Пока мир смотрит на меня глазами звёзд, окон, неоновых реклам, фонарей, светофоров, автомобильных фар, а в моём доме – единственным не ослепшим его глазом, последней выжившей лампочкой в люстре под потолком – остальные три перегорели, новые купить забываю;
пока он, весь этот такой глазастый мир смотрит на меня в молчаливом и терпеливом ожидании, пока эти глаза ещё верят мне и просят меня лишь об одном – найти слово, подобрать название каждому, даже самому слабому, самому одноклеточному источнику света в моём доме, в твоём доме, и в каждом не моём и не твоём доме, и в каждой бездомности, –
я буду писать.
Пока, однажды очарованная этой бездной, я буду находить в себе силы cклоняться над ней, превращая её в колодец с обязательной звёздочкой на дне, которого не достать;
пока нерастворима в никуда из моей памяти фантасмагория детского утренника, где, притворившись дедморозом... о, скажи же мне, кто, о кто это был? кто обманул меня, вместо конфет подсунув мне в нелепого кроя волшебном мешочке эту способность и это сладкое – вместо конфет! – наваждение извлекать из сознательного, подсознательного и бессознательного всё, что пахнет, скулит, тычется в мягкое и обещает стать словом;
пока слово, блуждая в потёмках, ищет странной радости всё, что тлеет, превращать в неугасимое, обещанное прийти, чтобы согреть, обнять и отпустить согретым и обнятым, –
я буду писать.
Пока мне будут говорить, что всё уже написано, списано друг у друга и переписано; всё сказано, чтобы стать забытым; всё названо и тысячу раз переименовано;
пока мимо моего окна с единственным не ослепшим его глазом будут проплывать молчаливые стаи рыб, и я никогда не узнаю, о чём они думают, читая меня, –
я буду писать.
Пока я буду помнить, как дочь, с разбитыми в кровь коленками ангел в перешитом, из моего старого в её новое, платьице по выкройкам burda и в шикарных, «с обложки», красных ботиночках – таких дорогих, таких не по карману, что на вырост, – ходила за мной по пятам, не желая расставаться ни на минуту;
пока буду помнить: не уставая, она твердила мне свою чудесную детскую молитву о том, как сильно любит меня, и в эти минуты в доме включалось солнце, –
я буду писать.
Потому что, понимаешь, солнца, его много не бывает. Сло'ва, в котором солнце, много не бывает. Даже самый слабый источник света в нём; даже самая робкая и смешная надежда на то, что он есть, просто невидим, – уже солнце. Даже воспоминание о нём – уже...
В-общем, знаешь, ты, конечно, можешь пройти и мимо моего такого странного солнца, и даже не заметить его, я не остановлю. Глядя вслед, я попробую найти слово. Я попробую подобрать название уходящему и несбывшемуся. И когда в люстре под потолком перегорит последняя лампочка, ночь в моём доме будет как никогда светла.
Просто потому что слово будет найдено.
Просто потому, что я буду писать.
Потому что я буду.
Я буду.