Правила составления икебаны

               
Он жил на втором этаже новой высотки, сданной в марте позапрошлого года. Квартира была просторной, пожалуй, даже слишком, для него, его аквариума и Пикши, престарелой корги со слезящимися глазами. Окна большой кухни и полукруглой гостиной выходили на набережную реки, где по утрам совершали регулярные пробежки молодые офисные работники. Время от времени ровную речную гладь утюжили туристические катера, и он мог отчётливо слышать надтреснутый мегафонный голос дипломированного гида, с профессиональным равнодушием рассказывающего о необыкновенном экономическом росте, модернизации и бережном хранении традиций, красоте и лаконичности современного стиля «нашего города».  Из окна спальни просматривался парк, разбитый здесь задолго до строительства его дома. Когда-то это была глухая городская окраина с очень сомнительной репутацией. Парк, называвшийся таковым только благодаря каменным дорожкам и парой деревянных скамеек, являлся средоточием всяких неприятностей. Жители двухэтажных бараков, неровной стеной опоясывающих парк, глохли и слепли, когда из его глубины доносились крики о помощи. Бедолагу спасти было практически невозможно, а вот самому влипнуть в историю — как в воду плюнуть. Может быть, именно поэтому, а может, по каким другим причинам, которых накопилось у проживающих под полусгнившими крышами людей в изрядном количестве, в мэрии вынесли решение «реорганизовать данную территорию, используя её под строительство комфортабельного жилого комплекса». Однако его начало затянулось из-за какого-то скандала с главой известной строительной фирмы, выигравшей тендер по осуществлению этого проекта. Долгое время огромный кусок земли на берегу реки, очищенный от двухэтажных бараков, оставался местом сборищ огромных вороньих стай и мелкой шпаны, промышляющей кражей телефонов.
Год назад город отмечал крупный юбилей. Программа празднования предполагала присутствие очень высокопоставленных гостей, а так же море разносортных (состоятельных, бюджетных и малобюджетных) туристов. Иными словами, имидж города жестоко бы пострадал из-за этой «чёрной дыры», которая из криминального района превратилась в огромную городскую свалку. И строительство возобновилось. Работы по возведению жилого комплекса, обновлению набережной и преобразованию парка велись днём и ночью. В назначенный срок генеральный директор строительной фирмы, мэр города и какие-то многочисленные его заместители торжественно перерезали алую ленту на автоматических воротах чугунной решётки, огораживающей всю территорию нового жилого комплекса, в одном из домов которого он и приобрёл в кредит свою квартиру.
Пикше квартира понравилась. Переступив короткими ножками высокий порог, она процокала к широкому подоконнику в гостиной, находящемуся на уровне человеческих колен, и попыталась на него запрыгнуть. Этот её вальсет закончился неуклюжим падением, барахтаньем на боку и недовольным урчанием.
- Соразмеряй свои желания и возможности, старая пыхтелка, - ласково сказал он собаке, помогая ей подняться. К следующему утру была сколочена маленькая широкая лесенка, чтобы Пикше было сподручнее забираться на мягкие клетчатые подушки и обозревать через окно этот огромный мир.
Пикшу он обрёл случайно. Это произошло восемь лет назад, когда он только начал работать в крупном агентстве недвижимости. Сентябрь подходил к концу, дожди вторую неделю нещадно поливали землю.
- Ну вот, - проворчал начальник производственно-технического отдела, маленький лысеющий человек с прищуром мудрого царедворца, когда они на пару выходили из ворот открытой парковки, перепрыгивая через лужи и балансируя зонтами. - Разверзлись хляби небесные.
- Да уж, разверзлись, - согласился он.
- А это что ещё за тварь Божия? - посмотрел под ноги начальник производственно-технического отдела, закрывая зонт перед дверью агенства.
У самого порога, дрожа всем телом, сидела молодая корги, почти щенок, и смотрела на людей, перешагивающих через неё, каким-то заранее обожающим и обожествляющим взглядом.
- Негоже оставлять её здесь, - сказал  начальник производственно-технического отдела.
- Совсем негоже, - снова согласился он.
- Берите-ка собаченцию под мою ответственность. Не мокнуть же ей, правда?
- Совершенная.
- У вас найдётся что-нибудь съестное?
- В столе есть крекеры с сыром.
- А у меня пирог с треской. Ничего, общими силами накормим животину. А дальше думать будем.
Думать пришлось недолго. Корги мгновенно расправилась с крекерами и пирогом, а потом принялась вылизывать его руки с такой тщательностью, словно стирала своим бархатистым языком все его прежние грехи.
- Это определённо знак, молодой человек, - цокнул языком начальник производственно-технического отдела. - Как вы отнесётесь к этому знаку?
Как он ещё мог отнестись к этому знаку? Он жил один в маленькой захламлённой квартирке, доставшейся ему от тётки-покойницы, где её старые вещи вросли в саму атмосферу тёмной гостиной, потолок которой вечно царапал его затылок. В этой квартире ему не нравилось всё: начиная от месторасположения дома заканчивая её планировкой. На первых порах он вознамерился было затеять ремонт, но суть ремонта состоит в возможности что-то исправить как в квартире, так и в отношении к ней. В данном же случае подобные хлопоты были бы пустыми. Он просто не любил это место и всё.  Возвращаться туда совсем не хотелось, даже если усталость сбивала с ног.  Иногда ему казалось, что он с бo;льшим удовольствием и пользой выспался бы на скамье крохотного сквера, разбитого неподалёку, но начиналась осень, и в этом году она обещала быть дождливой. Какая-никакая крыша над головой всё-таки была необходима. Так вот, тёткина квартира как раз и подходила под понятие «какая-никакая крыша». Он нуждался в ком-нибудь, кто сделал бы это «убежище от непогоды» хотя бы подобием дома. Одно время пробовал разводить цветы. Даже увлёкся цветоводством. Однако узкий неровный подоконник узкого неровного окна, выходящего на северо-запад, оказался совсем непригодным для таких нежных созданий, как его любимые  фиалки. Глубоко страдая, он отказался от выращивания фиалок и принялся за тенелюбивые тетрастигму Вуанье и спатифиллум. И всё равно не сложилось. Цветы в принципе не воспринимали его жилище, как своё. Низкий потолок, корявые стены, которые, чем ни завешивай, корявыми и останутся. А может быть в этом виновато полное отсутствие взаимной любви дома и его домочадца? Всё может быть.
После неудачи с разведением цветов, он решил обзавестись рыбками. Приобрёл небольшой квадратный аквариум со всеми необходимыми приспособлениями, закупил водоросли, камешки и даже крохотные фрагменты погибшей шхуны с полустёртой надписью на завешанной полистироловым мхом карме. Он провозился с установкой аквариума целый вечер, получив от этого необыкновенное удовольствие. Заполнив его отстоенной водой, он отошёл на несколько шагов назад, чтобы полюбоваться гибкостью водорослей, качающихся в прозрачной воде, и насладиться некоей зловещей тайной, исходящей от разбитого фрегата в дальнем левом углу, чьё название едва мерцало в преломлённых лучах светодиодной лампы, прикрученной к одному из краёв аквариума. На следующий день он запустил в него пару меченосцев, вишнёвого барбуса, краснохвостого сомика, боливийскую бабочку и какаду. Наконец-то жизнь в этой старой, как намокшая картонная коробка, квартире приобрела хоть какое-то оправдание. Такая незатейливая процедура, как кормление рыбок, вызывала в нём целый спектр всевозможных эмоций: от умиления до бурного восторга. Его забавляло наблюдать за развитием отношений в этом крохотном аквариумном социуме, и через пару недель он уже знал, что Астра, самочка меченосца, - королева-мать, не допускающая ни малейшего неповиновения, а Корсар, вишнёвый барбус, - суровый волк-одиночка, который не ввязывается во всю эту суетливую придворную жизнь.
Прошёл месяц, потом другой. Он закончил университет, и удача улыбнулась ему. Пока его сокурсники с паникой в глазах искали хоть какую-нибудь работу, он уже обживал своё собственное место в небольшом офисе крупного агентства недвижимости. Друг его покойного отца, оказывается, всё время тихо и незаметно наблюдал за его тихой и незаметной жизнью, и в нужное время протянул руку помощи. На обильные слёзы матери друг его покойного отца просто пожал плечами и сказал, что это — нормально и что нет в этом никакой жертвы и сострадания. Он очень удачно вписался в коллектив правового отдела, потому что был покладистым, бесконфликтным и «вообще милым». Именно тогда ему отчаянно захотелось живого тепла. Вот чтобы прийти домой и прижаться к кому-нибудь. Просто прижаться. А уж там как звёзды лягут. Но звёзды в его сторону не смотрели. Уже давно. На третьем курсе университета после тяжёлого разрыва с сокурсницей, когда ему хотелось одного — не жить, звёзды и отвернулись о него. Видно, почуяли что-то неладное в его надтреснутой душе. А может, просто не те звёзды тогда на него смотрели. В любом случае, с тех пор он ничего не ждал, никого не хотел, ни во что не верил. А вот устроился на работу, и вдруг такое странное и болезненное желание! «Живое тепло» вообще понятие необыкновенно растяжимое, успокаивал он себя по вечерам, постукивая пальцами по стенкам ухоженного аквариума, где неторопливо совершалась прохладная рыбья жизнь. Но так или иначе, живое тепло обязано быть непременно ощутимым. Оно что-то должно руке, локтю, лбу, затылку, оно что-то должно всему организму, который тоже ему что-то должен. Вот такой закон долженствования. Так всегда происходит со всем живым. На то оно и живое. От подобных мыслей, которыми завершался почти каждый его день, у него начала пухнуть голова. Ещё немного и он принял бы какое-нибудь несуразное решение, потому что советоваться по такому глубоко интимному поводу он считал совершенно недопустимым. К тому же он был почти убеждён, что каждый второй советчик назвал бы ему пару адресов, где очень бережно и профессионально за определённую плату избавили бы его от этой проблемы, пусть не навсегда, но на некоторое время — определённо. И вдруг такая удача! Как раз то, что ему необходимо! Мокрая брошенная корги с глазами, полными восторга, любви и бескорыстия. Прямо гора с плеч!.. В обеденный перерыв он сгонял в зоологический магазин на первом этаже торгового центра, находящегося напротив его агентства, купил незатейливый поводок и триста грамм сухого корма. А вечером того же дня Пикша стала Пикшей. Просто потому что она с удовольствием умяла его ужин, пикшу, тушёную с морковью и луком, оставив ему возможность утолить голод яичными рулетами с сыром.
Так и началась его жизнь с «живым теплом». Пикша до страсти полюбила наблюдать за взаимоотношениями своих хладнокровных соседей. Она ловила взглядом каждое движение плавников вишнёвого барбуса и цокала от удовольствия своими крохотными коготками. И вообще, Пикша была удивительным созданием. Она обожала музыкальный и исторический каналы, до самозабвения любила сидеть на подоконнике, предпочитала всем лакомствам варёную рыбу и с удовольствием выгуливала своего хозяина в крохотном сквере с одинокой, заросшей лебедой и крапивой, клумбой.
Прошло два года и, улучив удобный момент, он достаточно выгодно продал тёткину каморку, выручив за неё максимальную сумму (спасибо коллегам из агенства!), дополнив её кредитом, приобрёл квартиру в новой высотке на обновлённой набережной и к весне перебрался туда, взяв с собой только рабочий стол, аквариум и Пикшу.

                Значение линий


Утром второго июля он долго и сочно зевал, основательно, до хруста в суставах,  потягивался, не торопясь сбрасывать ноги с пастели. Пикша сидела на подоконнике и улыбалась в его сторону. Он достал из-под подушки мобильный.
- На кой я так рано? - спросил он потолок. Широкий экран телефона показывал шесть тридцать утра. Пикша осторожно спустилась по лесенке и уселась рядом с постелью. - Ты - ходячее неудобство, - сказал он рыжим ушам собаки. Только их он и сумел рассмотреть, не поднимая головы с подушки.
Пикша радостно хрюкнула, мотнула головой и поцокала в прихожую. Он натянул джинсы, засыпал в аквариум необходимую порцию утреннего провианта и побрёл в ванную. Пикша, не шелохнувшись, сидела у входной двери, пока он, отплёвываясь и фыркая, умывался и чистил зубы.    
- Да уж, терпения тебе не занимать, - потрепал он собаку по макушке, защёлкнул на её шее поводок, накинул поверх футболки ветровку и отправился на набережную.
Пикша очень любила плавать за фанерными брусками, которые он время от времени покупал по дешёвке  в  мебельной мастерской, открывшейся в соседнем квартале. Её хозяин был благодарен ему за  юридическую поддержку в одном достаточно спорном деле. Хотя дело это, если уж честно, носило совершенно прозаичный характер для знающего специалиста. Он, конечно, пытался объяснить хозяину несоразмерность эмоциональной реакции скромному результату его деятельности, но тот был убеждён в обратном. Он, безусловно, отказался от какого-либо вознаграждения, кроме выплаты фирме за предоставленные услуги, чем очень расстроил хозяина. Но случайная встреча в мебельной мастерской, куда он зашёл однажды, чтобы присмотреть себе небольшой комод в спальню, успокоила неугомонную душу должника. С тех пор он запасался там не только необходимыми элементами интерьера с очень неплохой скидкой, но и брусками для водных занятий Пикши.
В этот ранний час набережная была почти пуста. По нежно извивающимся плиточным дорожкам, едва слышно шурша спортивной обувью, покачивались в утренней пробежке редкие фанаты здорового образа жизни. Он однажды попытался заняться чем-то подобным с утра пораньше, но не смог сопротивляться бастующему организму. Слабак, подумал он про себя без боли и отчаянья и спокойно с этим согласился. Он шёл от скамьи к скамье, попинывая носком лёгкой теннисной туфли речную гальку, непонятно, как оказавшуюся на пешеходной дорожке набережной. Пикша, цокая, семенила рядом в ожидании заветных слов: «Где река, Пикша?». Вопрос сам по себе смешной. Река вот она, повсюду: и спереди и сзади. Не в этом суть. Суть в том, что в таком смешном вопросе звучал сигнал к началу удивительного приключения: мокрого, прохладного, от чего слегка покалывало розовые подушечки на лапах, и невероятно захватывающего.
- Ну что, Пикша…
Дальше? Дальше?! Но дальше ничего не последовало. Пикша тревожно повела носом и подняла слезящиеся глаза на хозяина. Он стоял, как палка, торчащая из земли, какой-то бессмысленный и глупый. Так показалось Пикше. Может быть, потому что она немного расстроилась.
Он, действительно, остановился, не доходя до их обычного спуска к самому берегу. Но стоял не как палка, торчащая из земли, и вовсе не был бессмысленным и глупым. Просто его заинтересовала странная фигура, сидящая на скамье под войлочной вишней. Это была молодая женщина лет двадцати пяти в сером поношенном кардигане, который очень неохотно принимал очертания её тела, болтаясь на её плечах, как густая крона плакучей ивы. Тёмно-синяя плиссированная юбка прикрывала колени полноватых, но не лишённых изящества ног, потрескавшиеся лакированные ботинки сидели на желтоватых носках, словно черепашьи панцири, проросшие цветущей полынью. Но самым странным было её лицо. Оно словно стекало, как отражение в мокром зеркале. Брови длинными дугами уходили почти к вискам, внешние углы немного зауженных глаз едва ли не касались острых скул, губы, верхняя чуть полнее нижней, очень чёткого рисунка, напоминали подкову рожками вниз. В общем, эта девица представляла собой до того унылое зрелище, что он просто не мог пройти мимо.
- Подожди-ка, Пикша, хорошо?
Да нет, совсем не хорошо, заволновалась Пикша, и плюхнулась пушистым задом на прогретую утренним солнцем плитку пешеходной дорожки. Она с тревогой и опаской наблюдала, как хозяин осторожно приближается к чужому человеку, от которого за три версты несло, как от приведения.   
- Простите, - откашлявшись, тихо спросил он.
Девушка и глазом не повела.
- Я страшно извиняюсь, - попробовал он громче, но реакция была такой же. Ему бы просто развернуться и идти своей дорогой на радость тоскующей Пикше, но что-то удерживало его рядом с этой скамьёй. Он подошёл ближе. - Глупый, конечно, вопрос, но не спросить не могу. С вами всё в порядке? Потому что мне кажется, что нет.
Она подняла на него глаза и поёжилась. Её брови взмыли под самую чёлку, напоминая собой очертания склонов священной горы. Девушка, не мигая, смотрела на него и ему стало жутко. Он словно загипнотизированный наблюдал, как она «съедала» - сантиметр за сантиметром - его лицо, потом шею, плечи, грудь. Но когда её тяжёлый взгляд остановился прямиком на гульфике его джинсов, он вздрогнул и запротестовал.
- Ну, знаете ли, - дрожащим голосом произнёс он, пытаясь пониже натянуть края ветровки. - С вами как с человеком, а вы… Пошли, Пикша!
Пикша взвизгнула от радости и нетерпения. Они спустились к берегу и он достал из внутреннего кармана фанерный брусок. Пикша забилась в радостной истерике.
- Лови, - тихо сказал он, размахнулся, и брусок плюхнулся в воду метрах в пятнадцати от берега. Пикша взвилась, как пони, которую щёлкнули хлыстом по крупу, и отважно ринулась в воду. Она была счастлива.
Что же касается его, то теперь-то он точно стоял, как палка, торчащая из земли, бессмысленный и глупый. Ему было не по себе. Он лопатками чувствовал странный тяжёлый взгляд, гуляющий от его затылка к задникам теннисных туфель. Девица несомненно больна на всю голову и поворачиваться к ней спиной было не очень хорошей идеей.
- Пижон, - выругался он. - Ну что мне стоило отойти подальше? Нет, разыграл из себя невозмутимого слона! А сам очень даже возмутимый… баран…
Пикша, мокрая и важная, вышла на берег, положила к его ногам брусок и затрясла головой. Брызги с её шерсти весело разлетались по сторонам.
- Слушай, давай только недолго, - нервно предложил он собаке. - А то видишь, что тут происходит.
Он ещё раз замахнулся и Пикша снова ринулась в воду, как маленький спартанец с крепостной стены.
А что если позвонить в полицию, продолжал размышлять он. Или в клинику для душевнобольных? Наверняка их клиент. А лучше и туда и сюда. Подстрахуют друг друга. Интересно, у таких, как она, есть семья? Братья, сёстры там всякие… Бррр! Ну и семейка, должно быть... Пять человек и все — такие. Почему — пять? А почему — нет? Бред! А может, в социальную службу какую-нибудь звякнуть?  Тоже вариант.
Пикша вышла из воды, как русалка-недомерок, и выронила из рта брусок только для того, чтобы оскалиться.
- Ты чего это? - удивился он: Пикша была самой добродушной псиной на свете.
Собака оскалилась ещё раз, и он резко обернулся. На мгновение ему показалось, что земля решила столкнуть его в реку, так он испугался. В трёх шагах от него со стекающим лицом стояла девица.
- Бог ты мой! - согнулся он, чтобы прийти в себя. -  То одно, то другое. Сегодня просто супер-квест какой-то! Нет бы кашлянула для приличия… Тень отца Гамлета… Пикша, успокойся!
Пикша почему-то сразу успокоилась, подошла к девице, обнюхала её  ботинки и носки и даже лизнула ногу. А та с каким-то упорством продолжала смотреть в его лицо.
- Нет, ну я так не могу, честное слово! - возмутился он. - У вас, моя дорогая, полностью отсутствует понятие о личном пространстве. Отойдите хотя бы на пару шагов, а то мне и не вдохнуть толком.
Девица сделала шаг назад. Подумала немного и отступила на второй. Теперь он принялся её разглядывать. Сначала думал, что в отместку, а потом поймал себя на мысли, что действительно заинтересованно. Она оказалась довольно высокой. Если учесть его почти метр восемьдесят, то в ней расположились добрые метр семьдесят… два. Она походила на сухую водоросль, выброшенную после отлива на прибрежный валун. Всё в ней было какое-то опадающее, уходящее в землю, несмотря на рост. Её огромный несуразный кардиган, юбка какого-то школьного покроя, лакированные ботинки, жёлтые носки, - всё это наводило на мысли о её «вторичности», сломанности и даже одичалости. Однако и вещи, которые болтались на ней, как нечто инородное, и она сама всё же казались ухоженными. Возможно, только казались.
- Как вас зовут? - спросил он.
- Какая разница, как её зовут, - услышал он откуда-то сбоку. Он оглянулся и увидел маленькую девушку лет двадцати, в синих потёртых джинсах, джинсовом коротком пиджаке и чёрной кепке, из-под которой её тёмно-каштановые волосы топорщились, как трава из-под камня. Она стояла, упираясь руками в колени и тяжело дышала. - Какая разница, как её зовут, она всё-равно не откликается. Сегодня она ушла значительно дальше, чем прежде.
- А вы, простите… - развёл он руками. Пикша ткнулась носом в её протянутую маленькую ладонь.
- Такая псинка замечательная. Я её сестра. Ну, если быть точнее, пастух. Эта овца вечно куда-то забредает. Вы, должно быть, сильно испугались?
- Ну, в общем, да.
- Чего больше испугались?
- Как она неслышно подходит. А ещё как она смотрит. Она что, всегда так смотрит?
- Нет. Это она так свою любовь проявляет. Страшно, правда?
- Любовь? А я-то здесь причём?
- Ну, не знаю. Может, вы ей какой-нибудь цветок напомнили. Нарцисс там или люпин. Она у нас до цветов сама не своя.
- Вот незадача…
- Да бросьте. Спасибо.
- За что?
- Хотя бы за то, что полицию не вызвали. Или психушку. Как некоторые.
- А ведь были мысли.
- Я знаю, что были. Это нормально. Но всё-таки ведь не вызвали. За это и спасибо.
- Да не за что. Весёлая у вас однако жизнь.
- Обхохочешься. Пойдём, - обратилась девушка к своей странной сестре, которая была выше её примерно на пол-головы, - а то до вечера не доберёмся.
- Далеко идти? - поинтересовался он.
- Да, в общем, нет… Просто она останавливается у каждой клумбы, собаки или человека, напоминающего ей цветок. Если с клумбами и собаками объясняться не нужно, то с людьми значительно сложнее.
- А давайте я вас провожу?
«Что?!» - воскликнул его рассудок, но было уже поздно. Эти слова высыпались из его рта, как крохотные леденцы из открытой жестяной коробки: подбирать и складывать их обратно уже не имеет смысла.
- А давайте, - согласилась девушка и улыбнулась. Он улыбнулся ей в ответ, как это делают на эшафоте приговорённые к публичной казни.
Некоторое время они шли молча. Впереди них семенила Пикша, довольная такой компанией. Она впервые слышала за собой шуршание не одной пары ног и это её забавляло. Чего совсем не скажешь про него. Всё, что можно произнести в адрес человека, которого люто ненавидишь, он уже произнёс. В свой собственный. Вот чтобы так сразу предложить свои услуги незнакомой девушке, в чьих сёстрах ходило вообще что-то непонятное и явно опасное, - такого с ним ещё не случалось. Полная, совершенная, неистовая хрень! Он пнул речную гальку, странным образом оказавшуюся на пешеходной дорожке.
- Знаете, а вы первый, кто нас провожает, - немного смущённо пожала плечами девушка. - Я честно не знаю, как себя вести. Наверное, что-то нужно говорить, о чём-то спрашивать. Сама согласилась, а иду и туплю.
Странная сестра громко и длинно вздохнула. Словно в глубоком колодце простонал вечный узник. Ему стало не по себе.
- Ещё страшнее это слушать ночью, - сказала девушка, качнув головой.- По сути я единственная, кто её понимает. Это возможно — её понять. Просто нужно приспособиться. А чтобы приспособиться необходимо время. И уйма терпения. Нечеловеческого терпения. А в каком человеке есть нечеловеческое терпение?
- В вас? - улыбнулся он.
- Во мне? - остановилась девушка. - Ну да, во мне. Во мне точно нечеловеческое терпение. Во мне вообще мало, что человеческого. Брат так, во всяком случае, говорит. Мегерой меня называет.
- Нужно и его как-нибудь в отместку, да покрепче, - опять улыбнулся он.
- Да псих он, - махнула она рукой. - Просто псих и всё.
Мегера пнула речную гальку, странным образом оказавшуюся на пешеходной дорожке, и сняла кепку. Волосы, которые торчали из-под неё, как трава из-под камня, ничуть не изменили своего направления, словно всё время приминались головным убором, словно кепка сегодня впервые слетела с головы их хозяйки. Он присмотрелся к Мегере и обнаружил, что она в чём-то схожа со своей странной сестрой. Только всё, что у одной стекало и уходило в землю, у другой прорастало в небо и тянулось к солнцу. Упрямые короткие волосы, с которыми утром, вероятно, трудно было поладить, топорщились в разные стороны, будто усики многочисленных антенн, широкие брови вздымались над миндалевидными глазами, как очертания холмов на китайском батике, уголки такого же, как у сестры, хорошо очерченного рта едва заметными завитушками прятались в мягких носогубных складках.
- А ваша сестра совсем не говорит? - спросил он Мегеру.
- Почему, говорит, - пожала плечом она. - Только редко и очень тихо. В основном о цветах и мороженом.
- А какое мороженое она любит?
- Селёдку.
- Что? - Он остановился и захлопал ресницами, словно его глаза до краёв наполнились едкой пылью.
- Да нет, - махнула рукой Мегера. - Это её любимый ответ. Ей обязательно нужно ответить на мой вопрос. В голове у неё такая установка. Другие могут распотрошить её вопросами, а она будет молчать, как фарфоровая кукла. Знаете, такие куклы жуткие есть, как люди, только фарфоровые. Вот она такая же. Её спрашивают, а она молчит. Но мне она отвечает на любой вопрос. Но только ответы у неё… сами понимаете. Ей всё равно, что мне ответить, главное — ответить. А дальше я сама.
- Уф, - тряхнул он головой. - Как у вас всё сложно.
- Сложно было на первых порах. Потом стало привычно.
Мегера посмотрела на странную сестру. Для этого ей пришлось поднять подбородок, от чего лицо её приобрело и вовсе какое-то щенячье выражение. Не случайно Пикша вилась около Мегеры, как привязанная.
Они дошли до первого моста и свернули в проулок. Это был тенистый закуток старого города, с обтёсанной неровной брусчаткой, чугунными решётками высоких заборов и вековыми дубами.
- До ужаса люблю это место, - собрала переносицу в гармошку Мегера. - Здесь удобно прятаться от солнечного света.
- А вы боитесь солнечного света?
- Не я. Сестра. Иногда. Он иногда причиняет ей боль. Как какое-нибудь счастливое воспоминание. А тогда пиши пропало! Всю ночь не спать и слушать такие глубокие и гулкие вздохи, словно она в колодце сидит и выбраться не может.
- А у неё есть счастливые воспоминания? - усомнился он.
- У всех они есть, - строго ответила Мегера. Он смутился. - А можно я понесу собаку?
- Это она только кажется невесомой, а на самом деле толстая и тяжёлая.
- Я хочу этой пушистой тяжести.
Он склонился, поднял Пикшу, та покряхтела и похрюкала для порядка, но с удовольствием перекочевала в маленькие руки новой знакомой своего хозяина. Её странная сестра зажала рот ладонью и засмеялась глазами.
- Можешь потрогать, - сказала Мегера, а потом обратилась к нему: - ведь она может потрогать?
Он кивнул.
Странная сестра отклеила ладонь ото рта и опустила её на гладкую шелковистую макушку Пикши. Собака улыбнулась.
- Обриета, - вдруг сказала странная сестра. - Дельтоида. Фиолетовый рок кресс.
- Что? - испугался он. Ему показалось, что на мягкий затылок его верной псины обрушился град ведьминских проклятий.
- Вот это да… - восхитилась Мегера. - Впервые слышу, чтобы в присутствии постороннего человека она так разговорилась. Не бойтесь. Это название цветка. Я же вам говорила, что она до цветов сама не своя. А эта самая обриета - очень красивый цветок густо-фиолетового оттенка. Она вашу собаку с обриетой сравнила.
- Может, мне её переназвать?
- А как её зовут?
- Пикша.
- В честь рыбы?
- Да.
- Нет, не надо. Пусть Пикшей останется.
- Вы так думаете?
- Уверена.
Странная сестра была страшно увлечена затылком Пикши, поэтому через десять минут они были уже на месте.


                Значение цветовой массы


Семья Мегеры и её странной сестры проживала в большом угловом доме на одной из тенистых центральных улиц. Дом был старой постройки, с большими окнами, которые на первом этаже были забраны выгнутыми чугунными решётками. Пройдя под высокой аркой, они вышли в широкий двор, засаженный молодым акатником. Середину двора занимала просторная беседка с покатой крышей, плотно увитая ипомеей.
- Самое опасное место, - кивнула в сторону беседки Мегера.
- Да ну! - удивился он. - А выглядит вполне безобидно.
- Толстый лори тоже выглядит безобидно, - хмыкнула Мегера.
- А что не так с толстым лори? - опять удивился он.
- Я вам книжку дам почитать. Про толстого лори.
- Ну, ладно, - пожал он плечом.
Пикша по-прежнему восседала на руках Мегеры. При каждом шаге девушки уши собаки покачивались, как праздничные флажки на ветру. Глаза её слезились больше обычного, однако состояние глубокого покоя и тихой радости читалось в каждом движении  пушистого тела: в лёгком подрагивании влажного носа, в шумных вздохах, от которых вздымалась и опускалась рыжая холка, в ненавязчивом покручивании круглого хвоста. Время от времени на её гладкий затылок ложилась рука странной мегериной сестры. Пикша поднимала на неё мокрые глаза и улыбалась ей, как близкой родственнице, получая взамен такую же улыбку. Пикша была счастлива.
- Вы ведь выпьете с нами чаю? - спросила Мегера, поудобнее перехватив собаку. - Для Пикши тоже чего-нибудь нальём.
- Не знаю, как Пикше, но мне страшно неудобно, - поёжился он.
- Не понимаю, что тут неудобного, - хмыкнула Мегера. - Вы — человек, который помог мне отыскать сестру. К тому же при вас она заговорила. А это, знаете ли, большой бонус в вашу пользу.
- По правде сказать, я не особый любитель всяких посещений, - продолжил он смущаться. - Я, если честно, страшно зажимаюсь в гостях и могу показаться неучтивым.
- Какая чепуха! - мотнула головой Мегера. - Уж у нас-то вы можете забыть про учтивость. А если не сможете, вас благополучно заставит это сделать мой разлюбезный братец. Дикий тип. Иногда очень хочется избавить прекрасный мир от этого паршивца. Но что-то останавливает.
- Наверное, нечеловеческое терпение.
- Кто знает. А ещё бабушка…
- Не буду в старости такой, как она… - вдруг сказала странная мегерина сестра и прикрыла ладонью свой красивый рот.
- И я не буду, - согласилась Мегера. - Обе не будем.
- Потрясающая семья, - неловко улыбнулся он.
- Единственная в своём роде. Пойдёмте.
Их квартира находилась на втором этаже. Мегера поставила Пикшу на пол и громко постучала в добротную дубовую дверь.
- Есть же звонок, - шепнул он ей на ухо.
- Бабушка не любит.
- Понятно, - как-то совсем сник он.
Дверь открыл мальчишка лет пятнадцати в майке и спортивных шортах, вихрастый, с таким же красивым ртом, как и у сестёр, и прямыми бровями, под которыми остро буравили пространство длинные чёрные глаза.
- Это что за… - начал он ломающимся голосом.
- Иди, одень что-нибудь, обалдуй, у нас гости.
- А что, сегодня праздник какой-то? - фыркнул брат, нехотя отойдя в сторону.
- Поздоровайся! - гаркнула на него Мегера. Брат закатил глаза и, шлёпая босыми ногами, молча удалился в комнату.
- Пойдёмте, - сказала Мегера и они прошли в гостиную.
Комната была огромной, как общественный бассейн. Всё в ней казалось массивным, мощным и каким-то неприспособленным для тихой частной жизни. Высокий потолок с просторным зелёным абажуром на витой чугунной ножке, огромное окно с широченным подоконником, на котором громоздились могучие кактусы и каланхоэ, глубокие кресла, где могла бы преспокойно ужиться пара откормленных котов, диван с несметным количеством подушек, тёмно-зелёный ковёр с дремучим ворсом. Всё это внушило ему  мистический ужас, какой испытывают люди, боящиеся водной стихии, на борту океанского лайнера.
В одном из кресел восседала дремлющая над вязанием пожилая дама с занимательным цветом волос. На её затылке подобием маленькой императорской короны красовался пучок линяло-фиолетового цвета, из которого торчали крупные искусственные жемчужины загнанных под корень шпилек. Голова, несмотря на дремотное состояние дамы, не клонилась ни вправо ни влево. Лоб её был чистым, белым, без единой морщины, такими же казались и её щёки.
- Сто сорок пластических операций, - шепнула ему на ухо Мегера.
- Серьёзно? - опешил он.
- Четыре, - улыбнулась Мегера. - Она когда-то была красивой до невозможности. Красивые женщины редко соглашаются стареть. Вот она и не согласилась.
- Сколько ей?
- Восемьдесят.
- Сколько?!
- Вам же уже сказали, молодой человек…
Глаза дамы приоткрылись. Её низкий грудной, такой же линяло-фиолетовый, как и цвет её волос, голос заставил его слегка пошатнуться.
- Мне восемьдесят. И что?
- Бабушка, - вступилась Мегера. - Этот человек помог мне отыскать сестру. Она говорила в его присутствии, представляешь?
Дама кольнула его осторожным недоверчивым взглядом.
- Неужели?
- Правда, правда!
- Правда, правда, - подтвердила слова Мегеры её странная сестра.
- А это что ещё? - ткнула дама артритным пальцем в притихшую Пикшу.
- Это Пикша, - ответила Мегера и взяла собаку на руки.
- Пикша? Рыба что ли?
- Нет, это собака, которую зовут, как рыбу.
- Стоило так усложнять? - пожала острым плечом дама.
- Ну тебя же не смущает название лавки, где ты покупаешь говяжью вырезку, - неловко улыбнулась Мегера.
- А что дурного в названии «Весёлый мясник»? - возмутилась дама.
- Дурного ничего. Просто страшно.
- Глупости. Я иду готовить чай.
Дама неторопливо поднялась. Она оказалась очень высокой. Почти такого же роста, как и он. Положив незаконченное вязание на журнальный столик, она торжественно прошествовала на кухню.
- Сейчас бабушка будет готовить чай, - шепнула ему Мегера. - Её нельзя отвлекать. Для неё это что-то вроде священнодействия. Знаете, что интереснее всего в нашем доме? В нашем доме даже врага сначала напоят чаем и только потом начнут колесовать.
- Интересная позиция, - хмыкнул он.
- Здесь куда ни плюнь — везде интересная позиция. Пойдёмте пока в нашу комнату. Мы с сестрой живём вместе. А брат вон там. - Мегера показала свободной от Пикши рукой в сторону узкой двери за бордовой портьерой. - Это бывшая кладовка. Он сам её переоборудовал. Брат, конечно, дурной, но голова и руки у него на месте.
Они прошли в небольшую и очень уютную, в отличие от гостиной, комнату. Бежевые обои с едва заметными цветами пионов придавали ей атмосферу раннего летнего утра. Всё в этой комнате было каким-то дымчато-свежем, туманно-сливочным, очень юным и счастливым. Много света, книг и цветов.
Пикша, радостно взвизгнув, спрыгнула с рук Мегеры и зацокала по чуть стёртому паркету. С хозяйским видом обойдя комнату, она, немного потоптавшись, запрыгнула на низкое лёгкое креслице, стоявшее у окна.
- Можно? - запоздало спросил он.
- Пикше здесь можно всё, - кивнула Мегера. - И она, по-моему, это уже поняла. Слушай, у меня предложение. Давай перейдём на «ты». Со мной очень редко такое бывает. Обычно я «выкаю» до посинения, трудности у меня со всем этим. А с тобой как-то проще пошло. Не знаю, почему. Как тебе?
- Давай, - пожал он плечами.
- Садись, куда хочешь. Вообще, располагайся. Бери пример с Пикши.
Собака, положив узкую мордочку на короткие лапы, прикрыла слезящиеся глаза, пару раз вздохнула и задремала.
- Наглее существа я ещё не видел, - улыбнулся он. - Хотя, если честно, до встречи с тобой и не знал, что Пикша такая бессовестная.
- Ей просто комфортно, и всё.
- Ты много читаешь, - сказал он, оглядывая комнату. Книги были везде: они стояли на высоких, ясеневого дерева, стеллажах, лежали на столе, на подоконнике, под торшером, в подарочных корзинах, в коробках из-под обуви.
- Не только я. Здесь половина литературы, в которую с головой уходит сестра.
- Серьёзно? - недоверчиво покосился он на странную сестру. Та забралась на пастель, поджала под себя ноги и с увлечением рассматривала огромную книгу с фотографиями цветов, листьев, сучьев, замысловатых ваз, вазочек, трубок из разноцветного стекла…
- Она страшно увлекается цветоводством. Отец сколотил ей небольшую оранжерейку на заднем дворе своего дома, там она копается пол-лета.
- Отец?
- Её отец. У нас разные отцы. У всех троих. Мама умерла родами, когда подарила миру этого ушлёпка. - Мегера ткнула в стену пальцем, словно комара раздавила. - Я про братца. Иногда эта троица заваливается к нам пить чай. Бабушка по понятным причинам всех их терпеть не может, но чаем поит.
- Такая интересная позиция. Я помню.
- Они, как могут, помогают нам. Ну, насколько им позволяет их ничтожная натура. Больше всех старается отец сестры. Он думает, что из-за него она — такая. Бабушка рассказывала, что он бил маму, когда та была беременна. Чушь собачья! Прости, Пикша. - Пикша дёрнула ухом. - Она такая, потому что — такая, и всё. Он здесь совсем не при чём. Он и мизинца её не стоит. Всё просил отпустить её к нему. Хотел, чтобы она с ним жила. Он обретается на окраине города в собственном доме. Я такую истерику закатила, что он тут же выкинул эту нелепую идею из головы. Приезжает сюда, как на работу. Только узнал, что сестра цветами увлеклась, тут же сколотил оранжерею. Она насадила там много всего. Красота невозможная. А сейчас вот постигает искусство составления икебаны.
- Это же страшно сложно!
- Не то слово.
- А ей это… Ну, в силу её человеческой специфики…
- Именно в силу человеческой специфики! - Мегера легко ударила его по плечу. - Ты всё правильно про неё понял.
Откровенно говоря, про странную сестру Мегеры он так ничего и не понял. Но всё равно улыбнулся.
- Расскажи немного о ней.
- Знаешь, что она мне напоминает? Какой-нибудь самоцвет в засохшем комке грязи. Все видят только засохший комок грязи. А самоцвета не видит никто.
- Кроме тебя.
- Да, кроме меня. Она столько всего знает и умеет. Я по сравнению с ней пыльный коврик в прихожей. Брат тоже много всего знает и умеет. Но тот — большое чёрное «ничто».
- А как же самоцвет в засохнем комке грязи?
- Не-е-ет! Даже рядом не лежало.
- Может, он просто маленький ещё? Подрастёт…
- Ох, не знаю. Знаю одно: на него моего нечеловеческого терпения уже не хватит.
Раздался стук в дверь. Потом она резко распахнулась.
- Придурок, - крикнула Мегера брату, который с любопытством наблюдал за ними из-за приоткрытой двери. Он был в вишнёвой рубашке с коротким рукавом и узких чёрных джинсах. - А если бы мы здесь целовались?
- Втроём? - усмехнулся брат.
- У-у, извращуга! - потрясла она кулаком.
- Идите чай пить, жёлуди. - Брат ушёл, так и оставив дверь открытой.
- Кто? - спросил он Мегеру.
- Жёлуди, - махнула она рукой. - Этот паразит всех так называет. Жёлудь в его понимании что-то вроде «недочеловека».
- А сам-то он уже человек в его понимании?
- Ну что ты, - развела руками Мегера. - Не просто человек — человечище!
- Типичный юношеский максимализм, не обращай внимания. Года через три пройдёт. Как затянувшаяся простуда.
- Если раньше я его не пристукну. Пойдём пить чай.
Они вышли на кухню. Как только он переступил порог этого удивительного места, сразу понял, где средоточие всей так называемой семейной гармонии. Кухня, вернее сказать, столовая походила на огромную веранду на берегу Средиземного моря: удобная плетёная мебель, фотообои с балюстрадами и спусками к неведомому необъятному водоёму, с далёкими чайками над ним и качающимися едва заметными в дымке парусами. Люстра на белоснежном потолке напоминала перевёрнутый покатой крышей вниз маячок, занавески на широченном окне колыхались, словно стяг неопознанного государства на флагштоке.
На большом, как песчаный остров, столе был расставлен умопомрачительный чайный сервиз. Чашки в форме полураспустившегося тюльпана, блюдца с намеренно неровными краями, как очертания естественных водоёмов на аэросъёмке, сахарница, изящной пагодой возвышавшаяся над всей этой утончённостью, которая вызвала у него приступ паники. И всё это было нежно-голубое, как детский сон на рассвете.
За столом уже сидел брат, хрустя распадающимся в его пальцах печеньем.
- Не мог хотя бы сымитировать наличие манер? - фыркнула на него Мегера.
- А зачем? - пожал плечом брат.
- Ты думаешь, это был вопрос?
- А ты думаешь, это был ответ?
- Терпеть всего этого не могу, - грозно пресекла обоих дама  и обратилась к нему. - Выбирайте место, молодой человек. А для вашей собаки с кличкой рыбы я положила жирную сметану.
- Звучит как оскорбление, - ухмыльнулся брат.
Он опустился на уютное плетёное кресло поближе к двери, чтобы было куда отступать при случае. В отличие от него, заледеневшего в мгновение ока от всего этого изыска, Пикша, ни мало не смущаясь, процокала к глубокой фаянсовой миске с синими колокольчиками по бокам и принялась громко поглощать жирную сметану.
- Вот он — здоровый взгляд на вещи, - едва заметно улыбнулась дама.
Чай был поистине необыкновенным. Тонкое сочетание всевозможных душистых трав и чего-то маняще-терпкого. После первого же глотка его брови улетели под чёлку, а голова пару раз мотнулась от невозможности словами выразить несказанное кулинарное удовольствие.
- Я же тебе говорила, - округлила глаза Мегера.
- Алоизия трёхлистная, амарант метельчатый, корейская мята… - прикрыв ладонью глаза, словно заклинание, прошептала странная сестра
- И малина обыкновенная, - нежно погладила её по голове дама.
- И малина обыкновенная, - согласилась странная сестра и разомкнула ресницы.
- Ни разу не ошиблась, - обратилась к нему дама, и он увидел, как свет и тепло заколыхались на дне её выцветших глаз.
Чай пили молча и чинно. Он не привык к такому. Обычно он пил кофе за ноутбуком, пролистывая какие-нибудь документы и тут же выверяя их, или поглядывая на экран телевизора, не особенно вдаваясь в сюжет новоиспечённого сериала, проматывая мимо ушей новости, глобальные и не очень, спортивные состязания или культурные события. Это же  чаепитие напоминало скорее тяжёлый труд, от которого быстро устаёшь. Несмотря на изумительный аромат дымящегося в хрупких чашках напитка, он так и не смог расслабиться. Странная сестра пялилась на него, как на экзотический цветок, так выражая свою симпатию, брат всё время ухмылялся, связывая недвусмысленными взглядами его и Мегеру, дама, прямая, как мачта, торжественно и неслышно глотала чай, словно это был эликсир бессмертия. Только Мегера и Пикша чувствовали себя свободно. Собака вылизала до дна жирную сметану и, поморгав слезящимися глазами, плюхнулась рядом с пустой миской, чтобы отдохнуть от обильной пищи. Мегера не переставая рассказывала о своих успехах в акварели, о том, что университетская газета предложила ей вести колонку об искусстве, но её ближайшие родственники слушали её либо рассеянно, либо не слушали вовсе. А ему страшно хотелось поговорить с Мегерой о её акварелях и колонке об искусстве в университетской газете, но — один на один, без посторонних, спокойно и естественно принимая участие в разговоре. Она единственная казалась ему живой во всём этом таинственном царстве гениальных безумцев. Как же она ещё не свихнулась? Вот загадка… Поймав долгожданную паузу в нескончаемом потоке мегериной речи, он откашлялся и, почтительно склонив голову, сказал:
- Я слишком долго испытывал ваше гостеприимство. Пора и честь знать.
Брат фыркнул и закатил глаза. Пикша навострила уши.
- Мне, действительно, пора. Я ведь хотел только собаку выгулять.
- Да уж, - хмыкнула Мегера, - прогулка затянулась. Я провожу тебя.
- Пикша, домой, - сказал он, легко ударив ладонью по колену. Собака посмотрела на него так, словно захотела немедленно высмеять этот старческий жест. - И тем не менее — домой.
Громко вздохнув, Пикша поплелась за ним в прихожую.
- Подожди немного, - вдруг таинственным шёпотом произнесла Мегера и скрылась за дверями своей комнаты.
Завязав шнурки теннисных туфель и защёлкнув на ошейнике Пикши карабин от поводка, он поднялся и воткнулся взглядом в усмехающееся лицо брата. Пару минут они молча пялились друг на друга.
- Классная псина, - решился начать брат.
- Слушай, а почему — жёлуди? - неожиданно спросил он.
- Дубы-то обиднее, - пожал плечами брат.
- То есть жёлуди — это не оскорбление?
- А кто тебе сказал, что это оскорбление? А-а, Мегера… Вот ведь Мегера…
- Значит, жёлуди — это некое приглашение к развитию, скрытый потенциал? - продолжил он, не обращая внимание на фамильярность.
- Формулируй, как хочешь… - Брат опустил глаза. - Сестра при тебе говорила. Это важно. А Мегера… Это - Мегера. Я доказываю ей это каждый раз.
- Зачем?
- Просто ей нельзя расслабляться.
- Почему?
- Слушай, ты задаёшь слишком много вопросов.
- Ну извини… Но всё-таки она имеет право расслабиться. Она же человек. Ну, то есть тот самый жёлудь, склонный к саморазвитию.
- Любой другой жёлудь — право имеет, а она — нет.
- Это ты так решил?
- Она сама так решила. Просто забыла. Вот я и доказываю ей это каждый раз, чтобы напомнить.
- А может ты себе это доказываешь каждый раз, жёлудь? Ей ничего доказывать не надо. Она и так всё про всех знает.
- И про тебя?
- Немножко
- Когда, интересно, она успела?
- И мне интересно. Но успела же.
- Ты такой же, как и она.
- Какой?
- Такой. Собаку рыбой назвал.
- Ну, положим, на то были свои причины.
- Ну, точно, такой же, как она. У неё тоже на всё есть свои причины.
- Это хорошо или плохо?
- Не трагедия.
- Это главное.
- Ты чего это здесь околачиваешься? - гаркнула из-за спины брата Мегера и, прислонив к стене какой-то квадратный свёрток, обратилась к нему. - Он тебе не наговорил всякого обидного?
- Ты чего это защищаешь его, будто он твоя девушка? - ухмыльнулся брат.
- Иди давай, - тряхнула перед его носом маленьким кулаком Мегера.
- Ну, пока, - кивнул ему брат.
- Ну, пока, - кивнул он брату.
- Вы тут что, общались? - загнав брови под стриженную чёлку, прошептала Мегера.
- Немного.
- Ты, действительно, — подарок судьбы. Сестра при тебе разговаривает. Этот паразит пытается быть нормальным человеком.
- Я рад. Правда.
- Я тебе тут кое-что принесла… - вдруг зарделась Мегера. - Только сейчас не открывай, дома посмотришь, обещаешь?
- Обещаю.
Он крепко пожал её маленькую холодную руку и отправился домой, в одной руке держа петлю пикшинового поводка, в другой — внушительный квадратный свёрток, подарок своей новой знакомой, жёлудя по имени Мегера.


                Значение цвета


Домой он вернулся около трёх пополудни. Странная штука — время. Ему показалось, что он прожил ещё один год своей жизни, странный, мудрёный, в чём-то нелепый, но невероятно интересный. А на часах только три пополудни. Пикша устала. Пока он мыл её лапы, она висела на нём, как сдувшийся шарик на ветке паркового дерева после праздника. Он отнёс собаку на подоконник и она, распластавшись на мягких клетчатых подушках, тихонько засопела. А он, стараясь сильно не шуршать обёрточной бумагой, чтобы не разбудить Пикшу, распаковал большой квадратный свёрток. Это была акварельная работа на плотном белом картоне, прикреплённом к тёмной фанерной доске мебельным степлером. Он поставил картину на диван, отошёл к противоположной стене и сел на пол, уперев подбородок в колени.
- И картина странная. Как всё в этом доме. Как все в этом доме.
Сначала он ничего не увидел, кроме голубовато-жемчужного тумана. Он застилал всё художественное пространство — от края до края. Отчётливо воспринимались лишь его клубы, завихрения, уплотнения, такие реалистичные, что хотелось протереть картон, словно он был запотевшим окном в параллельный мир. Но чем дольше, чем внимательнее он всматривался в этот туман, тем ярче проступали очертания длинной дороги, невысоких построек по её обочинам, а в глубине — неровный конус таинственной, едва прощупываемой глазами горы. Всё это было выполнено в одном цвете, вернее во множестве оттенков одного цвета. И дорога, и дома, и возвышающаяся вдали гора казались наваждением, бредом, неправдой, которую так мастерски, с таким упорством и тщанием создавал туман. Он один, пепельный, с белёсыми оттенками и маренговым подбоем, казался настоящим, неизменным в своей постоянной изменчивости. А всё остальное, что он оставлял под своим душным одеялом, принимало на себя его масть, очертания и формы. Или полностью исчезало из видимого пространства.
Он подполз к картине и в правом нижнем углу обнаружил крохотную надпись угольным карандашом. «Серый кардинал».
- Ну ты и жёлудь, Мегера…
Мегера позвонила вечером. За окном моросил серый скучный дождик, набережную словно прошили тонкими серебристыми нитками. Он стоял на балконе, вдыхал влажный густой воздух и слушал журчание мегереного голоса в телефонной трубке.
- Приезжал отец сестры. Как только ты ушёл, он сразу и приехал.
- Эх, жаль я не застал его, - искренне расстроился он.
- Да, жаль, - согласилась Мегера. - Мне почему-то очень хочется, чтобы ты его увидел. Просто интересно, что ты о нём скажешь.
- Я же не психолог. Да и к чему это?
- Может, и правда ни к чему. Он забрал с собой сестру.
- На совсем? - заволновался он.
- Да ты что! - фыркнула Мегера. - Только бы попробовал! Со мной-то ему вообще не резон связываться.
- Почему это?
- Да так.
- Ты пугаешь меня. Нет, честно. Вообще запугала своим «Серым кардиналом».
- А-а-а, - довольно протянула она. - Понравилась картина?
- Немного не та категория. «Нравится — не нравится» для «Серого кардинала» не оценка.
- А что для него оценка?
- Осознаю до конца, скажу.
- Ладно. А сестра после твоего ухода заплакала.
- Извини…
- Ты что! - восторженно вскрикнула Мегера. - Это с ней так редко бывает, вот такое спонтанное проявление чувств. Она с удовольствием поехала к отцу, в свою оранжерею. Наконец-то составит икебану. Сама сказала.
- Вот так и сказала?
- Да, представляешь? Она давно уже хотела именно эту икебану сделать.
- Какую?
- Знаешь, что-нибудь с ирисом, шалфеем и мускари. Чтобы всё в нежно-голубых тонах. Придумаешь название?
- Я? Может быть, всё-таки ты? Вон у тебя как с «Серым кардиналом» получилось.
- Ерунда. Это она попросила. Думай скорее, а то ей делать надо.
- Пусть она сделает, а потом мы с ней обсудим название.
- Уж вы обсудите… Ладно, передам. Кстати, тебе от брата привет. Вот говорю и сама не верю. Чтобы он кому привет передавал...
- Спасибо. Ему тоже.
- Перебьётся…
Дождь давно закончился, Пикша соскочила с подоконника, процокала на кухню и плюхнулась у пустой миски в ожидании вкусной вечерней лапши со свиными фрикадельками. А он всё перебрасывался короткими вопросами и ответами с Мегерой, словно играл с ней в пинг-понг. Давно он ни с кем не играл в пинг-понг, а тут довелось… Из этой череды недозаданных вопросов и недовысказанных ответов постепенно рождались планы на завтрашний день. И даже не послезавтрашний. От этого на душе становилось уютно и немного странно. Просто он редко когда что-нибудь планировал. Считал это бессмысленным и бесполезным делом.  Жизнь научила. И вот теперь, стоя на балконе, под тихое поскуливание проголодавшейся Пикши и лёгкое шуршание речных волн, он создавал завтрашний день, как странная сестра Мегеры таинственную икебану в голубых тонах в маленькой отцовской оранжерее. Сегодня он начал с элемента «соэ». А дальше — это уж как звёзды лягут…