Мне поручили выступить с докладом на общеинститутском комсомольском собрании. Кажется, нужно было отчитаться о состоянии дел на факультете. В моем случае - факультете иностранных языков. Все эти доклады о состоянии, призывы быть готовыми, проявить активность вызывали откровенную апатию. У меня были другие насущные проблемы, которые ни собрание, ни институт не интересовали - жизнь в общежитии не была ни спокойной, ни сытной. Актовый зал главного корпуса на улице Бабушкина медленно заполнялся. Я нашел себе место в среднем ряду, возле прохода. Рядом шумно бухнулся в кресло Александр Киреев - Саня, студент китайского отделения, курсом старше. Перекинулись парой слов. Коснулись темы собрания.
- Представляешь, - говорю, - Семен Кульгавцев поручил мне сделать доклад, а я ничего не подготовил - желания нет, да и говорить-то, в принципе, не о чем.
Саня хмыкнул:
- Есть о чем, просто с трибуны сказать никто не рискует.
- Почему, - говорю - я б рискнул.
- Не думаю.
Мы поспорили. Саня сел сочинять текст. Поскрипел пером, попыхтел. Минут через семь-восемь доклад был готов. Критически оглядев свое творение, он сделал пару поправок и протянул его мне. Я прочел.
- Страшновато, - говорю, - а если за это попрут и не только из комсомола?
- Я ж говорил - не прочтешь.
Другого текста всё равно не было, а долго размышлять я не привык. Попросил у кого-то очки для солидности, одолжил носовой платок, из дипломата достал папку с лекциями по страноведению, вложил листок с докладом и стал ждать своей очереди. Вызвали. Водрузившись на трибуну, нацепил очки, посмотрел на президиум: в центре сидел секретарь комитета комсомола института, рыжий паренек. Тот ободряюще кивнул мне, мол, давай. Я достал Киреевское послание и начал с патетического "Товарищи!" Поначалу речь звучала неуверенно. Спотыкаясь и запинаясь на каждом слове, я все еще оглядывался на комсомольское начальство, затем меня понесло. Зал притих. А с трибуны, в адрес комитета комсомола, неслось "доколе, разгильдяйство, очковтирательство, лизоблюды..." - Саня постарался максимально использовать выделенную квоту на критику. Удивительно, но меня не четвертовали. Доклад позволили прочесть до конца. На аплодисменты я, конечно, не рассчитывал: на вялых ногах сошел со сцены и двинулся к выходу, время от времени бросая взгляд на кричащих: "Позор! Гнать его из комсомола! Да гнать его из института надо!" Хотелось одного: побыстрее покинуть зал. Вышел за дверь, тут меня нагнал секретарь комитета комсомола в сопровождении нескольких членов президиума. Отдышался и ободряюще похлопал меня по плечу: "Ты... это... молодец! Ты... давай… давай... критикуй! Нужное это... дело!" и... пригласил меня на следующее собрание.
Спор я выиграл. Стоил он мне, правда, дополнительной полпачки сигарет, нервно выкуренной за углом главного корпуса института.