В ту ночь геологу не спалось. Стремительно набиравший время полярный день уже во всю теснил свою соперницу ночь, сокращая её до светлых сумерек. Пурга продолжала неистовствовать: ветер надсадно гудел в трубе, прерывался, как бы набираясь силы, взрывался с энтузиазмом, похожим на вопль, швырялся в окна снежными зарядами. Геолог ворочался, время от времени поднимал голову, бросая взгляд на полевую сумку с тетрадью. Рядом, укрывшись с головой, посапывал помощник, по другую сторону, периодически издавая замысловатое рулады, храпел, досматривая утренние сны, пилот Зубалов. Под утро ветер утих, в деревне загавкали собаки, а вскоре первые лучи восходящего солнца просочились сквозь грязные оконные стёкла и отразились красными узорами на противоположной стене. Геолог испытывал острое ощущение приближающейся удачи — натянутые как струна нервы не выдержали, и он осторожно, стараясь не разбудить соседей, выбрался из спального мешка. В помещении было даже не то что прохладно, а просто холодно — и ему пришлось набросить на плечи шинель. Примостившись у окна, он принялся распаковывать пакет. Руки у него от нетерпения заметно дрожали. Развернув промасленную бумагу, он обнаружил толстую тетрадь с изрядно измочаленной картонной обложкой, потерявшей свой первоначальный цвет, с едва различимым рисунком кремлёвских башен. Надпись, сделанная на ней химическим карандашом, от продолжительного пребывания в сырости, а главное после купания в морской воде, превратилась в размытое лиловое пятно. Тетрадь находилась в столь ветхом состоянии, что листать её сморщенные и кое-где слипшиеся листы приходилось с большой осторожностью.
Первые несколько страниц были заполнены формулами с небольшими комментариями на латыни. Автор при написании пользовался простым карандашом, и это отчасти помогло записям не расплыться от влаги.
- Сейчас попытаемся прочесть, — прошептал геолог.
Бумага сильно потёрлась, буквы, символы потеряли чёткость и различались с трудом, а местами текст был и вовсе неразборчивым. К тому же геолог с математикой и латынью был отнюдь не в дружбе. По страницам с формулами он просто пробежал глазами, не вникая в суть, и перешёл к тексту, написанному уже на русском языке. Эта часть сохранилась плохо, бумага оказалась покрытой грязными разводами, некоторые буквы стёрлись вовсе. Пытаясь разобраться, геолог мысленно чертыхался, но ощущение, что удача где-то недалеко, что к ней уже можно протянуть руку, не покидало его. Раздражение сменялось досадой, но когда удавалось восстановить то или иное слово на него волной накатывалось вдохновение. Он настолько увлёкся, что не заметил, что остался полураздетым: шинель сползла с плеч и упала на на пол. Приблизившись к окну, где было посветлее, он случайно приложил листок к стеклу и воспрянул духом: карандаш писавшего оставил на бумаге вполне различимые вмятины, по которым можно было восстановить слова. Одна из фраз его буквально поразила. Она читалась так: «С в ё р т ы в а н и е п р о с т р а н с т в а п р о и с х о д и т п е р и о д и ч е с к и, в ы з ы в а я в з е м н о й к о р е п е р и о д ы п у л ь с и р у ю щ е г о с ж а т и я, к о т о р о е в е д ё т к п е р е м е щ е н и ю в н е д р а х ф л ю и д о в: н е ф т и, г а з а и в о д ы».
Геолог наморщил лоб: «Во как. Жидкость перемещает. Закручено основательно. Но как можно свернуть то, что по здравому житейскому разумению не сворачивается?».
Он вернулся к столу и подпёр голову ладонью: «Хотелось бы все это как-то уложить в голове, как-то представить, но что-то не получатся. Ребус какой-то».
Где-то под полом прошуршала мышь. Зубалов, способный мирно спать под грохот авиационного мотора, но чутко реагирующий на едва слышный посторонний звук, открыл глаза, машинально прислушался и через мгновение снова уснул. И в то же мгновение воображение изобразило геологу обыкновенную, набитую пухом подушку. Ту самую, пышную, с идеальной размерностью, равную по длине, ширине и высоте, которая всем своим видом настоятельно просит каждого положить на себя голову. Но ведь стоит на ней оказаться голове, как она изменит форму — подушка сомнётся. Не это ли, или что-то похожее имел ввиду мифический Капитан. Геолог не удержался и от радости хлопнул ладонью по лбу: «Кажись дошло. Ей Богу дошло». Зубалов не замедлил проснуться, приподнялся на ложе.
- Что такое?
И оценив, что в помещении ничего существенного не произошло, краем глаза обозрел позолоченные солнечными лучами оконные стёкла (пурга стихла, унеслась куда-то дальше, за край земли), смачно зевнул и с блаженной улыбкой снова погрузился в сон. Геолог же продолжал расшифровывать текст, который постепенно становился ему понятным.
«А вот это уже новость!» — воскликнул он теперь уже мысленно, разобравшись со следующей строкой, в которой автор делился мыслью, что явление, названное им свёртыванием пространства, в недрах, как в сжатой рукой губке, приводит к перераспределению напряжений, вызывающих перемещение нефти, газа, воды. И что было особенно неожиданно — случается подобное в зависимости от взаимодействия порой весьма далёких от нашей планеты космических объектов и несравненно чаще чем от землетрясений, связанных с процессами внутри Земли.
- Ого, больше чем смело. Если автор прав, то, например, можно ожидать перемещение месторождений нефти в исторические интервалы времени. Буквально, сегодня залежь здесь, а завтра там. Однако же. — заключил взбудораженный геолог в полный голос.
На этот раз Зубалов проснулся окончательно и покачал головой.
- Сам с собой толкуешь, князёк. Смотри не рехнись. Геолог пропустил его слова мимо ушей и продолжал чтение. Это была часть, где автор описывал свои личные наблюдения, подтверждающие гипотезу, выраженную через формулы. Геолог пришёл в восхищение и продолжал рассуждать, выражая мысли вслух. Он с театральной торжественностью обратился к самому себе:
- Похоже, товарищ Блох, этот Капитан с большой буквы нашёл явлению, которое он назвал свёртыванием пространства, строгое математическое доказательство. Слова-то какие — дух захватывает. Он утверждает, что оно не имеет никакого отношения к событиям, которые мы, тёмные геологи, связываем с землетрясениями, получается, товарищ Блох, что это явление имеет совсем другую природу. Вах. Надо же. Получается, что земная кора, прах её побери, время от времени начинает корчиться в конвульсиях под влиянием каких-то далеких планет. Браво, Капитан. Да, товарищ Блох, именно тогда как бы ни с того ни с сего и начинаются сюрпризы: вода из источников уже не течёт, а хлещет — доводилось видеть. Случалось. Бывало, не первый день по земле ходим. Но, что, товарищ Блох, водичка — её превосходительство, госпожа нефть, тоже трогается с места, по трещинам и трещинкам добирается до поверхности земли, тоже видели, но не придали значения, проглядели. Вот ведь что получается, когда по матушке земле волнами прокатывается сокращение её каменной кожи. И это не всё — месторождение нефти может в одночасье появиться там, где его никто не ждал и не ждёт. А это значит: должна появиться новая стратегия поисков. Господи, а ведь и мне, дураку, в голову приходили такие же мысли, но я гнал их прочь, как глупость. Почему? А потому что нас так не учили. Такое считалось ересью, а дураки её боятся. Мы, простые смертные — бедолаги, нам всегда не везёт, зато гениям очень часто. Так устроен мир, и это по большому счёту справедливо. А Капитан точно гений. У него всё в голове уложилось как надо, камень и формулы, кирпичик к кирпичику.
Геолог откинул голову, прикрыл глаза и попытался представить внешность Капитана. Воображение нарисовало ему смуглое, плохо выбритое лицо с запавшими щеками, орлиным носом, в фуражке с «крабом», лихо приплюснутой, и с трубкой в зубах, невозмутимо смотрящее вдаль, лицо, изображённое на картине в заброшенном посёлке на Острове. «Что Вы там видите, Капитан? Что Вы хотите нам посоветовать?» — мысленно произнёс геолог, почтительно склоняя голову. — Можете не говорить: я догадываюсь. Вы советуете нам не терять времени и прежде всего заняться нефтью, которая где-то под нами и ждёт своего часа. Я понимаю, Капитан, что нефть для Вас — это мелочь, только подтверждение Вашей гипотезы, но для нас, малых, нефть — это судьба. Я, кажется, много говорю, но всё-таки позвольте закончить мысль: требуется непременно отыскать Ваши бумаги, Капитан, — это достояние человечества. Нельзя ни в коем случае дать им бесследно исчезнуть. Блох, тебе нужно действовать. С чего начать? А прежде всего напишем докладную нашему Главному. Сейчас же, не откладывая в долгий ящик. Всё о Капитане. Ничего не утаивая и не добавляя. Мы отправим её с Зубаловым, который пока ещё ни о чём не ведает, спит и видит сны. Кстати, что ему снится? Конечно, не эта тетрадь и не то, что в ней написано. У меня скверный почерк, пишу, как курица лапой, а такую важную бумагу необходимо сделать удобной для прочтения — придётся выводить буквы».
- Что, у нас с утра пораньше гости? С кем это Вы, Блох, беседуете? — полюбопытствовал вконец разбуженный пилот Зубалов. Геолог отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Он переместился к столу, достал из полевой сумки лист бумаги и, подбирая нужные слова, принялся составлять докладную записку. Он писал, нервно прислушиваясь к тиканью своих наручных часов, пытаясь опередить время. А солнце уже поднявшееся над горизонтом, пробиваясь через оконные рамы, выстраивало на полу «красного уголка» теплые жёлтые квадраты.
Через несколько часов «кукурузник», бывалый «руссфанер», унёс пилота Зубалова, в кармане которого находилась обширная докладная, предназначенная для самого главного в заполярном городе.