Дорогой читатель!
Когда-то в день рождение своего брата я подарила ему сказки братьев Гримм и написала небольшое письмо. Я хочу показать тебе обращение написанное ему в этом году. Мое письмо будет посвящено нейробиологии, театру и любви.
Я всегда хотела стать писателем. Этаким громких автором бестселлеров, имя которого будут узнавать на каждом шагу. Имя которого останется на века. Но «...все мы, биологические машины в детерминированной Вселенной, тем не менее ощущаем себя целостными сознательными субъектами, которые действуют в соответствии с собственными целями и свободно принимают решения.» Как так?! Неужели моя личность, мое особенно «Я» ничего не значит? Неужели нет смысла у самой жизни?! Ты конечно же можешь мне сказать, как говорит папа «смысл жизни в самой жизни» О, дорогой мой человек, это далеко не так! «Мы рады, что наши тела работают без сбоев, поскольку обслуживаются автоматическими системами, которые подчиняются детерминистическим законам. К счастью, мы не должны осознанно переваривать пищу, заставлять сердце биться, а легкие - насыщать кровь кислородом. Тем не менее нам не нравится думать, что наши мысли и поступки бессознательны и подчиняются ряду предопределенных законов.» Что есть идеи и устремления, которые мы переживаем день ото дня? Наши привязанности, порывы и сдерживающие факторы? «То «Я», которым вы так гордитесь, - это история, сотканная вашим модулем интерпретации (находящимся в левом полушарии мозга), для того чтобы объяснить столько всего в вашем поведении, сколько он может учесть (остальное им отвергается либо рационализируется).» Хорошо, допустим, но все это химия и биология, скажешь ты. Что мы «биологическая машина» еще можно принять. Но машина работает по жестко установленному алгоритму. Даже если в ней присутствует программа обучения и интерпретации, как показывает практика, машина остается машиной. Человечество грезит и продолжает идти семимильными шагами к стремлению создать человека не из кожи и костей (несмотря на активное изучение и освоение способов продления жизни для сохранения физической плотской оболочки + мы достигли клонирования), а из железа и металла! Что за мания одушевить не одушевленное? Может дело в мысли? Может дело доказать себе, что раз «я мыслю, следовательно, существую»? В этом все дело? Но Бертран Рассел указал на то, что принцип когито «я мыслю, следовательно, существую» в действительности некорректен: истинна «я мыслю» предполагает лишь существование мышления, как истина «я пишу» подразумевает лишь существование текста. Постулировать, что «Я» осуществляет мышление/письмо – значит голословно утверждать то, на чем прокололся Декарт! «Наш мозг создал нейронные сети, которые позволяют нам благополучно развиваться в социальном контексте. Даже младенцами мы выносим суждения, делаем выбор и основываем свое поведение на действиях других. Людям, которые нам мешают, мы предпочитаем тех, кто готов нам помогать или хотя бы не вредит. Мы понимаем, когда другому нужна помощь, и охотно помогаем из альтруистических побуждений. Наша обширная система зеркальных нейронов дает нам возможность понимать намерения и эмоции других людей, а модуль интерпретации на основании этой информации создает о них теории. Тот же модуль мы используем, чтобы сочинять историю о самих себе.» Мысль отпадает. Тогда может быть философия? Это углубленное познание в бездну чего-то самого темного и невозвратного? Австрийский философ и логик Витгенштейн бы тебе на это сказал, что «мир есть все то, что имеет место»: мир не что иное, как огромная масса данных, логических дискретных фактов, не имеющих имманентной связи друг с другом. То есть «если я существую, то ничто не существует вне меня, но если что-то существует вне меня, то я не существую»! Мы нуждаемся в иллюзии. В иллюзии жизни. Смысла жизни. Судьбы. «Придуманная судьба – это вовсе не судьба». А столь заезженная попсовая цитата Шекспира «Вся жизнь – театр» переосмысливается под совсем другим углом. Жизнь «это обман, или совершенно мошенничество, или лукавство, в котором обманщик более честен, чем его визави, а обманутый более мудр, чем разглядевшим подвох». Согласно Горгию, «не обстоит ли дело так что истинна (жизнь) наилучшим или даже единственно возможным образом может быть вызвана в вымысле, то есть посредством лжи и неправды?» Все это показывает нам театр, он показывает нашу настоящую жизнь через знания поданных на блюде для бушующей толпы. Выражение «хлеба и зрелищ» напрашивается само собой. А раз жизнь театр, то какой жанр? Мелодрама? Но «мелодрама – это фортификационное сооружение, возведенное с целью защиты от деяний, разворачивающихся в реальности. Создаваемый мелодрамой привес эмоций и действий обезоруживает внешнее по отношению к пьесе угрожающее вторжению реальности» парировал бы Шмитт. Нет. Точно не мелодрама. Трагедия. Вся жизнь, сама жизнь – это трагедия от самого первого и до последнего акта. «Сердцевина трагического действа, источник подлинного трагизма – это нечто не подлежащее отмене, нечто окончательное, и ни один смертный не может его придумать, как ни один гений не может создать его из ничего». Боюсь за примером далеко ходить не нужно. Последние новости тому пример. Ибо «создать подлинную трагедию из собственных прихотливых размышлений не может даже «несравненное величие» Шекспира. Подлинная трагедия находит свой источник в реальности или, если определить реальность в, возможно, более подходящих экзистенциональных терминах, в фактичности, которая в виде неоспоримой и неуклонной силы выступает на нас». «В «Прометее прикованном» Эсхила, - а образ Прометея, разрывающего путы, был помещен на фронтиспис первого издания «Рождения трагедии из духа музыки», - когда пленному титану задается вопрос о том, что он дал людям, помимо огня и технологии, он отвечает, что дал им в способности иметь слепую надежду способ избегать знания о своей обреченности – раз вы постигли суть вещей, приникли в сердцевину темноты, зачем что-то делать?» Что дает нам это знание? Ведь это знание (заменим на мысль) убивает в тебе действие, «если мысль убивает действие, то действие не должно быть ведомо мыслью»! Так что тогда нам остается?! Любить. Как бы парадоксально это не звучало, но нам остается только любить. «Как Гегель пишет где-то в примечаниях, любовь – это самое чудовищное противоречие. Оно отвергает понимание. Любить – значит давать то, что не имеешь, и получить то, над чем нет власти у дающего. Любить – значит свободно отказываться от своей строптивости, в которой и заключается самость, и жить, сохраняя верность утверждении. Обязательств, которое при первом же знакомстве с предательством может рассеяться, как утренний туман. Быть или не быть – в этом ли вопрос? Возможно, нет. Возможно, любовь - это отрицания бытия моей эгоистичной самости, привязавшей себя к ничтожности, маленькими пустяками в надежде получить обратно нечто такое, что превышает мою власть, мою способность, мой своевольный контроль, даже мою предельность. Любовь – это признание мощи бессилия, разрезающего бинарную оппозицию бытия и небытия».
«Об остальном – молчание».
2018.