«В недуге том, что тяготит меня
Мой нежный друг –увы! – один повинен.
О, как бы я хотела умереть,
Чтоб бабочкой потом вспорхнуть веселой!
Слетать бы на душистые цветы,
Благоуханье сладкое впивая,
И опуститься на его плечо…»
А.Ахматова.
перевод из классической корейской поэзии
Потрясающей Яночке Мясниковой и её изумительной скрипке.
Я плачу который день. Я который день не выхожу из дома и плачу. Если не плачу, то сижу, раскачиваясь на стуле, обняв себя руками. Курю, глядя в одну точку, и на каждый звонок телефона дергаюсь. И каждый раз, посмотрев на высветившийся номер, не беру трубку. Не она. Не она. Не она.
Плачу. Не стыдно.
Господи, прошу, кричу шепотом, пусть придет кто-нибудь!!! Ну, не кто попало, а тот, кто поймет меня...
Время остановилось. То темно за окном, то светло. А время остановилось. Сколько дней прошло? Не знаю. Время кончилось. Его не существует. Боль внутри меня тягучая-протяжная... сижу–раскачиваюсь.
И вдруг звонок в дверь.
Как старик, встаю медленно и, шаркая ногами, бреду к двери. Это не она, она всегда открывала дверь своим ключом. Но где-то в подсознании теплится: а вдруг...
На пороге стоит Марьянка.
Марьянка друг. Она улыбается. На щеках ямочки. В руках футляр со скрипкой. Я делаю шаг навстречу, прижимаю их к себе – и Мярьяну, и футляр, и в нём дивную живую скрипку, и всхлипываю.
– Что ты? Что ты? – она отстраняется, смотрит на меня снизу вверх. –Мррр?
Это Марьянка. Это наш с ней пароль на все случаи жизни. Он может означать всё что угодно, от «тебе плохо?» до «как здорово, давай выпьем!»
–Мррр…
Я тяну ее в комнату, улыбаясь мучительно сквозь слезы и говорю:
– Попросил Боженьку: «Пошли мне того, кто поймет меня...» И ты пришла. Спасибо Боженьке...
Я не кликуша. Нет. Но почему-то вселенная откликается на этот позывной: «Боженька, пошли мне не то что хочу, а то что мне нужно».
Мне нужна Марьяна. Я это теперь точно понял.
Марьянка сочувствующе, пытливо смотрит на меня.Улыбается. На ее щеках появляются ямочки. Как я люблю Марьянку. Я обожаю Марьянку. И её эти ямочки обожаю, и всю её такую понимающую и настоящую.
– Я как чувствовала,– достает бутылку мартини из глубокого кармана куртки.
– Ты – золото! – кричу я, ощущая, как боль отступает. И, поверьте мне, дело не в мартини.
Мы наспех накрываем на стол. Открыв футляр, Марьянка выуживает из него сначала скрипку, потом, из бокового кармана для нот, кулек конфет и сырную нарезку.
Я бестолково открываю дверцы шкафов, пытаясь хоть что-то найти съедобное. Нахожу несъедобные разномастные бокалы – один коньячный, другой для шампанского. А и пофиг.
Мы садимся на табуретки, друг напротив друга.
Я наливаю.
– Рассказывай! –Марьянка снова улыбается.
Я, против воли, всхлипываю. Губы дрожат.
– Ну-ну... большой мальчик. Съешь конфетку.
Улыбаясь сквозь слезы, беру конфету.
– Сыграй?
Она пригубливает мартини и легко, с удовольствием берет скрипочку. У Марьяны прима.
– Что хочешь?
– Сыграй истерику...
Она прилаживает «фомовский» мостик, берет трость смычка и на секунду замирает, прислушиваясь к чему-то там внутри себя. Кисть руки опускается, резко взмывает вверх, смычок отплясывая нервную тарантеллу. Звуки сменяются, прыгая от высокого к низкому.
Да. Она сыграла истерику. Что-то невообразимое. Спокойное и в то же время резкое. От тихого легато переходя на стаккато. Словно пламя огня пронизывает меня. Этак снизу вверх. Даже заштормило.
Она опускает смычок. Вопросительно смотрит на меня.
– Сыграй мне свое отношение ко мне, –слезы высохли. Я успокоился. Мне почти весело. Мне почти и смешно.
– Не боишься?
Марьяна снова замирает, подняв смычок. Затем опускает его, зажав в кулаке, и играет пиццикато. Ну да. Я как будто вижу себя со стороны: взъерошенный, тощий, долговязый. Нервный. Но Марьянка ко мне снисходительна. Звуки падают глухими капельками.
– А можешь сыграть любовь?..
Она ненадолго задумывается.
– Я сыграю твою.
Поднимает руки. Скрипка легко и чутко отзывается...
Меня оглушает пронзительность боли. Красный ветер застит глаза. От боли перехватывает дыхание. И снова слезы. А я не стесняюсь. Они, как масло, смягчают мое сердце. Да, да, да... какая такая сила заставляет меня положить руку на грудь, чтобы сердце, моё бедное сердце не выскочило, разбив ребра и разрывая волокна мышц…
Я прихожу к нему раз в неделю. Чаще не получается. Он встречает меня, по-собачьи смотрит опухшими воспаленными глазами, утыкается мне в плечо. Я делаю вид, что ничего такого особенного не происходит.
Достаю мартини. Наблюдаю, как он ищет закуску, которой нет, выставляет разномастные бокалы. Говорю ни о чем. Погода, говорю, нынче хороша удивительно. Небо такое глубокое…
И он обязательно просит меня сыграть. И обязательно плачет.
Сегодня что-то пошло не так. Сначала он попросил сыграть истерику, потом мое отношение к нему, а потом любовь.
Что можно сыграть в ответ на такую просьбу? Я играю Фолию Корелли. Очень люблю её. Вот где образ непобедимой любви, неудержимо движущейся вперед, вопреки всем препятствиям. Мне не хочется думать о том, что Арканджелло предпочитал проводить время со своим другом, а не с флорентийскими дамами. Когда я играю, мне видится, как он стоит у окна, в коричневой куртке, белый шейный платок мягко обвивает шею, кальцони облегают бедра, темные локоны обрамляют бесстрастное спокойное лицо. Он смотрит на оливы, растущие на пологом склоне, стекающем от террасы. И внутри него рождается музыка переполняющей любви… Как пафосно писали потом критики: «В скрипичном искусстве стиль, сочетавший глубокую жизненную содержательность музыки с гармоничным совершенством формы, итальянскую эмоциональность – с полным господством разумного, логического начала».
Я играю folia. Музыка растекается по комнате, заполняя всё её пространство, с каждым вздохом проникает в легкие, кровь, мышцы… Музыка довлеет надо всем и заполняет все. Выплескивается с каждым выдохом нестерпимой печалью.
Я знаю, как ему больно. Он закрылся в своей боли, как в раковине, и не хочет принимать истину. Он убедил себя, что Славка ушла. Бросила его. Его любовь оказалась бессильной против болезни. Стремительный уход её из жизни он воспринял как предательство. И как же ему помочь? Я могу приходить и играть на скрипке. Улыбаться. Но ничто не может заставить поверить в беспощадную истину. Ему легче думать так.
ОНА ЖИВА! Она просто ушла, и теперь счастлива с другим.
Марьянка играет. Играет. Музыка болезненно-прекрасна.
Как жизнь.
картинка из интернета. спасибо автору.