Крестьянин
Император Николай I два раза в год 1 января в Петербурге и в день тезоименитства императрицы, 22 июля, в Петергофе, гостеприимно раскрывал двери своих дворцов перед привилегированными крестьянами и избранными горожанами.
- Отправлять делегатов надлежит за три месяца! - напомнил дворянам Вятской губернии строгий губернатор в начале 1839 года.
Русские вельможи с большим разбором выбирали в поместьях крестьян и посылали их приветствовать императрицу. Они добирались до столицы своим ходом, едя в одном большом конном обозе.
- Повезёте дары царю-батюшке! - каждый барин передавал самое вкусное, вяленое мясо дикого зверя, сушёные ягоды и орехи.
Вместе с крепостными ехали и государственные крестьяне. Тоже везли подношения. На телеге в середине обоза двигался Семён Халтурин.
- Намедни новые колёса справил! - радовался он, плавному и тихому ходу телеги.
Он родился в зажиточной семье и немного надменно смотрел на бедных спутников. На поезде к Царскому Селу устроили последний привал перед Петербургом. Только перед выездом Семён заметил, что его хомут порвался и вынужден был остаться на постоялом дворе, чинить упряжь.
- Крестьянин, - неожиданно услышал он, когда уже запрягал лошадь. - Ты едешь в столицу?
Халтурин резко обернулся и увидел двух господ странного вида. Один был маленького роста, но толстый. Другой высокий, но худой.
- Еду, - почтительно ответил он.
Одеты господа были одеты в невиданное в Вятской губернии платье, явно иностранного покроя.
- Отвезёшь нас? - сказал высокий.
- Неудобно будет вам ехать на телеге... - заметил Семён.
- Других экипажей нет, - скривился толстый, - все задействованы на предстоящем празднике.
- Немцы какие-то... - сомневался крестьянин. - Как бы в беду с ними не попасть!
- Если отвезёшь нас в город, а потом в Петергоф, - развеял его сомнения высокий, - получишь за труды рубль серебром.
Они спешно выехали из царской резиденции. Часть пути Халтурин негромко пел, стараясь развеять тревогу. Остальную дорогу пассажиры разговаривали:
- Печальный тон русской песни поражает всех иностранцев. Она мелодична и сложна. Если в устах отдельного певца песня звучит неприятно, то в хоровом исполнении приобретает возвышенный, почти религиозный характер. Сочетание отдельных частей композиции, неожиданные гармонии, своеобразный мелодический рисунок, вступление голосов - всё производит сильное впечатление и никогда не бывает шаблонным.
- Я думал, что русское пение заимствовано Москвой из Византии, - уточнил высокий, - но меня уверили в его туземном происхождении. Этим объясняется глубокая грусть напевов, даже тех, которые претендуют на весёлость. Русские не умеют восставать против угнетения, но вздыхать и стонать они умеют...
Семён в беседу не вступал, хотя хорошо слышал спутников.
- Ужасно трясёт… На месте императора я запретил бы подданным не только жаловаться, но и петь, так как песня их есть замаскированная жалоба! - засмеялся толстый. - Эти скорбные звуки превратиться в обвинения. При деспотическом режиме даже искусство, если оно имеет часто национальный отпечаток, теряет свой безобидный характер и становится скрытым протестом.
- Отсюда, конечно, склонность русского правительства и знати к иностранным литературам, к заморским искусствам и художникам и к не имеющей корней на родине заимствованной поэзии.
Говорили они по-русски, но как-то странно.
- У порабощённых народов боятся глубоких душевных движений, вызываемых патриотическим чувством... - заявил высокий. - Поэтому все национальное, даже музыка, превращается в орудие протеста. В России голос человека изливает в песне жалобы небу и просит у него частицу счастья, недоступного на земле. Если вы достаточно сильны для того, чтобы угнетать свой народ, вы должны быть последовательны и сказать людям - не смейте петь!
- Ни в чём так не сказываются страдания народа, как в унылости его развлечений! - согласился толстый. - Мы это увидим скоро… Русские могут только искать утешения, они не могут веселиться. Удивляюсь, что никто не обратил внимания властей на их упущение. Разве можно разрешать русским времяпрепровождение, обличающее безмерность их скорби?
Они въехали в город и разговоры на время прекратились. Сначала по бокам улицы виднелись только казармы, склады и лавки. Затем начались жилые дома и наконец, начался Невский проспект, главная улица столицы.
- Этот именуемый проспектом бульвар вымощен ужасающими булыжниками неправильной формы... - бурчал высокий. - Неудобным как для пешеходов, так и для езды.
Чтобы не трясло сильно, на проспекте и других главных улицах, в булыжной мостовой были вставлены деревянные дороги из сосновых брусков.
- Здесь любят всё показное, всё, что блестит! - огляделся вокруг толстый. - Золочёные шпицы соборов, которые тонки, как громоотводы торчат повсюду.
- Величественные храмы языческих богов, которые своими строгими очертаниями так удивительно венчают предгорья ионических берегов, - иронично усмехнулся высокий, - тут, в Петербурге, походят на бесформенные груды гипса и извести. Природа требовала здесь от людей обратное тому, что они создали.
- Вместо подражания языческим храмам они должны сооружать здания со смелыми очертаниями, с вертикальными линиями, чтобы прорезать туман полярного неба и нарушить однообразие влажных, сероватых степей, опоясывающих Петербург.
Две полосы из спиленных торцов деревьев, шириной от двух до трёх футов, разделённые булыжной мостовой, были проложены с каждой стороны улицы. По ним катились колёса телеги Халтурина.
- Античные статуи, - иронично добавил высокий турист, - своим обликом так резко контрастируют с местной окраской неба, суровым климатом, с внешностью, одеждой и образом жизни русских людей, что кажутся героями, взятыми в плен врагами.
От домов колеи отделяли широкие тротуары, выложенные плитняком. На отдалённых улицах сохранились жалкие деревянные панели.
- Набережные Невы очень величественны и красивы!.. А площади, украшенные колоннами, теряются среди окружающих их пустынных пространств! - воскликнул толстый. - От их вида хочется есть.
Величественный проспект доходил, постепенно становясь всё безлюднее, некрасивее и печальнее, до самых границ города.
- Он мало-помалу теряется в волнах азиатского варварства, со всех сторон, заливающих Петербург, - уточнил высокий. - Было бы неплохо пообедать...
Они проехали город и влились в плотную толпу, которая двигалась в одном направлении. Шесть тысяч экипажей, тридцать тысяч пешеходов и бесчисленное множество лодок покинули в этот день Петербург и расположились лагерем вокруг Петергофа.
- Штатский бивуак в насквозь военной стране уже диковинка... - шутили пассажиры и велели Халтурину. - Остановись у того кабака.
Войска тоже принимали участие в празднестве, часть гвардии и кадетские корпуса стояли в лагерях около царской резиденции.
- Почти Версаль! - изумился высокий.
Перед ними оказался дворец, выстроенный на природной террасе, которая по высоте может сойти за гору в стране беспредельных равнин, в стране, столь плоской, что при подъёме на холм в шестьдесят локтей высотой горизонт расширялся до бесконечности.
- Вид действительно не плох, - согласился толстый.
У подножия внушительной террасы начинался прекрасный парк, доходящий до Балтийского моря, где вытянулись в линию военные суда, иллюминованные в вечер праздника.
- По всему видать, что мы прибыли аккурат вовремя... - сказал им Семён.
В день бала гости явились во дворец к семи часам вечера. Придворные особы, дипломатический корпус, приглашённые иностранцы и народ, все входили вперемежку в раззолоченные апартаменты. Для мужчин, кроме мужиков в национальных костюмах и купцов в кафтанах, был обязателен венецианский плащ поверх мундира.
- Правило это соблюдается строго, так как бал считается маскарадом! - вспомнили иностранцы и на них появились плащи.
Халтурин оставил лошадь у дороги, и они пошли к дворцу. Сдавленные толпой, они долго ожидали появления императора и особ царствующего дома.
- Николай принимает всех, - прошептал высокий, - будто этим говорит купцу или батраку: «Ты такой же человек, как и я».
- Но говорит дворянину: «Ты такой же раб, как и они, а я, ваш бог, властвую над всеми вами»... - возразил толстый.
Император, солнце дворцовой жизни, появился на террасе около дворца, толпа перед ним раздалась, словно Красное море перед Моисеем.
- Искать подобной популярности в равенстве подданных, - ухмыльнулся высокий, - жестокая забава деспота. Она могла бы ослепить, пожалуй, предков русских, но не введёт в заблуждение народ, достигший умственной и нравственной зрелости.
- Конечно, не император Николай ввёл в обиход эти всенародные приёмы, но тем достойнее для него было бы покончить с ними.
Царь шёл в сопровождении пышного кортежа свободно там, где секундой раньше не нашлось места человеку. Как только его величество проходил, толпа крестьян смыкалась снова, подобно волнам за кормой корабля.
- Правда, в России ни с чем нельзя покончить без некоторой опасности для реформатора! - буркнул толстый. - Народы, лишённые законных гарантий своих прав, ищут убежища в обычаях.
- Слепая преданность дедовским обычаям, отстаиваемым бунтом и ядом, - настаивал высокий, - один из столпов русской жизни, и насильственная смерть многих монархов доказывает, что русские заставляют уважать эту традицию.
Затем в течение двух часов государь танцевал полонез с дамами императорской фамилии и свиты, причём удивительно, как толпа, не зная, в какую сторону направятся танцующие во главе с императором, расступалась вовремя, чтобы не стеснить движение монарха.
- Равновесие подобной системы представляется мне неразрешимой загадкой... - вздохнул его собеседник. - И слишком шумной.
Император милостиво побеседовал с несколькими бородатыми мужами в национальных костюмах, затем в десять с половиной часов подал знак, и иллюминация началась.
- Отборных крестьян впускают во дворец, где они изображают народ, не существующий за его стенами, и те смешиваются с придворной челядью... - никак не унимались иностранцы.
Огни иллюминации загорелись, засверкали и росли, как пожар. Они залили всё пространство от дворца до вод Финского залива. Весь люд, офицеры, солдаты, купцы, крепостные, дворяне и царедворцы бродили, перемешавшись друг с другом, в лесу, откуда мрак был изгнан множеством огней.
- Глаза режет… Не тысячи, не десятки, а сотни тысяч огней насчитываются в этих садах Артемиды... - восхитился высокий.
- А мы любуемся этим из окон дворца, переполненного толпой народа, ведущего себя так, словно всю жизнь провёл при дворе! - засмеялся толстый.
В парке стало светло, как днём. Деревья осветились солнцами всех цветов радуги.
- Все садятся в лодки, - внезапно произнёс молчавший до этого Халтурин, - дабы посмотреть энто чудо с воды.
- А вот это делать не стоит... - остановили его порыв иностранцы.
Около трёх часов ночи над Петергофом пронёсся страшный шквал. Деревья парка закачались от ураганного ветра, их ветви касались земли.
- На море лодки переворачивают огромные волны! - горько закричали гости.
Все хладнокровно наблюдали эту картину и были далеки от мысли, что сёстры, матери и друзья многих, сидящих за одним столом с ними, в это время погибали на море в отчаянной борьбе со стихией.
- Много людей потопло... - бледный Семён сбегал на берег и принёс страшные новости.
- Наше беспечное любопытство граничило с весёлостью тогда, как множество лодок шло ко дну от берегов между Петербургом и Петергофом, - брякнул толстый.
- Газеты будут молчать об этом несчастье, ибо говорить о нём, значит, огорчить императрицу и косвенно обвинить императора! - вставил толстый.
Они втроём вышли из дворца и с большим трудом отыскали лошадь и телегу Халтурина. На полпути между Петергофом и столицей пассажиры попросили остановиться.
- Спасибо тебе крестьянин, - как бы заканчивая разговор, обернулся к вознице толстяк. - Кроме оплаты за труды мы хотим подарить тебе кольцо за исправную службу и на добрую память.
Он протянул ему серебряный рубль и золото кольцо. Семён с поклоном принял их и поблагодарил:
- Благодарствую, барин!
- Носи его всегда на безымянном пальце левой руки, - уточнил высокий, - и тогда тебе в жизни всегда будет везти. Будешь иметь богатый дом, много земли и скотины в хозяйстве!
Уже светало. Халтурин неловко повертел кольцо в руках и внимательно его рассмотрел. На внутренней поверхности были искусно выгравированы какие-то непонятные символы. Он читать не умел, а они были явно иностранными.
- Как прикажите, барин! - Семён пожал плечами и одел кольцо на свой палец.
Его странные спутники одновременно кивнули головами, словно прощаясь и синхронно шагнув в стороны от телеги, растаяли в придорожном тумане.
продолжение http://www.proza.ru/2018/04/04/1077