Представим себе Ганса Мюллера, желающего насладиться вареньем. Что он должен сделать для удовлетворения своего желания?
Ему нужно подойти к стеллажу, вытянуться во весь рост, протянуть руку вверх, снять банку варенья с полки. И это будет «ассерторический императив умения»: Наслаждайся вареньем!
При этом, всё это лучше проделать так, чтобы не видела бабушка. И это — «прагматический императив благоразумия»: Будь счастлив с бабушкой!
Но вот, мы видим Ганса на улице, проделывающим то же самое: вытягивающимся в струнку и вскидывающим руку вверх, хотя никаких полок и никакого варенья рядом нет. Они и не нужны, ибо этот его жест не имеет третьей цели: он ценен сам по себе, самой своей формой, которая значима, и прочитывается: «Да здравствует Гитлер!».
Как член «Гитлерюгенда», Ганс вполне убежден в правоте идей Фюрера, искренне полагает, что его должен чтить весь мир, свидетельствуя своё почтение соответствующим жестом. И это «категорический императив нравственности». В нём ценно не варенье, а убежденье.
Итак, Ганс Мюллер встретил соседа Вальтера и практически рефлекторно вскинул руку в нацистском приветствии. Совершив, тем самым, «добрый поступок», по мнению Канта. Ведь, это трудовое движение тела Ганса не имело никакой цели, не производило никакого плода; было благоразумным, так как учитывало состояние общества; было ценным и содержательным самой своей формой, как знак; опиралось на убеждение во вселенской правде.
И у нашего Ганса нет необходимости в том, чтобы сверять свою максиму «обязательного пожелания здоровья при встрече», – ибо «Хайль» означает не что иное, как «Будь здоров!» – с "категорическим императивом". Поскольку максима эта уже бытует в виде всеобщего закона Германской Империи.
Придуманный нами образ немецкого юноши Ганса Мюллера, который сложно упрекнуть в фантастичности, ясно показывает недостаточность мысли Канта для понимания Морали.