Дальше за деревней, вдали, разлилась Сакмара…Я долго не умел плавать, в плавании наперегонки победить мне не светило, и я уводил друзей купаться под ярок, где помельче. Придумал новое соревнование: нырять на месте, как поплавок, кто больше, и тут равных мне не было. Вот так, ныряя до одури, я и не заметил, как на яру остановились две девочки, соседка Наташа и незнакомка. «Бабы!»- крикнули ребята, я перестал нырять, глаза протёр….и что-то ударило в груди, меня всего током прошибло, внутри обмерло всё, а я всё глядел и глядел на незнакомку. Они смеялись, а я не мог выйти из воды, стеснялся чёрных, до колен, трусов. Чтобы впредь не попадать в столь нелепое положение, я тут же сменял подаренную мне бескозырку с золотистой надписью «Тихоокеанский флот» на модные красные плавки, с завязками на боку. То, что ударило в груди, не давало мне покоя все школьные годы, не даёт и до сих пор. Девочка та светленькая дождалась меня, и, когда я пришёл домой после службы в бескозырке с золотой надписью «Тихоокеанский флот», стала моей женой. То Оля моя была, судьбу свою я встретил там, под ярком, на Сакмаре.
А сколько рыбацкого счастья испытано на родной реке, сколько слёз пролито из - за рыбацкого же горя! Рыбалкой, серьёзной, занимались не- многие, других забот хватало : кто в поле работал, кто на горе камень ломал. По рассказам старших, раньше в Архиповке, что стоит на реке Салмыш, была рыболовецкая артель, вот они рыбачили-работали. Чуть помню, как из - за поворота реки, на дальнем песке, появляются четыре лодки, плывут они вместе с сетями. Жители Гребеней с уважением и завистью замирали перед истинными рыбаками. Сколько и какую рыбу ловили истинные рыбаки, не помню, но раз плыли так долго и далеко, значит не зря, наверняка, ловили много. Чего же тогда перед ними замирать и чему завидовать?
Мы, ребятня, считали опытными рыбаками троих (как нам тогда казалось) дедов: Гуляева дядю Ваню, дядю Петю Кузнецова и дядю Гришу Парамонова. Они зимой рыбачили «мордами»- «брали» налима, летом той же снастью промышляли карася с озёр, а с лодок на Сакмаре – подуста. Идёшь зимой на ближайшее озерцо в хоккей играть, а навстречу дядя Петя с Сакмары. Сосульки с бороды свисают, сзади на верёвке пешня волочится, сам он на лыжах самодельных, и мешок холщовый, тоже самодельный, через плечо висит – тяжёлый… Так всегда хотелось заглянуть в тот мешок, спросить, что поймал, но никогда не позволял себе этого – боялся. Что ты! Смотрел на дядю Петю, как на божество: с трепетом в сердце и с дрожью в коленках. Мама иногда покупала у них рыбу на пирог, а отца корила и отчитывала, что, вот де, люди – добытчики, в семью лишнюю копейку несут, как ей казалось, ни на чём зарабатывают, а ты…. Одним словом, не добытчик. В одном мама права была; они, земляки мои, действительно, рыбалкой добывали копейку для семьи: у дяди Вани не было правой руки, у дяди Пети – левой, дядя Гриша тоже израненный весь с войны пришёл, где им ещё было и добывать копейку ту (конторского и лёгкого труда в деревне, четвёртой бригаде колхоза, не было). Вот только дело это рыбацкое не из лёгких для них было: одной рукой талов для «морд» нарубить, сплести их, да и прорубь долбить каждый раз. А папа, добытчик первейший, отшучивался, отнекивался, ссылаясь на другие, более важные дела, так и не ходил на рыбалку, считая занятие это баловством.
Я, видимо, наслушавшись укоров и упрёков маминых, решил исправить ситуацию: должен же в семье быть хоть один добытчик! Рыбачить начинали весной, едва лёд сойдет, на Ключике. Так называлось место, где в реку впадает старица, вода там чище, чем в реке в разлив. Сакмара всегда по- разному разливалась, и, пока не отрезала путь к Ключику, мы там и торчали днями. Ловили мелочь всякую: окунишек, ельцов, пескарей, голавчиков. Почему - то под рыбу всегда брали трёхлитровые бидончики. Берег грязный, раскисший, за день перепачкаешься весь, воды в сапоги наберёшь, тут же на костре высушишься, рыбку на хворостинке поджаришь и домой. Пока рыбачили, путь домой Сакмара отрезала, тогда вброд, опять сапоги полные. Домой пришёл – рыбки в бидончике кверху брюхом, и почему-то улов всегда меньше казался. Так что сразу добытчиком стать трудно, время нужно, чтобы опыт пришёл.
Когда Сакмара входила в берега, и под ярками просыхало, начинали ставить закидушки, штук по 10-ть. Делались закидушки из капроновых ниток, их доставали из ходовых ремней комбайна. Привязываешь большой крючок, болт или гайку большие, насадка – пойманный заранее пескарь или лягушка , всё - снасть готова. Поставишь закидушку, замаскируешь, чтобы до тебя не проверили, придёшь домой и уже хочется назад бежать, проверять. Так хочется, терпенья нет.В то же время ставили и перетяги, но я их не любил: закидушку с берега закинешь – и все дела, а перетяг – надо раздеваться, а вода ещё холодная, проверять - опять в воду лезть.
Еле-еле дождёшься утра, вскочишь и, как угорелый, бегом на Сакмару. Внутри всё дрожит от напряжения, от ожидания. Подходишь к первой закидушке, опускаешь руку в воду, ищешь нитку. Никто не дёргает, но пескаря нет, начинаешь себя ругать: «Эх, дурак, проспал, солнце вон уже высоко, пришёл бы до восхода, наверняка рыба ещё тут была. Ну ладно, ещё 9-ть осталось, что-нибудь да попадётся!» Подходишь ко второй: нитка натянута вверх по течению, чуть потянешь – дёргает! И началось! Всё забываешь в тот момент, тянешь, что есть силёнок. До этого всё знал: и что сорваться может, и что рыбу утомить надо, нет, всё забыто, быстрее к берегу; уже видно - голавль здоровенный, с руку, если не больше, вон перья красные какие. Вытащил, слава богу! Долго любуюсь добычей, но надо остальные проверять. Из десяти попадалось на две, а то и на три закидушки - это хорошо.
Домой идёшь гордо, рыбу специально на кукане несёшь, что бы все видели, шествуешь самым длинным путём, бабы охают, мужики уважительно: «Это где же ты, Иван, добыл таких красавцев?» Вытирая соплю из - под носа, начинаю подробно объяснять. Ровесники, друзья-мальчишки семенят следом, жалеют, что не пошли со мной, клянутся, что завтра уж точно пойдут! Дома мама удивляется моему везению, рыбу чистит сама (когда в бидончике приношу, сам мучаюсь). Один раз решил завялить рыбу. Вялили рыбу те, кто ловил её много. Все домочадцы уже объелись рыбой, девать некуда, не выбрасывать же, вот и вялят, так я думал. Вот и я решил показать друзьям, что в этом дворе тоже есть настоящий рыбак. Рыбу почистил - внутренности вынул, посолил, в ящик всё уложил, гнётом придавил и отнёс в подвал, всё как положено. Вечером смотрю, а кот голову рыбью доедает, того голавля, что я засолил. Бегом в подвал, так и есть: разорил мой ящик кот, и гнёт не помог, какую рыбу съел, какую надкусил, всё перепачкал. Рёву моего хватило на весь двор. Маму упрекал, почему дверь в подвал не заперла, добычу не сохранила. Хотя, не только в подвалах, но и в домах-то двери тогда никто в деревне не запирал. Кот с той поры встреч со мной избегал.
Случалось, что пойманная рыба не попадала домой, в пирог или уху. Один раз проверил одну, вторую закидушки – нет ничего. На третьей - всё как и должно быть: нитка поперёк течения, всё забыл, тащу. Попалась крупная рыба – жерих. Подтянул к берегу, прочно взял за жабры, держу – сердце от радости того и гляди выскочит из груди. Опять представилось: путь домой, вопросы мужиков, зависть и клятвы друзей. Размечтался! Закидушку-то надо опять закидывать, пескаря насаживать. Стою и думаю, куда же жериха деть? На яр закинуть? Не докину. Кукан? Какой там кукан! Это же долго, а надо другие проверять. Кинул я жериха под яр, это метра три-четыре от воды. Кинул сильно, чтобы пришибить, слегка. Взял в руки пескаря, насаживаю, а жерих в один прыжок…. и в воду. Упал недалеко, прямо у ног, но пока я сообразил, что произошло, жериха и след простыл. А я всё шарю руками в воде, зашёл в речку в сапогах, воды набрал, рукава телогрейки замочил до плеч, всё жериха искал. Всё…. Пропали и уважение мужиков, и вздохи женщин. Обида на судьбу рыбацкую, на себя самого, ротозея и торопыгу, заполнит теперь весь день; ведь, кому не расскажи потом, что поймал, в руках держал, бросил к яру - не поверят: «Видали мы таких рыбаков!»