Первые мои детские воспоминания связаны с городом Североуральск. Здесь мы прожили около шести лет. Мы - это мои мать и отец, бабушка Груня и трое детей - два моих брата и я. Отец наш был военнослужащим, и долго на одном месте мы не жили.Все трое детей родились в разных городах. В Североуральске родился мой младший брат. Это сейчас город Североуральск -красивый и современный город, а тогда, в начале 50-х годов, он запомнился мне, как посёлок с мрачными бревенчатыми,двухэтажными домами, почерневшими от осадков и времени. Кое-где дома были обшиты досками, тоже почти чёрными от дождей и снега. Со всех сторон город окружали шахты, в них разрабатывали бокситовую руду. Сведения о шахтах проникали даже в наши детские умы, т.к. большинство жителей городка работали в шахтах. Но полную картину довершали лагеря для военнопленных немцев, обнесённые заборами и колючей проволокой. И вообще население города было очень пёстрым. Удалённость от центра притягивала людей разных, много было вербованных, бывших заключённых и таких, которым выгодно затеряться в далёком местечке, под хмурым северным небом.
Одна из зон располагалась прямо рядом с нашим домом, и из окон квартиры, со второго этажа, хорошо было видно,
что в ней происходит. Помню, как бабушка часто смотрела туда и плакала: - Опять бьют одного самого маленького, - говорила она, жалея своей русской, жалостливой душой этого "маленького", хотя и понимала, что в лагере все - немцы, враги. Когда мы шли гулять, бабушка брала с собой куски хлеба и комкового сахара. Помню эти руки, протянутые в щели забора. Бабушка вкладывала в них хлеб и сахар, помню голоса невидимых людей: "Данке", "Спасибо". Потом мы шли дальше, а когда возвращались обратно, то через забор просовывалась только одна рука и в ней обязательно была какая-нибудь игрушка для нас, детей. Вырезанные из дерева
- зайцы, медведи... Особенно нас радовали подвижные игрушки. На бруске из дерева были укреплены, например два медведя с пилой, с помощью, деревянного тоже, штыря можно было двигать медведей, и создавалось впечатление, что они пилят бревно, укреплённое между ними. Бабушка отдавала нам эти нехитрые игрушки и вкладывала в руку специально оставленные продукты: то хлеб, иногда и с маслом, то кедровые шишки, то сахар, а иногда и конфеты. Она как-то чувствовала, что это тот самый "маленький", которого часто бьют остальные. Об игрушках она не велела говорить родителям, особенно отцу. Он, если бы узнал о наших прогулках, конечно запретил бы их.
Бабушка Груня для нас младших детей-погодков была всем нашим миром. Родители редко бывали дома, они работали. Старший брат, учился, и у него, конечно, было уже другое восприятие окружающего. Школа, друзья, рыбалка на реке Вагран и многие другие занятия окрашивали мир в более яркие цвета. А мы сидели дома с бабушкой, гуляли только с ней, слушали её разговоры с соседками. Да ещё её сказки - вот и всё познание мира. Бабушка была добрым и ласковым человеком, любила нас, мы были всегда накормлены и ухожены. Своей природной мудростью, эта простая, деревенская женщина, как могла скрашивала нам жизнь. Но сама атмосфера города с его хмурыми улицами и лицами людей, трудно и много работающих, с постоянно занятыми родителями, отложила отпечаток незащищённости, тревожности и на нас детей, а в будущем на всю жизнь, на характер, особенно - мой.
Мне казалось, что там, в городе постоянно происходят какие-то страшные события. О них рассказывали бабушке то одна, то другая наши соседки. Один такой жуткий
случай запечатлелся в моём детском мозгу навсегда, оставив глубокий след.
Моя мама работала в школе учителем начальных классов. И вот однажды в её, первом тогда, классе исчезла девочка. Она перестала ходить в школу. Мать девочки вела себя очень странно: то говорила, что отправила дочку к родственникам в другой город, то будто бы девочка ушла гулять и не вернулась. Ребёнка искали милиция, солдаты, но всё напрасно. А оказалось, что дочку убила сама мать и закопала в лесу. И сделала она это по настоянию своего сожителя, который поставил ей условие: или - он, или - ребёнок. Мужчин свободных и здоровых было мало в послевоенное время. Как же надо затуманить мозг женщине, что она решилась на убийство собственного ребёнка... Под следствием мать не выдержала и во всём созналась, показала место, где закопала девочку. Её заставили саму выкопать ребёнка... Я помню эту страшную картину, как женщина шла по улице города и несла на руках убитую дочь.
Ещё один случай, тоже страшный и трагический, произошёл прямо на наших глазах. Легковых машин в то время было немного. Начальство ездило часто на лошадях. В нашем доме жил один такой человек. Однажды он приехал верхом на лошади на обед домой. Лошадь он привязал у специально для этого врытой стойки, и сам ушёл в дом. Мы с братом играли в песочнице, рядом, как всегда, находилась бабушка. Она сидела на скамейке и разговаривала с соседкой. Около дома крутились мальчишки чуть постарше нас с братом. Если сейчас внимание мальчиков привлекают машины, то в то время тянули к себе лошади. Характер у лошадей тоже различный, а ребята, видимо, подошли очень близко. Уж не знаю, что они сделали, только лошадь сорвалась с привязи, а один мальчишка повис у неё на уздечке спереди. От боли и испуга животное понесло, мальчик болтался, перед мордой лошади, запутавшись в упряжи, этим ещё больше пугая её. Лошадь била его передними ногами, кусала. Когда сумели остановить обезумевшее животное, ребёнок был, конечно, мёртв. Но что ещё важно: когда лошадь с повисшим мальчиком сорвалась с привязи, она
понеслась прямо на песочницу, на нас с братом. Бабушка потом рассказывала, что ей ничего не оставалось делать, как накрыть нас собой. - Уж лучше бы я умерла вместе с ними, - говорила она родителям вечером. Взметнувшаяся цветная, длинная
юбка бабушки, видимо, испугала лошадь, и она в последний момент отвернула от песочницы и проскакала мимо неё. Но я из-под закрывшей меня бабушкиной юбки успела увидеть глаза мальчика, полные боли и ужаса и храпящую морду лошади.
Случались обвалы в шахтах, тогда гибли люди, оставались без кормильца семьи, дети. И разговоры, рассказы об этих случаях тоже удручающе действовали на нас детей.
Были конечно и светлые моменты, они чаще связаны с праздниками. В Новый год отец всегда привозил целые ящики мандаринов и яблок. Дом заполнялся их запахом, в самой большой комнате ставилась обязательно ёлка. А подарки от Деда
Мороза! В него мы верили безоговорочно! А ещё были подарки американские. Отец приносил посылку - ящик, исписанный иностранными словами. А в ней были диковинные банки с тушёнкой, конфеты. Однажды в ящике оказалась кукла. Это была моя мечта, она
закрывала глаза, "говорила" какое-то непонятное слово,
чем-то напоминающее "мама". К кукле прилагался комплект кукольной одежды. Я была, конечно, в восторге. Бывала в посылках и одежда для нас детей, но как-то ничего не совпадало с нашими размерами. Так наши союзники - американцы помогали нам после разрушительной и страшной войны. Мы же дети не понимали тогда,
что СССР вынужден был платить за эту помощь. Что всё это - от грузовиков до посылок - давалось в долг.
Вспоминаю, как осенью мужчины возвращались из леса, где они "шишковали", то есть собирали шишки кедра. Они уезжали в лес на несколько дней. Если у отца было время, то он тоже уезжал с ними. А если времени не было, то шишки мы покупали у сборщиков. Привозили по нескольку мешков шишек. Потом их вываривали в больших тазах и кастрюлях, чтобы освободить от смолы, а затем шелушили, извлекая кедровые орешки. Мы - дети с самого детства умели ловко щелкать кедровые орехи. Надо сказать, далеко не всем это удаётся. Нужно так раскусить орешек поперёк, чтобы его скорлупка распалась на две половинки, а
ядрышко осталось целым. Помню целые горы кедровой скорлупы около крыльца дома. Это вечерами соседи дружно проводили время за разговорами, ловко щёлкая орешки. Шелуху потом сгребали и убирали, но всё равно её ещё много оставалось, и земля вокруг подъезда была усыпана ровненькими половинками скорлупы кедровых орешков.
Зимой, иногда в воскресный день, в квартиру вместе с холодным воздухом вваливался необычно одетый в жёлтый тулуп, отец и с порога кричал: - Кто хочет прокатиться на лошадке? В санках, в лес!
- Ура! - дружно кричали мы с братом, - мы, мы хотим! И начинали быстро одеваться. На улице у подъезда нас ждала лошадь, впряжённая в лёгкие санки. Отец усаживал нас в, пахнущее травами, сено, укрывал мягкой накидкой, а сам
садился на облучок, как ямщик. Лошадь от нетерпения перебирала ногами и срывалась с места, как только ей давали волю. Мы выезжали за город и долго мчались по лесной дороге. Мелькали ёлки и кедры по сторонам, ветер бил в лицо, из-под копыт лошадки летели комья снега, отец лихо крутил вожжами и смеялся вместе с нами. Возвращались домой часа через два, разгорячённые, с
румянцем во всю щёку.
А потом заболел брат. Он долго лежал в больнице, с ним в больнице была бабушка. Мне стало совсем грустно, приходилось сидеть одной или с соседкой. После болезни у брата, как осложнение, отнялись ноги. Мы в тот год уезжали из Североуральска. Брата везли лежачего.
Отца перевели в небольшой городок около Свердловска. С этим городом будет связана вся моя дальнейшая жизнь.