Удольский сидел в кафе в ожидании заказа, и нервно желал покурить. Не хотелось надевать куртку, но на улице было холодно. Smoking-room была закрыта, о чем ему поведал грустный официант, который тоже, видимо, мечтал о перекуре. Заказ был трудоемкий, и ждать его еще надо было… Надо было ждать, в общем. Он отхлебнул пиво из бокала, и поднялся. Желание никотина оказалось сильнее. Протянул гардеробщице номерок, оделся, и, не застегиваясь, вышел на крыльцо. Из тепла, ему было сначала не холодно, и он не торопясь затянулся горьким дымом, ощущая, как легчает внутри и напряжение спадает. И работа, и предстоящая премьера отошли на второй план, и уже спокойно он думал и о предстоящей сдаче спектакля, и о банковском кредите: «Отдадим же мы его, в конце концов».
Холод становился ощутимым. Он запахнул куртку и, докуривая, увидел, как прохожий с тротуара свернул и направился к нему, нерешительно ссутулившись, и остановился, не дойдя трех шагов, и замер, и спросил негромко:
– Алексей?
Удольский всмотрелся в лицо подошедшего, и теплая волна приязни прихлынула к сердцу. Он широко шагнул навстречу, развел руки для объятия:
– Денис! Денис! Денис! – и обнял, и прижал к себе, невысокого, щуплого, и всем телом почувствовал, как того бьет крупная дрожь. – Дениска! Дорогой! Как же я рад! А я тут перекусить зашел между репетициями. В нашем буфете, сам знаешь, одни бутерброды да пирожки… составишь компанию?
И, заметив сомнение в глазах знакомого, решительно, приобняв за плечи, повел того в теплое фойе.
У гардеробной он сдал куртку и повернулся к Денису. Денис снял свою, когда-то предмет зависти всех театральных, а теперь потёртую, с потрескавшейся местами кожей, и шапку, такую же кожаную и такую же сильно потертую. Получив номерок, неловко спрятал его в карман брюк. Одернул и без того длинный, растянутый, крупной вязки, свитер. Провел ладонью по обритой голове. Исловно только теперь Удольский увидел ссадину на носу, и ощутил кисло-горький тяжелый запах, какой бывает, когда человек долго не моется и находится в прокуренном помещении. Лицо его было серым и сморщенным, как печёное яблоко, аккуратная седая бородка сливалась по цвету с кожей, от чего оно казалось неестественно вытянутым.
Прошли в зал. Грустный официант подошел немедля к их столику и, брезгливо глянув на нового посетителя, тут же переместился поближе к Удольскому.
– Что желаете? – вежливо посмотрел на Дениса.
– Спасибо, ничего. Я с товарищем поговорить…
– Да брось! Позволь, угощу тебя! – Удольский всегда тепло, с любовью относился к Денису, ещё с тех времен, когда сам молодым выпускником пришел в театр. А Денис был в самой силе своей актерской работы. – Чего тебе? Что побыстрее?! Селедочки, картошечки отварной и пива ноль пять. Да?
– Не хочу… – выдержал хорошую паузу, Удольский замер от предвкушения того, что услышит дальше и они хором вместе закончили, – огорчить вас отказом.
Расхохотались.
– Всё? – Удольский утвердительно кивнул, и официант уплыл в направлении пива, сельди и отварной картошечки.
– Как ты?
Денис помолчал. Посмотрел на бокал Удольского, сглотнул.
– Да ты в курсе, наверное. Я же из ТЮЗа уволился. По собственному желанию. Директора, – четко выговаривая слова, не без язвительности сказал.
– Да-а… – протянул Удольский, знающий истинное положение вещей.
– Никому, понимаешь, не нравится, когда ему говорят правду в глаза… – и снова долго посмотрел на бокал пива Удольского.
Тот неловко поёрзал. Предложить свой бокал не решался, а пить одному было неловко.
– Так ты сейчас где? Как?
– На пенсии. – Денис отвел глаза и стал смотреть в окно.
Повисла пауза, во время которой Удольский лихорадочно думал: что? что можно сделать для Дениса? Такого талантливого, и такого неустойчивого к слабостям человеческим.
На счастье, вернулся официант. Он поставил перед Денисом салатницу с ломтиками филе селедки, листиками петрушки, кольцами лука, лимонной долькой, хитро закрученной в ракушку и потный бокал темного пива.
Удольский с облегчением поднял свой наполовину пустой, и потянулся к Денису.
– За встречу!
Тот спокойно, не торопясь, словно оттягивая момент, поднял свой бокал, зачем-то посмотрел на свет, деликатно чиркнул по бокалу Удольского, сделал большой глоток.
– За встречу, – и, поставив бокал на стол, подцепив кусочек сельди вилкой, вкусно съел его.
Удольский наблюдал с удовольствием, как посветлело лицо Дениса. Как будто бы разгладились, исчезли крупные морщины;ожили, заулыбались глаза.
Дэн откинулся на спинку стула. Ему явно полегчало.
– Чем занимаешься?
– Да ничем. Дома. Читаю. Кота воспитываю…
Он неторопливо рассказывал, а Удольский вспоминал, как они познакомились, как Денис выходил на сцену, и по залу пробегало, словно вздох, легкое волнение, и всегда аплодисменты. На премьерах в первом ряду обязательно сидела Яна – его жена с сыном, а на втором – тоже Яна – его любовница. Он выпивал тогда перед спектаклем стопочку, сначала коньячку, для голоса. Позже, когда ему переставали давать главные роли, водочки, а порой и косячок выкуривал…
Позже, после увольнения из Драматического, когда перешёл в ТЮЗ, даже на детские утренники выходил «тепленьким». Об этом Удольский узнал случайно. Собрал тогда своих из труппы, кто помнил и любил ещё за прошлую дружбу. Пошли в гости. Картина предстала удручающая. Кот, собака, грязь, пыль, плесень, бутылки… пьяный Денис, и пьяная же Яна-вторая. Жена на тот момент ушла уже. Навели порядок, купили продуктов, дали денег. Накрыли стол, с чаем и конфетами. Ден, приходя в себя, благодарил со слезами на глазах. А Яна вдруг заверещала. Кто-то из девчонок в порыве рвения выбросил на мусорку, как выяснилось, её кофту. Яну успокаивали, говорили, что принесут новую, недавно купленную на гастролях в Чехии, почти не ношенную… Яна истерила, визжала, убежала копаться в мусоре. Вернулась чумазая, улыбающаяся… оказалось, в кармане кофты была доза…
Официант приплыл с картошкой. Дымящейся, политой топленым маслом, присыпанной зеленью.
Денис непринужденно, деликатно и очень аккуратно отломил вилкой кусочек, съел с наслаждением. Заказ Удольского всё не несли.
Ребята рассказывали, что периодически Денис появлялся где-нибудь в кулуарах, у бутафорских, костюмеров, просил взаймы. Ему давали из прошлой любви, после чего он снова пропадал надолго, и о возвращении денег не могло быть и речи. А никто и не требовал.
– Это у тебя черный оникс? – спросил вдруг, глядя на руку Удольского. На безымянном пальце изящно мерцал некрупный камень в печатке.
– Нет. Черный бриллиант, – осторожно молвил тот, понимая, что его проверяют на финансовую состоятельность. – Жена подарила на годовщину.
Он не хотел рассказывать о долгах за квартиру, взятую в ипотеку, о двух кредитах… о больной тёще, которая нуждалась в дорогостоящем лечении.
Денис легко отвел взгляд, пригубил из бокала и, казалось, подобрался весь, как рысь перед прыжком. В уголках глаз собрались хитрые морщинки. Этакий мужичок-простачек, обдумывающий, как облапошить барина.
– Режиссерствуешь?
– Да... послезавтра первый спектакль сдаю...
– Ты не мог бы мне занять… три тысячи…
– Проблемы?
– Кредит по карте надо закрыть…
– А на что кредит брал? –Удольский внимательно смотрел в глаза Денису, и тот взгляда не отвел.
– Закрыть другой…
Сердце Удольского защемило. Он понимал, что врет. Врет всё. Но странная сила внутри него заставила произнести:
– Хорошо. Возьми.
– Я третьего отдам…
– Отдашь… – эхом повторил Удольский, убирая бумажник.
Денис суетливо теребил в руках купюры, и вдруг они исчезли. Как будто Денис был фокусником. Вот были, и нет.
– А я ведь помню, как ты играл… –Удольский замолчал вдруг, положил ладонь на руку Дениса. – Ты ведь талантище. Талантище! – Я помню, что ты в «Русской почте» вытворял… публика на тебя шла…
Денис смущенно улыбнулся.
– Помнишь, да? Я люблю эту работу…
– С Яной, сыном видишься?
–Н-н-нет… – отхлебнул. Подумал. Допил. – Нет.
– Да. А Яна для тебя имя знаковое, да?
– Да, – улыбнулся. – Я, кстати, в «Русской почте» вот это движение,– он встал, в прыжке поддернул штаны,– у Янки подсмотрел. Она так колготки надевала.
Удольскому стало неловко. С соседних столиков на них глазели посетители.
– Сядь, Денис.
Денис послушно сел на место.
Принесли, наконец, заказ Удольского, но есть ему не хотелось. Он смотрел на Дениса пристально, с улыбкой, волна жалости подступала к горлу, хотелось что-то для него сделать. Помочь, что-ли, как-то. Хоть чем-нибудь…
– Слушай, ты ведь читаешь хорошо. Скоро двадцать третье. Ты подготовь литературную композицию – военные стихи, песни… я по школам позвоню, повыступаешь… договора, то-сё… будет копейка. Не лишняя?
– Нет, – взгляд Дениса изменился. Стал детски-восторженным. – Я… да, я люблю, я хочу читать… я могу… я… дашь мне книги, тексты?..
– Да я тебе готовую композицию дам. И звукоряд есть…
– Пойдем, сейчас?
– Сейчас не могу. Ты завтра приходи?
– Я приду. Приду обязательно…
–Мне пора…– махнул рукой, подзывая официанта. – Рассчитайте нас, и вот это всё упакуйте с собой.
– Спасибо, – Денис встал предупредительно, но Удольский жестом показал ему сесть, и тот снова послушно сел. – Ты посиди ещё, я оплачу все. Это забери, дома поешь. Так до завтра?
– До завтра… спасибо тебе. Ты не представляешь, что это для меня значит. Из какой пропасти ты меня вытаскиваешь… – Денис смотрел сияющими глазами на старого друга с преданностью собаки.
Удольскому вдруг захотелось спросить: «Это из какого спектакля?..»
И уже выйдя из кафе, закуривая на ветру, прикрыв огонек зажигалки ладонями, увидел сквозь прозрачный занавес, как Денис тянется к его бокалу с недопитым пивом.
Домой вернулся поздно, и всё не отпускали его мысли о друге. Вспоминались посиделки-днюхи, капустники. Вспомнился и бенефис Дениса, когда зал аплодировал ему стоя, и цветов некуда было девать, и обе Яны – и супруга, и та, вторая, сидели на своих местах, с восторгом глядя на любимого мужчину.
Жена вышла сонная из спальни, чмокнула теплыми губами в холодную щеку и пробормотала:
– Маринке в гимназию надо пять тысяч сдать…
Удольский на автомате умылся, попил молока прямо из бутылки, и побыстрее лег. И, засыпая, всё думал о том, кому первому позвонить насчет Дениса. Какую программу придумать, чтобы тому интересно было. «Кажется, он Вознесенского любит. Ров*. Это было бы хорошо… Вознесенского… завтра придёт, дам ему книгу…»
Завтра Дэн не пришел.
_______________________________________________
Ров*– поэма Андрея Вознесенского.
Иллюстрация: Светлана Альба