Проводив друзей, Алёшка вернулся в дом. Постоял несколько минут на кухне, зашел в комнату отца. Сел за его письменный стол, опершись подбородком на руки, и занялся созерцанием вида за окном. Это было лишь внешним проявлением Алёшкиного состояния. Можно было предположить, что он просто бездельничает, но на самом деле, Алешка был погружён в размышления. Ему хотелось всё осмыслить, расставить все акценты и разобраться во всем, недавно происшедшем. Поэтому он и не стал удерживать Лину. Пусть съездит. У него теперь есть несколько часов, чтобы произвести ревизию мыслей, в изобилии бродивших в его голове.
Алёшка достал из отцовского стола листок бумаги, взял карандаш, проверил его остроту, уколов палец, остался доволен. На листке он нарисовал три одинаковых окружности, в первую вписал "Татурин И.С.", во вторую - "Татурина К.И.", в третью - "Орловы". Под окружностями он нарисовал прямоугольники, их было четыре. В первый он вписал "прошлое", во второй - “ настоящее (бизнес)", в третий - “криминал (ухажёр-бандит)", а в четвертый он поставил жирный знак вопроса. Потом он стал проводить линии. Окружность Татурина он соединил со всеми четырьмя прямоугольниками. Татурина могли убить и из-за прошлого, и из-за бизнеса, и бандит-ухажёр, а возможно, и по неизвестной причине. Всё это могло иметь место, если бы Татурина убили одного.
От окружности с именем Ксении он провёл линию к "криминал" и к вопросительному знаку. Вряд ли её убили за прошлые грехи её предков, а собственных грехов, за которые могут убить, она, скорее всего, приобрести, ещё не успела. Могла быть и неизвестная причина, например ей кто-нибудь мог завидовать. Не очень правдоподобно. Завистник, тогда, должен обладать определенными возможностями, навыками, силой. Могла быть какая-то нелепая случайность, тогда это совсем раскрыть невозможно. Ещё можно предположить, что Татурин сошёл с ума, и сам задушил свою дочку. "Я тебя породил, я тебя и убью". Тогда, кто убил самого Татурина? Или он действительно покончил собой? А с чего ему сходить с ума? От водки? Но он говорят, в пьяном виде был умнее, чем в трезвом. Опять неувязочка. И если даже согласиться с предыдущим предположением, тогда за что убили Орловых? Если узнать, кому было выгодно преступление, можно узнать, кто его совершил. Алёшка не помнил, кто именно высказал эту мысль, но сейчас она казалась ему гениальной. Он провел линию от "прошлого" к "Орловым". Эта линия пересекла все остальные.
Алёшка решил, разгадка кроется именно здесь, на этом пересечении. Видимо он еще не всё знал о прошлом Ильи Татурина и супругов Орловых.
Алёшка взял ещё листок бумаги и, расчертив его вдоль, пополам, озаглавил две образовавшиеся колонки: "Татурины" и "Орловы". И начал вписывать в обе колонки все, что знал об их прошлом, сопровождая эти заметки, известными ему, деталями. Затем он выделил судьбоносные совпадения по датам и начал вычеркивать. После того, как он вычеркнул почти всё, у него осталась только одна веха в истории рода Татуриных-Орловых. Только о ней он пока ещё не мог ничего сказать. И этим надо заниматься. И он этим займется, как только отметёт окончательно две известные версии.
Алёшка взял ещё листок бумаги, написал заглавие: "Вопросы для отца". Поставил цифру "1" и задумался. А о чем он собственно должен спрашивать отца? И какое он имеет право допрашивать отца? И, вообще, имеет ли отец какое-то отношение к той сделке? Алёшка, вдруг, отчетливо ощутил, что он не знает чем, конкретно занимается его отец. Он, Алёшка, никогда не интересовался, на какие деньги живет их семья. Как заполнялся счет в банке, пластиковой картой которого он пользовался.
Алёшку опять начала грызть совесть, он поднялся, посмотрел на исписанные листки и, собрав их, сложил. Потом, подумав немного, разорвал.
Он вышел на крыльцо, присел на верхнюю ступеньку. Руки сами потянулись в карман за сигаретами, но не нашли их. Алёшка вспомнил, что бросил, курить. Он поднялся, немного подумал и пошел на хозяйственный двор.
Там, оказывается, во всю шла работа. Станислав Янович подметал двор, махая огромной метлой. Алла Георгиевна, в резиновых перчатках и в прозрачном целлофановом фартуке мыла окна.
-Может быть вам помочь? - спросил Алёшка.
-О нет, спасибо, - проговорил Станислав Янович, - для нас физическая работа - самый лучший отдых. У нас в Латвии был свой дом, так мы там всю работу делали сами. Никого не нанимали.
-А у вас там кто-нибудь остался? - спросил Алёшка, присаживаясь на скамейку возле бани.
-Нет, детей бог не дал. Друзья все разъехались. Родные умерли, - Станислав Янович произнес эту фразу с тяжёлым вздохом.
-А как же дом? Вы его продали? - продолжал интересоваться Алёшка.
-Нет, не успели, - Станислав Янович присел рядом с Алёшкой и шепотом спросил, - Алёша, у вас нет покурить?
-Нет, я не курю.
-Прямо беда мне с этой женщиной, после пятидесятилетнего курительного стажа она решила меня отучить от курения.
-Почему?
-Инфаркт. Вы знаете, что это такое? А куда вам, молодость жестока. Она не знает, что такое боль, поэтому молодые причиняют боль, не задумываясь, - он, немного помолчав, добавил, - они собираются на площади Бревибас и митингуют, вот такой как вы молодой человек кричал, что я фашист и оккупант, и я должен отдать ему свой дом. Дом, который я построил своими руками. Я оккупант? Вы только подумайте. Я родился в Риге, всю жизнь там прожил, я даже по-русски говорю хуже, чем по-латышски. Но у меня в паспорте написано, что я русский и я отказался поменять национальность. Они ночью облили мой дом бензином и подожгли. Лучше бы мы сгорели вместе с домом.
-Стаси, я тебя прошу, - услышали они низкий голос Аллы Георгиевны, - это никому не интересно. Иди лучше, прополи грядку с луком, - потом она обратилась к Алёшке, - я бы хотела отметить, что ваши прежние руководители хозяйства, были очень трудолюбивыми людьми. И огород и их квартира почти в идеальном состоянии. Завтра я обследую дом и преступлю к своим обязанностям полностью. Вы, надеюсь, не против?
-Нет, конечно. И зря вы оговорили Станислава Яновича, мне это очень интересно.
-У него очень слабое сердце. Ему нельзя погружаться в эти воспоминания. Два инфаркта. Первый после пожара, а второй после суда. - Она посмотрела на мужа, присевшего около грядки с луком и продолжила, - мы подали в суд на поджигателей, но доказать ничего не смогли. Только растеряли последних друзей. От нас все отвернулись. Стась был судьей, честным судьёй и всегда верил в правосудие, но там теперь есть правосудие только для латышей. Мы теперь там люди даже не второго сорта, мы просто отбросы общества. Стась родился в Риге, но брак его отца и матери не был зарегистрирован. Они не успели, отца его репрессировали и сослали в Сибирь. Оттуда он уже не вернулся. А Станислав вместо фамилии Вилнитис, стал носить фамилию Григорьев, это фамилия его отчима, человека его усыновившего и тем самым спасшего его и мать от ссылки. И я Григорьева. Но мои корни отсюда, из Спасского. Только наших уже никого нет, все на Спасском кладбище. - Она вздохнула, потом стряхнула с себя путину грусти и продолжила, - Когда ваша мама предложила нам поехать сюда, мы с удовольствием согласились. Хоть умру на родине. Стася жалко, он так любит свою любимую Ригу, он всю жизнь прожил там, даже в отпуск не уезжал. Но, даст бог, может он отвлечётся и привыкнет.
-Будем надеяться, - как можно теплее проговорил Алёшка и пожал Алле Георгиевне руку, - знаете что, пойдемте, я вам покажу дом. А ещё лучше, давайте устроим сегодня "Вечер знакомства", у отца есть хорошее вино. В холодильнике полно еды. Скоро приедет Лина. Давайте, отметим ваш приезд.
Пожилая женщина улыбалась, кажется, контакт установлен, кажется, они понравились друг другу.
-А вы знаете, я не против. Сейчас мы всё здесь закончим и придём к вам в гости.
-Хорошо, - согласился Алёшка и ушёл на свою половину.
Алёшка вошел в дом, опять постоял на кухне, заглянул в холодильник. Решил, что есть он не хочет. Зашел в спальню родителей и, прямо не раздеваясь, прилёг на кровать. Не заметил, как задремал.
В дверь спальни постучали, Алёшка вздрогнул и вскочил, сердце бешено колотилось в груди, голова кружилась, во рту моментально пересохло. Он, не без труда, проговорил:
-Открыто, войдите.
-Алёша, - это была Алла Георгиевна, - если позволите, я сама приготовлю ужин. Я думаю, Лина не обидится?
-Я в этом уверен, спасибо за предложение, Алла Георгиевна, мы будем только рады. Холодильник и подвал в вашем распоряжении, кухня тоже.
Разговаривая, они вышли на кухню. Алешка показывал где, что лежит.
-Буду, рада иметь вас помощником, - ответила Алла Георгиевна, повязывая фартук, который принесла с собой. - И ещё, Алёша. У нас там... не принято было звать людей по отчеству. Да я и не люблю отчество, очень старит. Поэтому зовите нас просто Алла и Станислав.
-Хорошо, я постараюсь. Хотя это и не просто, не очень привычно для меня.
-Постарайтесь привыкнуть. К тому же Аллой Георгиевной я стала там, а здесь я была Алевтиной Егоровной. А мне это не очень нравится. Почистите картошечку, пожалуйста.
-С удовольствием, - сказал Алёшка, берясь за ножик и усаживаясь за кухонный стол, на который Алла поставила блюдо с картошкой. - Алла Ге.., Алла, а вы кем работали?
-Очень хорошо, у вас уже получается. Я историк. Только, я не землеройка, как большинство моих коллег. Я бумажный археолог, я перекапывала гору бумаг, чтобы откопать какое-либо историческое событие или доказать что-либо. Я доктор исторических наук, моя специализация древняя Русь. Докторскую я защищала по дохристианской Руси, по сношениям Русичей с жителями земель, которые сейчас принадлежат прибалтийским государствам. Я немного, но всё-таки поработала и на раскопках. Древние крепости Латвии в Сигулда, Турайда, Кримулда.
-Потрясающе, это так интересно.
-Да, я действительно прожила интересную жизнь. Я ушла из университета, как только Латвия отделилась. Там сразу и тема моя стала неперспективной, и сама я оказалась плохим ученым и преподавателем. Теперь нужно было преподавать на латышском языке, а я не смогла. Я им предложила, давайте я буду читать лекции на английском, французском или немецком по их выбору. А мне ответили, чтобы я уезжала в Россию и читала там лекции, хоть на арабском. Мы со Стасем ушли одновременно. Он во время обеденного перерыва любил пройтись пешком, с Бульвара Яна Райниса он проходил до Домского собора, там я его и поджидала. Я ему сказала, что я ушла, объяснила, почему я это сделала. А он сказал, что и ему тоже пора. Мы вместе пошли в его суд, и он тоже уволился. Так что мы теперь просто пенсионеры. У меня, знаете ли, всегда была мечта писать авантюрно-исторические романы. Теперь этим можно заняться. Вот обустроюсь. Стась поправится, я и займусь этим. А он мне помогать будет.
-Завидую вашей силе духа, Алла...- сказал Алёшка и опять осёкся на последнем слове.
-Так-так, привыкайте, - она ловко управлялась с рыбой, лежавшей в раковине.
-Как у вас хорошо, получается, - отметил Алёшка.
-Да, привычка, знаете ли, почти сорок лет на кухне, не смотря на академическое образование.
-А что вы больше всего любите готовить?
-Больше всего? Гм-м, дайте-ка подумать. Пожалуй, больше всего мне нравится “утка с яблоками” и “минога в чае”.
-Минога? В чём? - удивился Алёшка.
-Да, в чае. Я как-нибудь сготовлю. Минога отваривается в чае, потом заливается чайным желе и получается просто превосходно.
-Послушайте, я ловлю вас на слове. В воскресенье приедут родители, а с ними Брахмановы. Можно будет устроить праздник.
-Это превосходная идея, но я бы немного изменила условия.
-Как это?
-Почему так мало народа? Я бы хотела познакомиться со всеми вашими друзьями. Я люблю, когда в доме много народу. Давайте пригласим кого-нибудь ещё.
-Без проблем.
***
Алёшка стоял на дорожке, за воротами дачи. Вкуснейший ужин, приготовленный Аллой Георгиевной, давно уже был съеден. Часы показывали начало первого ночи. Лина так и не приехала. Ни к ужину, ни после него. Она и не позвонила. Её телефон в доме у бабушки молчал, отзываясь лишь продолжительными гудками. Алешка волновался, с ней могло что-нибудь случится. Почему она так поступает с ним? Почему заставляет его так волноваться?
Алёшка вернулся в дом, заперев за собой двери и ворота. Он опять посмотрел с надеждой на телефон, тот безнадёжно молчал. Алёшка снял трубку, посмотрел на неё, как смотрят дети на взрослого, прося сладостей. Но телефон не знал жалости. Он не отвечал за людей, за их поступки, за их равнодушие и разочарование. Алёшка решил дождаться утра и отправиться в город, он разыщет её.
Он, не раздеваясь, лег на свою пастель. Задремал, тяжелым, нервным, не сладким сном. Он просыпался почти каждые пятнадцать минут, снова заставлял себя уснуть, чтобы скоротать время до утра. Сновидения появлялись и исчезали, они были не ясны и не приятны. Алёшка ворочался с одного бока на другой, зарывался в подушки и, наконец, провалился в бездну сна. Без эмоций, чувств и сновидений.
Его разбудил телефонный звонок. Он как безумный вскочил с пастели и схватил телефон.
-А-а-аллё, Лина, где ты? - кричал он, в трубку, не дожидаясь ответа.
-Алёша, - услышал он спокойный голос Лины, - я подозревала, что ты не спишь, поэтому и звоню сразу, как только сошла с поезда.
-Какой поезд? Где ты? Я с ума схожу, а ты ... Да где ты?
-Я в Москве. Извини, что не позвонила вчера, но я не хотела, чтобы ты ехал со мной. Я скоро вернусь, не волнуйся.
Алёшка не успел ничего ей сказать, как в трубке зазвучали короткие гудки. Алёшка уже ничего не мог ей возразить, он ругал себя последними словами, он кусал до боли губы, одной рукой он прижимал к уху трубку, а другой стучал по стене, разбивая в кровь костяшки пальцев.
Чья-то сильная рука перехватила его, уже довольно раскровавленный, кулак, обе руки замерли в воздухе. Спокойный голос, с еле заметным акцентом, произнес:
-Не надо, мальчик, ты же мужчина.
Станислав Янович стоял рядом с ним, в его лице светилась строгая уверенность и добрая серьёзность. Это помогло Алёшке справится со своими чувствами. Он смог взять себя в руки и спокойно, но упрямо проговорил:
-Она уехала, она в Москве, я поеду за ней.
-Нет, Алёша, ты должен уважать её желания. Если бы она хотела сейчас быть с тобой она бы не уехала.
-Не понимаю, почему? Почему она не хочет, чтобы я был рядом? Я же люблю её, и она меня любит, я уверен в этом.
-Она действительно любит тебя, но видимо, ей надо побыть одной.
- Я еду, - упрямо повторил Алешка.
Он положил трубку и тут же снова поднял её. Он набрал номер телефона Андрея Какошина, после третьего гудка в трубке прозвучал заспанный бас журналиста:
-Если это не пожар или наводнение, я вас убью.
-Пожар, - ответил Алёшка, - проснись, наконец, ты мне нужен.
Возникла пауза, Андрей что-то соображал, потом спросил:
-Извините, я не расслышал, кому я нужен?
-Ты что пьяный?
-Нет, я только что лёг, - рявкнул Какошин.
-Тогда вставай. Ты можешь поехать со мной в Москву? Или дай мне свою машину.
-А где горит? - продолжал недоумевать Андрей.
-Кретин, как тебя держат в твоей газете, Лина, в Москве, - продолжал горячиться Алёшка.
-Корнилов это ты? - наконец сообразил Андрей.
-Да я, я. Кто ещё может разговаривать с тобой столько времени?
Андрей сделал вид, что не заметил Алёшкиной грубости, он почти проснулся и уже начал кое-что соображать. Минуту поколебавшись, он, наконец произнёс:
-Я доеду до тебя, а в столицу погонишь сам. Я не спал всю ночь, могу уехать не туда. Лады?
-Я люблю тебя, папараци.
-Я предпочитаю традиционные сексуальные отношения, - окончательно проснулся Андрей.
Алёшка быстро собрал кое-какие вещи в своей комнате и спустился вниз. Из кухни выглянула Алла Георгиевна.
-Алёша, вы должны позавтракать, - поговорила она тоном, не терпящим возражений.
-Спасибо, у меня нет аппетита, - постарался отвертеться Алешка.
-Возражения не принимаются, - услышал он за спиной голос с акцентом, Станислав Янович подошел к нему и похлопал его ладонью по спине, - проходите, проходите молодой человек. Силы вам, ох как, понадобятся.
Алёшка уже почти сдался, вдруг у ворот зазвучал гудок автомобиля. Он, было, рванулся на улицу, но Станислав Янович волевым движением руки остановил его и сказал:
-Я позову вашего коллегу, ему тоже не помешает подкрепиться. А Алла соберёт вам что-нибудь в дорогу.
-Хорошо, - сдался Алёшка, он полез в карман джинсов, чтобы достать оттуда карманные часы. Вытащил их за браслет, начал заводить, услышал, как что-то звякнуло, упав на пол.
Алла и Алешка одновременно наклонились, чтобы поднять упавшего на пол “ангела” на цепочке.
-Что это? – спросила удивленно Алла, - откуда у вас эта вещь?
-Нашел во дворе, после смерти Орловых. Валялась возле огорода.
Алла смотрела на “ангела” влажными глазами, она удивленно и подавлено молчала. Алешка истолковал её молчание, как крайнюю степень восхищения прелестным ювелирным украшением.
-Красивый, правда? – спросил он у Аллы, разделяя её восхищение.
-Очень, - задумчиво проговорила Алла, - а вы знаете, чей он?
-Нет, возможно, Ольги Степановны, Лина его своим не признала, но и ей, и мне он показался невероятно знакомым.
Алла так же в задумчивости покивала головой и вернула кулон Алёшке.
Дорога, мелькая рядами деревьев с обеих сторон, убегала назад. Алёшка уверенно вел машину, со скоростью, на которую "Москвич" Андрея еще был способен. Андрей похрапывал на заднем сидении. Это даже хорошо, что он спит и не мешает Алёшке думать о своём. Он думал о Лине, о Москве, о родителях, об Орловых. Он думал обо всем сразу, одновременно. Мысли его переплетались и плавно перетекали одна в другую, перемешивались, образуя немыслимые, причудливые, иногда даже уродливые соединения. Все звенья этой мысленной цепи казались ему неразрывно связанны, и более того замкнуты в круг. Таким образом, его мысленный путь снова начинается, там же где и закончился.
Алёшка заметил мигающую красную лампочку на панели управления. Топливный бак взывал о помощи. Алёшка несколько минут назад заметил синий таблоид с изображением бензоколонки, впереди показалась и сама заправочная станция. Алёшка въехал под бело-голубой навес с красивой надписью "Славнефть", притормозил у одной из колонок. Вышел, подойдя к кассе, оплатил тридцать литров бензина, заправил бак и снова сел в машину.
Андрей уже не спал. Он сидел и с аппетитом уплетал бутерброды, вынимая их из пакета, который дала им в дорогу Алла Георгиевна.
-У, обжора, - проворчал на него Алешка и включил зажигание.
-Каждому свое, - прошамкал журналист с полным ртом, - кому девушки, кому булочки.
-Да я думаю, дай тебе волю, ты бы и девушку, и булочку с удовольствием "шмяк - шмяк- шмяк, ам- ням - ням, да и шмыг -шмыг -шмыг".
-Кому бы говорить? - проговорил Андрей с полным ртом, - слушай, ты меня извини, но я так и не понял, зачем мы едем в первопрестольную?
-Лина уехала туда вчера.
-И что?
-И ничего, я должен её увидеть.
-Барчук, ты избалованный. Приспичило мальчонке, давай, бросай всё, пожар, беги, лети. Ты обнаглел, выше крыши.
-Какоша, милый, не ругайся, мне и так хреново. Я тебе обещаю, утрясу личные проблемы, отслужу, чем только пожелаешь.
Андрей развалился на заднем сидении, почесал бороду и произнёс:
-Желаю быть владычицей морскою, и чтобы ты, рыбка, была у меня на посылках.
-Слушаю и повинуюсь.
Алёшка мягко отпустил сцепление, машина послушно двинулась вперёд и выехала на трассу.
-Слушай, ты опасный человек. Сначала приехал и обаял мою девушку, теперь совратил с пути истинного мою машину. Меня она так никогда не слушалась.
-Ты, наверное, с ними не так разговаривал?
-Не знаю. У меня как в песне получается: "Уж я к ней и так и эдак, со словами и без слов. Обломал немало веток, наломал не мало дров", - пропел журналист, тяжело вздохнув в конце.
-Не страдай. Всё образуется, - постарался утешить его Алёшка.
-Надеюсь, - согласился Андрей, - сколько нам ещё колесить?
-Часа два я думаю. Поспи, если хочешь.
-Не хочу. Весь кайф поломал. Расскажи-ка мне лучше, чего нарыл, накопал.
-Да ещё и рассказывать то не о чем. Нового ничего. А что было, ты уже знаешь.
-Не всё.
-В смысле?
-В том смысле, что, например, ты мне не рассказал о взаимоотношениях между Ольгой Орловой и Сергеем Татуриным.
-Но ты же, как - то об этом узнал.
-Узнал. Останови, мне надо выйти.
Алёшка выехал на обочину и затормозил. Андрей, крякнув, вылез из машины и побежал в лес. Алёшка смотрел на этого несколько неуклюжего крепыша, неловко перепрыгивавшего через лужи на дороге, и думал, что, видимо он совсем не плохой журналист. Если он, пользуясь своими способами, ведя своё собственное расследование, буквально наступает Алёшке на пятки.
Андрей вернулся через несколько минут. Сел на переднее сиденье рядом с Алёшкой. Достал из бардачка сигареты, закурил сам, предложил сигарету Алёшке, получил отказ, нисколько не удивился и спокойно спросил:
-Ты пытался анализировать то, что произошло?
-Угу, - промычал Алёшка, не отрывая взгляд от дороги.
-И к какому выводу пришёл?
-К такому, что я не умею анализировать. Мне кажется, что я вообще думать не умею. У меня всё идёт на уровне подсознания. Я чувствую, что надо пойти туда и сделать то, а зачем, не знаю.
-Ты экстрасенс, наверное.
-Я не знаю, как это называется, знаю только одно. Если доверяюсь этому чувству, то всегда поступаю правильно.
-А что тебе подсказывает твоя интуиция в деле "Орловых - Татуриных", или там глухо?
-Не глухо, а пока смутно. Туман. У меня ощущение, что я как ёжик в тумане. Видел такой мультик? - Андрей кивнул, - Я будто бы хожу, как ёжик, кричу, зову медвежонка, лошадь ищу, а на самом деле нужно только руку протянуть. И вот она большая, и тёплая.
-И когда же этот туман рассеется?
-Скоро.
-А в первопрестольную мы мчим тоже благодаря твоей интуиции?
-Угу. Я чувствую, что должен это сделать.
-Что именно?
-Предложение Лине, - ответил Алёшка, удивляясь, что Андрей сам этого не понял.
-А если она не хочет?
-Хочет, хочет. Только что-то её удерживает, чего-то она боится.
-А ты не знаешь чего?
-Нет, - насторожился Алёшка, - а ты знаешь?
-Нет, - попытался Андрей развеять его подозрения.
Алёшка съехал на обочину, заглушил двигатель и, опираясь на баранку, повернулся к Алёшке:
-Что всё это значит? Есть что-то такое, чего я не знаю, но должен знать?
-Я ничего не знаю, - ответил Андрей, твердым голосом. А потом, дрожащими руками достал из пачки сигарету и нервно закурил. И ощущая на себе испытующий взгляд Алёшки, сказал, - и не надо смотреть на меня, как Дзержинский на преступный элемент. Я ничего не знаю.
-Андрей, - начал Алёшка твердым и уверенным голосом, - я же вижу, что вы все от меня что-то скрываете и не договариваете. Я тебя прошу.
-Нет, и не проси, - отбивался от него Андрей.
-Тогда мы будем стоять здесь. И не куда не поедем.
-Слушай, старик, ну в какое положение ты ставишь меня.
-Плевать я хотел на твоё положение, я сам в интересном положении. Пойми ты, дурилка картонная, я люблю её. Я не хочу делать ей больно, я должен знать, чем могу её поранить. Рассказывай, а то высажу здесь, - полушутя рассердился Алёшка.
-Во-первых, это моя машина, - весомо заметил Андрей, - во-вторых, сам ты то, чем назвал меня.
-А в третьих? - поторопил Алёшка Андрея.
-А в третьих, я не могу.
-Можешь, должен.
Андрей задумался на минуту, потом загасил сигарету пепельнице и проговорил:
-Я сам вчера проводил Лину на вокзал, я отговаривал её уезжать. И, конечно я бы тебе ничего не сказал, если бы не видел, как она тебя любит. Она уехала, чтобы попытаться порвать с тобой. Она считает, что не имеет права связывать тебя.
-Что за чушь?
-Хорошо, что ты так сказал. Я тоже считаю, что побег не панацея в лечении "сердечных недугов", и я отговаривал её до последнего, но она только пообещала мне, что позвонит тебе. - Алёшка попытался вставить своё восклицание, но Андрей остановил его, волевым жестом и продолжил, - вы должны объясниться с ней. Раз уж так получилось, я скажу. Лина очень больна, то, что она ходит это чудо, совершенное врачами и её силой воли. Она не может иметь детей. Это грозит ей полной неподвижностью или инвалидной коляской в лучшем случае.
-Я люблю её, - упрямо повторил Алешка. Он включил зажигание, и машина мягко покатилась по дороге.
Андрей достал из кармана бумажник, достал оттуда маленький клочек бумаги и протянул его Алешке.
-Что это? – спросил Алешка не глядя.
-Это её адрес и телефон в Москве, можем поехать прямо к ней.
-Я тебя люблю, папрации.