ВОРОВСКАЯ ШУТКА
Хмурое утро. Вид мокрой и унылой природы. Отмывшиеся от дорожной пыли листочки, травинки, дома, ласково, хотя и грустно, встречали взошедшее, не прячущееся за облаками, солнце. Пора дождей шагала по осеннему небосклону, заглядывая в каждую щель, словно ищи чего-то, что потеряла в прошлый раз. А листочки уже меняют цвет и опадают, опадают…. Зеркальные лужицы со всей старательностью впитывают в себя рассыпанное золото и отражают кучерявые тучи. Печальные стаи птиц улетели на юг, унося жалостливые голоса покидающих родной край птиц.
- Пора и мне на юг, - прошептал, вяло, зевая, Вовка Алкашков, щуплый мужичонка. Женское пальто придавало ему полноты, и именно поэтому он смотрелся таким мускулистым.
Сказано – сделано.
Вечерняя электричка, с квадратной мордашкой, мягко подкатилась к зевающему скользкому перрону и затихла.
Опытный в своем деле Вовка Алкашков одним движением достал из глубокого кармана широкий ремень, и затянулся. Из другого кармана извлек связку ключей, улыбнулся и сунул обратно. Маленький, подмоченный, но еще довольно свежий окурок привлек его внимание. Вовка сделал круг, второй, поднял и резко сунул окурок в рот. Но спичек не было.
- Э-э, гражданин, братишка, огонька не будет-с?
Хмурый, безличный некто остановился. Не снимая перчаток, достал зажигалку и чиркнул перед самым носом Вовки. Тот отшатнулся, но успел прикурить. Некто моментально исчез. Алкашков пожал плечами, причем на скулистом лице нарисовалось полное недоумение.
- Мафиус Коммерсантус, - подытожил Вовка, хитро мигая плутоватым правым глазом. – Суецидус Коммерциус.
- Что сынок? – сгорбленная под тяжелым сундуком старуха, не мигая, смотрела прямо в глаза Вовке.
- Бабкиус Сундукус.
- Что? Глуха я чуточку. По-русски-то, чо?
- Пошла вон, старая!
- Так бы, сынок, и сказал сразу, а то сундук, сундук…
Счастливый Вовка обсосал тлеющий окурок до самых пальцев с грязными ногтями и пошел на «дело» в прекрасном настроении.
Он шел уверенно, быстро и считал себя довольно привлекательным мужчиной. Полный великой энергии он отлично ориентировался в темноте, хотя был в этих местах впервые. Старый приятель, Федя Наколкин, навел его на одну квартирку, в которой можно работать хоть всю ночь и не опасаться возвращения хозяев.
Словно каким-то особым чутьем он определил, где находится этот дом. Вошел в подъезд, надел перчатки, осмотрелся. В соседней квартире гремела музыка. Вовка самодовольно улыбнулся. Легко вставил ключ в замочную скважину, повернул, дверь отворилась и даже не скрипнула. Быстро вошел и захлопнул. Наидовольнейшая ухмылка блуждала по всему лицу. Вовка ощутил себя настоящим хозяином квартиры. За стенкой кричали, орали, пели, топали. Он по-хозяйски снял пальто и резко открыл дверь в комнату…
Улыбка исчезла моментально, будто упала на пол за компанию со связкой ключей. Руки, губы, уши обвисли, ноги подогнулись. Бежать было поздно.
Воровская братия, увлеченная до этого карточной игрой, с интересом уставилась на растерянного Вовку.
- Шо таке?
- Заблудилась, мордашка?
- Штанишки-то, где подмочил?
Алкашков с трудом сглотнул слюну и попятился назад, но двое парней перекрыли выход.
- Куда же ты торопишься, дорогой? – бородатый мужик ухватил Вовку за руку. – Неужели ты нас так и оставишь? А? Может присядешь? Стаканчик за компанию.
Вдруг все замолчали. Алкашков разглядел сквозь сигаретный дым идущего к нему человека.
- Ты кто? – остановившись в трех шагах, спросил тот.
Вовка беспомощно оглянулся вокруг.
- Я – Вовка, - прошептал он.
- Вор?
- Да, вор.
- Он – вор! Слышали, братва? Он – вор! Тогда кто мы, по-твоему?
- Н-не … знаю, - промямлил совсем сникший Вовка. – Я-я-а. А тут…мне…там…
- Стригунчик, сделай его.
Алкашков нашел взглядом того, кого назвали Стригунчиком, хотел крикнуть, но не смог раскрыть и рта. Красная морда потного вышибалы неумолимо надвигалась, загораживая весь свет. Вовка вдруг запрокинул голову и упал без сознания.
Он очнулся от нестерпимого холода и боли в руках. Эти шутники привязали к его телу швабру, руки задрали над головой и привязали к черенку швабры. Обнаженного повесили на центральной улице так, что не спрыгнуть, не развязать веревки. Каждый прохожий мог лицезреть прелести Вовкиного тела. На это, похоже, и было рассчитано. Замерзнуть не дали. Кто-то вызвал милицию, и те приехали спасать неудачливого воришку. По всему телу сверкали свежие наколки непотребного содержания, но самая яркая красовалась на лбу.
Вовка Алкашков, одетый в то, что нашли для него в милиции, медленно брел на вокзал. Холодное мокрое утро печально смотрело вслед сгорбившемуся человеку. Солнце видеть его не пожелало и спряталось за темной массой дождевой перины. Опавшие золотые листья почернели и утеряли былую свежесть. Осень тихонько намекала на то, что скоро придет зима…
Осень 1995 года