Все началось, как предполагаю, два месяца назад. Даже нет, чуть раньше. В поезде. Когда я ехал из Москвы домой, в провинцию...
Поезд, наконец, отошел с первого перрона Курского вокзала, и колеса вагона повели свою монотонную песню дороги. Я не вез назад, кроме тощей пачки «зеленых», ничего предосудительного и недозволенного, поэтому только наблюдал, как сразу зашевелились уставшие челноки, как пошли по рукам некоторых из них уже не в купе, а прямо в проходе купейного вагона, одноразовые стаканчики с водкой и вином...
Затем я вошел в свое купе, прилег. Сколько спал или дремал, не знал. Когда раскрыл глаза и посмотрел в окно, едва не потерял дар речи. За окном туман был до того плотным и смачно-киселистым, что его, казалось, можно было намазывать, как масло, на хлеб. Взглянул на часы. Дополнительный скорый шестнадцатый с буквенной приставкой, круто опаздывая, упрямо «продирался» через синеватое «молоко» тумана. Он деловито прогромыхал мимо очередной давно заброшенной железнодорожниками и наполовину разрушенной дождями и непогодой станции Дубовое. Затем была еще одна станция. Такая же убогая и забытая, Луньковка, но это название мне тоже ни о чем не сказало.
Не зная, куда меня мчит скорый, который на каком-то безымянном полустанке изменил маршрут следования, я думал о том, что в Лучегорске на железнодорожном вокзале меня вот уже битых полтора часа с лишним ждет Валентина.
Сколько ей еще прозябать там — неизвестно, но, может, она узнала, что поезд опаздывает, поэтому ей полегче... Снова машинально взглянув на часы, я спрыгнул с верхней полки, достал из куртки сигареты и медленно прошел в сизый полумрак донельзя накуренного «нерабочего» тамбура вагона. Хоть курить в поезде и запрещалось, но никто на вывешенные запреты не реагировал, как и на замечания проводников.
В тамбуре тусовалось немного народа — двое молоденьких коротко стриженых пацанов, которые уже уходили, одна белокурая толстозадая пышечка в фирменном спортивном костюме и парочка девчонок, жадно досасывающих «Мальборо. По их «прозрачным» фигуркам я лишь бегло скользнул взглядом. Потом обратил внимание на низенького наполовину сгорбленного плешивого, похожего на монгола или китайца, а, может, и чукчу, или якута старика с, на удивление, искрящимися, живыми черными глазами. Дед в меховой облезшей шубейке нараспашку, что-то с усердием доказывал бритоголовому призывного возраста пареньку, которого придерживал под руку. Пацан даже не кивал старику в ответ. Из поведения паренька видно было, что дед уже достал его.
Узрев новую «жертву» старика, паренек радостно улыбнулся мне, швырнул свой давно погасший окурок в огромную, до черноты замасленную банку неизвестно из-под чего, и сразу же ретировался в вагон. Буквально за ним смылись из тамбура и толстуха, и смеющиеся девчонки. Они догоняли двух парней, которые вышли чуть раньше. Я остался в тамбуре со стариком один на один.
— Никто не хочет меня слушать, Николай, распахнув пошире полы шубейки и, чуть подкашливая, победствовал старик, деловито проводя по очередной самокрутке языком. — Как только увидел тебя, понял, что тот мальчишка, значится, не мой. Не научен он слушать. У него в одно ухо влетает, в другое — все испаряется, как дым. — Старик вздохнул, прокашлялся, затем вытер засаленным рукавом шубейки мокрые губы. — Сбой произошел в нашей системе. Огонька дашь, тебе порасскажу.
— О чем, дед? — заинтересованно спросил я, доставая из пачки сигарету.
— Да ведь о тебе все, мил человек, о тебе. Я-то тебя все ждал, что сюда наведаешься, а ты дрых на своей полке. — И без того узкие, но искрящиеся глаза-щелочки старика сузились до таких немыслимых пределов, что, казалось, на старом, морщинистом лице их не было вовсе. — Пока, Николай, доедем до твоей станции, много о чем интересного успею тебе рассказать. Если, конечно, доедем туда в целости и сохранности вообще, и нас с тобой никто, не пристукнет, да не выбросит под колеса вагона... Понимать надо, Николай. Все, что творится вокруг нас, так призрачно, и в последнее время стало так печально... И жизнь, и смерть, и все что происходит вокруг...
— Ты чего, дед, решил, значит, попугать меня здесь? — спросил я у беззубого старика. — Знай, что я пуганый, и не раз.
— Да зачем пугать? Чудак человек. Я разве неправду говорю? Все, Николай, идет к тому. — Старик снова, вздохнул, посмотрел в окно, за которым было бело, повернул голову ко мне, протер глаза. Вскоре он распустил слюни и опять помазал своим липким языком упрямую газетную бумажку, которая никак не хотела склеиваться. Самокрутка вновь вертко заходила в черных, давно немытых пальцах деда. На безымянном пальце правой руки старика, на нешироком золотом колечке блеснул небольшой, но отлично ограненный алмаз.
«Хорош камушек, — подумал я, абсолютно не слушая трескотню деда. Я чувствовал, как загораются мои глаза. — Нужно убедить этого старого придурка продать кольцо... Камушек, как видно, стоящий...»
— Не про тебя камушек этот, — словно прочитав мои мысли, а, может, поймав на своем кольце мой восхищенный взгляд, практически выкашлял из своего беззубого рта старик. — Дай, лучше огоньку. Твоя жизнь, как и все наши жизни, — старик глубоко вздохнул, — призрачна, порой непонятна, Николай, но в то же время, просчитана Теми, кто над нами суд вершит, до самих пределов... Человечество со своей новой техникой и массой придуманных свихнутых технологий, гробящих не только его, но и все живое, давно вырыло себе могилу и, к сожалению, полностью вырождается... Хотя... Как по мне, Николай, бояться надо живых... Ты, кстати, слышал хоть что о появившемся в России Черном Дьяволе? — дед поднял на меня свои по-детски любознательные глаза-щелочки. — А это, к твоему сведению, ни кто иной, как Ломаный...
Я знал о Черном Дьяволе, поэтому кивнул. Действительно читал несколько раз в газетах о кровавом шествии сбежавшего из мест заключения особо опасного преступника Калиновского. Имени его не знал, но то, что прозвищем «Черный Дьявол» запестрели страницы многих газет, было фактом.
— Рассказ мой будет длинным, поэтому основательно покурить нужно... Для поднятия, как говорят, тонусу в организме, чтоб мозги хорошо, а не вхолостую варили.
Старик слабо покашлял.
Я молча достал из кармана зажигалку и высек огонь, поднес к волевому подбородку старика, такому же грязно-черному, изъеденному глубокими морщинами, как и руки. Свою сигарету пока не прикуривал — в тамбуре от дыма и так можно было «топор» вешать...
Самокрутка у деда долго не загоралась — то ли он своей липкой слюны переборщил, после того, как смазывал концы самокрутки, то ли по той причине, что самосад, который дед насыпал из тряпичного кисета на обрывок газеты, был не «лучших» сортов, давнишний... Затем, когда я уже хотел убрать зажигалку, на конце самокрутки, потрескивая, все же появился обезображенной формы несмелый красно-оранжевый огонек.
Дед с причмоком раскурил, смачно затянулся. Когда он выпустил дым из практически беззубого рта, я едва не задохнулся. В горле запершило, закашлял, слезы выступили на глазах, и мне ничего не оставалось, как, плотно сжав веки, открыть дверь в переход между вагонами, смять в кулаке свою, так и не зажженную сигарету и, выбросить ее в подколесную круговерть. Затем, дальше не слушая старика, я попытался ретироваться из тамбура. Однако «бросок» в коридор вагона не удался: передо мной, как стена, неожиданно встал своей тощей грудью старик. Полы шубейки деда хищно распахнулись.
Я едва не налетел на него, поэтому опешил:
— Не понял, — грубо бросил я, удивленно поглядывая на наполовину сгорбленную, худую фигуру старика, преградившую путь.
— Я тебе сейчас о Черном Дьяволе кое-чего новенького порасскажу. Могу рассказать, как он вместе с подельщиком своим, уже приговоренный к высшей мере наказания, смылся из камеры смертников. Хотя это, думаю, не столь важно. Важно, Николай другое. Ты ведь знаешь о том, что похож на него, как две капли воды, потому что он... Ломаный... Наши, видишь, сообразили...
— Насоображали, — резко бросил я.
— Вот, вот. Знаешь, Кравцов... — Снова затяжной вздох. Короче, вздохи старика уже достали меня, поэтому я, напирая на деда, оборвал его и произнес:
— Не знаю, и знать не хочу!
— Захочешь, — не отступая со своей позиции ни на шаг, нагло проговорил старик, подкашливая и запахивая на себе шубейку.
— Не понял, — выдавил из себя я, удивленно поглядывая на наполовину сгорбленную, худую фигуру старика, преградившую путь.
«Да я тебя одним пальцем могу отодвинуть и задвинуть тебя куда надо», — параллельно подумал. Пальцы мои машинально сжались в кулаки.
— Потом поймешь, — упрямо сказал тощий как жердь старик и хлипко вздохнул. — А о том, чтобы меня отправить на тот свет, или «задвинуть», как ты только что мысленно решил, и не помышляй больше. Не на того, напоролся. Это я только с виду кажусь таким хлипким. Меня ни нож, ни пуля ваша не возьмет, Николай, не то, что твой паршивый костлявый палец или, как ты считаешь, тренированный кулак... Ты, вижу, мальчик, уже попробовал исходняки. Не интересуюсь, где, но памятка-то на всю жизнь осталась на руке, как татуировка. — Старик схватил своей левой грязной лапищей меня за руку, подтянул к близоруким глазам, затем причмокнул языком. — Вона, столько глубоких меток от них у тебя осталось. Как же ты умудрился выжить после всего этого? Видно, кровь у тебя горячая, потому и выжил. Я правильно говорю?
— Отойди, дед, как бы ненароком я тебя не того... — я, чувствуя, что «загораюсь», не ответив на вопрос старика, вырвал руку из давно немытых пальцев деда, брезгливо отер о штанину.
— Ты, Коля, чуть поумерь пыл свой. Я совершенно не тот, за кого меня принимаешь. Я Оттуда, Николай. От Них, понял? — Старик воткнул свой палец в закопченный потолок тамбура вагона. — А Они, смею тебя заверить, цацкаться не любят, так что не выпендривайся.
— Пропусти, дед, — упрямо настаивал я на своем, забыв даже о бриллианте, сверкавшем на кольце у деда, — не то худо тебе станет, не я буду. — Мне теперь стало по фигу, откуда и от кого появился на моем пути этот наполовину или даже полностью ненормальный старикан.
Узкоглазый и не двинулся с места, лишь нахально ухмыльнулся, мол, попробуй, возьми меня запросто так.
Я не обратил внимания на ухмылку деда и, чтобы подкрепить свои слова, схватил старика за отвороты донельзя засаленной куртки, чуть приподнял от пола, чтобы переставить в сторону от двери, но старик тут же так на меня посмотрел своими щелями, что мне поплохело. Пальцы сами собой разжались, в мозгу резко кольнуло, затем судорогой свело мои и левую, и правую руки. Меня так выкрутило, будто четверо мордоворотов одновременно заломили руки за спину и пытались переломать все существующие там кости, порвать сухожилия. Мой мозг словно встопорщили торосы. Но не льда, а неприятия того, что мне диктовал узкоглазый в длинной, вонючей то ли куртке или, все-таки скорее шубейке, старик.
— Ну что, убедился в моей силе? — абсолютно не повышая голоса, уже в который раз, ухмыльнувшись, спросил у меня старик под громыхание колес.
Мне показалось, что дед только прошептал все это, а, может, даже «передал» мысленно.
— Я, к твоему сведению, таких как ты, Николай, десяток могу сразу положить рядом с собой. Даже пальцем не пошевельну. Мысленно прикажу, и все. Я, уважаемый господин Кравцов, не первый раз в командировке на Земле. Впервые я прибыл сюда в молодости. Еще стажером. Хотя, судя по земным меркам, стоящим гипнотизером был... В цирках не выступал, но в закрытых экспериментах участвовал. И не единожды. Я мог, даже не напрягаясь, активно стимулировать как правое, так и левое полушарие головного мозга любого человека. Сам понимаешь, я ведь не рожденный на Земле человек, а Оттуда...
Во второй присыл, рядовым угодил на войну. Я столько экспериментов провел среди окопов, что мне даже и не снилось. Правда, устал тогда здорово. Не от работы. От подозрений да глупых приказов многочисленных начальников... Мне бы с только что убитыми попрактиковаться, в их еще живых мозгах покопаться, мыслеобразы переписать, чтобы остались на века, ан, нет, беги вперед, под пули и снаряды, занимай никому ненужную высотку... Конечно, «вражеские» пули и снаряды меня не «брали» — уходил во временное смещение, но чего это мне стоило, ты даже представить не можешь...
Старик покашлял.
В свою третью командировку, на Земле я работал в России при Комитете государственной безопасности, куда меня «пригласили». Сначала открыли на несколько коек «санчасть». Затем был огромный пансионатище. Его уже при вашем Леониде Ильиче Брежневе отгрохали. Там, не покладая рук, вернее, мозгов своих «трудился» не только я. В том здании-монстре «крутили» мозги исследуемым и «нужным» парням и девушкам, а, приходилось, даже седовласым старикам и старухам, несколько десятков настоящих гипнологов. Самой высшей категории... Мы друг с другом не общались и никогда не видели один одного. Правда, они все были земного происхождения, а я, сам понимаешь, для землян — пришлым был... Я занимался активизацией не только правого полушария головного мозга, резко усиливая при этом у исследуемых интуицию, но и левого, которое «ведает» у человека агрессией... Потом бывший КГБ сменила иная структура, но это не говорит о том, что после этого замухрыжили мою программу. Нет. Уж очень она стоящая, Николай. Куда там программы с «загнивающего» Запада! Они только играются в бирюльки, а я... Существуют в России, к твоему сведению, подобные «пансионаты» и сейчас. И не один! Я столько ребят и девиц за свою профессиональную деятельность зазомбировал, мозги им набекрень поставил, что, узнай ты это, или кто иной — ахнули бы! А мне что. Мне, по-вашему, и карты в руки! Исследуй, в мозгах копайся, сколько твоей душе угодно...
— И чего же теперь бомжуешь? Чего тебя не выдвинули на Нобелевскую премию? Выбросили особисты из-под своего крылышка за какую-то незначительную провинность? — спросил я с явной издевкой.
— Чего? Да отказался я, Николай. — Старик вздохнул. — Отказался зомбировать бренные души молоденьких девочек, которых потом водили в кабинеты и в расплодившиеся как грибы салоны эротических массажей. Сказал, что не буду зомбировать и юных пареньков, стремглав бросающихся в самое пекло... После этого КГБэшники меня самого сделали подследственным — хотели, чтобы я подсознательно все рассказал о дальнейших планах моих и разработках. Ничего у них не получилось. Я ведь не землянин и сделать мне «больно» невозможно... А раз так, взбеленились они от бессилия своего, а потом, наколов всякой дрянью, сначала упрятали за решетку психиатрической лечебницы, а проще — тюрьмы, в которой из здоровых людей делали психов последней стадии, а потом забивали, как никому ненужный скот. Думали, что я, побывав там, согнусь в три погибели и снова рьяно возьмусь за службу, или же — в расход...
Чуть позже, поняв, что психа из моей особы им тоже не сделать, зашевелились, подлые твари. Видишь ли, узнали, гады, что я мог «фильтровать» в организме яды. Уж как они изгалялись, чтобы я передал им мои возможности. Ясно для чего, но, даже если бы я и согласился это сделать, у них бы ничего не получилось, поскольку я не человек, а лишь пребывал в человеческой шкуре. Я удачно имитировал перед «врачами» припадки эпилепсии и всего такого прочего. Попутно зомбировал — кстати, это тоже входило в мои планы — не только своих непосредственных извергов, но и «лечащих» меня «врачей», которые в один черный для КГБ, вернее, преемника КГБ, да и для всего города день выпустили половину психиатрички на свободу. Там, среди нормальных людей уже были и действительно доведенные до отчаяния, да и помешанные. Те, кто сломался, «поехал»... Уж они-то натворили в Сердобольске, мало не покажется. И магазины погромили, и многим «вавочки» поделали... А я... В тот день я был на седьмом небе, ну, то есть, командировка моя закончилась, и меня отозвали с Земли. Я в тот день в своей родной лагуне с женой мило беседовал...
К сожалению, отпуск мой закончился уже на следующий день, и меня снова, как знающего землян и потому могущего мгновенно адаптироваться, через сутки Те, Кто над нами, бросили в самое пекло. Я не знал, что я... меченый. По прибытию на Землю, сразу угодил на нары. Хотели, «специалисты» федеральной службы контрразведки, чтобы меня прирезали зеки, но не на того нарвались... Я быстро нашел управу и на подкупленных федералами зеков... Вот так-то, Николай Владимирович. Все пошло наперекосяк, Николай. Ни о какой пенсии и заслуженном отдыхе, и речи не могло быть. Подгнили мои корни там, дома. Вернее, подгноили их мои недруги, поэтому и избавились. Попытались избавиться... — Старик посмотрел в туманную даль с тоской и озлоблением.
В россказни старика-бомжа верилось с трудом, но я не перебивал деда: пусть потреплется, коли такая охотка.
— Кстати, теперь ты, Николай, — продолжал старик, оторвавшись от созерцания тумана за вагонным стеклом, — не только у служителей правопорядка, но и у меня уже меченый, поэтому будешь слушаться моего слова. Понял? И никуда отсюда без моего позволения, не пойдешь. Спешить-то куда, парень. Поезд положенные километры колесами мотает, и пусть мотает, а ты надо мне. Я такое порасскажу, заслушаешься. Ты, Кравцов, нынче — мой! А то, что я сейчас выступаю под видом бомжа — это, Николай, мой имидж, если говорить современными мерками. Моя, так сказать, визитная карточка...
Ты — мой! Метагалактическая киберсистема указала на тебя, значит, ходу тебе назад нет...
— Ладно, согласен, — сказал я, стараясь пройти мимо ненормального старика. — Позже, дед, если уж на то пошло, так и быть, стану твоим испытуемым.
— Странно, несмотря на кровь твою, горячую, все же, хлипкий ты, как и все земляне, — протяжно проговорил старик и, недовольно хмурясь, отошел от двери, пропуская парня. — Мне тебя загипнотизировать, вернее, зазомбировать, промыть мозги — что раз плюнуть, но, откровенно говоря, ничего этого делать не хочу. Скорее всего, потому, что чем-то ты мне стал приятным что ли, приглянулся... Иди, но чтобы не позже, чем через час заявился здесь. Ты меня понял? — Старик снова уставился на меня своими щелочками, и мне показалось, что мозги мои сначала, словно черви, зашевелились под черепушкой, а потом в серое мозговое вещество, словно шилом кто саданул. Спустя непродолжительное время, отпустило.
Я почувствовал, что закипаю внутри:
— Вы не находите, что ваше вторжение в мои мозги опасно для психики. И моей, и вашей, — стиснув зубы, проговорил я, на что старик только хмыкнул, а затем, стрельнув своими щелями, ничего не сказал. — Молчите? — Допытывался я.
— Не нахожу, — наконец упрямо проговорил дед. — Мое вторжение в твои мозги в данный момент настолько мизерно, что ни о какой опасности и говорить не стоит. Это, во-первых. А во-вторых, не пытайся, как вы говорите, пудрить мозги. Ты лучше помысли чуть-чуть, все по полочкам разложи. Пока еще терпит. Я что... Я, Николай Владимирович, маленько подожду. Это можно... — В голосе деда появились «добренькие» нотки.
— Ладно, договорились, — я пулей выскочил из накуренного тамбура и едва не перекрестился, когда оказался в своем купе, оставив «поехавшего» деда в дымовой завесе и тамбурном громыхании.
Попутчики — старая супружеская пара — ехавшие к сыну погостить, тихо беседовали и на меня, вскочившего в купе, не обратили внимания. Тревога о том, что поезд на конечную станцию опаздывает на шесть или, быть может, даже больше часов, уже не так волновала их, как в начале. Все равно, на сколько опоздает поезд — на два часа, или на шесть — какая разница. Станция конечная, к сыну старики сегодня до вечера, даст Бог, доберутся...
Я сел на сидение, поднял глаза кверху. Сосед по верхней полке, несмотря на день, все еще мирно посапывал, подмяв под свою воловью шею миниатюрную мпээсовскую подушку. Затем я выглянул в окно, за плохо промытым двойным стеклом, которого туман, казалось, еще больше сгустился и практически вплотную приблизился к вагону и теперь обволакивал его подобно крему. Такой сочный туман затем долго придется «слизывать» с вагона ветру или дождю, а, может, и мокрому снегу.
Даже удивившись, как машинист электровоза разбирается в кромешном туманном молоке, и гонит скорый не меньше ста двадцати километров в час, я достал из дипломата книгу, взобрался на верхнюю полку и решил немного почитать. Нужно было убить время. Я не ведал, куда мчит скорый. Одно, что сообщил три часа назад проводник, что поезд пустили по объездному пути. Видимо, где-то впереди произошла крупная авария. Сколько мы будем еще колесить, никто не знал... Ни бригадир поезда, ни проводники, ни, тем более, пассажиры...
Раскрыл книгу. Не читалось. Скорее всего, так подействовала на меня неопределенность обстановки и... неизвестность, поскольку и в самом деле неясно, где наш скорый находился сейчас... И еще: меня порядочно «завели» «прибамбасы» не от мира сего узкоглазого, так похожего на монгола или китайца, а, может, и чукчу, старика. Он, вероятно и на самом деле был когда-то гипнотизером, и, возможно, работал на бывший КГБ Советского Союза... Но когда это было...
Отложив книгу, я закрыл глаза и подумал, что старик, несмотря на свою видимую хлипкость, и впрямь обладает какой-то неизвестной силой. Он, ничуть не напрягаясь, показал мне, чего стоит...
Колеса купейного вагона, где устало, порой монотонно, а где и споро перестукивали на стыках рельсов и навевали сон, но как только я начинал проваливаться в его неопределенность, меня снова подбрасывало: кто же меня пасет? Кто вызвался стать пастухом на сей раз? Этот дед?
Опустившийся практически до бомжа старик, может, в свое время и был гипнотизером. Про КГБ, федеральную службу контрразведки и про то, как бежал из психушки, скорее всего, дед наплел лишку. Таких, как он из КГБ и из ФСК «на волю» не отпускали. Разве что уносили вперед ногами, либо сжигали в специальных топках, как пришедшую в негодность мебель сжигают в печках дачники... Скорее всего, он придумал себе легенду о «зомбировании» и о КГБэшных «санаториях» для пущего имиджа. Этот дед уже не один год отмотал по тюрьмам и исправительно-трудовым колониям, по зонам, и прекрасно знает, как надавить на психику человека...
«От кого же пошла инициатива меня пасти?»
Не скрою, я хотел если не прорваться, то, хотя бы просочиться в круги сильных мира сего, но, видимо, это была непозволительная для меня роскошь. Мне, скорее всего, было уготовано всю жизнь быть непроходной пешкой в игре на выживание, поскольку все больше и больше убеждался, что крутым денежным мешком, настоящим русским с хорошим капиталом, никогда не стану — не дадут! Ни налоговые инспекторы, ни рэкетиры, ни иные структуры, желающие полакомиться жирненьким. Зачем новым русским лишний едок? Очередная боль в голове? Да нет же! Вот поэтому, они и зашевелились... Но почему тогда до сих пор меня не кокнули? Таких, как я отстреливают киллеры. Скорее всего, я еще «не дорос», поэтому на меня пока и пули тратить жалко... Либо не пришло время мне расставаться с жизнью... Хотя, если уж на то пошло, то первая ласточка — тот коротконогий придурок, который появился в моем подъезде, кое о чем говорит...
...Грусть, как и сплошное туманное молоко за окном, заставляли еще раз прокручивать новые и новые варианты мыслимых и немыслимых возможностей прорваться через баррикады, заслоны, препоны, чтобы стать хоть чуточку уважаемым человеком. Если не новым русским, а хотя бы его «половинкой». Пускай не в Москве или Санкт-Петербурге. Пусть буду первым в провинции, чем последним в столице...
«Забугровские» зеленые и иного цвета купюры — рубли, евро, украинская гривня, «белорусские рубли», , турецкие лиры, канадские и американские доллары как приходили ко мне, так и уплывали практически «невостребованно» из моих рук. Скорее всего, как понимал, у меня пока не получалось в полную меру «похлебать» того, что сильные мира сего, денежные воротилы, ласково называли «жирненьким наварчиком». Не смог я и до сих пор похлебать даже постной «ушицы» с осетриной или «супчика» с черепашьим мясцом, лягушечьих ножек попробовать — мне не позволили, не дали...
Я еще не знал, как выбраться из кошмара, который овладел мной, но понимал, что вправе распоряжаться жизнью как захочу. Это была моя жизнь! Может поэтому, я почувствовал, что моя психика начала приобретать надлежащий покой. Наконец почти все утряслось в голове, и меня по-настоящему начало клонить ко сну. Видимо, сказалось нервное напряжение, но тут дверь, проскрежетав где-то плохо привинченной железкой, отодвинулась в сторону, и в купе ворвался ядовитый «дых» узкоглазого деда, который хрипло напомнил:
— Давно пора, парень. Обещал прийти ко мне в тамбур на разговор, непременно исполняй свое обещание. Ты не кто-нибудь. Тебя назначила мне Метагалактическая киберсистема...
Вставать не хотелось, поэтому я только поплотнее сжал веки, пытаясь показать, деду что сплю. Но старик, провоняв своим страшным зельем и видавшей виды шубейкой уже все купе, подошел к полке и пару раз больно дернул за ногу.
— Знаю, не спишь! Если бы даже спал, все равно, пошел бы. Вставай, пора на «урок».
Нахальный дед, громко кашлянул, выдворив из своих легких очередную порцию остатков от своего бронебойного самосада. От распахнутой шубейки тоже шел перегретый, отнюдь не приятный духан...
Я раскрыл глаза. Сначала молча уставился на деда, а затем, увидев, что пожилая супружеская пара уже ретировалась из купе, поскольку от самосада и бомжовской вони становилось плохо даже на расстоянии, соскочил с верхней полки.
— Ты чего прицепился, дед? Шел бы лучше в свое купе, дед, да давил постель своими старыми костями, пока не приедешь к месту назначения. Тебя никто не трогает, не трогай, пожалуйста, и меня, — резко сказал я. — Тебе что, делать нечего? Привык все время капать своим испытуемым на мозги, изо дня в день соки пить? Учти, дед, я не тот, которому можно вешать лапшу на уши и нервы трепать! Это мы уже проходили. И к тому же, давно. Многие пытались мне и мозги компостировать, и веревки вить — не на того напали!
— Обещал, что придешь, знать держись своего слова. Не то...
— Что «не то»? — я удивился наглому нахальству старика.
— Не то плохо тебе будет в дальнейшем. Метагалактическая кибернетическая система...
— Не понял. — Мне начала надоедать трескотня старика. — Шел бы ты, дед со своей Метагалактической системой подальше. Лучше дай своим костям покой. Да и мне тоже...
Старик недовольно взглянул на меня, затем глубоко вздохнул и вновь, теперь уже настойчивее, нахальнее, прошамкал:
— Ты давай, не выдергивайся... Мне надоесть может, зазомбирую, и скажу, что так и было, — старик ехидно заулыбался, от чего на его морщинистом, грязно-сером лице глаза снова пропали, и превратились в еще две, уже не считанные «морщины». — Это тебе, Кравцов, не в твоем бывшем институте по шпаргалкам сопромат сдавать и теоретическую механику, когда ты наугад эпюры всяческие строил. Помнишь профессора Валерия Петровича Нагорного, который все лето тебя через неделю экзаменовал, а ты, тупица, все равно никак не мог связать все воедино... Вот и не принимал профессор Нагорный зачет... И не в магазине семенами давно прошедшими срок годности торговать, не с золотишком поддельным дела крутить, не иконки старинные толкать. Пойдем, не то силком потащу. Твое время пришло... В этом поезде фараонов, нет, хоть криком кричи, хоть волком вой. Можешь при желании побегать по вагонам, чтобы удостовериться. Поезд дополнительный, а где на все дополнительные фараонов набрать? Я сказал, пойдем, покурим. Поезд все равно раньше, чем я тебе все не расскажу, на твою станцию не придет, — снова упрямо прогундосил старик. — Он еще долго будет колесить по объездной. Почитай, уже почти два круга отмотал. А вообще, парень, — старик, как показалось мне, ухмыльнулся, — ты вовсе домой не попадешь... Тебе, Николай, уготован дом в иных параллелях.
— Ну, ты, дед, даешь, — только и сказал я. — Как это? — заинтересованно спросил я. — Не надо мне другого дома. Начихать мне на него. Своего достаточно. Если ты вербуешь — напрасно, разведчика, вернее, резидента из меня не получится — не по мне все это, дед.
— Не попадешь ты в свой дом, и в Лучегорск тоже, — нахально перебил меня старик. — И никогда разведчиком не будешь или резидентом, как говоришь ты. Тебе, Кравцов, уготовано иное. Метагалактическая киберсистема уже два периода назад вычислила, что ты — будущий Щупач. И этим все сказано, так что, пойдем...
— Да пошел ты, дед, лесом... Меня в моем городе ждет девушка и дела. Я тебе не подследственный и не испытуемый. Зааркань кого иного. Его можешь гипнотизировать, зомбировать, веревки вить...
— Если будешь все время подобным образом возникать, не дождется. Ни девушка твоя, ни работа. Надевай пиджак, в тамбуре сыро и холодно. Поезд и на самом деле едет туда, но придет не туда. У тебя, Кравцов, иная конечная станция... Мне многое тебе надо порассказать, Николай.
— Ну и нахал ты, дед. Я что тебе, раб? — спросил я, пытаясь собраться и, если придется, дать отпор этому ненормальному старику, который прицепился ко мне, как банный лист.
— Пока не раб, не прислуга, но Щупач... Будущий Щупач, Николай! Кстати, брось свои мысли, о нин-дзюцу и нагэ-вадза на потом. Позже пригодится. А на мне испытывать все единоборства, которые ты изучил, довольно неплохо для землянина, пустая трата времени. Ты — будущий Щупач, и уже пришло время тебе начать забывать земные замашки. Понятно? А приструнить тебя мне ничего не стоит. — Старик снова сузил свои глаза и пронзил «взглядом» меня так, что мне показалось как под черепушкой снова подобно потревоженным трупным червям, зашевелились мозги.
В данной ситуации нахально присутствовала непредсказуемость и определенная недосказанность...
— Оставь свои «упражнения», дед, иду, иду, — сбрасывая навалившуюся на меня тяжесть, попросил я и, накинув на плечи пиджак, послушно вышел из купе.
В коридоре бритый наголо призывник, уже «заарканил» задастую, и лил ей словесный «елей» на душу. Девица, развесив уши и расхлопнув удивленно большие, размалеванные глаза, слушала его пустопорожнюю болтовню. Супружеская пара стояла рядышком и, держась о длинный поручень, молчала и бесцельно всматривалась через двойное оконное стекло в густое молоко тумана, но там ничего увидеть было нельзя. Рядом с ними два молодых паренька, лениво потягивая, тут же в вагоне у проводницы приобретенное втридорога пиво, громко смеялись. А вагон, громыхая на стыках рельсов, мчался в неопределенную туманную даль, конца которой не было видно...
Старик, чуть прихрамывая, прошел в сторону тамбура. За ним, поотстав, плелся и я. Когда проходил мимо бритоголового паренька, тот повернулся ко мне, улыбнулся и сказал:
— Что, заарканил тебя, друг, этот свихнувшийся хромой? Дед Кулич донимал меня в тамбуре своими россказнями не меньше часа. О космических десантах. Начал чудик ненормальный проводить вербовку меня в космический батальон специального назначения и тому подобное. А теперь за тебя взялся, так сказать, нашел нового собеседника? Вернее новую жертву? — паренек хмыкнул. — Иди, иди, послушай, хотя, честное слово, не завидую. Мне он такого наплел, что мало не покажется...
Мне было все равно, и я ничего не ответил парню, молча прошел мимо него и задастой девицы в спортивных брюках, которые могли в любой момент лопнуть на заднице и толстенных ляжках, по швам. Своей фигурой она напомнила мне мою такую же безразмерную секретаршу Светку Никишову. Через минуту я был уже в тамбуре, где меня ждал старик со скрученной самокруткой.
— Понятливый ты, Николай, смотрю? — продолжал тихо говорить старик, когда я вошел в тамбур и притворил за собой дверь. — Это хорошо, ценю...
— Хорошо, да не очень. Значит, ты, дед, как я понял, решил завербовать меня? Зачем? Куда? Может, в некий сверхсекретный космический батальон, так сказать, специального назначения? — с издевкой спросил я. — Насколько я осведомлен — прессу почитываю, телевизор поглядываю, пока таких батальонов еще нет, хотя... Понимаю, к этому все шло давно, так что, может быть... Он что, закрыт этот батальон для масс? Сверхсекретный? Ты же сам говорил мне, что в свое время был при бытности КГБ, а потом и в федеральной службе контрразведки, в некоем закрытом учреждении и зомбировал массы... Не боишься, дед, что по приезду сдам тебя спецназовцам за распространение государственных секретов и тайн?
— Произошло перераспределение, — старик виновато вздохнул. — Я начал наставлять того молоденького, но Виктор не мой. Он действительно в космодесантники предназначен. Его будет вербовать Виолетта.
«Толстозадая» — даже не придав значения дедовой говорильне, констатировал я.
— Вот именно. — Старик улыбнулся, выпятив наружу свои еще оставшиеся стертые почти до десен желтые зубы. — Понятливый ты-и, Николай, — повторился дед, однако не бахвалься. Никакого космического батальона не существует, не существовало, и, думаю, не будет существовать даже в отдаленном будущем. То, что девок и парней в свое время зомбировал, не отказываюсь. Это реально, и правда. Но при нынешнем раскладе, мои бывшие «заслуги» ни при чем. Я же сказал тебе, что ты сильно похож на сбежавшего из камеры смертников Черного Дьявола, который творит по всей России, да и не только по России, беспредел...
— Ну и что из этого? Я здесь при чем? Не я же участвую в этом, как сказал ты, дед, беспределе...
Старик улыбнулся и стрельнул черными как смоль глазами.
— Этого бритоголового в космодесантники... Они работают в одиночку...
— Как это? — уже заинтересовался я, подумав о том, что складно врет ненормальный старик.
— Не твоего ума дело. Это раз. Ты предназначен для других целей. Это два. И в третьих, заруби себе на носу, что Метагалактическая киберсистема высчитала что именно ты будешь Щупачом.
— Я то? Каким таким Щупачом? Что с меня возьмешь? Я гол как сокол, дед, и, как ты сам доказал, в спецназовцы даже на Земле, не говоря уже о космических далях, не годен... Меня интересует другое — кто тебя подослал шпионить за мной, а не то, чему ты меня будешь «учить» или наставлять? Меня ограбить по приезду домой или уже в поезде хотят?
— Да никто тебя, Николай Владимирович, пока не собирается грабить. Не смеши. — Старик покашлял в черный кулак. — Не бойся, не стырю я и твои бабки. Ни мне, ни нашим не нужны три с половиной тысячи долларов, которые лежат у тебя в специальном потайном кармашке пиджака в правом рукаве чуть повыше локтя. Это нынче не деньги, а слезы, дорогой ты мой. Не такими размерами бабок нынче, чтобы стать на ноги, как того хочешь ты, надо ворочать... Мы можем их миллионами «печь»... А Космический батальон специального назначения... Ты, Кравцов, нужен не для него. Твоя персона предназначена абсолютно для иного, а камешки и семена, золото, иконки церковные — баловство. — Дед пошамкал губами, снова, уже в который раз с хитрецой взглянул на меня. — Уж поверь мне, настоящее баловство, о котором ты, Николай, прибыв на место назначения — в наши параллели, вскоре забудешь начисто...
— Ну и... — я от услышанного съежился. «И здесь, в поезде за мной приставили слежку? Знают даже, куда я спрятал деньги... Но кто же тогда? — подумал. — Наши, местные, лучегорские или, может, солнцевские группировки? А чтобы даже не подозревал об этом, да не дергался понапрасну, всучили наблюдать за мной почти ненормального плешивого старикашку». Чтобы на мозги покапал, раздразнил как следует. Но ведь я нахожусь реальном, а не искусственно созданном мной мирке, и не глупый сон это, тоже... Что же тогда? Разве дед уже успел не только навешать мне килограммы спагетти на уши, но и зазомбировать? Да нет, не похоже, хотя...»
Я исподтишка посмотрел на старика, который молча взирал через стекло двери на туман, который, как казалось, любовно обнял вагон. Затем дед вдруг резко повернул ко мне голову и проговорил:
— Оставь думать о ненужном, Кравцов. Нервные клетки не восстанавливаются. Сжигаются и потом их очень трудно привести в нужную кондицию. — Уж поверь мне, бывшему психологу и гипнотизеру. Это доказано медициной. И не только вашей. Давай сначала огоньку. И про «лучегорских» и «солнцевских» бойцов забудь. Не про тебя они...
— Я не вынесу твоего самосада, дед, — попросился я. — Потом покуришь? Или возьми лучше мои сигареты, — я протянул деду пачку.
— Выдержишь, — старик, отказавшись от предложенных «нормальных» сигарет, хмыкнул, упрямо бросил в свои узкие бескровные губы самокрутку и наклонился над зажигалкой, которую я помимо воли достал из кармана. — Огонь высекай. Не видишь, жду.
С одной стороны мне стало даже интересно не только послушать, но и понаблюдать за ненормальным дедом. С другой же, самосохранение заставляло держаться от старика по возможности подальше, смотреть на него с опаской, поскольку знал: от деда можно было всего ожидать, поэтому я отнесся к короткой «лекции» старика неоднозначно. Мне вдруг всё стало пополам. Хотя малехонькая искорка воспитанности, психологической уравновешенности, логических анналов, да и знания педагогики, все же проскочила в моих мозговых извилинах.
— Ну и что ты хотел мне сказать, дед? Извини, конечно, что я называю не по имени да отчеству. Как зовут-то тебя? — спросил Кравцов. — Мы сколько разговариваем, а я до сих пор не знаю даже, как называть тебя...
Старик затянулся и хитро улыбнулся:
— Да как хочешь, так и называй. Некоторые — Узкоглазым, другие — Куличом, Монголом, Чукчей, Китайцем, Японцем... Твоя охота, так и называй. От этого меня не убудет, а тебе не прибудет, — старик рассмеялся. — Вот ты захотел меня называть Куличом или, как Витька, что с Виолеттой сейчас разговоры ведут, Китайцем... Твоя охота, так и называй. Я готов принять на себя твое наименование моего «я» или Витькино. А можно и два сразу — не обижусь...
— Хорошо, — сразу же согласился я, давясь дымом, который выпустил изо рта дед. — Могу называть тебя Куличом, раз ты не против этого.
Старик быстро кивнул в знак согласия, мол, валяй, и еще раз смачно затянулся. Табак в толстой самокрутке «недовольно» затрещал.
— Так вот, мил человек, понадобился ты нам. Метагалактическая киберсистема высчитала тебя. Да и все в этом поезде понадобились, поэтому он и курсирует по специальному пути. А особо — ты Николай Владимирович Кравцов. Тебя вычислил Всевершитель. Из миллиардов живущих нынче на Земле...
— Что-то я не пойму тебя, дед, — начал я, но старик грубо прервал:
— Мы договорились, что именовать ты меня будешь Куличом.
— Ну.
— Не понукай, пока не запрягал, поскольку не просили, — недовольно проворчал дед, смакуя очередной затяжкой.
— Хорошо, — согласился я. — Интересует шибко, почему ты выбрал именно меня? Зачем? Прекрасно понимаю, что я довольно неплохо похож на Черного Дьявола или, как ты сказал, Ломаного, но это не говорит о том, что я, как в старом-престаром фильме «Джентльмены удачи», должен вместо него сесть на нары и так далее. А вообще, может вы в чем-то и правы. Единственное, что меня коробит, так это то, что вы меня выбрали, начинаете рассуждать о вводных, хотя забыли спросить у носителя данной похожей с Черным Дьяволом физиономии, то есть, у меня, согласен ли я на все это? Хочу ли стать подставкой? — Я решил «поиграть» с немного «поехавшим» стариком. — И к тому же... в поезде? Разве нельзя было по-человечески? Прийти ко мне домой, раз такие пироги, с бутылкой, и... Там бы с тобой, за стопочкой, на кухне, все и решили... Хотя, возможно, я по скудости ума чего-то в данный момент недопонимаю? Кому я понадобился, и кто выбрал место встречи?
— Я не выбирал ни место встречи с тобой, ни тебя, Николай. — Старик недовольно, или это так показалось мне, посопел. — Данное мероприятие определено по вводной. Тобой, Николай, заинтересовался Всевершитель — наша Метагалактическая кибернетическая система. Всевершитель не только отсортировал тебя из нескольких миллиардов землян, но и произвел все расчеты, которые выдали твой интеллектуальный потенциал равный иксу, как производную высшего порядка с таким порядковым номером, что все ахнули. Ты сможешь исследовать такие свойства функции, которые никому в Галактике, Метагалактике и даже Сотах, не под силу, то есть, от тебя никто не сможет уйти. В ранге Щупача ты успеешь расчленить целое на различные части, формы и ступени. Это высшая дифференциация, Кравцов, — старик закашлялся, замолчал. — И еще, тобой заинтересовался Кривоногов. Я вычислил, где с тобой можно поговорить подольше. Домой, хоть и говоришь о кухне, все равно меня не пустил бы. Это раз. Поэтому, сам понимать должен, зачем нам напряг? Во-вторых, ты, господин Кравцов, очень упрям, излишне самоуверен, и не пошел бы ни на какие с нами уговоры... Для этого времени не хватило бы ни на фирме побеседовать, ни у тебя дома, хотя бы на кухне за чашкой чайку или за бутылочкой водочки... Закуски там готовить, после встречи рюмки и посуду мыть... Да на кой все это надо. А вот поезд, Николай Владимирович, в самый раз. Из него меня выбрасывать не станешь, вернее, не сможешь, и в шею гнать тоже проблематично. Куда погонишь? На колесах как бы вместе с тобой путешествуем... Да и Валентина твоя, Николай Владимирович, так сказать, масла в огонь невзначай не подольет — далековато...
— При чем тут Валентина? Я опять же, ничего не пойму, дед. Если можно, объясните мне все поподробней, — попросил я чукчеглазого.
— Объяснять будут там, — Кулич махнул рукой за окно, в туманную неясность, затем исподлобья взглянул на меня. — У меня нынче иная миссия. Успеть подготовить тебя, будущего Щупача, к перемещению в межвременном и межпараллельном коридорах.
— Ну? И как же оно произойдет? Когда?
— Всему свое время, Николай. Покурим, да и ты покури, настоятельно советую. Там, — старик многозначительно поднял палец в горизонтальное положение и ткнул им куда-то за окно вагона. Палец беспрепятственно прошил двойное стекло, и на мгновение проветрился в туманном молоке. Мне показалось, что на меня из окна даже дохнуло сыростью, — вот Там курить тебе уже не придется, — старик исподлобья взглянул на меня, вынул из стекла, вновь вставшего на место палец и, взяв самокрутку за уголок,
— Объяснять будут Там, Коля, — снова повторил Кулич. Старик взял самокрутку за уголок, последний раз втянул в себя дым. — Жжется, зар-раза, — выругался дед, и бросил прямо перед собой, на давно некрашеный металлический пол тамбура двухмиллиметровый окурок, растер подошвой истоптанного грязного ботинка.
Я с интересом и в то же время со скрытым предубеждением, порой с опаской, наблюдал за ненормальным стариком. Он, наверное, был когда-то математиком или физиком, короче, научным докой, а потом опустился до бомжа, или «поехал» на своих формулах и неординарных возможностях. А сейчас «Кулич» сбежал из психиатрической лечебницы. Потом я еще раз подумал, что все живущие на Земле люди, в чем-то ненормальные. Видимо на это их толкало озлобленное общество, которое познало и что такое беспорядки, и что такое беспредел... Не даром ученые разработали Стража и запустили его на околоземную орбиту. У многих появился страх за свои неблаговидные поступки, которые тут же пресекает всевидящее око Стража...
Нормальные на подобные темы нынче не разговаривают.Разве что только со своими хорошими знакомыми и закадычным друзьям. С теми, кто не сдаст тебя в ближайший пункт правопорядка, не укажет исподтишка пальцем представителям спецназа. А безопаснее всего держать рот за «семью замками».
— Ладно, дед, хватит убеждать, — улыбнулся я. — Ты бы лучше рассказал мне о перемещении в вашем межвременном коридоре, или как ты назвал это? И кто такой Кривоногов?
— Что, заинтересовался? Не перехватывай бразды. Придет время, расскажу. Уж не утаю, куда я денусь? — упрямо прогундосил Кулич, с хитринкой, или это так показалось, поглядывая на меня. — Межвременной коридор не только наш, а и твой, всех землян и не землян одновременно, — недовольно заметил старик. — Поэтому, мосты не стоит раньше времени сжигать, Николай. По ним еще нужно, как через реку или через пропасть аккуратно и без последствий перейти, а уж потом — круши, чтоб противники по ним не ринулись за тобой... Может быть ты мне, Кравцов, нужен, как прошлогодний снег, но, видишь, я все равно вынужден беседовать с тобой, так сказать по-простому, вербовать...
Настало время улыбнуться мне.
— Ну, давай, давай, дед, наставляй, вербуй. Только, покороче... Разрешаю.
— Разрешаешь? Да кто у тебя разрешения спрашивал, чудак? Я, что ли? Сколько надо, столько и наставлять буду! — упрямо пробормотал старик, глядя себе под ноги, словно там хотел что-то найти, либо «читал» с грязного металлического пола вводную. — Тебе, парень, как я уже говорил, спешить некуда. Все равно твой поезд на место назначения уже пришел.
— Не понял?!
— А что понимать. Это не тот поезд, Николай. Ты сел в тот, а едешь не в том. Вот и все. Тот поезд давно домой пришел. И Валентина тебя уже встретила. И чаи уже на диванчике у нее в спальне гоняете, да, сам ведаешь, чего еще вытворяете после длительной разлуки с ней...
— Не понял!? — я удивленно и в то же время с острасткой посмотрел на ненормального старика, который трепался что ему вздумается, и тут у меня мелькнула мысленная череда вопросов, мгновенно расплескавшаяся, как показалось мне, по всему мозгу:
«Откуда ненормальному грязному оборвышу, так много обо мне известно? Некто уже целое досье накопал, да деду всучил... О преподавателе Валерии Петровиче Нагорном, институте, о Валентине, моем имени и фамилии, о том, сколько долларов везу, и даже где пристроил потайной карман... Ведь я сам пришивал этот карман для денег... Точно, пастуха-всезнайку приставили. Они что, за мной из соседнего дома в подзорную трубу следили, да высмотрели, как я карман в рукаве пиджака пришивал? Но кто, следит за мной? Зачем? Дед знает о лучегорских и о солнцевских. Не исключено, что он один из них. А, может, старик от иной группировки? Может, из Санкт-петербургской? Но я ведь до сих пор никогда не переступал черты положенного, и пути дорожки санкт-петербургских со мной никак не могли пересечься... И кто такой Кривоногов? Уж не телефонный ли Лев Викторович это, который, зараза, не дает мне прохода? Как нахальная пиявка пытается присосаться... Он уже пару раз меня почти что накрывал, предупреждал о негативных последствиях... А дед действительно психопат», — подумал я о старике, вновь крутившем самокрутку.
— И понимать нечего, Николай Владимирович. Домой уже приехал твой двойник. Пока мы трясемся в этом поезде с тобой и со всеми пассажирами, наши Лже-Кравцова Николая Владимировича мастерски сработали. А ты... Ты нужен в иной параллели, настоящий, не копия.
Бескровные губы Кулича медленно расплылись в довольной, ехидной улыбке:
— Думаю, не стоит так усердно, рьяно и упорно брыкаться, Кравцов. Тобой заинтересовался и вор в законе Владимир Кривоногов. И, кстати, не только он. Я же совершенно нормальный в понимании врачей, поэтому погоди, не поспешай выводить свою кандидатуру из общественного оборота событий, как бы после не пожалеть... Разве что ошибка вышла с обмундированием и моим имиджем, но это не беда. Пока наш поезд отсчитывал километры на объездной, в Великой лаборатории Комплекса Компиляции Сот готовили твою копию. Сортировщицы мыслеобразов, как сказали бы вы, земляне, были «в мыле». Но они успели. Они не могли не успеть. К основному открытию канала все свершилось. Ничто не может исчезнуть бесследно, Николай. На Земле должен был остаться твой сменщик. Тебя нельзя было убить и отправить в могилу. Это не входит в планы Всевершителя. Он тщательно отбирает кандидатуры, и так же тщательно и ласково с ними обходится... Это закон, Кравцов. Твою копию, Николай, сделали из твоего же хромосомного набора... Ты даже не заметил, когда с тебя скачали информацию. Это случилось еще в Москве. Помнишь, к тебе подскочил цыганенок на Курском вокзале?
Я отрицательно кивнул головой, потом, подумав, неуверенно произнес:
— Разве что подбежавший ко мне попрошайка, который невзначай ногтем царапнул мою руку?
— Вот, а сразу сказал, что не помнишь. — Старик обнажил свой беззубый рот. — Цыганенок, а это был специально присланный ассистент Великой лаборатории Комплекса Компиляции. Вот он взял пробу с твоей руки, и...
«Да нет, дед ненормальный, или за такового себя выдает. Чтобы я, так сказать, распустил сопли. Классного артиста приобрела в обличье старика некая мафиозная группировка. Нет, я его если не пришью, то хоть накостыляю, чтобы не выдергивался», — подумал я, наблюдая за стариком, который, чуть приподняв свои щелевидные глаза и хитро поглядывал на меня и я, наежившись, спросил:
— Ты, что, дед, работаешь на двух или несколько господ одновременно?
Старик не ответил на мой вопрос, только взглянул своими щелочками, затем снял в головы кепку, почесал пятерней проплешины, приободрился и опять завел свою волынку о том же:
— Ты и не думай, что возьмешь и накостыляешь меня. Все это так призрачно... Во-первых, зачем тебе все это? А во-вторых, не советую, поскольку, как говорится в Библии, тут же «Аз воздам!» Кстати, я рад, что твой двойник, Кравцов, готов и к неприятностям, которые ожидают его буквально на следующий день после прибытия в Лучегорск...
«Дед действительно поехавший, ненормальный, — еще раз мелькнула мысль у меня. — Я в какой-то книге читал, что у некоторых психов обострено чувство восприятия мыслеобразов собеседника и в отдельных случаях они могут немного информации из него «выудить». Возможно, и у этого то же самое».
— Ты дурак, Коля, — после затяжного кашля, неожиданно рявкнул старик. — Никакой я не психопат. Я даже не землянин, к твоему сведению. Меня командировали на Землю. Я не блефую... Это раз. Во вторых, говорю тебе, у меня задание от вора в законе Кривоногова. Тебя предупредить и, как ты понял, непременно «завербовать». Пока будем мельтешить, ну, то есть, ехать на этом поезде. И доставить, если того в дальнейшем потребуют обстоятельства, в нужное место. Надеюсь, теперь прояснилось в твоей башке?
«Не хватало мне еще и воров в законе... Я никогда не был судим... При чем здесь кроме какой-то Метагалактической системы еще и зэки? Почему деда до сих пор не вычислил Страж и фараоны или санитары из психлечебницы не забрали его в пансионат для умалишенных?», — вновь подумал я, пытаясь бочком проскользнуть из нерабочего тамбура вагона мимо «поехавшего» старика.
— Нет, ты погоди, погоди, Кравцов... Я же сказал, что это тебе не в бирюльки играть, не полудрагоценными камушками приторговывать почти что себе в убыток. Это тебе и не сиськи у девок тискать, хоть ты в данном деле и неплохой мастер… Молодость... Как только попадешь к Кривоногову, тебе изменят имя, и ты станешь уже не Николаем Владимировичем Кравцовым, а, например, Сергеем Михайловичем Коловратовым или кем-то другим... Это им, как два пальца, сам понимаешь, чего.
Я начну потихоньку тебя вводить в курс дел. Кравцов-дубль сработан не хуже твоего. Даже намного лучше. В него не только твою генную технологию втемяшили, все твои мыслеобразы скопировали, но и кое-чего привнесли. В его мозгах нынче работает такая крутая ма-ши-на, что многие бы из землян, узнай про это, ахнули бы! Никто его не сможет объегорить! Поэтому он тот, да не тот. Конечно, твой двойник, парень не промах, хотя и не полностью настоящий, но ваш Страж никогда не докажет и не вычислит, что он — копия. Вот ты, да, самый что ни на есть настоящий...
— Надо же, и имечко мне новое придумал? — ухмыльнулся я. — Ладно, хоть земное, русское, а не космические или, как водится, потусторонние абракадабры... А что, уважаемый Кулич, если я, к твоему сведению, не хочу быть Сергеем Михайловичем Коловратовым?.. К твоему сведению мне нравится моя фамилия и имя тоже, поэтому...
Старик ухмыльнулся:
— Чудак ты, Кравцов. Тебя никто спрашивать не будет. Так решил Кривоногов... — перебив меня, упрямо сказал старик. — Я начал тебя тестировать еще от Москвы. Значит, дальше пойдем... Метагалактическая киберсистема просчитала и пришла к выводу, что дублер Николая Владимировича Кравцова, то есть тебя, не сможет сделать то, на что горазд ты со своим мозгом. Это здесь... Здесь двойник в самый раз. Его пришлют на Землю временно. В качество твоей замены, Николай. В иной параллели тебя обучат делу Щупача и тогда заменят твоего двойника тобой, настоящим. То есть, вернут назад. Хотя на Земле, видимо, пройдут годы, пока ты освоишь все, как полагается... Думаю, лет пять... Или чуток больше...
— И что, все эти годы дома вместо меня будет двойник? — я ужаснулся, представив, что все это может произойти на самом деле.
Дед посмотрел на меня, как на ребенка:
— А чего ты хочешь? Тебя с Земли забирают на время. Нельзя, чтобы ты на Земле умер, а потом вновь появился на прежнем месте, перед своей женой, детьми... Но ты, Кравцов, думаю, будешь в курсе. Обо всех действиях двойника, его делах... Тебе предоставят такую возможность... Чудак человек. Разве тебе не интересно знать линию твоей судьбы, линии судеб других людей, знать, что она готовит тебе, Кравцов, в будущем?
— Да как сказать, — неуверенно произнес я. — И да, и нет.
— Первый раз встречаю человека, который противоречит сам себе. — Я ухмыльнулся.
— По-моему мы, земляне, бесконечно противоречим себе, но следить за своим двойником... Каким способом? В подзорную трубу что ли? — хмыкнул я.
— Зачем следить? Это все в далеком прошлом, Кравцов... Ты будешь все время подключен через нашу Метагалактическую киберсистему к твоему двойнику, и будешь знать все, о чем он думает, что делает... Единственное, чего не сможешь, так это управлять, командовать им, втемяшивать в его голову свои советы и просьбы...
«Вот это да, — подумал я, косясь на старика. — Значит я... Я начну наблюдать за тем, как он будет спать с моей невестой, как потом будет «делать» мне детей... Как, наконец, станет распоряжаться моим имуществом, фирмой... Последнее ладно, можно стерпеть, но то, что он будет трахаться вместо меня...»
— И это тоже, — выкашлял старик. — Он полностью тебя заменит, — словно прочитав мои мысли, ответил старик. — На то он и двойник.
Я, представив подобную «умопомрачительную» ситуацию, зашелся смехом.
— Не смейся. Все так и случится, Николай. Я начал тебя тестировать еще от Москвы, но потом не заладилось, и меня временно переключили на того паренька, которым нынче занимается Виолетта.
— Уж лучше бы мной занималась Виолетта, а не ты, — в сердцах проговорил я.
— Она определена другому, — абсолютно не обиделся на мою колкость старик. — Главное, что ты тот, что надо. Значит, дальше пойдем...
— Выпьем по сто граммов, — все еще смеясь, перебил я.
— Пить не будем. Вредно. Любое спиртное противопоказано, — упрямо поджав свои губы, сказал старик.
— А курево не вредно? Ты, смотрю, табака изо рта не вынимаешь...
— Для меня не вредно, поскольку я не землянин, а вот для тебя... Для тебя вредно и курево.
— И откуда же вы? — спросил я, вновь подтрунивая над «поехавшим» стариком.
— Я же говорил тебе, что из иной параллели. Уяснил?
— И какова же ваша иная параллель?
— Попадешь в нее, поймешь. — Старик упрямо поджал губы. — А сейчас — первый ликбез.
— О, это интересно, Кулич, валяйте, я внимательно слушаю. Только больше не курите.
— Хорошо, — на удивление быстро согласился старик, бросая в банку незажженную самокрутку. — Пойдем в твое купе, я тебе расскажу.
— Согласен, — сказал я, но затем спохватился — старик своим «дыхом самосадным» испоганит воздух во всем купе. — Лучше постоим в проходе.
— Можно и так, — дед сокрушенно вздохнул. — Хотя ноги устали держать вверенное мне тело. Земля. Ее тяготение тягостно мне. Это не в родной лагуне...
— Там мы присядем на откидные скамеечки, — произнес я и пулей выскочил из донельзя накуренного тамбура.
Не успели мы расположиться на скамеечках в проходе, как нас сразу же потревожила проводница, которая, недовольно покосившись на замызганного старика, удивленно спросила:
— Из какого вагона?
— Я-то? — переспросил старик. — Вот он, — Кулич кивнул на меня, — из этого, пятого, а я...
— О тебе речь, — недовольно пробубнила проводница. — Его я знаю, он мой, от Москвы едет, а ты откуда такой взялся? Из какого вагона приперся?..
— Ни из какого. Я здесь временно, — пробормотал старик.
— А, временно, тогда вытряхивайся, бомж немытый, — пошла на Кулича нахрапом проводница. — Дай вам волю, и купейные штурмом возьмете. Мало вам электричек? Сейчас спецназ на очередной станции вызову, они тебе покажут, что и к чему, паразит вонючий...
Старик виновато взглянул на проводницу, затем перевел бесцветные глаза на меня, мол, помоги расправиться с мегерой.
— Простите, он пришел ко мне, — побаиваясь, чтобы старик чего не натворил в вагоне, тотчас соврал проводнице я.
— Этот? — проводница вскинула на меня широко раскрытые удивленные глаза, затем перевела их на старика. — Этот??? Лучше бы ты к нему шел, в его вагон. От него и от этой вшивой одежды несет за семь верст. Все здесь провонял, бомж немытый. — Проваливай, дед, пока ноги носят, — грубо произнесла проводница, отвернув нос.
Кулич, к моему удивлению, не шикнул на проводницу, не уколол взглядом, не прочистил ей как следует мозги. Дед, вздыхая и размазывая у себя на грязном лбу и вспотевшей роже крупные, земляного цвета капли пота, запахнул вшивую облезшую шубейку и послушно поскреб почти развалившимися ботинками по ковровой дорожке вагона в сторону тамбура.
— Пойдем со мной, Коля, — виновато вполоборота проговорил он. — Если хочешь, вне этого вагона поговорим, так сказать, на нейтральной территории...
— В следующий раз, — негромко ответил я. — Затем, словно извиняясь, добавил, — надеюсь, мы еще встретимся с вами.
— Конечно, — согласно кивнул повернутой ко мне немытой головой старик. — Куда же ты от меня денешься. Но ты многого не успеешь уразуметь. Придется тебе, Николай, самому на наши и ваши параллели выходить.
— Ладно, дед, в следующий раз, — улыбнулся я. — Но, так и быть, я вас до тамбура проведу.
— Побыстрее, выметайся отсюда, — недовольно проворчала проводница, воротя нос. — Весь воздух в вагоне испоганил... И чтобы в тамбуре моем тоже и духу твоего не было, бомж немытый, не то на ближайшей станции спецназ вызову, — опять же протараторила она. — Они с тобой быстро разберутся, заглядывать в глаза, и цацкаться не будут...
— Тяжело тебе придется, Николай, — не обращая внимания на ругань проводницы, тихо продолжал старик, — Их и тебя там ждут... И эту, — старик кивнул на разошедшуюся проводницу, — тоже.
— Если я и все пассажиры поезда нужны там, ваши, естественно, устроят переход, — сказал я, открывая дверь.
— Кстати, после приезда к тебе зайдут от Кривоногова, так что, жди на фирме или дома. Тебе позвонят. Не отказывайся. Владимир Кривоногов, хоть и вор в законе, но, скажу, хороший человек. Уж поверь мне на слово... Деловой он мужик, порядочный... И еще одно. Пока наши решили оставить тебя на Земле, как есть, без двойника. Что-то там у них не получилось… Нового, как вы говорите, мастерят. Как только все придет в норму, я встречусь с тобой. А пока ты получился неплановым, что ли? Ну, всё, я удаляюсь, но всё сказанное мной остается в силе. — Старик утвердительно кивнул немытой головой и, на удивление шустро похромав по проходу, исчез за плохо прикрывающейся дверью в прокуренном тамбуре...