Небольшой уральский городок в Пермской области был известен своими элетроплитами, чайниками и прочими изделиями многократного домашнего пользования. Это было полсотни лет тому назад, а сейчас может быть известно другое оттуда - чем можно похвастаться. Но для меня он в памяти остался совсем по иной причине. Я никогда не был там и вряд ли когда буду, но не забуду его, кажется, никогда.
А началось это в мае месяце 1977 года, когда моей службе в ВДВ исполнилось полтора года. Я стал долгожданным «дедом», сам себе хозяин, и в моей жизни появилось много свободного времени. Надо было куда-нибудь его девать. Молодых я не гонял. Дурью «дембельской» не маялся. Высыпаться уже было неактуально. И тут мне повезло - так я считал.
До моего «дедовства» я растерял всех своих подруг по переписке: кому-то плакался в жилетку, перед кем-то хвалился, кого-то учил уму-разуму, а кого - наоборот - слушал, разинув рот. Кто-то из них вышел замуж, а кому-то я наскучил, надоел, и сами меня однажды бросили. В общем, остался я у «разбитого корыта». Писал письма только домой, а писать надо было - всё-таки дом родной.
Всё началось с хотения, его-то у меня было, как говорится, хоть отбавляй. Был у меня сослуживец с одного призыва Женька Никодимов: родом с Урала, из маленького городка Лысьва в Пермской области.
Получал он регулярно письма - однажды украдкой я посмотрел обратный адресат на конверте - от своей девушки Ларисы и попросил его дать мне адрес какой-нибудь знакомой по своему городку.
Он не долго думал, и не много советовался со своей девушкой, и дал его, адрес, мне. И скоро я уже писал ей, Тане Сургановой - немного, в меру своего хвастовства и откровения. И отослал написанное письмо без надежды на регулярную переписку с незнакомкой. Каково же было моё удивление, когда через две недели пришёл ответ на моё письмо!
Пусть он был традиционным, с общими словами о трудностях моей службы и готовности разнообразить мою жизнь насколько хватит её - восемнадцатилетней девушки Тани. И следующее моё письмо было не только скромнее предыдущего, но и серьёзнее. А, главное, что можно будет попросить у неё фото, чтобы иметь ввиду - кому я пишу.
И я решился. Каким было второй раз моё удивление, когда через те же две недели я получил письмо от неё, где между его исписанными листками лежала фотография. Я это почувствовал, ещё когда держал конверт в своих руках. Достал и рассмотрел фото с краткой и трогательной надписью на обороте: «На долгую память Григорию с пожеланиями успехов и удачи в нелёгкой армейской службе. Таня». Дата и роспись.
На фото под новогодней разукрашенной ёлкой стояла девушка с крупными правильными чертами лица, в нарядном чёрно-белом платье. Может быть, на улице пройдёшь мимо и не обратишь на неё внимание.
А здесь, под ёлкой, в окружении Деда Мороза, Снегурочки и других игрушек, стоящих и висящих вокруг и около, она была красива - даже в своём простеньком платье, чулках и в белых туфлях, с густыми тёмными волосами и не очень-то накрашенная.
В своём письме Таня писала, как встретила дома Новый Год, как сама выбирала и украшала ёлку, под которую положила подарки, а на следующее утро под ней же обнаружила, что и о ней помнят и любят - подарок ей - и была счастлива! Вот почему она выбрала эту свою новогоднюю фотографию.
В ответ я вынул какое-то своё армейское фото из демальбома: немного бравурное, с оружием в руках и в парадной форме. Написал ей что-то увлекательное о прыжках с парашютом и оставляемых в небе самолётах, об учениях со стрельбами и ночёвками в лесу. Два-три слова уделил тому месту и городу, где мы служим. И просил Таню написать хоть немного о себе, чтобы знать - с кем переписываешься.
Ровно через две недели пришёл от неё ответ, из которого я узнал, что год назад Таня закончила школу. Не сказать, что она была отличницей, но хорошисткой была. Мечтала о другом, но всё в жизни довольно быстро меняется. И она неожиданно переменила свою мечту. Или засунула её в долгий ящик.
От инфаркта она тогда потеряла своего отца. Беспомощный, он лежал в местной больнице. И его не смогли спасти. Не было ему ещё и пятидесяти. Вот почему после школы она была вынуждена пойти в медицинское училище, чтобы ухаживать за другими больными. Что она сейчас и делает: днём работает в больнице, а вечером изучает теорию в училище. Устаёт, но что поделаешь.
И тут я понял, что жизнь её не сахар, и потому она всё воспринимает всерьёз - даже нашу переписку. Чего тут скрывать - надо было меняться! Таня - серьёзный человек, даже когда спрашивает о вещах вроде бы несерьёзных:
Ходил ли я до армии на танцы - в парке или в ДК? (как будто у меня не было других увлечений?); ведут ли себя московские девушки так, как провинциальные? (не могут поделить ребят?); злоупотребляют ли парни вином? (а без него нельзя, что ли?) и пробовал это вино я?
Её интересовало многое. И я обстоятельно отвечал на каждый её вопрос. И мне было чертовски приятно кому-то открывать Америку - то, что она, в отличии от меня, казалось бы, не знает очевидного. Хлебом не корми, а дай поучить других.
Тем временем кончалось календарное лето, которое пришлось на близкое знакомство по переписке с Таней. Много чего произошло у нас в части за три его месяца - даже наши «дедовские»: и прыжки с парашютом, и учения со стрельбами, и дежурства по части, и ежедневные разводы на занятия и работы.
А за окнами роты уже полетела с наступившим похолоданием с дерева наземь жёлтая осенняя листва. Грустно внешне, это говорило и о том, что наш дембель не за горами, и надо к нему готовиться.
И мы с Женькой Никодимовым готовились к нему - только внешне, внутренне мы уже к нему были готовы. Оставались последние мероприятия в части, которые я и описывал в письмах Тане Сургановой. С ней я делился сокровенным и в ответ получал то же самое. Кто бы мог подумать, что в этом уральском городке живёт девушка, перед кем я распахиваю душу.
И вот настал ноябрьский день, когда мы с Женькой простились, с кем надо в части, и пошли на вокзал, чтобы взять там билет на поезд уже до дому. В чемодане моём среди подарков домашним лежала небольшая коллекция писем из городка Лысьва Пермской области - от Тани Сургановой. В последнем своём письме она писала, что рада за меня, за наш «дембель».
В Москве мы простились с Женькой, и он поехал в свою Лысьву, откуда мне приходили письма от Тани. И я выкладывал ей душу, не тая. Я написал ей в своём письме, какой был праздник: у меня и у домашних, у всех, кого я знал и любил, когда переступил желанный порог дома. В общем, демобилизовался.
В декабре, когда уже наступила московская зима с её снегами и морозами, оттепелью и лужами, а мы готовились к Новому Году, я получил долгожданное письмо из уральской Лысьвы. В почтовом ящике среди газет лежал конверт.
Ёкнуло в сердце, когда я его взял в руки. На конверте был незнакомым почерком написан знакомый адрес - всё было то же самое и совершенно другим, пока я не вскрыл и не прочитал письмо - прямо не отходя от «кассы».
Писала её мама, Светлана Николаевна. Она благодарила меня за внимание к дочери, к её вопросам в письмах и за мои ответы ей. У них нет тайн друг от друга. Поэтому она в курсе всех событий. Она писала, что у Тани всё хорошо, и чтоб у меня было всё тоже хорошо.
Я понял, что она пишет не случайно - так надо, что это письмо вероятно последнее, что в её письме много ненужной «воды», что она заговаривает мне зубы. Но ей виднее. Значит, переписки нашей конец. И я уже ничего не могу изменить.
Я могу только сказать мысленное «спасибо»: за те письма в мои армейские полгода, за те сомнения и мысли, поселившиеся в последнее время, за то, что она, Таня, есть на этом белом свете.
Я не стал отвечать ей на это, мамино, письмо. Пусть всё остаётся, как есть. Каждый занят своим делом и счастлив или несчастлив по-своему. Что ж, они сами выбрали этот путь, сами этого захотели. Так всё и осталось - больше писем не было.
Забегая вперёд, скажу ещё, что меньше, чем через год проездом через Москву вечером заехал ко мне Женька Никодимов. Мы с ним по-приятельски обнялись и проговорили почти полночи. О чём только ни говорили с ним, но лишь не касались личной жизни каждого. Видно, она у Женьки тоже не складывалась. И я ничего не узнал про Таню, хотя они из одного города, из одного района. Больше я Женьку не видел.
За прошедшие годы Танины письма куда-то делись, а фотография девушки под новогодней ёлкой сохранилась. И я могу время от времени доставать её и, глядя на фото, вспоминать, что было, и представлять, что могло бы быть.
Март 2018 г.
Витебск - Москва
Белоруссия - Россия