Ангара. На заработке
В начале шестидесятых годов прошлого столетия среди студентов высших учебных заведений начали активно создаваться строительные отряды, в которых во время летних каникул можно было вполне прилично заработать. Однако, до Московского физико-технического института (физтеха) это движение не дошло и поэтому студенты, желающие подработать, вопросы трудоустройства должны были решать самостоятельно. На младших курсах особым желанием подработать большинство ребят не горели, поскольку высокая стипендия, которую выплачивали в этом элитарном вузе, и большая учебная нагрузка не располагали к такому варианту решения мелких финансовых проблем, если они даже у кого-то возникали. А вот на старших курсах... . Кто-то успел жениться, у кого-то появилось стремление хорошо и модно одеться, кому-то приглянулась девушка в связи с чем увеличились расходы, ну, а некоторые просто хотели иметь деньги, как символ мужской состоятельности. Таким образом, появились студенты желающие поправить своё финансовое положение в летние каникулы аккордным трудом. К таким студентом относился и я.
После четвёртого курса у меня, как и у всех студентов физтеха, появилось больше свободного времени, поэтому можно было сходить в театр, на концерт, в музей, просто погулять по Москве с девушкой или с друзьями. Конечно, если с тобой вместе идёт девушка, хотелось быть хорошо и модно одетым, иметь возможность оплатить за неё билет в кино или на какое-либо представление, купить мороженое, букетик цветов - в общем, произвести на неё впечатление. Оторвавшись от четырёх лет полного погружения в учебный процесс, я обнаружил, что вокруг много красивых девушек, которым мне хотелось бы понравиться, а для этого нужно было, в первую очередь, пополнить свой скудный гардероб приличными вещами. Надо было найти работу, позволяющую за пару летних месяцев превратить своё желание в реальность.
И поэтому, когда один из недавно женившихся друзей, Володя Пашковский, крепкий, высокий, здоровенный парень, отслуживший четыре года в военно-морском флоте, предложил отправиться в Сибирь на лесосплав для того, чтобы постараться заработать там большие деньги, с помощью которых можно было бы решить все финансовые проблемы до конца нашей учёбы в институте, то я тот час же согласился. К этому времени он уже узнал, что лесосплавные конторы оплачивают билеты до места работы в оба конца и поэтому, если нам даже не удастся заработать "огромных" денег, то всё равно приличные суммы мы на руки всё-таки получим. А кроме того, мы фактически бесплатно увидим половину страны и попробуем вкус "таёжной романтики". Предложение показалось мне заманчивым и я втянул в эту затею своего лучшего друга Диму Корнеева, который хоть и не имел таких выдающихся физических данных, как у Володи Пашковского, но был верным товарищем и не чуждался физической работы.
Мы активно собрали всю доступную нам информацию, связанную с вербовкой рабочих на лесосплав, и решили отправиться в район среднего течения Ангары, где располагался Тасеевский лесосплавной участок. Володя Пашковский, сумев сдать досрочно весеннюю сессию, срочно выехал к намеченному месту работы, а мы с Димой, получив от него телеграмму, что он устроился рабочим на Кулаковском рейде Тасеевского участка, и, успешно завершив учебный семестр, отправились за ним.
Сначала мы ехали поездом в общем вагоне до Красноярска, а потом автобусом вдоль левого берега могучего Енисея добрались до посёлка Стрелка, который стоял в устье Ангары и служил воротами ко всему Приангарью. Дальше двигаться можно было только по реке, так как в этих глухих таёжных местах каких-либо дорог тогда просто не существовало. Романтика!
Переправившись на небольшом теплоходе через Енисей, мы оказались в посёлке, сплошь состоящим из деревянных домишек, вокруг которых не было ни одного дерева. Это отсутствие каких-либо деревьев и кустарника на улицах резко отличало его от аналогичных посёлков нашей средней полосы и делало его каким-то непривычным и чужим для моего взгляда. Однако, высокие деревянные тротуары, давно забытый и оттого необыкновенно вкусный клюквенный морс в буфете, маленькие магазинчики, в которых грудами лежал постный сахар, ржаной и пеклеванный хлеб буханками, напомнили мне о моём раннем детстве в небольшом городке Алатырь и это как-то помирило меня с ним.
Вся жизнь этого посёлка вращалась вокруг речного порта на Ангаре и была связана с транспортировкой леса, который сплавлялся по воде с её верховий, а затем отправлялся вниз по Енисею в порт Игарка для вывоза его за границу или в Красноярск, откуда он по железной дороге расходился по всей нашей стране. Поэтому в порту под погрузкой особо ценным лесом стояли огромные, самоходные баржи, а на рейде формировались километровые ленточные плоты, вокруг которых суетливо сновали туда-сюда трудяги буксиры. Небольшие судёнышки, получив свою порцию груза с большого корабля, пришедшего с Енисея, оглашая окрестности рёвом сирен, выходили на простор реки и, с трудом преодолевая течение, деловито отправлялись вверх по Ангаре для доставки его в таёжные сёла и поселки, разбросанные по её берегам.
На пассажирском дебаркадере собралась большая толпа людей, в основном, мужиков и студентов, ожидавших нужное им попутное грузовое судно, идущее до места их работы или проживания. Билетов на них никто и нигде не продавал и денег с пассажиров за проезд на корабле тоже не брали. В порту экипажи малых судов были поголовно пьяны, так же как и большинство их пассажиров, но, на удивление нам, все они старательно работали, загружая в недра судов ящики с водкой и рассовывая их по всем укромным уголкам.
Оказалось, что во всех поселениях и на лесосплавных участках вверх по течению Ангары в рабочий сезон соблюдался “сухой” закон и посёлок Стрелка был последней точкой, где можно было ещё разжиться спиртным. Даже зарплату трудящимся людям, кроме прожиточного минимума, выдавали только в конце навигации, когда сплав леса уже завершался. Отсутствие свободных финансовых средств не позволяло сплавщикам леса организовывать крупные закупки спиртного в других местах, что, конечно, ограничивало пьянство. Как оказалось, работы по сплаву леса по Ангаре, в основном, велись силами отбывающих свой срок расконвоированных заключённых, спецпоселенцев и завербованных в разных областях страны людей. Местные же мужики, промышлявшие зимой охотой на пушного зверя, на лето покидали свои добротные избы и отправлялись на заработки далеко на север в порты Игарка и Дудинка, где зарплаты с учётом северных коэффициентов были существенно выше.
Немного погодя, мы выяснили, что ящики с водкой матросы грузили не для себя, так как все свои деньги они мгновенно успевали пропить за время стоянки в порту, а выполняя поручение руководителей различного уровня. Те выделяли свои личные средства для покупки спиртного и улаживали этот вопрос с представителями надзорных органов, контролирующих исполнение “сухого” закона на местах. На этот ценный груз даже пьяные в “стельку” матросы не могли себе позволить роскошь покуситься, что нас очень удивило!
Как-то само собой получилось, что студенты из разных ВУЗов Москвы, которых довольно много оказалось на пристани, захватили для себя отдельное место в углу дебаркадера. На палубе под наблюдением представителей различных групп были сложены кучей рюкзаки, тюки, сумки и другие вещи, которые они охраняли, пока остальные студенты занимались своими делами или отдыхали. Посторонних людей, особенно полупьяных, ничего не видящих и не воспринимающих “бичей”, бродивших по пристани в поисках добычи и халтуры, к этому участку просто не подпускали. По мере готовности того или другого судна к отплытию часть студентов покидало свой временный бивуак и отправлялись на нём в путь, а на их место прибывали следующие. В общем, образовался своеобразный пересыльный пункт.
К борту нашего участка дебаркадера причалил белоснежный катер, на котором приплыли два каких-то важных чина с Первомайского сплавного участка для вербовки на месте рабочей силы. Они были одеты в непривычные для этих мест белые костюмы, шикарные туфли и тёмные очки с позолоченной оправой, что делало их похожими на бизнесменов из американских фильмов. Начальственным взором эти роскошные мужчины оглядели нас, бивуак и, ни слова не говоря, важно прошествовали мимо нас в посёлок. Часика через два уже в изрядном подпитии они подошли к нам и попросили, чтобы к ним подошли руководители студенческих групп для разговора о работе. К ним вышло несколько ребят и они вместе с ними отправились в буфет для ведения переговоров. Где-то минут через сорок эти ребята вернулись и объявили, что студенты двух институтов могут готовиться к погрузке на самоходную баржу, которая в ближайшее время подойдёт к дебаркадеру. После этого, оба "супермена" в сопровождение двух руководителей сформированных на месте студенческих бригад сошли в свой катер.
Было заметно, что на катере возникла какая-то суета и немного погодя эти двое ребята вернулись на дебаркадер и объявили, что у “начальствующих” мужичков пропали их модные солнцезащитные очки, которые они, вроде бы, оставили на борту катера, когда уходили по своим делам на берег. Скорее всего, эти очки куда ни будь, завалились из-за волн раскачивающих катер и нас просят помочь им их отыскать. Несколько ребят откликнулись на просьбу своих командиров и начали искать очки сначала на борту катера, а потом и по всему дебаркадеру в тех местах, куда только могла ступить нога их будущих работодателей.
Со стороны мне было интересно наблюдать, как по мере возрастания активности группы ребят, занятых поисками очков, происходил перенос неудачи в поисках очков на остальных студентов и появление у них некого комплекса вины. Сначала очки искали под лозунгом “случайно завалились”, потом - “куда-то они делись” и, наконец, - “кто-то их случайно или преднамеренно взял”. В итоге, приняв за основу последнее предположение, доморощенные активисты пригласили с катера будущее начальство и предложили всем студентам добровольно показать содержимое своих рюкзаков и сумок, чтобы наглядно показать непричастность студентов к этой пропаже.
В воздухе повисла какая-то гнетущая тишина, некоторые ребята стали, не глядя по сторонам, медленно выкладывать свои вещи, другие - не двигались, и выжидающе смотрели друг на друга, словно ждали дополнительной команды. Я не выдержал и громко с раздражением заявил: “Ни буду я ничего показывать! Какие-то пьяные мужики, чего-то там потеряли, сами не знают, где и когда, а мы, трезвые нормальные люди вдруг оказались ворами? Вы что, ошалели? Да, катитесь Вы…!”.
Настроение большинства студентов резко изменилось. Они угрожающе зашумели и начали группироваться возле меня, явно одобряя и поддерживая моё заявление. Мне даже показалось, что, если я брошу клич “За борт гадов!”, то он будет мгновенно выполнен и только что "повелевавшие" толпой люди полетят в воду. Мужчины смутились, без лишних слов проскользнули на борт своего катера и затихли в своей каюте. Студенты, руководители акции, как будто очнувшись от угара, как-то сразу обмякли, и один из них вдруг неожиданно поддержал меня, пробурчав: “А что, может быть, они просто упали в воду, а мы их ищем?”. Постояв немного, они также прошли на катер. Я промолчал и все успокоились - жизнь вошла в обычную колею.
В общем, передо мной разыгрался небольшой этюд поведенческой психологии большой массы людей, настроение которых легко меняется под действием вброшенных в неё слов.
Спустя некоторое время к дебаркадеру причалила самоходная баржа, идущая до Первомайского рейда, и большая часть студентов стала на неё грузиться. Их командиры потихонечку подошли ко мне, поинтересовались из какого я института и предложили присоединиться к ним, войдя в руководство их сборной студенческой бригады. Я от этого лестного предложения отказался, так как у нас с Димой заранее было уже определено место нашей будущей работы.
Буквально вслед за этим с одного из буксиров последовало объявление, что он пойдёт на Кулаковский рейд и что все, кому туда нужно быстрее, на него грузились, поскольку минут через пятнадцать он уже отплывёт. Мы с Димой подхватили свои рюкзаки и быстро присоединились к трём или четырём пассажирам, которые спешно двинулись в его сторону.
Раздался протяжный вопль ревуна, палуба под нашими ногами задрожала от работающего двигателя, буксир медленно вышел на простор Ангары и, натужно пыхтя, двинулся против мощного течения реки. Мы с Димой быстро освоились на новом месте, осмотрели весь буксир и поднялись на капитанский мостик, с которого было удобнее обозревать берега реки, занятые пологими кряжистыми сопками, покрытыми таёжными дебрями, прерывающимися небольшими луговинами и голыми каменистыми участками.
Впереди по курсу корабля послышался какой-то низкий гул и поперёк реки мы увидели россыпь скал, торчащих из воды - это был первый, увиденный в моей жизни, настоящий речной порог. Зрелище было впечатляющее! Вода, разбиваясь на множество потоков, c шумом и рёвом бешено мчалась по уклону между скал, образуя воронки разных размеров, стоячие волны, высота которых была сравнима с высотой борта нашего буксира. Переплетающиеся тугие плети огромных водяных струй и сливы, угрожающе просвечивающие оскалом подводных скал и каменных ступеней, грозились стать непреодолимым препятствием. То там, то здесь на скалах громоздились груды брёвен, а иногда и целые фрагменты плотов, для которых этот порог оказался непроходимым. Казалось, что вода в протоках между скал кипит, выплёвывая клочья пены и брызг, которые начали окатывать палубу, а, иногда, попадать даже и на мостик буксира.
Придавленный мощью увиденной мною картины я с неким трепетом и робостью поглядел на невозмутимых рулевого и капитана и к своему ужасу обнаружил, что они оба сильно пьяные, и, как мне показалось, плывут на автопилоте, созерцая мир остекленевшими ничего невидящими глазами! Капитан, почувствовав на себе мой испуганный взгляд, широко улыбнулся и, преодолевая шум воды, громко прокричал: “Не бойся парень, прорвёмся! Не первый раз идём, мы привычные! Дело своё знаем!”. И, словно в насмешку над его словами, буксир потряс удар о подводный камень, потом второй! “Ерунда! – успокоил меня капитан, немного подумал и добавил. – Скорость маленькая, корпус железный, винт защищен кожухом, ничего не будет", – после чего спокойно отправился в каюту спать.
По пути до места назначения мы миновали два порога и несколько, как нам сказали матросы, “шивер” – когда река низвергается по круто падающему участку дна, покрытому скалами, большинство которых не выходит своими вершинами на поверхность воды. На одной из них беснующаяся вода скатывалась вниз так круто, что с мостика, на котором мы стояли, складывалось впечатление подъема на водяную гору. Кроме этого, нам в пути встретились несколько таёжных посёлков, к которым буксир причаливал, высаживая людей, выгружая какие-то грузы и подбирая новых попутчиков. Дорога в этих местах была только по реке и поэтому любые проходящие суда использовались в качестве пассажирского транспорта и средств связи.
К вечеру буксир прибыл на Кулаковский рейд, на его борт поднялось всё начальство лесосплавного участка за своей долей спиртного, которое, заодно, по нашей просьбе, определило меня с Димой на место жительства в комнату в одном из бараков, предназначенных для сезонных рабочих.
Барак стоял на окраине посёлка и наши окна выходили прямо на зелёную стену тайги с её смолистыми запахами и полчищами летающих кровососущих, умудрявшихся проникать в комнату даже через замочную скважину. Кроме нас в комнату поселили ещё двух студентов из Москвы, которые, как оказалось, приплыли на том же буксире.
Рано утром мы все четверо дружно явились в контору Кулаковского рейда, где нам без проволочек оплатили дорогу в оба конца, выдали небольшой аванс и направили на работу. Меня, по-видимому учитывая физические данные (рост 183 сантиметра и вес 80 килограмм), определили в бригаду, которая занималась формированием плотов для буксировки их в устье Ангары, а Диму вместе с двумя прибывшими с нами студентами - на участок сортировки и вязки брёвен в пучки.
Больше всего меня удивила краткость инструктажа по технике безопасности, который провёл с каждым из нас технический руководитель лесосплавного участка. “Плавать умеешь?". - "Умею". - "Жить хочешь?". – "Хочу". – "Расписывайся в журнале и иди получать рабочую одежду!”. Кратко, понятно и с большим философским содержанием!
Мне выдали брезентовые брюки, брезентовую робу, резиновые сапоги с ботфортами и толстые брезентовые рукавицы. После того, как я одел всё это на себя, нас посадили в небольшой катер, который по тридцатиградусной жаре доставил нас к своим рабочим местам.
Сначала катер высадил меня на платформу из брёвен, стоящую на якорях перпендикулярно берегу Ангары и возвышающуюся примерно на метр с лишним над поверхностью реки. Она располагалась в метрах семидесяти от берега и к ней были прикреплены три формирующихся плота. После чего катер отправился вверх по течению реки, чтобы доставить остальных ребят к месту вязки пучков из брёвен, которое называлось "сеткой" и находилось примерно в километре от моего места работы.
Процесс сплава леса до устья Ангары в то время выглядел следующим образом.
Зимой заготовленные в тайге брёвна доставлялись тракторами на берега местных рек, клеймились по сорту на торцах, буртами складывались возле воды. В весенний паводок брёвна сплавлялись молем вниз по течению до запаней на Ангаре, в которых они накапливались, чтобы потом использоваться для формировании плотов;
Летом брёвна из запани спускались по течению реки на участок сортировки, так называемую "сетку", которая состояла из стоявших на якорях, плавучих(боновых) заграждений. Эти заграждения образовывали основной канал, и отходящие от него боковые ответвления, предназначенные для разделения брёвен по сортам и направления их к устройствам для вязки в пучки с помощью проволоки.
Пучки сплавлялись до места формирования плотов кошелькового типа, внешний обвод которых состоял из пучков, закреплённых двумя специальными борт обвязками к толстыми тросам (лежням). Внутри кошеля находились пучки, скреплённые между собой проволоки. Плот обычно состоял из нескольких секций, имел длину не менее 150 метров и ширину около десяти метров.
Сформированный плот цеплялся буксиром, который тянул его вниз по течению. Подведя его к фарватеру в сложной, труднопроходимой шивере или порогу, капитан буксира обычно просил помощи у дежуривших в этом месте других буксиров, чтобы совместными усилиями провести плот через опасное место. Или, если их не было, то буксир в нужной точке отцеплял плот и тот преодолевал встретившееся препятствие в свободном плавании. Если всё проходило удачно, буксир ниже порога подхватывал плот и тянул его по течению дальше. Остатки разбитых плотов мы и видели, когда преодолевали Стрелковский порог, недалеко от устья Ангары. Сначала я работал на участке формирования плотов, а потом - на вязке пучков. Работы, на которые меня ставили с моего согласия наравне с профессионалами, были тяжёлыми, требовали физической силы и ловкости, но зато хорошо оплачивались, что меня очень устраивало. Большинство студентов использовалось на более простых и лёгких работах, но за них и меньше платили.
Высадившись с катера на крайнюю платформу, я обнаружил, что она состоит из трёх секций, стоящих параллельно друг другу, а между ними имеются каналы, по которым пучки брёвен могли попасть в кошели. Впритык к средней секции находился небольшой плот, с которого два рабочих распределяли плывущие от сетки пучки по каналам в соответствии с сортом брёвен.
Между собой эти секции соединялись мостками, состоящих из нескольких положенных в ряд брёвен, с которых рабочие пиканками (специального вида баграми метра три, четыре длиной с металлическими наконечниками в виде чуть изогнутой пики и совмещенным с ней заострённым крюком) подводили пучки к месту формирования кошелей. Вязальщики плотов, находясь на пучках внутри кошеля, цепляли подведённый по каналу пучок пиканкой, заводили его в кошель и устанавливали в ряд с другими находящимися там пучками. Крайние боковые пучки крепили двумя борт обвязками к тросам, а остальные соединялись меж собой кусками проволоки.
Меня поставили на формировку плота из пучков брёвен пиловочника, который был закреплён к средней платформе. С левой стороны по каналу подавались пучки с дровами, из которых набирался дальний от берега плот, с правой - плыли пучки пиловочника и рудстойки. Я и мой напарник должны были забирать пучки только пиловочника, а мои соседи с правого кошеля - рудстойки. Лес шёл не очень равномерно и поэтому авралы с пучками сменялись небольшими "передышками" в их подаче. В эти промежутки времени нам нужно было отложить пиканки и кусками проволоки соединить пучки в ряды. Купаться на рабочих местах было категорически запрещено, но тридцатиградусная жара так допекала, что приходилось, выбрав подходящий момент, иногда “нечаянно” срываться в воду прямо в рабочей одежде, предварительно определив, конечно, как и на какой пучок будешь выбираться. В общем, с выбросом адреналина на такой работе всё было в порядке!
Работа велась в две смены - с четырёх часов утра до двенадцати дня и с двенадцати часов дня до восьми часов вечера На обед всю бригаду катером отвозили в столовую на берегу. Кормили вкусно, сытно и бесплатно!
Надо отметить, что я достаточно быстро научился бегать в резиновых сапогах и брезентовой одежде по плывущим бревнам, перебираясь с одного кошеля на другой или распуская движущийся по каналу, упущенный пучок брёвен. Умел, воткнув пиканку в бревно и удерживая таким образом его от вращения, переправиться на нём вдоль троса, натянутым над водой. Так как по каналам между кошелями пропускались отдельно плывущие брёвна, упущенные или некондиционные пучки, а течение стремилось сомкнуть плоты вместе, то приданный бригаде буксир носом расталкивал кошели, довольно часто повреждая при этом крепёж борт обвязок. Поэтому прежде, чем буксир забирал готовый к сплаву плот, мне приходилось брать на плечи несколько борт обвязок весом в семь или восемь килограмм каждая и идти в головную часть кошеля его ремонтировать. При этом, если ты оступился, поскользнулся или иным способом вдруг оказался в воде, нужно было быстро освободиться от них и любым способом выкарабкаться на ближайший пучок в наполненных водой сапогах и брезентовой робе. Что было совсем не просто и очень опасно! Кроме этого, мне было поручено распускать пучки, идущие по каналу, которые не соответствовали сортности и были ошибочно в него направлены, или пучки, которые вязальщики, в том числе и я, не смогли завести в кошель из-за быстрого и сильного течения реки. За каждый упущенный пучок, который вместе с молем попадал в запань ниже по течению Ангары, из заработка бригады вычитали штрафные деньги. Поэтому пучок надо было догнать и перескочить на него по плывущим довольно густо брёвнам, чтобы снять бирку и развязать одну из скрепляющих его проволок, а дальше река сама довершала начатое дело!
Я быстро уяснил, что если заранее выбрать плывущие брёвна, на которые будешь ставить ногу и быстро это проделать, то свои полтора, два метра до пучка и обратно вполне можно преодолеть не провалившись в воду! Главное быстрота и решительность!
К сожалению, несчастные случаи со смертельным исходом на лесосплавных работах были, и два студента с соседнего, Первомайского участка вернулись домой в цинковых гробах.
Надо сказать, что я достаточно легко и быстро освоил многие премудрости лесосплавщика, позволяющие чувствовать себя нормально в этом зыбком, колеблющемся мире из текучей воды и качающихся брёвен! Однако без травмы всё-таки не обошлось.
Я уже отработал на вязке плотов чуть больше месяца, когда при перетаскивании троса почувствовал острую колющую боль в районе первой фаланги указательного пальца правой руки. Трос по качающимся пучкам моего кошеля вместе со мной тянуло четыре человека и поэтому бросить всё и заняться рукой было невозможно. Закончив укладку троса и осмотрев руку, я обнаружил, что лопнувший и загнувшийся стальной кусок проволоки из витого троса проткнул насквозь мякоть пальца. Перевязав бинтом палец, я продолжил работу. Однако утром боль усилилась, появились выделения и мне пришлось отправиться в поселковую санчасть за медицинской помощью. Рану мне почистили, промыли, перевязали, сделали укол, выдали больничный лист на пять дней, предупредили, что рану нельзя мочить десять дней, и отправили к себе в барак. В обед ко мне пришёл бригадир, спросил про самочувствие и попросил выйти на работу, если смогу. "Ты не волнуйся, тебе оплатят и больничный лист и выдадут заработную плату за эти же дни, ты только выйди, заменить мне тебя пока некем! А там посмотрим" - сообщил он. И я согласился. Я же всё-таки приехал заработать деньги, а не болеть!
С вязки пучков в плоты меня, конечно, сняли и поставили на их разводку по кошелям. Тоже нелёгкая работа, поскольку стоять на трёх брёвнах мостков и тащить пучок против течения, чтобы он оказалась против "входа" в кашель, где его перехватывал вязальщик плота, была не просто. На мостках стояло два человека, страхующих друг, друга, действия которых должны быть согласованы, обеспечивая прохождение пучков леса без заторов, даже если они плывут один за другим. С этой работой я тоже справился, хотя первый день не обошёлся без нареканий и сбоев, поскольку количество упущенных по моей вине пучков в нашем канале явно увеличилось. Хотя дальше нареканий за мою работу практически не было, однако, рана на пальце заживала плохо и периодически кровоточила, поэтому спустя несколько дней меня перевели на сетку, где предложили место вязальщика пучков при лебёдке.
Бригадир своё обещание сдержал - мне оплатили больничный и деньги за выполненную работу!
Плывущие из запани брёвна, сортировали и подготавливали к вязке в пучки машинным способом или вручную с помощью лебёдок. На сортировке леса работали женщины, заключённые и студенты. В их задачу входило не только развести брёвна по нужным каналам, но и, развернув поперёк течения, ввести их в дворик (бассейн), где они стягивались в пучок объёмом десять, двенадцать, а иногда даже четырнадцать кубометров
Меня поставили на работу при лебёдке и моей задачей являлось вместе с напарником обвязывать пучки брёвен в двух местах толстой обожжённой проволокой, чтобы они не распустился при сплаве. Сначала нам нужно было проверить все ли запущенные во дворик брёвна одного сорта и отправить вниз по течению ошибочно попавшие в него стволы. Затем, после того, как лебедка стянула брёвна в пучок, спрыгнуть на него с платформы, держа в руках проволоку длиной в несколько метров. Предварительно конец проволоки нужно было завязать петлёй на специально установленном для этого на краю платформы брусе. Потом крепко обжать ею пучок брёвен и, откусив нужный размер и пропустив свободный конец проволоки сквозь заготовленную петлю, руками снова завязать петлю. Вроде бы довольно несложные действия, если только не учитывать, что брёвна круглые и мокрые, пучок неровный и можно попасть ступнёй в зазор между брёвен, сделать петлю из толстой проволоки требует силы, и таких действий за смену нужно было сделать сорок, пятидесяти раз. Конечно, эта работа была всё-таки полегче, чем на формировании плотов, но всё равно требовала силы, ловкости, выносливости и чёткости.
Всё-таки не зря мне был присвоен пятый (старый) разряд лесосплавщика, о чём был выдан официальный документ!
Так как на участке вязки пучков работа велась в одну смену и вечер был свободен, то я решил, что это время можно использовать для дополнительного заработка. Поэтому, договорившись с Димой и ещё двумя студентами, жившими вместе с нами в одной комнате, мы организовали бригаду, которая подрядилась выполнить на условиях аккордной оплаты работу по зачистке берега Кулаковского рейда от пучков и остатков платформ, выброшенных паводком на отмели и берег. Нам выделили участок длиной около километра, на котором были разбросаны несколько десятков брёвен, штук пять пучков и две платформы. Работа была не из лёгких, особенно при раскатке платформ, так как они состояли из четырёх рядов огромных тяжёлых брёвен большого диаметра, уложенных взаимно перпендикулярно, и крепко стянутых тросами и проволокой, а из инструментов у нас были только пиканки, ломы и топоры. Кроме этого, платформы наполовину были в воде, и поэтому нижние брёвна, по мере освобождения верхних рядов и ослабления стягивающих усилий, приподнимались вверх, сильно затрудняя работу.
Летом температура воздуха даже в августе превышала тридцать градусов Цельсия в тени, а уже в начале сентября по утрам заморозки сковывали ледяными узорами воду у берегов! Ширина Ангары в районе Кулаковского рейда более шести километров, течение быстрое, однако в летнее время вода в реке хорошо прогревалась и была, на удивление, достаточно тёплой. Зима долгая и снежная, с лютыми тридцати градусными морозами, часто сопровождающимися сильными ветрами. Климат резко континентальный!
Кроме смородины и огурцов в огородах местных жителей ничего не росло, о свежих фруктах можно было только мечтать. Летом в воздухе клубились полчища комаров и мошек, которые буквально набрасывались на человека, лишая его возможности нормально дышать! На реке днём мошку и комаров сгонял ветер, но зато воздух буквально гудел от огромного количества паутов (оводов) и слепней, которые, как пикирующие бомбардировщики, с лёту впивались в кожу, оставляя на ней волдыри и струйки крови от пробитых проколов. Я даже написал в письме родителям, что, если бы на земле существовали летающие кошки, то они бы точно водились бы на Ангаре и пили бы человеческую кровь! Все работающие буквально были вынуждены купаться в дибутилфталате, который вёдрами стоял на плотах, чтобы хоть как-то спастись от кровососущих тварей, досаждающих нам в безветренные утренние и вечерние часы.
Теперь-то я понял, почему в таёжных деревнях и посёлках нет деревьев около домов, да и вообще на улицах! Они же являются прибежищем для всех летающих тварей, с которыми жители борются всеми имеющимися способами. Надо сказать, что течение на Ангаре такой силы, что бревно, столкнувшись с плавающей преградой под углом к ней, как правило, просто уходило под неё увлекаемое водным потоком. Это наглядно демонстрировало, что может произойти с человеком в сходной ситуации.
Наш населённый пункт состоял, фактически, из двух частей, посёлка Кулаково и поселения при лесосплавном участке, где в бараках и щитовых домах жили расконвоированные заключённые мужчины и женщины, спецпоселенцы, которым после отбывания срока заключения не разрешали выехать на другое место жительства, а также рабочие, завербовавшиеся на лесосплав, и студенты.
Меня сначала очень удивило, что большая группа заключённых охраняется всего одним милиционером, который их не строит в колонну на работу, не устраивает ежедневной переклички и, вообще, они свободно ходят в деревню, в тайгу и на работу. Мне объяснили, что вокруг нашего населённого пункта на сотни километров расстилается тайга и непроходимые болота. Болота в этих краях встречаются даже на плоских вершинах сопок, а уж по распадкам сплошь и рядом. Питаться в тайге, если не охотиться, практически нечем, преодолеть километры бурелома и не порвать одежду с обувью нереально, а уж кровососущие превращают жизнь в тайге сущим адом.
Таким образом, передвигаться можно было, только сплавляясь по реке или пытаясь идти вдоль кромки воды.
Местные жители были все вооружены охотничьими карабинами и не жаловали беглецов, так как те были вынуждены добывать себе пропитание грабежом и разбоем. Кроме того, за поимку беглецов живыми или мёртвыми, местным жителям выплачивали приличные премии. Так что остаться живым после побега шансы были очень и очень небольшие! Если же всё-таки, кто-нибудь из заключённых совершал побег, то милиция перекрывала путь по реке, и был вопрос только времени, когда его живого или труп обнаружат преследователи. Ну, а в другие времена года условия для побега ещё более сложные, вот и живут заключённые под охраной местной природы.
В отсутствии спиртного все мужики вели себя тихо и спокойно. Отличить на работе заключённого от завербованного рабочего было практически невозможно, хотя со временем, конечно, всё и обо всех людях бригады мне стало известно. На вязке плотов в ней работало человек пять заключённых разной национальности. Наиболее колоритными были два Володи: Володя "бендеровец" и Володя "контрабандист". Один кряжистый здоровяк, говорящий с явным украинским акцентом, второй худенький, мальчишеского вида, довольно чётко и правильно произносящий русские слова, но зато совсем не по-нашему, строивший свои предложения. На мой вопрос первому Володе, почему его называют бендеровцем, он спокойно ответил: “Да потому, что я и есть настоящий бендеровец и ещё мальчишкой сражался с оружием в руках против проклятых москалей, оккупировавших Украину!”. А второй сообщил, что он совсем не Володя, а Вайнонен, финн по национальности, который сразу после войны возил морем контрабандные товары в Советский Союз. Их лодку обнаружили пограничники, в завязавшейся перестрелке его товарищи были убиты, а он был ранен, но уцелел. Отсидев положенные двадцать лет, он написал письмо в посольство Финляндии с просьбой дать ему финское гражданство, однако его родина на его письмо никак не среагировало, вот поэтому он и живёт без паспорта там же, где отбывал срок на поселении.
Оба они, не стесняясь, поносили советскую власть и коммунистическую партию, называя её бандитской организацией, члены которой совершали и совершают преступления против невинных людей. Кроме того, они мне изложили свой вариант истории конфликтов и войн между их странами и Россией, включая советский период, которая совсем не походила на официальную версию, преподносимую нашими учебниками в школах. По их мнению, наша страна, по отношению к Западной Украине и Финляндии, совсем не была освободительницей народов и не расширяла свои границы за счёт рвавшихся в её состав граждан этих государств, а захватила эти территории и силой удерживает их, не спрашивая согласия местного населения.
Я был просто изумлён таким толкованием истории и начал доказывать, что они конечно не правы и просто плохо знают историю. А уж когда Володя, бендеровец, сравнил нас с немецкими оккупантами, я едва не набросился на него с кулаками! Правда, его логика, что настоящие освободители не присоединяют к себе чужие земли и не остаются хозяевами на “освобожденной” территории, а, передав её в самостоятельное управление местным жителям, уходят из этой страны, поселила во мне червь сомнения в правильность официальных версий произошедших и происходящих событий. В соответствии с его утверждением, если человек хочет независимости своей страны и жить в ней по своим законам, то ему всё равно, какой национальности и какие благие цели преследует пришелец, захвативший его землю, поскольку он для него, просто, является аккупантом, которого надо выгнать с родной земли! Кроме эмоций противопоставить этим словам я ничего не смог.
Когда я стал работать на вязке пучков, то лебёдчиком оказался бывший студент Московского Авиационного института, который, по его словам, отбыл длительный срок заключения за то, что, будучи на практике на одном из заводов отрасли, участвовал вместе с рабочими цеха в митинге протеста против новых, грабительских тарифов и расценок, вводимых на предприятии. Так как он вместе с одним из рабочих вывесил плакат, призывающий к забастовке, то его судили как одного из организаторов этого протеста и дали максимальный срок около двадцати лет. Человек он был сломленный, жизнь прошла мимо него: ни семьи, ни детей, и он хотел только одного, чтобы после окончания срока заключения, ему разрешили остаток жизни провести в каком-нибудь городе, а не в глухой тайге на спецпоселении.
Как-то вечером один из заключённых нашей бригады пригласил меня побеседовать за вечерним чаепитием с несколькими "уважаемыми" людьми. Я был слегка удивлён и озадачен этим предложением, но подумав немного, его принял. Мы договорились о месте встречи и разошлись по своим рабочим местам.
После смены, к восьми часам я уже был на условленном месте, где меня он уже ждал. Пройдя несколько десятков метров, мы зашли в какой-то неприметный сарайчик недалеко от берега Ангары, посредине земляного пола которого был разведён костерок. Свет костра слабо освещал помещение и ложился бликами на лица нескольких людей, сидевших на корточках вокруг него. Когда я вошёл, они тихо вели беседу, отхлёбывая мелкими глотками огненно горячий чифирь из пол-литровой алюминиевой кружки. Я поздоровался со всеми и подошёл к костру. Мне кивнули в ответ и предложили присесть на чурбачок, лежавший чуть в сторонке, после чего отлили немного жидкости из кружки в фаянсовую чашку и передали её мне. Я отхлебнул несколько раз этот горький напиток, полученный заваркой целой, большой пачки чая в кружке. Мне он не очень понравился по вкусу, явно вызвал прилив крови к голове и учащённое сердцебиение, однако свою порцию допил до дна. По просьбе собравшихся сначала я им немного рассказал о себе, о жизни столицы, ответил на какие-то вопросы, потом сам поспрашивал, кто и за что осуждён, после чего завязался общий разговор о событиях в стране и в мире, что было очень похоже на обычную беседу мужиков во дворе на лавочке. Правда, явно при этом больше говорить пришлось мне, а не им. Надо сказать, что они как-то внимательно и, как мне показалось, с интересом слушали мои небольшие рассказы и комментарии о странах, про которые заходил разговор, и интересовались моим мнением о том или ином политическом событии, не забывая прихлёбывать чифирь. Часика через два я с ними попрощался и отправился спать, а они остались у костра.
В дальнейшем, при встречах мы вежливо здоровались, ну, а с двумя Володями я довольно часто спорил на военные и исторические темы во время доставки нас катером от пристани, к месту работы.
Работал я без выходных, хотя несколько раз руководство рейда устраивало для желающих студентов экскурсии на острова, вверх по течению Ангары и впадающей в неё реки Тасеева, до староверческого хутора, жители которого вели натуральное хозяйство по старинному образцу. Правда, в один из дней мы с Димой всё-таки часа на четыре сходили в тайгу за кедровыми орехами. Кедры мы нашли, однако добыть шишек с тридцати метровых гигантов без специальных приспособлений оказалось нереальным.
Вся поверхность земли в тайге была захламлена сваленными, старыми деревьями, трухлявыми сучьями разных размеров и покрыта большими моховыми кочками. Продвигались мы по ней с большим трудом и уже через час мошка и комары заставили нас пробиваться к берегу Ангары, по которому с распухшими до неузнаваемости лицами и заплывшими от укусов глазами, вернулись в посёлок. Ходить в тайгу без накомарников оказалось невозможно! Зато я получил полное преставление о жизни в этих дебрях!
В конце августа, когда студенты стали собираться домой, меня пригласило руководство лесосплавным участком и попросило не уезжать со всеми ребятами, а доработать до первых чисел сентября, чтобы участок сумел успешно завершить летний сезон. Они пообещали рассчитать меня, как местного рабочего, выплатив различные добавки, типа за выводку молевого леса из пучков, высокое качество работ и тому подобное, которые приходят в контору в виде премии только в начале осени. Кроме того, они обязались выдать мне оправдательный документ для представления в институт о том, что местные советские власти мобилизовали меня на работу в связи с кризисной ситуацией, сложившейся в районе и дать справку в будущую трудовую книжку для исчисления стажа работы. Срок, до какого меня мобилизовали, я могу назвать им сам.
Дополнительные деньги мне были, конечно, нужны, просьба руководства мне явно польстила, так как свидетельствовала о высокой оценке меня как работника и я, немного подумав для "порядка", с их предложением согласился и проработал на лесосплаве до пятого сентября.
Свои обещания начальство выполнило в полном объёме. Я только в Москву привёз "чистыми" около шестисот рублей (зарплата инженера за пять месяцев работы ), потратив при этом довольно приличную сумму денег на походы в вагон-ресторан и подарки родителям. Справку-освобождение мне выдали до семнадцатого сентября, и поэтому я решил заехать сначала на пару деньков в город Томск, где в семье маминой сестры жил мой дедушка, а уж потом в Алатырь на побывку к родителям. В течение несколько дней мне удалось добраться до станции Тайга, сделать пересадку на поезд, идущий до Томска, и ранним, осенним утром оказаться возле деревянного, двухэтажного дома в центре города, в котором должны проживать мои сибирские родичи.
Дома никого не оказалось, и я расположился на крыльце отдохнуть немного с дороги и перекусить. Достал из своих запасов банку сгущённого молока, пробил в ней ножом два отверстия, прилёг на пол поперёк крыльца, положив под голову рюкзак, и стал потягивать из неё молоко, закусывая его хлебом и запивая водой из бутылки. На мне был серый, в крупную вязку свитер, чёрные рабочие брюки и туристские ботинки на толстой подошве. Три дня я не брился, два месяца моя голова не знала ножниц, и поэтому было неудивительно, что первый же, появившийся житель дома, не стал в него входить, а отправился собирать мужскую часть его "населения", чтобы было легче разобраться с непрошеным гостем, явно смахивающим на таёжного бродягу или отбывшего свой срок заключённого. Пришедшие практически одновременно, встревоженные дядя, тётя и дед, меня узнали, очень обрадовались моему неожиданному явлению и с радостью пригласили в дом. В этой гостеприимной семье я пробыл два дня и поездом отправился, наконец, к заждавшимся сына родителям.
По дороге домой я купил маме в подарок самые дорогие духи, "Красная Москва", папе одеколон "Шипр", и шесть бутылок чешского пива, которые я, буквально, выпросил в вагоне-ресторане (иностранного пива в то время не было в продаже и поэтому оно, по моему мнению, должно было быть неожиданным и интересным подарком). Дома от радости меня не знали, куда посадить и чем накормить, хотя папа, конечно же, стал сурово мне выговаривать за пропуск занятий, и только справка с гербовой печатью и подписями руководителей района, произвела на него впечатление, и он с какой-то гордостью произнёс свои знаменитые: “Ну, ладно!” - и сменил гнев на милость!
В институте на моё двухнедельное отсутствие ни кто не обратил внимания, кроме военной кафедры, преподаватель которой не допустил меня до занятий, пока я не напишу письменного объяснения о причинах пропуска двух предыдущих уроков. Объяснительную записку я написал и приложил к ней выданную справку. Причину пропуска занятий была признана уважительной, и я даже удостоился похвалы со стороны руководства кафедры за проявленное понимание к необходимости мобилизации людей для работ в сложных условиях.
В первую очередь, я отправился по Московским магазинам в поисках модной одежды, чтобы завершить этим свой рабочий сезон. Неделя беготни и стоянки в очередях позволила мне полностью обновить свой гардероб. Я купил себе самый дорогой костюм чёрного цвета с жилеткой, чёрные, лакированные туфли иностранного производства, ярко голубой нейлоновый итальянский плащ “болонья”, которые только что впервые появились в Москве и стоил приличных денег. Кроме этого, я приобрёл красивое демисезонное пальто темно-серого цвета, в чуть видимую полоску, зимнюю меховую шапку, роскошные кожаные перчатки и несколько белых модных нейлоновых рубашек. На эти покупки ушли почти все мои заработанные деньги, зато я был одет лучше многих преуспевающих молодых людей и тем самым решил возникшую передо мной проблему внешнего вида! Ну а работа, а она и есть работа, если к ней относиться добросовестно!
21.марта 2018.