Ушло ли время одержимых?

               
          Писатель Игорь Гамаюнов написал  роман « Щит героя», поставив первым  эпиграфом к нему две строчки из стихотворения Николая Гумилева « Одержимый»: Луна плывет, как круглый щит, давно убитого героя» и этим эпиграфом задал нам загадку. Герой в стихотворении  давно убит, но щит его, посредством эпитета  передан современному герою романа. Но щит - щиту рознь. И вот на первый, самый видимый план выходит  общее свойство характера героев: они оба одержимые. Если с некоторыми допущениями, так понимать главного героя романа « Щит героя» Влада Степницкого, то многое становится упорядоченным и целесообразным, потому что роман  - это произведение писателя, выстроенное по одной ему известной конструкции, где за сказанным таится много недосказанного и  о чем можно только догадываться. Вот он Влад Степницкий, известный журналист издательства « Писатель и жизнь», бывший судебный очеркист, не забывший головокружительного праздника своих побед,  вала читательских откликов, одержимости своей, заставлявшей любить редакционную жизнь временами больше жизни семейной. История его жизни  дана в   личных воспоминаниях,  освещенных  солнцем тридцатилетней любви к жене Елене, любви к дочери Ксении и любви к своей профессии, которая, может быть, и не состоялась бы так успешно, если бы первые две любви  не были так крепки и  надежны. И вот  теперь произошло непредвиденное: «Тесно ему стало в этой жизни. Тесно  и душно». С первых же строк романа у нас  появился вопрос: почему журналисту Владу Степницкому стало тесно и душно в жизни. События  в его жизни по воле автора стали происходить как бы случайно. Случайная поездка, случайная попутчица, случайный ливень и ночь на террасе  с незнакомой почти девушкой.   Влад Степницкий  и  сам так думает. Не случилось бы этого, не было бы того, что произошло потом. Но события в романе  так крепко связаны, что нить его неразрывна;  даже в тех местах, где мысль автора уходит далеко за пределы повествования, внимание читателя не ослабевает, он ждет: что там будет впереди?  И в самых же начальных, словно первых тяжелых каплях дождя, словах звучит удушливая, никому не подвластная тоска о прошедшем времени. Было ли хорошим это время? Но если время было хорошим, то зачем случились изменения, которые привели к катастрофе. Как понять эту катастрофу? С кем  она произошла? Ощущал  ли Влад Степницкий  для себя так явно эту катастрофу, как она отразилась на  его друзьях, на  героях его очерков? Как глубоко проникла она в сознание всего общества, всей страны, в которой он жил. Совершенно явно, без тени сомнения для Степницкого , события, произошедшие в эти годы,  направили под уклон не только экономику огромной страны, которая  оказалась  источенной какими-то жучками; на глазах его   характер бывшего советского человека стал неукротимо съеживаться в невидимую точку, грозя взорваться из нее невиданной силы  взрывом. Но ожидаемого взрыва не произошло, журналист  Степницкий  увидел обратное:   в политике наступил штиль,  а вместо взрыва произошла аннигиляция, исчезновение крепких прежде устоев и устремлений.  В стране, попавшей в « черную дыру», наступил хаос, которому не виделось конца.  И теперь, кто, как не он, взывающий к правде журналист  Степницкий должен бы дать ответ привыкшему верить напечатанному в газетах, жаждущему правды читателю?  Его профессия журналиста обладала скрытой в ней как пружиной тайной.  Он не написал бы ни одной строчки, если бы не был до конца уверен в правоте своих убеждений, своих вердиктов, без которых его статьи и очерки не имели бы такого отклика  читающих.  Давно он уловил пьянящую обратную связь с читателем, с первых же своих очерков, зная, что камертоном этой связи является правда отображения события и старался сохранять эту высокую ноту в каждой своей статье.   Он понимал, что теперь, как никогда, дорого каждое слово, и в каждом его  слове может таиться западня.   
Очень скоро людям, подобным Степницкому  стало ясно, что штиль и  падение в обществе наступили  после того, как Горбачев совершил преступление, приведшее к  изменению прежних  смыслов. Многие слова из  его очерков, которые были ключевыми  и призывали к исключению из жизни общества нарушений законов и даже статей Конституции, теперь оказывались неуместными, теряли свой первоначальный смысл. Эта наступившая   «катастрофа смыслов»  обеспечивала процветание криминального капитализма, порождая  низменные инстинкты у тех, кто еще совсем недавно жил от зарплаты до зарплаты, но волею случая неожиданно оказался владельцем собственности.    В стране появились криминальные люди, которым стало  стыдно не быть олигархами и, как все олигархи  в мире,  они стали требовать обслуживания их интересов интеллектуальными людьми общества. Образовался  порог, о который пришлось запнуться каждому интеллектуалу, а  популярному  журналисту Владу Степницкому , работающему в известной газете, в особенности. Первое удушение пишущих журналистов не заставило себя долго ждать: в редакции газеты « Писатель и жизнь» исчезли деньги для оплаты гонораров.  Структура власти еще прежняя, еще всесилен главный редактор, но дверца сейфа, где находятся деньги редакции, и которые ждут в приемной написавшие по заданию редакции статьи журналисты, открывается только для сына гл. редактора. Это удушение не выплатой заработной платы никто никогда не забудет. Второе удушение пишущего журналиста наступило вслед за первым: кем теперь быть в своей профессии?  Те широкие, почти необъятные просторы правоты и правды, которые существовали, хотя в Советском Союзе было четкое представление о том, какой материал может быть опубликован и который никогда не может быть опубликован,  теперь изменились и вектор свободы печати начал двигаться в очень тесной близости от вектора финансовой власти. Влад Степницкий понимал, что не малую роль в изменениях общественного климата сыграли и его очень острые статьи, по которым  не раз проводились административные и судебные разбирательства, конечно и он был причастен к «завариванию каши с реформами».  Все последующие события в романе, так или иначе, ставят перед Степницким и его коллегами  извечный пушкинский вопрос « Куда ж нам плыть?» Выступать с протестом  к наступившей власти, которая решительно отвергла  идеологическое бремя, побросав свои партбилеты в урны. Но критическая мысль, на которой и держалась вся журналистика,  на глазах теряла свои привычные опоры.  Да и  Степницкий не мог в один миг переменить свое отношение к стране, которую он любил,  и которую  покидать не собирался.  Пойти «по пути во власть», как сделали многие из его знакомых, но в этом вопросе он видел горькую  истину:  обществу  никакой особенной сознательности не требуется.  Остается только обеспечивать эффективность наступившей власти и отыскивать способы по улучшению жизни в России.  Но он видел, как  получив власть и ощутив  себя в море политики,  люди  теряли  свою прежнюю компетенцию. Оказавшись на перевале двух эпох и перебрав эти предполагаемые пути,  журналист, непрестанно стремившийся в своих честных публикациях к правде, мог бы выбрать себе путь философского созерцания и  обеспечивать наступление нового мира, против которого  было направлено его острое перо в эпоху  социализма. Теперь его не покидало чувство, что он попал в зазор;  ему предстояло жить и работать без представительства и вопросы ему придется поднимать  больше в сфере нравственной, нежели юридической.
Когда в стране наступило время свободы, нашему герою предстояло  узнать, насколько он свободен. Да, речь идет о свободе. Но для журналиста вопрос свободы упирается в вопрос цензуры. Сможет ли он, видя, как  изменяется психика человека, ставшего владельцем собственности, описать в подробностях это  озверение с той целью, чтобы это событие можно было разбирать, оценивать, делать выводы и принимать какое-то решение, оставаясь, как  и прежде,  на службе того, кто прессой владеет.  При этом пресса не должна  распространять  «свободное мнение»,  она должна его  создавать. « «Мы живём в самое негармоничное время, когда  эта дисгармония прикрывается новым изощрённым враньём..»- он был уверен в этом, как уверен, был в том, чтобы честные люди в стране и в политике все же оставались. Пусть в небольшом количестве, но всё - же они быть должны и свободное мнение кто-то должен создавать.
Степницкий не только так думал, но и говорил не скрывая: « Я уверен, России нужна последняя революция — революция менталитета.  А то ведь что происходит — министерские чиновники, скупая акции сельских предприятий,  делят провинциальную Россию на  личные вотчины!.. Народ  же, как водится, безмолствует, упиваясь состоянием жертвы... Нет, жертвой я быть не хочу». Уж кто-кто, а Влад Степницкий не хотел быть жертвой пришедшего времени. Он не был к этому готов.      «Жизнь в мире фикций... Жизнь в режиме безостановочного вранья...  Когда была жива империя, этот способ бытия продлевал ей жизнь. Прятал под густым слоем имиджевых красок признаки наступающей дряхлости. Но от гибели не спас. Хотя неуклюжая правда подлинной жизни со всеми её уродствами уже проступала сквозь имперский макияж. Помпезные съезды руководящей партии были не в силах обеспечить едой, жильём и приличной одеждой уставший от пустых призывов народ, и империя рухнула. Сейчас то, что ещё от неё осталось, повторяет её судьбу. Лживый теле-макияж  осыпается, но доброхоты вранья не жалеют сил».
      Так  думал про  нынешнюю жизнь журналист Степницкий, мучившийся бессонницей. Герой наступившего времени, наследуя то же социальное пространство, предстал перед нами во всей своей открытости, «ощущавший, как  с  каждым днём то, что происходит вокруг, словно бы размывает  твёрдый остов его бытия, его уверенность в необходимости своего присутствия в этом нелепом мире».  Влад говорил своему другу ... Представь себе «Чёрный квадрат» Малевича. Представил? А теперь вообрази, что чёрную краску как бы размыло, и образовался серый квадрат. Вот это — моё состояние. Серый тупик. …..Ты ещё жив, но двигаться уже не можешь. Ты увяз в серой дымке. В ней растворились твоя воля, твоя способность принимать решения, твоё ощущение перспективы».  Вот что произошло со Степницким:  его горизонт заволокло. Теперь Влад Степницкий, словно витязь на распутье, должен  был выбрать: «или размеренную жизнь с пасторальными очерками «о людях хороших», с ласковым досугом по выходным в  семейном кругу, или профессиональный риск, когда ты «у бездны на краю» и ощущаешь себя, пусть — наивным, пусть — смешным, но готовым на всё  Воином  Правды... Именно так: не жертвой обстоятельств, а Воином, пусть даже — поверженным, но не сдавшимся». И вот здесь, на распутье  обрушилась  на журналиста Степницкого,  летняя  гроза, а следом за ней настигла его нечаянная любовь.   «Новая гроза - с канонадой грома, полыхающими молниями и ураганным ветром - настигла их…, сразу стало темно, было видно, как беснуется ветер - то обрушивая на дорогу полотнища косых струй, то скручивая их жгутом и с грохотом роняя на крыши автомобилей». И в тон этой грозе слова его нечаянной любви Насти: « Ты мой герой, да? Только мой? Ты со мной навсегда?» И они поверили друг другу.
В разговоре с Ивантеевым, о котором Степницкий  собирался написать свою статью, он говорил, что  «нужна — правда  о том, что вы там, в своей вотчине, безраздельный хозяйчик. К тому же - совершенно безответственный. И чем больше Влад  говорил, распаляясь, тем спокойнее и улыбчивее становилось лицо Ивантеева». Друг его Вольский  предупреждал: - «мозги Ивантеевых устроены просто: ты ему досадишь своими публикациями, он в ответ  выдавит тебя из газеты, став ее владельцем, потому  что общая ситуация потворствует  типам  вроде Ивантеева; они оказываются у власти, повелевая ближними и дальними, управляя не только одним каким-нибудь  фермерским хозяйством, а целым регионом,  и даже, всей страной. В этой наступившей железной схеме, для сохранения собственной его жизни друг советует Владу уехать: « у меня друзья в Мюнхене, хотя бы туда». Но почему Степницкий должен жить именно так? Почему ему предлагают покинуть свою родную страну? Он должен принять свой собственный выбор, который бы соответствовал его воле. Пространство, которое он унаследовал, осталось прежним и он, Влад Степницкий  владел этим пространством все прошедшие годы и теперь он чувствовал себя в определенном пункте своего путешествия  в этом родном  ему пространстве.
Но если я вступаю в дикий спор / Со звёздами в часы ночных видений, / Не стану я пред ложью на колени... 
 С ним была его наполненная жизнь, которую он считал своим достижением, его  жена Елена,  необыкновенная, редкая, удивительная  женщина. Ведь именно  жене его Елене приснился сон про очистительную воду, который   она рассказала своему мужу.  Да не просто так рассказала, а словно заслон предупредительный выставила, ограждение своей жизни совершила, умирание любви предупредила.     «Да, конечно, …Елена заботилась и о себе тоже, потому что рядом с пребывающим в сердечных муках мужем извелась бы и она... Или так устала от дёрганой  жизни Влада, что готова отпустить его на все четыре стороны?..  Но нет же, нет, она, может быть, и устала, но  вряд ли готова с ним расстаться, иначе не была бы так пристально внимательна ко всем переменам его душевных состояний..»    Может быть Степницкий  совсем не понимал свою жену? « Тут  Степницкий  обречённо усмехался, уже зная, куда приведёт его этот  поворот мысли: к тупиковому вопросу – а властен ли человек над своей судьбой.  Ведь даже тогда, когда человеку  кажется, будто он совершает революцию в собственной жизни  и  в своём окружении, не есть ли это просто один из этапов его естественного развития.    Так, может быть, правы те, кто в старину говорили, будто судьбы пишутся на небесах? А на земле лишь воплощаются в драматических  сюжетах….  И нет  никакой жертвенности, а есть только  самообман, которым,  как щитом,  отгораживаются от жизни.    Писатель Игорь Гамаюнов в своем романе  выстраивает  встречи  своего героя  с  коллегами по работе,  останавливает на его пути совершенно   незнакомых людей,  рождает  события, которые вчера еще и не приснились бы ему.  Журналист всегда   поглощён новым сюжетом, каждая новая статья и газетные  расследования для него опасное приключение, т.к. журналистам за отображение в газете правды стали мстить.   Степницкий уже стал видеть себя Воином,  персонажем из школьных своих рисунков: то Спартаком, то Дон Кихотом.  «Да, нелепый персонаж, соглашался Влад с гипотетическим оппонентом, чья вообразившаяся физиономия напоминала  Евгения Вольского с его скептической, утопленной в усах, усмешкой. Но, уважаемый Евгений Николаевич,  и восьмидесятилетний Семён-Потапыч, старик из Настиной деревни Цаплино, передавший мне «разоблачительную тетрадь»,  и профессор Северьянов, утверждающий, будто наши российские беды от того, что живём не по Гегелю, они ведь те самые Дон Кихоты. И все, кто кажутся нам героями (или – юродивыми, вроде  пророка Глагольного, рассеивающего  в наклейках цитаты из своих  откровений), живут так, как живут, потому что по - иному  не могут?!   Самому же Степницкому казалось, что он забрел в какие-то дебри. «И трижды обещанный   режиссёру Климко сценарий про  жертвенность   завис. Ни сама жертва, ни тот, кто оказывается вопреки всему победителем обстоятельств, то-есть  анти-жертвой (или даже – героем!), отнюдь не всегда осознают, что именно произошло. Их поступки чаще   инстинктивны,  не связаны  с осмысленным выбором…». Стаса Степницкого  перед осмысленным выбором  поставила Настя, его нечаянная любовь, которая давно уже поняла, что рождение дочери Ксении было для него ошеломительным счастьем.  Счастьем, которое подарила ему Елена. И как в замедленной съемке, как в полусне он видит  крошечные ноги, которые  мелькают в хаотическом движении. Он видит  танец свободы и слышит голос освобождения:
      -Я хотела .. прийти к вам домой со свёртком, распеленать его на столе, показать, как  мой сын похож на вас…  Но  однажды поняла, кто для вас Елена… Она не только жена… Она часть вашей души… И я отказалась от своей затеи… А тут вы сами пришли. Смотрите же, какое получилось чудо!..
И в  этот миг  он верит  -  снова, как в детстве, верит!  -  в неизбежное,  бесконечное,  неостановимое  обновление жизни. В другую жизнь, в сообщество любящих, в котором жена его Елена, силой своего присутствия подготовила неотвратимость невероятного,  обеспечила, казалось бы, невыполнимые обещания и не позволило неведомому пройти мимо..
Галина Бельская     19. 09. 2015.