Столовая находилась недалеко от известного монастыря и называлась, конечно же, «Трапезная». Я обедала в ней всякий раз, бывая в этом городе. Из монастырской кухни здесь ничего не предлагали, но сам "бренд" работал, и люди шли - место бойкое, да и кормят сытно и недорого. Внутреннее пространство «Трапезной» вызывало ностальгические воспоминания об ушедшей советской эпохе. Такими же строгими, без разных там излишеств – штор на окнах, скатертей на столах, бумажных салфеток – были наши советские столовки. Вот и здесь: два ряда пластиковых столов, раздача, алюминиевые ложки и вилки, меню из двух первых, двух вторых, пирожка с капустой, хлеба и чая из пакетика. Посуду убирай сам. Как же до боли все знакомо! Даже захотелось увидеть на стене румяного комбайнера на фоне колосящегося поля, который не уставал призывать: «Хлеба к обеду в меру бери! Хлеб – драгоценность. Его береги!» Но стены были пусты…
Зато обеденный зал – полон. Присмотревшись, я поняла, что многие посетители между собой знакомы. Они здоровались, приглашали за свой столик, оживленно беседовали. И все были людьми пожилыми, а некоторые даже очень старыми - с палочкой, а то и с двумя. Словоохотливая женщина на раздаче объяснила, что эти старики, в основном, одинокие, приходят обедать бесплатно по талонам, которые получают где-то в мэрии; едут часто издалека – из других районов города. И обедают они здесь не просто эпизодически, а много лет, поэтому все друг друга знают.
Ах, вон оно что! Значит, город имеет возможность поддержать одиноких старых людей хотя бы тарелкой горячего супа. С одной стороны, это порадовало. Сразу вспомнились бесплатные столовые для бедных, которые повсеместно с большой помпой открывались в лихие 90-е. Только продержались они недолго и тихо закрылись, оставив алчущих решать свои проблемы самостоятельно. А, с другой стороны, жалко стариков, которые или не имеют родных людей рядом, или не могут рассчитывать на их помощь.
И, как подтверждение моих мыслей, слышу разговор двух старушек за соседним столом.
- Я сегодня все домой возьму, баночки припасла.
- Да съела бы тут, Дуся. Суп гороховый вкусный, и котлетка ничего.
- Нет уж, дома разогрею, а то может дочка ничего не принесет – что есть буду?
- Да принесет, наверно.
- Откуда? Денег-то совсем нет. Все ему отдает.
- Кому?
- Сыну своему. Как вернулся домой, деньги из нее тянет. Она квартиру продала, ко мне переехала. Все деньги ему! Прогулял, ирод, до копейки!
- А живет-то он где?
- И не знаю. А прописан у нас, да и приходит часто. Как напьется, хоть и дома беги. Уж мать бил не раз и ко мне приступал.
- Да как же так?
- А что делать? Не выгонишь, сын ведь ей. Ой, чует мое сердце, помереть спокойно не дадут…
Старушка еще долго рассуждала, сажать ли снова в тюрьму сына ее дочери или сколько-то потерпеть? Как говорится, чужую беду руками разведу, а к своей и ума не приложу. Вторая только сочувственно кивала.
Да и что тут посоветуешь? Но почему же все-таки баба Дуся ни разу не назвала сына дочери своим внуком?