Когда-то давно, целую жизнь назад, была я влюблена в мальчика. Мальчик был хулиганом. Девочкам нравятся хулиганы, обычное дело. Но он носил мне портфель, ждал после уроков, чтобы проводить до дома. На переменах мы бегали целоваться в старую школу, а его друг Славка стоял на шухере, чтобы нас никто не засек. Десятый класс. Учитель НВП, двадцатисемилетний Николай Петрович давал нам ключ от своего кабинета, и мы иногда прогуливали уроки, закрывшись там, и тоже целовались. Николай Петрович нам сочувствовал и создавал условия, презрев все педагогические и нравственные принципы и нарушив всевозможные клятвы.. Кому там дают клятву учителя? Макаренко? Или совести нации Дмитрию Сергеевичу Лихачеву?
Клятвопреступник Николай Петрович даже покупал мне апельсины.. килограмма два как-то вручил ни с того ни с сего. Я удивилась и поблагодарила, но не анализировала, с чего бы это.. Не до того было, хотелось скорее бежать к Митьке, мне без него все время не хватало чего-то, ну и целоваться хотелось всегда, само собой.
Потом мы с Митькой ели эти апельсины и смеялись. Не над Николайпетровичем, а просто от счастья. Счастья вообще было много, все было счастьем. За нами следила вся школа, а заодно два поселка. В одном жила я, в другом Митька. А школа была одна. И все друг друга знали.
Митьку очень любила моя бабушка. Причем у нее к нему был чисто женский интерес, он ей нравился, как мужчина. Бабушке было восемьдесят два, а Митьке семнадцать. Тогда я еще не знала, что в восемьдесят два вполне можно смотреть на мальчика глазами двадцатилетней девчонки. Глаза остаются теми же. И видела бабушка прекрасно. Она до страсти любила смотреть в окно, кто куда пошел. Митька приезжал в школу на автобусе и с автостанции шел учиться пешком, как Ломоносов. С высоты пятого этажа бабуля видела митькины передвижения к знаниям, хотя расстояние от нашего дома до тропинки, по которой он перемещался, было больше километра через парк и стадион.
"Митька приехал!,- оповещала меня бабушка, я хватала портфель и бежала в школу. Митька приехал. Он сидел на подоконнике в вестибюле первого этажа и ждал, когда я приду, чтобы успеть перед уроками забежать в старую школу. И у него были пронзительно синие глаза.
Больше всех волновались учителя. На них была ответственность. Перед родителями и РайОНО. Смекнув, что дружба наша с Митькой всерьез и, возможно, надолго, и изо всех сил стараясь сохранить тактичность наряду с бдительностью, они решили извлечь из сложившейся ситуации хоть какую-то пользу. Хоть шерсти клок. Поэтому я была вызвана в кабинет завуча, посажена под портрет Ильича и осторожно допрошена по столь скользкой и деликатной теме. Я хоть и краснела, однако никакой вины за собой не чувствовала и открыто смотрела в строгое лицо Галины Сергеевны.
"Ну, раз уж вы дружите, - вынесла вердикт школьная фемида,- тебе надо подтянуть его по математике. Что же, ты отличница, а он двоечник! Какие у вас могут быть общие интересы? Впрочем, можешь не отвечать.. Так ты согласна?"
Я, конечно, согласилась, хотя, если честно, жалко было время на математику терять. Тем более, что Митька все время уезжал от меня на автобусе, так что вечерами видеться мы не могли. Самое удивительное, что по математике он подтянулся. Да и по остальным предметам тоже. У меня с детства талант благотворно влиять на окружающих. Особенно влюбленных. В меня. Я это знала и впоследствии говорила так: я плохому не научу! И слова держала.
Потом был выпускной. Потом поступление мое в институт и митькино в армию. Но армия была осенью, а летом Митька ездил ко мне каждый день, и приезжал рано утром, и оставался допоздна и мы бродили в обнимку по старому парку, и лесу, купались в реке, плавали на лодке и не было сил расстаться, но надо, надо.. От Митьки пахло гвоздикой - хорошее средство от комаров- и я любила и этот запах, и его куртку, и его голос, и все веснушки на скуластом лице и черт бы побрал этот треклятый институт, в который я поступила, и Москву, абсолютно ненужную и чужую, в которую надо было уезжать вот уже совсем скоро, и где не будет Митьки.. Совсем.
А потом пришла осень. И ушел Митька. Сначала от меня, а потом в армию. Каждый выходной я ездила домой из Москвы на электричке, но автобус перестал его привозить. Сначала я страшно испугалась, что случилось что-то жуткое, непоправимое. Но ничего не случилось, просто как-то враз Митька вырос и стал чужим. Или я ему стала чужой.. От перемены мест слагаемых сумма не меняется. В сумме оказался ноль.
Потом он написал мне из армии, что дурак и жалеет, что так вышло, и я ждала его еще два года. И были письма: мои ему и его мне из Германии. Там он служил. Прошло два года и он пришел, чтобы не вернуться уже никогда.
Как-то возвращаясь из Москвы, я сходила на перрон. Когда электричка остановилась, и двери разъехались перед вагоном я увидела Митьку. Я шагнула из вагона прямо ему навстречу и прошла мимо, не останавливаясь, как мимо чужого, совершенно незнакомого человека. Меня ждал автобус.. Тот самый. Больше мы не виделись.
..Он снился мне девятнадцать лет. Каждый день. Такие вот причуды психики. До тех самых пор, когда внезапно свалившаяся на мою голову новая любовь окончательно не перевернула всю мою прежнюю жизнь и беспардонно не вытеснила из нее все, что было раньше. Начисто.
Как-то в "одноклассниках", где я не регистрировалась очень долго, среди посетивших мою страничку гостей я увидела фотографию незнакомого мужика. Под ней стояли имя и фамилия Митьки. Я не нашла в ней ни одной знакомой черты, ничего, чтобы хоть отдаленно, хоть как-то напомнило мне Митьку. Очень взрослый коротко стриженный мужчина, с тяжелым взглядом и уставшим лицом, сероглазый.. Чужое лицо. Если бы я встретила его на улице, то совершенно спокойно прошла бы мимо, не зацепившись взглядом. И ничего бы нигде не екнуло, то есть абсолютно.
Я любила его двадцать лет, а его уже давно не было на свете.
А я и не знала.