемежается с периодами надсадного кашля, когда кажется, что вот-вот лопнет черепная коробка и разлетятся мозги во все стороны.
Сердце при этом галопирует на предельной скорости, до щемоты в грудной клетке. И вдруг отчётливо перед глазами встаёт картина.
Ленинград , тёплый майский вечер тысяча девятьсот сорок девятого года. Зелёная листва после вчерашнего дождя опушила все кусты и деревья. Аромат нежной листвы смешивается с запахом невской воды. Я, маленькая девчушка двух с небольшим лет отроду, сижу у мамы на руках и с любопытством рассматриваю все, что попадается нам на пути. Лёгкий ветерок, словно шаловливый мальчишка, сдувает наземь мою панамку. Мы с мамой смеёмся, ловим беглянку и водружаем на мою белокурую головку, продолжая дальше свой путь из детских яслей к трамвайной остановке.
Мимо пробежала стайка больших детей и с весёлым гомоном нырнула во двор дома. Вот девчонки скачут в классики, бормоча себе под нос:"Колдуй баба, колдуй дед..", чтобы пропала соперница. Их косички смешно подпрыгивают то вверх, то вниз. Как же мне хочется, чтобы у меня быстрее выросли такие косички, и мама будет мне вплетать в них красивые ленты.
Продолжаем наш путь дальше, вот уже и остановка. Скрипнули тормоза трамвая, и со звуком:"Пы-ы-х!" он остановился около нас.
Садимся в трамвай и едем домой. Я уже знаю, что нам выходить около развалин дома, который разбомбило во время войны. Во все глаза смотрю в окно, не проехать бы.
Вот и наша остановка. Выходим и направляемся к дому мимо разрушенного здания. Но интересно, что за странные люди копошатся среди этих кирпичных развалин? Грязные, оборванные, словно хабияссы из папиной страшной сказки. И разговаривают они не по-нашему. Я с опаской прижимаюсь к маме, но глаз не отвожу.
И вдруг, из этой толпы полуизмождённых людей выходит и направляется в нашу сторону худой, длинный, заросший бородой человек и, протягивая ко мне руки, лопочет непонятные слова:"Kind... kind",- а из глаз его слёзы рекой. Он размазывает их по лицу грязными руками и подходит к нам всё ближе. Я ещё сильнее прижимаюсь к маме, но упрямо продолжаю смотреть на этого странного дядю. Что он говорит? Чего ему надо от нас?
Мама ускоряет шаг, и мы стремительно влетаем под арку нашего дома на Васильевском острове.
- Уф!, - облегчённо вздыхает мама.
- Что так запыхалась?, - спрашивает маму вышедшая из подъезда соседка.
- Проходили мы мимо развалин, которые сейчас разбирают немецкие военнопленные. И один из них чуть не перепугал мне дочку. Двинулся к ней со словами "Кинд...кинд!". Сам плачет и протягивает руки, прося подержать ребёнка. Я, конечно, не позволила этого.
-Да, - вздохнула соседка, - война есть война... Разлучает целые семьи. Да и немец немцу рознь... Может этот и не собирался воевать... , а хотел учить детей... Вот и мой тоже хотел строить мосты...
Голос у неё сорвался. Она еще раз глубоко вздохнула, перекрестилась со словами: "Господи! Спаси и сохрани!" и, понурив в скорби голову,направилась по своим мирным делам.
Фото из интернета. Спасибо автору.