Назад, Глава 24. Исход: http://www.proza.ru/2018/04/01/1560
А дядюшка Выдра и дядюшка Рэт, усевшись нос к носу, завели оживлённую беседу,
обсуждая специфические речные новости, и надо сказать, что такая беседа
бесконечна, и течёт и журчит, как сама река.
Кеннет Грэм, Ветер в ивах
Вот так и сердце, обходя бесконечный мир в поисках Единого Драгоценного, и ум, нисходя в непостижимые каменные глубины в жажде его же, Благословенного, совершают свой путь. Ни единого раза не попав туда, куда собирались, прикасаются они иному, неожиданному и в действительности нужному им, о чём ранее трудно было догадаться... Впрочем, о чём я? Простите, забыл, – Кмыда уже покинула поле нашего зрения.
Зато в него попадает некто другой, идущий теперь краем пшеничного поля по узенькой тропке, протоптанной хулиганскими вожжевательными бродягами Стреластровых диких мест. Точнее сказать, – другая, идущая. Да, это была Бобриэстер.
Великая Река вынесла их с Бобриальтером на один из своих берегов, по своей прихоти оставив их там, и так, как случится. Был ликующий полдень, когда они пришли в себя. Бобриальтер выбрался из куста ракиты, куда забросила его волна, а Бобриэстер, с трудом оторвав голову и плечи от песка, переплетшагося с прядями её шубки, села на небольшом пляжике неподалёку.
– Ты как там? – окликнул её Бобриальтер.
– Тфу, – сплюнула Бобриэстер; песок набился повсюду.
– А, значит в порядке, – ухмыльнулся Бобриальтер и крикнув: – А ну, кто вперёд купаться! – помчался к реке.
Собственно, бежать-то было несколько шагов, но уж слишком ликующим был этот полдень, слишком чистой и сладкой текла мимо них вода, слишком благоуханным касался их ноздрей воздух... Бобриэстер влетела в воду первой. Ну ещё бы, она ведь была ближе. Наплававшись и нанырявшись вдоволь и вполне очистив свою шубку, выбралась она на тот же самый песок, теперь уже не казавшийся таким грязным. Несколько веточек водорослей, ракушки, ошлифованная в нём мраморная галька... Всё было вполне милым. Бобриальтер же тем временем уже обнаружил неподалёку поле, полное васильков, которые незамедлительно принялся собирать.
– Эй ты, Ромео, – окликнула его Бобриэстер, – ты же пшеницу топчешь!
Ну, это, как говорится, кто что видит.
– Иди, я тебя догоню, – не обратив внимания на оклик, махнул ей лапой Бобриальтер. – Видишь, в какой стороне Город? Вот эта тропка... Ага.
Она не стала дослушивать его излияний и пошла краем поля по узенькой тропке, ведущей к Городу. Пройдя достаточно, чтобы стать неслышной для Бобриальтера, она стала что-то тихонько напевать, пытаясь перебить рвущийся наружу прерывистой вздох улыбкой. Но получалось не очень. Так шла она и шла, то напевая, то насвистывая, то, сама не заметив как, опять став хмурой и унылой, то вновь, заметив себя такой и на себя рассердившись, топала лапкой и принималась петь. И, думаю, тот, кто нужно, ей услышал. Путь-то пролегал вблизи Реки.
– Эй, малыш, подвезти? – окликнул её кто-то.
Она уже хотела ответить нахалу, как тому приличествовало, однако, обернувшись, заметила в его канойке то, что заставило её вскрикнуть от радости, а пробежав каких-нибудь дохлых двести метров до берега, при виде того же заплакать... Да, это был Бобредонт и Митёк, вёзший в Город бессознательного бобра, который лежал на носу его лодочки, распластавшись подобно опавшему листу в луже. Одна лапа свешивалась, время от времени касаясь воды, рот слегка приоткрыт...
– Что с ним? – спросила Бобриэстер, кусая себя за пальцы.
– Эй, смотри не откуси, чем грозить-то будешь? – с лёгкой тревогой и неизбежной ласковой усмешкой сказал ей Митёк и ответил, проведя по шёрстке лежащего своей усыпанной конопушками рукой. – Наш герой отдыхает... Он победил дракона.
– Какого ещё дракона? – буркнула Бобриэстер, однако же, перестав кусаться (два пальца уже кровоточили). – Шутишь, дядя?
– Нет, отчего же... – с непроницаемым видом сказал Митёк. – Так как – садишься?
Бобриэстер сделала шаг и остановилась, вспомнив про свою горемычную обузу:
– Там у меня... ещё... – она махнула лапкой в ту сторону, где уже слышался топот; само собой, Бобриальтер не мог упустить возможности побыстрее попасть туда, где, быть может, на каком-то балконе...
– Ого, – улыбнулся Митёк, заметив бегущего, – цветов-то надрал больше, чем сам весит... Силач, однако...
Вместе с ним улыбнулась теперь и Бобриэстер. Прекрасно. Мир установлен.
– Садитесь, милые, мигом домчу! – залихватски пригласил их Митёк и каноечка заскользила, словно стриж, в направлении Города.
– А что с ним всё-таки? – вполголоса спросила Бобриэстер Митька, выбрав момент, когда Бобриальтер смотрел куда-то в сторону, разглядывая окрестные красоты.
– Не знаю, малыш, – уже без улыбки ответил Митёк. – Он балансирует. Видела ли ты когда-нибудь канатоходцев?
Бобриэстер кивнула и насупилась, пытаясь скрыть предательские слёзы.
– Э, нет, – заметил Митёк. – Ты этого не бойся... Но только храни надежду.
Бобриэстер, прерывисто вздохнув, кивнула и, проглотив комок в горле, спросила опять:
– Он очнётся? Он уже приходил в себя?
– Ну да, а как же? – Митёк опять приобрёл свой невозмутимый добродушно-весёлый вид. – Ещё как приходил. Даже... прямо-таки прибегал... можно сказать. Слова разные говорил, ел, чай пил, беседовал... вот, с Пантареем, например, с Кмыдой... И... ну, в общем, вот, – неловко закончил фразу каноечник, чувствуя на себе такой взгляд...
Да, трудно каноечнику найти обращение с девушками. Того и гляди скажешь чего-нибудь, что их расстроит. Ну как тут быть? Бобриэстер, отвернувшись и сжав губы, смотрела в проплывающую мимо воду.
– Даже не думай, – сказал Митёк. – Всё равно я привезу вас быстрее, чем ты доплывёшь.
– Вот ещё! – фыркнула Бобриэстер, а сама удивлённо покосилась на Митька.
Бобриальтер сидел тихо, обнимая свой идиотский букетище, и уже не скалил свои радостные зубы. Тихонько так улыбался. Ну и на этом, как говорится, спасибо.
Так они и доплыли до Города.
– Я привёз вас в лазарет, ребятки, – сообщил Митёк, приставая к берегу возле миленькой избушки, – так положено, уж вы не противьтесь.
А они и не противились. Потому что уже есть хотелось не знаю как. А уж спать-то! И перенёс их Митёк по одному в дом, а они на ходу засыпали у него на руках, забыв уже о питье и пище.
– Эк вас укачало... – жалостно прошептал он, укладывая их на полатях. – Здесь вам потеплее будет... А я пока поищу, где у них тут врач скрылся. Все здоровы, как видно...
И появился он лишь только вечером – в самом деле все были здоровы, так что врач с семьёй отправился на пикник к морю. Но с тех пор столько всего произошло!
Первым проснулся Бобредонт. И первое, что он сделал – это едва не свалился с полатей.
– Где это я? – изумлённо огляделся он и увидел сквозь щель закрывающейся двери домика чью-то рыжую шубку. – Дядя Наречник, это ты? – позвал он вслед, но никто не откликнулся.
Кто-то внизу чуть слышно застонал. Бобредонт вздохнул и стал искать, где спуститься, неловко ползя на четвереньках мимо ещё двух спящих бобров, один из которых сжимал в объятьях уже подвядший букет васильков.
– О, – прошептал Бобредонт. – А их знаю...
И тут зашевелилась та, вторая, которая... Бобредонт пощупал глаз и быстро-быстро засеменил на коленках к лесенке. А добравшись до неё, напряжённо оглянулся. Та спала. Облегчённо вздохнув, он тихонько спустился вниз. И следующее, что сделал... Да, само собой, полез в печку посмотреть, что есть в чугунках. Но там было пусто. Зато на шестке лежала сырая и нечищеная картошка, на поленнице дров он заметил кочанчик капусты, в коробке рядом несколько луковиц и морковок, на полочке над столом какие-то коробочки со специями...
– Самообслуживание значит, – подвёл он итог. – Ну и отлично, – и стал готовить щи.
Пришлось немного потопить печку. И он с тревогой посматривал, не проснётся ли кто от жары. Нет, не проснулись. Поставив наконец чугунок в печь, он закрыл заслонку и вытер пот. И тут заметил пакетик с сухариками в печной нишке! Да, это была награда! Тихонько хрумкая сухариками, пошёл он посмотреть, как дела у остальных. Эти бобры спокойно дрыхли. А двое других... Да, вот они были действительно ранены. У одного к тому же была длинная морда и большие вислые уши, а второй был маленький и в очках. Бобредонт выглянул в окошко. На улице – никого.
– Да где ж врач-то? – буркнул он и пошёл проверить, как там щи; он уже понял, где находится.
Тут-то и пришла Бобриэль. В Городе была сиеста, и она, никем не замеченная, прямым ходом отправилась в лазарет. Так положено ведь.
– О, Бобриэль, привет, – как ни в чём не бывало заявил ей братец Бобредонт, вынимая закопченную свою физиономию из печки. – Будешь щи? Свежие.
– Ага, – говорит Бобриэль, а сама, знай, ревёт.
А всё потому, что дядя Бэмс Шваркенбаум увидел в подзорную трубу, что в Город пришла только одна новенькая бобрунья, и никакого бобра с ней и в помине не было. Так и шла одна вдоль пшеничного поля, того, что недалеко от Стреластра...
– Слушай, – словно не видя её слёз, сказал Бобредонт, ставя на стол полную миску и выкладывая радом полуразмокшие в его ладони остатки сухариков, – тут какие-то раненые ещё есть...
– Где? – оживилась Бобриэль.
Бобредонт даже с некоторой опаской и недоумением на неё взглянул.
– Да вот, в углу лежат... Один ушастый, другой в очках.
Бобриэль побежала посмотреть, вначале ахнула, но потом голос её странно упал:
– А... Это Хим Джокинс и Ожжедан Таббояр... А кто их принёс? Где врач-то вообще?
– Понятия не имею, – пожал плечами Бобредонт, едва не облив сестру щами; нёс и себе миску, да перестарался, с горкой налил.
Вздохнув, Бобриэль тоже пошла к столу. Есть и вправду очень хотелось. Когда они съели по второй миске, Бобредонт решил сообщить и о других постояльцах данного заведения. Точнее, полежальцах, поскольку так и было.
– Знаешь... – сказал он, облизав ложку. – Тут вот... Ещё кое-кто спит... Я этих персонажей под землёй подобрал. Одна драчливая жутко, прям, как змей, а другой ничего так парень. Только я, правда, потом где-то ещё был... Всё это как-то спутанно... Ну, это ладно. Так вот, тип говорит, что знает тебя... Ну, то есть всё время во сне бунчит: Бобриэль, Бобриэль... Меня даже разбудил. Его Бобриаль... – Бобредонт говорил, а Бобриэль уже летела к полатям, да на цыпочках, конечно, чтобы не разбудить, – ...тером зовут. Ты не помнишь такого? Ага, значит помнишь, – закончил речь Бобредонт и удовлетворённо кивнул головой.
– Что молчал?! – крикнула шёпотом ему сияющая Бобриэль. – Тебе лишь бы пожрать!
– ...Слушай, сколько ты будешь здесь стоять, дай людям поспать, не виси над душой, – примерно через полчаса ответил ей Бобредонт, – уже еда вся простыла, пошли, доедай свою миску. Или вылить?
И Бобриэль, послушно пошла за стол, улыбаясь, как, наверное, улыбаются спящие, когда им приснится что-то хорошее.
– Ну, эй? – потряс он её за плечо. – Сестра, очнись что ли. Щи, ложка, миска, щи. Понимаешь меня? А то... – он не договорил, потому что Бобриэль уже висела у него на шее, ревя в три ручья в братнее плечо. – Ну, ну, – ласково проговорил он, глядя её по вздрагивающей голове, – всё хорошо, всё прошло... Это ведь ты была там, над потоком?
– Угу, – кивнула она, отстраняясь и вытирая нос. – Пойдём на крыльцо, я там доем.
И они, ещё раз взглянув на спящих, пошли на крылечко. Бобредонт ещё и чаю травяного по кружечке заварил.
– ...А я думал тогда, что ты мне снишься, – говорил Бобредонт, прихлёбывая из кружки. – Да и сейчас... Для меня вообще сейчас всё – как сон...
– Родители когда, завтра возвращаются? – спросила Бобриэль, покончив наконец со щами. – А то я со счёта сбилась.
– Да вроде завтра, – пожал плечами Бобредонт и вдруг как-то странно вздохнул.
– Эй, чего ты? – посмотрела на него Бобриэль. – Когда они нас вообще наказывали?
– Да я не об этом, – махнул лапой Бобредонт.
– А что? – спросила сестра, подтягивая к подбородку коленки и обхватывая их руками; в глазах её блеснуло любопытство.
– Да я... – замялся Бобредонт. – Ты вообще... хорошо этих двух знаешь?
– Ну... Знаю, – довольно уверенно ответила Бобриэль. – А что?
Бобредонт, недоверчиво взглянув на неё, сказал, словно бы между делом:
– Да так... Кто они друг другу? – и бросил камушек в кусты (кто-то вынес на крыльцо бадейку с камешками, в которых кофе заваривают), а сам слушает во все уши, что сестра ответит, да знай, камушки пошвыривает.
– Ну хорошо, – улыбнулась Бобриэль, – скажу тебе. Она ему не сестра, а всего лишь... Ты что? – ахнув, воскликнула она.
– Ничего, – сердито буркнул Бобредонт, вскакивая на ноги и швыряя в кусты ещё несколько камушков.
– Да? – сказала та. – Тогда почему ты...
А потому что на глазах его вдруг показались слёзы. Только это были уже другие слёзы. Совсем другие. А ноги так и прыгать порываются. А руки – махать во все стороны. И он опять швырнул в кусты камешек, уже последний.
– Слушайте, молодые люди, – вдруг раздался голос ласковый и вместе строгий голос, – сколько можно уже обкидывать камнями старого пожилого дядю, уже четверть часа пытающегося сквозь каменную бурю пробраться к своим племянникам.
– Дядя Бобрисэй!!! – хором крикнули они, вскакивая на лапы и бросаясь к выходящему из кустов хитро улыбающемуся Белому Бобру.
Да, они были теперь на него похожи – покрытые проседью испытаний Седафном и Великой Рекой, они уткнулись в него, а он всё гладил и гладил их по головам дрожащими своими руками... Но на этом мы должны прерваться, потому что нельзя так долго и бесстыдно подглядывать за счастливыми людьми.
Обратимся к другим предметам. Вот, например, Бацмордуорт. Он всё ещё прячется на своём-чужом «Мабисловионе», боясь последствий и сказываясь как недосугом, так и досугом, и всеми прочими вещами, и храбро отсутствует. Или вот вся бравая команда этого корабля собралась на веранде у великого Бэ, то есть славного Дубробора и доблестного племянника Миди на великий пир, потому что уже весть облетела Город: Бобриэль и Бобредонт вернулись! Да ещё и не одни, а с новыми друзьями!
И вот, когда быстронавты торжественно сидели и неторжественно ели, Мыкий Дод начал что-то говорить, такое величественно-поздравительное... как вдруг, взглянув в окно, пулей выпрыгнул в него и помчался по улице, поднимая пыль.
– Куда это он? – удивился Дубробор. – Даже слова не окончил.
– Его, наверное, тошнит от его собственных речей, – буркнул Стактибус (ещё бы, ведь он лучше бы смог сказать).
– Может, в туалет? – неуверенно предположил Вэ.
– Хм, – пожал плечами хозяин пира, – неужто я плохо приготовил?.. Папа говорит, что пицца у меня получается что надо...
А прохожие соседи, укоризненно и недоуменно покачивая головами, рассуждали о причине такого ветреного поведения Додика. Один заявил, что у него вообще несварение всего, и он запил селёдку молоком. Другой выдвинул иную теорию, заключающуюся в том, что у того наоборот, случился долгий запор, и он наконец выпил слабительного, и теперь... Третий выразил мнение неких масс, что Дод выпил слишком много лимонада. Четвёртый... Четвёртый задумался. Потому что Дод, добежав до какого-то места, стал прыгать. Да высоко так подпрыгивает.
– Ого, – сказал четвёртый, – там, похоже, очередь...
– Да нет, он это от радости, – догадался наконец Дубробор.
И тут они и увидели, что Дод просто-напросто пляшет.
– О, правда от радости... – с облегченьем вздохнули все и увидели, что Дод возвращается, идя с кем-то.
– Ха, его уже ведут, – ухмыльнулся Жэ.
А всё дело было в том, что в Город приехали Совльаппа и Блюзгай. И, судя по всему, решили остаться. По крайней мере, Совльаппа. Вот такие у нас случились другие предметы.
Тем временем в лазаретном домике уже проснулись бобры. Бобрисэй, завидев старого друга Бэмса Шваркенбаума, пошёл с ним обсудить разные конспирационные вещи, вроде того, как будем отчитываться перед Бобритуром и Бобровией, или какие в связи с происшедшими событиями включим новые предметы в курс училища вожжевания, а Бобредонт и Бобриэль всё стояли возле крыльца лазарета, рассуждая, стоит уже войти внутрь или ещё подождать, чтобы случайно не разбудить спящих.
И тут совершилось явление. Распахнулась дверь и на пороге крылечка появилась... вся хмурая видом и весьма нелицеприятная Бобриэстер! Бобредонт, коротко вскрикнув, хотел помчаться прочь, да не заметил забора.
– В душ! – сказала голова Бобредонта об забор.
– Крах! – возмущённо-скептически ответил забор.
И Бобредонт остался лежать, где упал.
– Так-так-так! – с узнаваемыми интонациями подошла к нему Бобриэль. – Младший братец! Ты чего это опять разлёгся, а?
Но тот не приходил в себя. Она стала было его тормошить, но тотчас перестала. И, сев на землю рядом с ним, разревелась:
– Всё, достукались уже. Он... не дышит...
А Бобриэстер уже тут как тут:
– Хо! Да это же великий спасатель, да-а... Что с ним может случиться? И что его жалеть! «О, бедненький, несчастненький...» Да ладно тебе, не хнычь! Вот, как надо, смотри, – и несколько раз шлёпнула лежащего по щекам.
Каково же было удивление Бобриэли, когда Бобредонт и в самом деле пришёл в себя. И, увидев перед собой Бобриэстер, молнией вывернулся из её рук и, отпрыгнув в сторону, побежал куда-то с жутким восклицанием:
– Да что же она за зверюга-то такая!
Ну, все тут, само собой, рассмеялись, на крыльце показался заспанный Бобриальтер с вялым букетом васильков, Бобриэль сразу стала вся красной, и всё пошло как нельзя лучше. Пошла пройтись и Бобриэстер. И никто не увидел, как она, спрятавшись в чьей-то летней беседке, рыдает, уткнувшись носом в пучок виноградных листьев.
И здесь настало время рассказать о всех прочих. Вернулись в город Шетскрут и Фракс Мишт, неся на носилочках изодранного, но живого и счастливого Тыркса-Пыркса. Онноварр, которая, как оказалось, и помогла Шетскрут проникнуть в Нямням, была прощена и допущена в Город на жительство со всеми своими детьми, чему была несказанно рада. Ожжедан и Хим пришли в себя и стали активно есть и радоваться, так что все сомнения относительно их выздоровления отпали. Так что было много радости.
Было и печальное, но торжественное. Почтили память Арнабака его труппы. Говорят, они стали воздухом гор, но кто знает... Может быть, они тоже когда-нибудь явятся, вернувшись издалека, и все возрадуются и о них.
И что было ещё жаль, – так это то, что исчезла Голёна дуйзеров, со всеми её красотами и чудными растениями... Но, как говорится, всему своё место.
– Нет, она не исчезла... – сказал тогда Бобриальтер. – Просто всё это вокруг – стало ею...
Среди всего этого веселья ходила по Городу Дори Мэдж, словно надеясь кого-то встретить, но так и осталась не узнанной никем...
– Что же я буду теперь делать? – сказала она Бобриэли. – Для меня всё как-то бессмысленно... Странно. Там я лечила больных и, хотя мы все и страдали, я чувствовала себя на месте. А теперь... Не знаю, что и решить. Неужели я существую только там, где есть зло и страдание? – спросила она Бобриану, но та не знала, что сказать, кроме и так ясного:
– Дори, прошу тебя... Останься с нами.
Но Дори, покачав головой, поднялась:
– Нет, малыш... Я пойду. Пойду искать, кому плохо. Здесь, кажется, мне нет места...
И Бобриэль не смогла её убедить. Да разве это возможно – убедить кого-то в том, в чём тот сам прежде не убедился? И только к вечеру услышал о ней Наречник. Он, как на несчастье, был в это время в горах. Он прибежал, узнав наконец, что его драгоценная Дори жива! Но её уже не было в Городе. Да, это была та, которую, утратив, он всегда, что бы ни делал и где бы ни был, искал. И теперь – он отправился вслед за ней, но уже с великой радостью: он знал, что она жива.
А Бобриэль с Бобриальтером рассказали Бобредонту и храброй команде «Мабисловиона» о всех событиях жизни каменнолицых, и быстронавты в свою очередь рассказали им о всём пережитом. Да, не встретили они Того, Кого столько искали, Человека, но всё же – разве они не были к Нему в это время как никогда близки? И они спросили о том Бобрисэя, Белого бобра, но тот без всяких слов только улыбался и улыбался в ответ.
В какой-то момент пира умудрилась Бобриэль назвать Бобриальтера Аликом, так что Бобредонт при этом едва не подавился пудингом и тут же получил врачевательную затрещину. Да, Бобриэль лучше не сердить. Всё-таки в Училище вожжевания она лучшая... И решил Бобредонт лучше пойти пройтись куда-нибудь на свежем воздухе, но так и остался сидеть на крыльце освещённого огнями дома. Да, все они наконец были дома!
Но тут увидел он вдруг, как изменилось лицо Бобрисэя, вышедшего к нему с какими-то словами, так и оставшимися непроизнесёнными. Он не смог не обернуться и не посмотреть туда, куда смотрел он. За большими соснами и густым терновником, окружавшим поляну их дома, был виден свет. Он приближался. И вот уже стал он Огромным Светом, в котором всему их большому миру было просторно, как в одной ладони... Они стояли и не могли оторвать от Него глаз. Воздух стал таким, словно бы в нём звучала и звучала песнь, не могущи ни умолкнуть, ни насытить его. Они увидели, как расступались деревья и на колени становились цветы...
И Бобрисэй прошептал:
– Человек... – и это было так тихо, как и нужно для таких слов.
Но свет погас, словно бы что-то его скрыло... Правда, некоторые потом говорили, что это был просто закат, вот и всё... Бобредонт остался сидеть на крыльце. К нему вышел Дубробор и принёс ему кружку мятного чая, и они сидели и смотрели на заходящее солнце, молча прихлёбывая дымящийся напиток. Потом славного Мидиного племянника папа позвал домой... Ведь он, несмотря на свои рост и величину, был из трёх друзей-основателей «Мабисловиона» самым младшим.
– Как повзрослели наши дети... – сказал Бэмс Шваркенбаум, когда Бобрисэй вышел его провожать; сидящий тут Бобредонт в ответ улыбнулся. – Бобредонт, – спросил его Бэмс. – Ты теперь школу кончил, куда пойдёшь?
– Я в училище вожжевания поступать буду, – ни минуты не сомневаясь, ответил Бобредонт. – Ведь там преподаёте вы с дядей Бобрисэем.
– Ну, не только мы... – переглянулись два друга.
– Тем более, – сказал Бобредонт.
Бобрисэй пошёл проводить Шваркенбаумов, Бобриэль с Бобриальтером пошла на реку, гости все разошлись, а Бобредонт всё сидел и сидел на крыльце, глядя на солнце. Лучи его стали горизонтальными, слепящими, но вместе особенно тихими, какими они и бывают, когда солнце заходит. Бобредонт приложил ладонь козырьком к бровям. Закатное солнце... Или что? Он поднялся и вошёл в дом. Прошёл к столу и сел возле него, прислонившись к стене затылком. И почти тут же раздался стук в дверь.
Он медленно повернул голову. Сквозь тонкие щели двери бил ослепительный свет. Бобриан проглотил комок. Стук не повторялся. Он вздохнул и, поднявшись, сделал шаг к двери, но она распахнулась раньше, чем он до неё дошёл. И опять его ослепили эти лучи, горизонтальные, как вода. В дверях стояла бобрунья, маленькая в этом великом свете.
– Бобриэль, ты что ли? – устало спросил Бобредонт.
– Нет, – ответило существо. – Это я... Бобриэстер.
Бобредонт сделал ещё шаг и уронил собой стул. Стул упал в сторону, ударив ему по лапе, а он всё стоял и смотрел... Он словно онемел.
– Так что, – сказала наконец Бобриэстер, – мне можно во... слушай, – перебила она себя сама, – закрой уже рот, что ли.
– А, да, – быстро сказал Бобредонт и проглотил скопившиеся слюнки. – Да, прости, пожалуйста. Я просто... Да, конечно.
– Так зайти-то можно? – пряча улыбку, спросила опять Бобриэстер.
– Что?! – ошалело спросил Бобредонт. – Конечно! Само собой! Я сейчас... – и помчался помочь ей войти, трижды споткнувшись всё о тот же стул.
И Бобриэстер сдерживалась-сдерживалась, да не выдержала и рассмеялась. А Бобредонт, оставив свои попытки победить непокорный стул, так сидел на полу перед ней, улыбаясь как дурак и не замечая, что всё лицо его мокрое.
– Что ж ты плачешь, бравый бобр? – спросила Бобриэстер, присев перед ним на корточки.
– Я не знаю... – сказал Бобредонт. – Разве я пла... Нет, я очень рад, что ты пришла.
– Ты знаешь, – ответила Бобриэстер, выпрямляясь, – я, как ни странно, тоже, – и посмотрела на него с хитрецой, а Бобредонт отчего-то покраснел.
А ещё бы не краснеть. Ведь он, когда удирал от неё в последний раз, в числе прочего крикнул ей, чтоб она проваливала отсюда куда хочет, на все семь сторон, куда вздумается, только б ушла.
Она подала ему руку, и он поднялся, всё глядя и глядя на этот свет. Они вышли на крыльцо.
Солнце пустило последний луч, ярко отразившийся на нахлынувших облаках. Подняв голову, они уже не увидели никого... Человек стал им невидим.
Бобриэстер спустилась по ступенькам в сад. Бобредонт пошёл за ней, всё глядя и глядя на неё и на этот свет и оттого не видя ступенек... Само собою, он снова упал. А Бобриэстер, услышав шум, обернулась и протянула руку, но он уже летел... Так и упал, прямо перед её ногами. И, подняв голову, виновато посмотрел на неё. А Бобриэстер, встав перед ним на коленки, плакала и смеялась, слёзы её были смешаны со смехом, а смех – со счастьем, превосходящим всё...
– Экий ты... валяшка... – сказала она. – Ну, давай теперь лапу.
И они пошли, сами не зная куда, лишь бы идти вот так, держась за руки, в этом прекрасном свете заходящего солнца одного из многих дней Бобритании...
А Бобрисэй Бобриан, выйдя из-за кустов с букетом полевых цветов, который нарвал на обратном пути от Шваркенбаумов, остановился. Он нёс его Бобредонту, чтобы тот... Но теперь увидев, что опоздал, Белый бобр, весь сияющий в призрачном послезакатном свете, мягко улыбнувшись, поставил их в вазу, для таких случаев всегда стоящую на крыльце, да и лёг там же, на ещё тёплые его доски, сказав:
– Как чуден и причудлив этот мир и воистину Чуден Ты, Человек Вышний...
И он лежал и смотрел на звёзды.
Март 2009 – Октябрь 2015.