Сейчас почти весь их маленький городок знал Сергея как доброхота – защитника слабых, небезразличного собеседника и чуткого, добротного, крепкого мужика, всегда готового помочь. Но «чистое» прошлое часто таит грехи…
…Лето того года началось со смерти собаки. Эдик ещё только вышел из поезда, как почти сразу же заметил плоть недавно умершей собаки. Это можно было бы посчитать дурным знаком, но 15-летний Эд был далёк от подобных трактовок происходящего, ещё не познав надрывного голоса жизненных неудач. Эдуард был пышущим здоровьем, полноватым юнцом, не думавшем о цене обуви, что на нём и не стремящимся к аккуратному «сопровождению» этой обуви в точку финиша - почтенному для этого вида гардероба возрасту выкидывания на помойку, равно как, впрочем, не береглась Эдом и иная одежда (это так легко, когда платишь за неё не сам). В очередной раз приехал Эдик в гости к своим дяде и тёте, лето обещало быть теплым, что, с учётом аналогичного сезона года прошлого, когда Эдуард неудачно спрыгнул с гаража и сломал себе ногу, после чего провёл наитеплейшие дни в постели, радовало особо. Кроме того, в крохотном городе, где жили дядя и тетя, также имел место быть, дневать да ночевать и двоюродный брат, что тепло грело Эдяна вне всяких категорий оценки. Каникулы всегда многое обещали, а в пору детства каникулам свойственно обещания свои сдерживать.
Прекрасная пора – Сергей лазал на деревья, а Эдик ловил внизу ветки с черемухой; замечательно совместно тырились в садике недозрелые яблоки – «тыблачки» в просторечии, в случае же «поимки» здорово так пыталось отбрехаться от вопросов охранника и, в случае удачи, приятно было прослыть героем дня; огороды ягод; рыбалка и пикники с дядей; купание в водоеме плотины без брезгливости, должной, казалось бы, присутствовать по причине процесса стирания домохозяйками белья, прямо здесь, рядом – на бетонных наклонных блоках «берега»; футбол за сарайкой, нередко заканчивающийся невкусным, но «статусным» (в части оценки другими употребленца) пивом с самопойманной рыбкой, брагой, матерными песнями и неловким общением с женским полом; казаки-разбойники; светлячки огня, хранящего в себе картошку; зависание толпой на квартире у счастливого обладателя самого мощного на весь городок игрового компьютера; импровизированные гонки мото и авто вкладышей-фантиков от жвачек «Турбо»; выдумывание историй на импровизацию; просмотр вечерами видеокассет с новинками кинематографа, «накопленными» за год; «домашние» концерты под плюсы песен с аудионосителей - тексты выучивались путём постоянной ручной перемотки пленок вперёд-назад, приводившей магнитофон в упадок; открытие мира эротики, порно на видео и аналогичного же в журналах; поедание кедровых орешков, даривших сперва всепроникающий аромат «вареного леса», а затем и снаряды для обстреливания с балкона проходящих внизу людей и проезжающих автомобилей; вкус всегда свежего хлеба и нежный смех мамы-тёти.
Конечно не только развлечениями наполнено было то лето – наличествовали и прополка грядок; и выискивание колорадских жуков; помощь в выкапывании в гараже ямы для автообслуживающих-запасохранительных нужд; уход за могилами родни; драки с оловом-свинцом, зажатыми кое у кого в кулаках; походы к бабушке, которая за крохотную, по сути номинальную помощь в доме, угощала самолепными шанежками, пирогами и недорогими, но многочисленными конфетками, вид которых забывался, а вкус и количество так и не покидали память.
Тем летом о зиме не думалось даже во время вечеров, когда 2 брата – Сергей и Эдуард лежали рядом, сочленённые чтением книг и правкой в этих книгах карандашами ошибок редактуры, зима не вспоминалась, не обсуждались миры, возможно находящиеся внутри каждой снежинки, ведь мир был свой – обширный, теплый, карамельный и ощутимо вкусный как мороженое, где даже и холод приятен.
Но Сергей и Эд были разными – Сергей был интровертом, склонным к неторопливому обдумыванию, втайне считавшим себя выше и талантливее всех, а Эд – говорливым, бесшабашным экстравертом, от неуверенности в себе и любви-восхищения перед братом часто переспрашивающим одно и то же по нескольку раз, ища подтверждения и одобрения. Вот этой-то, казалось бы, мелочи, повторяющейся, однако, изо дня в день по нескольку раз, ко второй половине августа оказалось достаточно для того, чтобы довести Сергея до белого каления. Сергей не выдержал, он решил отомстить, оторваться – Сергей попросил друзей поддержать его в шутке –в невинном «закидывании» брата репьем. Но дети так легко входят во вкус.
Эдик вышел из дома позже брата в тот день, потом его быстро окружили знакомые лица, после чего месть Сергея начала воплощаться – снаряды полетели.
Спустя незначительный промежуток времени перед глазами Эда отчего-то возникли образы с гравюр, увиденных в документальном кино – тела, образующие живой остров плоти среди озера кислоты, тела, страдающие и умирающие, но крепнущие от испытаний и усиленные верой в правое дело. Тело Эдика страдало, а вот крепить страдающее тело и изнывающий дух было нечем. «Туалетный мыслитель», большое количество времени проводящий за чтением в сортире; любитель углубления в книги на следующий день после легко переносимого, пока что, «мальчишеского» похмелья; поклонник мелодий, не видящий в нотах музыки; в мечтах будущий «любовник Фемиды» и «адепт «юридиции» - сейчас, не в книжке и не в песенке, он был забитым мальчиком, обкидываемым со всех сторон липучками репья, обкидываемый вчерашними приятелями, оказавшимися сегодня в действительности верными не ему, а его брату и с каждым броском душа Эдика дрожала, горечь переливалась из отсека в отсек, взгляд блуждал и так мучительно, бессмысленно внутри умирала любовь к брату, устроившего ему публичную экзекуцию. Кто-то из кидающих уставал, кто-то со временем почувствовал неправильность происходящего и ретировался, но трое самых близких друзей брата, как и он сам без передыха продолжали забрасывать Эда репьем, на чьих-то лицах были ухмылки, на чьих-то не было ничего, кроме сосредоточенности. Самое страшное для Эдуарда было в том, что всё происходило во дворе дома брата, неподалеку вершилось собрание собственников квартир дома и видно было тётю, не обращавшую, однако же, внимания на безобидные, как ей казалось, игры детей, для неё как будто муравьи шевелились под ногами путника, вот только мнимые эти «игры» покрывали сердце Эдика шрамами, отдаляя его от брата навсегда.
В тот вечер Эдик бросился бежать от обиды, убежал и пропал, словно нагоняя мчащуюся впереди собственную душу, Эдика так и не нашли, он не вырос, не увидел смерть своего папы от рака; не стал постепенно забывать, теряя в суете рабочих дней, образ своего отца и не встретил свою ту самую, не узрел мир.
А Сергей – о, после того случае и признания брата пропавшим без вести он стал другим – Сергей начал бояться репья – его вида, а каждое лето, в месяц пропажи брата, с Сергеем что-нибудь да случалось – то правая нога наступит на гвоздь, часть коего на долгие годы затем так и останется в стопе; то левая нога до огромного количества крови будет взрезана осколком разбитого бокала, на который Сергей напорется, обегая стол дома бабушки вокруг в игре с самим собой; то футбольным мячом «старшаки» сломают кисть левой руки, что не помешает, всё же, «спасению» ворот; а то на правой нижней конечности стулом придавит мизинец, после чего палец потеряет «обрамление» ногтя. Однако в жизни Сергея всё это оказалось мелочами, пусть даже с каждым новым летом неприятности и становились сильнее – зато Сергей стал лучше и, можно даже сказать, для многих стал лучшим из всего населения города, а почему и что там в душе – ерунда, в сущности, наверное.
Репей же фениксом продолжал Жить, из лета в лето, из лета в лето.