Ночные тени

ВТОРНИК 1 АВГУСТА.


 Пальцы дрогнули, и книга выскользнула, упала, раскрыв веер шуршащих страниц.
 - Дара... - выдохнул я, изумлённо вглядываясь в полумрак ночного сада. Под аркой, увитой девичьим виноградом, туман выплетал тонкие ленты крыльев, путался в тёмной зелени волос, обтекал с её плеч призрачным платьем...
 Сердце ухнуло в темноту, зачастило, оглушая биением крови в висках. А она отступила, улыбаясь дрожащим золотом глаз, и начала таять. Я сорвался с перил беседки вослед уходящей фигуре, сотканной уже из одного шелеста крыльев, сделал шаг в темноту и тени. Один шаг через все разросшиеся кусты акации и запущенные клумбы, в притихший коридор тополей.
 - Дара! Дара!!! - голос дрожал, путаясь во встречном ветре - далеко!.. Слишком далеко...
 Опомнился я лишь за городом, посреди убранного поля, укрытого медленно ползущим туманом. Видение растворилось в прохладе ночного воздуха, лишь где-то вдалеке проглядывал смутный силуэт дерева, будто отмечая границу сна... Бессильно осев на землю, я по плечи погрузился в белёсое полотно. Протянутые вперёд крылья ещё несколько секунд таяли и сворачивались рваными паутинками.
 Чувствуя, как высоко надо мной всколыхнулось небо, я поднял взгляд - колодец ночной темноты, заполненный дыханием звёзд. И ничего более... Никого... По щекам скользили быстрые дорожки холода. Мысли путались, обрывались, оставляя гудящую тишину. Голова упала на грудь, не осталось сил даже пошевелить пальцами. Влажная земля и туман вытягивали последние крохи тепла и, взамен им, в тело вливалась усталость...
 Крик ночной птицы, разбавленный эхом, полетел откуда-то из тёмной полосы леса, заставил испуганно вздрогнуть.
 Богини!.. Что со мной?!.. Что я здесь делаю?!!
 Еле-как встав на ноги, словно только очнулся от сна, я с тревогой огляделся вокруг. Поле, где-то далеко за городом... Узкая дорога в нескольких шагах, обозначенная в тумане смутной полоской растущей на обочинах травы. Ни души вокруг... ни живой, ни мёртвой... Я не помнил, как очутился здесь. Прошёл ли сквозь тени, или так и бежал, лишь под конец выпустив крылья?
 Поднеся дрожащую руку к лицу, я проследил, как с кончиков ногтей тянется и, обрываясь, скапывает в туман тонкая паутинка темноты... От этого и вовсе стало не по себе. Пальцы сжались в кулак. Прочь отсюда! Как можно скорее и как можно дальше! Домой!
 Местность оказалась незнакома, но расположение города угадывалось по скоплению людских снов. Мелькнула утонувшая в тумане дорога, вливаясь в широкую ленту Торгового тракта, светлые заплатки полей и тёмные - садов, редкие искорки света в домах фермеров и снова поля. Глянцево блеснул тёмный изгиб реки.
 Быстрый полёт довершил начатое холодом. На подъездную дорожку, светлеющую среди разросшихся кустов и высокой травы, я почти рухнул, едва успев выставить перед собой руки. Сад, погружённый в темноту и туман, впервые показался полным зловещих призраков. Замершая в его глубине серая тень двухэтажного дома, без единого огонька в распахнутых настежь окнах, навевала страх. Беломраморные скульптуры танцующих нимф в беспорядке расставленные между деревьями, выглядывали из листвы, с едва различимым каменным шорохом переступали на постаментах с ноги на ногу... Не понимая, что со мной происходит, я замер, вглядываясь в каменное лицо и то как будто поплыло, сдвинулось с места.
 Я отпрянул назад, не сводя глаз с поворачивающейся статуи, попытался вслушаться в темноту сада. Лишь шелест ветра в траве и листьях... Здесь не было никого, кроме меня, и сейчас, и до этого.
 Чувствуя спиной каменные взгляды, я добрался до дома, так и не решаясь оглянуться. И жуткий этот холодок, пробегающий по позвоночнику, исчез лишь после того, как за моей спиной закрылась дверь.
 Кутаясь в длинный шерстяной плед, я прошёл в гостиную, но огонь в камине так и не развёл. В тишине пустого дома, за мерным ходом часов, за звуком неспешно падающей из крана воды, чудился тихий-тихий смех... Лёгкий шорох ткани... Шторы на открытых окнах?.. Или шёлковые рукава платья скользят по перилам лестницы?.. И запах трав, что растут на берегу, запах морских брызг... солоновато-горчащий вкус...
 Обхватив плечи руками, я медленно опустился в кресло, с ужасом вслушиваясь в несуществующие шаги.
 Что со мной творится?! Неужели заново схожу с ума?!!
 За спиной скрипнула, тронутая сквозняком, оконная створка, и морок рассеялся. Среди звуков спящего дома более не было ни одного лишнего. Но находиться здесь, сейчас, в этой тишине, стало невыносимо. И я впервые с того дня, как прочёл об изобретении Белла, пожалел, что так и не обзавёлся телефонным аппаратом.
 Скользящий по комнате взгляд остановился на кофейном столике. Там так и стояла, с вечера, неоткрытая бутылка вина и два бокала. Но мне, в эту ночь, похоже, быть одному... Чувствуя, как губы кривятся в усмешке, я тряхнул головой. Ещё чуть-чуть и всё это перельётся во что-то лишнее, чего просто не стоит позволять себе.
 Немного иллюзорной храбрости против иллюзии страха и одиночества? Я протянул всё ещё дрожащую и непослушную от холода руку к бутылке.
 Под ногами светлела обочина какой-то сельской дороги - две колеи, проложенные колёсами телег, и полоска редкой пожухлой травы между ними. Безлунная ночь с небесами, полными призрачных облаков, звёзд и тихого, едва ощутимого ветра. Сзади угадывалась мягкая темнота близкого леса. Я хотел оглянуться, чтобы проверить это, но отчего-то не смог, лишь отступил назад. В пальцах правой руки ощущалось знакомое тепло, и я, глянув вниз, на трубку, поднёс её к губам. В траве, у самых ног, дрогнул молочно-белый язык тумана. Ещё не время. Нужно подождать.
 Клуб табачного дыма истаивал в ночном воздухе. Туман медленно поднимался, его завитки осторожно обвивали колени и вновь опускались, сползая на дорогу, вливаясь в неё и утекая куда-то дальше. И вдруг подумалось, что дорога эта - маленький приток Леты, и стоит случайно ступить на неё и туман утянет, унесёт прочь. Туда, где нет ни звёзд, ни ночи, ни облаков, лишь темнота, струящаяся из-под ног моей же тенью.
 Словно призрак, я стоял, чувствуя, как замедляет ход сердце, и по телу, приподнимая волоски, бегут холодные мурашки.
 Прошло десять секунд, пятнадцать, двадцать. Я медленно, повинуясь некому непонятному инстинкту, повернулся в сторону города.
 В изменчивую тишину ночи вплетался один лишний звук. Он то приближался, то отлетал, растворяясь в тумане. Я ждал. Боясь упустить эту странность, недвижно слушал темноту. Вот туман донёс уже различимый, понятный шорох травы. Слышно было, как хрустит солома, попадая под обтянутые резиной колёса, как пара лошадей неспешно ставит копыта в мягкую дорожную пыль. Поскрипывала рессорой телега, шуршала мягкая ткань. Но ни звука дыхания возницы.
 ...Цок!.. - неожиданно громко подхватило эхо лошадиный шаг.
 От неожиданности я вздохнул, стукнуло сердце, медленно начало набирать ритм.
 Прошло ещё минут пять, прежде чем стало видно лошадей, сонно бредущих по краю дороги. Я ошибся - это была не деревенская телега, а прогулочная коляска.
 Как она вообще могла оказаться здесь, ночью, без кучера?! Фонарики по бокам не горели, лишь светлым пятном, выделяясь на фоне тёмного сиденья, покачивался то ли клок тумана, то ли забытая длинная шаль.
 Я хотел отступить назад, раствориться в тенях, но не смог сдвинуться с места, лишь бессильно опустил руку с погасшей трубкой. Коляска же тем временем приближалась. На заднем сидении, запрокинув голову, сидела мёртвая девушка в светло-кремовом платье. В пепельно-русых волосах, рассыпавшихся по плечам, покачивались подвески золотых серёжек с бледными глазками бирюзы.
 Подъехав ко мне, коляска попала колесом на камень, и девушка качнула головой, уронив её на плечо. Голубые глаза, на долю секунды ожили, глянув куда-то в темноту за мной, и голова вновь мотнулась, откидываясь назад.
 Платье покойницы было задрано выше колен, открывая белые чулки, кружевные подолы нижних юбок и оборки панталон. Тонкая рука в длинной ажурной митенке, заведённая между ног, вздрагивала в такт хода колёс. На лице девушки посмертной маской застыло мечтательное выражение - чуть приоткрытые губы с намёком на улыбку.
 И, обгоняя этот неспешный катафалк, вплетаясь в туманную реку, вился неописуемый по гадости запах: нечто тошнотворно-сладкое и вязкое, словно гнилостный запашок с октябрьского кладбища - след чрезмерного, склизкого блаженства.
 Я отшатнулся назад, задержав дыхание, хотя в ту же секунду понял, что это бесполезно. Запах витал не в самом воздухе, а пробирался в сознание сонмом нечётких образов. И вслед за ними, накрывая волной, неслось что-то ещё, чему, кажется, не было названия, но от чьего присутствия пробирал такой страх, что я, не раздумывая, нырнул глубоко во Тьму Изначальную. Куда-то в другой сон.


СРЕДА 2 АВГУСТА


 Щеки коснулось яркое и тёплое, словно тихонько поскреблось в преддверие снов. Солнечный свет... Я понял, что уже не сплю, и приоткрыл глаза. И тут же, отражённый от стёкол распахнутого окна, луч скользнул выше, забрался под ресницы и веки.
 Я чихнул от яркого света, чертыхнулся и, закрывая глаза ладонью, попытался отползти в дальний конец дивана. Голова была тяжёлой...
 - Солнышка он, видите ли, испугался! - в распахнутом окошке показалось насупленное детское личико. - Ты книжку в беседке оставил!
 Перемахнув через подоконник, рассыпая повсюду крошево древесной коры, листики и тонкие веточки в комнату влетела Фаэ. Вздохнув, я откинулся на подушки, наблюдая за передвижением фэйри из-под опущенных ресниц. Отчитывать её и в который уже раз напоминать, что так делать не следует, не имело смысла. Это всё равно пролетало мимо её остроконечных ушек. Да и говорить я сейчас был не в настроении, стоило всё-таки вчера остановиться на одной бутылке вина.
 Тряхнув гривой нечёсаных тёмно-зелёных волос, девчонка намусорила на стол и, смахнув оттуда стопку газет, забралась на столешницу с ногами.
 - К. Бальмонт "Будем как солнце", - по слогам и с чувствуемым акцентом прочла она, склоняясь над книгой, положенной на колени. - Это же совсем новое! И всё в росе было! - бережно отложив томик стихов, фэйри подняла на меня взгляд зелёных глаз, с возмущённо дрожащим золотом зрачков. - Ну и видок у тебя! Это ты что, в одиночку ту бутыль прикончил?
 Я промолчал. Ответ и так был очевиден.
 Соскочив со стола туманно-лиственным облачком, фэйри опустилась на диван рядом со мной.
 - Ты с чего так напился? Первый раз тебя такого вижу... - её узкая длинная ладошка коснулась моего лба приятным холодом, окунула в лёгкий запах прогретой на солнце земли и древесной коры.
 - Это говорит только о том, что мы знакомы ещё очень малое количество времени, - едва слышно пробормотал я. Голова тут же перестала болеть, и то, что уснул в одежде, да ещё сидя, больше не раздражало. Осталось только сильное желание выпить горячего чая. - Благодарю.
 - Может водички тебе? - задумчиво произнесла фэйри, приглаживая мне волосы.
 Я медленно кивнул в знак согласия.
 - С заваркой желательно.
 Фаэ мгновенно исчезла, и уже откуда-то с кухни раздался негромкий голосок:
 - Тебе как обычно, пять ложек сахара?
 - Если на травах, то вообще без него, - прохрипел я.
 Медленно поднявшись с дивана, я почти на ощупь выбрался из комнаты - слишком ярким показался мне сегодня утренний свет. Коридор же плавал в зеленоватых сумерках. Через раскрытую напротив дверь библиотеки виднелась картина - сложное переплетение линий, тонкий узор, похожий на те, что остались на каменных кельтских крестах. Я остановился, сосредоточенно фокусируя взгляд на разных частях изображения. Картина была моей, и работал я над ней более года. Зелёный и золотисто-бежевый на полуночно-чёрном фоне. Переплетение букв... Язык, который в этом мире более не звучит...
 В голове прояснилось, и я облегчённо вздохнул.
 - А что на завтрак? - неожиданно возникшая в самом конце коридора Фаэ, заставила меня вздрогнуть.
 - Я, пожалуй, не буду.
 - Уточнюсь - что сегодня на завтрак у меня? - девчонка, раскинув руки в стороны явно пыталась перегородить вход на кухню пока не получит удовлетворяющий ответ.
 - Можешь поджарить яичницу, или сделать бутерброды с маслом и мёдом, - предложил я, отодвигая её в сторону и направляясь к ванной комнате.
 - Опять?!
 - Ну, можешь поджарить мёда, и сделать бутерброды с яйцом и маслом.
 - Какой же ты зануда, Эн"шэн! - Фаэ топнула босой ножкой. - Ладно, обойдусь печеньем и съем у тебя весь мёд!!! - она пробурчала вслед ещё что-то неразборчивое и недовольное.
 Пока набиралась вода, я скинул помятую одежду. Бледно-зелёные плитки пола приятно холодили подошвы. И эта прохлада, и лёгкий полумрак, царившие здесь в противоположность разгорающемуся снаружи жаркому дню, тихой колыбельной погружали в некую грёзу, отрешённость от всего.
 Вытряхнув из карманов брюк трубку и мешочек с табаком, я переложил их на табурет, открыл длинное и узкое, расположенное выше моего роста, окно. Из-под самого потолка, наискосок, падала полоска зеленоватого света - плющ и ветви деревьев повсюду, где только смогли дотянуться, закрывали стены дома. И, благодаря этому, комнаты первого этажа больше походили на подводное царство, где по светлым обоям колыхались лёгкие тени от листьев.
 Забравшись в ванну, я закрыл глаза, чувствуя, как вливается сквозь открытое окно тёплый ветерок. На кухне позвякивала посуда, мерно щёлкали в гостиной, отмеряя течение времени, ходики, по комнатам гулял сквозняк. Слышно было, как колышутся шторы и шелестят разбросанные по полу газеты, а снаружи лениво перешёптывался старый сад.
 В голове было пусто, и ночное происшествие, а за ним и сон, выплыли в памяти так неожиданно, что я вцепился меняющейся рукой в край ванны, чувствуя, как сбивается дыхание, набирает ритм сердце и заостряются кончики клыков.
 Наваждение... Неужто я погнался вчера за своим же сонным мороком?! За одним из давних воспоминаний?..
 Закусывая губы, я опустился в воду по самый подбородок.
 Но если нет?.. Если..? Ох, Богини!.. Если бы моё тело могло сохранить хоть частичку её крови!.. Тогда не было бы ни капли сомнений что я увидел в саду: призрак, или что-то совершенно другое... И как страшна одна только мысль, что можно лишиться рассудка!.. Страшнее даже того древнего ужаса, что коснулся меня во сне...
 - Эн"шэн?
 Я поднял голову. Золотые лепестки зрачков в тёмной зелени глаз, бледное детское личико с гримаской обиды - похоже, Фаэ некоторое время пыталась дозваться меня, а я, выйдя из ванной, так и стоял, прислонясь к косяку кухонной двери.
 - Эн"шэн? - повторила фэйри. - Ну неужели?! Ты проснулся и соизволил обратить на меня внимание? Вот интересно, ты хоть раз можешь соблюсти толику приличий и одеться к завтраку?
 - Фаэ... - раздражённо вздохнув, я отпустил кончик пояса от халата, который до того крутил в пальцах. - Кто бы говорил...
 На самой фэйри, был только браслет, сплетенный из выгоревшей на солнцепёке травы, да прозрачная дымка, куском тумана небрежно, наподобие индейского пончо, накинутая на плечи.
 - И,.. неужели ты была обо мне лучшего мнения?
 - Да!.. По крайней мере, пыталась... - девчонка проследила, как я сажусь на стул и придвигаю поближе кружку ещё тёплого, пахнущего смородиновым листом и яблоками чая. - Но, увы, несмотря даже на все твои мороки, разумным зрелым мужчиной, соответствующим своему статусу, ты не выглядишь. Особенно поутру с похмелья! - добавила она с неприкрытым ехидством.
 Я лишь пожал плечами. Отпив чай, осторожно подцепил из тарелки один из уже готовых бутербродов - сооружение из овсяного печенья намазанного маслом, мёдом, посыпанного тёртым шоколадом и корицей - с безразличием подумав, что непременно просыплю какую-то часть на стол, на колени, на пол...
 - Ты же вроде не хотел есть? - с укоризной буркнула фэйри, передвигая оставшееся в тарелке к себе.
 - Я передумал... - из-за прожёвываемого куска ответ получился невнятным.
 - А хорошо, что ты любишь сладкое! - облизав пальцы, Фаэ откинулась на спинку стула. - Тот джентльмен, что владел домом до тебя, был без ума от рыбы. И вся кухня,.. да что там кухня! Весь дом! Ты только представь! Провонял рыбьей чешуёй, кишками, всякими подливами и соусами!!! Это было ужасно! Я лет пять после его смерти не могла приблизиться к дому! Даже в саду меня преследовали эти жуткие запахи! Я уж думала поселиться в том колодце, что у северной стены!..
 - Совсем как колодезная фея? - откусывая от "бутерброда" и вновь рассыпая повсюду шоколад, спросил я.
 - Ты мне не веришь?!
 Я неопределённо покачал головой, почти не слушая, что она говорит в ответ. В конце концов, Фаэ выговорилась и в наступившей тишине, стало слышно, как в саду тихо посвистывают птицы. Я вздохнул, рассеянно собирая пальцами шоколадные крошки. Что-то со мной случилось... прошедшей ночью... Что-то странное... И сном это определённо не было. Снов, в общепринятом понимании, я не вижу. Я поднял взгляд на Фаэ, та, задумчиво хмурясь, разглядывала меня, с лёгким позвякиванием размешивая сахар в своей кружке.
 - Ответь, пожалуйста, на один вопрос: если бы в твоём саду побывал некто, чистой крови древних родов, смогла бы ты ощутить след присутствия?
 - Это в смысле, к тебе кто-то из стародавних знакомцев может наведаться?! - от изумления она упустила ложку из пальцев.
 - Так смогла бы, или нет? Меня-то вы почувствовали ещё до того, как бумаги о покупке дома были подписаны.
 Фаэ ехидно прищурилась.
 - Тебя попробуй не почувствуй! За две ночи, как ты приехал осматривать дом, многие из уснувших на зиму пробудились, и все с нехорошим предчувствием, но снов вспомнить не могли. Да и ночные все как-то разом притихли. Старейшины тогда рассудили - ничего в этом хорошего нет - раз мелочь затаилась, кто-то крупный пожалует. А вот насколько крупный - это был вопрос. А кого ты ждёшь?
 Я раздражённо дёрнул уголком губ, уставясь мимо Фаэ в открытое окно. На листьях старой яблони, заглядывающей в кухню, плясали солнечные пятна, едва слышимо касались друг друга ветви - спокойствие и тишина. Никого не было тогда в саду, никто не проходил по залитой туманом дорожке, никто не стоял под оплетенной виноградом аркой... Я ведь и сам это почувствовал!
 - Фаэ, - слова падали медленно, едва слышно, - кажется,.. у меня были галлюцинации...
 - Ещё бы! - она фыркнула. - Две бутылки, не закусывая! И ты ещё чему-то удивляешься?!
 Я поморщился, но уточнять, что вино было уже после, не стал.
 - Ладно, оставим это.
 - Ну конечно! Оставим! И что я интересно буду делать, если с тобой начнётся что-то похуже галлюцинаций?.. - фэйри скрестила руки на груди, внимательно всматриваясь в моё лицо, словно там уже могли проявиться первые признаки некого ненормального состояния. - Напиши-ка этому своему Велесу, чтобы знал, если что...
 - Напишу, - кивнул я. - Если что-то подобное повторится, тогда обязательно напишу.
 Фаэ неодобрительно покачала головой, не сводя с меня взгляда. Я же задумался над вторым, что тревожило лишь чуть менее сильно чем видение в саду. Между тем, что со мной произошло и сном, пришедшим под самое утро, явственно была некая связь. - А не происходило ли в последнее время в окрестностях города чего-нибудь необычного?
 - Этот твой вопрос как-то связан с... твоими возможными странностями? - насторожилась Фаэ.
 - Надеюсь, что всё-таки нет. Ночь, или две назад, было совершено убийство. Больше всего это походило на инкуба - след страсти и наслаждения клубился над телом, но к девушке не прикасались, - я встал и, прихватив с собой кружку, направился к распахнутому настежь окну. Солнечный свет, пусть и просеянный через лиственную завесу, внезапно начал раздражать, и я задёрнул занавески. Кухня погрузилась в полумрак. - И ещё, там было кое-что, не успевшее до конца выветриться. Не знаю, как тебе это точнее описать... - я опустился на широкий подоконник, чуть отодвинув занавеску в сторону. Там, где солнечный свет касался спины и затылка, в тело проникала тёплая сонная усталость. И ещё одна, пока что неощутимая, тихая и свинцово тяжёлая, поднималась ей навстречу. Прошедшая ночь вытянула из меня гораздо больше, чем показалось вначале. - Страх... да, пожалуй, так - страх темноты.
 - Темноты?.. - недоверчиво переспросила фэйри, ставя обратно на стол так и не донесённую до губ кружку. - Вот уж не думала, что услышу подобные слова от ночного!
 - Да, - я невесело усмехнулся. - Обычно боятся непознанного, того, что невозможно разглядеть и понять. Но и нам во Тьме Изначальной встречается преграда, чужеродная, занесённая туда подобно чуме, пробравшейся на корабль крысой... Слова страж Источника, тебе о чём-нибудь говорят?
 Девчонка изумлённо приподняла бровь, затем фыркнула, отмахиваясь от меня, как от назойливой мухи.
 - Эн"шэн, да ты, в самом деле, бредишь! Это такая древняя история, как... - она обвела кухню взглядом, подыскивая подходящее сравнение, пока тёмная зелень глаз не остановилась на мне.
 - Я и не говорю, что это в точности то существо, что были тогда, хотя ощущения от него остались очень уж знакомые. Да и какой-то инкуб наследил в том же месте, и, надо полагать, в то же время.
 - Как-то оно всё странно... - задумчиво покачав головой, Фаэ развернулась ко мне, за одним сметая на пол большую часть крошек. - А где это было?
 - На одной из дорог недалеко от города, - в подробности я вдаваться не стал.
 - Ну, ни о каком инкубе, промышляющем за городом, да ещё в столь убийственной компании, я точно не слышала, - Фаэ покачала головой. - Да и заговорили бы о таком сразу. Ты уверен, что это тоже не было галлюцинацией? Ночной, в компании древнего стража?
 - Уверен, - поставив, уже пустую кружку на подоконник, я прикрыл глаза.
 - Спроси лучше у Рыжего. Если в Гатри и его окрестностях началось что-то странное, не поверю, чтоб в "Золотом Усе" об этом не болтали.
 Паромобилем я так и не обзавёлся, лошадей не держал, а отправляться в пешую прогулку в столь солнечную и жаркую погоду было бы изощрённой пыткой. Поэтому в городскую квартиру я добрался только перед закатом. И с удивлением обнаружил, что не появлялся здесь больше месяца. Такая охапка корреспонденции, что вручил мне консьерж, могла вырасти именно за месяц с небольшим.
 Комнаты, на последнем, четвёртом этаже, что я снимал в этом доме, встретили тишиной, застоявшимся, нагретым за день воздухом и старым запахом масляных красок пополам с пылью. Шкафы с книгами и оружием, сабли и ятаганы на стенах вперемешку с китайскими веерами, наброски картин, рассохшиеся сундуки, кисти, тубы с красками - всё это вместе с курительными трубками, статуэтками и старыми рукописями. Все горизонтальные поверхности, за исключением кровати, парочки диванов и кресла, были загромождены всевозможными, не нужными уже вещами. Большое, пустое и захламлённое за прошедшие двенадцать лет помещение показалось сейчас похожим на склеп, устроенный в вороньем гнезде. А ведь менее года назад здесь вполне комфортно было и жить, и работать. И даже то обстоятельство, что мне приходилось при этом притворяться человеком - Даниилом Навь тридцати восьми лет от роду, приехавшим неразбери-поймешь откуда, со странным акцентом, и ещё более странным образом жизни - скорее забавляло, чем доставляло неудобства. Но в начале лета словно что-то произошло и душные, наполненные жарой улочки города всё больше стали напоминать капкан, в котором не было желания находиться даже ночью.
 Вздохнув, я направился к библиотеке, открывая по пути окна. Вместе с лёгкой прохладой августовских сумерек впуская приглушённые поворотом улицы звуки с Вечернего бульвара: голоса гуляющей толпы, шум от проезжающих экипажей, назойливые сигналы машин.
 Закинув всю почту на диван, я раскурил трубку и лишь после этого принялся за письма. Несколько посланий оказалось от Стоунов - Эва и Арктур искали меня...
 Откидываясь на мягкие подушки, я прикусил губу, чувствуя себя чертовски неловко. Кажется, я попросту забыл сообщить друзьям, что приобрёл дом почти за городом и намеревался прожить там до самой зимы... Арктуру, с его-то связями, ничего не стоило найти меня, при том, достаточно быстро, но время, когда подобные выходки нами обоими воспринимались как игра, уже давно прошло. То, что ни одного послания он не отправил на Озёрную, лишь подтверждало это. Нужно будет зайти к ним на неделе, извиниться за исчезновение и молчание. Да и в последнем, коротком письме, почти записке, Арктур напоминал, что в эту субботу состоится очередное собрание нашего клуба, где будет присутствовать друг Эвы по переписке - Габриэль Сен-Гильерн виконт Л'Атонн, с которым она уже давно хотела всех нас познакомить.
 Клуб - "Общество Духов", созданный двенадцать лет назад, после нашего нелепейшего знакомства со Стоуном, был литературным, хотя присутствовали там и художники, и музыканты. Я дёрнул уголком губ в усмешке, вспомнив кафе на площади Золотой пыли и молодого офицера который излишне громко для моего слуха, обсуждал с товарищами забавного иностранца в чёрном. Я тогда просидел около пяти минут, уткнувшись в газету, но всё же не выдержал, резко встал из-за стола и, подойдя к шумной компании, вызвал главного шутника на дуэль. Кто бы мог подумать, что вместо дуэли будет длинный - длинный разговор и отыщутся общие интересы...
 Перебрав остальные письма и не найдя там ничего особо занимательного (несколько отзывов о последней моей книге, приглашение на любительское собрание спиритуалистов...), я всё же развернул сегодняшний выпуск "Голоса Гатри". Ещё две штуки их, что нашлись у консьержа, вышли в начале прошлой недели, и вряд ли могли содержать то, что я искал. Впрочем, я не был уверен, что именно хочу найти там. Заметку о странном убийстве некой молодой особы, или же что-то странное вообще? Точно уж не успокаивающие слова в статье какого-нибудь врача, что не всегда галлюцинации возникают у субъектов психически нездоровых. Мыслю, следовательно, существую - для меня это утверждение более верно, чем для людей и многих других, к роду людскому отношения не имеющих. И если сознание начало выкидывать фортели подобные вчерашнему, со мной и в самом деле что-то не так...
 Невесело усмехаясь своим размышлениям, я просмотрел главные новости среди которых, до сих пор, значилось празднование трёхсотлетия здания университетской библиотеки и скорое открытие нового завода Уатингтона. В "Вечернем" театре шла пьеса Шекспира "Сон в летнюю ночь".
 Гатри не настолько большой город, чтобы газетчики не обратили внимание на смерть девушки. Другое дело, что им могли запретить писать об этом. Ведь неизвестно, из какой она семьи, и при каких обстоятельствах нашли тело. Если нашли...
 Заново набив трубку, я принялся внимательно изучать газету. Искомое нашлось, если, конечно, это было оно, в разделе забавных происшествий... Маленькая заметка о пропаже и находке одной из колясок компании "Брик и сыновья". Пропала она вместе с лошадьми 31 июля. Обратно была доставлена констеблем Бэзилом, который обнаружил коляску ближе к полудню первого августа мирно стоящей на площади Старых фонтанов...
 Отложив газету в сторону, я задумчиво перевёл взгляд за окно. В густой синеве небес уже плавали первые звёзды. Но шум на Вечернем бульваре даже и не думал стихать. Воздух, текущий в открытые окна, казался чуть влажным, с запахом мокрой земли, дыма, принесённого ветром откуда-то с вокзала, или фабричного района. Ночью будет туман. Мне совершенно не хотелось выходить на улицы, по которым гуляло столь много народа. Город... Кажется, я успел от него отвыкнуть.
 Вернувшись к не разобранным журналам и газетам за прошлый месяц, я неспешно пролистал "Комментатор Гатри", рыхло шуршащий "Нью-Телеграф" с обычной их пестрящей рекламными объявлениями передовицей и "Воскресный вечер". Расправив тоненький журнальчик на коленях на какое-то время, погрузился в фотографические достижения общества любителей Гатри и посредственного качества, почти вязнущие мёдом в зубах, рассказы. Большая часть их посвящалась истории и восстановлению пострадавшей недавно от огня старой церквушке Святого Патрика.
 Когда шум на ближайших улицах всё-таки стих, часы показывали без четверти полночь, и в августовской темноте за окнами уже плыл туман. Потянувшись, я поднялся с дивана. Вновь прошёлся по комнатам, закрывая окна, оставив открытой только дверь, выводящую на крышу, на своеобразный балкон, где задумывалось когда-то устроить зимний сад. Ночь выдалась прохладной и, хотя к холоду я малочувствителен, сегодня плащ накинул не раздумывая. Покрой его, наверно, лет десять как вышел из моды, а чёрная ткань начала выцветать. Но кто меня, в конце-то концов, увидит?
   Незаметной тенью проскальзывая по переулкам и дворикам, скрытым за роскошными фасадами домов Вечернего бульвара, я вслушивался в ночь. Туман, вливаясь в узкие гулкие улочки, казался здесь вышедшим из берегов Стиксом. Оседая прохладой в неровностях стен и цепляясь за водосточные трубы, он впитывал в себя все шорохи и запахи и искажённые их отражения отпускал бродить по лабиринтам подворотен и переулков, забрасывая иногда на крыши.
 Почти рядом, неразличимые в тумане, проплыли призрачные фигуры, и эхо негромкого разговора переплелось с шорохом листьев - фэйри, или младшие из Ночной Ветви. Больше в тумане, севернее Старого города, мне никто не встретился. Казалось, Гатри опустел, замер в каменном сне домов и мостовых. Здесь, а в особенности в районе Скорбных ворот, селилась лишь всяческая мелочь из младших родов.
 Над темнотой Тихой улочки, которую пытались развеять мерцающие точки фонарей, выплыла кирпичная тень крепостной стены, уходящей корнями в неразличимую тёмную тушу холма. Поднявшись по самой крутой из ведущих в Старый Гатри дорог, я остановился у перекрытого решёткой тоннеля ворот. У каждого, уважающего себя города должна быть граничащая с идиотизмом, но совершенно безобидная традиция. В Гатри, похоже, всегда будут закрывать на ночь Скорбные ворота, чтобы Смерть, случайно, не заглянула в гости. Интересно, как себя при этом чувствуют люди, живущие внизу, вдоль дороги, по которой может прогуляться Смерть?.. Я скользнул взглядом вниз, по крышам спящих домов, по верхушкам деревьев. Скорее почувствовал, нежели увидел, свечение призраков у дальней, игольчатой тьмы леса, что, нехотя, отступал под натиском садов за Вишнёвой речкой. Старое кладбище. На самом деле старое - только призрачный след от памяти усопших. Семейные склепы в окружении печальных каменных ангелов, чугунные ограды...
 Деликатное покашливание за спиной отвлекло меня от размышлений.
 - Господину чего-то угодно? - сразу, как только я повернулся на звук, осведомился привратник. Глаза, оранжевыми огоньками мерцающие в полумраке, оглядывали меня с интересом и насторожённостью.
 - Да, - кивнул я. - Будь добр, позови Феску.
 Похожий на чёрного, пушистого паука, фэйри мигнул в знак согласия, и быстро перебирая длинными лапами, полез вверх сначала по решётке, а затем по самой стене.
 Приготовясь к долгому ожиданию, я достал кисет и принялся неспешно набивать трубку. Я мог бы начать и с Ронова "Золотого Уса", но в этот час у него ещё сидели личности, ни слышать, ни обонять которых вовсе не хотелось. С Феской же было приятно иметь дело в любое время суток. Приехав в Гатри откуда-то из Испании, он быстро подобрал под себя большую часть города и многие младшие рода, вне зависимости от того, к какой Ветви принадлежали, слушались его слова, и, при надобности, выполняли поручения.
 Лишь через четверть часа, не раньше, высветился крохотный клочок тумана у моих ног, затем ещё один, чуть повыше. Неясным контуром проявилась красная, наверно, и в самом деле похожая на турецкий головной убор шапочка, наскоро вырисовалось маленькое мохнатое тельце. Светящиеся пятнышки тумана ночной фэйри держал в длинных костяных лапках.
 - Доброй Ночи, синьор Shade.
 - Доброй Ночи, - я чуть склонил голову в ответном приветствии. - Не появлялось ли в ваших владениях чужаков в последнее время? Или может ваши соседи из крепости, или с Низины говорили о новоприбывших?
 Прежде чем ответить, Феска несколько секунд перебирал в лапке светящийся туман, с задумчивым прищуром глядя на тускло освещённую светом электрических фонарей решётку ворот.
 - На холме и под ним власть Огненной. И если ведьма кого-то впустила, то не скажет ни мне, ни вам, а в Низине всегда полно мелкой дряни, но они сами себя и жрут.
 - А если не мелкой, Феска?
 - Вы тревожитесь, - отметил фэйри.
 - Есть у меня нехорошее предчувствие...
 Бросив ещё один взгляд мне за спину, туда, где, скорее всего, сидел похожий на паука привратник, Феска покивал.
 - Я скажу смотрителям прочих ворот, чтоб посмотрели, послушали, поспрашивали. Но на вокзал сходите сами, Мотыль якшается с низинными трупоедами, я с ним дел больше не имею. Приходите через пару ночей к любым воротам.
 Я слегка склонил голову в знак согласия и прощания. Отчего-то немногословный сегодня Феска исчез в той же последовательности, что и появился.
 Не знаю, взаправду ли Огненная, или, как её ещё называли, Алая ведьма была хозяйкой Холма, или нет, мне не было до этого дела - мы с ней, слава Богиням, ни разу не виделись. Развернувшись к воротам, я взлетел, замер на мгновение чуть выше громоздких зубцов сторожевых башен, глянул в сторону сползающего вниз, к речке, города - там, сквозь туманное покрывало, проблёскивали огоньки ламп и фонарей, и тихим шорохом одежд нырнул в полумрак старых улиц.
 Темнота проводила меня вдоль внутренней стены, подмигнула сквозь витражи гораздо более позднего, чем сама крепость, собора, усмехнулась моим отражением из окон новоотстроенного здания банка.
 Ступив на мощёную булыжником Торговую площадь, я выпустил тонкие паутинки крыльев, вслушиваясь в медленные мысли камней и домов. Сюда, как в чашу, со временем, стекалось всё, что происходило в Старом городе. Камень под ногами хранил память о многих днях суеты и шума, помнил следы почти всех жителей Гатри, нёс смутные, смешанные между собой запахи товаров, что когда-либо предлагали здесь. Помнил прошлое, недавнее и совсем далёкое, когда площадь эта была центральной, когда по камням ступали воины и лилась кровь. Но сейчас здесь было спокойно - ничего сверх того, что бывает в городе летом, хотя на самой границе чувствительности трепетало смутное беспокойство, словно эхо от дальнего страха...
 Город не таился от меня, как от любого другого, кто мог спросить и услышать ответ, но отвечал сотнями голосов, и на все вопросы сразу, даже на те, что я и не думал задавать. Что ж, похоже у меня сегодня ночь полётов.
 В проулок Кошачий я влился тонкими паутинками теней. Бархат ночной темноты был тут растоптан, вбит в мостовую, присыпан словами и запахами совершенно отличными от тех, что попадались в любом другом месте. Здесь повсюду витал тот незримый "аромат" безнадёжности, похоти, страсти, пустоты - гнилостный и сладковато-тягучий, как запашок с октябрьского кладбища.
 Проулок уже давно разросся в целую улочку "красных фонарей", но название так и осталось, словно пытаясь обмануть благочестивых горожан, что в Гатри этого греха всего лишь несколько домов. Прячась в тенях от глаз местных обитателей и посетителей, я прошёл до Ореховой улицы. Туман пропах не столь уж и близкой отсюда рекой. И в нём смех, ругань и просто голоса сливались в однородный шум, а мутный свет, выливаясь из окон, растворялся уже через несколько шагов. Вся улица походила на плохую декорацию к истории про лондонского сумасшедшего Потрошителя. В грязном желтоватом свете, сочащемся из приоткрытой двери, появились две лохматые женские фигуры. Одна из них пошатывалась, поминутно прикладываясь к маленькой фляге. Казалось, шагни они в сторону, и за их спинами из темноты ступит в серое подобие света высокая фигура с широким ножом в узловатой руке...
 Искать в Кошачьем проулке инкуба не имело смысла - такой ночной растворился бы на фоне всего, что здесь находилось. Но было в моём сне и чувство давно забытого страха, скользящего по самой грани сладковатого запаха разложения и похоти. И, как знать, не наткнусь ли я на него в месте, куда инкуб вполне мог заходить, чтобы поесть?
 Но искомого не обнаружилось. Чувствовалось что-то неясное, тревожное, но было ли оно старым, или появилось недавно, я сказать не мог, так как понятия не имел, что для таких улиц норма.
 Свернув с Ореховой в безликий тёмный проулок, я замедлил шаг. У стены дома, на противоположном конце, почти незаметно шевельнулась куча, как мне сначала показалось, грязных старых тряпок. Бездомный не выбрал бы такое место для ночлега, а от спящего прямо под чьей-то дверью пьяницы, даже в этом, провонявшем чёрт знает чем тумане, пахло бы иначе. Куча шевельнулась ещё раз, и я, не доходя до неё с десяток шагов, остановился. Из-под тряпья, старых газет и прочей неопознаваемой рухляди на меня уставился ярко-зелёный глаз. Обладателя глаза когда-то прозвали Чокнутым Лисом. Он и вправду принадлежал к крови двуликих, но сам, вероятно, забыл об этом. Может быть, родичи прогнали его из клана, а может быть, он сам ушел доживать свои дни среди людей.
 Я раздражённо вздохнул, вспоминая как ещё, в обход этого места, можно выйти на Приречную-малую. Но Лис оказался более проворен, чем я ожидал. Подскочив, он кинулся ко мне, и я едва успел уйти в тени. Соприкасаться с владельцем легионов блох и неизвестно чего ещё не было ни малейшего желания.
 - А-а!!! - завопил Лис, тыча грязным пальцем в темноту перед собой. - Боишься демон? Боишься! Я выследил тебя и не пущу дальше! Ибо, как говорит Отец наш Небесный salva nos ab igne inferiori... leo inanis subolet mihi... Sicut erat in principio, et nunc, et semper, et in saecula saeculorum!
 Я чуть отступил, намереваясь проскользнуть мимо него, но Лис резко выставил в сторону другую руку с зажатым в пальцах небольшим крестиком, заставляя меня вновь отшатнуться назад. Похоже, он обладал большим, чем просто зрение и нюх. Не каждый бы смог различить, что в одном месте тёмной улочки темнота чуть более плотна. Я попятился.
 - Ты! Ты прячешься в чужих тенях! - уже почти выкрикивал он, размахивая крестиком, наступая на меня и всё более распаляясь. - Ты крадёшься по чужим снам, высасывая их!!! Тянешь как сладкий нектар из чаши!!! - тут Лис неожиданно замер, хихикнул и продолжил уже ехидным шёпотом. - А сюда ты войти не можешь! Духи не пускают тебя! Церковь гонит тебя прочь своими святыми... Хе-хе, пусть они всего лишь и люди. И я - старый Лис, говорю тебе: убирайся отсюда! Изыди! Да будет так!!! - последние слова он выкрикнул во всё горло.
 Где-то позади меня со скрипом открылось окно и со словами "а вот щас я тебе, чёртова пьянь!.." в грязь и пыль, заменявшие здесь тротуар, полетела пустая бутылка, а Лис вдохновенно забормотал что-то неразборчивое, не то заклинание, не то молитву.
 Плюнув на всё, я ушёл в тени чуть глубже. Шагнул мимо зашедшегося в тихом истерическом смехе Лиса, мимо старых домов, мимо чужих снов, дальше по темноте, чуть южнее от вокзала и этого места.
 Дома здесь, в основном, стояли четырёхэтажные, достаточно добротные, но, на первый взгляд казались старыми и ненадёжными. Покатые крыши с закопченными обрубками-дымоходами, окна первых этажей столь высоко от земли, что подоконник можно было достать, только привстав на носки ботинок, к прочным дверям вели лестницы - стёртые, выщербленные, нередко заваленные различным мусором. Стены больше походили на подножье крепости, часто осаждаемой неприятелем. По весне эту часть района подтапливала выходящая из берегов река Терновка, поэтому штукатурить и отчищать что-либо, местным обитателям казалось неблагоразумным.
 На чердаке одного из этих домов жила ведьма. Не такая, как принято их сейчас изображать ни по внешности, ни по роду занятий. Женщине на вид можно было дать лет тридцать пять - русые, с медным отливом, волосы, светлая с едва заметными веснушками, кожа, глубокие фиалковые глаза. Черты лица её - тонкие и изящные, доставшиеся от неведомого эльфийского предка, чуть портил длинноватый прямой нос.
 За щербатыми закрытыми ставнями, еле уловимый, трепетал огонёк света.
 - Глэдис? - негромко позвал я. Паутинки теней, всё ещё выплетающие пальцы, тихонько ударили по дереву.
 Несколько секунд не было слышно никаких звуков, лишь ровное, размеренное дыхание. Я уже хотел постучать повторно, решив, что женщина крепко уснула, оставив непотушенной лампу, но тут услышал шорох одежды и тихие шаги. Щёлкнула оконная задвижка, и ставни открылись мне навстречу.
 Нет, Глэдис явно не спала, хоть одета была в одну лишь ночную рубашку. На столике, где горела ярко-синяя парафиновая свечка, лежала закрытая книга в потрёпанной тёмной обложке, маленький нож с белой костяной рукояткой и чаша с водой. Остальные рабочие инструменты ведьма успела спрятать.
 - А, искуситель явился, - усмехнулась она, отходя в сторону и давая мне влететь в комнатку. - Я же говорила, помнишь? Ты придёшь ко мне, и будешь ещё сожалеть, о том, что ушёл в прошлый раз.
 Я закрыл за собой ставни. В дрожащем от сквозняка свете плясали лишние тени не успевших сложиться крыльев.
 - Нет. Я пришел по другому поводу.
 - Вот как? - Глэдис повела бровью, вновь усмехнулась. - Ты так настойчиво стучишься ко мне, влетаешь через окно с горящими от нетерпенья глазами, но говоришь, что пришел по другому поводу?
 Я лишь пожал плечами, оглядываясь вокруг - похоже, ничего не изменилось - маленькая комнатушка с покатым потолком-крышей, в которую вмещались лишь кровать, крохотное трюмо, да шкаф, откуда всенепременно пахло травами.
 - Как ты здесь живёшь? - вновь изумился я.
 - Так, понемногу, - улыбнулась женщина. - Или ты думаешь, что у тебя одного по нескольку квартир в городе?
 - Хм.
 Стульев здесь не было, и я устроился на подоконнике, поставив на него одну ногу и обхватив колено руками. Глэдис расположилась напротив, на расправленной кровати.
 - Ты всё такой же... - взгляд ведьмы скользнул по моему лицу, остановившись на глазах. Предложение она не закончила и, по правде говоря, заинтриговала.
 - Какой?
 Губы её посетила странная улыбка, длинные пальцы прошлись по тонкому кружеву над грудью, как бы случайно сдвигая его.
 - Так зачем же пришёл ко мне? - полушёпотом проговорила она. В каждую букву, в каждое движение губ, была заплетена магия. Я усмехнулся, Глэдис и в прошлый раз пыталась соблазнить меня, правда, своими собственными силами, без заклинаний.
 - Ты не замечала в последнее время чего-нибудь необычного? Особенно по ночам?
 - Вот как?! - женщина вскинула брови, на мгновение по её лицу промелькнула тень разочарования. - Уж не подался ли ты в полицейские? Да-а, тогда всем преступлениям скоро придёт конец! - она тихо рассмеялась. - Почему я должна отвечать на твои вопросы, если ты не хочешь исполнить всего лишь одну мою просьбу?!
 - Ох, Глэдис! Не начинай пожалуйста!
 - А ты никогда не думал, что я хотела провести с тобой ночь?! Просто потому, что ты красив, потому, что нравишься мне?!
 Да уж! Я усмехнулся. Зная её страсть к познанию всего, что так, или иначе, имело отношение к магии, Истории, да и всему тайному в общем... Подозреваю, что эта заинтересованность мной была из области естествоиспытателя. Ха! Очень отчётливо представилась сухая, излагающая только факты, запись в её колдовской книжке-дневнике: "...есть предположения о наличии нестандартных групп мышц в лобковой области. Оволосение тела пониженное - надо посмотреть, повторяются ли зоны оволосения по человеческому типу..."
 - Глэдис, - укоризненно произнёс я.
 - Ну, хорошо! - ведьма тряхнула головой, разметав по плечам светлые кудри. - Тебя интересует, не происходило ли в последнее время чего-то настолько необычного, что простые люди даже не обратили бы на это внимание, так как это больше того, что может воспринять их разум?
 Я кивнул. То, что я искал, было как раз из разряда описанного.
 - Что-то, настолько странное, что, не успев произойти, тут же стало частью старых легенд, смешалось с ними и опять забылось?
 А вот это уже становилось интересным... Я молча ждал продолжения.
 - А что ты готов дать взамен? Уж точно не то, чего бы мне хотелось...
 - Знания, - предложил я. - В твоих книгах, конечно, кое-что есть, кое-что ты сумела вытянуть из здешних мостовых и старых домов, но это лишь малая песчинка.
 Женщина хмыкнула.
 - Я подумаю над этим.
 - Так что там насчёт того, что стало частью старых легенд?
 - Какой ты нетерпеливый! Будь ты демоном, мы бы заключили контракт и осталась хоть какая-то гарантия, что свои обещания ты исполнишь. Даже будь ты сошедшим с ума жителем холмов, я смогла бы верить твоему слову...
 - Значит моему слову, слову ночного ты не веришь? - я чуть приподнял бровь. Окажись на моём месте кто-то из ушедших в холмы, вряд ли ведьма всё ещё оставалась жива, но и вряд ли эльф стал разговаривать с этой полукровкой.
 - Мне нужна предоплата! - заявила Глэдис.
 Секунд десять мы сидели молча, глядя друг на друга. В конце концов, я усмехнулся, вставая с подоконника и разминая начавшие затекать пальцы.
 - Хорошо, - медленно проговорил я. - Ты получишь эту предоплату, но покуда не узнаю то, что меня интересует, будешь помогать в поисках, чем бы они ни закончились.
 - Наитшэйм! - Глэдис прищурилась. Видно было, что она напряглась, не уверенная в том, что именно может последовать за моими словами. - Я знаю, как тебя зовут на самом деле, и ты не сможешь причинить мне вред!!!
 - Кхм... - я еле сдержался от смешка, услышав своё "истинное" имя. - А зачем бы мне причинять тебе вред, если я нуждаюсь в твоей помощи?
 Глэдис судорожно вздохнула, прикусывая нижнюю губу. Глаза ведьмы загорелись от возбуждения, но желания физической близости от неё не исходило.
 - Ты уверена? - усмехаясь, прошептал я. - Зачем тебе это вообще нужно?
 - Я ведь не спрашиваю, зачем тебе то, о чём ты спросил? - так же шепотом ответила она, отводя в сторону кружева и оголяя правое плечо.
 - Действительно, не спрашиваешь...
 Я опустился на кровать позади неё и, обхватив одной рукой за плечи, в лучших традициях романа Стокера укусил в шею. Глэдис вздрогнула от прикосновения прохладных губ и замерла, скорее всего, тщательно анализируя свои ощущения и мои действия. Я закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на вкус крови. Похоже, в последнее время питалась ведьма чёрт знает чем.
 Хорошо, что пылкой любовницей она притворяться не стала, и вся эта сцена прошла без стонов, шепотов и телодвижений. Случись это, боюсь, я б не сдержался, а смеяться и аккуратно пить кровь ещё ни разу у меня не получалось.
 Так и не открывая глаз, я начертал над ранками знак Тишины и отстранился, опираясь руками на постель позади себя. Лёгкие волны тепла обволакивали тело, смывали липкую, давящую усталость, вымывали ноющую тяжесть уже проступающей головной боли и тонкий холод в кончиках пальцев. Можно было взять и больше - что люди, что полукровки быстро восстанавливают силу.
 Из размышлений меня вывели прикосновения острых ноготков к подбородку. Глэдис сначала осторожно поводила пальцами по скуле, затем бесцеремонно потёрла щёку.
 - Что ты такое вытворяешь?! - возмутился я, перехватывая её руку за запястье.
 - Странно, я думала, ты должен стать теплее.
 - У тебя уже был подобный опыт? - я вскинул бровь, разглядывая Глэдис.
 - Тебя это не касается.
 Я усмехнулся, провёл кончиками ногтей вдоль оборок на груди, запустил, всё ещё холодные пальцы другой руки ей в волосы. Приблизясь к лицу Глэдис настолько, что мы почти касались кончиками носов, я не смог отказать себе в маленьком безобразии и лизнул её в губы изменившимся на несколько мгновений, холодным, по-змеиному раздвоенным языком.
 - Даниэл!!! - Глэдис попыталась меня оттолкнуть. - Мы можем обойтись без... такого?
 - Можем, - кивнул я, опуская руку ей на плечо и опрокидывая на кровать.
 От неожиданности ведьма вскрикнула. Я зажал ей рот ладонью.
 Свечка, горящая на столике трюмо погасла, и в наступившей темноте проявились все звуки, даже те, что были до этого чувством и цветом.
 В бешеном ритме сердца дрожал страх, страх был в запахе её тела, страхом пульсировала её кровь во мне. И тихим спокойствием лунного света с моей ладони тёк быстрый ручеёк крови.
 В первые секунды Глэдис не сопротивлялась, замерев от ужаса, после уже не хотела отрываться.
 - Я даю тебе Силу, - тихо зашептал я ей на ухо. - Всё, что сможет понять твой разум и вместить твоя память, останется с тобой. Как только солнечный свет коснётся тебя, моя кровь уйдёт. Теперь ты моя должница.
 Темнота, столь услужливо порезавшая руку, заживила рану, и лишь после этого я отнял ладонь от губ ведьмы.
 Медленно поднимаясь на руках, я сел на кровати. Голова немного кружилась от шелестящих, пока ещё невнятно голосов - памяти крови. Глэдис так и лежала с распахнутыми, чёрными глазами.
 - Боги... Даниэл... что ты со мной сделал? - едва слышно произнесла она, поднимая руку и разглядывая её. - Я вижу в темноте?.. Восхитительно!.. Но... ты ведь не мог превратить меня во что-то себе подобное?..
 - Нет, - тихо ответил я. - Ты ведь слышала - я дал тебе Силу, возможность видеть и чувствовать большее.
 Женщина села, откидывая волосы за спину, качнула головой, рассматривая меня с пристальным любопытством.
 - Даниэл, ты сказал, как только солнечный свет коснётся меня, твоя кровь уйдёт. А что станет со мной?
 - Ты больше не сможешь ощущать мир так, как доступно тебе это сейчас. Итак, я бы хотел услышать то, за что заплатил.
 - Всего лишь слухи, - покачала головой женщина. - Но раз уж так хочешь знать... пару недель назад, в церкви Святого Патрика обвалилась крипта. А где-то с месяц до этого ко мне пришла одна девчонка, просилась в ученицы. Я не взяла её - принять в ученицы такую, всё равно, что выставить себя на посмешище. Она устроила скандал, грозилась, что знает, как разбудить некоего покровителя, и сделает это без моей помощи.
 - Разбудить? - переспросил я.
 - Да. Есть предание, что в той самой церкви погребён один монах, который обладал волшебной силой, и мог лечить людей, но, по другой легенде, там заточён старый колдун.
 - И что же, она его разбудила?
 - Нет конечно! - Глэдис передёрнула плечами. - Эта неумеха! Может она и пыталась, но пол там провалился как угодно, но не благодаря колдовству.
 - Откуда ты знаешь?
 - Я была там, пока полиция всё кругом не оцепила - говорили, что бояться обвала, но я-то знаю, что боялись взрыва. Какой-то умник решил, что под каменной кладкой стал скапливаться газ и его взрыв всё разрушил.
 - А та девушка, как она выглядела? - мне отчего-то подумалось, что Глэдис примется описывать портрет виденной во сне мёртвой блондинки.
 - Зачем она тебе? - удивилась ведьма. - Неужто решил взять под крылышко?
 Последнее она произнесла с таким ехидством, что я лишь вздохнул.
 - Глэдис...
 Ведьма пренебрежительно фыркнула.
 - Я не помню, как она назвалась. Да и что толку? Думаешь, сказала бы настоящее имя? И как она выглядит, тоже не помню. Как распущенная девица, наглая, вызывающе одетая. И понятия не имею, где она может быть сейчас!.. Что тебе ещё рассказать?.. - ведьма задумалась, чуть склонив голову набок, провожая взглядом крохотного мотылька, залетевшего в комнату. Мне пришлось кашлянуть, напоминая о себе.
 - Ах да, в прошлом месяце, здесь, пропало несколько нищих, - взгляд тёмно-фиалковых глаз скользнул по моему лицу. - Ты ведь наверняка, хоть раз, да видел Чокнутого Лиса? Он спит где-то в старых складах за Йоркской улицей. Жуткий старикан...
 Я кивнул. Если приходилось бывать в Низине, причём достаточно долго, Лис, каким-то непонятным образом отыскивал меня и спектакль с изгнанием нечистого духа начинался во всей красе.
 - Так вот, - продолжила Глэдис. - Он заявил, что знает демона, который повинен в смерти его сотоварищей по помойке и своим долгом считает выследить и поймать его. А знаешь, как он описал того демона?
 - Понятия не имею. Поведай.
 - Глаза, как болотные гнилушки, тощий как жердь, патлы длинные, чёрные как смоль, а нос, как кривой птичий клюв...
 Я фыркнул.
 - Лис меня всегда недолюбливал. Понятия не имею, из-за чего.
 - Значит, я угадала, он и в самом деле говорил о тебе? - Глэдис усмехнулась.
 - Да, - я дёрнул уголком губ в ответной усмешке. - Только в прошлый месяц в Низину я вообще не наведывался.
 - А сейчас? - ведьма приподняла бровь. - Что случилось, что ты пришёл сюда, да ещё с такими вопросами?
 - Пока не знаю, - честно ответил я, - но, надеюсь, с твоей помощью, скоро разберусь в этом. Теперь, когда в твоём распоряжении есть частица моей Силы, ты сможешь узнать и более интересные вещи, чем бред старого оборотня.
 - Хочешь, чтобы я пошпионила для тебя? - ухмыльнулась ведьма.
 - Да. Я загляну на исходе следующей ночи.
 Я встал, и уже протянул руку, чтоб открыть ставни, но почувствовав странное то ли сомнение, то ли желание Глэдис, оглянулся через плечо. Женщина сидела, подобрав под себя ноги, не замечая, что ночная рубашка сползла, почти открыв её грудь. В фиалковых глазах плавал лёгкий, только начавший зарождаться испуг.
 - В чём же подвох, а, Даниэл? - проговорила она, тихо-тихо, так, что только я и смог бы услышать. - За такую мелочь - такая плата?..
 - Ты ведь всё равно не поверишь мне, что бы я не ответил, не так ли? Но можешь считать, что я забочусь о безопасности города. Долгой тебе Ночи, Глэдис, - я улыбнулся уголками губ и, открыв, наконец, оконную задвижку, вылетел в темноту и туман улицы.
 Конечно, ведьма не рассказала и половины того, что знала, но теперь это уже было неважно. Её кровь помнила всё, возможно даже больше, чем её память.
 Девушка, приходившая к Глэдис, назвалась Марлен, фамилию она не говорила. Невысокая, с коротко остриженными тёмными волосами и странными чертами лица - словно в столь молодом возрасте она уже попробовала не один запретный плод, и это запечатлелось в пренебрежительных складочках около рта. Большие желтовато - ореховые глаза и чувственные губы больше всего запомнились женщине. Но всё остальное, лучше всякой личины, скрыл развязный тон, голос с наигранной, как у уличной проститутки, хрипотцой, и манеры поведения. Было ли это её истинным обличием? Глэдис показалось, что да, я же сомневался.
 И ещё, в тот день, когда в церкви за Монастырской площадью обвалилась часть пола, Глэдис почувствовала всплеск некой силы и, заинтересованная этим, действительно, пошла туда. А после, напуганная (вот только чем?!), ведьма вернулась в чердачную комнатушку и почти не выходила оттуда.
 Любопытно.
 Я опустился на одну из плоских крыш на самой окраине Низины. Губы дёрнулись в ироничной усмешке - в Гатри стояла только одна церковь, через порог которой я, словно классическая нечисть из книжек, не отважился бы ступить даже одной ногой. Место, где люди построили церковь, когда-то было одним из последних Источников прежней силы. Те, кого сейчас называют обитателями Волшебной Страны, тогда уже знали, что исход их неизбежен, и, чтоб хоть как-то напакостить остаткам ночных, что цеплялись за этот мир, начали закрывать Источники, выставляя стражей. И, хотя стражи исчезли за несколько десятков лет, пожрав остатки силы и, наверное, сами себя, я бы не рискнул подходить к церкви близко - глубоко под фундаментом, дотлевая углями гигантского некогда костра, ощущалось нечто, касаться чего я бы не стал ни под каким предлогом.
 Да уж... Я покачал головой, вспоминая пережитый во сне страх. Всё-таки Фаэ права - эти стражи - давняя история. Маловероятно, что бы хоть один из них смог дотянуть до дней сегодняшних. Там было что-то другое...
 Стоя на самом краю крыши, я вглядывался в призрачное спокойствие города. Видная отсюда река серебристо-молочного света поднималась над Вокзальной улицей, уходя вверх к старому Гатри. Мерцал голубоватым газовым свечением воздух над Мраморным бульваром, неравномерными лужицами света обозначилась Носатая улица, и с юга дрожащим и пока неявным щупальцем колыхалось освещение Торгового тракта. За спиной, так же пятная темноту ночи короткими цепочками света и одиночными высверками, устремлялись вверх другие улицы. Я вздохнул, поднимая взгляд к небу. Когда-нибудь это освещение окончательно съест ночную темноту, превратив полуночные города в островки яркого света, отражающегося в облаках...
 С крыши город казался пустым - звуки сюда почти не долетали, только шуршание снов спящих поблизости людей зависало в воздухе летней пылью. Конечно, где-то, под прикрытием тумана, таится движение и жизнь, и, как выразился один мой знакомый двуликий, постсмертие. И где-то там бродит нечто, тянущее людские жизни словно нектар из чаши.
 Мысли начали путаться, и я тряхнул головой, разгоняя стайки чужих сновидений, чуть было не закруживших меня (или всё-таки Глэдис?), в своём хороводе.
 Интересно, что на самом деле было в крипте? В журнале об этом упомянули лишь мельком, в газетах происшествие уже не обсуждалось - только с какой скоростью и на чьи деньги идёт ремонт.
 Срываясь с крыши в темноту ночного воздуха, я с лёгким безразличием отметил, что руки уже замёрзли.
 Конюшни, принадлежащие компании "Брик и сыновья", были темны. В стойлах изредка переступали с ноги на ногу лошади, почти в унисон храпели несколько мужчин, то ли сторожа, то ли конюхи, где-то под крышей пел сверчок. Пройдя мимо почуявших меня, но от испуга только заскуливших, сторожевых собак, я зашёл внутрь.
 Пара фаэтонов стояла во дворе конюшни. Я подошёл к ним, готовясь встретить остатки мерзостного запаха. Ничего. Пусто. Может быть, эта гадость выветрилась? Но отпечаток такой смерти остался бы в любом случае. Просто не те коляски. А лошадей я всё равно не узнаю...
 Но если её убили где-то в другом месте и положили туда?..
 Жаль, у меня нет знакомых в полиции! Можно было бы узнать через Стоуна, у него наверняка есть нужные знакомства и связи, но втягивать его в это я не хотел. Убийство, в любом случае, не пройдёт незамеченным. И кто-то когда-то может найти тело. Или оно уже лежит в городском морге, или отдано родственникам...
 Как много мыслей... и любая из них может оказаться верной. Я поднял взгляд к небу. Там, сквозь рваное полотно облаков, просвечивали звёзды. Спокойные, холодные огоньки. Я вздохнул. Можно думать о чём угодно, но началось всё с галлюцинации в саду, а такого со мной, после пробуждения, не было ни разу.


ЧЕТВЕРГ 3 АВГУСТА


 Вернувшись в городскую квартиру ближе к рассвету, я завалился в постель. Замёрзший, голодный и злой на всех и вся, а, в первую очередь, на свою глупость. Неужели всерьёз думал, что за одну только неполную ночь разберусь, в чём же тут всё-таки дело?!..
 Засыпал я долго, почти мучительно - были тому виной отголоски страхов Глэдис, или мои собственные мысли, только ворочаясь с боку на бок, уже на самой границе сна, я начал перебирать в памяти прошлое - далёкое, и не очень. И, чем дольше это продолжалось, тем хуже становилось. Начали выплывать лица и имена тех, кого больше никогда не смогу увидеть и тех, что за какие-то полвека тоже уйдут, сменив воплощения... И в голове зашуршали списки, огромные, бесконечные, из имён тех, кто был, и тех, кто будет...
 Задыхаясь от ужаса, я вскочил с постели, рванул в стороны плотные занавески, впуская в спальню прохладный, ещё утренний воздух. Распахнув окно настежь, высунулся по пояс в поток прохладного ветра и всё никак не мог отдышаться.
 Проходящий внизу молочник задрал голову, привлечённый неожиданно загремевшими стёклами, пробормотал что-то, неодобрительно качая головой, и продолжил путь. Окна, выходящие на восход, ловили в прозрачные зеркала алые языки облаков. Слишком яркий, после темноты спальни, свет заставил прикрыть глаза.
 Серые камни стен дышали утренним спокойствием. Фонари давно не горели. По мощёным булыжником улицам раздавались шаги, цокот подков, шуршание и поскрипывание колёс. В ветвях клёнов, под окнами, птицы вовсю пели гимн приветствия солнцу. Город почти готов был проснуться. Я сделал вдох - медленный, долгий и спокойный. Мрачно оглядел поднесённые к лицу мелко дрожащие пальцы, чувствуя, как сбивается ритм сердца и подгибаются колени. Внезапно накатившая усталость достигла верхней точки за какую-то пару секунд и я рухнул на пол, закрывая глаза. Переждать несколько минут, пока не схлынет это мерзкое ощущение... Богини! Как я мог прозевать?!.. Ведь ещё вчера почувствовал, как оно начинается! Неужто и вправду решил, что несколько глотков крови Глэдис исправят положение, особенно после того, что проделал после?.. Ох и болван же я! Совсем забыл за несколько десятков лет спокойной жизни, что значит использовать крылья...
 Дождавшись, когда приступ закончится, я быстро оделся, сбежал по лестнице, как мальчишка, перепрыгивая через несколько ступенек, и вылетел на улицу в жмущиеся к стенам и кустам тающие тени и обрывки тумана. И удача последовала за мной. Не прошел я и половины квартала, как вначале почувствовал, а затем и увидел, почти уснувшего, картинно приобнимающего столб юношу. Скорее всего, студент - прогулял всю ночь с друзьям где-то в Низине. А под утро либо поругался с ними, либо напился уже до полного безрассудства, раз отправился домой в одиночку. И, до сих пор, фортуна сопутствовала ему: не похоже было, чтобы парня ограбили по дороге, или же он, хоть раз, споткнулся настолько, чтобы серьёзно упасть. Впрочем, и я не претендовал на роль самого страшного зла в его рассветных похождениях.
 Подхватив любителя винных грёз за талию и закинув его руку себе на плечо, я направился подальше от чужих глаз, в полумрак длинной арки, выводящей в один из старых дворов. Пил долго, поначалу даже не чувствуя вкуса, и, пожалуй, гораздо больше, чем следовало бы. Выудив из его податливой памяти адрес, довёл, точнее сказать, донёс до квартирки, которую они снимали вместе с сестрой. Аккуратно опустил перед дверью, прислонив спиной к соседней стене. Ещё раз проверил пульс. Много взял, действительно много, но жить будет.
 Всё, теперь можно было отправляться домой и спать.
 Только спать уже не хотелось. Шуршали где-то в абрисе моей тени сновидения Глэдис, перебив все остальные чувства, будоражил азарт от карточной игры - самое яркое и чёткое воспоминание студента. И город просыпался: открывались занавески, окна и двери, шуршали утренние газеты, ветерок доносил запахи то кофе со свежими булочками, то подгорающей яичницы с беконом, спешили куда-то людские шаги. Накинув лёгкий морок, я добрался до квартиры без лишнего внимания горожан, да и всего города, пожалуй.
 Странно, подумалось мне, сейчас, на рассвете, всё кажется иным... Всего лишь страх одиночества. Правда, не помню, чтобы подобное случалось со мной раньше, и не может ли это означать, что...
 Я, так и не закончив мысль, остановился на пороге квартиры. Запах почти выветрился, удивительно, что его вообще удалось заметить - тонкий, как паутинка, лёгкий, как лунный луч, не несущий никакой информации о своём владельце. Будь я двуликим, возможно, сумел бы узнать из этого следа хоть что-нибудь, а так, мог лишь с уверенностью сказать - кто-то, из фэйри, приходил сюда пока я, хм, завтракал.
 Интересно - зачем?
 Кто бы это ни был, он просто постоял у двери пару минут и ушел. Многие из них ведут себя странно, не только для людского понимания, в принципе, странно. Я покачал головой. Что ж, бывает...
 Повернув ключ в замке, и толкнув дверь, я с удивлением проследил за порхнувшим вперёд бумажным прямоугольником. Шагнув следом, подобрал успевшее пролететь полкоридора письмо. Покрутил в пальцах желтоватый от времени, помятый конверт. На нём почти не осталось пустого места от различных штемпелей, марок и адресов. Тех, по которым я не проживал уже более пятидесяти лет, если не больше... Имя же отправителя было мне незнакомо - некий Апрелис Солас... Заинтригованный, я прошёл в библиотеку, к любимому дивану и, раскурив трубку, вскрыл таинственное послание.
 "Даниил, надеюсь, ты ещё живёшь, по одному из прежних адресов" - гласила вместо приветствия первая строчка. - "Ты должен меня помнить - мы вместе путешествовали от Киева до Праги летом 65-го. Я тогда назвался Томасом Смитом, много времени прошло..."
 Я хмыкнул. Да уж... Этого прохвоста я прекрасно помнил. Он буквально навязался мне в попутчики, удирая от разгневанного мужа какой-то соблазнённой дамы. Насколько я понял, свободные особы его никогда не интересовали. С ним было достаточно весело. Поначалу меня даже забавляло что, не успев выкрутиться из одной передряги, мы тут же влипали в другую, причём исключительно по его вине. В конечном итоге я от этого устал и был несказанно счастлив, когда обнаружил, что новый знакомец смылся, прихватив небольшую часть моих денег.
 "Не рассчитываю на то, что ты мне поверишь, но, всё-таки, я остепенился, завёл семью. Сейчас у меня подрастает наследник - мальчишке скоро исполниться четырнадцать. Но, увы, я знаю, что не пройдёт и года, с написания этого письма, как я буду мёртв - есть за мной один должок, от которого нельзя увильнуть, или хотя бы отсрочить выплату...
 Ты моя последняя надежда, Даниил. Жаль, что я не начал разыскивать тебя раньше. Не знаю, захочешь ли ты мне помочь, да и успеешь ли, но молю об одном! Прошу тебя, Даниил, будь опекуном и наставником для моего сына. Ты моя последняя надежда.
 Искренне твой Апрелис Солас."
 Далее следовали имена и адреса, по которым я мог бы найти душеприказчиков, адвокатов, временных опекунов, и самого Юстина Соласа - сына Апрелиса.
 Отложив письмо, я с минуту, наверное, сидел на диване, уставясь на смутный рисунок, что высвечивало солнце на книжных шкафах сквозь плотно зашторенные окна.
 Богини! Да за кого он меня принимает?!.. Последняя надежда!.. Я фыркнул, разжигая погасшую трубку. Пускай поищет какого-нибудь идиота! Ни единому слову из письма я не верил. Да и вряд ли нашёлся бы хоть один ночной ли, двуликий, или человек, кто, зная Соласа, верил его словам! Знакомство наше с этим шулером-неудачником и, мягко говоря, бабником затянулось месяца на два, после я с ним не виделся, лишь слышал от знакомых и, естественно, ничего хорошего.
 Наследничек, значит, подрастает?.. Я глянул на дату отправки - 27 сентября 1902 года. Письмо искало меня почти одиннадцать месяцев. Значит, по утверждению самого Соласа, он скорее всего мёртв. Ввязываться в это у меня не было ни малейшего желания. Скомкав письмо, я зашвырнул его в корзину для мусора. Пора было заняться делами на самом деле важными.
 День, к счастью, выдался пасмурным, и не таким жарким, как предыдущие. Небо - ясное, до рези в глазах поутру, сейчас плотно закрывали дождевые облака. Не сказать, что я когда-либо боялся солнечного света, но, как и большинству лунарных существ, он был мне неприятен.
 Конечная цель похода находилась всё в том же районе Низины. Многие горожане, говоря о тех её улочках, в которые я наведался прошедшей ночью, добавляли слово Грязная. Именно так, с большой буквы. Заметно выросшая за последние несколько лет в сторону богатых кварталов, она только по периметру оставалась чистой во всех смыслах этого слова. И чем ближе подходила к реке, тем запутаннее становились узкие улочки, беднее дома, и больше шансов у случайно забредшего чужака выбраться оттуда по Терновке лицом вниз. Район Низины изначально был местом, где предпочитали притворяться глухими, слепыми и немыми, чем взаправду оказаться мёртвыми.
 Оттого-то здесь, помимо всяческого разбойного люда, закрепилось маленькое гетто разномастной нелюди. Отбросы общества и падальщики поселялись в бараках у загаженного берега реки, ничем не выделяясь, и потихоньку подъедая и своих соседей и тех, кто имел неосторожность попасться им, привыкшие к лёгкой наживе и не чурающиеся за небольшое вознаграждение отнять чью угодно жизнь, с удовольствием вливались в уличные шайки, или действовали особняком. Как говориться: подобное к подобному. Но были, естественно, и честно работающие в фабричном районе, и служащие в каких либо конторах, и открывающие свои небольшие мастерские и лавки. Да и за пределами Низины было достаточно представителей всех Ветвей. Но, так уж сложилось, что большинство тех, с кем пришлось свести деловое знакомство, жили именно здесь.
 Проходя по одной из узких улиц с серыми кирпичными домами, я скользил взглядом по лицам идущих навстречу, и, в который раз, думал, что это место при свете дня так же видно насквозь, как и в ночной темноте. Одного взгляда, брошенного в проулок, или на двери магазинчика, хватало, чтобы определить - стоит туда сворачивать, или тебе неминуемо свернут тут шею.
 Сокращая путь, я шагнул в неприметный ход между домами, где вряд ли бы смогли разминуться двое встречных прохожих. Паб "Золотой Ус", располагался в месте безопасном днём и условно безопасном ночью. Добраться сюда можно было разными путями, но мне нравился этот - выводящий прямиком ко входу на задний дворик. Ворота запирали достаточно надёжно, но меньше, чем через минуту, я уже был внутри. Пусто. Никого. Миновав верёвки с бельём, заскулившую от ужаса цепную псину и перепрыгнув подванивающую чем-то лужицу, я остановился на дощатом неровном крылечке. На сей раз, вспомнив о правилах хорошего тона, достаточно громко постучал кулаком в дверь. Прождал с минуту и, лишь после этого, пожав плечами, взялся за ручку. Днём эту дверь запирали только на верхний тонкий засов и я надавил посильнее. С той стороны защёлкало и сгрохотало...
 Сразу же, как я исчез из поля её зрения, во дворе надрывно завыла собака.
 Аккуратно прислонив дверь к стене, я заглянул в кухню - работники только глянули в мою сторону, всем видом давая понять, что происходящее не их дело. Развернувшись, я ступил на лестницу ведущую на второй этаж, ощутил на себе изумлённый взгляд и поднял голову. На верхней площадке стоял хозяин заведения. Высокий, огненно рыжий, что внешностью, что поведением напоминающий вороватого уличного кота, Рон МакКланнон, тем не менее, двуликим не был, и вообще принадлежал к полукровкам ушедших в Холмы. Спешно пряча за спиной пистолет, эльф нарисовал на лице нервную улыбку.
 - Ах, это вы, господин Навь! - с облегчением выдохнул владелец паба. - Зачем же было так двери выламывать?
 Я лишь приподнял бровь и, кивнув на заведённую за спину руку, спросил.
 - Это ещё зачем?
 Лунный металл я всегда чувствовал безошибочно, а Рон никогда не носил украшений, значит - это пули, либо из серебра, либо покрыты им. Недешевая, пожалуй, прихоть.
 - О, это? - мужчина растерянно посмотрел на оружие в своей руке, так, словно в первый раз его видел.
 За моей спиной, беззвучно, возник охранник, тоже полукровка, но из двуликих.
 - Рено, сгинь отсюда, - хозяин "Золотого Уса" помахал ему кистью свободной руки. - Всё в порядке. Лучше проследи, чтоб занялись задней дверью.
 Я даже не стал оборачиваться.
 - Это не против вас, - наконец соизволил ответить Рон, меняя улыбку нервную на извиняющуюся. - Времена сейчас, сами, наверно, знаете. - Развёл он руками.
 Я неопределённо покачал головой. Любопытно, что это за времена, и с каких пор они настали?
 - Подниметесь? - он теперь крутил пистолет в руках, очевидно, не зная куда его деть.
 - Да, - коротко ответил я.
 Половину второго этажа занимало малочисленное семейство МакКланнонов - сам Рон, его жена (которую я ни разу не видел за десять лет, прошедшие с моего первого визита в "Золотой Ус") и любимый кот, такой же рыжий, но, не в пример хозяину, упитанный.
 Во второй половине располагались комнаты отведённые, как выражался Рон, для особых случаев.
 - Итак, чем могу,.. - начал было эльф, как только мы расположились в креслах, но тут же замер на полуслове, удивлённо вперившись в меня ярко-голубыми глазищами. Рону было уже за пятьдесят, но, благодаря сильной эльфийской крови, выглядел он лет на тридцать пять. И сколько бы не пытался придать своей внешности солидность и серьёзность, все усилия сводились на нет невероятно, по-женски красивыми глазами, а усы и бакенбарды лишь портили облик, ничуть не добавляя мужественности.
 - Господин Навь, - как-то осторожно проговорил он. - Прошу прощения, но как вы прошли через двор?! Там же висят амулеты, и заклинания, тоже...
 Последние слова он пробормотал шепотом.
 - Серьёзно? - я на самом деле ничего не почувствовал. - И давно они там у вас висят?
 - Недели полторы, - отчего-то смутившись, ответил тот. - Вы ведь, наверно, слышали?..
 - Нет, - честно признался я. - Расскажите.
 - Говорят, у складов, в прошедшее новолуние, загрызли одного из работников. Произошло это ещё засветло, и его товарищи рассказывали, что была это не собака, а волк, достаточно большой и чертовски умный. Несколько смельчаков погнались за ним, но так и не смогли догнать.
 - Думаете, какой-то шалый оборотень? - зная, насколько Рон мнителен, я уже не удивлялся ни серебряным пулям, ни тому, что, почувствовав чьё-то присутствие во дворе, он предпочёл сначала обождать, и лишь затем, захватив пистолет, осторожно выглянуть вниз. - Может, просто быстроногий волк? Терновка там всё-таки мелкая, и до леса не так далеко.
 - Возможно, - покачал головой эльф. - Но на прошлой неделе, на одной из клумб Старого города, перед зданием университетской библиотеки, нашли человеческую руку. Отгрызенную...
 В газетах об этом мне ничего не встретилось и не обязательно потому, что событие недельной давности. Под вечер в "Золотом Усе" никогда не было недостатка в посетителях, а с таким хорошим слухом, как у Рона, не услышать хоть одну сплетню, витавшую внизу между столами, было бы странно. Беда была в том, что он всегда находил за что привязать одно событие к другому.
 - Но вы ведь не по этому поводу сюда пришли?
 - Не совсем, - кивнул я. - Хотелось бы узнать, не появлялись ли, в последнее время в городе ночные в необычной компании? К примеру, инкуб вместе с некой сущностью из младших родов?
 - Инкуб? - переспросил Рон и на мгновение задумался. - Не припоминаю никого подобного. С этим ночным какие-то сложности?
 - Боюсь, что они вполне могут возникнуть. А не было ли странных убийств, или, вообще, чего-то необычного?
 - Ну, здесь смотря что назвать необычным... - рыжий полукровка задумался. - В середине июля, вся мелочь, что жила рядом с холмом, перебралась подальше. Но это, я так думаю, хозяйка холма чудит. До того, как вы здесь поселились, было как-то - исчезло несколько фэйри, живших рядом со старыми башнями. Ещё, в прошлом месяце, нищие из верхней Низины, с теми, что из Грязной, не поделили улицы. Говорят, скольких-то убили, а до такого, не припомню, чтобы когда-либо доходило. Оборотень, опять же, этот... Да, хорошо, что вы спросили. Так, я возможно и не вспомнил бы! - Рон покачал головой, словно удивляясь самому себе. - С месяц назад, вас искала одна девица. Не припомню, чтобы она называла имя. Лет семнадцати, не больше, волосы короткие, крашеные в чёрный цвет, невысокая, глаза то ли зелёные, то ли карие. И вид такой... такого сорта девицы обычно появляются по вечерам в Кошачьем переулке.
 - Вот как? - я вскинул бровь, с удивлением понимая, что описанный Роном портрет мне знаком. - И с чего бы таким особам искать меня?
 - О, она искала не только и наверно не столько вас! - пояснил эльф. - Эта девица выспрашивала про всех колдунов. Я отослал её подальше. Потом уже, половина городских ведьм жаловалась на надоедливую девчонку, просившуюся в ученицы. А вы, господин Навь, магию вроде не практикуете?
 Я отрицательно покачал головой. Не сказать, чтобы я был столь известен в Гатри, либо за его пределами, но фамилия моя обычно ассоциировалась с книгами о призраках. И не более.
 - А что насчёт недавнего пожара в церкви?
 - Ах, церковь Святого Патрика, - покивал Рон. - Знаете, эта девица и о церкви тоже спрашивала, правда, уже не у меня, не в "Золотом Усе". И с того времени, как там обвалился пол, про неё больше никто не слышал.
 - С этой церковью, вроде, связаны какие-то городские легенды?
 - Да - есть в народе поверье, что при постройке в фундамент случайно замуровали мощи одного чудотворца. И, если встать одной ногой за порог, а другой на улицу, можно излечиться ото всех недугов. Многие, после обрушения, хотели пойти туда - поискать этот клад, но полиция всё оцепила. По правде сказать, в городских архивах о церкви Святого Патрика много интересного хранится, ещё с той поры, когда у нас жгли ведьм и еретиков.
 - Так что же, в крипте на самом деле лежали мощи святого?
 - Нет, - охотно ответил Рон. - Там заживо похоронили священника-еретика.
 Я чуть сдвинул брови. Тема, которую Рон, мог бы с удовольствием продолжить, была мне противна.
 - Ясно... Что ж... У меня будет к вам парочка просьб, - я выложил на стол небольшую по количеству, но достаточную по сумме пачку купюр. - Если в городе начнёт происходить что-то необычное, или появится инкуб - я бы хотел знать. И ещё, в Старых Дубах, они, кажется, где-то неподалёку от нас, есть поместье Соласов, мне нужна вся информация о её владельцах.
 - Только информация? - уточнил Рон.
 Я кивнул. Что бы там Апрелис не задумывал, посылая своё безобразно-наглое письмо, случайно вляпаться в сомнительную историю от богатого на нечаянные пакости двуликого, нисколько не хотелось.
 - Как вам сообщить о результатах? - уточнил эльф.
 - Я зайду. И, если та девица где-нибудь объявиться, узнайте, что она делает в Гатри.
 Рон покивал головой.
 Проводив меня до первого этажа, хозяин паба отправился дальше, на кухню. Дверь, ведущую на задний двор, уже водрузили на место. На крылечке попыхивал дешёвой сигаркой оборотень. Молча сопроводив до ворот, он сверлил меня взглядом до тех пор, пока я не свернул в один из проулков.
 Странный он всё-таки, этот Рон, боится двуликих и нанимает их на работу, опасается грабителей и преступников и замечательно с ними срабатывается (вот уже не один десяток лет), в конце концов, развешивает поддельные амулеты от нечисти, каковой сам, по сути дела, наполовину и является...
 Говорят, ушедшие в Холмы быстро сходят с ума, поселяясь в людских городах. Не знаю, те, которых я видел, были либо изначально не в себе, либо расчётливы и холодны, похлеще, чем политики, или убийцы. Да и МакКланнон всего лишь полукровка какого-то из древних Родов. У всех есть свои странности, и я не исключение. Самое главное - хозяин "Золотого Уса" никогда ещё меня не подводил.
 Размышляя над этим, я перестал обращать внимание на дорогу. Чуть не свернул к площади Золотой пыли с расположенными по левую сторону от неё магазинчиками и домам ювелиров, а по правую - шикарными особняками не так давно разбогатевших торговцев, владельцев маленьких фабрик и прочих, возможно, не очень знатных, но имеющих приличный достаток горожан. Остановясь на обильно засаженной кустами сирени улочке, я какое-то время раздумывал: а не зайти ли к Стоунам прямо сейчас? Всего-то пара кварталов. Потом попытался придумать с чего начать извинения и, в итоге, так ничего не сочинив, развернулся и зашагал обратно, в сторону Низины, но на сей раз, не доходя до её серостенных домов.
 Что-то было не то с церковью Святого Патрика. Помимо места, на котором её построили...
 Обогнув Монастырскую площадь, я достаточно долго бродил по отходящим от неё тихим улочкам, изучая дома и дворики - прежде я здесь бывал, но никогда не углублялся так далеко, да и не было мне надобности обращать внимание на всю ту мелочь, что внимательно выискивал теперь.
 В домах не ощущалось отпечатка излишнего количества ночных кошмаров, и повсюду было столько котов и кошек, откормленных, довольных, лениво глядящих мне в спину с подоконников, лестниц и шмыгающих мимо по своим кошачьим делам, что я уже засомневался - а тем ли я занят? Подходить к церкви слишком близко я бы всё равно не рискнул. В окрестностях же всё оставалось спокойно, а издалека многого не почувствуешь.
 Но ведь Глэдис туда зачем-то пошла? Да и какой хищник будет гадить вокруг своего логова? Если всё-таки предположить, что из-под пола церкви выбралось нечто... Не обязательно сила заключённая туда ещё под конец Исхода. Что-то другое. Возможно, даже схожее по действию...
 Я замедлил шаг, вглядываясь в небо над крышами. Небольшая улочка, выводящая в Дегтярный переулок, пока что скрывала за стенами домов саму церковь. Но неприятное чувство, словно что-то вязкое, разлилось в воздухе, у самых подошв, с каждым шагом становилось всё ощутимее. Чужая, враждебная Ночной Ветви сила. И у меня не было ни малейшего желания идти дальше. Хотя до самого Дегтярного переулка я бы, пожалуй, смог дойти без всяких затруднений.
 Сделав ещё несколько шагов, я остановился. Чуть выше подошв, над камнями тротуара и вправду текло что-то. Едва видимое, больше всего похожее на лёгкий туман... Я нахмурился, вглядываясь. Скрытый мороком от внимания редких здесь прохожих, я мог бы выпустить и кончики крыльев, но ощутить это, ни на крыльях, ни на пальцах не хотелось.
 Парой этажей выше, прямо надо мной, грохнуло, покатилось, дробясь по пути на осколки и звон. Я вздрогнул от неожиданного звука. Сверху выругались на французском, посетовали про разбившуюся любимую чашку. Проходящий рядом пожилой мужчина тоже вздрогнул и оглянулся на меня, моргнул, словно пытаясь согнать наваждение и, быстро отвернувшись, прибавил шагу.
 Несмотря на людские взгляды, уже цепляющиеся ко мне, личину я заново накидывать не стал, подозревая, что ничего теперь из этого не получиться. Ступив на чужую территорию, я попал в игру по старым правилам бывших хозяев.
 А морок всё опадал...
 Юркнув в ближайшую подворотню, я поднёс к лицу похолодевшую, мелко дрожащую руку. С кончиков пальцев неспешными каплями падала темнота...
 Богини! Только этого ещё не хватало! Как и чем меня могло зацепить?!!
 Я попытался сделать несколько медленных вдохов - выдохов. Ничего не получилось. Страх только нарастал, независимо от моей воли перестраивая тело - готовя к атаке, или защите...
 Но ведь гулял же я по этим улочкам! Подходил к той церквушке ещё ближе!!!
 С ужасом уставясь под ноги, на лужицу темноты, текущей с меня уже тонкими струйками, я вдруг, с невероятной ясностью понял, что если останусь здесь ещё немного - полностью вытеку в царящий вокруг полумрак, осыплюсь сероватым прахом...
 Наплевав на случайных зрителей, что могли выглянуть из любого окна, или поднять голову, я вылетел из подворотни, выпуская полупрозрачные в пасмурный день, капающие темнотой крылья.
 Когда приступ страха начал истаивать, я поднялся уже достаточно высоко от земли, чтобы замёрзнуть просто от холодного ветра. В защитном коконе крыльев не было ни единой прорехи - ни капли темноты не исчезло из ажурных паутинок... Осторожно, так, чтобы не пораниться всё ещё длинными когтями, я откинул с лица растрёпанные полётом волосы, оглянулся на речку, на подножье холма, по которому медленно расползался район Низины. Всмотрелся в крыши домов, пытаясь отыскать церковь Святого Патрика. Город на том берегу реки оставался спокоен, ничто не кинулось вдогонку за мной, хотя все чувства, ещё несколько секунд назад, кричали именно об этом.
 Скользя в потоках воздуха уже под мороком большой птицы, я направился к дому на Озёрной - с запада на Гатри надвигался ливень, и попасть под него совсем не хотелось. Впрочем, имелась ещё одна причина. Мне попросту не по себе стало от одной лишь мысли, что придётся возвращаться сейчас в городскую квартиру, к пыльной душной тишине и взглядам не закрытых чехлами картин...
 Взъерошенным призраком приземлившись на галечную дорожку загородного дома, я несколько ударов сердца стоял там, вдыхая прохладный от близкого дождя, уже влажный воздух. Фэйри, на чьё присутствие я так надеялся, снова куда-то ушла.
 Глянув на каменные изваяния танцующих нимф, я направился к дому, гадая, не было ли то, что случилось со мной сейчас ещё одной галлюцинацией. И не стоит ли, в самом деле, написать Змею обо всём произошедшем и своих страхах...
 Мрачное настроение не смогли рассеять ни горячая ванна, ни вполне приемлемо сваренный кофе. Завалившись в кровать, я несколько часов безнадёжно пытался убедить себя встать и заняться хоть чем-нибудь.
 А ведь на рассвете ещё нужно заглянуть к Глэдис... На этой тревожной мысли я провалился в сон.
 В вязком липком воздухе, я стоял на крыше дома, рядом с церковью Святого Патрика, вглядывался вниз, в испуганную кричащую толпу. Осевшую на бок церквушку полиция ещё не оцепила. Внутри уже начался пожар. И я видел, как некая нематериальная, субстанция, словно вода из переполненной ванны, вытекает за порог, растекается дымчатой лужей, пробирается вверх по желобкам и выбоинам дороги, и тихо нашёптывает что-то. И люди внизу, попадая в этот шепоток, перестают суетливо носиться. Только что в панике, не знавшие, что делать, горожане бросаются кто за водой, а те, что поотважней - в церковь, спасать оставшихся внутри прихожан. Только тут я понял, что происходит всё это днём, а темнота, в которой увяз - преграда против подобных мне.
 Почти проснувшись, я перевернулся на другой бок, перебираясь из странных сновидений Глэдис куда-то ещё...
 По пыльной щебнистой дороге катил пассажирский дилижанс. Четвёрка гнедых лошадей, поблескивая на солнце затянутыми в белый холст бабками, бодро щёлкала копытами по мелким камням. Кучер, надвинув на глаза широкополую фетровую шляпу, лениво поклевывал носом, предоставляя лошадям самим выбирать скорость движения. А внутри, страдая от жары и тряски, сидела пожилая чета и двое юношей, едва ли старше двадцати двух лет.
 Дама с высокой прической в стиле "помпадур" держалась за сумочку, и томным голосом жаловалась своему спутнику, что веер и нюхательные соли её не спасут, и что не стоило отправляться в такую погоду в путь. Мужчина, молча кивая, постоянно утирал пот с покрасневшего лица.
 Их попутчики, расположившиеся на самых дальних сидениях, на первый взгляд, казались похожи - оба стройные и светловолосые. Но на этом сходство и заканчивалось. Один был явно аристократического происхождения - с тонкими чертами правильного, симметричного лица. Он спал, откинув голову назад, иногда легонько стукаясь затылком о стенку, обитую полотном. Забранные в хвост волосы цвета выгоревшей осенней травы укрывали руку до локтя и опускались дальше, до самого сидения. Второй - с длинным лицом, в котором угадывалось что-то лошадиное, откровенно скучая, смотрел в окно.
 Дорога была изнурительна и однообразна. Дама так и не прекращала жаловаться на ужасную погоду. Когда кучер стукнул в переднюю стенку, сообщая, что до Фрогге осталось десять минут езды, бодрствующий юноша вздохнул с большим облегчением. Легонько потряся за плечо своего спутника, он обратился к нему на французском:
 - Здесь так душно, господин...
 Разбуженный несколько раз осоловело хлопнул глазами, отходя от тяжелой дремоты, и зевнул, прикрыв рот ладонью.
 - Удивительно, я этого, знаешь, как-то не заметил, - ответил он на чистом английском.
 Когда карета остановилась, слуга, не удержавшись, резко привалился к боку своего хозяина, тот невозмутимо отпихнул его, и выбрался наружу вслед за пожилой парой.
 - Данни, возьми багаж, - оборачиваясь назад, длинноволосый юноша споткнулся, выронив трость у передних колес экипажа. Подняв её, он задержался там на несколько секунд, осматривая землю и носки ботинок, и лишь после этого направился к двухэтажному зданию гостиницы.
 Данни поднялся вскоре следом за ним, небрежно свалил чемоданы в углу у входной двери.
 - Возница сказал...
 - Знаю, можешь не утруждаться, - длинноволосый юноша отвернулся от окна, за которым, после короткой полоски дороги уползали до выцветшего горизонта холмы и перелески. В руке он держал плотный бумажный конверт с потрёпанными уголками. - Мы пробудем здесь достаточно долго.
 - О, тогда я загляну в местный паб!
 - Посидишь здесь, - длинноволосый отвернулся к окну, прикусывая уголок конверта.
 - Почему? - огорченным голосом вопросил слуга.
 Вместо ответа ему протянули слегка помятое письмо.
 - 29 июля от Эвелины Стоун... - пробубнил себе под нос Данни, разворачивая бумагу. - Отправитель - дама интересная, - с несколько двусмысленной улыбкой высказался он после прочтения, не обращая внимания на холодный взгляд, упершийся ему в переносицу.
 - Даже не думай! Жеребец!
 - Ледышка, - брякнул он вполне спокойно не слишком-то боясь рассердить хозяина.
 Тот лишь возвел очи долу и прошипел сквозь зубы:
 - Замолчи, - со вздохом сложил руки на груди, глянув на большие напольные часы, на лбу пролегла тонкая морщинка. - Неужели у тебя не хватает мозгов понять, что будь эта дама хоть четырежды интересной, я бы не поехал туда просто так, да еще и по первому зову? Ты газеты читаешь? Не удивлюсь, что ты до сих пор не связал события. С твоим-то ажиотажем в отношении прекрасного пола.
 - А-а... так вот в чём дело, - юноша отложил письмо, демонстративно разминая пальцы. - И что же нас ждёт?
 - Возьми кинжал, револьвер и патроны.
 - Шпагу? - деловито приступая к сборам спросил Данни.
 Длинноволосый, убирая письмо обратно в конверт, только дернул углом рта:
 - Нет.
 - Топор, клещи, лопату? - ухмыляясь, осведомился слуга.
 Не оборачиваясь, хозяин устало остановил его:
 - Дурацкий мерин... Возьми попону из чемодана. Мы успеем до рассвета, но я на всякий случай подстраховался. Тебе тоже стоило поспать днём - ещё уснешь прямо в пути, вот смеху-то мне будет.
 Завершив интригующие сборы, они в полной тишине спустились по водостоку и, в подступившей уже темноте, немного поплутав по незнакомым улицам, вышли к реке.


ПЯТНИЦА 4 АВГУСТА


 Выплыв из сновидений, я приоткрыл глаза. За тяжёлыми зелёными шторами угадывался солнечный день. Сколько же я проспал?!
 - Фаэ, - негромко позвал я.
 Окна тут же распахнулись, заставив меня спрятаться под одеяло от яркого потока света, хлынувшего в комнату - ветер взметнул шторы параллельно полу.
 - Да, господин? - ехидно выдали над самым ухом. - Чего изволите?
 По пояс выбравшись из-под одеяла, я устроился на подушках, и лишь после этого удостоил фэйри сонного взгляда. Дневной свет разрезал полумрак комнаты, ложась в изножье кровати, сквозь щель в колыхающихся от лёгкого сквозняка шторах.
 - Сколько я спал?
 - Не знаю, - Фаэ забралась на постель с ногами, опёрлась спиной на резной столбик, замерев на мгновенье странной фарфоровой куклой в платьице из дубовых листьев и бус. - Наверно, со вчерашнего дня до сегодняшнего полудня. Сотворить тебе чай с лимоном?
 - Сотворить? - насторожился я. Лимонов у нас вроде бы как не было, но кто её знает, эту фэйри...
 - Ну, приготовить!
 - Да, это слово внушает гораздо больше доверия, - я утвердительно кивнул. - Фаэ, ничего такого за прошедшие сутки не было?
 Она задумалась, но затем покачала головой.
 - Нет. К тому же я и не отлучалась далеко от дома. А что?
 - Пока ничего, - вздохнул я. - Поставь, пожалуйста, чайник.
 - А на завтрак у нас опять бутерброды? - с печальной смиренностью в голосе вопросила девочка.
 - Хочешь, могу приготовить рыы-ыбку? - ухмыльнулся я, подражая её ехидному голоску.
 Фэйри закатила глазки, сделала вид, что её тошнит куда-то за кровать, и повалилась на одеяло, изображая обморок.
 - Фаааэ... - со вздохом протянул я.
 Бездвижно раскинувшееся тельце разом испарилось с кровати, оставив большую часть листьев, спутанные нитки с крупными бусинами и десяток желудей. На кухне громыхнула крышечка чайника, полилась вода.
 Я потянулся и, откинув одеяло, отправился в ванну в том, в чём спал, а спал я обычно ни в чём. В конце-то концов, сколько можно терпеть притворное целомудрие от полуголой феи?!
 Бутерброды и яичница мне и самому поднадоели, поэтому, придя на кухню, я молча накинул поверх чёрной простой рубашки и брюк фартук и попросил Фаэ принести из подвала картошку.
 А по прошествии часа, мы, вместе с фэйри, сидели на обшитой деревянными панелями терраске позади дома. Удобно устроясь в плетёных креслах, за плетёным же столом, в тени и прохладе, которую давали одичавшие вишни и старая яблоня. Их ветви, переплетаясь друг с другом, льнули к стенам у нас над головой. Аромат от хрустящей, жареной тонкими ломтиками картошки, горячих хлебцев с маслом и крепкого кофе причудливо смешивался с запахами сада, то перебивая их, то исчезая где-то под ними.
 Фаэ, в честь такой перемены блюд к завтраку, приняла несвойственный ей в последнее время облик античной нимфы. Наподобие тех, что каменными изваяниями украшали сад. Юное и в то же время не имеющее возраста лицо, обрамлённое тёмной зеленью волос, уложенных в сложную причёску. Зеленоватый полупрозрачный хитон, сотканный из дневного света, что проникал сюда сквозь мелкое решето листвы, скреплённый на плечах золотыми солнечными бликами. С глубинной зеленью глаз, белым мрамором кожи... сейчас она ни капли не походила на Дару.
 Я вздохнул, отводя взгляд от упругих, небольших грудей, вполне отчётливо видных сквозь волшебно - полупрозрачную ткань.
 Прошедшей весной этот облик чуть было не стоил Фаэ жизни, но, впрочем, и спас её. Девушка ехидно улыбнулась, приняв отведённый взгляд за смущение, и закинула ногу на ногу так, чтобы у меня не осталось сомнений, что под хитоном ничего нет.
 - Не рискуй, - буркнул я, отворачиваясь к саду с кружкой кофе в руках.
 - Чем же, хотелось бы знать? Неужели, между более-менее приемлемым, за последний месяц, завтраком и мною, ты выберешь меня?!
 Даже не глядя в её сторону, я прекрасно знал, что сейчас, словно солнечные блики, в глазах у Фаэ дрожит едва сдерживаемый смех.
 - Ну уж нет! - я тоже усмехнулся, искоса глянув на фею. - Знаю я все эти хитрые уловки! Без завтрака ты меня не оставишь!
 Проверяла ли она меня сейчас, или, как обычно, дурачилась? Возможно, Фаэ и сама не знала. Уже не раз замечал - многие семейства ушедших в Холмы ведут себя если не странно, то порой просто неразумно, или по-ребячески.
 Осторожно, так, чтобы удлинившиеся клыки не стукнули о фарфор кружки, я отпил кофе, на мой вкус, всё ещё горячий.
 Приезжая осматривать дом, ни одного духа, ни уж тем более кого-либо из фэйри, я не почувствовал. Как и никого из тех странных существ, что заселяют пустующие подолгу жилища.
 Дом был неплох: не большой, на достаточном расстоянии от чужих владений, с настолько запущенным садом, что само слово сад было тогда к нему неприменимо. Больше всего меня поразили античные колонны и статуи, в беспорядке торчащие из-за сплетений ветвей. Настоящий дом с привидениями! Представив, как это будет смотреться летом, когда всё укроется зеленью, я понял, что, как бы дом не выглядел изнутри - куплю его без раздумий. Так я и приобрёл два этажа непонятного стиля под светлой черепичной крышей. Фасад и правый эркер до самой крыши покрывал плющ, большие окна некогда украшала лепнина, но предыдущий владелец её убрал, над дверью парадного входа красовалась витражная розетка. К самому входу вела лестница с широкими и низкими ступенями, уставленная по перилам каменными вазами, в которых, словно нарочно, разросся чертополох. Не знаю, что подумали обо мне рабочие, приводившие тут всё в порядок, когда я запретил им выкорчёвывать это чудо... В общем-то и сад не претерпел особых изменений. Там убрали мусор и отжившие своё деревья, да закрыли глубокий высохший колодец у северной стены, ну и, конечно, привели в должный вид все статуи.
 В самом доме пришлось устраивать капитальный ремонт: менять трубы, как водопроводные, так и каминные, перестилать полы, менять рамы и двери, да и прочее-остальное. В обстановке комнат оригинальностью я не отличился - этого в избытке хватало в городских апартаментах. Только удобное, практичное и долговечное - хватит уже вычурных стульев с подкашивающимися ножками, скрипящих кроватей с пыльными балдахинами и прочего, чему место в музее, но никак не в повседневном пользовании. Порицая себя за самолюбование, я, с самой идиотской улыбкой, повесил на обоих этажах 48 собственноручно написанных картин.
 Почти полгода, после приобретения дома, я приезжал сюда лишь для того, чтобы убедиться, что обои для библиотеки не поклеили в гостиную, а цвет штор соответствует обивке кресел, и вообще тому, что было заказано. Как-то само собой получилось, что все комнаты в доме оказались выдержаны в мягких зелёных и золотистых тонах. Даже библиотека и рабочий кабинет, плотно уставленные шкафами с книгами и оружием, остались светлы и просторны.
 И вот, в самом начале лета, я сбежал из города. Ничего никому не сказав, не предупредив.
 Первую ночь я провёл в гостиной, сидя перед зажжённым камином, в благостной тишине, которая возможна в таком количестве только за городом.
 Удобное мягкое кресло, плавно танцующие язычки свечей и в такт им потрескивающие в камине дрова, бутылка ликёра, хорошая книга и трубка - вот что нужно, пускай не истинному джентльмену, но уж мне лично, для счастья.
 Сидел я так до самого рассвета, точнее до того часа, когда на улице стало светать и чья-то лёгкая тень легла на пол через раскрытое окно.
 Уловив краем глаза лишнее движение, я попытался сосредоточиться на нём - увы, безуспешно, бутылка уже была пуста и тело не желало сразу подчиняться сознанию. В то утро так и не удалось узнать, кто за мной подглядывал. А в том, что в саду обитают не только статуи, я окончательно уверился через неделю, когда обнаружил на кухонном подоконнике сухую веточку и пару молодых дубовых листьев. Дубов в саду не росло. До этого было лишь смутное подозрение, что за мной наблюдают, подсматривают, и даже пытаются забраться в сны.
 В тот же вечер, когда нашлось доказательство моим подозрениям, (причём чьего бы то ни было присутствия так и не ощущалось), я устроился на ступенях перед парадным входом, и, чтобы лучше сосредоточиться, закурил трубку. Вскоре небо наполнилось звёздами, выпустило над горизонтом лунную ладью. В саду ветер шуршал травой и листьями, тёрся о призрачные в темноте изваяния, словно просил, чтобы его приласкали бледные руки каменных красавиц. Я слушал ветер, долго, почти до самой полуночи, пока он не проговорился.
 - Фаэ, - негромко приказал я. - Появись.
 И тут же воздух наполнился сотнями ночных мотыльков. Они кружились, едва касаясь крыльями галечной дорожки, пролетали предо мной полосами ожившей ткани, складывались во что-то, в кого-то. В женскую фигуру, бледную, невысокую, облачённую в подобие тоги. Волосы зелёного оттенка морской волны, уложенные в сложную причёску, держали диадему из живых листьев. Бледно-серое, с крапинками цвета сосновой коры, одеяние из мотыльков и ночных бабочек трепетало, шуршало крылышками...
 Я забыл, что нужно дышать, сердце замерло, сжалось в предчувствии сладкого обмана, а ведь я изначально догадывался, кого вызываю.
 Глубокие тёмно-зелёные глаза с золотыми лепестками зрачков широко распахнулись, уставились на меня, завершая эту материализацию испуганным, непонимающим взглядом.
 - Фаэ, присядь рядом со мной, - так же негромко приказал я.
 Фэйри опустилась на дорожку, шагнула вперёд, не в силах противиться моему слову. Мотыльки перестроились так, чтобы девушка не наступала на живой подол.
 - Знающий ваши имена, имеет над вами власть. Это так, Фаэ?
 Она вздрогнула, но глаз не отвела, напротив - вцепилась в меня взглядом. Богини! - подумалось мне. Возможно ли, что...?!
 - Твоё имя я тоже знаю, - прошептала она. - Даниэл Навь, - голос дрожал крылышками мотыльков, словно силясь улететь, покинуть хозяйку. - Я приказываю тебе: отпусти меня и забудь о моём существовании!
 Я усмехнулся.
 - Ты можешь узнать моё имя, но власти надо мной это тебе не даст. Кто ты, Фаэ, и что здесь делаешь?
 Девушка метнулась в сторону, но, вместо того, чтобы улететь, неожиданно упала на ступени, вскрикнула. Тога её разлетелась с шелковистым шелестом, оставив полностью обнажённой. Диадема из листьев исчезла, и волосы тёмной морской волной всколыхнулись, укрывая ей плечи.
 Если прикажу, будет то лицо, которое я пожелаю видеть... Каков её вкус? Будет ли это зависеть от моего желания?..
 Фея попыталась отползти, но замерла, глядя на меня немигающими глазами. В расплавленном золоте зрачков плескался ужас.
 Богини! Дайте мне сил выстоять перед искушением!!!
 Какое-то время я стоял над ней, с приоткрытым ртом, так как клыки уже изменились. Жадно вдыхал аромат её крови и силы, так ярко ощутимый благодаря страху. И всё-таки не выдержал, схватил за плечи, притягивая к себе, так, словно Фаэ могла убежать. Холодная, словно камень, как статуи в саду, несмотря на горячий ток крови под бледной кожей.
 - Я не она! - отчаянно забормотала девушка. - Другая, совсем другая...
 - Знаю... - едва слышно, ответил я. Глубоко вздохнул, опуская Фаэ на ступени лестницы. - Прими другой облик, - не заговори она, не знаю, что бы я сделал. Столь отчётливо казалось тогда, что некая частичка Дары сокрыта в её крови...
 Я зажмурился, смаргивая непрошенную влагу, а когда открыл глаза, передо мной, по-прежнему без одежды, стояла девочка лет пяти, со спутанными волосами цвета древесной коры, из которых торчали дубовые листья.
 Несколько секунд мы молчали, глядя друг на друга, затем фэйри не выдержала, опустила глаза с дрожащими лепестками зрачков. Я же, понимая, что не в силах сейчас говорить, вытащил из кармана кисет, опустился на ступени и долго пытался набить трубку - пальцы дрожали и тонкие полоски табака, не желая уминаться, вываливались из чашечки.
 - И... что дальше?.. - едва слышно произнесла Фаэ.
 Развернувшись к ней, я привалился спиной к перилам лестницы, под прикосновением дрожащих пальцев, в трубке наконец-то затлел табак. Богини!.. Что же я чуть было не натворил! Маленькая фэйри, в крови которой чувствовалась Сила ушедших в Холмы и морского народа, глянула на меня золотыми от дрожащих зрачков глазами.
 - Ты живёшь здесь? - спросил я.
 - Я - дух этого сада.
 - Допустим. Что, в таком разе, ты делала в моём доме?
 - Мне было интересно, кто здесь поселился... - взгляд скользнул по моему лицу и вновь опустился вниз. - Что намерен делать теперь, Навь из Ночной Ветви?
 Хороший вопрос...
 Выпустив клуб белёсого дыма, я прищурился, рассматривая через него Фаэ. Та передёрнула плечиками и закуталась в тонкие полосы тумана, выползшего из-под корней деревьев и кустов, и стала похожа на маленькое привидение.
 Что я намерен делать теперь?.. Спокойнее иметь такое существо в подчинении, чем просто в соседстве. Это как раз про них ходят у людей рассказы как про злокозненных и своенравных фэйри. И, надо сказать, небезосновательно. А смогу ли я противиться искушению? Смогу ли не причинить вреда этому странному созданию?
 Некоторое время, я так и сидел, глядя на Фаэ сквозь табачный дым, затем, наконец, решившись, произнёс:
 - Госпожа Фаэ, возвращаю тебе твоё Имя. Клянусь Тьмой Изначальной, что более не потревожу тебя приказом явиться, или совершить что-либо.
 Несколько секунд фея молча смотрела на меня, затем зрачки её сузились, а голос, которым она заговорила, принадлежал юной леди, но уж никак не маленькой растрёпанной девчушке.
 - Господин Даниэл, знаете ли вы, что вы сейчас натворили? Тому, кто по своей воле возвратит нам имя, откажется от власти над нами, мы должны стать верными помощниками.
 - Звучит как угроза, - заметил я.
 Фэйри присела на пару ступеней выше, обхватила тонкими ручками прижатые к груди коленки. Страха передо мной она больше не испытывала.
 - Забавно, - Фаэ чуть склонила голову на бок, как делают это заинтересованные чем-то дети, или кошки. - Никогда раньше не видела вампира с трубкой. Оборотни, они почти все пыхтят, кое-кто из наших этим балуется, а вот чтоб немёртвый из Ночной Ветви курил...
 Я усмехнулся, выпуская призрачно-белый в полумраке клуб дыма. Интересно, откуда она выцепила это словечко - "немёртвый"?
 - Любишь читать книги? - предположил я.
 - У тебя неплохое собрание, - Фэйри покивала головой. В том, что мою библиотеку она посещала при каждом удобном случае, больше сомнений не оставалось. Как и в том, что сдвинутые книги и выпавшие закладки, вовсе не моя забывчивость и неаккуратность. - А ты ведь ещё и колдун? Да? Я видела, как ты нагреваешь воду и вызываешь саламандр для камина. Хочешь, покажу, как я это умею?
 Не дожидаясь ответа, Фаэ подскочила с места и тут же оказалась перед раскрытой дверью, в нетерпении теребя тёмный локон волос, переплетённый лентой тумана.
 С переменчивым и странным характером фэйри я был знаком не понаслышке, но, даже не смотря на это, поведение Фаэ удивляло. Ведь я только что, чуть было... Я мотнул головой и, вытряхнув дотлевший табак, отправился вслед за феей, прекрасно осознавая, что весь следующий день придётся устранять последствия либо пожара, либо наводнения.
 Впрочем, ни того, ни другого тогда не случилось. Как оказалось впоследствии, Фаэ прекрасно общалась не только со стихиями Огня и Воды, но и с Землёй и Воздухом.
 - Эн"шэн? - античное наваждение сидело, уперев локти в столешницу, и с хрустом догрызало последний тост, щедро рассыпая крошки. - О чём ты так задумался?
 Поставив чашку с недопитым остывшим кофе на стол, я развернулся к Фаэ, откидываясь на ажурное плетение спинки кресла.
 - Почти ни о чём, - ответил я. - Некоторое время мне стоит пожить в городе. Ты ведь помнишь, как меня там найти?
 Девушка кивнула.
 - Вот и славно. Если здесь произойдёт что-то, неважно что, сможешь сообщить об этом?
 - Вполне, - Фаэ вновь кивнула, вид у неё был озадаченный. - Я бы, пожалуй, могла прийти.
 Девушка вдруг изменилась. Вместо юной Фаэ в хитоне, передо мной очутилась Фаэ лет этак тридцати. С тёмно-каштановыми волосами, собранными на затылке в аккуратный пучок.
 Девчонка, девушка и женщина; дочь, возлюбленная и мать... Фаэ не представала передо мной только в образе старухи.
 Лицо её тоже стало другим: вместо точёных, завораживающих правильностью черт, что присущи, пожалуй, только сидам да двуликим чистых кровей, остался небрежный набросок ничем не приметной горожанки - кухарки ли, швеи, или гувернантки, вот только... полностью голой.
 - Сударыня! - в притворном негодовании воскликнул я, даже не думая отворачиваться. - Мне кажется, вы что-то забыли надеть! Не поймите меня превратно, я ничуть не против исчезновения корсета из женских платьев, но не вместе же с ними!
 - Да бросьте вы эти грязные намёки! - Фаэ кокетливо отмахнулась от меня ручкой с золотой полоской простого колечка, блеснувшего на безымянном пальце. - Или, вы хотите сказать, что появление в вашем городском хламовнике обнажённой незнакомки всё ещё может как-то подпортить вам репутацию?!
 - Ах, Фаэ! Боюсь что может! Поэтому придётся вам, моя прекрасная госпожа, облачиться во что-то менее откровенное, чем кольцо.
 Женщина кокетливо поправила причёску, но достойно ответить не смогла - искорки смеха, роившиеся до того в тёмно-карих глазах, вырвались наружу.
 Мы рассмеялись, столь громко, что спугнули стайку воробьёв, склёвывавших с травы рассыпанные золотистые хлебные крошки.
 - Спасибо! - отсмеявшись, я протянул ей руку, чуть не уронив при этом свою чашку с кофе.
 Фаэ положила тонкую, холодную ручку в мою ладонь, ставшие прежними, темно-зелёными с золотом, глаза смотрели с озорной улыбкой.
 - Ты такой зануда, когда грустишь! А одежду я достану, не беспокойся!
 И фэйри исчезла, оставив меня наедине с грязной посудой, нелепой улыбкой и разбежавшимися мыслями.
 Я сидел на террасе, покуривая трубку. Солнечный свет пятнами качался в тёплом воздухе, щекоча кожу прикосновениями. Сонно шуршала старая яблоня, тихий ветерок изредка приносил запах малиновых листьев и запеченных небывало жаркими и солнечными днями самих ягод. Начало клонить в сон, и я, закрыв глаза, откинулся на удобную спинку кресла. Мысли вяло перетекали с одного на другое. Я так бы и уснул, не обратись память к событиям первой августовской ночи.
 Мы давно научились управлять снами - если бы не это, воспоминания прожитых лет попросту свели бы с ума. Запретить себе видеть что-то, ещё в самом начале сновидения, почувствовав неладное, выйти из него, словно из комнаты с докучливыми собеседниками, или забыть, ещё не проснувшись. Хотя, наши сны бывают порой сильнее нашей воли...
 Богини, неужели я никогда больше не буду уверен?!!! Не смогу не сомневаться?!..
 Ох,.. нужно просто жить... теперь и сейчас... учась у прошлого, надеясь на будущее. Ведь всегда есть надежда выторговать нужную встречу у Жизни ли, у Смерти... Ведь так... Дара?..
 Я вздрогнул от лёгкого прикосновения пальцев к щеке.
 - Ты чего плачешь? - в тихом голосе фэйри чувствовалось беспокойство.
 Окружающий мир был нечётким, а по щекам и вправду катились холодные дорожки слёз.
 - Фаэ... - такая близкая, чем-то похожая на неё и... столь притягательно пахнущая... Я невольно сглотнул слюну. - Фаэ, я так не хочу мыть посуду!.. - прошептал я с отчаяньем в голосе.
 Фея внимательно разглядывала меня, не в силах понять, что со мной творится, и не решил ли я немного сойти с ума.
 Я уронил лицо в ладони и зашёлся истерическим смехом.
 - Кретин!!! Ты меня напугал, чуть ли не до смерти!!! Идиот ты эдакий!!! - поначалу отпрянув, Фаэ, с невозможным грохотом, подхватила все тарелки и вихрем умчалась на кухню. А я всё хохотал, утирая слёзы. Действительно, кретин. Как вообще можно жить в одном доме с таким искушением?!
 Нет. Хватит. Мне нужно прогуляться, развеяться, может быть посидеть в кафе на набережной.
 Наскоро переодевшись для прогулки, и так и не попросив извинения у Фаэ за свою выходку, я сбежал из дома. Совершенно неподобающе внешнему облику перепрыгивая через ступени крыльца и дальше: ото всех воспоминаний, от лишних слов объяснения, прочь по дорожке из гальки, через коридор из старых тополей, к воротам.
 День давно перевалил за середину и плавал в лёгкой дымке, щебетали птицы, шуршала трава вдоль дороги. И не подумаешь, что город почти за следующим поворотом.
 Я спустился по одной из деревянных обветшалых и узких лесенок, что вели к озеру от стоящих на возвышении домов и оглянулся. Мой дом не был виден отсюда, только верхушки тополей, да, если внимательно приглядеться - острые чугунные шипы в локоть длиной, торчащие из замшелой, зеленовато-серой стены ограды.
 Предпочтя утоптанной пыльной дороге неприметную тропинку, проложенную в траве у самых стволов старых разлапистых клёнов, я отрешился ото всех мыслей и на душе стало пусто и от того спокойно. Была ли в том заслуга деревьев, отгоняющих от меня всё дурное огромными ладошками-листьями, или, быть может, непрекращающийся поток проезжающих и проходящих по Озёрной людей, занятых множеством повседневных забот?..
 Добравшись до Дивьего моста, перекинутого через речку над небольшим водопадом, что дал своим журчаньем название озеру, я простоял там с четверть часа. Озеро Поющих Камней было глубоким, а отсюда вообще казалось бездонным. Для тех, кто обладал большим, чем простое зрение, и в самый ясный полдень, водная гладь могла отразить грозовое облако, или звёздное небо. Обитающая где-то в глубине водяная ни разу мне не показывалась, но порою наблюдала глазами плывущих у самой поверхности рыб, мелкой рябью, пробегавшей по водной глади в безветренную погоду.
 В своё любимое кафе "Наяда", что располагалось на набережной, я добрался только под вечер, блуждая по всем изгибам Озёрной улицы, идущей вдоль берега с севера, почти до старого причала. Кое-где уже зажгли фонари, а макияж и туалеты выходящих на прогулку женщин приобретали более насыщенные тона. Прогулочные лодки, словно листья гигантского дерева, скользили по водной глади, багряной от заходящего солнца. Заняв излюбленное место - в самом дальнем и мало освещённом углу открытой веранды, в ожидании заказа, я любовался этим движением, вслушивался в приглушенный плеск вёсел и шорох долетающих сюда слов. Насколько же было уютно здесь, среди подвешенных на резные деревянные столбики крохотных светильников, плетёных из тонких прутьев стенок, отгораживающих один столик от другого, негромкого разговора посетителей... В этом месте никак не шли в голову мысли о том, что может подстерегать, таясь за светом фонарей и мнимой надёжностью городских улиц.
 Принесли заказ - мои обычные 3 чашки кофе, плетёночку с миндальным печеньем, круассанами, шоколадными трюфелями и клубничный пудинг. Я машинально развернул прихваченные с собой свежие газеты, хотя и думал заняться этим только после ужина. Но привычка читать за едой оказалась сильнее. Пролистывая "Городской вестник", я покачал головой - на первую страницу, достаточно крупным шрифтом, выбралась рекламка пилюль для увеличения груди. "Пилюли Афродита - красота и здоровье для женщин и молодых девушек любого возраста" - гласила надпись под рисунком красавицы в чрезмерно декольтированном платье. Неужели и вправду самая главная новость?.. А вот "Голос Гатри" сразу интриговал крупным заголовком:
 Таинственное убийство главы компании "Конкорд" Фредерика Уатингтона.
 В ночь на 4 августа, около 2 часов пополуночи, в особняке Уатингтонов, что находится по улице Носатой, было совершено тяжкое преступление. Прибежавшие на шум домочадцы и прислуга, обнаружили уже бездыханное тело Фредерика Уатингтона, лежащим рядом со столом в рабочем кабинете.
 Как сообщил нашему корреспонденту старший инспектор полиции Томас Флэнксон, Фредерик Уатингтон был лишён жизни насильственно. Поиски убийцы начаты незамедлительно. Все остальные подробности, пока что не раскрываются. Но, как доподлинно стало известно из не менее надёжных источников, следов взлома обнаружено не было. Все ценные бумаги и обстановка кабинета оказались нетронуты и находятся в порядке. А следов борьбы или какого-либо неизвестного прислуге посетителя не нашли даже специально привлеченные служебные собаки породы доберман-пинчер...
 Городская общественность приносит глубокие соболезнования и уверения в искреннем участии вдове господина Уатингтона миссис Софии и её сыновьям Фицрою и Фредерику-младшему.
 Расширение производства, которое было намечено на конец августа, по настоянию наследника Фицроя Уатингтона, переносится на первую декаду сентября.
 Дочитав заметку, я пролистал газету, почти не глядя на заголовки. Что-то знакомое... Что-то, плавающее на самой грани сознания. Вздохнув, я отвернулся к озеру. Солнечный пожар там уже догорел, и в густой синеве небес отражались первые звёзды. Прикрыв глаза, я рассматривал их, вглядывался в качающиеся точки света до тех пор, пока не вспомнил сон: двое светловолосых с юными лицами, дилижанс, застрявший на полпути к городу, стремительная скачка - полет, что закончилась у погружённого в темноту дома. Похоже, я видел убийц. И нам ещё предстоит встретиться...
 В других газетах попалась ещё пара вариаций на тему этого убийства - что Уатингтон покончил с собой и вовсе уж нелепое предположение о несчастном случае (ведь, как удалось самолично убедиться в этом корреспонденту, окна кабинета оставались закрыты изнутри, а прислуга уверяла, что посторонних в доме не было).
 Раздражённо свернув пестрящие рекламой и частными объявлениями листы, я отложил их в сторону. Если здесь что-то и напечатали по "моему делу", то было оно переврано, преувеличено, или попросту не попало в печать в угоду кому-либо... Колонки, отведённые под происшествия, конечно же, не пустовали. Но сегодня не ощущалось ни малейшей уверенности в том, что, к примеру, разбойное нападение в парке у вокзала, где преступники скрылись, а потерпевшего так и не нашли, или найденная на одной из улиц верхней Низины окровавленная мужская рубашка, имеют отношение к моим поискам. И надо, пожалуй, быть непогрешимым в своих решениях сыщиком Холмсом, чтобы делать какие-то выводы, опираясь только на информацию из газет.
 Просидев в "Наяде" ещё с полчаса, пока монотонный гул немногочисленных посетителей не перерос в мешанину слов и эмоций до отказа забитого кафе, я расплатился, оставив официанту щедрые чаевые, и вышел. Пора было прогуляться по городу.
 Свернув с набережной на Яблоневую улицу, я сел в конку, идущую до вокзала. Конечно, я мог отправиться туда напрямую, а не делать крюк объезжая полгорода, но было слишком рано, не все из моих осведомителей, если их так можно назвать, проснулись.
 Здание вокзала издалека светилось яркими звёздами новых электрических ламп. Выстроенное по другую сторону Терновки, оно щедро высвечивало чёрную поверхность воды серебряными бликами. Специально, чтобы полюбоваться на это, я остановился на широком мосту, соединяющем площадь, что растянулась между вокзалом и рекой и улицу Вокзальную, напрямую идущую через новые районы к старой части города.
 То, что я тогда почувствовал, не ездит по железной дороге. Но оставался вариант, что это привезли в качестве багажа... К тому же инкуб мог прибыть поездом.
 Глядя на отражение света в беспокойной воде, я неспешно выкурил трубку и отправился дальше, через привокзальную площадь, в само здание.
 На платформе минут пять назад остановился паровоз, и мне пришлось пробираться туда против течения прибывших. В извечной вокзальной суете сновали туда-сюда носильщики с тележками и неустойчивыми пирамидами багажа, пассажиры, встречающие и провожающие. Я прошёл к дальнему краю платформы, туда, где за привокзальными постройками глухой стеной начинался лес, и, наполовину уйдя в темноту, приказал:
 - Мотыль, живо сюда!
 Но ни через секунду, ни через пару минут никто не объявился.
 Ну, хорошо, мелкий обглодыш! Я тебя предупреждал в прошлый раз...
 Опустив пальцы в самую глубокую тень, что нашлась поблизости, я закрыл глаза, сосредоточился на ощущениях. Тени ластились к ногам, только лишь не мурчали, подобно кошкам, от удовольствия. А за этим морем спокойствия, в суете света, маячил неясный силуэт - мелкий, оборванный и смердящий так, что хотелось отдёрнуть руку и хорошенько вымыть её с мылом. Но напомнить, кто есть кто, было нужно.
 Я дотянулся до смазанного воняющего контура, запутал одну его ногу в паутине теней, что в изобилии сейчас метались по перрону, и, затянув, резко дёрнул получившийся аркан. На сей раз Мотыль себя ждать не заставил. Поскуливая и дрожа от страха, тварюшка шлёпнулась к моим ногам.
 - А ты и вправду стал трупоедом... - я брезгливо отступил назад, спешно вытаскивая из кармана платок и поднося к лицу. Мотыль и при последней нашей встрече выглядел и пах словно кучка помоев, но сейчас это была мусорная куча с полежавшим там на жаре трупом. Как, интересно, он до сих пор притворяется человеческим ребёнком, просящим на вокзале мелочь?.. Ну, допустим людям можно отвести не только зрение, но и нюх, но здесь, за рельсами, среди складов и ангаров, наверняка бегает не одна стая собак, а уж они-то мертвечину хоть как, да почувствуют.
 - Бо-о-ольно! Развяжиии... - загнусавил Мотыль, потирая скрытую в темноте лодыжку.
 - И как давно? - спросил я, не обращая внимания на стенания начинающего трупоеда.
 Мотыль захныкал, причитая:
 - Вам, господам, хорошо-о, у вас и жратвы-ы на вы-ыбор, и со-олнце не стра-ашно... А я не слы-ышал, а меня-я сразу за-а-нагу-уу...
 Я вздохнул, щелчком пальцев снимая путы.
 - Ага, ага. Спасибочки! - Мотыль закивал облезлой башкой, больше похожей на череп собаки, за который уже принялись черви. - А интересно вам, да? А вот никак - неча тут больше жрать!
 - Сколько наших приезжали в город этой дорогой с начала лета?
 - Хых!.. - Мотыль хлюпнул, кажется, не только носом, но и всей нижней частью морды, выставил перед собой костлявую лапищу и усердно принялся считать. - Это. Ну, вампир какой-то был. Покрутился тута, газетки полистал, и дальше поехал. Парочка двуликих ещё. Труп в лес выкинули, прям из паровоза. Знатный такой трупец! Шея перерезана. - Мотыль мечтательно прикрыл слезящиеся глазки. - Недели две мы его подержали, до кондиции довели, долго...
 Трупоед осёкся, почувствовав мой взгляд.
 - Так всё! - закончил он. - Кто сюда особливо-то суётся?
 - А не было ли чего странного за прошедший месяц?
 Мотыль задумался, затем глазки его нехорошо блеснули красным.
 - Вы ж господин, тута вроде как закон и порядок среди нас? А Карга, из-под Старого моста, людей жрёт живьём. Живьём жрёт! - повторил Мотыль, не заметив с моей стороны никакой реакции. - Им скатывают под мост, а они жрут!!! - уже с обидой в голосе выкрикнул он. - Те ещё шевелятся, а они, где осталось, объедают!
 - Как это понимать? - я поднял бровь. - Живых, но уже частично объеденных??
 - Ага, - услужливо объяснил Мотыль. - Они шевелятся ещё. Непорядок ведь так - живых жрать! Разве ж не странно? А Карга всю дохлятинку к себе прибрала, даже ни одной дохлой крыски с Низины не доплывает! А они ещё и живых!!!
 - Ты сам это видел?
 - Дак, это, - Мотыль вновь хлюпнул мордой. - А вы, господин, кажись, заинтересовались этим? - чуть посверкивающие красным глазки уставились на меня, а выражение морды (если на этом может быть хоть какое-то выражение), стало хитрым. Неужели решил, что я буду покупать у него информацию? - Я много чего видел-то, а чё мене с того? Так и сижу тут, нежрамши! Чё мне с того будет-то, если расскажу?
 Я повёл бровью. Ну и наглец!
 - Ты, Мотыль, жив останешься, - честно ответил я.
 Трупоед боязливо сжался, заметив, что темнота вокруг него стала сгущаться, и заскулил, вертя башкой.
 - Так что, ты сам это видел? - повторил я вопрос.
 Мотыль закивал, быстро и с омерзительными чвакающими звуками в районе хребта.
 - Кто под мост скатывает, видел?
 - Господин какой-то один раз приходил, - быстро проговорил Мотыль. - Из высоких, тёмный, за личиной что - не видать.
 - Хм. Когда это было?
 - А давеча, на прошлой неделе, - Мотыль заметил, что тени перестали сползаться к нему, и вроде как осмелел. - Соперник ваш поди-ка! - язвительно добавил он.
 - Может и так, - задумчиво проговорил я. - Только он, в отличие от меня, тобой не побрезгует... Пшёл отсюда!
 Мотыль исчез, а я резко взлетел вверх, в поток ветра и темноты. Подальше от этой мерзости! Зависнув высоко над землёй, я долго и с наслаждением вдыхал холодный, свежий воздух. Правда, ощущение, что трупный запашок всё ещё рядом, так и осталось.
 Небо затянуло рваным одеялом облаков, и сквозь прорехи в нём тускло светились звёзды. Ведомый не зрением, хоть и виделось мне это крохотным огоньком, а скорее уж чутьём, я пролетел мимо чердачной комнатушки Глэдис в Низине, но и не стал поворачивать назад, в сторону рабочих районов, где у ведьмы было второе, вполне приемлемое, жильё. Туда, где находилась сейчас Глэдис, не вело ни единой дороги. Лес, выгоревший дочиста двести с лишним лет назад, не любил гостей, и, хоть вся мелкая нежить оттуда сгинула и так и не возвратилась, память самого Дунбара, возможно, его дух, остались на месте. Даже тот его участок, что вплотную подходил к противоположному от Гатри берегу Терновки, оставался тёмен и неприятен. Видимо, оттого в приречной части Низины селилась всякая погань.
 Внизу, в проблеске тусклого звёздного света, показалось непроглядно-чёрное пятно так и не принявшей траву земли. Закопчённые и не отмытые за столько лет дождями каменные столбы с каждым годом всё глубже зарывались в невысокий холм и виднелись только неясными контурами.
 В этом древнем, забытом и людьми и богами капище я и увидел Глэдис. Женщина лежала, распластавшись на земле, зрачок разползся на всю радужку, не отражая ничего, словно глаза смотрели в матовое чёрное зеркало. В густой темноте дунбарского леса светлые волосы казались нарисованными небрежными, смазанными движениями кисти.
 Глэдис ощущалась где-то далеко во времени. Там не было ещё христианства и два людских племени, что облюбовали это место для сражения, поглядывали на небо - над полем будущей битвы кружил одинокий ворон. И обоим вождям казалось, что это добрый знак для них и худой для противника. Глэдис кружила вместе с вороном, после стала веткой высокого дерева, на которую опустилась птица. Оттуда тоже был хороший обзор.
 - Изучаешь историю? - усмехнулся ворон. - Похвально.
 Женщина сдавленно вскрикнула и резко села, выходя из транса. Приложив дрожащую руку к груди, она несколько секунд слепо вглядывалась в темноту, после же, наконец-то разглядев меня, разразилась такой бранью, что любой сквернослов и богохульник удавился бы от зависти. Когда поток слов иссяк, я протянул ей руку, чтобы помочь подняться, но Глэдис лишь гневно оттолкнула её.
 - Ты! - выдохнула она, подводя итог всему вышесказанному. - Ты самый мерзкий гад из всех наивозможных!!!
 - Не стал бы отрицать, - ухмыльнулся я. - Но, боюсь, многие могут обидеться.
 Я всё-таки помог ей подняться.
 - Что ты тут делала?
 - Исполняла обряд возрождения плодородия! - фыркнула ведьма, отряхивая с одежды крупинки земли и древесную труху.
 - В одиночку?! Хотелось бы знать, а каким образом? - поинтересовался я сверху.
 - Подручными средствами!.. - она встала посреди поляны, уперев руки в бока. - Что ещё спросишь?! Подробности этого обряда?! - в фиалковых глазах проскальзывали злобные сполохи.
 Я завис над самой землёй, так и не решаясь коснуться проклятого места. Глэдис же, в силу преобладания людской крови, не чувствовала тёмного дыхания мертвой земли в каменном круге.
 - Много ли интересного происходит по ночам в славном городке Гатри? - парить над могильником было неприятно. В круге искали спасения от огня не звери, которым так или иначе предначертано уйти в свой срок, но духи - существа, чья насильственная смерть не вымывается ничем. Судя по тяжёлым грезам, спасения они не обрели.
 Она фыркнула, делая вид, что забыла о моей выходке.
 - Раз уж ты здесь, и не собираешься помогать в этом обряде, так хоть проводи домой. Там и поговорим.
 Подхватив даже не пискнувшую от неожиданности ведьму на руки, я взлетел прочь от мёртвого круга, чуть выше тёмного моря колышущегося и шепчущего леса. Укрытые мороком, мы скользнули над чёрными водами Терновки и опустились в гулкое полотно тумана, вновь ползущее по приречным улочкам.
 Нехотя отпустив мою похолодевшую руку, женщина оглянулась по сторонам, прислушалась. Капли воды срывались откуда-то сверху, мягко ударялись о землю, шорохи, дальние голоса, скрип ставен на соседней улице. Не слишком ли тихо для Низины?.. Так же было и в прошлый раз, но я не придал этому значения.
 - Идём! - она уверенно шагнула в пропахший этим берегом Терновки туман.
 Только пробравшись на чердак по старой, скрипящей даже под моими невесомыми шагами, лестнице и поставив зажжённую лампу так, чтобы вся комнатка была освещена, Глэдис забралась с ногами на кровать и обратилась ко мне:
 - Даниэл, что здесь бродит по ночам?
 - Много чего, - как обычно, устраиваясь на подоконнике, ответил я. - Расскажи, для начала, что у нас интересного в городе?
 - Хорошо, - согласилась она. - Помнишь, я говорила про Чокнутого Лиса?
 Я кивнул - такое вообще не забывается.
 - Его уже два дня никто не видел. А перед тем, как исчезнуть, - Глэдис внимательно всматривалась в моё лицо, словно пыталась заглянуть под морок, - он рассказывал своим блохастым собратьям, что очередной демон пытался "искусить" его, но, потерпев поражение, скрылся на улицах Низины.
 Я лишь вопросительно приподнял бровь, ожидая продолжения.
 - Демона он, на этот раз, описал достаточно подробно: высокий, худой, волосы длинные, чёрные с проседью, лет сорока на вид, глаза отсвечивают болотными гнилушками, в профиль - горбоносый, на правой руке серебряное кольцо с зелёным камнем...
 Взгляд Глэдис скользнул по моим пальцам, сцепленным в замок на колене. На безымянном поблёскивал золотистыми искрами вплетённый в полоски серебра зелёный авантюрин.
 - И? - вздохнул я, нарушая затянувшуюся паузу.
 - Это был ты? Не так ли?
 - Ты не о том рассказываешь.
 - Может быть, и не о том, - ведьма так и не отрывала взгляд от моих рук. - Только вот кое-кто из Низины уже болтает, что ты прихлопнул этого блаженного, когда он случайно увидел, как ты творишь здесь тёмные делишки. И ещё до того пропало несколько нищих, и после...
 - Уж не намекаешь ли ты, - уголок губ дёрнулся в усмешке, - что я пристрастился ужинать всякой низинной поганью? Невысокого ж ты обо мне мнения, Глэдис... Трупов, как понимаю, ещё не находили?
 - Нет, не находили, - ведьма покачала головой. - Пропадают не только нищие, неделю назад, неизвестно куда подевались две девки, что работали у мамаши Глории. Один пятилетний мальчонка с Коромысельной, а это почти у Монастырской площади. Я так думаю, много кто ещё, о ком вспомнить некому...
 - Та девушка, что просилась к тебе в ученицы? Больше ты её не видела?
 Глэдис передёрнула плечами.
 - Может, тебе стоит поискать её в Кошачьем проулке? Хотя, с такой мордашкой она уже нашла себе постоянного богатого клиента.
 - С чего бы такая неприязнь? - я приподнял бровь. Не верилось, что тут может быть замешано чувство зависти к привлекательной внешности, или к ведьмовской силе.
 - Просто, она мне не приглянулась. Называй как хочешь! Бабской стервозностью или чутьём!
 - Что ж, ладно. Ты сказала, кое-кто начал распускать слухи про меня? Кто?
 - Тоже прихлопнешь их? - поинтересовалась Глэдис.
 - Женщина, знай меру, - я поднял на неё взгляд прищуренных глаз. - Иногда полезно прикусить свой язык, чтобы никто случайно не наступил на него.
 Ведьма лишь фыркнула. Инстинкт самосохранения работал у неё превосходно и то, что многое сказанное в мой адрес сойдёт ей с рук, Глэдис прекрасно знала.
 - Скобарь, один из блохастых дружков Лиса, такой же чокнутый, Лоуренс - полукровка из сидов, третьесортный колдунишка, что вечно околачивается у Рона в "Золотом Усе", а там сам знаешь - благодатная почва для сплетен и слухов.
 - И что думают по этому поводу остальные полуночные посетители?
 - Откуда мне знать? Я там не засиживаюсь, лучше спроси у Рыжего сам. Да и что тебе станется от этих слухов? Разве что бояться будут больше. Так что там бродит, а, Даниэл?
 Я задумался. Трупы... Куча трупов... И никто эту кучу пока не обнаружил, так как все они, похоже, свалены под Старый мост. То ещё место - добраться до него сложно, да и никто, в здравом уме, по своей воле, туда не полезет. Убийца уж точно не инкуб. Этим можно не прятать свои жертвы - любой врач определит наступление смерти от вполне естественных причин - слабое сердце, или ещё что-то не привлекающее лишнего внимания. Да и на кой ему сдались эти нищие? Я, на его месте, попросту побрезговал бы. Получается тот, второй, кем бы он ни был. Хотя Мотыль говорил, что трупы под мост, хотя бы один раз, скидывал кто-то из старших родов. Прибирал за своим подопечным?
 Приехать в маленький город, где почти все друг друга знают и так нагадить?.. Я покачал головой.
 - Не знаю пока, что именно там бродит, но тебе лучше быть осторожнее по ночам.
 - Я это уже поняла, - женщина разглядывала меня, как показалось, со странным любопытством, словно некие детали бросились ей в глаза только сейчас. - А знаешь, Даниэл, кто бы там, что не творил, думать сейчас будут на тебя... И Лис про тебя болтал и других ночных, которых можно было бы заподозрить, я что-то в Гатри не припомню.
 - Да уж... - я дёрнул уголком губ в невесёлой усмешке. - Можно подумать, что кто-то хочет выжить меня из города, дабы самому занять это место. Но Гатри, мягко говоря, не самый лакомый кусочек.
 - А о такой простой вещи, как месть, ты не задумывался?
 - Не подходит, - я покачал головой. Прошло достаточно времени, чтобы в этом мире не осталось никого, кто захотел бы расквитаться за дела прошлого, в настоящем врагов у меня не было.
 - Есть у меня ещё кое-что любопытное, - Глэдис прищурила фиалковые глаза. - Ночью, третьего числа, по речке поднялся кто-то в светлом, на белой лошади. Покрутился в городе и до рассвета ещё, так же речкой, ушёл обратно. Да и у Рона, знаю, конечно, что источник ненадёжный, один похмельный оборотень болтал, что видел бледное привидение на козлином скелете, что кралось по улицам.
 - Трудно же ему, наверно, пришлось - тёмной ночью на фоне тёмных стен... - я хмыкнул под нос, представив себе эльфа, крадущегося по ночным улицам на козлином скелете. Так вот и рождаются представления о моровых поветриях. К трупам под мостом это не имело никакого отношения. - В той церквушке ты ещё раз была?
 - Да, - кивнула Глэдис. На лице ведьмы на секунду промелькнуло выражение, пожалуй, даже не прошедшего испуга, а развеянного предубеждения. - Там пусто. Камни молчат, люди тоже... Там уже давно хотели делать ремонт, собирали деньги с прихожан. А светлый на лошади тебя, значит, не заинтересовал?..
 - Не сейчас, пожалуй. Сейчас мне больше интересно, что могло выползти из-под провалившейся крипты?
 Ведьма посмотрела мне в глаза с задумчивым прищуром, но лишь покачала головой.
 - И что же?
 - Хотел бы я знать! - честно ответил я. Похоже, сон Глэдис, где я смотрел на церковь Святого Патрика с крыши соседнего дома, собрался из предчувствий и страхов, а вовсе не из виденной не так давно реальности. - Та девушка, Марлен, что она говорила о покровителе, которого грозилась разбудить?
 Глэдис фыркнула.
 - Эта девка? Несла всякую чушь, что обладает тайными знаниями, как поднять неупокоенные души и отыскать среди них наставника! Да она, могу поспорить, и на картах-то гадать не умеет! Уж не хочешь ли ты сказать, что ей что-нибудь удалось?! Знаю, ты и сам магией балуешься, думаешь я не почувствовала бы в ней Талант?!
 - От бездарности, Глэдис, проблем бывает ещё больше... - я тяжело вздохнул. Ещё и этот непонятный эльф! Надеюсь, его заказ ограничивается только одним убийством. Не хватало ещё в городе масштабного расследования и глубокой проверки! Иначе мигом всплывут все странные исчезновения, о которых рассказала Глэдис, да и куча трупов, я так полагаю... - Что ж, ладно... - я встал, разминая затекшие ноги. - Я приду завтра. Если не получится, то через ночь. И не советую тебе лежать в каменных кругах в Дунбаре - ничего хорошего ты оттуда не вынесешь.
 Чуть склонив голову в знак прощания, я распахнул створки окна, со скрипом открыл деревянные толстые ставни и выскользнул наружу, в поток хлынувшей через подоконник влажной темноты.
 А Глэдис, похоже, подозревает меня в убийствах, или в какой-то причастности к ним... Должен быть кто-то, или что-то, что натолкнуло её на подобные мысли. Ну не ночные же байки в "Золотом Усе"?! Мы достаточно давно знакомы, чтобы она успела убедиться, что ни особой страсти, ни потребности в отнятии жизни я не испытываю. И, в любом случае, ведьма слишком спокойна при общении со мной.
 За несколько секунд я поднялся достаточно высоко, чтобы не дышать испарениями, висящими над Низиной. Желтоватый туман с запахом дешевого торфа и чада от готовящейся на кухнях снеди колыхался далеко подо мной, как вздувшееся брюхо больного морского чудовища.
 Голубой лентой из тумана через пару минут вынырнул Мраморный бульвар. Замелькали разноцветные от штор окна. Мелькнула внизу светлая лента Торгового тракта, рассекающего город надвое - пыль, не ощутимая высоко в воздухе, но ставшая уже частью самой его сущности, качалась невесомыми занавесями, пытаясь схватить за кончики пальцев. Тонкие жгуты тумана за трактом сходились в ниточки и вовсе исчезали у подножья крепостных стен. Пролетки и ландо с фонариками по бокам, как мальки с блестящей чешуёй в тёмной реке, сновали внизу. Из высоких окон театра лился красно-багровый свет, и казалось, что в этой реке истекает искрящейся кровью большая хищная рыба. Где-то там, внизу, промелькнула крыша дома, в котором располагалась моя квартира. Из высоких труб с жестяными конусами, защищающими от дождя, тянулись дымки горящего в каминах угля и дров. Копоть чёрными бабочками с рваными, сероватыми по краям пепелистыми крыльями, сновала в тёплых вихорьках, поднимаясь наверх. Орешник, сливовая смола, тонкие яблоневые поленья, берёзовая, отдающая дёгтем, легко вспыхивающая кора...
 Огни широких оживлённых улиц остались позади. Тёмной змеёй уходила вдаль улица Последняя.
 Выцветшие сейчас камни рыжевато-красной днём кладки зашипели под каблуками мелкими песчинками, когда я опустился на стену рядом со Скорбными Воротами. Густая тень от сторожевой башни надежно скрывала от чьего бы то ни было взгляда.
 - Феска, - позвал я в темноту. На сей раз ночной фэйри не спешил появляться. Ветер, внезапно поднявшийся где-то внутри крепостных стен, тронул спину холодной лапой, заставил передёрнуться и обхватить плечи руками. Я запрыгнул на зубец над бойницей, балансируя над гладкой пропастью стены. Ожидая Феску, вгляделся в сонное спокойствие, царящее внизу, на Тихой улице. Названия этой части города словно были призваны напоминать людям о неизбежности смерти... Выезжая из Скорбных Ворот погребальные процессии, обрамлённые живыми огненными ручейками факельщиков в сопровождении плача друзей и родни, шли в темноту. По улице Последней, вниз с холма, за крепкие стены, где царствует хаос и неизведанное, шли они на старый погост за Тёмной речкой. За текучую воду, отделяющую в полночные часы два мира, под тёмные голые ветви кряжистых деревьев, из-под которых доносились шорохи и глядели жёлтые круглые глаза...
 - Феска?.. - из темноты, медленно густея и набираясь цвета, соткалась красная шапка фэйри.
 - Доброй Ночи, вы пришли несколько раньше, чем мы ожидали, синьор Shade. Но мне уже есть что вам рассказать. В середине месяца, когда по ночам не спит остролист, что-то напало на университетского библиотекаря. Старичок любил гулять у фонтанов и в самых тихих и забытых уголках Старого города, справедливо полагая, что взять с него нечего.
 - Кроме жизни, - задумчиво проговорил я. Фэйри замолк, с костяным стуком поглаживая лапки друг о друга. - Продолжай.
 - Всё, что от него осталось, нашли у самой стены между Монетным двором и западной из башен при Утренних воротах. Что-то зализано, что-то распотрошено - и неясно, всё ли оно съело, или что-то прихватило с собой. В Старом городе, с неделю, было неспокойно, и многие спрятались, но после Огненная поднялась ближе к поверхности и всё снова стихло.
 А недавно пропала девушка, человек, и не из последних. Каталась здесь, у фонтанов, а потом выехала - с кучером, тоже через Утренние ворота. Кучер ничего не помнит - полицейские пьяным в Низине нашли. Девушка, до полевых и тех, кто под водяным в овраге живет, доехала уже мёртвой. Они видели из-за снопов, как фермеры нашли коляску - стояла в кустах - лошади поводьями запутались. Сами к ней не подошли - страшно, и пахнет.
 Потом я с низинными говорил, - на мохнатом личике отразилось неприкрытое отвращение. - Сказали, что у них общим счётом девятнадцать нищих пропало, и один мелкий воришка - ребёнок. Что-то там ходит - они сами боятся - вылазят только пожрать. Под старый низинный мост кто-то повадился трупы скидывать... - маленькие лапки переступили по камням. - Кто видел, говорят, что скидывает кто-то из своих. Из Ночной Ветви. И больше про него не рассказывают - боятся, или не знают. Запах там, синьор... думал, наизнанку вывернусь. Если найдут, да ещё так много... Может и для нас что плохое выйти. Домовые в городе за стенами все в камины забились - не хотят говорить. Из лесу никто не шёл такой, чтобы на них подумать можно - оборотень один молодой, да лесовичок к речке выбрел. Но они как пришли, так ушли - сами пугливые, а это бегает... и везде бегает - даже за крепостной стеной. - Феска с хрустом распрямил пальцы на лапке, взмахом показывая в сторону Низины. - Но там и вовсе страх, как горох под лапами - идти и больно, и тяжело.
 - Та-ак... - я надолго задумался. Феска, которому ветер ерошил шёрстку на животике, переминался с лапки на лапку, зябко поджимая пальчики и обвивая хвостиком коленки.
 Выходит, что началось всё около двух недель назад. Как раз, когда обвалился пол в церкви... Вонючая погань вполне могла быть заключена туда каким-нибудь человеческим обрядом, специально ли, или случайно - не важно. Но этот тип из нашей Ветви! Какого чёрта он творит?! Даже если его цель подставить меня, то ничего, кроме неприятностей на свою голову, он не добьётся - город не так уж велик, чтобы столько убийств остались незамеченными. Начнись здесь расследование, людское, а уж тем более наше - мало ему не покажется. И страх, рассыпанный по Низине... Страх, который почувствовал Феска, а я даже не сразу обратил внимание, что там всё как-то притихло ночью. Что нужно было сделать, чтобы не одну, и даже не десяток улиц опутать страхом?! После Исхода все мы настолько изменились, что способности, свойственные прежде только одному роду, перекочевали в другие, продолжая меняться вместе с носителями, подстраиваясь под новый Мир. Так что это может быть делом рук как менее разумной твари, так и... относительно более разумной.
 - Трупы кто-нибудь видел?
 - Старичка мы убрали сразу, как стуканцы сказали, прикопали в садах за Кувшинковым озером. Хороший был, тихий. А тут камни - тяжело. Его видели только наши, из холмовых. Девушку на полях нашли - но она целая была, а запаха люди не чуют. Низинных, под мостом, видел один - молодой стихоплёт в берете. Но пьяный был - решил, что померещилось.
 - Хорошо бы поставить кого-нибудь к мосту, чтобы сразу, как тот ночной появится, сообщили мне. Что скажешь, Феска? Найдутся смельчаки не из брезгливых? Да и та погань, наверняка, днём отсыпается где-то в Грязной Низине.
 - Синьор... - Феска замялся, перебирая волоски на пушистой кисточке хвоста. - Не получится так. Да и вам бы туда самому сходить - не дело, чтоб из-под моста трупы торчали, а с вами Карга поразговорчивее будет.
 Я лишь тяжело вздохнул, представляя визит под дважды уже упомянутый Старый мост. Впрочем, Грязная Низина никогда не принадлежала к территории Фески. И если в Низину он своих подопечных отправит, то дальше - нет. Разговаривать же с трупоедами, живущими под мостом, смысла не было - разума у них осталось, хорошо ещё если с десятую часть от того же Мотыля. Проще припугнуть, чтобы сидели тихо. А ещё лучше, под шумок, и вовсе избавить город от этих падальщиков.
 - Да, - я задумчиво обвёл взглядом панораму ночного Гатри. Грязная Низина угадывалась тёмным пятном за озерцами и тонкими струйками света, что поднимались над уходящими вниз улицами. - Туда я сегодня загляну. Но если я всё-таки ошибаюсь, и та тварь залегает на день где-то в окрестностях города...
 - Я приказал, чтоб смотрели внимательней, и в темноте, и при солнечном свете, - кивнул Феска. - И если кто приметит того, другого ночного, мы сообщим вам.
 Я чуть склонил голову.
 - Благодарю за информацию и поиски.
 - Если что будет нужно такое же, обращайтесь, синьор Shade, - фэйри церемонно поклонился, взмахнув хвостиком, блеснули янтарные глаза.
 - Доброй Ночи, - кивнул я, и, шагнув мимо Фески, вновь сорвался с камней в ночную темноту воздуха.
 Низинный желтовато-белёсый туман довольно разошелся в стороны, когда я замер над грязной, покрытой смердящей смесью из нечистот и мусора, мостовой. Бродячие собаки, что всегда околачиваются возле ночлежек и полуоткрытых дверей, из-за которых сочится кухонный чад, либо решили, что сегодня не их ночь, и дружно ушли на другие улицы, либо кто-то их пугнул. Ни кошачьего мява, ни голубей под крышами - живность затихла, забилась в укромные уголочки. Одни только крысы деловито сновали у мусорных куч.
 Нищие забрали ветхие подстилки и непонятные ящики и узелки - так уходят со своих мест погорельцы, прихватив всё, что ещё есть смысл уносить. Не отдавалось дробное эхо шагов по склизким камням, не буянили в узких улочках забулдыги. Где-то недалеко одиноко процокали копыта впряженной в кэб или пролетку лошади. Наверняка не местный, не знающий, и потому едущий без опаски по улицам, откуда ушли даже побирушки. Пожалуй, и сам я, не сообщи Феска и Глэдис своих наблюдений и мыслей, оставался бы так же беспечен до той поры, пока не попалась бы в руки газета. Из тех, что привлекают внимание кричащими заголовками вроде: "Ведьмин шабаш в Низине - ужасное убийство под покровом ночи", или "Джек Потрошитель не мёртв, и он среди нас!!!" и ещё что-нибудь истеричное в том же духе.
 Миновав Топлый проулок, наполненный запахом прокисшего пива и гнилой капусты, я опустился на осклизлые, жалобно скрипнувшие даже под моим весом доски старого моста. Тут было тихо и темно - редкие огоньки последних бараков остались далеко за спиной. Среди всех запахов, которыми всегда благоухал тяжёлый, желтоватый туман этой части Низины, ярко и омерзительно солировал один - запах смерти. Я вспомнил слова Фески о том, что его чуть не вывернуло наизнанку. Из-под моста тащило смесью давленых лежалых потрохов, тухлой речной рыбы, трупным густым сладковатым запахом, тяжелой кровяной, загустевшей смесью и резким, едким запахом рвоты... Вонь грязи, которая копится на телах бездомных нищих ещё при жизни, сейчас, смешанная с внутренностями из разорванных животов и содержимым лопнувших кишок, была невыносима.
 Спешно прижав к лицу платок, я перегнулся через перильца, сдерживая рвотные позывы, стараясь не касаться гнилого дерева, и поглядел вниз. Из прибрежного мха и какой-то блеклой зелени таращилось выклеванными глазницами лицо. От провалов на месте глаз потёками расходились влажно блестящие дорожки крови и прозрачной слизи, в глубине одной глазницы белели уже копошащиеся в плоти черви. Раскрытый в крике ужаса рот с выбитыми зубами был разорван, и нижняя челюсть висела на пучке связок, открывая взгляду ребристую трубку вытянутой из гортани трахеи. Лохмотья одежды висели на вывернутой из сустава руке - другую отгрызли у ключицы, и клочья размозжённой плоти торчали с расколотых костей. Грудину вырвали вместе с рёбрами, и ошмётки мышц и тёмные зернистые сгустки шли до самого...
 Я отшатнулся прочь. Смотреть на это и дальше у меня не было сил. Обонять тем более. Торопливо прочертив старые руны над гладью речушки, я отстраненно наблюдал, как сперва поднимается, а потом медленно, вздыхая, отступает вода. Водоросли, мусор, речная муть и поднятый со дна мелкий песок укрыли всё непотребство.
 - И если хоть один из вас, гниды, - негромко проговорил я, - только подумает о том, чтобы это раскопать - сожгу.
 Ни один трупоед так, на своё счастье, и не показался.
 Резко повернувшись на каблуках, я поспешил уйти из поганого места. К великому сожалению, сил, чтобы лететь, у меня уже не осталось, да и растворяться в темноте среди подобной мерзости было противно. Руки мелко дрожали, а на плечи медленно опускались пудовые гири усталости... Первый признак, предупреждение. Можно перебороть это чувство, но... Нет уж! мне и прошлого раза хватило с лихвой! Слишком внезапно оно подкатывает - об этом-то я и забыл.
 Быстрым шагом проходя по Пьяной улице, я старался не споткнуться о недогрызенное яблоко или кучу тряпья. Дробное эхо одиноких шагов отражалось от стен, увязая в густом месиве запахов жидкого тумана. Каблуки ботинок иногда проваливались во что-то. Во что - я старался не думать.
 Свернув в проулок Мирный я ускорил шаги, переходя на бег, чтобы выбраться из Низины скорее. Перестав глядеть по сторонам, сосредоточившись на том, как бы не подскользнуться на влажных камнях, я влетел во что-то мягкое.
 - А ну, давай кошелёк! Живо! - радостно дыхнула луком и застарелой табачной вонью широкая, заросшая жёсткими чёрными волосами рожа. В опасной близости от живота чувствовался холод металла. Ни слова не говоря, я перехватил человека за запястье одной рукой, другой же вцепился в плечо. За один удар сердца, обездвижив горе-грабителя, прижал его к стене - рыбкой блеснул выпавший перочинный нож. - Э..? - рожа была донельзя удивленной.
 Я перехватил его за шею и с размаху приложил затылком о стену. Тяжёлое тело медленно осело на дорогу, глаза закатились, открывая желтоватые белки.
 Постояв несколько секунд, я все-таки, со вздохом обречённости, склонился над телом, беря за кисть вывихнутой руки. Закатав рукав до запястья, поморщился, и закатал выше. Вытащив платок, протер сгиб локтя с внутренней стороны и присел на корточки. Если б писатели новомодных романов ужасов видели сейчас моё лицо, они бы решили, что питие крови доставляет нам неимоверные мучения, и не столько душевного характера... Отвернувшись в сторону, я сделал глубокий вдох, и лишь после этого приступил к делу. Когда всё закончилось, сплюнул на мостовую и, с невыразимым облегчением, вытер губы платком, тут же вышвырнутым прочь. С мстительным чувством мелкого пакостника, оттерев о горе-грабителя ботинки, я неверной походкой продолжил путь, мечтая о той минуте, когда смогу взмыть в воздух.
 Опустившись на липовую аллею в маленьком скверике, я всё ещё чувствовал, что меня слегка поводит из стороны в сторону. Всё-таки зря я это сделал, мог бы и подождать, поискать кого-нибудь более приемлемого.
 До особняка Стоунов оставалось пройти только этот сквер: маленькие клумбы с фигурно высаженными бархатцами и настурциями и несколько скамеек, бледнеющих в темноте деревянными, не успевшими ещё потемнеть рёбрами.
 Где-то совсем рядом надрывно завыла собака. Ей ответили со стороны Низины, по цепочке уходя к реке, и вплетая в разрастающийся хор жалобные голоса. Я непроизвольно поморщился от звука. Слышалось в нём некая обречённость и страх.
 Спешно миновав пустынную аллейку, я нырнул в темноту каменной ограды, прошёлся вдоль неё до дверцы, ведущей во владения Стоунов. На душе было неспокойно. Конечно, Арктур принадлежал к тому небольшому числу людей, что могут защитить своё семейство от злоумышленников не только людского рода, но ведь никто из нас не всесилен...
 Осторожно тронув пальцами ряд крохотных колокольчиков под оплетенной каприфолью наддверной аркой, я перелетел через стену в сопровождении тихого звона.
 Окна хранили сонную темноту за шторами и занавесками, а из обитателей бодрствовала только кошка. Слава Богиням, всё здесь было спокойно!
 Скрытый тенями, я обошёл дом, выглядывая новые ловушки, ниточки, обереги. С прошлого раза почти ничего не прибавилось. Над дверью чёрного входа пряталось нечто, весьма знакомое по ощущениям. Воздух ещё на подходе к крыльцу начал едва слышно позванивать, поймав затихающее эхо колокольчиков, а кончики пальцев обволокло холодком. Повторяешься, друг мой. Я улыбнулся, осторожно касаясь наддверного фонаря. Такое уже точно было. Но что именно? За семь с лишним лет нашего дурацкого негласного пари чего я только не находил на территории дома и его окрестностей! И чем больше проходило времени, тем больше всё это обретало характер шутки вместо первоначального сомнительного эксперимента. Хотя, к некоторым оберёгам, я по-прежнему ни за что не стал бы прикасаться без крайней на то надобности.
 Я усмехнулся, вспомнив с какой нелепицы всё началось. Как Арктур, где-то полгода спустя после нашего знакомства, обнаружил в одной из книг моей библиотеки старые мои паспорта, вложенные между страниц вместо закладок. Не знаю, насколько далеко ему удалось раскопать задокументированную историю моей жизни, но странного он там должен был найти в избытке. Правда, выводы, которые вроде как напрашивались сами собой, перевернул с ног на голову. Как он потом признался, с месяц, абсолютно серьёзно, он считал меня русским шпионом, своим, так сказать, коллегой, а все странности списывал на владение техникой гипноза. После же и вовсе не знал, что думать. А я ведь тогда балансировал на грани дозволенного! Разве что прямо не говорил о не принадлежности к роду людскому. И лишь несколько лет спустя, вернувшись из очередной "поездки на благо Англии", Арктур задал мне достаточно прямой вопрос: чем может грозить его семейству дружба с таким, как я, и что я, собственно говоря, такое. Не знаю, свидетелем и участником чего он тогда стал (сколько бы я ни спрашивал, Арктур всегда уходил от ответа), но за небольшой срок он сильно изменился. И не только внешне. Тёмно-каштановая, густая шевелюра отблескивала серебром седины, под щегольским костюмчиком скрывались бинты и подживающие раны, и чувствовался он на много лет старше. А уж сколько на нём ощущалось лунного металла... К тому же, Арктур хоть и казался спокойным, на самом деле нервничал, не зная, как я после мог себя повести.
 На вопрос я ответил столь же прямо, честно, но, не вдаваясь особо в подробности. Больше этой темы напрямую мы не касались. А вот косвенно...
 Уже через неделю после того разговора, приглашённый к Стоунам на ужин, я с подозрительной улыбкой перешагивал порог их дома - подошвы ног явственно и очень нехорошо покалывало. Просто, шутки ради, я спросил у Арктура, какое из блюд приправлено святой водой, и получил ответ, озадачивший меня до крайности. Точнее, Арктур спросил:
 - А не сможешь ли ты сам определить? - и, через паузу, - или это может нанести тебе вред?
 Вот интересно, если бы могло, и я не почувствовал бы и не спросил?.. Хотя, маловероятно, что он поступил бы со мной подобным образом.
 Обходя дом, чтобы выйти на Мраморный бульвар, я оглянулся на окна второго этажа, за которыми располагалась спальня Стоунов. Свет там так и не зажёгся, а тревожить друзей в столь поздний час не хотелось. Поговорим завтра, после собрания.
 Прогуляться ещё раз, до церкви Святого Патрика, я решил пешком. Что бы там ни было, возможно, ночью у меня получится подобраться ближе.
 Остановившись чуть дальше улицы, где в прошлый раз с меня содрали морок, я позвал самые глубокие, непроглядные тени. Тусклый свет фонарей на ближайшем перекрёстке померк, заволокло тёмным маревом звёзды и отсветы огней на соседних улицах. Поднимаясь в уже ощутимом сумраке, я протянул к церкви тонкие паутинки крыла, готовый в любую секунду свернуть их и отпрянуть глубоко во Тьму Изначальную.
 Осторожно ощупав темноту вокруг стен, я коснулся самих камней, но ничего не почувствовал. Прохлада, мох, пыль, следы оставленные ветром, дождём и птицами... Словно то, что таилось здесь прежде, уползло глубоко внутрь, или вовсе развеялось. За камнем и витражами окон остался только недавний след от огня, но паники и боли - извечных спутников пожара - не было.
 Так и оставаясь частью темноты, я подлетел ещё ближе. То, что в прошлый раз сорвало личину, сейчас не проявляло ко мне ни малейшего интереса, да и вообще не показывалось.
 Пусто. Лишь глубоко под фундаментом едва заметно шевельнулось нечто неприятное, старое как уснувшая память. Но может быть, это только показалось...
 Вылившись из теней, я ещё немного побродил по соседним улицам. Происходящее и раньше не нравилось, теперь же начинало бесить. Видимо, придётся заняться всем более серьёзно... Но не сегодня. На сегодня с меня уже достаточно.
 Несколько листьев взметнулись вослед, когда я поднялся над плавными линиями голубых газовых фонарей и уже во второй раз направился в сторону холма.


СУББОТА 5 АВГУСТА


 Яркая Луна светила мне в спину, выводя угольно чёрную тень на поросших травой и мхом камнях. Ветер нёс запах мокрого дерева и сладкий, дурманящий, аромат незнакомых цветов. Я шагнул из теней на тропинку, выложенную крупной плоской галькой. Круги этой гальки, закручиваясь в спираль, шли к верхушке холма, озаряемой огненными всполохами. Там пели и танцевали во славу других богов. Сквозь прорехи в живой стене из терновника и боярышника вырывались лучики тёплого света.
 Поднимаясь по крутому склону, я не смотрел под ноги, босыми ступнями нащупывая уже выпустившие тепло дня камни. Крылья рваными полотнищами теней расползались в траве, цепляясь за неё и оседая пятнами черноты. Ветер поменял направление, и теперь голоса, музыка и запах смолы от горящего костра накатывали незримыми волнами.
 Никто из них не почувствовал моего приближения. Обходя преграждающие путь кусты, непроходимым колючим заслоном разросшиеся по кругу, я заглядывал сквозь сплетения ветвей: плоская верхушка с углублением в середине, в котором танцевал огонь и пляшущие вокруг него в лёгких светлых, едва скрывающих тела, одеждах. Движение рук, мягкое, плавное, изгиб тел, почти змеиный, невозможный. Светлые волосы струятся по ветру, золотистыми и бронзовыми прядями опускаются на загорелые плечи. Камышовые флейты, невесомый серебряный смех... Я остановился в узком проёме единственного входа на вершину холма, шагнул внутрь, гася бессильный огонь чернотой ночи и холодными бликами лунного света. Флейты смолкли, осыпался звёздными блёстками смех. За спиной сошлись в единую стену ветви кустов. Я улыбался.
 Один рывок вперёд и полоска утренней зари, бледная и тусклая в поднятом на меня клинке, канула в обманчиво-мягкие паутинки теней. Зелень влажных глаз, белизна кожи, хрупкие косточки пальцев бело-розовыми осколками торчат из бледно-красных мышц, вывороченных наружу. Я мог бы взять их всех и сразу, как раньше... когда-то... Но Сила теперь пряталась глубоко, в самой сути их крови. Вгрызаясь в шею недавнего танцора, я перехватил тонкую девичью руку с занесённым для удара ножом, раздавил запястье, чувствуя, как повисла кисть на сухожилиях и мышцах.
 В замкнутом круге из ночной темноты и колючих кустов метались предсмертные крики, проклятия и пойманный в ловушку ветер. И я был этим ветром, а моей ловушкой - их кровь. Вся, до последней капли, в которой отдаётся живой стук Её сердца... До тех пор, покуда не высохнет солёное алое море, до тех пор, покуда не протянутся ко мне с иссохшего дна Её руки...
 Дара, любовь моя...
 Перечёркнутое острыми когтями горло силится вытолкнуть вместе с кровью слова, уже бесполезную мольбу... Глядя в распахнутые от ужаса стекленеющие глаза цвета молодых листьев, я видел своё отражение - черноту ночи и блики лунного света.
 Нет... вяло попытался возразить мне внутренний голос. Зачем?.. Не надо...
 Я разжал пальцы, выпуская из рук мёртвую девушку. Поднял голову. В перевёрнутой чаше небес, холодный и ясный, сиял зрачок нарастающей Луны. Я взметнул руки и крылья, приветствуя Госпожу, орошая колючую стену алой росой.
 ..нет...
 Прежняя Сила стекала по воздетым кверху ладоням, заполняла прорехи в крыльях, расходилась по телу пьянящей, будоражащей волной!
 ..нет.. не надо...
 - Нет, не надо, - Змей обнимал меня за плечи.
 нет-нет-нет... Проснись Тень! Проснись немедленно!
 Дара,.. Да-ара-аа!..
 Я сидел на берегу моря. В свете заходящего солнца крылья, отяжелевшие и опущенные на песок, растекались тёмно-бордовыми сгустками теней. Я знал, что за мною, на самой кромке холма, стоят мои родичи и другие, но никто из них не решается выстрелить первым.
 Я усмехнулся. Они уже больше не доверяют своей Силе. Думают, что Луна отреклась от меня. Я с нежностью погладил серебряный браслет, тот, чьи камни переливались всеми цветами моря, видными на волнах при солнце и при Луне и таящихся в самых дальних глубинах... Подарок моей Прекрасной...
 А они, что ж, пусть стоят, пусть целятся. Я хочу вдоволь налюбоваться закатными небесами, наслушаться шороха волн, накатывающих на песчаный берег Её голосом...
 Но кто-то не выдержал. Кто-то поднял руку, выпуская ловчую сеть из темноты и песка, тронулся с места, заскользил по травяному откосу шуршащей чёрной тенью, даже не пытаясь спрятаться в ней.
 Я обернулся. Старший сын Мрака. И все остальные следуют за ним.
  Разворачивая густое марево крыльев, я поднялся на ноги, с улыбкой выдёргивая из плеча достигший цели первый посеребрённый штырь и второй, пробивший мне горло...
 ...Вкус крови - не солёный, а горький, как морская вода... Его лицо рассечённое надвое, выплывает из бледных теней. Один глаз вытек на щеку, а губы раздвинулись до кровоточащих дёсен.
 ...не-ет!... Проснись!!!
 Поднырнув под падающий наискось клинок холодного света, я разорвал кривыми когтями мышцы и сухожилия. Нападающий повалился с криком - ещё мальчишка, с тонким испуганным лицом. Чёрные брови вскинуты над двумя дрожащими голубыми озерами - собрать бы, слизнуть с длинных чёрно-синих ресниц блестящие алые капли, но он закрывается локтями, пытаясь отползти по взрыхленному песку. Красные блестящие ракушки выкатываются из-под его спины, оставляя в песке причудливые знаки. Наклонившись, я откинул его руки, ломая пустые уже, поблекшие браслеты
 ...проснись, Тень!..
 запустил пальцы в тело, проламывая тонкие латы и столь хрупкие рёбра, нашёл судорожно сокращающееся сердце, вытащил его - ещё извергающее кровь. Кто-то закричал на бегу... Я поднёс сердце к губам, высунув раздвоенный язык, слизнул сгустки, выплескивающиеся на лицо
 НЕТ!!!...
 ...и со смехом бросил дёргающийся комок воину в серебристой броне. Тот поймал его - и согнулся, выронив сердце, над лужей собственной рвоты.
 ...На лазурно-голубом обрывке ткани, наполовину прикрытая морской водой, тонкопалая рука с серебряным перстнем. Изящный изгиб запястья матово-бел, а пальцы сложились так, словно собираются поманить к себе...
 Узкая тень скользнула по моей скуле - и я едва успел отбить летящий в лицо кинжал. Металл уже пах чьей-то сладкой кровью... Не моей. И я, словно со стороны, словно и не я это вовсе, наблюдал, как танцуют на самой кромке воды смерчи из песка, зелени листьев и ночной темноты, как последние лучи тонущего солнца отдают клинкам и браслетам свой свет и пожаром ненависти горят в алых зрачках.
 Высокий полукровка морского племени полоснул по моей шее загнутыми, почти рысьими когтями, силясь достать хотя бы так. Крылья его были уже прозрачны, уже расползались по краям старой ветошью. Я перехватил руку. Тонкие острые паутинки скользнули по его предплечью, проникая в кожу, разрывая кость. Он закричал, распахнув огромные, цвета морской волны, глаза с растекшимся от боли золотом зрачков, пошатнулся, и начал заваливаться на спину - в морскую пену и дрожащие зыбкие волны. Я не отступил - это набежавшая волна потянулась ко мне, вплетаясь в крылья солоноватой горечью.
 Нет! Богини... Не надо...
 Я шагнул вперёд, смеясь ему в лицо, и нежно подхватил одной рукой. Длинные пальцы потянулись к моей шее, но он не в силах был даже сжать их. Улыбаясь, я медленно продавил руку в тело, ломая ребра, вытащил тёмный комок печени, с наслаждением вдохнул запах свежего мяса и запустил зубы в багровый плотный кусок...
 нет!!!
   Нет!!!
 - Не-ет!!! - я проснулся от собственного крика. Резко сев на постели с бешено колотящимся сердцем, судорожно вдыхая воздух. - Богини!.. - простонал я, закрывая лицо руками, но тут же отдёрнул их, с ужасом разглядывая окровавленные ладони. Во рту тоже был вкус крови... Задрожавшие руки бессильно упали на одеяло, оставляя на бледной зелени новые алые пятна.
 Богини!.. Что же?.. Как?!.. Ведь невозможно...
 Неужели я схожу с ума?!!!
 Я поднял к глазам мелко дрожащую ладонь, провёл по ней языком, словно желая таким образом развеять морок сумасшествия. Кровь была моей - и в линиях жизни и сердца всё ещё ощущались подживающие ранки от ногтей.
 Всего лишь сон. Проклятый цепкий сон, из которого я никак не мог вырваться! А что до крови во рту - скорее всего, прикусил губу заострившимися зубами.
 Сон...
 Глаза защипало, предметы поплыли, теряя чёткость цвета и очертаний. Я сморгнул подкатившие слёзы. В горле словно дрожал застрявший там крик. То, что я не помню происходившего со мной в то время, вовсе не означает, что его не было.
 "Нет, не надо", - шептал Змей, - "не надо верить всем этим свиткам. Разве не знаешь ты, как пишется История?"
 Я судорожно втянул воздух ртом. Успокоить биение сердца и дыхание не получалось. Конечно, Змей был прав. Я не мог столь кардинальным образом изменить итог битвы при Моргансе, даже если и участвовал в ней, не мог, начисто, стереть с лица земли несколько родов, но... дыма без огня не бывает...
 Откинув одеяло, и всё ещё дрожа от отступающего уже кошмара, я отправился в ванную комнату. Остановился по пути перед зеркалом. В мягком освещении рассвета отражался призрак из старых легенд - юноша с печальным взглядом тёплых зелёных глаз. Я протянул руку к отражению, дотронулся до холода зеркальной поверхности, оставляя на ней красноватый след.
 Богини!!! Почему эти сны вновь прорываются в сознание?!! Я не хочу видеть их!!! Не хочу знать, как это было тогда!!! Не хочу!!!!!
 Горячая ванна помогла развеять липкие образы из кошмара, тело расслабилось и я не заметил, как потихоньку стал погружаться всё ниже и ниже... Вынырнув из остывшей уже воды, фыркая и отплевываясь, я несколько секунд не мог сообразить, где нахожусь. Да-а, нелепо было бы утонуть в собственной ванной...
 Наскоро приведя себя в порядок, я отправился в спальню, но один взгляд на бурые пятна, в изобилии украшавшие светлую зелень постельного белья, изменил планы на сегодняшний день. Ложиться обратно не просто не хотелось - я поймал себя на мысли о том, что боюсь это делать.
 Раздёрнув шторы и щурясь от яркого света, я с минуту понаблюдал, как попадая в полоски солнечных лучей кровь истаивает в лёгкий сероватый пепел.
 Было ещё рано, чтобы город окончательно проснулся и наполнился шумом. Я вышел из спальни, прикрыв дверь. Не ощущая себя способным заняться сейчас чем-либо, бесцельно побродил по квартире и, в конце концов, улёгся на диван в библиотеке. Этажом ниже кто-то засел за фортепьяно. Сквозь тонкую преграду стен полились гаммы и арпеджио. В комнате, из-за плотных зелёных штор погружённой в лесные сумерки, было тоскливо и неуютно. Казалось, что все старые вещи начали жаловаться друг другу вспоминая былые времена, сетовать на пыль и забытость.
 Нужно поговорить сегодня с Арктуром, предупредить, а заодно, возможно, и узнать что-то, что пропустили, или не сочли достойным внимания ночные фэйри.
 Габриэль Сен - Гильерн, виконт Л'Атонн...
 Задумчиво глядя на издыхающий в кадке зловещего вида фикус, я неспешно набил табаком трубку. Раскурил. Выпустил в потолок белёсые колечки - одно сквозь другое. Какие интересы появились у народа Холмов в Гатри, что они прислали сюда своего убийцу?
***

 Когда дилижанс, в котором я трясся уже не первый день, застучал колесами по брусчатке вместо гальки, не удалось сдержать вздоха облегчения. Спина ныла от длительного, почти неподвижного сидения, а в области затылка в мозг воткнули тоненький терновый шип и медленно его проворачивали. Духота заставляла моих соседей поминутно утирать пот - зато бессмысленные разговоры, которыми они пытались скрасить долгую дорогу, утихли, и без помех получилось продремать большую часть пути. Сны пришли отрывочные и дурные, а проснувшись, когда на меня в очередной раз навалился Данни, я почувствовал, что они подарили тяжёлое оцепенение и головную боль. Содержания их я не запомнил, что случалось довольно редко - но, пытаясь не провалиться в вязкую дрему под мерный стук копыт второй раз, ничуть об этом не жалел.
 Гатри встретил меня навалившейся ватным одеялом жарой, криками мальчишек-разносчиков и волной запахов. С каждым годом в городах пахнет всё отвратительнее - газ, чад, непонятного происхождения вонь из подвалов домов, омерзительные запахи сточных вод из прикрытых решётками сливных провалов, резкие комбинации парфюма проходящих мимо людей, мокрая шерсть, пот, распаренная кожа и ткань, стиранная много раз в едва ли не затхлой воде. В дилижансе тоже не чувствовалось свежести горных лугов, но как обычно, городу удалось оглушить меня и заставить сдержанно ругнуться.
 Данни выскочил из дилижанса первым, едва лишь тот остановился около раскинувшегося в южной части Гатри рынка, и уже снял с крыши два чемодана и саквояж. Тоже разомлев от жары, он поставил вещи на мостовую и приподнял волосы на затылке, собирая их в хвост, чтобы открыть шею слабому ветру. Выцветшее от зноя небо резало даже мои глаза, привыкшие к свету. Плюнув на приличия и столь важный в людской среде этикет, я стянул дорожный плащ - на плечи тут же словно бы опустились чьи-то горячие ладони.
 - Монсеньор, - справясь с волосами, Данни обернулся, жалобно глядя обманчиво добрыми и невинными глазами честной лошади-работяги. - Если вы решите поехать верхом, то ваш конь падет через несколько шагов. И ноги вам придавит. А ещё...
 - Не делай из меня жестокого угнетателя, - махнув уже заприметившему нас возчику в шарабане, я подхватил саквояж и другой рукой взялся за ручку чемодана вместе с Данни. - Странно будет к тому же, если кто-то, прибыв в дилижансе, уже через несколько минут поедет верхом - сделку по купле-продаже коня за такой срок заключить сложновато.
 Шарабан остановился рядом с нами, и возница - веснушчатый мужчина с внушительных размеров рыжими усами - широко улыбнулся, блестя капельками пота на пористом носу:
 - Куда прикажете, сэр?
 - На Озёрную улицу, чуть не доезжая до моста, - пока мой слуга закидывал чемоданы, я поднялся в коляску. Звонко щёлкнули над спинами гнедой пары вожжи, и мы, мягко покачиваясь на рессорах, покатили. Свернув довольно быстро с тракта, запруженного фургонами и повозками, гружёными самыми разнообразными товарами и живностью, шарабан выехал на окружённую садами улицу. На обочинах росли высаженные тонкой линией яблони, а навстречу нам потянуло легким, едва сохранившим прохладу ветерком - впереди дремало озеро. Я не сдержал усмешки - даже ради этого его уже стоило создать. Расстегнув верхнюю пуговицу на рубашке, я откинулся на мягкую, обитую кожей спинку сиденья. Одежда тут же стала к ней влажно липнуть.
 По договору об аренде, заключённому ещё в Париже, в моём полном распоряжении оказывался двухэтажный коттедж на берегу озера Поющих камней. С садом и прочим, уединённое место, без прислуги, обставленные комнаты и даже библиотека. Мне с лихвой хватило бы и маленького домика, окружённого неухоженным садом, но, как представителю древней аристократической фамилии, было бы странно жить в подобном месте - а в моём деле мелочей не бывает.
 Данни раздосадованно вздохнул. Я обернулся, проследив за его взглядом. Позади нас неслись во весь опор два догкарта - сидящие в них молодые люди криками подбадривали кучеров, явно затеяв состязание. Первым шёл серый в яблоках рысак, хороших кровей, за ним, уже начавший запаливаться, караковый. А за этим буйным сборищем клубилась непроглядная густая пыль - в почти безветренном воздухе она замирала жёлтым вздутым чудовищем, похожим на бугристого червя. Свист ввинчивался в мою несчастную больную голову, мешаясь со звонкими выкриками и щёлканьем хлыста над крупами животных - каково бы самим этим молодчикам пробежаться по жаре, волоча за собою немалый груз? Наш возница тоже обернулся на крики, благоразумно начиная заворачивать к обочине.
 - Не надо. Если мы придем первыми к концу улицы, плачу вдвое, - я улыбнулся одними губами. Глотать и вытряхивать из всего багажа вездесущую пыль, мелкую, даже мельче часового песка, не было никакого желания. Тихая ярость развернулась, как разогревшаяся на камне змея. Данни внимательно поглядел на меня, а потом, на всякий случай, отодвинулся, заметив, как мои руки перебирают что-то, незримое для него. Прикрыв глаза, я опустил расслабленно голову - воздействия на животных, если вы не желаете причинить им вреда, требуют сосредоточенности.
 Шарабан сперва в кентере, а потом и слаженным карьером рванулся вперед, скрипя нещадно осями. Вцепившись в подпрыгивающие и скользящие по соседнему сиденью чемоданы, Данни восторженно что-то восклицал, а сзади послышалась сперва ругань, а потом удивлённые возгласы, в которых постепенно прорезался страх. Сцепив пальцы, я с упоением ощущал на коже поток встречного воздуха и, только когда наша коляска перешла на мерную рысь, поднял голову. Догкарты остались позади корпуса на три - посвежевшие рысаки степенно трусили бок о бок.
 - Сам не ожидал, что мои ихних обойдут! - усатый возница с гордостью поглядел на нисколько не взмыленных лошадей. - Надо же...
 Данни хмыкнул.
 Дом оправдал все ожидания. За каменной оградой, увитой девичьим виноградом, к коттеджу через сад, отнюдь не викторианской разбивки, из яблонь, сирени и жимолости вела выложенная белой речной галькой дорожка, обрамлённая высокими кустовыми розами. Крупные кремовые цветы оживляли поросший уже чертополохом, осотом и пыреем сад. Данни почти волоком тащил багаж, взывая к моей совести - я шёл сзади с одним саквояжем. В конце концов, перевозка грузов всегда была занятием коней!
 Коттедж возвышался над деревьями - двухэтажный, стилизованный под что-то средиземноморское, с выступающими вперед от правого и левого крыльев башенками. Они смыкались на уровне второго этажа длинным балконом. Парадный вход под полукруглой аркой, запертой двумя решётками, был смещён в сторону левой башенки, а все остальное место занимала незастеклённая веранда - от земли к балкону тянулись узкие садовые сетки, за которые цеплялись вьющиеся розы.
 Грохот брошенных друг на друга чемоданов вывел меня из созерцательного состояния - своенравный кэльпи, сменив облик, раздражённо обнюхивал некогда бывшую ровным газоном, а теперь заросшую одуванчиком и ромашкой площадку перед входом. Соловый тонконогий конь чихнул, неодобрительно косясь на тёмно-красные розы.
 - И как я тут буду пастись?
 - На кухне. Купаться будешь ходить на озеро. Ночью, - Данни поджал уши, разворачиваясь обратно. - Можешь пока поваляться на траве или поспать - вечером мы должны быть у Стоунов.
 Соловый сорвал листик сирени и утопал под деревья. Боюсь, что сад после нашего отъезда будет годен только на дрова.
 Открыв решётку перед аркой, я со скрежетом повернул ключ в тёмной дубовой двери. Она не сразу открылась, пришлось толкнуть с силой, видимо, тут давно никого не было. Присев перед приотворённой дверью, раскрыл ковровый саквояж и вытащил оттуда шерстяной рыже-коричневый клубок, слегка сопящий. Несколько раз крепко встряхнув, я положил его перед порогом - через минуту из шерсти глянули два чёрных блестящих глаза, похожих на ежиные. Клубок развернулся, встав на коротенькие плотные ножки с крупными ступнями и распрямив прижатые к животу тонкие лапки. Розовый приплюснутый нос дёрнулся, когда домовой, и по совместительству дворецкий, широко зевнул, показывая сахарные иголочки зубок. Обиженно сверкнув чёрными глазами, он нервно оглянулся и вперевалочку "вкатился" в дом. Через пару часов всё, что нужно, будет вычищено, убрано, расставлено и готово для нормальной жизни.
 Пропихнув в дверь чемоданы, я поглядел на лошадиные ноги, задранные к небу и, расстегивая рубашку до конца, пошёл в тенёк. Прохладная трава примялась под отбитой в дилижансе спиной, а солнце, запутавшееся в листьях, уже не обжигающими пятнами света почти ласково касалось кожи. При своеобразности моей работы я уже давно приучился засыпать когда угодно и как угодно. Перевернувшись на живот, я вытянулся во весь рост, положив голову на руки. Растущий где-то в саду куст жасмина сплетался с запахом роз - нерезким, приглушённым - значит, ещё несколько дней продлится жара. Слава Небу, что я не из Ночной Ветви, и могу в полной мере насладиться солнцем, пронизывающим узор из живых созданий этого места, редкими, уже полуденными трелями варакушки, блеском надкрыльев бронзовки, сидящей на листе сирени...
***

 К полудню я просто не выдержал. Плюнув на то, что погода сегодня стояла жаркая и невыносимо солнечная, оделся для прогулки, и, накинув ставший уже привычным морок сорокалетнего мужчины, вышел на улицу. Жмурясь за линзами солнечных очков - не самой лучшей преграды от яркого света - я улыбался, чуть приподняв уголки губ. Мир сквозь зелёное стекло выглядел невероятно... весенним. Как только я спустился с крыльца дома и шагнул на мощёный старым булыжником тротуар, словно что-то тяжёлое, давящее свалилось с плеч. Хотя тут же меня накрыло волной пыльного жара.
 Перейдя улицу, я проигнорировал настырного мальчишку, который настойчиво пытался продать за три пенса какую-то газетёнку. На этой стороне еще держалась, прижимаясь к стенам, теплая тень. Жара заставляла прохожих обмахиваться платками и сетовать на аномально тёплый август. Вязкое солнечное сияние вытравливало на лицах потные дорожки. В подобной атмосфере чистой воды пыткой было идти пешком больше, чем два квартала, а в духовке городских улиц оставаться не хотелось.
 Глядя на некоторых сумасшедших, затянутых в плотные тесные жилеты и белые костюмы-тройки, я с лёгким ужасом подумал, что, не владей искусством морока, вынужден был бы и сам одеваться подобным образом. А каково должно быть дамам, укрытым от солнца кружевными зонтами... Перетянутые корсетами талии и множество юбок делали их великомученицами во славу моды. Только многочисленные уличные мальчишки, словно кузнечики, со стрекотом носящиеся большими прыжками по мостовым, искренне наслаждались этим днём. Я крикнул, подзывая кэб.
 Путь до набережной обещал стать особым видом пытки: в кабине воняло конским потом, приторными духами и чем-то ещё, улицы и перекрёстки слились в единую какофонию звуков и солнечных бликов, отражённых от окон проезжающего рядом транспорта. Ветра не было.
 С невесёлой усмешкой думая, что ни один нормальный ночной добровольно в такую погоду на прогулку бы не вышел, и не пора ли и в самом деле написать Велесу письмо, я стиснул зубы, гадая, какова может быть вероятность обморока от тепла и света в подобных количествах...
 Когда мы добрались до места, я почти вывалился из кэба, споткнувшись о подножку. Набережная встретила целой толпой праздно гуляющих горожан. И, глядя на эту толпу, с трудом верилось, что Гатри не южный город, а для его жителей такая погода редка и необычна.
 Не успел я пройти и нескольких шагов по направлению к любимому кафе, как меня повело в сторону, заставив осесть на прохладную каменную скамью в тени высокой ивы.
 Здесь был хоть какой-то ветер... Озеро искрилось яркими солнечными бликами, лодки чертили по мелкой ряби волн быстро тающие дорожки. Я зажмурился, почувствовав, как от всего этого начинает укачивать. Открыв глаза, на озеро старался больше не смотреть. Хотя голова, скорее всего, кружилась от присутствия рядом большого количества народа. Два месяца, проведённых далеко от суеты и шума, сделали своё дело - днём в городе мне вновь стало неуютно, а в праздно гуляющей толпе и вовсе нехорошо.
 Посидев на скамье ещё несколько минут, я встал и, держась в тени редких деревьев, не спеша дошел до "Наяды". Мой излюбленный столик, по счастью, пустовал, и я устроился под тентом с зелёно-синим волнистым узором. Через пару минут подошёл юркий чернявый официант-итальянец.
 - Вам как обычно, сэр?
 - Да, - ляпнул я не подумав. И, лишь глядя ему в спину, чертыхнулся, представив себе три чашки крепкого, горячего, очень сладкого кофе.
 Заказ медленно-медленно остывал, выставленный в рядок на том краю стола, откуда больше тянуло прохладой. Плетёночка с миндальным хрустким печеньем, перемежающимся свежими круассанами с шоколадной, еще жидкой, начинкой, и шоколадными трюфелями, обвалянными в сахарной пудре. Клубничный пирог с едва дымящейся корочкой. Всё свежайшее, ещё горячее... Очень горячее... Я вздохнул, вспоминая, когда ел в последний раз. Получалось, что день назад здесь же. Сладкого не так уж и хотелось, но, едва подумав о прохладных ломтиках пармской ветчины с нежным зелёным горошком, я вспомнил сон. Как бы не стать вегетарианцем...
 Через час, всё-таки справившись с завтраком, я тоскливо поглядел на яркое послеполуденное небо. По-прежнему даже без намёка на облака. Возвращаться в квартиру, в темноту и прохладу спальни, не хотелось. И даже не из-за сна, наверняка навеянного ночной прогулкой по Низине. После залитого мягким полумраком загородного дома и тихого шелеста старого сада, под который так привычно уже стало засыпать, городское жилище казалось чужим и неуютным. А, может быть, дело было даже не в этом... На Озёрной обитала фэйри, и присутствие рядом живого, разумного, хоть и частенько бесцеремонного и вреднющего, существа, как ни странно, было приятным.
 В любом случае, для того, чтобы добраться до любого из моих домов, пешком или на транспорте, необходима была огромная сила воли, которая в такую жару истаяла, испарилась под яркими лучами солнца. Но и в кафе засиживаться не хотелось.
 Выйдя из "Наяды", я направился в сторону старого причала - всего лишь четверть часа ходьбы. Рядом с озером гулял лёгкий ветерок, что, впрочем, не сделало прогулку под палящим солнцем более комфортной. Сразу за причалом, обрывая Озёрную улицу пологим склоном, начинался высокий холм. Поросший старыми соснами и нависающий над Терновкой десятиметровым обрывом, вряд ли он пользовался сейчас большой популярностью. Узкие тропинки петляли в зарослях высокой травы и, кажется, вездесущей крапивы, лишь перед самой верхушкой приобретая вид более-менее проходимых. Скинув ботинки и носки, я начал восхождение. Прогретая земля тропки ложилась под ноги мягким сероватым прахом, выставляя на поверхность узловатые корешки. Стрёкот кузнечиков и шорох ветра в траве, и запах этой травы... Я остановился, пройдя большую часть пути, и, рискуя получить солнечный удар, стоял какое-то время с закрытыми глазами, чуть касаясь ладонями летящего вниз по холму ветра, чувствуя как его ленты заплетают в волосы звуки и запахи жаркого дня. После же, найдя наверху самое затенённое и обдуваемое место, снял рубашку и разлёгся на земле.
 Высоко вверху качались и переговаривались ветви деревьев, и от их движения яркое небо мельтешило пятнами света и лёгких теней.
 Что же всё-таки происходит?.. Сняв очки и устроив их поверх небрежно брошенной на ботинки рубашки, я закинул руки за голову, прикрыл глаза. Что-то творится в этом городе, и что-то творится со мной... Богини! Я ведь так до сих пор и не выяснил, кто выходит охотиться в ночной Гатри! И этот сон... эта галлюцинация...
 - Этой ночью, - пообещал я себе вслух, - этой ночью.
 И нужно бы ещё извиниться перед Фаэ за то безобразие, что я устроил, это всё-таки её привилегия. Я усмехнулся. Что ж... Сегодня собрание, было бы неплохо прийти туда на свежую голову.
 Мысли путались, и веки стали настолько тяжёлыми, что я уже не мог, да и не захотел, открывать глаза.
 Душно и жарко. На небе ни облачка. Ни единого, пусть хотя бы самого тихого ветерка. В пыльном послеполуденном мареве дороги застыли далёкие и оттого нечёткие силуэты фермера и лошади, везущей пустую телегу. Повторяя все изгибы тракта, всего в паре десятков метров от него, шли рельсы железной дороги. Раскалённый металл ослепительно блестел на солнце. Поля с тонкими оградами леса, покатые крыши торчащих то тут, то там домов.
 Двое мужчин устроились на ступенях крыльца с кружками холодного пива. Сидеть внутри трактира - душно, а здесь есть хоть маленькая надежда на прохладу. Несколько кустов лохматых фиолетовых георгинов окружали надсадно гудящие пчёлы. Погрызенный козами ряд подсолнухов клонил коричневые, в обрамлении янтарно-жёлтого, корзинки к растрескавшейся глинистой дороге.
 - Смотри-ка! Опять пришел! - мужчина постарше, в простой белой рубашке и застиранных до невыразительного вида брюках, обратился к товарищу. Тот оглянулся в указанном кивком направлении и понимающе покачал головой.
 - Хорош, спорить не стану. Если его откормить, отмыть, блох там вывести - знатная псина получится. Да только сдаётся мне, что от собаки в нём одна четверть, если не меньше. Не боишься такое прикармливать?
 Объект разговора - как и всё вокруг изнывающий от жары, тощий, припорошенный дорожной пылью - и в самом деле больше походил на молодого волка. А во взгляде печальных жёлтых глаз проскальзывала почти человеческая мука, когда глаза эти прослеживали путь запотевших кружек до губ разговаривающих.
 - Да нет, не боюсь, - мужчина в светлой рубашке пожал плечами. - Он раньше, видать, у Соласов жил. Я его сколько уж раз там видел после того, как ихнее сумасшедшее семейство переругалось и разъехалось. Ну, малыш, иди сюда, угощайся, - он поставил свою почти нетронутую кружку ступенькой ниже. Пыль и сор мгновенно облепили влажное донышко. Неуверенно помахивая хвостом из стороны в сторону и заискивающе глядя в глаза человеку, волк подошёл и, поставив передние лапы на ступени, принялся жадно лакать из кружки, стараясь при этом не особо расплёскивать содержимое.
 - Смотри, что творит, а?! - мужчина восхищённо толкнул в бок приятеля. - Умный, аж жуть!
 Скептик-приятель лишь отодвинулся, на всякий случай, подальше. Волк тем временем опустошил кружку до дна, под конец наклонив её лапой и почти засунув морду внутрь. И теперь с надеждой смотрел на сидящего перед ним человека - вдруг ещё что перепадёт.
 - Держи, держи, закусывай, - мужчина безбоязненно протянул волку завернутую одним концом в промасленную бумагу сосиску, и тот аккуратно подхватил её, заглотив вместе с бумажкой. - Может действительно, взять тебя сторожем?
 - Да ты что, Майкл, всех посетителей распугаешь! - покачал головой второй мужчина, подергивая пропитавшуюся потом рубаху на груди. - Хотя, если на цепи будет...
 Волк тут же попятился, отбежал на безопасное расстояние и залёг в тени от гудящих пчёлами кустов.
 - Во! Видал?! - Майкл поднял вверх указательный палец. - Не нравится ему твоя идея. Не, такого я б на цепь ни за что не посадил!
 - Давно он здесь околачивается-то?
 - Да с полгода будет. Как Солас младший уехал куда-то, так этот ко мне и стал захаживать. Видать, выкинули на улицу просто. Вообще дурное семейство! Что мать, что отец. Хотя парня ихнего жалко, странный парнишка, но тихий такой, скромный был. А я что про них вспоминать-то начал, - мужчина покачал головой. - Тут ко мне типчик один вчера заглянул, про семейку эту спрашивал.
 - Так понятно! - ухмыльнулся второй. - Долгов наделали, дом поперезакладывали и смотались! Ещё бы их теперь не стали искать! Странно, конечно, что через столько месяцев.
 - Да нет, не в том дело. Он в основном про парня выспрашивал. Может, ему наследство какое перепало?
 - Или натворил что, - усмехнулся мужчина, вытирая пот со лба клетчатым ярким платком.
 Волк ещё немного полежал под кустом, подёргивая ушами, вслушиваясь в разговор сидящих на ступенях людей. Угощения на сегодня, похоже, закончились. Затем встал и бесшумно, незаметно выбрался на дорогу через лаз в живой изгороди из боярышника. Неровной трусцой, разомлевший от пива и жары, перебрался за железнодорожную насыпь, над которой дрожал воздух, и скрылся в перелеске.
 Ещё не до конца проснувшись, я приподнялся на локтях, тряхнул головой, пытаясь разогнать сонную одурь. За время сна жаркий солнечный день успел смениться на предгрозовые сумерки. Небо потемнело, подвывающий и скрипящий стволами деревьев ветер донёс близкие раскаты грома. Передёрнувшись больше не от холодного ветра, а от ощущения, что по мне кто-то ползает, я подскочил на ноги и начал отряхиваться. Ну конечно же! Муравьи! Мелкие мерзкие твари!.. Спешно надевая рубашку, я потёр искусанное кем-то плечо.
 С оглушающим треском небо над головой разломила невыносимо яркая молния. Ослепнув на несколько секунд, я стоял, приподняв руки, собирая испуганную светом темноту. Возвращаться пешком не хотелось, да и не было в этом надобности. Опережая первые полосы ливня, я нырнул в сумасшедший ветер, пронёсся невидимым маленьким ураганом, срывая с деревьев листья и ломая ветки.
 Скорее домой! В ванну!
 Хорошо, что раньше семи у Стоунов мы никогда не собирались - оставшихся трёх часов едва хватило, чтобы привести себя в должный вид.
 Стоя перед зеркалом, я придирчиво разглядывал, как сидит по фигуре недавно пошитая классическая тройка. Чёрная, как и все, без малого исключения, вещи в моём гардеробе. Пиджак, правда, несколько стеснял движения. К такому костюму неплохо бы подошла светлая рубашка, но для этой части одежды вариаций в цвете почти не было, и тому были две причины: первая - выводить подсохшие пятна крови с белой ткани сплошная морока, а вторая... Я ухмыльнулся, скрепляя серебряными запонками манжеты (проверял - чистые - потому что чёрные!).
 С идиотской ухмылкой я приподнял штанины брюк, проверяя идентичность носков. Помнится, когда в последний раз посещал Общество Духов, а было это ещё ранней весной, Арктур весь вечер подавал мне странные знаки. Я списал это на издержки его шпионской деятельности. Но, как выяснилось в итоге, я надел то, что в приличном обществе принято скрывать - разные носки. Ну как обыкновенное человеческое зрение способно распознать в полумраке, что фактура и оттенок одного чёрного носка немного отличаются от другого?! Да и как он вообще это заметил?!.. Что ж, сегодня носки были одинаковы.
 Вот, пожалуй, и всё. Зашнуровав новенькие, свеженачищенные ботинки, я со вздохом сожаления глянул на их разношенных братьев-близнецов из крокодиловой кожи. Эти же ненавидел всей душой, и обувался в скрипящие чудовища только из глубокой любви к чете Стоунов. Спустившись на улицу, и, желая хоть раз не опоздать, я стал выглядывать в уличном движении свободный кэб.
 Прошедшая гроза наконец-то окутала город благословенной прохладой и свежестью. В чернильном покрывале туч, что осталось над городом, где-то у самого горизонта светлела прореха закатного неба. Рассеянный свет высоких газовых фонарей на улицах, прилегающих к центру города, скрадывал резкие очертания домов, прятал водосточные старые трубы и острые края карнизов, отражался яркими звёздами в лужах. Лёгкий туман смешался с дымком от угля, горящего во всех каминах по вечерам, блестела омытая кирпичная и каменная кладка домов. Богини, как же хорошо!
 Цокот лошадиных подков по булыжной мостовой успокаивал и усыплял - казалось, в тёмном аквариуме я проношусь мимо расцвеченного огнями морского дна, зыбкого и завораживающего.
 Кэб остановился, когда я пару раз стукнул в переднюю стенку.
 За высокими каштанами и кустами сирени прятался от шумной улицы двухэтажный особняк Стоунов. Бросив оговоренные деньги кэбмену, я по привычке шагнул в темноту и тени и, пройдя мимо дремлющего на козлах лёгкого ландо кучера, привёзшего миссис Фильере, незамеченный привратником, остановился под окнами гостиной. Прислушался, кто из нашего замечательного общества уже присутствует.
 Элайза и Маргарет обсуждали новый рекорд Энтони. Похоже, на сей раз юноша переплыл Поющие Камни ещё быстрее, чем в прошлый. Элайза беспокоилась - сама не умея плавать, она с ужасом выслушивала подобные сообщения. Где-то дальше в комнатах ощущались Аделаида, будущая супруга племянника Стоуна, сам же Арктур вполголоса отчитывал этого самого племянника за неподобающий вид. Я улыбнулся. Это меня-то считают экстравагантным типом? Нет, Донахью Стоуна мне в этом деле не переплюнуть! Так. Эвелина. На втором этаже, вместе с няньками, пытается уложить спать малыша Эдварда.
 Что ж, замечательно.
 Обойдя дом, я остановился перед дверью черного входа, привстав на носки ботинок потянулся к фонарю, на бронзовой скобе висящему над ней. Подцепив створку, через которую заливали масло, и, стараясь не испачкать руку в копоти, со второй попытки выудил его содержимое. Маленький рябиновый крестик, перевязанный красной шерстяной нитью. И, надо полагать, каждый из узелков здесь был завязан либо с молитвой, либо с заклинанием. Усмехаясь, я тщательно вытер ноги от мокрой земли и вошел на кухню, чтобы никем не замеченным проскользнуть дальше - в полутёмный коридор, как раз навстречу Арктуру, выходящему из столовой.
 - Навь! Неужели!? Всё-таки решил удостоить нас своего присутствия? - выдал он вместо приветствия, подходя ко мне.
 - И я тоже рад тебя видеть, - улыбнулся я, с легким шутовским поклоном протягивая другу амулет.
 - Крестик можешь оставить себе, - Стоун усмехнулся в ответ.
 - Нет, - покачал я головой, - это лучше положить обратно.
 - Хорошо... - задумчиво протянул он. - Может, ты это и сделаешь?
 - С удовольствием, - я приподнял уголки губ чуть выше. - Ты не против, если добавлю ещё кое-что от себя?
 - Чтобы уже я не мог пробраться к себе домой? В этом состоит твой гнусный замысел?
 - Нет, - ответил я уже серьезно. Арктур тоже согнал усмешку с лица. - И с наступлением темноты лучше не выходите из дома.
 - Что же..? - он остановился на полуслове, внимательно меня разглядывая.
 - В городе начала твориться какая-то чертовщина.
 - Странно слышать подобное от тебя... - Арктур чуть нахмурился. - И... наши собрания заканчиваются довольно поздно.
 - Об этом можешь не беспокоиться - я прослежу, что бы все благополучно добрались домой.
 - Идём, - Арктур кивнул головой в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, в руке у него уже был ключ от рабочего кабинета.
 - Позже, после собрания, - покачал я головой. На верхних ступенях лестницы слышались лёгкие шаги и шорох платья, видимо, кто-то из прислуги спускался вниз. Да и во всём доме много народа, который мог случайно услышать не для их ушей предназначенную информацию. А запираться сейчас в кабинете для не столь уж и непродолжительного разговора, было бы невежливо по отношению к гостям. Опустив обжигающий холодом крестик в карман пиджака, я подхватил Арктура под локоть, разворачивая обратно к столовой. - Мы ещё успеем поговорить об этом сегодня. Обещаю тебе, что всё объясню. Честное слово.
 - Теперь даже не думай, что отпущу тебя без этого разговора! - Арктур глянул на меня, открывая двери в пустующую пока что залу. В воздухе до сих пор витали обида и упрямство от предыдущего, вероятно, не столь длинного, сколько насыщенного эмоциями спора.
 - И как, друг мой, удалось тебе заставить нашего юного корсара переодеться во что-то, более подходящее сегодняшнему собранию? - спросил я, поглядывая на Арктура.
 - Представь себе - да! - усмехнулся тот в усы. - Негодник совсем распустился! Хотел заявиться в желтых шароварах, подпоясанный красным кушаком, в котором я опознал шарфик Аделаиды, и в кожаной жилетке с кучей ремешков - и уверял меня, что это настоящая портупея капитана Кича! Убил бы того, кто продал ему это!
 Я улыбнулся уголками губ. Рядом со мной шёл дядюшка, рассерженный поведением непутёвого племянника, но никак не шпион, получивший достаточно неприятную информацию для размышления.
 - Надеюсь, я-то сегодня одет соответственно случаю? - я остановился, в притворном испуге оглядывая свой костюм. Арктур обернулся и очень даже серьёзно окинул меня пристальным взглядом от носков ботинок до макушки. Сам он был в чёрной тройке в тончайшую синюю полоску и в жемчужно-серой рубашке. Под горлом красовалась идеально завязанная, не иначе, как руками жены, чёрная бабочка, оттеняющая светлый воротник. На запонках переливались крохотные полоски кошачьего глаза.
 - Сойдет, - махнул он рукой. - Просто сегодня много гостей, и мне не хотелось бы потом выслушивать нотации от Эвелины, что некоторые всех приличных людей могут распугать одним своим видом.
 - Много?.. - переспросил я.
 - Да, кроме того француза, знакомого Эвы, придёт один давний мой друг. Вы с ним не знакомы, но думаю, фамилия его тебе должна быть известна - Флэнксон - старший инспектор полиции.
 - Да, - я криво усмехнулся. Вместе с упоминанием инспектора Флэнксона пришло и какое-то нехорошее предчувствие. - В последнее время его фамилия просто не сходит со страниц газет...
 - Его племянник спиритуалист, и к тому же поклонник твоего творчества, так что будь готов, потому как приходят они вместе.
 Открыв следующие двери, ведущие в гостиную, Арктур жестом пригласил меня пройти вперёд. Здесь и раньше было светло из-за светло-бежевых стен с тонким золотистым узором и мебели грушевого дерева. Теперь же под потолком сияла огромная новая люстра и, в добавление к ней золотистые бра. Я вынужден был зажмуриться на пару секунд, когда же открыл глаза, перед моим взором предстала живописнейшая композиция из трёх завсегдатаев "Общества Духов". На диванчике, обтянутом атласом в бело-золотую полоску, томно развалилась Аделаида. Обычно она отдавала предпочтение чёрно-алым, достаточно экстравагантным нарядам, но сегодня, не иначе, как по просьбе Эвы, изменила традиции. И Эва, несомненно, успела не раз пожалеть о том, что не оставила всё как есть. Бело-воздушное убранство было местами полупрозрачно, к тому же граница декольте начиналась почти за пределами приличий. Окрашенные в чёрный цвет и по-мальчишески коротко стриженые волосы её украшал тонкий серебряный обруч с капелькой жемчуга над бровями. И без того бледное личико, и всё остальное до упомянутых границ приличия, было щедро припудрено. Эдакая мёртвая невеста... Рядом с Аделаидой сидела маленькая хрупкая старушка в тёмно-бордовом платье, похожая в чем-то на мумию или на стервятника - по крайней мере, носом. Если бы миссис Фильере было вновь девятнадцать, Аделаида проиграла бы ей вчистую. В том числе и по "инфернальности". Ныне от прежней Маргарет остались только живой ум и тяга к хорошеньким юношам. Один из таких как раз держал перед ней коробочку с нюхательным табаком.
 - Доброго вечера! - поздоровался я сразу со всеми.
 - Даниэл, мы уж и не чаяли вас здесь увидеть! - Маргарет погрозила мне пальцем, как нашкодившему мальчишке. - Куда же вы пропали на всё лето, голубчик?
 - Впал в летнюю спячку, - с лёгкой улыбкой ответил я. Маргарет не столько сердилась, сколько любопытствовала.
 - А у нас такие новости! - Энтони, вставая из кресла ко мне навстречу, чуть не просыпал табак на колени Маргарет, даже не заметив этого. - Помните, как Ларри грозился уехать в Бирмингем? Он это наконец-то сделал! И его картины будут выставляться там в Гранд-Галери!
 - В Галерее общества маринистов, - поправила его Аделаида, возводя очи долу и осторожно помахивая над напудренной грудью веером. - Мы уже столько раз обсуждали это...
 Я уселся в кресло, на всякий случай подальше от Маргарет, которая забрала свою коробочку с табаком и решила продолжить начатое.
 - Пожалуй, пора привести Элайзу обратно, - Арктур нервно улыбнулся и исчез за дверью, вновь оставив гостиную.
 - Вот так всегда! - хитро глянув в мою сторону, усмехнулась Маргарет. - Гости разбредаются по дому, и Арктуру приходиться их ловить и собирать в одном месте. Что же вы оставили нашу девочку на улице? Или Арктур ходил доставать вас из каминной трубы, а не встречал у порога?
 - Ах, Маргарет, боюсь, вы путаете меня с Санта Клаусом, - усмехнулся я в ответ. - А что, собственно, Элайза делает на крыльце?
 - Её отец когда-то служил вместе с инспектором Флэнксоном, - ответил Энтони. - Похоже, она хочет поприветствовать его раньше всех.
 - Или всё дело в молодом виконте... - ни к кому не обращаясь, задумчиво протянула Ада, покачивая обутой в тонкую белую туфельку ножкой.
 Энтони с недовольством глянул на неё, но ничего не сказал. Маргарет взяла новую понюшку и почти прицельно развернулась в мою сторону. Зря я думал, что она забудет о вопросе, который я так и не почтил ответом.
 Впрочем, от долгого и нудного объяснения меня спасла Элайза. Раскрасневшаяся на свежем воздухе или от присутствия новых гостей, она проскользнула в открытую Арктуром дверь. Следом за нею, спотыкаясь взглядом обо всех присутствующих, несмело вошёл довольно высокий юноша. Видимо, тот самый племянник Флэнксона. Сам Флэнксон был на полголовы его выше. Оба с тёмно-русыми волосами и светло-голубыми глазами. Но у племянника они казались почти прозрачными в сочетании с деревенской летней смуглостью.
 Маргарет величаво кивнула Флэнксону, как старому знакомому.
 Пожалуй, инспектор производил впечатление классического представителя своей профессии, какими видят их обыватели. Высокий, широкоплечий, с цепким, чуть задумчивым взглядом, только вот военной выправки в нём не чувствовалось.
 По коридору, вдогонку вошедшим, раздался топот несущегося сломя голову субъекта. Арктур вовремя обернулся к двери и сделал шаг в сторону, иначе быть бы ему сбитым с ног. Донахью, проскользнув между плечом дядюшки и спиной Флэнксона, пробубнил что-то невнятно-извиняющееся и остановился, словно только сейчас до него дошло, что собрание ещё не началось, но в зале уже есть и гости. Запыхавшийся, с растрепанной рыжей шевелюрой, он постарался придать лицу серьёзное выражение, как будто всё так и должно быть, и незамедлительно направился к Аде, поправляя галстук и стараясь незаметно одёрнуть под пиджаком рукав рубашки. Аделаида, прикрыв лицо веером, наверняка беззвучно смеялась.
 Я улыбнулся, встретившись с Донахью взглядом. Удивительный всё-таки мальчишка - успеть переоблачиться из карнавального костюма пирата в костюм джентльмена за неполные двадцать минут!
 - Какая прелесть! - слышимо для меня, да, пожалуй, для сидящей рядом Аделаиды, произнесла Маргарет. Её взгляд плотоядно устремился куда-то за спину Арктура. В коридоре раздавался ровный негромкий голос Эвелины. Маргарет, растянув губы в приветливой улыбке, быстро поднесла к глазам лорнет. Флэнксон с племянником одновременно развернулись навстречу хозяйке дома. Серебристо-серое платье с тонкой вышивкой у воротничка, почти домашнее, как ей нравилось, забранные вверх густые светлые волосы и весёлые глаза. Неярко, но серой мышкой её бы никто не назвал.
 Вслед за Эвой оказался в зале и последний гость. На вид ему было лет двадцать, не больше. Светловолосый, стройный, с холодными серыми глазами и завораживающими правильностью чертами лица. И, вместе с вошедшим, в комнату хлынул столь ясный поток Силы, странной, искристой, что я замер, ощутив сильнейшее желание попробовать его на вкус... Сид покосился на меня. Довольно удивлённо и неприязненно. Сделав несколько шагов в сторону, он потёр руку, словно стряхивая с неё что-то паутинистое. (Не иначе активизировался один из оберегов Арктура.) Вежливо улыбаясь Эвелине, он незаметно отодвинулся поближе к центру комнаты.
 Я всё-таки отвёл взгляд, до той поры, пока желание перестанет ощущаться столь явно. Моим присутствием сид, мало сказать, был удивлён, но никто кроме меня этого взгляда не заметил - на нём был хорошо наложенный морок. Все маленькие ловушки, расставленные Арктуром по дому, явственно его раздражали, и то, что другие приняли за робость, неловкость и растерянность в окружении новой компании, на самом деле были настороженностью и ожиданием какого-то подвоха. Поймав очередной его взгляд, я вежливо улыбнулся, вопросительно приподнимая бровь.
 Фильере встала, легонько отодвинув Энтони, бордовое платье тихо прошуршало, когда она остановилась перед сидом. Эвелина с насторожённой улыбкой наблюдала за ней, на всякий случай, не отходя далеко от своего персонального гостя. Протянув руку сперва для вежливого поцелуя - тот чмокнул воздух в дюйме над тыльной стороной ладони, Маргарет выставила локоток "колечком", явно намереваясь быть сопровожденной именно этим кавалером.
 - Арктур, давайте уже перейдем к более решительным действиям?.. А то боюсь, закуска остынет.
 Глава собрания согласно кивнул на её слова, широким жестом приглашая всех в сторону двери в столовую, и одобряюще похлопал по плечу заробевшего Мартьяна, который, почти открыв рот, созерцал Аду.
 - Милый юноша, вы этого чернорясника не пугайтесь, - Фильере небрежно махнула хрупкой лапкой в мою сторону. - Он не кусается.
 Прозорливая старушенция заметила-таки наши переглядки. Я возвел очи долу.
 - Дамы и господа, прошу... - открыв перед Эвелиной дверь, Арктур бегло оглядел что-то, видимо, проверяя, всё ли так, как должно быть.
 Фильере клещом вцепилась в ошарашенного сида и потащила его к дверям. Ада с Донахью, пользуясь тем, что от них отвернулись, быстро приводили в порядок его манжеты и галстук. Энтони, недоумённо хмурясь, последовал за Элайзой, которая скорым шагом направилась вслед за Фильере и её "кавалером".
 Мы с Арктуром зашли в столовую последними.
 - Итак, - произнес он, желая привлечь к себе внимание, когда все, наконец, заняли свои места. - Ещё раз добрый вечер, уважаемые дамы и господа. Представлюсь тем, пока ещё гостям, нашего сообщества, с кем я не имел чести встречаться раньше. Я - хозяин этого дома, и сегодня мне выпало быть главой нашего "Общества Духов". Можете звать меня просто Арктур Стоун. Спешу представить вам хозяйку и секретаршу Общества, мою драгоценную супругу леди Эвелину Рэйчел Стоун, баронессу Ронабери. По правую руку от меня вы видите моего племянника - Донахью Максимилиана Стоуна, знатока кораблей, морей и пиратских историй, а его юная соседка - леди Аделаида София-Анна Ревьен, баронесса Кларк. Её призвание - тёмные мистические стихи.
 - Можете звать меня мисс Ада, - с некоторым жеманством добавила девушка.
 Бросив на Аделаиду снисходительный взгляд, Арктур продолжил:
 - Самый почтенный член нашего Общества - миссис Маргарет Дженнифер Фильере-Кэмптон, супруга нашего мэра. Её философские сонеты и статьи - частые гости на страницах не только наших, но и лондонских журналов и альманахов, - миссис Маргарет вновь вперила взгляд в длинноволосого юношу и поднесла к глазам перламутровый лорнет, не стесняясь выказывать столь пристальное внимание. Глава стола продолжал. - Рядом с леди Эвелиной вы можете лицезреть нашего поэта-романтика, прекрасного спортсмена Энтони Джорджа Смита. Сидящая рядом с ним юная леди - Элайза Петтерсон. Блестящая писательница пасторальных сцен. Также спешу представить вам своего старинного друга и мистического литератора Даниэля Навь, - произнеся моё имя на французский манер без единой погрешности, Арктур приступил к представлению гостей.
 - Старший инспектор полиции, знаменитая личность нашего города - Томас Алистер Флэнксон, - упомянутый инспектор поднялся с места и отвесил присутствующим размашистый глубокий поклон. Арктур подождал, пока он с грохотом задвинет по паркету стул, и кивнул сидящему рядом с миссис Фильере юноше, почти мальчику. - Мартьян Туренко - племянник и протеже Томаса Флэнксона.
 Мальчишка вскочил, пунцовея щеками, и наконец-то прекратил искоса пялиться на меня. Я бросил ещё один взгляд на его дядю. Казалось, всё его внимание было поглощено нашей инфернальной девочкой, или, если быть беспристрастным, её вызывающим головокружение декольте. Что забыл в "Обществе Духов" человек подобной профессии, и весьма далёкий от творчества? Ну не мог же он прийти сюда в качестве защиты племянника от нашей очаровательной Маргарет!
 Арктур тем временем продолжал:
 - Габриэль Раймонд Сен-Гильерн, виконт Л'Атонн. Обращу ваше внимание, дамы и господа, что этот юноша уже в двадцать пять лет от роду написал обширный труд в трех томах - "Сказания и легенды о Волшебном Дворе".
 Я невольно вскинул бровь, до неприличия пристально уставясь на сида. Тот и ухом не повёл, раскланиваясь перед оживлённо щебечущими дамами.
 Отведя мне место на противоположном конце стола, аккурат между двух гостей, Арктур несколько запоздало вспомнил, что я не самый великий знаток столового этикета, и теперь бросал почти умоляющие взгляды, пытаясь подать знак, что я делаю, скорее всего не то, что было бы по правилам. Я на это ответил лишь вскинутой вопросительно бровью и лёгкой ухмылкой - раньше надо было думать. Да и чувствовалось, что кое-чего Арктур мне не договорил...
 Кромсая ножом на кусочки истекающее золотистым соком мясо и стараясь не залить соусом колени, я внезапно почувствовал неприятный, изучающий взгляд инспектора полиции. Аккуратно поддев молодую картошку и промокнув уголки губ салфеткой, я глянул в ответ. Флэнксон успел сделать вид, что занят своей тарелкой. Ни за что не поверю, что неумением обращаться с ножом и вилкой поверг его в шок. А моя аура мистического литератора способна вызвать искренний интерес лишь у его племянника.
 Эльф под всепожирающим взглядом Фильере пытался сделать вид, что подобное внимание его ничуть не достаёт. Покосившись в мою сторону, он скрипнул ножом по тарелке. Бесится, не иначе... Ну ещё бы! Мало того, что дом, вместе с садом, напичкан оберегами, а тут ещё я и наша милая Маргарет вдобавок!
 Словно в подтверждение моих мыслей, Фильере оторвалась от покусывания пикуля и обратилась к Флэнксону.
 - Дорогой мой, а чью же все-таки руку нашли на клумбе? А то, знаете, - она кокетливо повела плечиком, подкладывая себе на тарелку семги, - кладбище - это моя больная тема...
 - Ну что вы, - даже не поведя бровью, улыбнулся в ответ Флэнксон, - это все мальчишки озоруют.
 - Зубастые нынче мальчишки пошли...
 - Студенты балуются, - пояснил Флэнксон.
 - А я вот тоже на медицинский хочу поступать, - невпопад ляпнул Туренко.
 - Похвально, - ухмыльнулся я, пытаясь загнать на зубец вилки горошину. Горошина попалась и лопнула. - Значит, ваш дядя будет в курсе всех безобразий, что творятся в стенах университета.
 - Главное, чтобы этот сорванец не сделал меня соучастником.
 - Кстати, об университете. Я слышал, ещё со времен монастыря он хранит множество редких книг и палимпсестов, - сид мелкими глотками смаковал вино.
 - О да! - закивал головой Донахью. - Только там я смог найти описание такелажа средневекового брига, построенного в Венеции в эпоху сотрудничества с Ганзой. А то уж хотел писать письмо в Королевское Научное общество - некоторые формы стакселей весьма изменились...
 - Ах, милый мой мальчик, вы опять о море! Наш дорогой гость наверняка имел в виду не только столь узкоспециализированную тему? - улыбнулась Маргарет.
 - Ответ мистера Стоуна полностью раскрывает её возможности. Если можно найти сведения об оснастке грот-мачт и кливеров, особенно в эпоху, когда...
 На одном конце стола болтали об исторических изысках - сид и Донахью нашли друг в друге родственные души, а Фильере просто наслаждалась - Сен-Гильерн сидел прямо перед ней. Эва тихо переговаривалась с мужем и Энтони, а Элайза, надувшись, мрачно жевала артишоки.
 - Простите, я давно хотел спросить у вас...
 Я повернулся в сторону говорящего. Туренко взирал на меня фанатично горящими глазами.
 - Да, я слушаю, не стесняйтесь, - улыбнулся я под взглядом его дядюшки, заскользившим по рукаву, словно тонкий, холодный сквознячок.
 - В ваших книгах не раз упоминается, что не всегда те духи, которые отвечают нам - духи умерших людей, или, как говорят другие исследователи, ангелы, или посланцы вовсе других миров, и что не все они расположены к человеку с добрыми намерениями, - Туренко выдал всё это скороговоркой, словно боясь, что ему не дадут договорить до конца. Акцента в его речи почти не чувствовалось. И, несмотря на фамилию, я бы не взялся определить, что это за акцент. - Но, как вы думаете, как-то можно узнать, с кем имеешь дело? Может он навредить тем, кто его вызвал, или нет?
 Я просто физически почувствовал, как сидящая на дальнем от нас конце стола скучающая Аделаида обратилась в слух.
 - Боюсь, что не смогу ответить на ваш вопрос обнадеживающе, - я улыбнулся уголками губ, вспомнив Фаэ. Отчего-то подумалось, что девчонка вполне могла притворяться духом на каком-нибудь спиритическом сеансе, да и наверняка делала это не раз. - Приходящие иногда лгут, специально, или не осознавая того, или же вовсе подразумевают другой смысл слов, нежели те, кто говорит с ними. А порою, кроме их честного слова, ничего в подтверждение тому, что это за сущность, мы не имеем.
 - Но как же тогда быть со случаями, когда духи точно указывали расположение вещи, о которой могли знать только тот, кто задавал вопрос и сам умерший? - тонкая бровка девушки выгнулась изящной дугой. Ада, особо не вчитываясь, пролистала, наверно всех, кто, так или иначе, писал о спиритизме и спиритуализме, и любила поговорить на эту тему с серьёзным выражением лица. - Я думаю, что достаточно задать явившейся сущности несколько хорошо продуманных вопросов, и вы будете знать, кто перед вами.
 Туренко глянул на Аду с таким же восхищением, с каким до того глядел на меня. Сдаётся мне, юноша впервые имел возможность поговорить с кем-то о том, что его так интересовало.
 - Да, - кивнул я, отвечая на слова Аделаиды. - Это неплохой способ, но не стоит забывать, что в этом мире живёт множество невидимых созданий, и они могут быть рядом с нами в любое время, или читать наше прошлое. Поэтому не следует слепо и безоговорочно верить всему, что говорят приходящие сущности. У того, кто хочет общаться с духами, должна быть хорошо развита интуиция, - обратился я уже к Туренко. - А что до вреда, который они могут причинить вызывающему, то я бы не советовал заниматься такими вещами без особой необходимости. Феномен, конечно же, интересен, но далеко ещё не изучен, а бросаться с головой в неизвестное всегда чревато. Здесь, пожалуй, можно провести параллель с алхимиками прошлых веков, что наугад смешивали разные жидкости и порошки.
 - И вы, в самом деле, верите во всё это? - Флэнксон скептически оглядывал меня. - Весь этот животный магнетизм, столоверчение?..
 - Дядя, но ведь!.. - начал Туренко с возмущением и негодованием в голосе, но быстро примолк под взглядом старшего родственника.
 Я улыбнулся столь же мягко, одними уголками губ:
 - Вы ведь тоже верите? В единого Бога, в Иисуса? Чем эта вера отличается от веры в духов?
 - Я бы не стал их сравнивать, тем более ставить в один ряд - религия и сектантство.
 - И, тем не менее, и там и там есть искатели истин, фанатики и лжецы, обрядовость, священные для последователей тексты и прочая атрибутика. К тому же, не стоит забывать, что и само христианство тоже когда-то было лишь небольшой группой последователей нового учения - то есть, той же сектой. И оно отнюдь не завершающее звено в цепи разгорающихся и затухающих верований, как, впрочем, и спиритуализм.
 Флэнксон глянул на меня, чуть прищурясь, покачал головой:
 - В прежние времена вас бы наверняка отправили на костёр за подобные речи.
 - Хорошо, что я живу здесь и сейчас, - улыбнулся я, поднося к губам бокал с вином. - Впрочем, я не хочу ни доказывать вам что-либо, ни убеждать - мы по разному воспринимаем окружающую действительность. И у каждого должен быть свой путь.
 - А путь писателя, должно быть, не так лёгок, как кажется? - Флэнксон усмехнулся. - Ведь ваши книги не столь популярны как у Дэвиса (американский медиум и ясновидящий, один из основателей спиритуализма)  и Кардека (основатель спиритизма) , да и последователей, надо полагать, маловато.
 - Дядя! - Туренко негодующе смотрел на родственника. - Дело не в популярности, а в содержании!
 Я уже было отклонился на спинку стула, предвкушая наблюдать спор со стороны, но не получилось.
 В последующие минут двадцать Флэнксон, на пару с племянником, устроили мне перекрёстный допрос. Причём инспектора интересовала материальная сторона моей жизни, а Мартьян допытывался, не веду ли я бесед с духами...
 Когда за спиной Флэнксона, сидящего рядом с эльфом, возникло лёгкое движение, я скосил туда взгляд. Но вместо домашней любимицы - кошки Матильды - там стоял Эдвард. Как истинный сын шпиона, он ускользнул от надзора нянек и прокрался вниз. Взгляд больших серых глаз вдумчиво изучал длинный хвост светлых волос, свободно спускающийся поверх спинки стула. Почувствовав, что его засекли, Эдвард, сделав нарочито невинное личико, обернулся ко мне. Я чуть склонил голову, слегка ему улыбнувшись и одобряя всё, что бы он ни задумал. Флэнксон что-то спросил - и я рассеянно кивнул, вызвав у инспектора сильное удивление. Пройдя ещё пару неслышных даже для меня шагов, малыш склонил голову набок, засунув указательный палец в рот. Я сделал вид, что включился в беседу, краем глаза наблюдая за жертвой ребенка. Хвост просто-таки притягивал его к себе. Сид, ничего не подозревая, беседовал уже с Фильере. Внезапно голова его откинулась назад. Я скрыл улыбку в поднесенной к губам салфетке. Эдвард почти висел, клёщом вцепившись в объект своего внимания.
 - Настоящие... - задумчиво изрекло дитё, нехотя выпуская волосы из ручек. Невинно улыбаясь, ребёнок попытался влезть на колени сиду, который с вымученной улыбкой держался за ушибленный о высокую спинку стула затылок. - Ты светлый волшебник?
 - Простите пожалуйста, он не нарочно! - Эвелина, вскочившая с места, попыталась стянуть ненаглядное чадо с коленей гостя. Чадо вцепилось тому в жилетку мёртвой хваткой и грозно насупилось.
 - Не стоит извинений, что вы, всё нормально, - на лице у Сен-Гильерна читалась ностальгия по варварским, жестоким к детям временам.
 - Эвелина, - я чуть приподнял уголки губ, рассеянным взглядом доброго дядюшки оглядывая эту сценку. - Не стоит ругать Эдварда - немногие дети в его возрасте отличаются подобной живостью и любопытством.
 Эдвард, который и без того мне симпатизировал, расплылся в улыбке, подёргивая сида за галстук:
 - А ты тёмный волшебник. Но хороший.
 - Мне, право, так неловко... - Эвелина, по одному отгибая пальцы сына, медленно освобождала гостя.
 - Устами младенца глаголет истина, право, Даниэль и Габриэль являют собою два живых контраста, - Фильере смаковала ситуацию. - Может, попросить наших "волшебников" сыграть в четыре руки? Ну, - тут она, видимо, вспомнила, что я не в ладах с фортепиано, - или ноты попереворачивать...
 - В четыре руки? - переспросил я.
 - Хоть один из вас, наверно, да умеет играть? - Фильере перевела взгляд с меня обратно на сида. - Кстати, золотце моё, - Маргарет улыбнулась Эдварду. - Если они волшебники, то кто же я?
 - Колдунья, которая ва... - тоненькая ладошка матери прикрыла малышу ротик (и, как знать, возможно, поток истины?)
 - Прошу простить, уже поздно, и он бормочет что попало, - Эвелина отцепила-таки брыкающегося малыша и спешно ретировалась наверх.
  Когда собрание перешло в гостиную, я сразу направился к дивану. Учитывая обилие оберегов и прочих ловушек, вариантов у эльфа тоже не оставалось - либо сесть рядом со мной, либо стоять столбом посреди комнаты. Выбрав первое, Сен-Гильерн, взяв со стола один из томиков, уже выпущенных Обществом, присел на диван, делая вид, что целиком захвачен книгой. Рядом мгновенно опустилась Маргарет. Донахью, желающий продолжить беседу на морскую тему, уселся в кресло неподалеку.
 - Могу я задать вопрос, почему молодой человек, перед которым открыты многие перспективы, выбрал именно такое поприще для деятельности? - слово "такое", я постарался подчеркнуть только для его слуха. Откинувшись на спинку дивана, я наблюдал за реакцией сида. Желание подробно, со смакованием попробовать его на вкус, у меня уже схлынуло, оставив, впрочем, законное любопытство.
 - Возможно, в корне наших поступков лежат сходные мотивы - ведь и вы, с вашими способностями, выбрали перо вместо шпаги. Строчки держатся дольше ран, - светлая голова вновь склонилась над книгой, он даже страницы не забывал переворачивать. Вот, правда, "увлёкся" он стихами леди Аделаиды.
 - Вижу, вам нравится поток бессознательного на грани абсурда? - негромко спросил я. Конечно, в печать шли не все стихи нашей неподражаемой девочки - большая их часть, на мой взгляд, и вовсе была неприлична, но кое-что, на самой грани дозволенного безобразия (почти как её сегодняшнее платье), для сборников годилось.
 - Наш гость вправе ознакомиться с любыми творческими позывами нашего Общества, - Фильере коснулась пальцами руки сида. - Всё познается в сравнении, и этого не стоит стесняться.
 - Вы абсолютно правы, - вежливо ответил он, медленно отодвигаясь по дивану в мою сторону.
 - В таком случае, - я улыбнулся блаженной улыбкой садиста, - не откажетесь послушать эти экзорцизмы в авторском, так сказать, исполнении?
 Сид холодно улыбнулся, повернувшись ко мне - под рукавом, почти прижатым к моему боку, ощущались маленькие ножны.
 - С удовольствием, особенно в вашей компании.
 Он захлопнул томик, почти неслышно, но движение было раздражённым. Я сам себе удивлялся, не зная, что на меня нашло - хотелось поддеть этого светловолосого убийцу. Вовсе не за выбранную профессию, и даже не оттого, что Сен-Гильерн принадлежал, видимо, к прямым потомкам древней, чистой крови. Быть может, за невозможность продегустировать редкий и оттого такой притягательный "Источник"? Как-то это... мелко. Было, пожалуй, и что-то ещё...
 Сид внезапно подался в сторону Фильере, а потом и вовсе встал, возвращая томик обратно на стол. Сперва я решил, что он не выдержал нашего с Маргарет натиска, но потом почувствовал в области бедра с той стороны, где он сидел, легкое холодное жжение - крестик, о котором я уже забыл, положив в карман брюк. Даа... эдак к Арктуру и гости ходить перестанут. Хотя, насчёт подобных гостей - может, оно и к лучшему. Сам Арктур уже перехватил Сен-Гильерна и повел к Эве, видимо, та хотела ещё раз перед ним извиниться.
 - Аделаида, - я обратился к стоящей рядом с Элайзой невесте Донахью. - Я заметил, что виконт читал в сборнике ваши произведения. Будьте любезны, спойте их для нас.
 - Ну, если вы так просите... - с таким видом, словно сделала всем присутствующим великое одолжение, Ада направилась к белому роялю в углу зала. Донахью последовал за ней, явно намереваясь переворачивать листочки, если понадобится, перетаскивать вращающийся табурет и всячески помогать невесте парить над мирскими заботами. Арктур и Эвелина поглядели на меня как на врага семьи - ну зачем, зачем ты это сделал?!! - явственно читалось в их глазах. Я и сам уже сожалел о содеянном. Но проще было остановить шторм, чем Аду.
 Усевшись на круглый табурет и изящно всплеснув руками над клавишами, Аделаида незаметно прочистила горло и томно начала выводить высоким голоском, слегка съезжающим за фа второй октавы:
 Сидела на краю фонтана,
 Смотрелась в гладь я водную,
 Луна, как яда полна тайна,
 Вступала в фазу переходную.
 Гляделась я в тёмную воду,
 Лаская тонкими перстами,
 Даря ей нежность и угоду,
 Её касаяся устами.
 Луна глядела свысока
 Столь инфернальна и бела...
 Была она столь далека,
 А я одна, внизу, без сна...
 Я мысленно вздохнул. Что ж, могло быть и совсем плохо: что-нибудь про мёртвую деву, которую безутешный жених решил навестить ночью после похорон...
 - Впечатляет... - Мартьян был, наверное, единственным, кто сказал это искренне и восхищенно.
 - О да, - веско уронила Фильере. - Это оставляет неизгладимое впечатление. Инфернальное, так сказать, - она поднесла к глазам лорнет. - А вы, Навь, знаете, чем разбавить вялое течение нашего вечера.
 - Всё ради вашего удовольствия, мадам, - я чуть склонил голову в поклоне. Судя по взгляду Эвелины, постоянно соскальзывающему на меня, шутка получилась плоской и неприемлемой. Видимо, со мной будут говорить после... - Ну что ж, самая яркая жемчужина нашего Общества отблистала, может, теперь мы услышим кого-нибудь из гостей?
 - Я слышала, - Маргарет встала, и, поигрывая лорнетом, направилась к чете Стоунов и стоящему между ними французскому гостю, - Эвелина, вы как-то раз упомянули, что виконт пишет недурные стихи.
 Эвелина чуть улыбнулась, ободряюще глядя на Сен-Гильерна.
 - Дорогой друг, в самом деле, может, споете нам? Вы же играете на фортепиано?
 Сида загнали - вряд ли он хотел что-либо петь или декламировать. Урок - личины надо выбирать знаючи! А не подправлять по минимуму форму ушей и глаз. Правда, так силы почти не тратится, и следов меньше.
 Сен-Гильерн, словно подтаскиваемый на аркане, уселся за инструмент. Я приготовился насладиться, хотя бы по контрасту с предыдущим исполнителем - всяко хуже не будет. После нескольких легких аккордов к мелодии присоединился голос.
 Лёг тонкий хрусткий лёд на камни
 Недавно грязной мостовой.
 Ушёл последний дождь и тайны
 Свои унёс с собой.
 Застыли ветви вязью тонкой,
 Под утро ветер стих.
 Холод на стёклах по каёмке
 Вывел узоры рук своих.
 Ещё темно, ещё так рано,
 Постели смяты в темноте.
 Обрывки снов висят в тумане,
 На инее следы когтей.
 Но это там - за толщей стен
 Холодный воздух и позёмка.
 Накинув плед поверх колен
 Проснуться - до рассвета долго.
 И можно грезить в тишине,
 Отдёрнуть шторы, встать к окну.
 Там пляшет снег в морозной мгле,
 Там листья спят в холодном льду.
 Мне колыбельная звенит
 От гулкой тишины в ушах.
 А в жёлтом воске свеч горит
 Золотой Осени душа.
 Когда отзвучало лёгкое эхо голоса, и музыка растаяла в кратком мгновении тишины, я открыл глаза. Эльф сидел, отстранённо глядя на закрытые ноты, едва касаясь пальцами клавиш из слоновой кости. Что ж, должен был признать, Сен-Гильерн обладал не только присущей многим из ушедших в Холмы притягательностью и холодным безразличием наёмного убийцы.
 - Прелестно, прелестно, - Фильере, незаметно подошедшая к роялю, провела тонкой ручкой по лакированной крышке. - Теперь я вижу, что Эвелина не промахнулась, зазвав вас сюда, милый юноша.
 - Да, ваша игра не оставила нас равнодушными! - Ада, высвободив руку из ладоней Донахью, тоже двинулась приступом на сида. - Если вы свободны в понедельник вечером, то, думаю, вы не откажете даме посетить её скромное собрание.
 Арктур, стоящий рядом с Эвелиной, усмехнулся в усы.
 - О да! - улыбнулся я, вставая с дивана. - Я уверен, что вам это понравится.
 - Несомненно, - сид расплылся в излучающей вежливость улыбке. Под мороком, правда, было нечто диаметрально противоположное. - Но только в вашей компании.
 - Я не пропустил почти ни одного из этих замечательных вечеров, - улыбка получилась искренней и лёгкой. Краем глаза я заметил, как Эвелина грозно глядит то на меня, то на Арктура, который тщетно пытался согнать с лица странное выражение. Кажется, Эва всерьёз обиделась за своего "юного" друга. - И мистер Стоун так же довольно часто присутствует там, - я не стал добавлять, что тому были две причины - проследить, чтобы Донахью и его будущая жена не устроили излишне экстравагантный приём, и, что случалось довольно часто, позабавиться творимым там искусством. Хотя, должен признать, некоторые посетители таинственно-мрачного салона Аделаиды на самом деле были не только любителями эпатажа, но и талантливы в прозе, стихах, или музыке. С картинами отдельных личностей, заявляющих о себе как о художниках, я знаком не был, поэтому и не брался судить.
 - Да уж... - неопределённо произнесла Фильере, плавно продвигаясь все ближе и ближе к сидящему за роялем эльфу. - Однако, может, вы сыграете нам ещё что-нибудь?
 - Ах, думаю, не стоит нам столь многого требовать от нашего гостя - виконт приехал только сегодня утром, - Эвелина мягко подхватила под руку Энтони и повела его к Маргарет и её жертве. - Может, лучше наше Общество покажет себя перед гостями? Энтони, спойте нам что-нибудь, а я вам подыграю.
 - Ну, если вы просите... - юноша с обреченным видом встал к роялю. Пение не было его сильной стороной. Отодвинув для Эвелины табурет, сид скользнул мимо Маргарет и встал довольно близко от меня. Глянул он при этом так, словно пробивал маску морока. Эва пошепталась с Энтони, выбирая песню. Н-да... Ада и впрямь оживила вечер. За моей спиной перешёптывался с племянником Флэнксон. Правда, каждый о своем - Мартьян о моих книгах, а его дядюшка о еде. Кажется, им было совершенно безразлично, что ни один из них другого не слушает. Эва завершила мучения Энтони тремя энергичными аккордами, и к роялю подошла Элайза. Я же оглянулся, думая, как бы незаметно улизнуть из зала. Ну почему они все думают, что у них есть голос?! Я никогда не пел, и, надеюсь, мне не придётся этого делать. Взяв со стола томик, кажется, тот же, что пролистывал сид, я попытался углубиться в чтение под монотонные рулады. Донахью вновь обрёл собеседника в лице Сен-Гильерна - они уселись на придвинутые друг к другу кресла, отгородившись от всех остальных. Ко мне подсела Ада - ей не давала покоя недосказанная за столом история.
 От беседы о привидениях, эктоплазме, гипнозе и спиритических сеансах, к которой моментально присоединился Мартьян, я отвлёкся, как только слуха коснулась фраза:
 - А что же, и вправду на заводе стали пропадать люди? - Элайза, стоящая рядом с вазой, ощипывала лепестки роз и ждала ответа от Флэнксона.
 - Ну, тут слухов много. К нам поступила жалоба на то, что одного человека покусала собака. Но, всё прочее - домыслы, одного покусали - остальные напридумывали. Низина, - Флэнксон развел руками, - вы же знаете, народ тёмный.
 - Но согласитесь, молодой человек, - Фильере, сидя в большом кресле, подвинутом усилиями Энтони и Арктура, созерцала с удобной позиции всех собравшихся, - дыма без огня не бывает. И Джек Потрошитель тоже сперва в трущобах бесчинствовал.
 Арктур на мгновение перехватил мой взгляд.
 - Что вы!.. Там совсем другие дела - никакой мистики. Но не стоит, пожалуй, вести такие разговоры при девушках.
 - Да, господа. Что-то у нас разговор ушёл не в то русло, - Эвелина, придерживаясь за локоть мужа, попыталась увести гостей от животрепещущих, на их взгляд, тем.
 - Но, - Флэнксон галантно поклонился, словно прося у хозяйки прощения за упрямство в речах, - возможно, все эти пересуды спровоцированы убийством Уатингтона. Завод решили пока не открывать, и рабочие волнуются, маются без дела - вы же знаете, в уме, не занятом делами, появляется зачастую такой бред, что сам себе удивляешься.
 - Да, с этим нельзя не согласиться, - Элайза аккуратно прикрыла рот платочком, подавляя зевок. Это послужило сигналом к завершению вечера. Эвелина плавно разорвала все нити разговоров, Арктур провожал гостей.
 Я ушёл первым. Заверив друга, что загляну в самое наиближайшее время, быстрым шагом направился к полутёмным улочкам, расходящимся от Мраморного бульвара. В течении нескольких минут спины касался осторожный взгляд сида, либо нам было по пути, либо он пытался проследить за мной. Свернув в очередной проулок, почти у самой Вокзальной улицы, я ушёл в тени. И вернулся обратно, растекаясь тонкими паутинками темноты, обвивая фонари по границе света, скользя в зеркальной черноте спящих окон.
 Донахью с Аделаидой уже отъехали, и след их жаркого спора, отчётливо видный среди относительного спокойствия ночи, тянулся в другой конец Мраморного бульвара. Энтони и Элайза сошли с крыльца. Юноша, усадив возлюбленную в коляску, в сопровождении лакея отправил её домой. Сам же пошёл пешком, видимо, желая проветриться перед сном, или подумать в одиночестве.
 Миссис Фильере укатила на своём ландо.
 Остались только Флэнксон с Туренко. Мартьян уже сидел в коляске, с мечтательным видом глядя на ночных летунов, кружащих в свете ближайшего фонаря. Флэнксон стоял на подъездной дорожке, тихо переговариваясь с Арктуром. Я вслушался, пытаясь при этом не потерять ни один из следов разъехавшихся.
 Флэнксон вздохнул, оглянулся на племянника.
 - Да, в общем-то сказать, я с самого начала отнёсся к этому с сомнением. Особенно если учесть, кто и как на него донёс... Думаю, он просто перешёл там кому-то дорожку. У него вообще странные знакомства в Низине. Вот над этим, кстати, советую задуматься - хоть ты и сказал, что знаешь его достаточно хорошо, чтобы поручиться за его непричастность. И... Арктур, надеюсь, ты проследишь за Мартьяном на этом вашем вечере? Не хотелось бы мне потом в течение месяца выслушивать пространные речи о призраках, незримых лучах, идущих из глаз и прочее. Я б его и вовсе не пустил, но... - Флэнксон развёл руками, - тогда бы он весь последующий год, на пару с сестрой, забрасывал меня письмами, полными ещё большей чуши...
 Я сосредоточился на ниточке, ведущей за сидом. Нет, его безопасность меня ничуть не волновала, а вот проследить, где он на самом деле остановился - стоило. Было на его счёт нехорошее предчувствие. В конце концов, все, кто приходит в мои сны ещё до знакомства, так или иначе, играют в последующем важные роли в моей жизни.
 Сен-Гильерн выбрал живописное местечко. Маленький двухэтажный домик, выходящий одними окнами на озеро Поющих Камней, другими - в роскошный яблоневый сад. Нужно будет наведаться к нему, может быть, даже этой ночью.
 Наконец-то отъехали и Флэнксон с племянником. Всё больше растворяясь в темноте, текущей над городом, я проводил всех участников сегодняшнего собрания. Когда-то такие фокусы давались мне легко, лучше, чем большинству из нашего рода, теперь же, собравшись воедино на дорожке сквера, неподалёку от дома Стоунов, я тяжело опустился на ближайшую скамейку. Чуть скосил взгляд, разглядывая шевеление теней над плечом. Крылья размазанными, рваными паутинами таяли в ночных сумерках.
 Посидев какое-то время на скамье, дабы убедиться, что крови мне сейчас действительно не нужно, я отправился к Арктуру.
 Пройдя той же дорогой, что и предыдущей ночью, вышел к калитке. Сладкий аромат каприфоли мягкой волной укрыл меня, смешиваясь с тихими звонами колокольчиков. Тёмные верхушки деревьев подсвечивали окна второго этажа - Эдвард проснулся, и Эвелина тихонько напевала ему колыбельную.
 Остановясь перед дверью чёрного входа, я наконец-то положил амулет на место, вздохнув с немалым облегчением. С кончиков пальцев скользнул тонкий, лишь чуть более осязаемый, чем темнота вокруг, паутинчатый дымок и, собравшись на мгновение в знак Имени Богини, растворился, становясь частью здешних теней. Днём эта защита не столь хороша, но здесь достаточно и других оберегов, набирающих силу при свете солнца.
 Арктур ждал меня в рабочем кабинете, нервно расхаживая из угла в угол. Из освещения была одна лишь настольная лампа, и мягкий её свет, просеянный сквозь мозаику цветного стекла, ложился на книжные шкафы и стены причудливыми пятнами листьев и узоров. Я остановился на пороге, дожидаясь, когда Арктур развернётся к двери.
 - Даниэл! - выдохнул он, увидев меня стоящим в дверном проёме на границе тени и света (глаза в таком освещении должны были мерцать по-кошачьи). - Хотя бы сейчас ты мог зайти нормально!
 - Прости, - я виновато пожал плечами. - Не удержался...
 - Так что? - сразу приступил он к делу. - Что за чертовщина творится в городе? Мальчишки зубастые озоруют?
 - Сперва позволь спросить, что за чертовщина творилась у тебя дома этим вечером, - я прошёл в комнату и, усевшись на стул рядом с окном, принялся неспешно набивать трубку.
 - О чём ты?.. - Арктур озадаченно посмотрел на меня, опускаясь в стоящее рядом кресло.
 - Допустим, я не имею в виду ни странного восторженного мальчика, ни его дядюшку, который своими вопросами испортил мне аппетит, а взглядом просверлил затылок... - я прищурился в усмешке. - Что можешь сказать об этом виконте?
 - Хм? - Арктур чуть нахмурился, по всей вероятности прокручивая в памяти весь прошедший вечер. - Что именно с ним не так?
 - А ты вспомни, где он сидел, и куда старался не подходить.
 Секунд тридцать Арктур задумчиво смотрел на пятно света, расползшееся от лампы по столешнице, а я с интересом наблюдал за ним, пуская в полумрак комнаты маленькие колечки дыма.
 - Кто он? - взгляд зеленовато-ореховых глаз, поднятых на меня, был, мало сказать, обеспокоенный, тревога так и разлилась по комнате.
 - Он - сид, эльф, обитатель Волшебной Страны... - я дёрнул уголком губ в усмешке. - А так же, вероятнее всего, наёмник. Убийца. Как давно они переписываются с Эвой?
 - Года три... - Арктур ответил несколько рассеянно. - Эва уезжала в Париж, мы решили, что Эдварду лучше появиться на свет именно там... - Он покачал головой, словно удивляясь, что не распознал сида в знакомом Эвелины ещё в то время. - Ты знаешь, зачем он сюда приехал?
 - Точно, к сожалению, нет. И я не уверен, на кого он работает. Может быть и на своих, а может быть заботится здесь о неких интересах Франции, что вовсе не исключает первого.
 - Хорошо, я буду это учитывать, - задумчиво проговорил Арктур. - Он ведь тоже довольно быстро определил, кто ты?
 Я лишь криво усмехнулся, кивнув головой. Если бы не морок, Маргарет бы наверняка подумала, что Сен-Гильерн признал во мне старого знакомого, не ко времени и месту воскресшего.
 - И вы с ним как-то сразу... не поладили. Скажи, зачем тебе вообще понадобилось столь усиленно зазывать его на вечер к Аделаиде?
 - Ну, я бы не сказал, чтобы так уж сразу и не поладили, - я развёл руками. - Но это не взаимная неприязнь. А что до милого шабаша в понедельник, если у него есть чувство юмора - он оценит.
 - А если нет?
 - Посчитает меня полным придурком, - я улыбнулся.
 - Надеюсь, он будет далёк от истины... если что.
 - А-арктур, - я укоризненно посмотрел на друга. - Признаю, конечно, что порядком беспечен, но творить что-то, что угрожало бы вашим жизням, не стал бы никогда.
 - Ты воспринял шутку как упрёк, значит, всё более серьёзно, - тёмные в освещении этой комнаты глаза внимательно прошлись по моему лицу.
 - Возможно, я просто устал... К тому же, ты прав, не было особой нужды тащить его к Аде.
 - Он как-то связан с твоим предупреждением о "комендантском часе" после наступления темноты?
 - Нет, - в этом я был вполне уверен, уж слишком различался стиль виденного во сне от того, что лежало под старым мостом. Да и Мотыль говорил о ком-то из нашей Ветви. - Что творится в Гатри по ночам, я ещё не разобрался. Но убийства происходят - и Флэнксон врёт напропалую, только чтобы не допустить паники. И тянется всё это уже не первую неделю.
 - Знаю. Томас напросился ко мне в гости, выказывая желание встретиться с тобой лично.
 - Вот как? - я удивленно вскинул бровь.
 - За последние дни в Гатри пропало много людей, но никто ничего не видел, или не хотел видеть. В основном, находились веские причины, чтобы считать их просто сбежавшими из города: долги, любовницы, преступление закона. Но не у всех. Осведомители доносили, что в Низине шепчутся о неком, имеющем демоническую внешность, субъекте, который совершает убийства под покровом ночи, не оставляя после ни тел, ни следов самого преступления. А на днях к Томасу пришёл один доброхот и поведал, что знает, кто помог исчезнуть Джереми Пустышу, Поскотнику, и Беззубому Ларри, и многим другим, и - отгадай, чьё имя назвал этот жаждущий справедливости горожанин?
 - Моё, я так полагаю? - я фыркнул. Чудное дельце! Интересно, почему полиция ещё не заявилась на Вечерний бульвар?
 - Правильно полагаешь, - кивнул Арктур.
 Я прикрыл глаза, перебирая в памяти все те случаи, когда меня могли увидеть в Низине за прошедший месяц, да ещё и без морока. Вспомнились также слова Глэдис о слухах, что стали распускать обо мне Скобарь и Лоуренс, и, возможно, многие другие. Хотелось бы знать, что положило начало этому? Не припомню ни одного случая, чтобы наши интересы хоть как-то пересекались.
 - И что об этом думаешь ты?
 Окинув меня чуть прищуренным взглядом, Арктур покачал головой.
 - Каким-то образом ты к этому всё же причастен.
 Да уж! Я нервно дёрнул уголком губ в усмешке. И как вообще можно было надеяться, что такое количество пропаж и смертей останется незамеченным полицией!?
 - Как понимаю, Флэнксон мою кандидатуру на роль убийцы всё-таки отклонил, иначе я бы сейчас сидел за решёткой, а не здесь, разговаривая с тобой.
 Арктур отрицательно покачал головой.
 - Дело в отсутствии трупов и в том, что Томас не сторонник мистического объяснения происходящего. Пропадали, в основном, нищие из Грязной Низины, а там убийства не редкость. К тому же, не думай, что он о тебе не вспомнит, если в ближайшее время дело не прояснится.
 - А каково твоё личное мнение, с учётом того что ты обо мне знаешь? - я чуть склонил голову набок, наблюдая за Арктуром из-за завесы табачного дыма.
 - Что ж... - через паузу произнёс он тем же спокойным голосом. - Вероятность, что ты окажешься этим убийцей - мала. Обладая достаточно большой силой внушения ты можешь изменять облик, или вовсе оставаться незамеченным. Хотя ты, как сам недавно выразился, порядком беспечен, а откровенно говоря, ещё и рассеян, но, даже учитывая это, ограничиваться обликом демоническим, но вполне узнаваемым... - он покачал головой. - В Гатри ты прибыл около пятнадцати лет назад, и за всё это время ничего подобного в городе не происходило. И каковы мотивы?
 - Ты сказал, что вероятность - мала. И, допуская хоть один процент из сотни, что я могу оказаться убийцей, ты говоришь мне всё это?.. - я был, мало сказать, удивлён.
 - Всегда могут оставаться неучтённые обстоятельства... Но, хотелось бы надеяться, что к сорока годам я всё-таки научился разбираться в людях, - Арктур усмехнулся. - В своих друзьях, по крайней мере. Итак, Даниэл, во что ты умудрился вляпаться на сей раз? - он, чуть приподняв бровь, ожидал ответного рассказа.
 Я вздохнул, отводя трубку от лица.
 - Складывается такое впечатление, что меня кто-то хочет подставить. Не спрашивай, почему - сам никак не могу понять. В некоторых поступках этого типа попросту отсутствует логика. Тем, что он творит, он и себя подставляет. Если начнётся "охота на ведьм", оставаться в городе станет небезопасно, поэтому сомневаюсь, что его цель выжить меня из Гатри и самому поселиться здесь.
 - Ты уверен, что это не может оказаться чьей-то местью? - Арктур задумчиво посмотрел на меня, и не в первый уже раз показалось, что ещё чуть-чуть, и морок поддастся, позволит взглянуть на моё настоящее лицо.
 - Уверен, - кивнул я.
 - Ты знаешь, что это за тип?
 - Хм... - я задумался. - Нечисть. Демон. Хотя, - я покачал головой, невесело усмехаясь, - в рамки этих определений я тоже замечательно вписываюсь. Сам знаешь, под одним и тем же словом может скрываться разная суть. Он, в некотором смысле, мой родственник. Не знаю, насколько дальний или близкий. И если Флэнксон всерьёз хочет ввязываться в это, уговори его надеть хотя бы один из своих амулетов.
 Арктур рассеянно поглаживал край стола. Там, где он проводил рукой, под столешницей отчётливо проступало нечто, к чему прикасаться совсем не хотелось - не знаю, о чём именно он сейчас подумал, но раньше я этой штуки почти не ощущал...
 - Всё так... канонично? Серебряные пули?.. Рябиновые кресты?.. - Арктур едва заметно хмурился. Если мои слова о том, что Сен-Гильерн не принадлежит к роду людскому, выбили его на некоторое время из колеи, то сейчас непохоже было, чтобы он волновался. Скорее уж думал над очень неприятной ситуацией, которую нужно быстрее разрешить.
 - Возможно. Серебряные пули, в любом случае, будут не менее действенны, чем обычные свинцовые. Но... Арктур, надеюсь, ты не собираешься участвовать в этом лично? - я прищурился, окидывая друга подозрительным взглядом.
 - Я так подхожу под определение сумасшедшего блюстителя порядка?.. - он одарил меня копией моего же взгляда.
 Я улыбнулся, покачав головой.
 - Возможно, раньше я бы и полез в это, из сомнительного удовольствия раскрыть некую тайну, прикоснуться к тому, для чего нет научного объяснения. Но тогда мне повезло познакомиться именно с тобой. Если случится так, что мы с ним всё-таки столкнёмся, я бы хотел точно знать, что может послужить защитой? - взгляд болотно-зелёных глаз стал спокойным, и та штуковина, прикрепленная или нарисованная под столешницей, перестала ощущаться так ярко.
 - Самым верным, пожалуй, будет разнести ему голову. Даже если он окажется невероятно живуч - с повреждённым мозгом быстро и правильно отреагировать на что-либо сложновато.
 - Настолько живуч? - незаметная складочка между бровей Арктура превратилась в чёткую линию.
 - Всё может быть - я пока не знаю, с кем предстоит иметь дело. Но то был бы уже крайний случай. А так... пожалуй, сгодится всё, что ты столь осторожно пытался проверить на мне, особенно в последние годы, - я вздохнул, глянув за отведённое полотно штор. Время наверняка уже перевалило за одиннадцать, и сколь бы много ни казалось его сейчас до рассветных сумерек, стоило поторопиться. Раствориться и потом удержаться в исчезающих утренних тенях будет сложно, - Как только узнаю хоть что-то определённое, я зайду к тебе.
 Я уже поднялся со стула, дабы, закончив разговор, попрощаться, но Арктур остановил меня жестом руки.
 - Даниэл, ты кое о чём забыл...
 - Хм? - очки и трубка - то, что я постоянно оставлял у Стоунов - были сейчас при мне.
 - Если что-нибудь произойдёт с тобой, здесь, или ты исчезнешь опять чёрт знает на какой срок, где и как тебя искать?
 - То есть, хочешь сказать, что про дом на Озёрной ты не знаешь? - я приподнял уголки губ в ироничной улыбке.
 Арктур на это лишь тяжело вздохнул, окидывая меня усталым и несколько раздражённым взглядом.
 - Даниэл, твоя скрытность и нежелание общаться с кем бы то ни было, в последнее время граничит с паранойей. Что с тобой творится? Когда ты не появился ни на одном из майских собраний и вообще перестал отвечать на письма, мы с Эвой не знали, что думать. Я, как последний идиот, в течение нескольких дней пытался разыскать тебя, пока не додумался, что бумаги на приобретение дома на имя Чарльза Бэннета на самом деле твои.
 - Друг мой... прости, я... - опустившись обратно, я покачал головой, понимая, что последний идиот - это как раз я и есть. Всё, что забавляло нас обоих, когда Арктуру не было ещё тридцати, в сорок стало выглядеть совсем по-другому. Он давно уже повзрослел, успел обзавестись семьёй и необходимым количеством личного опыта, чтобы стать, в некотором роде, даже старше меня. - Я просто настолько устал от городской суеты и шума... Гатри так вырос за последние несколько лет... И... так не хватало тишины. Мне очень жаль, что вам с Эвой пришлось волноваться из-за меня... - я опустил взгляд. Ох, Богини, ведь и вправду иногда не задумываюсь о последствиях...
 Арктур вздохнул.
 - Кажется, я понимаю, почему Эдвард так тебя любит - ты иногда поразительно на него похож. Особенно когда вы оправдываетесь.
 Я поднял голову. В чуть прищуренных глазах Арктура было некое ехидство, ирония и едва заметные, но уже выплывающие искорки смеха.
 - Понимаю, да, город и в самом деле растёт. Но в следующий раз, когда тебе приспичит куда-нибудь исчезнуть, оставь хотя бы записку. Можешь даже в своей квартире, потому как первое, что теперь буду делать - это забираться к тебе и перекапывать весь бумажный хлам, - под конец фразы Арктур всё же усмехнулся. - Но вернёмся к делу. Как тебя найти, случись что? Может, я пошлю телеграмму или человека с запиской? Или... ах да, ты же чураешься всех современных звукопередающих устройств. Есть, может быть, ещё что-то, более для тебя удобное?
 - Думаю, телеграммы или записки будет достаточно, - кивнул я. - И, даю слово, если соберусь куда-нибудь исчезнуть, то зайду к вам. Если что-то произойдёт, отправляй сообщение сразу и на Вечерний бульвар, и на Озёрную - сейчас я буду в городской квартире, но кто знает...
 - Что ж, договорились, - Арктур поднялся вслед за мной, провожая к дверям. Когда я стоял за порогом, в темноте, что жалась к спине, прячась от скудного освещения из дома, он пожал мне руку. - И, прошу тебя, будь осторожнее.
 - Буду, - кивнул я. Кольцо-оберег, как всегда, ужалило ладонь иглами холода, сверкнув зелёным камнем. - Если что - я тебя предупрежу. Доброй Ночи.
 Дверь тихо скрипнула за моей спиной, и я шагнул в тени, растворяясь в них.
 Прекрасно осознавая, что решение сначала наведаться к сиду, и лишь затем приступить к задуманному - просто возможность оттянуть не слишком приятное ещё на час, я направился в сторону озера.
***

 После общения с представителями "Общества Духов" срочно пришлось менять планы. Приняв повод из рук лакея, я вскочил в седло и молча направил Данни в сторону нашего дома. От похлопывания по шелковистой холке он перёшел на рысь, неподкованные, но крепкие - не чета домашним лошадям, копыта глухо бухали по ровной брусчатке. Чуть вытянутые круги освещённого голубым светом пространства сменялись синими насыщенными сумерками. У чугунных столбов под фонарями крутились у самого пламени мошки и белёсые крупные мотыльки. На улице Широкой в честь вечера выходного дня царило оживление - придавленные дневной жарой люди и прочие обитатели города давно пришли в себя, отдохнули и вышли на вечернюю прогулку. Платья дам трогал прохладный ветерок - пожалуй, только вечером, в неспешном променаде, и можно передвигаться, будучи затянутым в подобное сооружение - по-иному назвать это язык не поворачивался.
 На мне был морок, накинутый сразу же, едва я скрылся в глубокой тени дерева. Идущие по тротуарам люди видели степенного джентльмена в костюме для верховой езды (ещё одно извращение - ладно бы только неудобное, так и неэстетичное). Данни из великолепного скакуна арабских кровей стал гнедым уэльским кобом - слишком приметные конь и всадник в любом случае запомнятся хотя бы мальчишкам, снующим в чинной толпе. Когда понадобится, можно сделать так, что меня заметят, но пока рано.
 Потому я и поехал, делая небольшой крюк, по этой улице, а не по блистающему огнями даже в такое время Мраморному бульвару. Поздний час сказывался на гуляющих - толпа на глазах редела. Проезжая мимо церкви Святого Патрика я придержал Данни - чуть покосившийся крест, целые в основном стены, и вместе с тем перемолотые в пыль кирпичи, переломанные балки, поддерживавшие разбитый теперь колокол. Запах гари, воска. Странно... огненной стихии не ощущалось. Что-то, чьи следы уже исчезли, прорывалось не снаружи, а изнутри... Данни фыркнул, благоразумно оглядевшись по сторонам, и лишь после этого подал голос.
 - И чего мы тут встали? Пока вы там коктейлями заливались и песенки выли, я с местным деннишником пообщался - и, как-то не очень мне ночью по улицам шастать теперь хочется. Нарвёшься ещё на кого...
 - Вот и отлично, - я прикрыл глаза, стягивая с левой руки перчатку, чтобы начертить один из охранных знаков. - Купаться будешь тоже дома, и по кобылкам не пошастаешь в свободное время. А то на меня злого нарвёшься.
 - Чего?! - Данни от избытка чувств взбрыкнул, и старательно вычерчиваемый в темноте ночного воздуха знак стал напоминать что-то непотребное и отнюдь не охранительное. Пришлось уничтожить его, махая руками, словно я разгонял дым от сигареты.
 - Днём мы заняты, а ночью ты окажешься в безопасности только в том случае, если я буду где-то рядом. Не нравится - вспомни историю про лошадку, которая стала колбасой. Если что, я сумею отбить тебя и отбиться сам, а вот ты... - я нагнулся к конской шее, потянув его голову к себе за дёргающееся ухо. - Ты очень даже сойдешь не только на колбасу, но и на люля-кебаб, он под красное винцо, думаю, неплохо у местных пойдёт...
 Иногда на меня накатывало - не мог отказаться от удовольствия попугать постоянно действующего на нервы конька. Взбалмошный молодой жеребчик достался мне в услужение в Камарге, когда я выволок тамошний водяной народ из устроенной людьми по недомыслию передряги. Конём он был просто выше всяких похвал, вот если бы ещё и молчал, как им то полагается... Родичи, справедливо думая, что ему надо жизнь посмотреть и вообще, помудреть и остепениться, осев в какой-нибудь свободной реке или озере, великодушно отдали его со всеми потрохами.
 Иногда я не знал, радоваться или рыдать над этим подарком. Вот и сейчас он в первую очередь думал об ущемлении своих прав, а не о том, что его сожрут, и мне придется просить у Shela Newlyn  какого-нибудь местного кэльпи. Ещё немного подёргавшись, он тоненько заржал, сдаваясь. Я выпустил помятое ухо и вытер руку с налипшими светлыми волосками о штанину.
 - Ещё раз взбрыкнешь, когда занимаюсь чем-то важным, оба уха выверну, если мы на месте не поджаримся. Вот уж точно, принесло мяско местным, да ещё и печёное! - спина подо мною дрогнула. Данни забыл, что иногда случается от неправильно наложенного заклятья. Дочертив знак, я пихнул скотину каблуками в бока, и он понуро порысил дальше. В церковь надо сходить - но днём, ночью и без того дел много.
 До арендованного коттеджа мы добрались в молчании - Данни то ли устыдился, то ли обиделся, то ли просто испугался. Отперев створку высоких узких ворот, я завёл его внутрь - он не стал перекидываться и только зябко передёрнул шкурой на ногах, словно сгоняя муху. Морок с нас сошёл, и светлые волосы казались не золотистыми, а голубовато-белыми. Длинная грива чуть колыхалась на ветру, похожая на тяжёлые струи тумана, вытянутая морда с чёрными провалами больших глаз была совсем не свойственным для обычной лошади жестом поднята к покрытому звёздами небу. Конь бледный... Лет триста назад один лишь его вид мог послужить поводом для расправы. Махнув хвостом, он, аккуратно ставя ноги на белую дорожку, пошёл между тёмных розовых кустов, усыпанных мертвенно-белыми в темноте цветами. Ботинки утонули в поднявшейся влажноватой траве, когда я шагнул в сторону деревьев - растения и животные отдыхали от зноя и истомленно выпрямлялись, раскрывая обожжённые сиянием лепестки и глаза.
 Гости в саду не побывали - охранные круги, ниточки и прочие ловушки остались нетронуты. Ни по одной из трёх оставленных для особо умных противников лазеек никто не пробирался. Даже дойдя до коттеджа, у них не было шансов попасть внутрь - разве что уничтожить его а вот я бы мог узнать о личности любопытствующих... Пора озаботиться и другим - после встреченного у Эвелины ночного нужно заняться связью и данными. На холме главенствует Алая Невеста, но вот в городе у него сеть осведомителей наверняка есть - и пользоваться ею же чревато заблуждениями, которые могут мне дорого обойтись потом.
 Ещё раз обойдя сад, словно сторож, ищущий спрятавшихся мальчишек, что повадились за яблоками, я тоже повернул к дому. Данни уже зашёл внутрь - из тех окон, где располагалась кухня, доносились шум и возня. Вот уж точно - лошадь на кухне, одно радует - сена и прочего фуража ему не надо.
 Скинув ботинки, я с наслаждением прошёлся по наборному паркету. Самоистязание у людей в крови, но для чего же возводить его в ранг общественных приличий?! Пройдя в отделанную персиковым кафелем ванную комнату я умылся, фыркая не хуже моего коня, чувствуя, как смываю усталость и вечную настороженность. В этом доме можно расслабиться - сюда войдут только те, кому это будет разрешено.
 С кухни доносился теперь возмущённый писк дворецкого - припасов с собой мы почти не взяли, и Данни, кажется, доедал последнее. На ходу снимая пиджак и расстегивая рубашку, я поднялся по лестнице на второй этаж. В узкий коридор, обитый шёлком цвета морской воды и с маленькими акварелями маринистского содержания, выходили двери спален, кабинета и библиотеки. В своей комнате я быстро разделся, свалив одежду на спинку кресла, и вытащил из шкафа тёмно-синий костюм из рубахи, удобных штанов и безрукавки с капюшоном. Перчатки, мягкие сапоги до колен с усаженной шипами подошвой, длинная лента... Почти наш покрой одежды - удобной, не стесняющей движения и позволяющей растворяться в темноте.
 Переодевшись и приладив маленькие кинжальные ножны ещё и на правой руке, я вытащил из-под двух толстых плащей небольшую шкатулку из тернового дерева. Не покрытая лаком, с начерченными драконьей кровью знаками на стенках и крышке, она скрывала магическое напряжение, исходящее от спрятанных внутри предметов. Среди мешочков и пузырьков тёмного стекла выбрал приколотую к обрывку бархата простую на вид железную иголку. Переложив её в кожаный мешочек и спрятав его в закрывающемся для верности на пуговицы кармане безрукавки, уложил шкатулку обратно. Ещё раз проверил, всё ли на мне удобно, а потом вытащил из тумбочки стопку больших листов бумаги.
 Несколько планов города, тщательно изученных ещё в моём французском имении, позволили быстро освежить составленный для сегодняшней ночи замысел. Одно из бесчисленного сонма мелких, но приводящих к заметным последствиям деяний. Слава Небу, люди не додумались пока до чего-то на самом деле разрушительного. А с нашей помощью и не додумаются.
 Сперва требовалось сделать нечто, не терпящее отлагательств. Светлая дверь с полукруглым арочным верхом без скрипа открылась, когда я провернул ручку, шагая на балкон. Чёрные, в совершенно другом под взглядом Луны мире, розы нежно благоухали, оплетая перила колючим изысканным покрывалом.
 Многолетние плети свивались у ног в завитки, как на фоморских шлемах. С озера тянуло прохладой, можно было разглядеть сквозь тёмные кроны деревьев уже поднимающийся белым водоворотом туман - и завтра день будет исполнен зноя и истомы. Глядя, как белый омут, густея, расходится в стороны, я развязал шнурок, стягивающий волосы на затылке в тугой пучок. Несколько раз встряхнув головой и с наслаждением чувствуя, как исчезают последние остатки тяжести из висков, подошёл к самым перилам. Вытащив из ножен кинжал, мерцающим кончиком вонзил его в ладонь примерно на треть дюйма. Оружие скрылось обратно в ножны, а в сложенную чашечкой ладонь из ранки стала набираться довольно быстро кровь. Запрокинув голову, я втянул сузившимися ноздрями прохладный воздух и начал Зов.
 - Ты можешь жить две сотни лет, и не поседеешь, пребудя до ночи последнего сна своего чёрным.
 Ты можешь есть плоть живую и падаль, и не насытишься, пребудя до ночи последнего сна своего голодным.
 Ты можешь лететь против ветра, и не устанешь, пребудя до ночи последнего сна своего могучим.
 Ты смотришь во все стороны и себе за спину, и не ослепнешь, пребудя до ночи последнего сна своего остроглазым.
 Ты можешь слышать сокрытое и знать потаённое, и не растеряешь узнанного, пребудя до ночи последнего сна своего мудрым.
 Ты можешь предать, но не уходишь, пребудя до ночи последнего сна своего верным.
 Ты пьёшь бескрайние воды и дождь, и не утоляешь жажды, пребудя до дня последнего сна своего алчущим крови...
 Я сохраню тебя чёрным, голодным, могучим, остроглазым, мудрым и верным, и я утолю твою жажду - иди же ко мне.
 Со стороны леса летел он, и с ним все остальные, подчиняясь зову. Ему было не более ста лет, и он меня не знал - но мы не зря выбрали их своими соратниками - они оставались верными. Чёрные крылья вспарывали воздух, острые длинные перья со свистом рассекали темноту, чуть менее плотную, чем они. Стая в полнейшем молчании, только лишь тревожа крыльями воздух, по спирали закружилась надо мной, чёрной тучей закрывая мерцающие звезды. Я поднял наполненную кровью ладонь выше, и он слетел вниз, вцепившись чёрными когтями в рукав.
 Сперва он жадно глотал кровь, но потом глотки стали медленными, словно ворон смаковал предложенную мной за присягу служения и верности силу. Только наша кровь может утолить их жажду... Данники моего народа берут плату за свою безграничную верность - и уводят своих с каждым годом всё большими стаями по струнам туда, где их верность помнят. Жёсткий язык коснулся несколько раз рассечённой ладони, и собрал последние капли прямо с раны. Чёрные глаза с засветившимися алым круглыми зрачками поглядели в лицо - теперь у него появилось на это право. Скрипучий низкий голос прорезал тишину.
 - Ты утолил мою жажду, аdalardo, (кельтск. благородный) - глянцевые переливчатые перья пошли алыми сполохами - только люди называют наших верных соратников чёрными. Я поднял руку выше, чтобы мы глядели друг другу в глаза наравне.
 - Тогда будь моим взглядом, и будь моим слухом. Завтра перед рассветом буду ждать тебя здесь же. Особо гляди на дела Ночной Ветви.
 Он расправил крылья и мягко оттолкнулся от руки, поднимаясь вверх. Стая облаком последовала за ним, пропадая в высоких уже клубах тумана.
 Вернувшись в комнату, я смазал ранку бальзамом из синей склянки, а потом собрал волосы в косу, перетянув её лентой. Один шип на подошве держался некрепко, и пришлось выдернуть его, бросив под стол - главное, не наступить на него с утра, садясь за бумажную канитель. Овальное зеркало, вставленное в дверцу шкафа, отразило тёмный силуэт с закрытой капюшоном головой. Коня будет прикрывать от людских глаз морок, но о его безопасности тоже должен беспокоиться я. Единственный вид сражений, в которых он одерживает победу - любовные. А искать достаточно умного кэльпи в озере и втолковывать ему, что можно, а что нельзя, не хочется.
 В одной из коробочек, стоящих на столе, нашлась узкая тёмно-синяя ленточка с нашитыми на концы кусочками янтаря. Перекидываться он сможет, а колдовать всё равно не умеет, зато от всяких покусительств его это защитит. Хотя бы на то время, пока я буду занят чем-то другим. Проверив, заперта ли дверь на балкон, я поспешил на кухню, где уже несколько минут было подозрительно тихо - или Данни довел домового до сердечного приступа, или домовой его в гневе пустил на мясо.
 - Данни, хватит жрать, нам пора! - я распахнул большую белую дверь с витражом из васильков и голубянок и попятился, увидев лошадиный зад. Данни стоял и жевал некогда весьма украшавший кухню фикус, а домовой сидел на опрокинутой на пол пустой кастрюле с видом смертельно оскорблённого. Готовить он, к величайшему моему сожалению, не умел, и не желал учиться, но вот кушать и охранять еду просто обожал. Обойдя по дуге нервно подёргивающего хвостом солового, я потянул его за ухо - уже помятое сегодняшним вечером, оно тихонько задёргалось в моей ладони.
 - И как это понимать? До утра потерпеть не мог? - честные, добрые, глубокие лошадиные глаза обратились ко мне, зажатый и перемалываемый фикус не желал обрываться, и горшок, рассыпая землю, дёргался над полом. Прожевав и обкусив сочную часть стебля, Данни меланхолично проследил, как огрызок в горшке падает на пол и разбрызгивается причудливым узором из глиняных осколков, корней и земли. Домовой явственно издал стон.
 - Ну вы же сами просили меня пастись на кухне...
 Через четверть часа, когда я облил домового водой - из-за частой смены мест, порою горящих или рушащихся, он обладал слабыми нервами и хрупким здоровьем, всё же удалось выковырять прячущегося в туалетной комнате Данни. Отвесив кэльпи в воспитательных целях подзатыльник, я вплел синюю ленточку ему в челку, запоздало сожалея, что не пользуюсь шпорами... Несносная животина прятала уши и поджимала ножки, надеясь сыграть на моей жалости.
 Заседлав его и покрепче затянув подпругу, я выехал наконец-то из старательно превращаемого в Бедлам дома. Время подходило к полуночи и на улочке, столь удалённой от центра города, не осталось ни одной людской души. Туман уже разошёлся по округе, немного опалесцируя в обрамляющих дорогу кустах, подсвечиваемый ещё не завершившими сезон брачных танцев редкими светлячками. Неуверенно стрекотала где-то далеко цикада. Из садов за коттеджами изредка долетал аромат жасминовых цветов и поздней клубники, крики кем-то потревоженного козодоя. Август мягко подкрадывался, сперва приглушая краски и яркость цветов, а потом и заставляя замирать многоголосое птичье пение.
 Данни беззвучно пересёк присыпанную мягчайшей пылью дорогу и плеч коснулись ветки живой изгороди - они послушно раздались, пропуская нас к берегу озера. Туман, который сперва стоял Данни по бабки, поднялся уже мне по пояс, и белые пряди всё выше и выше скользили по нашим телам, когда мы приближались к плещущей в пологий берег мелкими волнами озерной воде. Скрытые сейчас туманом высокие острые камни, серебристо-белые, с наросшими на них нитями голубовато-зелёного мха, обрамлённые кругами из кубышек и водяных лилий, на самом деле оставались безмолвны. Shela Newlyn с длинными зеленовато-русыми прямыми волосами, укутанная своей силой, сидела на этих белых клыках и пела. Реку убили люди но дух её спасся - не совсем сохранив рассудок, зато приобретя новые силы и власть. Мой рыжевато-золотистый конь с белоснежными гривой и хвостом шагнул в волны, нагнулся, нюхая придирчиво воду.
 - Ну, как тебе?
 - Вкусная. Я бы не отказался познакомиться с местной хозяйкой.
 Шлёпнув его по крупу, я рассмеялся негромко.
 - Она безумна, как и все сильные духи, живущие здесь - возможно, конечно, что ты ей понравишься, но за любой взгляд на сторону у неё одно средство - лодка.
 - При чём тут лодка? - раздвигая грудью густые потоки тумана кэльпи, как по волнистому тёмному зеркалу, скользил вперёд, пересекая Озеро Поющих камней.
 Склоняясь в сторону, я пытался увидеть хоть знак с её стороны - но пряди длинных водорослей не складывались в руны, а вода оставалась спокойна и молчалива. Может быть, она забыла того, кто открыл подземные воды свету, чтобы спасти её - в этом нет предательства, ведь все стихийные духи изменчивы. Крупная рыба с серебристо-зелёной чешуёй скользнула под расходящимися от копыт кругами, и исчезла в глубине.
 - Берётся неверная тварь, сдирается с неё шкура, выделывается и натягивается на каркас - вот тебе и лодка.
 - Зачем же так жестоко-то! - Данни прибавил шагу, переходя с рыси на галоп - белые клубы взмывали вокруг нас, тёмная вода мелкими осколками взмётывалась уже вслед за струящимся над водой в беге конём. Я пригнулся в седле, упиваясь влажным холодным ветром и мелкими капельками, оседающими на лице как прикосновения лёгких пальчиков. Белая грива щекотала щёки самыми кончиками волос, коса выскользнула из откинутого ветром назад капюшона и светлой змеей извивалась за спиной. Крупными прыжками миновав место слияния озера и речки, мы какое-то время ещё ехали по ней, а потом Данни, взяв разгон, выпрыгнул на берег. Брезгливо переступив по осклизлой гальке и подтоплым гнилым стеблям тростника, он, повинуясь мягким движениям узды с предусмотрительно убранным грызлом, свернул в неосвещённые замершие проулки, пахнущие кошачьей мокрой шерстью и лежалым тряпьём.
 Трёхэтажный особняк, окружённый липами, каштанами и завозными рахитичными померанцевыми деревцами, спал. Невысокие кустики снежноягодника образовывали лабиринтики, газоны были аккуратно подстрижены, а главную дорожку обрамляли ровные полоски цветников с выставленными в них, попыткой создать впечатление хорошего вкуса, мраморными шарами и кубами. Вставленная в высокую каменную кладку чугунная ограда из толстых прутьев, с исполненными в виде пик кончиками, по периметру окружала и малиново-белый дом, и геометрически выверенный парк вокруг него. Садом называть это извращение над растениями и деревьями было кощунственно.
 Накинув на оставленного в тихом проулке коня морок лохматого линяющего пса, я перелез через ограду. Опустившись на ровную, сложенную из мраморных плиточек дорожку, пригнулся, прислушиваясь. Охранники из людей, если они и есть, меня не заметят - но тут не только люди... Два грациозных зверя стального с чёрным окраса безмолвно выметнулись из-за угла, направляясь ко мне - бесшумно, с закрытыми пастями, только когти цвиркали по камням, когда мускулистые гибкие тела поднимались в прыжке над землёй. Они слаженно заходили с двух сторон, уже начав приоткрывать пасти и перестав гасить в глотках рычание. Широкие ошейники из стальных плоских звеньев тускло блеснули, когда они резко свернули и понеслись, не сбавляя скорости, за ушедшим вдоль ограды мороком.
 Два немецких дога верно служили своим хозяевам, и не было никакой нужды их убивать - чем меньше следов чужого присутствия останется после моего визита в этот дом, тем лучше. Пусть побегают, разогреются и развлекутся вместо того, чтобы лежать с перерезанными глотками в выстриженном саду.
 Накинув морок одного из псов, я прошёл к дому и обнаружил в тени дверь чёрного входа. Никаких ловушек не поставили - на собак и в самом деле очень надеялись - хотя лучше бы их научили лаять, а не нападать.
 Спустя несколько минут замок поддался моему натиску и с лёгким щелчком открылся. Скользнув в дом и притворив за собой дверь, я огляделся - кухня с пустыми плитами и оставленными на столе в углу остатками ужина, почти нетронутыми. Брошенный на стул поварской фартук, выставленные в тазике яблоки и замоченное в кастрюле мясо. Неплохо...
 Открыв дверь, из кухни удалось попасть сперва в пустую столовую, в светлых пастельных тонах, с огромной тяжёлой люстрой, а потом и в коридор. Расставленные в высоких кадках пальмочки были такими же экстравагантными и рахитичными, как и некоторые деревца в парке. Портреты - недавно написанные, изображающие многочисленное семейство богатых промышленников. Двери, двери... ни за одной не слышно дыхания спящих. Нужно на второй этаж.
 Тихонько ступая по застеленной бордовым ковром широкой лестнице я дошёл до площадки, украшенной драпировками и двумя статуями толстых большеголовых младенцев. С маленькими куриными крылышками и сжатыми в пухлых, с многочисленными перетяжками ручках, луками, они выглядели ужасно. Если бог любви и существует, лучше бы ему испепелить такие символы своего почитания.
 Сверху раздались шлёпающие и заплетающиеся шажки босых маленьких ножек - на миг промелькнула мысль о том, что я сошел с ума или набогохульничал, и теперь меня будет преследовать толстый младенец с ощипанными курьими крыльями. На ступенях, ведущих со второго этажа, показался маленький мальчик - светловолосый, в длиннющей, из белого батиста с кружевом, ночной рубашке. Безуспешно пытаясь проснуться, он шагал со ступени на ступень, словно объевшийся пингвин. Видимо, не найдя ночного горшка он теперь шёл в поисках туалетной комнаты или хотя бы достаточно дохлой пальмы. Шагнув в очередной раз, он вдруг взмахнул руками, испуганно открыв глаза, и начал падать - подол длинной рубашки попал у него под ступню. Маленькое тельце мягко ударилось в мои подставленные руки - в этом доме мне был нужен не он, а равнодушно наблюдать за тем, как ребёнок сворачивает шею, я не мог.
 - Хочу пи-пи. Ты плохой дядя? - светлый взор дитяти выдавал желание спать и вместе с тем явное неудобство.
 - Спи... - голубые глаза мальчишки закрылись. Побыстрее, чтобы ребёнок не успел сделать свое мокрое дело, я отнес его вниз и уложил рядом с кадкой прямо на пол - не простынет. Погладив малыша по голове, во второй раз отправился наверх - мальчик уже забыл большую часть ночного приключения, а детская фантазия завершит остальное.
 Тот, кого я искал, оказался за третьей по счёту дверью, укрытый двумя лёгкими одеялами. Он лежал в широкой кровати под пышным балдахином, увенчанным пучком крашеных страусиных перьев. На тумбочке стоял поднос с графином и аптекарскими пузырьками. В гранёном большом стакане лежала залитая водой вставная челюсть. Тонкостенная фарфоровая кружка пахла миндалем, спиртом, розмарином и коньяком. Что ж, так даже лучше...
 В просторной комнате, с закрытым лёгкими тюлевыми занавесями окном оказалось светло - сморщенное, как печёное яблоко, лицо спящего удалось легко разглядеть. Старомодный колпак закрывал большую часть головы и лба, из-под него торчал только длинный хрящеватый нос - я видел нечто подобное сегодня на лице миссис... Какая там миссис - карга самая настоящая! Старик спал, одышливо вздыхая и причмокивая губами. Пергаментно-прозрачные руки лежали поверх одеяла, иногда пошевеливаясь и пытаясь что-то нашарить. Ему и без меня немного осталось - зато наследники обрадуются.
 Вытащив из кармана мешочек и выложив иголку на тумбочку рядом с кроватью, я аккуратно потянул колпак за кончик - ткань мешала. Медленно, дюйм за дюймом, он сполз почти до макушки. Осторожно уколов Джереми Скотта, промышленника и негоцианта, который за свою жизнь успел попортить крови и всего остального обитателям не одной реки и леса, я аккуратно стал надвигать колпак обратно. Зря...
 Бесцветные старческие глаза под сморщенными складочками век открылись и посмотрели на меня, а ввалившийся рот растянулся в благостной улыбке. Беззубый старец чуть приподнялся на подушке и прошамкал игриво.
 - Не уходи, моя сладенькая... - усохшая лапка тронула меня за рукав. - Я помер, и невинные гурии с серебряными власами пришли услаждать меня...
 - Подожди денек, - положив ладонь ему на лоб, я сосредоточился, заставляя развратного старикашку погрузиться в сон. Ещё не ушёл, а уже гурий ему подавай... и это мысли христианина после смерти?!
 На обратном пути я аккуратно обошёл пустившего во сне лужу малыша и скользнул на кухню.
 Сперва решил не задерживаться, но за подобное оскорбление мне хотелось отыграться - найдя бумажный пакет, сложил в него несколько яблок, полкольца колбасы и две куриных ноги, обернув их в салфетки. Закрыв дверь, я опять-таки короткими перебежками добрался до ограды, вдоль которой всё ещё играли в догонялки, теперь уже друг за другом, два мраморных немецких дога. Иголку-то спрятал в карман, а вот пакет пришлось держать в зубах, пока одолевал ограду. Спускаясь по шершавым холодным прутьям уже по другую сторону, я представлял с нервным внутренним смехом, что бумага, зажатая в зубах, не выдержит, и всё это полетит вниз. Оглядевшись, перехватил добычу и, крадучись и держась тени, я пошёл к тому месту, где оставил Данни.
***

 Пролетая над озером, я вгляделся в покрытое белёсыми завитками тумана тёмное зеркало. Нет, не показалось - по водной поверхности неспешно ехал всадник в тёмных одеждах, конь же был призрачно бел...
 Скользнув вниз, я вполне готов был увидеть под надвинутым на глаза капюшоном оскаленный в улыбке череп, но это оказался всего лишь эльф. Габриэль Сен-Гильерн виконт Л'Атонн задумчиво всматривался в колыхание волн под копытами своего кэльпи. Меня он даже не почувствовал. Что ж, отлично - значит, можно осмотреть его дом без дополнительных сложностей.
 Опустившись в узкий проулок меж заборов, я с усмешкой оглядел одну из лазеек, заботливо оставленных хозяином на случай не слишком умных и ленивых посетителей, не принадлежащих к роду людскому. После встречи у Стоунов не было ни малейшего смысла скрывать свой визит сюда. Логично предположить, что меня, так или иначе, может заинтересоваться столь неожиданно и не ко времени прибывший в Гатри сид.
 Грубо разорвав звенья охранного круга в самом слабом месте, я перелетел через забор, прошёлся по аккуратно вплетённым в траву ловушкам, слишком слабым, чтоб причинить мне хоть какой-нибудь вред. Одна из них, впрочем, сняла с меня слепок. Ну, будем считать, что оставил визитную карточку.
 Яблоневый сад стоял погружённый в тишину, лишь в кронах деревьев лениво перешёптывались листья. Аккуратные дорожки, ухоженные, тонко и нежно благоухающие кусты роз - здесь было уютно. Сен-Гильерн поселился в доме совсем недавно - ни одна из теней, что прятались у самых корней даже в солнечный полдень, не видела его прежде прошедшего утра. А чтоб добраться до тех, что в изобилии присутствовали в самом доме, пришлось бы прорывать нешуточное ограждение второго защитного круга. И здесь, как говорится, шкурка выделки не стоила. Внутри вполне могло ничего не оказаться, кроме ещё каких-нибудь ловушек.
 Досадно. Надо иначе. Как-то совсем иначе...
 Порывшись по карманам, я достал трубку, не спеша набил её табаком - иногда нужно отвлечься, чтобы пришло правильное решение.
 Виконт, значит. Что ж, вполне, вполне может быть. Ушедшие не хуже нас приспособились жить среди людей. Чей заказ он выполнил, или выполняет здесь? Я стоял, задумчиво глядя, как растворяется в воздухе клуб табачного дыма. Сен-Гильерн меня раздражал. Да. Но причина этого крылась не столько в невозможности узнать о сиде достоверную информацию. Действовали на нервы мои же собственные мысли. И то, что вовсе не об этом я должен думать сейчас...
 Кровь по вкусу мало чем отличается, что у сидов, что у людей, что у нас или морского племени - я перепробовал достаточно. Да и не в самом вкусе дело - в этом я вообще неприхотлив, хотя не сказал бы, что безразличен. А в светловолосом чувствовалось что-то особенное. За холодностью таилось осеннее и лёгкое, искристо-светлое, как закатные отблески, играющие в бисеринках дождя... Как подобная сила могла остаться у существа, осознанно прерывающего чужие жизни?!.. Конечно, если бы сид оказался не в ладах с рассудком, или попросту фанатиком своего дела, это бы всё объясняло. Но Сен-Гильерн являл собой вполне достойный образчик вменяемости.
 Докурив, я ещё раз прошелся вокруг дома. Одно из окон на первом этаже зашторили не столь плотно, как все остальные. Я приподнялся над землёй, но не успел заглянуть внутрь, как из темноты за тонкой преградой стекла рывком выдвинулось нечто мохнатое с горящими глазами! Я инстинктивно подался назад, закутываясь в крылья и быстро чертя по воздуху знак защиты. Нечто, с едва уловимым звуком, рухнуло вниз. Ругнувшись от переизбытка чувств, я осторожно приблизился к окну. Что бы там ни охраняло дом, упало оно вне досягаемости для взгляда. В узкую щель между потревоженными занавесками виднелась часть небольшой столовой: уголок стола, светло-бирюзовая стена с морским пейзажем в лёгкой деревянной раме и, в общем-то, всё...
 Разочарованно вздохнув, я опустился обратно на землю. Больше здесь делать нечего. Возвращаясь обратно к проломленной бреши в охранном кольце, я приостановился под навесом из яблоневых ветвей. Сквозь мозаику тёмно-зелёной листвы светили огоньки звёзд, шорох, бегущий по верхушкам крон, завораживал, заставлял вслушиваться. Машинально сорвав с ветки ближайшее яблоко, я оглянулся на тёмные окна дома. Единственное, в чём я оставался уверен насчёт Сен-Гильерна, так это в том, что он пока никоим образом не связан с мерзостью, творящейся в ночном Гатри. Предусмотрителен, достаточно силён. В общем, такой, каким и должен быть шпион, или наёмник от ушедших в холмы. Так же бездумно протерев яблоко о жилет, я надкусил его, поморщился, разжёвывая - попалось совсем незрелое, и, зашвырнув огрызок под розовый куст, шагнул в тени.
 Темноту, низко над городом, проредил свет фонарей и неспящих окон. Было их не столь уж и много, но гораздо больше, чем десять, и уж тем более сто лет назад. Где-то в Низине, в ночлежках бездомных, горели костры, словно затухающий уголёк, мерцал дымным маревом металлургический завод на краю города, переливался гирляндами огоньков вокзал, Мраморный бульвар и окантовка площади Золотой Пыли, по холму, до стен крепости шли редкие росблестки, самым тёмным, как ни странно, казался старый Гатри.
 Зависнув невидимкой над самыми крышами домов, я закрыл глаза, шепча одними губами, как молитву:
 - Прими меня в объятия свои Ночь, будь мне защитой и верной дорогой Темнота.
 Крылья задрожали, расплываясь по воздуху тонкими гибкими паутинами, цепляясь за подоконники и дымоходы, огибая свечение фонарей, проходя насквозь через ветви деревьев, вливаясь в самую суть всех теней, что попадались на пути. Растворяясь в этих призрачных потоках, я вздохнул бесчисленным множеством смутных и чётких силуэтов, таящихся у любого предмета, потянулся рядом с изменчивыми и непостоянными бликами света, перетекая в глубинные, мягкие провалы тьмы. Самое главное - не перелиться в Изначальное целиком, скользить по самой кромке, по самой обочине Пути, ведущего только в одну сторону. Чёрное на чёрном... и голоса... так близко... Кажется, стоит прислушаться, и я разберу, что они шепчут. Мои родичи. Знакомые и незнакомые, прошедшие эту Дорогу по доброй воле, и попавшие сюда уже после смерти. И смутное эхо - чужая память, что осталась от рассыпавшихся в серый пепел, настолько мелкий, что не смог воплотиться даже здесь. Тени... До Исхода в этой Темноте не было наших голосов... Я сосредоточился на другой темноте, на темноте мира, который не собирался покидать.
 Любая тень в городе была мной, и я был ночной темнотой, заполнившей Гатри. Страх потерять своё "Я" во Тьме Изначальной, такой же, наверное, как когда-то давным-давно, когда я погрузился настолько глубоко впервые, прошёл. Не помню, когда делал это в последний раз... На самом деле не помню...
 Чёрное на чёрном - все цвета, что может различить наш глаз в этом мире - квинтэссенция цвета.
 Темнота, наполненная тенями, шорохами и образами, теми, что уже давно воплотились в предмет или действие, и теми, что только ищут возможности воплотиться.
 Мысли и сны, спящие люди, шепотки полуночных разговоров, ход секундных стрелок, лёгкий стук от крысиных коготков по чердакам и подвалам, шаги, движение, дрожащие отсветы фонарей, ветер в совиных перьях...
 Холм под старым Гатри уходил корнями в другую реальность, с багрово-огненным росчерком бродящего по подземельям безумия... (Богини! Неужели это и есть хранительница холма??!) Темнота под ним, напитанная сочащейся неизвестно откуда Силой, завораживала и пугала одновременно.
 По самой границе водной темноты - память о смерти и боли - Дунбар. И сама речка, мириады искорок на тонких нитях - древняя сила, не просеявшаяся сквозь решето Исхода - Вода Изначальная... Пусть и младший род, но от самой сердцевины Водной Ветви.
 Тихая пульсация - эхо от ритма моего сердца - Глэдис, в своей чердачной комнатке.
 И страх-страх-страх... Почти осязаемый, чуть более плотный, чем воздух, по всей Грязной Низине...
 Ветер, налетевший со стороны озера и реки, пронёсся по улицам, тронул, но так и не колыхнул свет электрических ламп, зато потревожил другие светильники. Качнулись ветви деревьев, зашептались приклеенные к столбам афиши и объявления, вздохнули шторы в оставленных открытыми на ночь окнах, покатился подхваченный невидимкой лёгкий мусор. Заплясали по стенам домов и пустынным тротуарам тени, задумались, вглядываясь, вслушиваясь...
 Чёрное на чёрном - чужая паутина лежала на большей части города.
 Замерев в удивлении, я осторожно потянулся к неряшливо наложенной сети, но прикоснуться не решился. Вместо узлов связки, своеобразных вех, по пути следования в пересечения нитей заплели живых существ, и можно было даже ощутить пульсацию их сердец. Я испугался, что случайно порвав или повредив паутину, убью налипших туда "мошек".
 Паук и паутина, с которой он, похоже, питается... С подобным я столкнулся впервые, хотя и знал, что такое возможно. Многие знания доисходного периода безвозвратно утрачены, а большую часть того, что сохранилось, уже невозможно применить в этом мире, но что-то всё равно осталось, и что-то из этого работает.
 Сам паук в городе не ощущался, словно затаился где-то поблизости, выжидая, или давая мошкам временный отдых.
 Я проследил несколько нитей до забывшихся в дурных сновидениях существ: люди, полукровки, даже мелочь из нашей Ветви. Одна из нитей, ведущая в квартал, где в основном стояли дома богатых промышленников, обвилась вокруг не виденного мною прежде суккуба - а это уже не мелочь... Чувствует ли эта красавица, что попалась в сети другого, более сильного хищника? Случайно наткнувшись на мечущегося в кошмаре Лоуренса, того самого, что, по словам Глэдис, болтал про меня всякую чушь, я исследовал остальные узлы, и почти не удивился, найдя в паутине Марлен.
 Она стояла у окна в одной из дешёвых меблированных комнат, что сдавались на улице Йоркской, недалеко от Монастырской площади. Лампа осталась незажженной, и в тусклом освещении, достигавшем третьего этажа с улицы, отражённые в пыльном стекле глаза казались тёмным янтарём. Волнение и лёгкая неуверенность так явно читались на её лице, что азарт, на самом деле главенствующий над всеми чувствами, был почти незаметен. Словно Марлен чего-то ожидала, стоя в темноте у окна. А, может, и кого-то... Ведьмочка была одета, но одета странно - в мужскую коричневую рубашку и тёмные брюки, на ногах - кожаные сапоги из тех, что при сноровке ступают бесшумно и мягко. Одежда, местами испачканная в саже, пахла горелым, похоже, Марлен уже где-то успела побывать за эту ночь. На столе, в глубокой тени от стены, аккуратно разложенные на кусочке сукна, лежали отмычки и небольшой чугунный ломик (либо для несговорчивых замков, либо для проснувшихся хозяев...)
 Медленно и осторожно, так, чтоб не выпасть из теней полностью, я соткался за её спиной, чуть сбоку, чтобы не попасть в отражение окна. Есть простой способ узнать хотя бы о её причастности к некоторым событиям - достаточно будет и нескольких капель крови.
 Паутинки теней, выплетающие кончики пальцев, протянулись к тонкой коже чуть ниже правого уха. Она даже не поймёт, что несколько минут выпали из сознания. Я осторожно, тихо-тихо сделал вдох, заметив, что пальцы едва заметно подрагивают... Или это дрожит нить Паука в такт её сердцу? Уже касаясь тёплой кожи игольно-острым кончиком когтя, я почувствовал, как сердце Марлен набирает ритм, а дыхание становится хриплым, словно у ведьмочки начинался приступ. Девушка пошатнулась и осела на подоконник, приложив руку к груди и хватая ртом воздух. Скользнула испуганным взглядом по темноте комнаты, в которой я опять растворился.
 Вот как... Попытайся я узнать что-либо через память крови - она бы тут же умерла. Получится ли у меня вытянуть информацию с умирающего тела? И может ли ощутить Паук, кто именно оборвал одну из его нитей? Сеть я обнаружил почти сразу, но настоящую силу противника пока не знал, и показывать ему свою до времени также не собирался.
 Оставив комнату Марлен, я перелился обратно в городские тени.
 Паутина расползалась через дома и улицы Гатри от одной "мошки" к другой, зловеще колыхаясь, словно ожидая хозяина, но случайно пересекавшие её существа ничего не замечали и не чувствовали. Как и те, кто вливал сюда пульсацию сердец.
 Искать Паука, растекаясь по ещё большей площади, было бессмысленно, да и небезопасно, пожалуй. Я погрузился во Тьму чуть глубже, туда, где снова стали слышны голоса.
 Давным-давно, только ещё придя на этот полуостров, мы не хотели, чтоб нас обнаружили другие рода, обитавшие здесь, пусть бы это и были рода одной с нами Ветви. Мы выплетали мороки и наваждения, и нас не замечали, даже проходя по нашим владениям. Мы растягивали паутины из сумрака гораздо более сложные, чем охранные кольца ушедших в холмы, и задолго до появления чужаков успевали скользнуть в Темноту. Когда-то... Насколько хорошо получится у меня здесь и сейчас? Гатри - человеческий город, построенный людьми...
 Самые глубокие тени дрогнули, зашевелились и потекли, вытягиваясь в тончайшие нити будущего контура. Кем бы ни был тот неизвестный, он не мог почувствовать моих действий - растворись он столь же сильно в Темноте, я бы знал о его присутствии. Сетка получилась не менее кривой, чем паучья, растянувшись неровными ячейками от телеграфных столбов Торгового тракта до темноты Дунбара на востоке, и почти вплотную подходя к старому городу на западе. Залезать во владения сумасшедшей хранительницы я не рискнул. Да и Паук не отличался подобными суицидальными наклонностями - ни одна из его мошек не находилась сейчас внутри крепостных стен.
 Будь со мною Темнота, защитою и покровительством своим - вздохнули тени, вторя моим мыслям, и я вылился в начертанную паутину, проходя её насквозь и оставляя в местах пересечений крохотные частички крыльев.
 Были уже предрассветные сумерки, когда я окончательно покинул шепчущиеся объятия темноты. Ложиться спать в городской квартире отчаянно не хотелось, словно последний кошмар мог поджидать там, впитавшись в постельное бельё вместе с кровью.
 Звёзды уже выцветали, ветер растаскивал с бледнеющих небес тонкие, призрачные мазки облаков, а по земле расползались такие же полупрозрачные змеи тумана. И всё это сонное спокойствие вновь предвещало дневную жару...
 Речная галька ответила тихим шорохом на прикосновение подошв ботинок. Откинув с лица прядку волос, из которой всё ещё струилась тонкая, паутинчатая тень, я опустил ладонь на тёплый камень перил. Пальцы всё ещё дрожали, несмотря на то, что по дороге сюда заглянул в несколько домов, чтобы восстановить силы. Вытащив из кармана трубку, я медленно поднялся к распахнутой настежь двери, гостеприимно впускающей комаров и прочую летающую мелочь. Где-то в кронах тополей тихо и нежно запела овсянка. Я оглянулся, ловя направление звука, присел на перила, прикрывая глаза. Лёгкий шорох листьев дремлющего сада выплетал колыбельную, к овсянке присоединилась камышёвка, засевшая где-то за домом. Я раскурил трубку, вглядываясь в спокойствие плывущих облаков-привидений и ещё уловимое мерцание звёзд. Мыслей не было, только тихая усталость, словно все прожитые годы в одну ночь вплелись в крылья, и теперь текут во мне вместо крови.
 Докурив, я так и сидел, привалясь спиной к стене дома, уперевшись носком ботинка в вазу с чертополохом. Остывающая трубка медленно, словно просачиваясь сквозь пальцы, поползла вниз. Нужно встать. Добраться до ванной и хотя бы почистить зубы.
 Вздохнув, я всё-таки соскользнул с перил. Следом, цепляясь за порог и оседая в мелких неровностях пола, дымчатой нечёткой тенью потянулись крылья.
***

 Я давно забыл то время, когда ещё умел презирать кого-то, не относящегося к истинно чистокровным. Муж Эвелины, о котором удалось навести справки вскоре после знакомства с нею, оказался не совсем обычным шпионом - он ощутимо уколол меня в ладонь перстнем-оберегом, а в его жилах не чувствовалось ничего, кроме лёгкой примеси рода двуликих. Многочисленные примеры изобретательности и живого ума полукровок несколько раз ставили в тупик даже меня.
 Вот и теперь, сидя в не самой приятной обстановке одного злачного заведения местных трущоб, я восхищался полукровками. Жена ушлого рыжего Рона умудрилась сделать оружием банальную вышивку. Пока хозяин "Золотого Уса" изливал предо мною своё красноречие и заверения в вечной преданности, я припоминал, когда же в последний раз видел нечто подобное - по всему выходило, что такие узоры встречались мне в России. На полотенцах, по рукавам рубах и подолам сарафанов.
 Рыжий полукровка юлил и лебезил - что ему ещё оставалось делать? Наверняка он слышал о том, что отдельные представители племени Дану возвращаются сюда. Непредсказуемость и кажущаяся нелогичной непосвящённому взгляду цепь наших поступков приводила к возникновению опасения и даже страха.
 После визита в малиново-белый особнячок мы с Данни направились не домой, а в местную клоаку. Сбор сведений можно доверить воронам, но хотелось сравнить данные от местных осведомителей и выявить степень расхождения с тем, что принесут птицы. Однако, уже сейчас можно было с полной уверенностью сказать, что взволновавший моё спокойствие поначалу Даниэль Навь нелюдь этого города не третирует, себе служить не заставляет, и вообще, мало чем подобным интересуется. Не амбициозен ничуть, и даже последние события стал отслеживать с запозданием на много дней. Словно толстый кот, который лежит себе на подоконнике, и слазит с него только когда на него что-то падает, или хозяйка веником гонит в подпол, к мышам. Лень, с оттенком даже сибаритства.
 Под мороком человека в годах оказалось усмехающееся лицо юноши - черноволосого, с зелёными глазами, прорезанными вертикальными змеиными зрачками. И, по многим признакам, лицо это на самом деле принадлежало достаточно чистокровному ночному, а не полукровке, что так любят надевать личину старших.
 Рон его не боялся, нет, был осторожен, конечно, но так, как бывают осторожны с пьяными - он вроде и не злой, но кто его знает... Пусть вороны за ним понаблюдают - хуже не будет.
 Рыжий владелец "Золотого Уса" болтал о череде убийств, о всяких случаях с несчастными нищими и прочей чертовщине, слухах, непонятных настроениях и пропажах... Как всегда, шелуха, скорее всего, и домыслы пустые.
 Пока я анализировал байки, услышанные сегодня, и медитировал, уставясь в занавески с вышитым орнаментом, Рон уже подошёл к концу сбивчивого рассказа, полного чепуховых добавлений и бредовых уточнений. Данни, сидящий перед плетёнкой с мелкими жёлтыми яблоками, уже успел сгрызть примерно половину. И тут-то владелец "Золотого Уса" удивил, сообщив, что меня ожидает письмо.
 Почта - это больная тема, из-за частых перемещений обычно вся корреспонденция плутает месяцами, прежде чем у неё выпадает возможность меня догнать. Письмо, которое пришло скорее, чем через три дня после приезда, заслуживало скорейшего прочтения. В пожелтевшем по уголкам плотном конверте из дорогой бумаги обнаружился один единственный листочек. Письмо отправили почти год назад. А я-то радовался!
 От имени Апрелиса Соласа шло пространное повествование о его семейных и бытовых неурядицах, мольбы забыть, как он увел мою девушку - он искренне верил, что я ухлёстывал за вышеозначенной дамой. Да если бы не дело, на выстрел к ней не подошёл! После четырех строк сплошных извинений начинались просьбы позаботиться о его единственном сыне и наследнике, четырнадцати лет от роду и тихого нрава. Перечитав список других возможных опекунов, я искренне понадеялся, что отрока уже кто-нибудь забрал под свое крылышко. Только детей мне не хватало - один Данни чего стоит...
 Юстин Солас - невинное, по заверениям блудного папаши, дитя, обретался сравнительно недалеко - вполне можно съездить туда. Хотя бы для очистки совести - Апрелис, как явствовало из письма, уже умер, и нарушать посмертную волю как-то... низко.
 - Не подскажете, любезный, говорил ли кто-нибудь с вами о некоем Юстине Соласе, или не затрагивалась ли где-нибудь подобная тема? - складывая листок обратно в конверт, я поднялся из-за стола. Рыжий полукровка расплылся в улыбке - клыки почти не отличались от других зубов.
 - Тот, о ком мы с вами говорили, спрашивал. Просил всё про них узнать.
 - И как, узналось? - я пошарил по карманам, вытаскивая смятые банкноты.
 - Да. Желаете услышать? - деньги со столешницы перекочевали под его ладонь.
 - Конечно. И еще одно, - я ненавязчиво поправил рукав, прикрывающий ножны, - я письма не получал, и вообще, мы с вами беседовали по поводу городской чертовщины. И только.
 - Как скажете... - Рон уселся на стул, покачивая лохматой головой. - В Старых Дубах у Соласов имелась усадьба, принадлежала она жене, но после замужества, по завещанию её отца, перешла к Апрелису. Тот благополучно спустил и деньги, и дом на карточных играх. Юстин - единственный его отпрыск. Единственный законный. Бабник он был - за это жена его и прокляла. Когда Солас умер, она сбежала, а мальчишка, похоже, там и остался. Апрелис в волка оборачивался, сын его, говорят, тоже. Вот, собственно, и всё.
 - Неплохо. Что ж, на сегодня мы с вами расстанемся. Если что - я всегда приду и выслушаю вас, - подпихнув Данни к двери, ведущей на лестницу, я улыбнулся. Очень вежливо. Никогда не стоит пугать кого-то - вежливость лучше оскала. Она не просто пугает, она заставляет гадать и сомневаться. Рон оказался гораздо интереснее, чем предполагалось - неизвестно, какими путями попало к нему письмо. Скорость, с которой он узнал обо мне и вручил его, вызывала уважение.
 - Теперь-то мы пойдем домой? - Данни, помахивая хвостом, аккуратно переступил через лежащего поперек улицы гуляку. Гуляка был жив и доволен жизнью, ещё не зная, что его освободили от бумажника и верхней одежды. Трущобы...
 - Кто-то пойдет, а кто-то... - я потянулся в седле, поглядывая на едва начинающее светлеть небо. - Кто-то поедет.


ВОСКРЕСЕНЬЕ 6 АВГУСТА


 Диагноз, вынесенный мною одному представителю Ночной Ветви, подтвердился по всем пунктам. Он не стремился действовать тайно и деликатно, а шёл напролом. Оповещая о своём присутствии, даже не потрудился скрыть следы. Да что там следы - он вообще ничем себя не утруждал, кажется, даже банальным здравым смыслом! Вернувшись уже в самый рассвет к дому, я тут же узнал от проломленных ловушек и оберегов, что в саду кто-то побывал. Этот кто-то прогулялся под деревьями, побродил вокруг дома, что-то высматривая и изучая. Перед домом, напротив одного из окон, на примятой траве покоились крохотные серые частички пепла из раскуренной трубки. Несколько коричневых табачных крошек... Лёгкий аромат чернослива, едва различимые изюмные и коньячные нотки. Интересный табак - явно не низкосортный.
 Смятые, размозжённые ботинками травинки, разорванные небрежно нити клейкой паутины, присыпанные уже росой. Ночной гулял здесь примерно... да, где-то сразу после того, как я уехал по делу. Больше всего меня поразил брошенный огрызок. Сорвали яблоко уже в моем саду - зелёное, мелкое, даже на вид невыносимо, до судороги в скулах, кислое. Надо отдать ему должное - у ночного хватило силы воли всё же прожевать, а не выплюнуть уже откушенное. Огрызок, сиротливо закатившийся под розовый куст, хранил причудливые отпечатки зубов, включая клыки. Воистину - наглость, проистекающая от великой лени. Конь попытался сперва в четырёхногой ипостаси извлечь огрызок из-под колючих ветвей, оцарапал бархатистую кожу на носу, ойкнул, и уже рукой все-таки выудил его. Кажется, примериваясь откусить с более-менее уцелевшей части.
 - Брось каку, а то нетопырёночком станешь. Буду на тебе не только ездить, но и летать, а также использовать вместо опахала в жаркую погоду. Хотя, может быть, ты просто заразишься бешенством или какими-нибудь лямблиями.
 - Фе... - он брезгливо запихал огрызок обратно под куст. - Лучше с дерева поем.
 Мой конь явно решил, что если кто-то пробовал здешние яблочки, то их вполне можно есть и ему. Пока я восстанавливал ловушки и нити слежения, Данни обошёл несколько яблонь (я промолчал, когда он выбрал не то дерево, откуда наш ночной гость взял зеленец). Придирчиво оглядев несколько плодов, он таки решился и сорвал один такой же, на мой взгляд, зелёный, как и его соседи, шар. Куснув не жалеючи от крутого глянцевого бока, Данни сперва звучно хрумкнул, а потом его лицо собралось в сморщенную и перекошенную маску. Глаза сощурились, пытаясь удержать текущие непроизвольно слезы. Я даже оторвался от натягивания поперек двух стволов ловушки, сплетённой из начерченных в воздухе знаков.
 - Ну как, вкусно?
 - Ыы, - одна бровь съехала вниз, а другая залезла на лоб, глаза перестали щуриться и стремились теперь уже покинуть предназначенное им природой место. Проглотив частично непрожеванный кусок, он какое-то время приводил дыхание в норму, а потом всё же ответил. - Abomination...
 Я вскарабкался по каменной кладке ограды, прослеживая путь чужака до конца. Даниэль Навь собственной персоной посетил моё скромное обиталище - вернее, его преддверие. Наследил хуже неопытного взломщика, ладно, хоть не совсем уж напролом двинулся, а по одному из трех более-менее свободных от ловушек путей. Зато эти пути были оснащены маленькими шариками, раздавив которые можно узнать о кровной принадлежности и приблизительном уровне силы нарушителя границ.
 Ладони кольнуло тревогой - один из шариков-ловушек, похожий на бутон ландыша, съёжился - сила, с которой он пытался снять своеобразный слепок, ощущалась странно - я давно не сталкивался с чем-то подобным. Всё же не зря встревожился, едва увидев ночного - молодость предполагает глупость, а глупость в сочетании с такими возможностями...
 Стряхнув с коленей капельки росы и сняв перчатки, я потянулся, прогибаясь назад. Спать ещё не хотелось, хотя немножко вздремнуть где-нибудь в районе полудня отнюдь бы не мешало. Нет ничего хуже, чем бороться со сном, пытаясь сконцентрироваться над решением какой-нибудь загадки, или тихо сидя в засаде.
 Прохладный ещё утренний воздух начали пронизывать неяркие, золотистые лучи восходящего солнца.
 Выброшенное моим слугой яблоко прокатилось по серебристой от осевшего тумана траве, оставляя за собой влажный тёмно-изумрудный след. Две рыжекрылых пёстрых бабочки закрутились над раскрывающимися жёлтыми чашечками куртинок одуванчиков у стены. С востока уже просвечивало через промежутки в ветвях ещё не яростное до белизны солнце. На западе, на выцветающей глубокой синеве, держался похожий на клуб дыма призрак луны.
 Вбирая в себя до следующей ночи окружающую темноту, стали стремительно насыщаться цветом и приобретать чёткие очертания тени. Словно сама тьма пряталась за стволами деревьев и в бутонах цветов от набирающего силу солнца. И за моей спиной тоже...
 Громкое утробное урчание заставило меня обернуться и вопросительно поглядеть на угрюмо разглядывающего колючие кусты Данни. Подняв на меня глаза он грустно протянул:
 - J'ai tres faim...
 - Оглянись, голодающий, вокруг травка растет! - я попытался сковырнуть коростку на нежной зудящей кожице, которая почти затянула место ранки на левой ладони. - Зелени полно. У тебя, промежду прочим, есть множество преимуществ перед голодающим сидом.
 - Не буду я эту траву есть - по ней неизвестно кто ходил! - он фыркнул, брезгливо вороша сломанный жиденький колосок костреца.
 - Ну не весь же сад он истоптал... - сковырнув-таки мешающую корочку засохшей крови, я втянул влажный, и от этого ярче сохраняющий запахи находящихся в полной силе трав и деревьев воздух. - Не нравится, пожуй чего-нибудь другого... Лепестки роз - удиви свой желудок прекрасным.
 - Всё равно не хочу я эту траву пробовать - вдруг на ней эти... как их... лям... лямблюи остались всякие. А розовые лепестки слишком водянистые, и если их много нажеваться, во рту потом горечь.
 - А ты уже пробовал? - втянув ещё глоток чистого воздуха с нотками озерной воды, я отпер дверь. Интересно, сколько трав и вообще всяких разных разжёвываемых предметов успел попробовать мой конь - учитывая наши поездки по дальним краям, наверное, список впечатляющий...
 Мотнув головой, он с унылым выражением морды сорвал несколько яблоневых листьев, и, запихивая их в рот по одному, тоже пошёл в дом.
 - Не выбрасывать же букеты, если свидание сорвалось!
 - А если в букете лютики и полынь какая-нибудь? - прислушиваясь к тишине в доме, я стянул мокрые от влаги на траве сапоги.
 Данни обиженно глянул на меня.
 - Вы что - не такой уж я безмозглый, такое только в детстве жуешь, и то по ошибке!
 Оставив его бурчать и возмущаться, я позвал домового. В дом, конечно, Навь проникнуть не мог, но вдруг всё-таки что-то учинилось? Дворецкий и горничная в одном лице не отозвался, а потом до моего слуха долетел слабый стон. Неужели Навь сумел как-то проникнуть сквозь крепчайшую защиту?!
 Домовой обнаружился лежащим на полу перед одним из окон. Раскинутые лапки, закатившиеся глазки, и никаких следов магического воздействия. Кажется, он просто упал в обморок. Навь разве настолько страшные обличья может принимать, что от него не только люди, а даже и домовые в обморок валятся?
 Подхватив меховой клубок с трогательно обвисшими конечностями, я направился на кухню. Сбрызнутый водой из-под крана он зашипел сперва, а потом заскрипел возмущённо, молотя меня сухонькими кулачками. Опять у него истерика...
 Придерживая фыркающий по-ежиному клубок под мышкой, я перебрал несколько стоящих на полках горшочков, и в одном - это была сахарница, сколупнул со дна слёжанный, подмоченный некогда комок слипшихся сладких кристалликов. Заткнув рот домовому, который тут же начал вдумчиво хрустеть, я сунул сахарницу Данни, который попытался сперва выковырять из неё хоть что-нибудь. Ногти его подвели, и он засунул в сахарницу язык, стараясь достать до дна. Втянув воздух, кэльпи намертво соединился силами возникшего вакуума с вожделенным сосудом.
 Шумное сопение и шорох языка по стенкам горшочка сплетались со скрежетом мелких зубок по сахарному комку...
 Поднявшись на второй этаж, в спальню, я убрал иголку в шкатулку, переоделся и сделал хвост вместо косы. Город заставлял быть бдительным - слишком многое стало в нём происходить незадолго до моего приезда. Непонятные убийства - непонятные даже для нелюди. Навь тут, скорее всего, ни при чём. Со времени моего последнего визита власть Алой Невесты под холмом не сменилась - и вряд ли сменится в обозримом будущем. А все остальные, как поведал мне рыжий владелец "Золотого Уса", на их фоне выглядели довольно-таки невразумительными фигурами.
 Город, собственно, никто не утруждался контролировать. Не самое кормное местечко - хотя в Низине много чего вертится. Да и лес, к слову говоря... Я опустился в кресло, расслабляя ненадолго мускулы. Из лесу вполне могло прийти что-нибудь - речка, что некогда защитила город от творившегося в Дунбаре кошмара, теперь лишилась духа, который спрятался в озере. Из древних капищ, осквернённых и напитанных ужасом мучительной и неотвратимой смерти, сочились, убивая заносимые в мёртвую землю семена, гибельные миазмы. Но тогда начались бы смерти сперва в самом лесу - это я бы почувствовал довольно быстро.
 Кто-то приехал и решил набраться тут силы, и заодно подмять под себя городскую нежить? А Навь, что вполне в его духе, судя из услышанного мной, засуетился только когда его что-то жареным петухом клюнуло... но что? Не потеря же некоего контроля. Слишком неаккуратно работает эта непонятная сила! Словно бы ещё не вполне осознавая, что люди здесь не отличаются провинциальной забитостью и боязливостью. Как-то... по старинке, что ли?
 Нет, лес не мстит. Надо бы поглядеть на жертвы - способ убийства, может, что-то и подскажет. Ещё и церковь - в прошлый раз, когда я тут устрашал население, насильно вбивая им в головы уважение и любовь к дивному миру леса, с нею было всё в порядке. Надо найти документы об этом здании. И попросить воронов доставить из нашей крепости во Франции (вот ведь парадокс - пустили корни на чужой земле, создавая одну из баз в краю виноградных лоз и солнца) материалы о живущих в Англии отпрысках рода Навь. Если получится, и данные о том, какие события косвенно, или напрямую с ними связаны.
 Солнечные лучи заглянули через окна в комнату, трогая лицо. Снизу раздались звуки перебранки. Со вздохом я покинул кресло. Пора отправляться за покупками.
 Умывшись, чтобы взбодриться, и расцепив на кухне держащихся за сахарницу коня и домового, я заставил их набрать в два ведра воды и спустился в кладовку-погреб. Там было хоть шаром покати - только рассохшаяся огромная бочка стояла в углу. Очень кстати... Закинув туда на несколько минут домового - пусть проверит, вдруг он там ещё не чистил - я начал плести несложную, но эффективную волшбу. Когда черноглазый клубок меха вылез наружу, всё было готово.
 - Плескай воду тихонько, стараясь облить все стенки по кругу.
 Выливаясь, вода тут же схватывалась более-менее равномерным слоем льда. В общей сложности на замораживание стенок и дна ушло ведра три. Ледник, тающий, но при том заново возобновляющийся из воздуха, был готов. Объёмы бочки должны обеспечить моих прожорливых домочадцев маслом, мясом, молоком и прочими нежными в хранении продуктами минимум на две недели. Крючья для мешочков с крупой, сыров в плетёнке и колбас прибили под потолком ещё прежние хозяева. Вина тоже придется закупить - мне без надобности, но вдруг что.
 Я усмехнулся - денег, изъятых из сейфа Уатингтона, хватило бы на сибаритское существование целого семейства в течение нескольких месяцев. В сейфе нашлись и любопытные документы, договора и займы - но я всё сжёг по пути обратно во Фрогге. Толку-то от них никакого. Мне, по крайней мере. Карьеру он начинал с продажи леса и торговли нелегальными лицензиями на отстрел оленей. Тяжёлое начало, настолько въелось ему в печёнки, что он хранил запас на чёрный день в виде самых простых пачек бумажных денег, а не чеков и акций. Весьма удобно для меня - в конце концов, его семья от исчезновения такой малости, на фоне остального состояния, ничего не потеряла.
 - Мы что, будем льдом питаться? - Данни уселся на перевернутое ведро, изображая слабость и неприкаянность.
 - Хочешь, так погрызи, - я пошёл наверх, за кошельком и переметными сумками. - Только чихающий и сопливый арабский скакун, согласись, несколько нелицеприятное зрелище.
 Первым делом мы отправились на располагающийся с южной стороны города рынок, где торговали выращенным в усадьбах добром фермеры. Несмотря на ранний час, там уже должны появиться зеленщики и молочники, чей товар продаётся только свежим, чему не способствует дневная жара. А потом довольно быстро подтянутся, пока я выбираю то да сё, и мясники, рыбаки и прочие.
 По молчаливой улице, обрамленной яблонями, никто ещё не ехал. Большая часть народа в воскресный день отправится, если она не занята делами насущными, слушать проповеди и богослужения, а уж потом разбредётся наслаждаться покоем и отдыхом. Это раньше если вы в воскресенье не присутствовали в церкви, на вас тут же начинали подозрительно коситься. Теперешние общественные нравы допускали и не такое. Парочка рыбаков, бредущих с закинутыми на плечи удочками и ведёрками, равнодушно скользнула по нам взглядами - неспешно трусящая утром по дороге гнедая лошадь с пожилым полноватым всадником на спине и двумя переметными сумками ничуть их не удивила.
 Никогда не испытывал от процесса хождения за покупками удовольствия. Данни у коновязи мерзко похихикивал, глядя, как я покупаю прямо у входа здоровенную корзину. Тягловый скот мелочно радовался, что и мне предстоит таскаться с грузом, забывая, что потом и провизию, и меня везти ему.
 Бутыль коровьего молока с ещё не отделившимся слоем сливок, два круга неплохого сыра в промасленной бумаге, несколько пучков петрушки, сельдерея и кисть связанных за длинные зелёные усы хрустких сахарно-белых луковок положила начало моей торгашеской одиссее. Запихав в корзину два горшочка масла, недавно сбитого, судя по жемчужным капелькам выступившей на поверхности пахты, я прошёл к мясным рядам. Вежливо улыбаясь здоровенному мяснику с чёрной, вьющейся, как баранья кудель, бородой, я придирчиво оглядел распластанные на свежевыскобленных досках ломти грудинки, филейных вырезок и изогнутые пластины мяса на рёбрышках.
 Отогнав муху с чёрно-зелёным металлическим брюшком от чурки, на которой он примеривался отрубить от упитанной гусиной тушки примерно половину, мясник не обратил на меня внимания. Его щупленький седой сосед, раскладывающий с влажным шмяканьем на прилавке свиные и телячьи головы для холодца, лениво кивнул ему. Выбирая куски понежнее, без расколотых мелких косточек по краю, и с матово-белым, слегка прозрачным слоем сала, я посторонился, подпуская к прилавку дородную женщину. В платке поверх тёмно-русых волос, и с корзинкой, едва ли не в два раза превышающей мою по объёму. Женщина величественной бригантиной вплыла в гавань, потеснив не слишком-то крупную, на самом деле, шхуну моей персоны. Круглое лицо с малиновыми щеками и щёлочками весёлых карих глаз было гладким и блестящим. Мясники тут же заулыбались и оживились.
 - Доброе утро, матушка Хлоя.
 - Добрый день, матушка, что вам сегодня? Пожирнее, или суповых косточек, мозговых? Матушка, заметьте, для вас самое лучшее!
 - Уф... День добрый, мальчики! Вы не поверите... Так устала, так устала! - шумно вздохнув несколько раз и распустив вокруг себя волну аромата карамели и поджаренной колбаски, она грохнула корзину на более-менее пустое место на прилавке. Обо мне все трое напрочь позабыли. Вытерев с лоснящегося лба ярко-розовым платочком испарину, матушка Хлоя всплеснула пухленькими руками. - Нет, мальчики, вы не поверите, как я устала! Всю ночь почти не сомкнула глаз, и вообще... Нет, это просто кавардак и шабаш какой-то!
 - А что так, матушка? - воткнув без особых усилий в чурбак топор примерно на половину лезвия (сквозь гуся...), черноволосый мясник с искренним участием склонился к не очень-то высокой даме. - В проулке опять студенты дебоширили? Вот чумной народ, ничего не делают, только знай деньгами сорят!
 - Что вы, Томас, мальчик мой, студенты шумят не чаще двух раз в год - но уж по неделе... Ох, у меня сердце разрывается рассказывать, вы не представляете!
 - Не томите нас, матушка, неужели у малютки Сьюзи что-то болит?
 - Упаси Бог, что вы говорите! - матушка размашисто перекрестилась и придвинулась заговорщически к мясникам, упираясь в прилавок всем корпусом. - Сьюзи, да и Энни, ревут напропалую, да и у соседки Магды тоже все внуки ревмя ревут, но, мы поглядели, просто у них режутся зубки.
 - У всех сразу? - седой мясник, теперь я это видел, отец черноволосого, удивлённо округлил глаза. - Как так?..
 - Что вы, нет. У одного режутся, а все ревут вместе с ним - дети постоянно делают всё скопом, даже на горшок приходится сажать по очереди! - матушка Хлоя отодвинула немного вбок свиную голову с лопухами ушей, словно и та могла ещё подслушать её секрет и разболтать столь тщательно взлелеянный слух. - Мой Джимми прибежал с улицы и сказал, что не хочет гулять. Я подумала, что он перегрелся, сделала ему компресс из капустных листьев и дала варенья. Но ведь не всё, мой благоверный, как всегда, пришел со службы - и что бы вы подумали! Нет, вы ни за что не догадаетесь... - ещё раз утеревшись платочком и сделав многозначительную паузу, она продолжила. - Он не пошёл в паб пропустить всегдашний субботний стаканчик. Вы понимаете, я так разволновалась! Вдруг он заболел - эта жара, эта жара...
 - Да, - шлёпнув для вескости своих слов по телячьему окороку, седой покачал головой. - Мы даже начали всё продавать дешевле - чтобы не стухло. Но для вас у нас завсегда всё самое свежайшее - только парная телятинка, матушка Хлоя.
 - Я знаю мальчики, поэтому я и хожу к вам, - блеснула широкая улыбка, быстро пригашенная. Продолжила она уже шёпотом. - Всё так гнетёт - словно адские сковородки Вельзевул подносит ближе к земле из своего тартарарама, или как его там...
 - Тартара, - ещё один удар по телячьей ноге.
 - Вот именно! Дети ревут, на улицу страшно носа показать... и эти слухи - ну, вы понимаете... говорили сначала про Низину. Но вы же знаете, какого сорта там люди, конечно, уже ничему не веришь... Но у Петерсонов на ткацкой фабрике, говорят, недавно рабочего покусала огромная собака, а на Фабричной улице сколько-то человек убили... Вы понимаете - насмерть убили! И это самоубийство Уатингтона... - мясники слушали с неослабевающим вниманием. - Вы только подумайте - у него же всё было, и денег столько, что можно купить, наверно, целый штат в этой Америке... И он покончил с собой!
 Вы запомните, мальчики, что я вам скажу, матушка Хлоя в таком не ошибается, кто-то из этих заводчиков прогневил Бога, крепко прогневил, и теперь им пора искупать грехи. Оттого у них и рабочие пропадают, и церковь эта - вы подумайте - столько лет стояла, и вдруг упала! Мой Джонни - он очень умный мальчик, сказал, что взрывы газа очень опасны, и там все должны были погибнуть. Вы представьте - в церкви! А никого не убило, только зашибло слегка. Я вам скажу, попомните мои слова - это всё знак, что этот Уатингтон, и кто с ним ещё, крепко прогневили Бога, и теперь, пока они не искупят грехи свои, всему городу будет несладко, и ещё эта жара... Честное слово, как на адовой сковородке!
 Дождавшись, пока поток её красноречия пойдет на убыль, я купил несколько тёмно-розовых филейных вырезок и, заслужив уважительный взгляд, половину многострадального гуся. Определённо, всё складывалось наилучшим образом, и слова матушки Хлои скоро начнут поминать не только эти мясники. Теперь то, что изменится вскоре в фабричном районе, жители только одобрят. Без этого дела мои остались бы не завершены. Да, определенно, нет ничего быстрее молвы, как в древней загадке.
 Луг был серебряным. Иногда на ровном мерцающем поле мелькали аквамарин и берилл. В пойме реки, чьё мерное дыхание слышалось где-то рядом, росла глянцевая ровная осока. Острые вытянутые листочки покрылись к утру ровным слоем оседающих из тумана капелек росы. Белое марево расходилось от реки и прикрывало всё вокруг - я обернулся, и со всех сторон взгляд мой натыкался на молочную густую завесу. Сквозь неё тёмное предрассветное небо казалось мягким, и словно бы затянутым облаками.
 Журчала тихо река - и звук этот тоже шёл отовсюду, словно её русло замыкалось в кольцо вокруг поросшего серебряной осокой круга в бесконечном тумане. Было прохладно - босые ноги чувствовали под тонким слоем почвы и переплетением белой паутины осоковых корней скользкую топлую жижу. Холодные ключевые воды, из которых по капле собираются все озёра и реки, тонкими змейками проскальзывали меж пальцев ног и касались покрывшихся мурашками лодыжек. Я пошёл вперёд - туман держал меня в кольце - и казалось, что ноги ступают на одно и то же место. Острые листья щекотали, иногда цепляясь за кожу чуть зазубренными жёсткими лезвиями краёв.
 Обернувшись, я увидел, что примятая трава тут же поднимается, и светло-зелёный яркий глянец покрывается, как от чьего-то невидимого дыхания, тонким серебром. Захотелось крикнуть, чтобы разорвать полог странного морока, уже начавшего угнетать. Время дремотно текло, укрываясь во вздохах реки и отсчёте моих шагов по острой траве. Звук прорезал безвременное затишье - не из тех, что издают звери или листва. Одна-единственная нота, повторяемая в звоне одинокого бубенца. Горячая медь... Звон повторился ещё раз, пробиваясь через окружающее марево. За звоном прошелестел чуть повыше заострённых кончиков осоки холодный ветерок. Туман сдвинулся за ним, смешивая прежде четкие границы, истончаясь и выпуская меня из ловушки.
 Нога ухнула в промытую родником ледяную ямину, и я коснулся руками этого острого серебра. На безымянном пальце выступила из длинной царапины капелька крови и тут же сорвалась, падая в холодную черноту заполненного ледяной водой провала, из которого я уже успел выбраться.
 Когда я поднял голову, то увидел, что передо мною расстилается широкое тёмное водяное зеркало, укрытое с боков белой взвесью, и с теряющимся в темноте далёким берегом. Ручейки стали подниматься вверх по ногам и тронули кожу на спине, перетекли под лопатки, к плечам... Холодные пальчики провели по шее, под ключицами... Ей требовалось время, чтобы вспомнить, и прикосновение, чтобы убедиться. По вискам, по скулам, по векам, губам и впадинке на горле скользнули обжигающе холодные касания.
 По воде пошли круги, и каждая волна, замирая, покрывалась желтыми кубышками и причудливыми вензелями ряски. Посреди расцветших девяти колец я увидел три слабо светящихся камня, высоко выступающие из воды. С бело-зелёными разводами мха и тины, с белой кипенью раскрытых благоуханных кувшинок у подножия своего, они не отражались в тёмном зеркале речной глади. Капельки воды, парящие в воздухе, искрились, словно в солнечный морозный день.
 - А в моём бубенце белый камешек речной...
 Нежный тонкий голос из глубины прожурчал отдающие многократно подводным эхом тихие слова песни.
 - На одном кольце обручились мы с тобой.
 Всё прошло, всё прошло и больше не болит,
 А в моём бубенце белый камешек звенит...
 В платье из призрачно-жёлтых лепестков, пронизанных стеклянными зелёными нитями, сидела на самом высоком камне девушка с зеленовато-русыми прямыми волосами. Её тихий смех вместе со звоном далёкого бубенца поплыл над водой и осокой, дробясь на эхо. Овальное лицо с красиво очерченными зеленоватыми губами прикрывали две узкие кисти, на запястьях повисли водяные ниточки с застывшими в хрусталь каплями.
 Стремительно теплело - и волосы её поднимались из воды влажными тёмными прядями. Собирались за спиной в широкий колышущийся веер, с заплетёнными в него кувшинками и серебристыми искрами мальков. Запахло далёким сосновым лесом, грозой и мятой. Холодные пальцы в последний раз тронули ладони, и влажное тепло от согретой воды мягко обволокло меня. Улыбаясь, я подошёл к самому берегу, поросшему шатающимися с почти неуловимым скрипом стеблями камыша.
 Девушка на камне ещё раз рассмеялась и отвела кисти в водяном хрустале от лица. Медленно поднялись тонкие зелёные веки - из обрамленных чёрными ресницами глаз на меня посмотрели со смехом два белых речных камня.
 - Shela Newlyn... - язык мне почти не повиновался. Хотелось сделать шаг, но серебряная трава внезапно стала приближаться к лицу, словно я начал падать ничком. Кончики листьев качнулись несколько раз, и я, закрыв глаза, упал в горячие объятия - совсем не острые и не трогающие кожу сетью царапин. Запах водорослей и ряски ударил в нос вместе с лёгким свежим запахом кувшинок и родниковой воды. По спине вдоль позвоночника шутливо пробежались кончики холодных тоненьких пальчиков.
 - А мой дом из зелёного из стекла,
 А печаль моя вся белым бела.
 Я туманом пляшу над уснувшею водой,
 А в моём бубенце белый камешек речной...
 Проснувшись, я скинул одеяло в изножье постели и перевернулся на спину, подставляя лицо едва ощутимому ветерку из открытого окна. Духота безраздельно властвовала над Гатри и его окрестностями, превращая ветер в горячий поток, а землю в некое подобие "адовой сковородки". Завершив сегодня утром поход по рынкам и бакалейным лавкам, я на скорую руку зажарил омлет с мясом и сварил суп с томатами. Заткнув голосящие глотки таким образом, наконец-то удалось отдохнуть. Велев себе проснуться не позже двух пополудни, я погрузился в довольно краткий - не более трех часов - но освежающий сон. Ветер стал прохладнее - близость озера выгодно давала о себе знать. Надо будет в следующий раз лечь без одеяла, в одной рубашке. Так и свариться заживо в постели недолго!
 Сон... я выспался и чувствовал себя довольно свежим во многом именно благодаря ему. Вопреки моим опасениям, Терновка, как частенько её звали раньше, прижилась на новом месте. Конечно, она потеряла многое от себя прежней - но не изменяемся ли и мы, стоит нам оказаться в новом месте надолго? Даже внешность её не слишком переменилась - волосы, правда, показались несоизмеримо длиннее, но глаза, жуткие с непривычки, смотрели почти по-прежнему. И голос - Терновка и раньше пела, зачастую пугая или завораживая неосторожных даже без какого-либо умысла со своей стороны. Я несколько преувеличил для себя степень её безумия - речная обитательница не сошла с ума, и судя по всему, не собиралась этого делать в ближайшем будущем.
 Похоже, люди её не особо донимают. С тех пор, как я побывал здесь в последний раз, озеро значительно увеличилось - Терновка не потеряла сил, и даже словно стала более весёлой, оправившись от старых ран. Кажется, моё заступничество и то, что именно я поднял тогда воды на поверхность, усмирив и притопив особо настырных, ею не забылось. Возможность не опасаться Терновку - и то подспорье. Стихийные духи никогда не действуют логично, их можно только воспринимать, но не понимать. А остальные приписывают подобное всем сидхе. Зато и побаиваются, хоть иногда.
 Может, попросить её тоже рассказать что-нибудь? И просто приятно будет посидеть на берегу, слушая пение. Теперь можно не беспокоиться за Данни - моего кэльпи она не тронет и не уведёт в свои владения, а мне не придется прибираться в ванной комнате после помывки его в облике коня. Время... я и не загадывал тогда, что озеро станет таким красивым. Один его берег потерял уединение, но около камней вряд ли кто-то осмеливался плавать или удить рыбу.
 Осенняя Трава, что ж так тянет тебя к воде - то Тёмная Волна на пути встречается, то русалки в хороводе закрутить пытаются, то реки поют да снятся... Может, мне суждено утонуть под какой-нибудь волной? Заплести волосы ряской да водокрасом, водяными лилиями, и уйти под воду тёмную, хрипя и задыхаясь... Не самое приятное продолжение пути. Уйти подобным образом, несмотря на романтические изыски дев и стихийных духов, почему-то не хочется. Уволокут тело моё бренное под воду, веночек сплетут, спляшут. Поглумятся, быть может... по разному...
 Со вздохом встав с разворошенной постели, словно крутился и брыкался во сне все эти три часа, я попытался её заправить. Приведя в относительный порядок своё лежбище, натянул простые домашние штаны из льна и, прямо в измятой старой рубахе, которая служила мне пижамой, пошел вниз. Коридор, обитый шёлком и картинки, изображающие море и маяки в бурю, вызвали улыбку на губах - только ведь об этом думал. Может, и правда, судьба?
 В расположенной в том же крыле с башенкой, что и кухня, ванной комнате было просторно и чисто. Выбрав из заботливо развешенных домовым полотенец и халатов свои, и отложив их на трехногий резной табурет, я встал перед зеркалом, пытаясь, пока в ванну набирается вода, расчесать волосы. На затылке шишка, набитая о спинку стула из-за того, что ребёнок дёрнул меня за волосы (со всей дури, между прочим), уже не отзывалась на поглаживание болью и пульсацией. Волосы мне не раз советовали состричь, но я всегда отличался необоснованным упрямством. Потому, наверно, и выглядел соответственно двадцати с небольшим хвостиком годам. Если в начале века приходилось неустанно прятать их под мороком, то теперь меня сопровождали лишь заинтересованные взгляды, да иногда шепоток. Но мне по легенде положено быть экстравагантным. Примерно тридцать лет назад, когда я играл роль своего же собственного отца, приходилось для разнообразия надевать личину крепкого, с каштановыми кудрями, молодца.
 Не устаю поражаться гениальной задумке основателей нашей разведки: проще построить замок, отвоевать себе честным и иным путями какое-то количество территорий - причем не в Англии, где и так мы частенько появляемся, а во Франции, и играть роль аристократов. Люди привыкают, что есть такой род, Сен-Гильерн, несколько взбалмошный и странный, но старинный и проверенный. И никому в голову не придёт, что на самом деле этот замок не что иное, как наш главный оплот, где, если мы вдруг соберёмся вместе, может оказаться от четырнадцати до шестнадцати тысяч существ, которых без морока ни один сосед не признал бы за людей. Конечно, роль аристократической семейки играют всего несколько. Остальные же пользуются крепостью как привалом, приходя и уходя по мере того, как появляются всё новые и новые дела. Но и они, соблюдая естественный ход истории, владеют официальными человеческими документами и просто слывут выходцами из нашего графства.
 Есть в этом нечто нереальное. Свадьбы для отвода глаз с теми, кто в прошлой "человеческой" жизни был никем, или твоею же роднёй в новой маске. Трепетные супруги, которые никогда не обменялись иными прикосновениями, кроме традиционных свадебных поцелуев. А уж наблюдать, как какой-нибудь бубах с накинутым на него мороком ребенка ездит на овцах или висит на ветвях вниз головой, и заглядывает назад промеж коленей... И знать при этом, что тебе потом будут говорить: "Ах, каким вы были непоседливым ребёнком, а помните, вы заперлись в погребе и три часа там выли по кошачьи, и съели как-то раз целый кувшин мёда... а ведь у вас был такой слабенький желудок!". Это вообще...
 С головой окунувшись несколько раз в прохладную воду, я приступил к процессу мытья, предаваясь ностальгическим (и не очень) воспоминаниям. На сегодняшний день открыто здравствовало пятеро из рода Сен-Гильерн. "Дядюшка", зелёный юнец, по сравнению со мной, почти безвылазно сидел в замке, занимаясь корреспонденцией и отводом глаз, его "сыночек" был старше нас обоих, вместе взятых, оставив своего подменыша расти и действовать учителям на нервы, отправился в Азию. Надеюсь, вернётся - иначе придется разыгрывать напавший на ребёночка коклюш или свинку, и скоропостижную вследствие оного кончину. "Тётушка" - дама крутого нрава и ледяного спокойствия, координировала все наши действия, и слыла в высшем свете весьма эмансипированной особой, которая держит мужа под каблуком. Она же связывалась со стоящим с другой стороны струны Стражем. Вернее, Стражами. Струна проходит глубоко в холме под замком, что очень удобно - мы всегда можем пройти обратно.
 Я же, происходя из боковой ветви, был книжным червём, парадоксально совмещая занятия историей с горячими спорами, приводящими зачастую к дуэлям. И просто странным, но, так уж задумано, галантным молодым человеком. "Матушка" моя находилась в Испании - как вдова, она могла ездить за пределами замка по своим делам свободно. "Отца" моего играл я сам. Подменяющее меня в детстве существо уже бегало по аллеям из кленов в замке, а я только прорабатывал свою театральную кончину, так, чтобы это принесло нам наибольшую пользу. Впрочем, как всегда. Правда, с течением времени начинает возникать странное ощущение, что за поворотом можно встретить самого себя, но это уже издержки работы.
 Тонкий синий шёлк приятно холодил кожу. Прошлёпав босыми ногами по прохладным плиткам из кафеля "под малахит", я направился на кухню, отжимая полотенцем волосы. Дубовые полы сложили из идеально подогнанных друг к другу досок - они не скрипели и не трещали под моими шагами. Падающие с кончиков прядей капельки тёмными кляксами отмечали путь. На кухне никого не осталось - наверно, домовой ушёл в погреб - в отличие от нас с Данни его покрывал мех, и жару он переносил ещё мучительнее. А может, пригрызся к копченой колбасе - и висит себе, пожёвывая.
 Налив в кружку воды, я пошел искать Данни. Конь, в четырёхногой ипостаси, обнаружился в саду. Сильный запах распаренных трав, сена, слегка подвянувших роз и гудение пчел обволакивали жарким одеялом. Распустив по плечам быстро высыхающие от солнечного жара волосы, я подошёл к коню. Валяться так на утоптанной траве ему ничто не мешало. У меня, между прочим, не было возможности поесть дольше, чем у них, и ничего, не хныкал!
 Соловый спал, перевернувшись вверх пузом, и слабо подёргивал задней правой ногой - по ней ползла зелёная тоненькая гусеница-пяденица. Нормальная здоровая лошадь никогда не уснет в такой позе - Данни мог довести до сердечного приступа любого конюха. Вытянутую гибкую шею с точёной головой опутала повилика, прилипшая к шерсти и гриве. Высунутый кончик языка и прижмуренные блаженно глаза дополняли картину "конь дохлый, но счастливый". Недопитая вода полилась в оттопыренное ухо тонкой струйкой - я благоразумно отступил, когда Данни активно забрыкался, переворачиваясь, и защёлкл спросонья зубками, пытаясь меня устрашить.
 - Ты чего!? - тряхнув энергично головой, он сделал грустные глаза. - За что?!
 - Просто так, - я вылил на траву остатки воды. - Может, будешь выбирать для сна более естественную позу?
 - А что не так? - конь почесал ногу и выдернул зубами из гривы цеплючие стебли.
 - А вот, - я по мере сил своих скопировал его морду во время сна. - Оса прилетит, ужалит в язык, и придется искать коня поживее.
 - Э?!! - он опасливо огляделся - над розами и впрямь летали отдельные чёрно-жёлтые стройные хищницы. Про то, что если кто-то заглянет ко мне в сад через ограду и увидит коня в позе "откинь копыта", я рассказывать не стал.
 - У тебя двадцать минут на сборы, еду и умывание. Не знаю, когда мы вернемся - скорее всего, ночью, или к утру, поэтому советую ополоснуться.
 Покручивая в руках чашку, я вернулся в дом, оставив его выдирать повилику и сдержанно шипеть, вытряхивая из уха остатки воды.
 В спальне я скинул халат, предварительно задернув шторы - это отрезало доступ и без того слабеньким движениям воздуха, но не хотелось, чтобы какая-нибудь мимо пролетающая нечисть разглядывала меня. Светлые штаны, чуть зауженного по сравнению с классическими брюками, покроя, которые удобно заправлять в высокие сапоги - вполне приемлемо для верховой езды, и в Париже пользуются популярностью. Кремовая сорочка, с надетым под неё на шнурке янтарным оберегом, тонкий коричневый жилет и светлый дорожный плащ. Для нанесения визита в такую погоду, к тому же и не вечером, сойдет. Серый галстук и две жемчужные запонки со стальным отблеском придали костюму необходимую аристократичность.
 Поправив воротник, я начал расчесывать уже почти сухие волосы - оставалось сделать хвост на затылке и повязать серый шнурок. Можно идти и смущать сердца провинциальных, или не очень, судя по леди Аделаиде, красавиц Гатри. Порывшись в бумагах, я нашёл перетянутые верёвочкой маленькие глянцевые карточки визиток. Без непосредственного предупреждения - разве что в письме - мол, когда приеду, загляну, попросту говоря, теперь в гости не зайдёшь.
 Трость, хоть и придавала любому молодому оболтусу, и мне в том числе, куртуазность и солидность, в поездке верхом абсурдна. Под столом, где я чуть не наступил-таки на выброшенный ночью шип от сапог, нашёлся и хлыстик. Совершенно новый - что б ни выговаривалось этому соловому жеребцу-извращенцу, лупить его было бы слишком.
 Под глазами от недосыпа ещё не залегли тени, и лицо моё, отражённое в маленьком зеркале, вполне подходило юноше благородного происхождения и, предположительно, воспитания. Взяв на всякий случай портфель из тёмно-серой крокодиловой кожи, я вложил туда кинжал - тонкие рукава сорочки вряд ли скроют ножны. Вчера я надевал рубашку поплотнее - но то было вечером, в относительной прохладе. К кинжалу отправилась тетрадь с разными историческими заметками и пара листов со списками книг, которые, если повезёт, удастся обнаружить в здешних библиотеках.
 Уже сделав шаг за порог, я чуть не хлопнул себя по лбу - забыл надеть перстень, якобы передаваемый по наследству в моем роду и подаренный отцом. Милая консервативная привычка, так ценимая людьми - из-за неё пришлось снова лезть в шкаф и выуживать оттуда шкатулку, простую, без магических барьеров и прочих ухищрений.
 Серебряное старинное кольцо плотно охватило безымянный палец - в оправе из стилизованных веточек плюща покоился огранённый кабошоном синий переливчатый камень с трёхлучевой звездой внутри. Saphir asterie - камень звёзд и зимних сумеречных небес, редкий и не всякому покоряющийся. Возможно, он уже сам стал для меня оберегом - как это бывает с иными драгоценными камнями. Больше я ценил сапфир именно за красоту - осколок бездны со звездой, пойманный и закованный в серебро. Присутствие кольца тут же воскресило в памяти длинные зимние ночи и ледяные кристаллы на окнах, появляющиеся от тихого дыхания в заполненных сухим жасмином и старыми книгами комнатах. Чуть дотронувшись пальцем до синего камня, я словно обрёл внутренние силы для того, чтобы выйти в раскаленный гудящий день.
   Оседланный Данни мрачно рысил по Яблоневой улице. Вымыться он успел, а вот на просушку времени не хватило, и пыль, желтоватыми крупинками заполонившая воздух, уже покрыла его довольно равномерным слоем. Утешением, впрочем, несколько натянутым, могло служить то, что шерсть и пыль оказались близки по цвету. Удаляясь от набережной, кэльпи не скрыл вздоха. Ветерок, овевающий нас, неумолимо ослабевал, и легкие втягивали что-то напоминающее по запаху и консистенции жидкий горячий кисель из пыли.
 Хорошо, всё же, что я не из Ночной Ветви - загадочный пока для меня господин Навь в подобном окружении вполне может упасть в самый обычный обморок. Впрочем, завтра же покупаю шляпу. Раньше я не мог понять, для чего дамам кружевные тряпичные зонтики - от дождя они точно не помогут, от листьев и ветвей за ними не спрячешься. После того, как увидел женскую шляпку - приколотый шпильками к закрученным и напомаженным волосам на макушке комочек кружев, до меня дошло, что зонтик просто защищает от солнца. Заслышав за спиной топот, я ласково подопнул Данни пятками мягких сапог в бока. Ленивая скотина сделала вид, что ничего не почувствовала. Сзади уже слышался скрип сёдел и голоса.
 - Оглянись, - повинуясь движению повода, ему пришлось повернуть голову назад. Лошадиные глаза несколько расширились, и пришлось привстать в стременах, когда он резво перешёл на кентер, а потом и вовсе рванул намётом, вызывая восхищённые взгляды бредущих по обочинам усаженной яблонями улицы обывателей. За нами, видимо, опять соревнуясь, скакали шестеро молодых людей, похохатывая и кажется, пытаясь вырвать друг у друга платок. Не иначе, оброненный местной прелестницей. Данни не сбавлял скорости - его гнал не азарт скачки, где он явно оказывался победителем, а ужас - за галдящей весёлой компанией от пыли вообще ничего не получалось разглядеть.
 К двухэтажному маленькому домику кремового цвета, с лепниной в виде голубков и виноградных гроздей, он подошел, не опустив голову и не высунув язык, только из величайшего порока гордыни. Он, имеющий арабских предков и рожденный в Камарге, поплетётся словно какой-нибудь престарелый мул?!
 Садик, заросший жасминовыми кустами и вишней, вытягивал ветви через решётку ограды на улицу. В нём прятался аккуратный домик. Перед воротами и в саду никого не было видно, однако дом не пустовал - из открытых окон веранды доносились даже сюда редкие переливы смеха и весёлые замечания густого баритона. Разглядывать чужой дом из-за ограды посередь бела дня было неприличным - пусть по улице никто не проходил в этом удаленном от центра города месте, но окна отнюдь не слепы.
 Спешившись и ободряюще похлопав солового по пыльной мокрой шее (руку пришлось вытирать), я нажал на горячую кнопку электрического звонка. Смех в доме ненадолго замолк. Из вишнёвых кущ довольно скоро на узенькой тропинке появился среднего роста молодой человек, просто и легко одетый, он отпер ворота, и мы с Данни вошли. Юноша молча смотрел на меня, ожидая указаний или представлений.
 - Передайте, пожалуйста, мистеру Чарльзу Легрою мою визитку, - глянцевая карточка перекочевала в его руки. - Спросите, примет ли он меня.
 - Подождите, пожалуйста, - слуга быстрым шагом снова углубился в кусты и кущи. С веранды полился разговор, лёгкий вскрик, беганье и шушуканье - не иначе, дамы, которые находились там, бросились переодеваться в другие платья. Хорошо, значит, собираются и меня видеть. Данни, заслышав где-то в глубинах сада журчание, издал нечто похожее на стон.
 - Потерпи. Ректор университета в любом случае должен иметь хотя бы одну лошадь - и конюшня значит есть, и конюх - отдохнёшь и остынешь, и тебя напоят и почистят.
 - Лучше я сам напьюсь и вымоюсь, - несколько жасминовых листиков, похоже, только усилили его жажду. Я стал ослаблять подпругу на его животе. - Странно. Такой охочий до внимания конь не возжелал, чтобы его касались нежно щеткою и скребком, чтоб не растирали ножки его тонкие в массаже умелом, чтоб гриву его длинную гребнем частым не чесали?
 - Неа, - он покосился на меня с недоверием. - Иногда мне кажется, что вы ещё более испорченны, нежели я.
 - Наконец-то, - я отвел его голову от куста, заслышав шорох камешков на дорожке.
 - М?
 - Наконец-то ты признал себя испорченным в моральном плане созданием.
 Вышедший к нам слуга церемонно кивнул, забирая у меня повод. Слышал бы он Данни несколько секунд назад, хе-хе.
 - Мистер Легрой ожидает вас, сэр. По дорожке подойдите к дому - вас встретят, - увлекая моего коня куда-то в заросли, он ещё раз кивнул. По белой тропинке я прошёл мимо жасмина, вишни и увившего одинокий фонарь клематиса к крыльцу. Высокий сухопарый мужчина в светло-сером лёгком костюме стоял возле стеклянных высоких дверей. Короткие русые волосы на висках уже немного потемнели от пота.
 - Добрый день, сэр. Мистер Чарльз Легрой, я полагаю?
 - Вы не ошиблись. Простите, что заставил вас ждать. Мистер Габриэль Сен-Гильерн? - сухая длиннопалая кисть энергично пожала мою ладонь. Светло-карие глаза на вытянутом худом лице с явным интересом пробежались по фигуре несколько раз, уже привычно задержавшись на забранных в хвост волосах.
 - Да. Не стоит - это моя вина. Я пришёл без предупреждения, что, думаю, не самым лестным образом характеризует меня.
 Он открыл дверь, жестом приглашая войти.
 - Пустое, не беспокойтесь, - ещё одна стеклянная дверь вывела на маленькую светлую веранду, украшенную вазами с незабудками и лилиями. Несколько плетёных кресел в беспорядке расставили на жёлтом деревянному полу. На маленьком столике возле открытых створок огромного окна стояли графины с водой, стаканчики из цветного стекла, ваза с яблоками и персиками, а в хрустальном блюде покоились розовые ломти арбуза. Пододвинув слегка одно кресло у столика, он постарался незаметно переложить подальше тонкую белую шаль. Дамы явно убежали отсюда в величайшей спешке, чтобы сменить домашние платья на что-то фееричное и перетягивающее дыхательные пути.
 - Прошу. Располагайтесь и чувствуйте себя по-домашнему, - Чарльз плавно опустился в кресло напротив. - Я рад гостям в такой день - сама скука, кажется, начинает в подобную жару властвовать над городом. - Его речь была классически выверена и изящна. Как и ожидалось, ректор университета оказался человеком образованным. И не без хитрецы.
 Сняв плащ, я положил его на свободное кресло рядом. Сапоги, конечно, несколько не вписывались в костюм, но господин ректор явно не посчитал их чем-то предосудительным. В глубине дома звенели смешки и слышался мягкий топоток домашних тонких туфелек. Что-то с переливчатым звоном упало на пол. Хозяин улыбнулся, наливая в стакан из графина воду. Судя по запотевшим стенкам, она ещё оставалась холодной.
 - Тогда позвольте мне быть тем неучтённым событием, что поможет вам хоть немного её развеять, - сделав несколько глотков прохладной воды, я улыбнулся, извиняясь. - Однако, кажется, я прервал ваш послеполуденный отдых, появившись так неожиданно.
 - Пустое, - худое лицо растянулось в улыбке, собрав крупные складки возле губ и совершенно преобразившись в благодушное и простецкое. - Учитывая, что вы писали мне о том, что можете появиться в городе примерно в это время, всё не так уж и неожиданно. К тому же ваша репутация...
 - М? - я отставил стакан, делая самое невинное лицо из всех возможных. - Неужели моя репутация заслуживает внимания даже в этих краях?
 - Мы, конечно, несколько провинциальны, - улыбка стала ещё шире, - но не до такой же степени. Не принимайте мои слова близко к сердцу, господин Сен-Гильерн - вы известны только лишь в узких кругах. Если можно, каламбур - вы пользуетесь широкой известностью в узких кругах. Как ректор я обязан быть в курсе событий в мире науки и искусства - иначе как смогу держать марку? И ваши сборники уже успели привлечь внимание некоторых филологов.
 - Благодарю за лестную оценку, - Чарльз Легрой явно рассчитывал на беседу, и, кажется, заинтересовался мною. - Тогда вы догадываетесь, что побудило меня пренебречь жарой и нанести вам столь неожиданный визит?
 - Надеюсь, мои догадки окажутся верными... - он не успел договорить - стеклянные двери открылись и на веранду вошли три дамы. Одна, судя по возрасту, была хозяйкой дома, а две тоненькие девушки в лёгких белых платьях с открытыми плечиками - её дочерьми. Я встал, раскланиваясь со всеми по очереди и слегка касаясь губами тоненькой кожи протянутых мне ручек. Все трое темноволосые, с лёгкой рыжиной, придающей уложенным в простые прически волосам благородную глубину и теплоту. Круглое лицо Джейн Легрой, как представил ректор свою жену, выглядело весёлым и добрым, а их дочери Кассандра и Джессика соединяли это благодушие с изысканной тончавостью отца. Девушки походили друг на друга как две капли воды - но у одной в серёжках застыли голубоватые жемчужины, а у другой с розовым блеском. Им казалось не больше шестнадцати - уже можно влюбляться, но ещё нельзя об этом говорить. Когда все, наконец, расселись, мы с Чарльзом смогли продолжить беседу.
 Кассандра и Джессика, сев рядышком, перешёптывались украдкой, мило улыбаясь. Джейн Легрой следила за ними краем глаза - видимо, ещё не отвыкла от мысли о том, что её дочери являются детьми, причем довольно шустрыми. Нет уж, Эдварда Стоуна с меня хватило. После завершения извинений на тему того, что приходить без приглашения невежливо, воспитанные с классической терпимостью хозяева списали всё на моё довольно-таки южное происхождение, и оттого простительное поведение. Девушки, которых скорее можно было назвать ещё девочками, смущались, и взяли по яблоку, малюсенькими кусочками - не дай боже подавиться или брызнуть соком, откусывая от глянцевых боков.
 - И, возвращаясь к вашим догадкам... - я принял из рук миссис Легрой уже третий стакан с водой, видимо, меня собирались упоить до такого состояния, когда уже нельзя подняться на ноги и уйти. Вот оно, навеянное скукой коварное деяние по задержанию гостей! Чарльз, желая составить мне компанию, тоже взялся за воду. - Если мыслить логически, можно прийти к выводам, что вы пришли ко мне с целью не только нанести визит, в сущности, незнакомому человеку, а заручиться его рекомендацией или чем-то ещё.
 - Ваша проницательность делает вам честь, - несколько глотков холодной змеёй скользнули вниз по пищеводу, изнутри выставляя барьер медленно заполняющей весь мир жаре. - Я нанес вам визит, ещё не зная, что мои глаза будут созерцать прекрасные цветы... - Я многозначительно и при том максимально целомудренно покосился на слегка зардевшихся близняшек. - С самой обыденной целью - попросить вас дать мне доступ к университетской библиотеке. Возможно, я обнаружу жемчужины, с помощью которых смогу создать что-то достаточно выверенное и интересное.
 - Возможно - наша библиотека пользуется заслуженным уважением не только из-за разнообразия современных изданий, но и благодаря своей длинной истории, - ректор стал походить на пса породы эрдельтерьер, рассуждающего о любимых своих мозговых косточках. - Её архивы ведут начало ещё с эпохи закладки здешнего монастыря бенедиктинцев. Нельзя, конечно, сказать, что всё сохранилось идеально - наши архивариусы до сих пор находят не внесённые в список документы, и неизвестно, не затерялось ли что, или, того хуже, испорчено, - как человек науки, Чарльз Легрой постарался быть беспристрастным, хотя пальцы, возбужденно пляшущие на покрытых испариной стенках стакана, выдавали его. - И всё же, наша коллекция впечатляет. Не сомневаюсь, что вы сможете найти здесь что-то занятное.
 - Не преуменьшайте, - откинувшись на спинку плетёного кресла, я доверительно улыбнулся. - Надеюсь, вы простите то, что я скрыл уже известные мне лестные о ней рецензии. Причём давал их человек, увлеченный своим делом и непредвзято оценивающий соперников.
 - Может, раскроете секрет, кто? - как бы он ни пытался не показывать это, интерес был неподдельным, словно у коллекционера, который справляется между делом у своего знакомого, не встречал ли он кого-нибудь, чья коллекция лучше.
 - Я спрашивал Донахью Стоуна, - сделав паузу, я быстро оценил гамму чувств, появившуюся на лицах семейства Легрой. Вопреки опасениям, миссис Легрой в обморок не упала, а хозяин дома не схватил меня за шиворот, чтобы выбросить за порог своего дома. Видимо, члены "Общества Духов" на людях вели себя иначе. Чарльз выразил лёгкое вежливое одобрение, Джейн осталась равнодушна, а Кассандра и Джессика быстренько переглянулись, обменявшись лёгкими улыбками. - И мистер Стоун тут же начал разговор с того, что с помощью здешней библиотеки узнал об особенностях оснастки старинных судов. Этот вопрос он посчитал поначалу, достойным того, чтобы обратиться с ним в Королевское научное общество.
 Раз уж Донахью никого здесь не шокировал, можно пользоваться в разговоре и его именем. Лёгкий ветер спугнул кружащую над арбузом крапивницу, забрался под воротник рубашки и прошелся по всей веранде. Он пах далёкой озёрной гладью.
 - Донахью - это ведь тот молодой человек, которого мы видели вместе с бароном Ронабери? - Джейн, сев рядом с мужем, перебирала, словно бы рассеянно, кисти на шёлковой белой шали.
 - Да, дорогая. Донахью Стоун племянник Арктура Стоуна, - Чарльз положил свою ладонь на руку жены. Видимо, в этой паре таились и в самом деле, пусть не кажущиеся пылкими, но глубокие чувства. - Помнишь баронессу Ронабери? Она тебе ещё так понравилась.
 - Конечно, миссис Стоун невероятно приятный человек, - Джейн ласково улыбнулась мужу. - Я бы хотела, чтобы Кассандра и Джессика хоть немного на неё походили.
 - Мамочка, она же светленькая и миниатюрная, а мы почти брюнетки! - близняшки сказали это хором. Насчёт цвета волос они были правы, а вот о миниатюрности - в шестнадцать редкая девочка кажется большой. Нескладной да - как жеребёнок, но не крупной. Хотя, похоже, они знали, что говорили - Чарльз Легрой явно оставил рост дочерям в наследство.
 - Вы прекрасно поняли, о чём я, - мать бросила на них даже немного строгий взгляд.
 - Вся их семья очень воспитана, и отличается прекрасным образованием, - после слов миссис Легрой пришлось приложить некоторое усилие, чтобы не улыбнуться - думаю, после этого мне грозило прослыть в их глазах ещё более странным.
 - Донахью Стоун многократно посещал библиотеку - он заядлый яхтсмен, хотя и не принимает участия в гонках и соревнованиях. По его философии, подобное времяпрепровождение не дает, как он выразился, "почувствовать дух моря и песню снастей корабля". А ещё он пишет стихи.
 - Про море? - в субботу я слышал Аделаиду, Элайза и Энтони пели что-то популярное под аккомпанемент Эвы, а до стихов Донахью и я сам, попав в опасную близость сильного домашнего оберега, оказавшегося где-то у Навь, не добрался, а Донахью не удосужился гостей со своим творчеством ознакомить.
 - Да. Уважаю его строй мыслей. Суметь противопоставить своё мнение большинству, чётко его аргументируя и не прибегая к оправданиям, в его возрасте - довольно серьёзное доказательство обладания глубокой личностью.
 - Полностью с вами согласен - мне он тоже показался интересным собеседником, - в этом я не погрешил. Несмотря на свои многочисленные мозговые коллапсы и ещё детскую восторженность, он обладал и умением слушать, и весьма живым умом.
 - Однако же я слышал, что и о вас отзываются подобным образом, и, по словам Жака Эскарго - моего друга в Тулузе, вы слывёте молодым человеком, проявляющим не по годам прозорливый ум, - мне стало интересно, какие ещё слухи дошли так далеко - амплуа молодого гуляки, историка и, возможно, драчуна? Или же они видели в слухах только парадную сторону моей медали?
 - Эвелина упоминала, что вы пишете стихи. Кажется, вы с миссис Стоун знакомы довольно давно? - миссис Легрой убирала в сторону спутанные ветром тонкие занавесочки.
 - Точно, увы, не вспомню, но встретились мы в Париже - миссис Стоун и я случайно оказались в одном поэтическом салоне. Нам понравился один и тот же стих, и за его обсуждением произошло наше знакомство. Мы состоим в литературной переписке, поскольку я постоянно нахожусь в разъездах - и моё появление в этом городе позволило нанести визит семейству Стоунов.
 - Однако, вы явно не ставите это единственной целью. Наша библиотека привлекает вас, как я вижу, в не меньшей степени.
 - Вы правы.
 - Отец, может, вы расскажете господину Сен-Гильерну историю библиотеки? - Кассандра, у которой жемчуг в ушах отсвечивал голубоватым, явно знала слабые струнки своего отца, и желала привлечь его внимание к этой теме. Возможно, хотела произвести впечатление - обе девушки смущались, и тихо, как мышки, сидели в креслах, блестя глазками и иногда быстро улыбаясь или шепча что-то друг другу.
 - С чего бы мне начать... - Легрой сделал задумчивое лицо, чуть покачивая головой. - Несомненно, вы знаете, хотя бы приблизительно, историю Гатри.
 - Некоторые труды, касающиеся этой темы, мне уже знакомы, - не говорить же ему, что я некогда и сам вписал в эту историю несколько, и по сей день, загадочных страниц, породив немалое количество легенд и сказок.
 - В таком случае остановимся на истории библиотеки. Сперва на месте всех строений нашего университета, в сохранившихся и по сей день в вызывающем уважение состоянии постройках, находился монастырский комплекс. Не доминиканский, к величайшему счастью жителей города.
 - Минориты? - я тщательно придал лицу выражение ожидания - как и приличествует историку, проверяющему достоверность своей памяти.
 - Да, последователи Франциска Ассизского. Монастырь, несмотря на их обеты бедности, процветал. А к наукам они традиционно питали страсть - у них хранились и копии, и даже оригиналы многих в ту пору запрещённых книг. Во время религиозных смут 1590-х годов - они являлись локальными, но, как вы помните, весьма жестокими, часть книг сожгли. Невероятная потеря, и виновным в этом нет оправдания перед потомками, как и Герострату. Часть же, по легендам, спрятали несколько монахов, но где? Крепость давно исследована, все старые здания тоже, в постройках, относящихся к более поздней эпохе, искать уже несколько абсурдно.
 Как бы ни были интересны для историков эти документы, вряд ли в нашем городе существуют некие Хранители, как те, что сохраняют знания древних египтян. Бытовали ещё версии, что книги могли спрятать в окрестностях Гатри - но древние капища, пригодные для этого, есть только в лесах за Терновкой, к востоку от города. Увы, и эта версия, даже если она верна, только ухудшает дело - в 1670-х годах леса страшно горели, и все схроны, если они и существовали, наверняка уничтожены.
 - Но ведь крепость велика, неужели все её части оказались исследованными? Вдруг в каком-нибудь тайнике...
 - Увы, но это и в самом деле так. Крепостные сооружения осматривались многократно - под монастырём обнаружили небольшие катакомбы - но в них нашли только остатки зерна и нескольких колодцев. Монастырь был готов к осаде. Потайных ходов не нашли - возможно, грунтовые воды в ту пору стояли высоко. Раньше, до семнадцатого века, озера Поющих Камней не существовало, и, скорее всего, высокий уровень подземных вод делал невозможным строительство глубоких коммуникаций. После какого-то события - предположительно, обрушений подмытых пещер или сотрясений почвы - увы, я не геолог, воды вышли на поверхность, образовав озеро. Оно удачно объединилось с речной системой Терновки, и уровень подземных вод значительно упал.
 Конечно, вы возразите, что монастырь находится в области старого города, в комплексе за стенами на холме, а всё остальное плавно уходит к Низине примерно в том же направлении, что и озеро. Но, вероятно, тогда вода стояла высоко и под холмом. Других входов мы не нашли - к тому же пара туннелей под самыми старыми в крепости Закатными башнями оказалась настолько ветхой, что исследователи, во избежание трагедии, вынуждены были отступить. Потолок плавно обрушался прямо на их глазах. Мой отец - Бенджамен Легрой, входил в состав той исследовательской партии. Они проверили все доступные им на тот день материалы, и выяснили, что эти тоннели - остатки старой системы отступления из двух донжонов.
 - Двух? Интересно, сдвоенные башни-донжоны - это оригинальное решение.
 - Не слишком, впрочем, удачное. Строители крепости сделали два пути отхода - их план нашли. Они оказались "затоплены водами высокими и оставлены за ненужием". Так что и этот вариант для сокрытия некоторых книг из старой монастырской библиотеки нежизнеспособен.
 Однако, вернёмся к нашей библиотеке. Хоть и понёсшая тяжёлый урон, она во всё ещё многочисленном составе отошла вместе с миноритскими постройками к созданному сразу же после уничтожения монастырской обители университету. С тех пор она ещё один раз горела в середине восемнадцатого века, но книги успели вынести. Собрание пополнялось - и не только необходимыми для обучения трудами, но и самыми разнообразными документами, представляющими сейчас неоспоримую ценность для деятелей различных наук.
 - А где ещё в Гатри можно найти достойные внимания собрания книг или иных документов? - я вытащил из портфеля листочек и ручку. - Не сомневаюсь, в библиотеке мне удастся найти немало интересного, но не стоит пренебрегать иными источниками. Возможно, частные собрания, коллекции библиофилов или записи в официальных учреждениях? Никогда заранее неизвестно, где ожидает находка, достойная того, чтобы её вновь увидел свет.
 - А, дайте подумать... - ректор переборол в себе гордость за родные пенаты и в самом деле честно попытался вспомнить интересующие меня сведения. - Конечно, библиотека стоит на первом месте... И по собранию, и по качеству - у нас живут специально кошки и даже несколько сипух, чтобы грызунам не имелось доступа в хранилища.
 У Генри Спиннета недурственная библиотека, но он никого не пускает в свою святая святых, и даже самая высокая репутация не позволит быть его гостем, если он сам того не желает.
 Питер Фельт - унаследовал от отца порядка шестисот книг, но, кажется, большую часть уже распродал - в основном, нам. Однако ядро - издания пятнадцатого века и три рукописных фолианта, он никому не уступает и даже не показывает. Видимо, решил сбросить "лишний вес" и реформировать собрание - он даже успел купить на аукционе в имении Сенвизов "Утопию" Томаса Мора довольно почтенного возраста. Мы с ним сейчас конкуренты даже, - немного грустно продолжил Чарльз. - Не понимаю, для чего собирать редкостные книги, и никому не давать к ним доступа. Эта британская твердолобость нас когда-нибудь не доведёт до добра. Словно собаки на сене они всем объявляют, что эпистолярный жанр может пополниться жемчужинами, написанными каким-нибудь выдающимся человеком их бабушке или дядюшке, а потом, когда жаждущие истины и новых сведений люди просят показать хоть краешек конверта, они ещё более самодовольно заявляют, что никому ничего не покажут. Потому что имеют право собственности, а сия переписка - их наследство, и потому все жаждущие бредут от ворот с камнем в протянутой руке вместо подаяния.
 - Не стоит слишком много списывать на "твердолобость", - я записал имена, но, кажется, список должен был продолжиться. - Во Франции, Австрии и любой другой стране есть подобные владельцы. Страсть истинного коллекционера несовместима с общественной моралью, и человек, владеющий вещью, может быть рассмотрен как человек, которым владеет вещь. Неумение расстаться с каким-то предметом - если он только не символ неких вневременных обязательств и памяти, есть знак того, что человек всецело потерял себя и более достоин жалости, нежели порицания.
 - Вы правы, но... - Чарльз снова увлекся обличением, уходя в мыслях в высокие сферы. Уж не на юриста ли или философа он обучался? - Современники могут простить, но книги так хрупки, и простят ли нас потомки, когда выяснится, что знания и сведения, которыми мы могли овладеть, по нашей халатности навсегда утеряны для будущих поколений?
 - Увы, но в наши времена мы бессильны повлиять на подобных собственников. Возможно, в будущем.
 - Вы верите в какие-то разительные перемены? - Джейн поглядывала на часы, кажется, семейство ожидали некие дела. Стоило поторопиться и всё же вызнать ещё кого-нибудь, кто обладает интересными книгами. На приезд в Гатри меня сподвигли несколько целей - и собрание сведений о трёх Великих Ветвях, их чистка и подтасовка, а, если будет необходимо, и изъятие, стояла второй по важности.
 - Да. Несомненно, это займёт ещё необозримый для нас промежуток времени - три или четыре века, а, возможно, и дольше. Технический прогресс не несёт с собой прогресса духовного, и только отдаляет нас от природы и сужает кругозор - вера в механизмы ослепляет и принижает самого человека. Институт собственности нельзя отменить, так как он в природе человеческой, но мораль общества должна эволюционировать, как говорил Дарвин о процессе развития и усовершенствования в своих книгах. Только развитие моральных принципов - и не только в интеллигентных кругах, а во всей массе людской, может вывести человечество из многочисленных тупиков, ожидающих его.
 - Неужели вы совсем не верите в технический прогресс? - Джессика удивлённо глядела на меня, сжимая ручку своей сестры.
 - Милая, перебивать невежливо, - в глазах Чарльза плескалось удивление, очевидно, он считал меня всё же просто увлечённым всякими историческими казусами восторженным учёным. Навроде Донахью.
 - Извините, - запунцовев, девушка попыталась спрятать лицо.
 - Техника, несомненно, несёт множество бытовых благ - начиная от ручки в моих руках, не требующей постоянно носить с собой чернильницу, и до городского освещения, которое намного безопасней и эффективней масляных ламп или, тем паче, факелов, - я умолчал о том, что открытие электричества могло бы и застопориться, если бы мы не сочли, что водные колёса выгоднее и мягче по отношению к этому миру, нежели масштабная вырубка лесов. - Но общество не может идти путём только лишь успешным.
 Я проникновенно поглядел на собравшихся. - Техника решает лишь временные затруднения и никоим образом не развивает самого человека. Производство носит непоправимый ущерб природе, нас породившей и взлелеявшей, и развращает человека, делая его бездушным и пожирая его время. С каждым годом всё больше и больше создаётся новых машин - и мы с радостью их встречаем, не думая, что они несут не только бытовые блага, но и мрачную будущность.
 Работающие на фабриках люди уже сами похожи на станки, за которыми они стоят почти целыми сутками. Больше, больше... - вот девиз нашего времени. Больше машин, больше людей, больше продукции для поддержания существования этих людей. Идёт обесценивание человеческой жизни и самого человека. Винтики в машине - но куда она едет? Или что она создаёт?
 Малое число людей, владеющих качественной техникой, чьё действие проверено и не наносит миру вреда, будет жить более обеспеченно и обладать более высокими моральными качествами, нежели огромная масса, обесцененных и низведённых до винтика, окруженных техникой, не видящих солнца, звёзд, и озабоченных лишь пропитанием и наживой. Ещё и рождаемость - большое количество людей не только не живёт, а существует, но и служит запалом для войн, восстаний, и обесценивает одну человеческую личность среди прочих.
 - А знаете, в ваших рассуждениях есть рациональное зерно, - хозяин дома задумался, сморщив лоб.
 - Но ведь дети - наше будущее, - миссис Легрой, как истинная женщина, сразу увидела больше, чем её философствующий муж.
 - Да, и это не подвергается сомнению. Иначе бы я сам оказался аморален, как то, что не приемлю в других. Рождение наследников семьи необходимо - человеку нужно продолжение рода. Но можно ограничиться двумя или тремя детьми, дать им хорошее воспитание, моральные качества их будут развиться в благоприятной среде. Им легче дать качественное образование и выбрать тот род деятельности, который наиболее отвечает природным способностям. Проще встать на ноги, находясь в среде, где соперничество не низводит человека почти до животного состояния - кто сильнее, тот и прав.
 В семье, где много детей - десять, пять, они уже с детства дерутся между собой, им меньше уделяется родительского тепла и внимания. Они хуже учатся - им постоянно приходится конкурировать. Им сложнее получить образование, их сложнее даже просто прокормить! Чем больше людей - тем больше им требуется, тем больше заводов и фабрик строится, больше ресурсов исчезает, больше недовольства копится - и так по замкнутому кругу, по нарастающей.
 - Это несколько фаталично, виконт.
 Я, извиняясь, улыбнулся хозяйке дома.
 - Увы, это отражает настоящее положение дел. Возможно, разумное ограничение рождаемости и отход от поклонения технике позволят человечеству выйти на более органичный путь развития.
 - Вы излагаете интересные идеи.
 - А началось всё так легко.
 - Вы начинали с перечисления источников знания в Гатри.
 - О, да, - Легрой вышел, наконец, из области размышления о судьбах человечества. - Генри Спиннет и Питер Фельт не допускают до своих сокровищ никого.
 - Возможно, Генри Спиннет сделает для меня исключение, - Чарльз удивлённо поглядел на меня. Чуть коснувшись синего камня в перстне, я ответил на его невысказанный вопрос. - Мой отец был его другом, и он помнит меня, возможно, из уважения к его памяти (лица всех присутствующих заученно сделались скорбными, вежливыми и серьёзными) он даст возможность нанести визит в его "святая святых".
 - О, это чудесно. Есть ещё библиотека у четы Фильере, но там или довольно распространенные экземпляры, или эзотерика - в основном её собирала в молодости миссис Фильере. Однако, думаю, тамошние опусы не в счёт. Патрик Фарр, довольно в возрасте - у него разные кусочки документов собраны и рассортированы весьма неплохо - он увлекается до сих пор историей Гатри. К нему вполне можете подойти - но там почти то же, что и у нас. Еще Питер Скотт, - я внутренне подобрался - конечно, Скотт - фамилия распространенная. - Сын Джереми Скотта. Тоже увлекается историей - но учился у нас на математическом. Младший, но старшие совершенно не занимались ничем, и отец, в порыве расстройства, отписал всё Питеру и внукам.
 - Тяжело, должно быть, налаживаются отношения между братьями.
 - Уже нет, - мелодичный голос Джейн звучал оптимистично. - Старшим после этого пришлось самим зарабатывать на жизнь, и они довольно прочно стоят на ногах.
 - Хотя, естественно, они ничего собой не представляют по сравнению с основным состоянием семьи. Но вернусь к библиотекам... - Чарльз в тишине ещё несколько секунд молчал, а потом со вздохом подытожил. - Собственно, кроме них ни у кого ничего и нет, заслуживающего внимания. - Светло-карие глаза проницательно взглянули на меня. - Я рад, что вы нанесли нам визит, редко из беседы с современной молодежью выносишь что-либо для последующих размышлений.
 - Вы мне льстите, - слегка покраснев ушами, я смущенно потянулся к стакану с водой. Джейн, снова поглядевшая на часы, встала.
 - Простите, но мы с Кассандрой и Джессикой вынуждены вас покинуть. Занятия музыкой должны быть упорными и ежедневными, чтобы добиться результата.
 - Дисциплина, даже в таких вещах, делает более собранным и даёт высокие результаты. Я восхищён, - ещё раз тронув губами в порядке очередности тонкие лепестки рук, я распрощался с дамами. Ректор своих дочерей любил, но это ничуть не мешало ему воспитывать их, не давая поблажки.
 - Благодарю. Надеюсь, вы останетесь с хорошими впечатлениями от нашего общества, - Чарльз поднялся из кресла, видимо, тоже собираясь заняться своими делами.
 - Несомненно, - всё, что меня интересовало, ректор уже любезно предоставил. - От общения с вами у меня останутся самые приятные воспоминания.
 Вежливо заверяя друг друга в уважении и расположении, мы пошли к выходу. Перекинув плащ через руку, я стоял рядом с ним на крыльце и ждал, пока приведут Данни. Чарльз задумчиво глядел на мои чуть колышущиеся волосы.
 - Возможно, это немного запоздалое предложение, но, быть может, вы составите мне и моей жене компанию сегодня вечером в театре? В девять вечера мы собираемся быть на спектакле "Идеальный муж" Оскара Уайльда. Если вас не смущает...
 - С радостью приму ваше предложение, - я не покривил душой. Возможность в приличном обществе и себя показать, и людей посмотреть пришлась для меня как нельзя кстати. До девяти вечера даже успею сделать ещё кое-что. Джейн Легрой, конечно, не из самых разговорчивых, но и она мне поможет.
 После визита к семейству ректора, весьма плодотворного, пришлось возвращаться домой. Где в Гатри живёт Генри Спиннет, старый умница-злюка и сквалыга, я не знал. Слишком давно наши пути разошлись, а после своей "смерти" у меня и вовсе не находилось времени, чтобы заново с ним знакомиться. Если бы даже и знал, где его дом, то в том, в чём я позволил себе приехать к Легроям, к нему идти не стоило.
 Карманные часы показывали чуть больше пяти, когда я в, том же сером костюме, в котором посетил собрание "Общества Духов", отправился к нелюдимому старику. Сперва он чуть не выбросил меня за дверь, но, увидев "фамильное" кольцо, изменил первоначальное намерение. Я испытывал горьковатую ностальгию - передо мною стоял кто-то чужой, но с такими знакомыми ухватками и голосом... Я, конечно, привык к такому, насколько смог. Встречаясь со старыми друзьями уже с другим именем и мороком, сложно оставаться равнодушным, но надо.
 После чая с миндальным пирожным, вдосталь наговорившись о "моём отце", который вместе с Генри много чего натворил во Франции примерно тридцать лет тому назад, мы перешли наконец-то к осмотру библиотеки. Я помнил, проходя вместе с человеком, которого знал когда-то давно, мимо книжных полок, что в его собрании не имелось ничего интригующего. Но никогда ведь не знаешь, что может произойти за тридцать лет. Поохав с восхищенным выражением лица и блестящими глазами над собранием церковных текстов и гимнов, переписанных от руки и переплетенных в инкрустированную драгоценными камнями кожу, я углубился в папки с сиротливо собранными листами, выпавшими из неизвестных книг, и обернутыми в вощеную бумагу драгоценными палимпсестами.
 В библиотеке стоял дубовый стол с высокой лампой, там получилось уютно устроиться, развлекая хозяина полувымышленными историями из моего якобы прошедшего в поместье на юге Франции детства и пересказом того, как идут дела у моей матушки. Увы, ничего нужного не обнаружилось. Записи и книги подобного толка за многие годы я многократно перечитывал, и уже глядя на корешки, плавно переходил от одной полки к другой, воскрешая в памяти содержимое роскошных переплетов. Только в двадцать минут девятого библиотека была осмотрена сверху донизу.
 Генри благоразумно не попытался напоить меня чаем повторно - видимо, что-то во взгляде подсказало ему, что воды в любом виде с меня на сегодня довольно. На прощание, похлопывая отечески по спине, он проникновенным голосом рассказал, каким прекрасным человеком был мой отец, и добавил, что я очень на него похожу. Старый хитрец - при жизни "отца" он редко упоминал, что испытывает к нему дружеские чувства. Пройдоха! Внушает теперь "сыну", что верен был другу до гроба. Чужого, правда, но это ведь сути не меняет?..
 Вновь в права вступила ночная прохлада, из уединённых предместий Гатри я верхом направился сперва в лавку оптических приборов, уже закрывающуюся, и купил небольшой театральный бинокль с перламутровой инкрустацией. Мне, по существу, он был не нужен, но для обычного человека оказался бы весьма кстати - не стоило вызывать подозрений даже в мелочах.
 Довольно новое здание театра выглядело вычурным, в стиле, отдалённо напоминающем греческие храмы - с широкими ступенями, колоннами и многочисленной, плохо вписывающейся в лаконичный силуэт здания, лепниной. Кажется, эти архитектурные изыски принадлежали руке того же мастера, который ваял купидонов для особняка Джереми Скотта. Кстати, о нём... Бросив поводья Данни подбегающему слуге вместе с парой монет, чтобы конь остался под присмотром и получил свою долю еды и ухода, я за пару пенсов взял у уличного мальчишки-разносчика сегодняшнюю газету. Конечно, люди многое видят в искаженном свете, но их мнением не стоит пренебрегать.
 Впрочем, даже развернуть газету я не успел. Окруженный колясками и кабриолетами подъезд к театру походил на клумбу с петунией или душистым табаком. Туалеты дам из светлых дневных стали ярче, а песочные и белые одежды мужчин потемнели. Среди этого облака, наполненного ароматами - как приятными, так и резкими, ко мне двинулась облаченная в синее и тёмно-серое пара. Чарльз и Джейн. Пришлось свернуть газету в трубочку и прижать под мышкой, пока я протискивался к ним и мы пожимали друг другу руки.
 Джейн рассеянно поглядывала по сторонам, в основном стараясь не споткнуться о длинный подол выходного платья. Не представляю, как она, с фигурой, полной плавных и изящных линий, могла дышать в этом сооружении, искажающем женские пропорции. Её тёмные волосы, уложенные в сложную прическу, крупными волнами обрамляли милое лицо. Светлые перчатки - голубоватого, в тон платью, оттенка, пахли лавандой и яблоневым цветом, когда я склонился над её рукой в приветственном поцелуе. Чарльз, похоже, решил взять меня под опеку на сегодняшний вечер. Он уже приобрёл билеты, и мы, стараясь ни с кем не столкнуться, пошли ко входу в театр.
 Как на беду, Джейн хранила вежливое молчание, а ступеньки безвозвратно подкатывались под мои сапоги, оставляя всё меньше времени на ориентировку в местном обществе. Одна из дам, ступающих туфельками по мрамору парадной лестницы, бросила быстрый взгляд на Легроев. Сложив в кармане несколько знаков, я с облегчением увидел, как она, потянув под локоток пожилого внушительного спутника, направилась к знакомым. Джейн, проследив за моим взглядом, чуть вздохнула. Чарльз остановился, приветливо им улыбаясь.
 - Добрый вечер...
 - Добрый вечер, Джейн, Чарльз... Я уж и не думала, что вы сегодня будете.
 - Прошу... Миссис Рэйчел Кроул, мистер Норберт Кроул... мистер Сен-Гильерн...
 - Очень приятно...
 Дамы, даже если Джейн этого не особо и хотела, начали беседу. Искусно разыграв отстранённое смущение, я с умным видом поддакивал, следя за разговором ректора и его друга. В основном моё внимание было поглощено репликами прекрасных дам. Рэйчел первым делом выспросила у миссис Легрой всё, что касалось Кассандры и Джессики, потом в течение трёх минут, деликатно приглушив голос, они перемывали косточки моей скромной персоне. Да, семья ректора мной заинтересовалась.
 - Джереми Скотт скончался сегодня, совсем недавно - Мария мне шепнула, у неё муж всё по должности обязан знать - что от сердечного приступа. Бедный старичок - он, наверно, так переживал за своего друга - Уатингтон хотел вместе с ним завод открыть... А Питер - бедный мальчик.
 - Какой же он теперь бедный? - Джейн печально вздохнула. - Но ему непросто сейчас будет со всем этим - еще и Фицрой не очень с ним ладит...
 - Скорее всего, у них всё развалится - союз стариков уходит в небытие, а молодёжь слишком осторожна. Но их можно понять - лучше вложить финансы во что-то стабильное, чем так рисковать - да и рабочие уже всем недовольны.
 - Я бы не взялась за них судить - они в последнее время со студентами стали драться - Чарльз даже ездил в муниципалитет, чтобы что-то уладить... И библиотекарь уже несколько месяцев как исчез - в кампусе тоже неизвестно, что творится. Хотя, несколько месяцев, это я погорячилась - но все эти толки. Ты же знаешь - не бывает дыма без огня.
 - Ой, ты только погляди, Джейн! - Рэйчел взглядом показала подруге куда-то через плечо, причём вид у неё был слегка возмущённый и очень высокомерный. - Ты только взгляни, что себе позволяет эта... девица.
 - Кто она? - Джейн повернулась, и в просвете между женщинами стало видно, как по широким ступеням в обрамлении чуть отхлынувшей толпы поднимается пара. Высокий, белокурый, статный мужчина с волевым лицом вёл под локоток женщину несказанной прелести. Изящные плавные формы роскошной фигуры обливал карминовый шёлк, чёрные волосы элегантно уложены вокруг мягкого овала лица. Лица замечательной красоты - от таких мужчины сходят с ума и грозятся лишить небо луны и звёзд ради одной улыбки напоённых сладостным мёдом губ.
 Сердце вычастило несколько ударов, когда тонкий запах пиона и гвоздики, смешанный с ароматом её тела, коснулся ноздрей. Карие глаза скользили по толпе, а голова на лилейном стебле шеи клонилась в сторону сияющего, как истинный обладатель, спутника. Маленькие ухоженные пальчики, казалось, могут уколоться о гладкую ткань его чёрного пиджака. Чарльз и мистер Кроул синхронно выдохнули, и даже их жёны замерли, созерцая яркую картину - вся толпа сливок общества вдруг на миг захотела оказаться либо этим мужчиной, либо этой женщиной. В воздухе смолкли разговоры, и только металлическое звяканье удил доносилось издалека.
 Я отступил чуть в сторону, стараясь, чтобы женщина меня не увидела. Её красота не оставила равнодушным и меня - но я, в отличие от её спутника и всех остальных, знал, она - цветок, чьим ядом слишком легко отравиться. Её прикосновения оставляли несмываемое клеймо тлена и смерти - и лучше убить это существо, чем позволить приблизиться к себе хотя бы на расстояние вытянутой руки...
 Толпа тихо выдыхала воздух - и шлейфом за ослепительной парой поплыли шепотки, липнущие к подолу алого платья, как уличная грязь Низины.
 - Кто это? - Джейн даже не отвела от красавицы взгляда.
 - Она назвалась в салоне у Мэйбл Норой Полетт. Кажется, строит из себя аристократку - а, может, таковая и есть. Но манеры, манеры... Эмансипированная молодая особа.
 - Но какая редкостная красавица... Леонардо Беллингтон просто счастливчик, - Джейн рассеянно потеребила не надетый до конца пальчик перчатки. - Если, конечно, он её удержит.
 - Не знаю... Мейбл была в шоке - она приехала одна, ты представляешь: совсем одна, а уехала уже в его ландо - и это в первый же вечер знакомства! Непристойно и пошло!
 - Может... не всё так, как нам представляется? - миссис Легрой с растерянной улыбкой проводила взглядом чуть покачивающую в элегантной походке бёдрами девушку.
 - Милая, ты слишком добра и снисходительна! - Рэйчел тронула ладонью декольте. - Такое поведение, ты подумай только! Они были у Мейбл дней шесть назад - и уже идут в театр вдвоём! Она то ли испанка, то ли итальянка - пламенная натура.
 - Как бы чего не случилось - ещё последуют примерам всех этих романов - сейчас модно, говорят, носить дамские пистолеты. Да и Беллингтон не из тихоньких - помнишь, он дрался с тем мальчиком... из Берлина к Скоттам приезжал.
 - Да. Вполне может быть, они не обойдутся малой кровью.
 Я чуть хмыкнул - если даже умница Джейн допустила мысль о том, что Нора Полетт опасная штучка, кто я такой, чтобы развеивать легенду? В не меньшей степени интересным оказался и её спутник - Леонардо Беллингтон. Владелец капиталов и акций, учредитель инженерной конторы, без наследников, негоциант из новеньких, маргинал и объект завистливых шуток. Я собирался его убить - застрелить или даже вызвать на дуэль, но, тот, кто имел горькое счастье попасться демону любви, уже не принадлежит этому миру. Полетт - серьёзная фигура, и её неприкрытая игра может смешать мне карты. Нельзя спускать с неё взгляда - и притом издалека - чтобы и самому не стать глупым мотыльком около ночного красного фонаря.
 Толпа, словно взболтанная акварель в губку, втянулась в театр. Пройдя по гулкому вестибюлю в стиле модерн, мы попали в отделанный кричащим пурпуром и золотом зал. Архитектор по интерьерам в этом городе явно экспериментировал, справедливо считая, что у публики всё равно не будет выбора - театр-то один. Нора и Леонардо устроились где-то в партере. Я разглядел их, усаживаясь рядом с Чарльзом, который расспрашивал меня о предстоящем урожае на виноградниках Бордосских провинций виноделия. Несколько дам словно невзначай направляли в мою сторону лорнеты - но на фоне ажиотажа, поднятого вокруг восхитительной пары, удалось почти не привлечь внимания. Лично меня сейчас больше всего интересовали двое, сидящие далеко внизу. Бинокль - удобная штука, только по сильным его поворотам можно понять, куда на самом деле смотрит его обладатель - на сцену, или чуть в сторону от неё.
 Прошло около пятнадцати минут, и плотный тяжёлый занавес пополз в стороны, открывая раковину сцены. Оскар Уайльд - в Лондоне его произведения, даже самые целомудренные и глубоко философские, до сих пор вызывали скандалы. Правда, теперь все страсти по поводу личности автора плавно сходили на нет, но отдельные споры ещё случались. Поэтому дочери ректора остались дома. Зал плавно притихал - доставались лорнеты, бинокли, веера и платочки - волны ароматов плыли над сложными причёсками (впрочем, то, что сооружалось на головах дам около ста пятидесяти лет назад, затмило бы их одним махом), пёстрыми рядами, разбавленными чернилами мужских костюмов.
 Откинувшись на бархатную обивку мягкого кресла, я с ленивым любопытством принял позу скучающего юноши из рядов "золотой молодёжи". Пьеса начиналась - на сцене уже вели разговор две героини второго плана, расположившись в восьмиугольной гостиной сэра Роберта Чилтерна. Лишь мельком глянув на действо, не виденное до этого на сцене, но знакомое по печатным изданиям, я чуть сместил линзы бинокля на партер - Беллингтон оставался на месте. Сдаётся, большая часть оптических приборов сейчас направлена не на сцену, а как раз на них. Прикрыв глаза, я сделал вид, что всецело поглощён диалогом миссис Чивли и сэра Чилтерна.
 В зале сидел невероятно смешанных кровей потомок двуликих. Одна из актрис носила следы крови Ночной Ветви. Да, Нора Полетт затмевала всё сегодняшнее общество своей значимостью. Беллингтон пришёл показать, как и большинство мужчин, что он покорил, поймал, захватил добычу. И добыча эта такова, что всем остальным остаётся только локти кусать от зависти. Демон питался этой квинтэссенцией желания, стекающей со всех сторон в замкнутом пространстве. И улыбка на губах прекрасной женщины становилась всё более яркой и манящей.
 Если она решит, или Беллингтон захочет покинуть театр, нужно будет последовать за ними - как-то уж очень внезапно, судя по болтовне вокруг, появилась она в городе. Может, это связано с той смутой и трупами? Или просто решила половить рыбку в мутной водице под шумок? Легроям придётся что-нибудь сказать...или внушить...
 Пристроив локоть помягче и расслабив кисть, я вновь приник к окулярам - за действиями моих героев предстояло внимательно наблюдать не один час.
 - Сегодня в зале мне показалось так душно... - Джейн, поддерживаемая под руку мужем, с наслаждением вдыхала прохладный тёмный воздух. Её чуть полноватое милое лицо ещё оставалось раскрасневшимся после того, как в потном потоке тел мы выбирались по галереям и коридорам, заполненным много раз согретым в легких воздухом. Едва заметный ветер шевелил широкие веера каштановых листьев, донося запахи выстоявшихся лошадей и выпивки.
 - Эта жара сводит с ума. Вам с девочками и в самом деле стоит уехать в коттедж около Кроличьего распадка, - Чарльз выглядел утомлённым, у него несколько побаливала голова от шума и долгого вглядывания в сцену.
 - Лето в городе - только для тех, кто не может его покинуть. Остальным противопоказано, - скопировав интонации аптекаря, я заслужил утомленную, но искреннюю улыбку обоих супругов.
 - Я надеюсь, вам понравилось выступление. Конечно, наша актёрская труппа не самая блестящая в стране...
 - Я видел эту пьесу в первый раз, а до этого только читал, и мне показалось, что её дух им удалось передать в полном объёме, - я выглядывал среди коней Данни. Один из конюхов это заметил - от умения замечать и запоминать зависел объём чаевых - и стал его отвязывать. Под мышкой у меня всё ещё мялась газета - прочесть её я так и не удосужился. Во время пьесы это было бы чересчур, да и новостей пока хватало. Джейн коснулась незаметно руки мужа, улыбаясь ему тихо и спокойно. Она явно утомилась, и только обрадовалась, когда я стал раскланиваться, заверяя в удовольствии от знакомства.
 - Как же вы доберётесь до дома?.. - она растерянно оглянулась, пока Чарльз подтягивал вожжи. Все пролётки и кэбы осаждались теми, кто прибыл не в своих экипажах, и на площади шумела цветная хаотичная круговерть, которая грозила разредиться только через полчаса.
 - Я верхом, не стоит беспокойства, - Данни, выгибая шею под восхищёнными взглядами Чарльза и ещё нескольких стоящих неподалёку знатоков лошадиной стати прогарцевал, подёргивая повод из рук слуги. Заработав несколько монет, тот быстро ускользнул обратно. Соловый жеребец нагло фыркнул, показывая крепкие молочно-белые зубы. Чарльз подобрал поводья, даже несколько плотоядно оценивая экстерьер и норов коня.
 - Какая прелесть! - миссис Легрой широко, словно в детстве, улыбнулась. Прелесть всхрапнула, деланно ерошась и пытаясь меня легонько укусить за плечо. Вскочив в седло, всё ещё с газетой под мышкой, я отвесил последний поклон, чуть улыбнулся и, пощекотав "прелесть" пятками, пустил его в рысь. Оглянувшись, я увидел, что Легрои тихо выехали следом. Для них вечер почти подошёл к концу.
 В темноте августовской ночи по улице стлался едва заметный запах пионов - роскошных пышных цветов, и вплетённая тончайшая, как пыльца на крыльях бабочек, струйка следового наговора. Прощаясь с ректором и его женой я улыбался, но сейчас было почти страшно.
 Как бы Данни ни прикидывался дураковатым жеребцом с кучей заморочек в голове, быстрая скачка на грани полёта, скольжение ветра над водой - его стихия. На прощание с Легроями ушло не меньше пятнадцати минут, а Беллингтон и его спутница стояли у входа, когда занавес начал опускаться на сцену, и всё же мы их догнали.
 Шикарное ландо, с впряженной в него парой орловских рысаков серой в яблоках масти, плавно остановилось перед белым домом с холодно-голубыми планками и крышей.
 Встав за два здания от них, я старательно прикрыл Данни мороком пса. В костюме, конечно, не удобно бегать и лазить, но выбора не оставалось. Я медленно направился к дому, куда только что вошли рука об руку демон и её возлюбленный. Сердце частило - может быть, от подступающего страха, или это запах пионов заставлял так нервничать?
 Полетт меня не почувствовала - её взгляд был обращён к Беллингтону.
 Через две минуты я уже обнимал ствол высокого граба, стоя на одной из его ветвей. Шершавая тёплая кора прижималась к боку, дерево чуть пошатывалось от ветра - но это не мешало вглядываться в освещённый редкими свечами дом. На лестнице второго этажа в первом окне они ещё шли по ступеням рядом, а пролётом выше Леонардо уже нёс возлюбленную на руках - их лица соприкасались - она что-то игриво шептала. Маленькие пальчики распускали бабочку у него на шее - чёрная полоска ткани змеёй скользнула на ковёр, покрывающий ступени. Он пронёс её на руках по второму этажу мимо застывших в мраморе красавиц под античный стиль - формы Норы с лёгкостью с ними могли посоперничать. Я раздосадованно вздохнул - если у них так пойдёт и дальше, ничего узнать не получится. Пока чувствовались только её сила и намерения.
 В дом, что ли, забраться? Мелькнула на несколько секунд дурная мысль, навеянная приторным запахом дурмана, не иначе! Так это дом Беллингтона - здесь ничего, кроме неё самой, не найти.
 Пара тем временем уже оказалась в спальне. Беллингтон открыл окно - вытяни он руку, я мог бы коснуться его кончиками пальцев. Лицо мужчины выглядело сумасшедше-счастливым - взъерошенные светлые волосы потемнели на висках, а в глазах плескалось неистовство. Темноволосая красавица стояла перед трюмо, медленно стягивая перчатки. Она тоже не заметила меня - тёмные глаза прикрылись, а губы изогнулись в улыбке, когда на плечи легли две большие ладони. Поцеловав её в шею, Леонардо заскользил прикосновениями - осторожными, словно в его руках была статуэтка из германского фарфора, вниз, к талии...
 Она попросила расстегнуть застёжки на платье. Запрокинув голову, потёрлась затылком о его грудь. Красный шёлк, словно и в самом деле был из алой воды, стёк к ногам, уподобив её пестику причудливого тропического цветка. По смуглому бархату кожи скользнули его ладони, накрыли грудь - она серебристо рассмеялась, чуть приоткрыв рот - Беллингтон наклонился, и они слились в долгом поцелуе. Аромат пионов усилился, когда суккуб, движением древней египетской королевы, выступила из алых волн платья, высоко поднимая ногу с красиво очерченной голенью - любовник отступил, наслаждаясь зрелищем кошачье-грациозного перемещения по комнате. Она сняла, плавно изгибаясь и запрокидывая голову, всё, кроме золотых с шерлами украшений. Тёмная фигура присела боком на кровать, откидываясь на локти - розовый язычок быстро облизал губки, когда Беллингтон опустился на колени рядом с постелью...
 Я уже собрался слазить (смотреть на игрища суккуба со своею жертвой было абсолютно бессмысленно), когда над Полетт что-то дрогнуло... Что-то, ей не принадлежащее!! Прикрыв глаза и покрепче вцепляясь в качнувшееся от ветра дерево, я попытался коснуться этого - словно сильное проклятие или паутинистый кокон, опутывал нежную плоть. Зеленоватые нити вибрировали в воздухе рядом с нею - уходя в сторону, к Низине! Игрушка, которая сама умеет играть чужими жизнями - довольно сложно контролируемая и опасная - не пожалею ли, что ввязался в это?
 Нить подрагивала, отзываясь на временную потерю контроля наслаждающейся своей жертвой твари. Следовало заехать домой, чтобы вооружиться и защититься поосновательней - но я решил рискнуть. Нить вполне могла исчезнуть, суккуба могли уничтожить, и ещё бесконечное множество случайностей могло заставить пожалеть о не вовремя проявленной осторожности.
 Глаза в напряжении сузились, когда сполох желания заставил тонкую связь неведомого паука и его хищной бабочки почти раствориться. Но она сохранилась.
 Перехватываясь за шершавые ветви, я спрыгнул на землю, оставив в одиночестве залитых золотым свечным светом любовников. Брусчатка ударила в подошвы, когда я бегом направился к коню, притаившемуся в тени дома. Силы, затраченные на наблюдение за столь хорошо скрытой нитью, заставляли торопиться - и копыта звонко ударили по камням, когда мы нырнули в проулок, спугнув собаку, перебегающую дорогу. Фонари в такой поздний час уже мигали, к тому же нить вела туда, куда их свет почти не проникал.
 Вытянув руку как прядильщица, я трогал звенящий воздух, оплетая неуловимую нить свитой струной поиска, шёлковой на ощупь. Ветки высокого куста свистнули, расправляясь, за спиной - нить уходила от замусоренных проулков Низины к пахнущим креозотом и грязной ржавью окрестностям вокзала не становясь толще или насыщенней - словно идя от одного подчинённого существа к другому. Проклятый запах пионов, не иначе, сделал меня таким неосторожным! А если я иду в лапы к тому, с кем не хватит сил справиться?!!
 Чёрный глухой город проносился мимо - издали в небе серовато-голубым цветком показалось зарево последних фонарей над вокзалом и его окрестностями. Нить вильнула в сторону и Данни недовольно зашипел, когда уздечка перекосилась после моего рывка. Поводья дёрнулись ещё раз - ремни проехались по короткой шелковистой шерсти, давая знак перейти сперва на рысь, а потом и на сторожкий шаг. Моя струна истончилась и пропала - совсем рядом находился паук, или кто-то ещё...
 Данни без морока остался стоять в кромешной темноте хозяйственных построек. Нить уводила в чахлые заросли лип и тополей в скверике рядом с мостом, ведущим к освещённой серебристым светом громаде вокзала. Ветви хлыстами шатались наверху, изредка роняя раньше времени пожелтевшие листья. Далёкий скулёж собаки и шум проходящего где-то в районе фабрики паровоза соединились с глухим шорохом листвы над головой. Сапоги бесшумно окунулись в подстриженную на газонах траву, когда я короткими перебежками в бледном свете растущей, почти полной луны пробирался от одной непроглядной тени к другой.
 Поблизости от возможного хозяина суккуба я безотчётно медлил. Возможно, если сцеплюсь с ним сейчас, у меня не будет возможности победить - демоны такого характера и силы, как Нора, сложно... приручаются. Если окажусь в её власти - со мной сперва вдосталь поиграют, а потом убьют. "Прядильщик", как я про себя окрестил существо, дергающее за ниточки приручённую красавицу, ощущался относительно недалеко - вытащив из ножен под рукавом небольшой кинжал, который мог сойти и за метательный нож, я припал к пахнущей пылью и торфом траве около кустов снежноплодника. Прядильщик уже слишком близко, чтобы отступать. Когда ещё выдастся случай обнаружить его?
 Нить дрожала и извивалась над головой, ведя к клумбам в глубине замусоренного скверика. И она не становилась сильнее. Возможно, маскировка, обманка - если за неё дёрнуть сейчас, Прядильщик постарается поймать меня. Любое неосторожное движение...
 По-ящеричьи, чуть приподнимаясь на локтях и не щадя костюма, я пополз по жёстким стриженым обрубкам травяных стеблей. Нить не усиливалась. Приподняв голову над линией подрезанных кустов, вгляделся в переплетение ночной темноты и тусклых бликов от луны и фонарей на ветвях и листьях. Ясная, безоблачная ночь позволяла разглядеть шевеление у одной из клумб. Невысокая фигура в платье... Девушка, потрёпанная жизнью, судя по виду.
 В полнейшем изумлении я наблюдал, как она, откидывая с лица мешающие прядки волос, широким ножом срезала дёрн, а потом поднимала пласты плотной почвы. Около тополя с обломанными нижними ветвями лежал неопрятный свёрток.
 Нить, несомненно, шла к этой девушке. Я потёр лоб грязной ладонью. Неужели чутьё меня подвело, и невзрачная странно себя ведущая девица и впрямь подчинила суккуба? Но для чего?! Она что, неправильно провела обряд вызывания демона, и умудрилась с нею связаться, причём так, что сама разорвать связь не в состоянии? Ещё немного приблизившись, я пронаблюдал, как она, брезгливо взяв свёрток, уложила его в выкопанную неглубокую ямку. Из серых лоскутьев ткани высунулась пухлая ручка в перетяжках, с маленькими сморщенными пальчиками. Младенец... Ведьма недоучка - обряды на крови, и призывание демона - но связь!
 Продолжая орудовать ножом, она даже не заметила, что буквально в двадцати метрах кто-то есть. Я почти не дышал, прижимаясь к земле.
 Закопав несчастное дитя, она положила на место срезанный шмат дёрна и вытерла широкое лезвие о траву. Лицо её выражало смесь облегчения и брезгливости. Странное лицо - со следами порока и разврата. Не производила она впечатление холодной умной женщины, которой под силу обуздать вызванного демона. Больше всего было в ней от продажной девицы. Но это же абсурд!! Закабалить демона, и притом выполнять грязную работу самой - да ещё и так неаккуратно и бездарно, не замечая ничего вокруг!?
 Стоило рискнуть - мне всё отчетливее думалось, что девушка просто ещё один узелок на нити прядильщика. Слишком уж не вязалось увиденное с нитью, искусно спеленавшей суккуба, так, что та даже стала частью мятущихся вокруг Норы обрывков силы. Утыкаясь лицом в жёсткую траву, я позволил большей части мускулов расслабиться, зажмурил глаза, и дождался, пока цветные сполохи под веками не сменились красной мглой - огонь крови... Подняв голову с закрытыми глазами, отрешаясь от остальных чувств, я представил себе постепенно на изнанке зрения несколько расходящихся друг из друга спиралей с перемычками в самых узких местах.
 Красновато-вишнёвые очертания фигуры ведьмы, убирающей нож в сумку висящую на мшисто-зелёном абрисе древесного сучка, покрылись мелкими зеленоватыми искрами, густеющими в области лопаток, затылка и глаз. Искры сливались в пульсирующие пятна - не так, как вокруг Норы - и расходились веером блекнущих нитей по сторонам. Одна из них, более чёткая, шла к суккубу. Ещё несколько закручивались и исчезали, подрагивая... Ведьмочка была только слугой. Прижав ладони к глазам, я попытался выследить остальные нити по очереди - но уже на первой скорчился от просверлившей затылок боли - они оказались хорошо защищены. Прядильщик далеко - единственное, что мне удалось вытянуть из этих зеленоватых сгустков. Слишком много силы пришлось выплеснуть на них - больше нечего здесь делать.
 Осторожно, стараясь лишний раз не вертеть головой, я пополз к выходу из сквера. Встав на ноги, отряхнул колени - ведьмочка, перекинув сумку через плечо и не заботясь особо о тишине, шла в другую сторону. Я с огромным облегчением перевёл дух - мощь её хозяина впечатляла, если даже на его слуг ушло столько силы!
 Холод тронул спину ладонью - у меня почти не осталось энергии, которую можно было бы выплеснуть без вреда. Что-то отвратительно пахнущее коснулось обоняния - ветер скручивался, принося с собой омерзительное ощущение. Я прижался спиной к стволу дерева, вглядываясь через огонь крови в серые сплетения мрака и бледных теней над этим районом. И согнулся, прижимая ладони к вискам, отпрянув на остатках силы от прижавшегося к мостовой где-то перед ведьмой серого сгустка. От него тянуло гнусным ощущением. Как от эксгумированного нечестивцами старого фамильного склепа.
 Ожидание и насыщение дрожью пронизывали странное создание, серостью втягивая в себя что-то настолько омерзительное, что даже на таком расстоянии мне стало дурно. Прижимаясь к дереву и рывками втягивая в лёгкие влажноватый липкий воздух, я порадовался, что не разгадал, где засел прядильщик. Суккуб, ведьма и это... Мерзость. В одиночку с каждым из них ещё можно справиться, и то восполнив запас сил. Но со всеми вместе - вряд ли. Дёрнув за конец нити, можно начать распутывать клубок, но что ждёт на другом конце, и смогу ли я с этим разобраться - большой вопрос...
 Оттолкнувшись от липы, я побрёл к Данни. На сегодняшнюю ночь силы уже исчерпаны и без отдыха от меня проку не предвиделось - в таком состоянии просто наделать ошибок и наследить, где не надо.
 Тёмные лошадиные глаза вопрошающе и отчасти удивлённо поглядели на меня. Не задавая вопросов, он иноходью пошёл по улице, ведущей от вокзала к тракту. Морок накидывать не имело смысла - зряшная трата сил. К тому же все, кому надо, и так знали, что я здесь, а людям в такой час не до разглядывания ночных гуляк. Молча мы пересекли Вокзальную улицу. Где-то в своём доме спали Арктур и Эвелина. Мне вспомнился расслабленно висящий кулачок видимой из тряпья ручки. Убийство младенцев. Милый, тихий Гатри с его славными жителями - спите спокойно...
 Поудобнее сев, я заметил торчащую из-под края попоны серую бумажку. Потянув за неё, вытащил уже изрядно помятую и пропахшую конём газету. Вздохнув, развернул её. Странное, должно быть, зрелище - едущий в темноте всадник на светлом коне, и читающий при этом дергающуюся от лёгких порывов ветерка вечернюю газету.
 Джереми Скотт скончался, как то ему и было положено, сегодня, примерно после полудня. Питер Скотт, его наследник, обливался с ног до головы соболезнованиями, уверениями и дифирамбами. Высказывались предположения, что Джереми Скотт умер, не выдержав кончины своего старого друга. Да и сердце у него было слабое.
 Данни оступился, и я чуть не потерял газету, дернувшуюся в руках. Одна страница расползлась, и бумажные ошмётки закачались перед глазами в такт лошадиным шагам. Что-то о пожаре зацепило взгляд в этих обрывках - расползающиеся черные буквы на рыхлой серой бумаге мелкими жучками мельтешили перед усталыми глазами, заставляя сощуриться. Маленькая заметка в узкой колонке городских происшествий рядом с кражей двадцати фунтов телятины повествовала о сгоревшей библиотеке некоего Патрика Фарра, и тяжёлом состоянии её владельца - почтенного и весьма уважаемого среди Клуба Любителей Гатри человека...
 - Ну куда опять? Чего вообще случилось? - Данни сердито пристукнул копытом, но свернул обратно к тракту, проходящему через весь город. Уши он возмущённо прижал к голове.
 - Сейчас мы с тобой заедем ещё в одно место - да не куксись ты, не так уж и далеко! - время давно перевалило далеко за полночь, и мы ни на кого не наткнулись - только пьяный бродяжка, жмущийся к ограде какого-то общественного здания, забормотал то ли молитву, то ли проклятие нам вослед. Мне уже было без разницы.
 Горелым почти не пахло - четырёхэтажное здание из фигурно выложенного красного кирпича в староремесленном районе города, не так далеко от крепостного холма, не казалось пострадавшим. Подсохшая и похожая на корку перепрелого пирога земля возле одной стены за день высохла намертво, хрустя под ногами пыльными струпьями. Камни снизу потемнели, а на четвёртом этаже три окна полностью выгорели - чёрные сажевые языки тянулись слегка вниз и до крыши. Закопчённые кирпичи выдержали жар пламени, да, похоже, огню и не дали особенно-то распространиться - кроме этих трёх окон нигде больше следов пожара не осталось.
 Нужно было осмотреть библиотеку почтенного Фарра изнутри - взбудораженные жильцы наверняка могут пожаловаться на плохой сон, а погружать их в глубокие сновидения, сил уже не осталось. Была не была...
 В очередной раз дав кэльпи знак тихо стоять где-нибудь в сторонке и помалкивать, я пробежал по хрусткой корочке глины, спёкшейся от вылитой на пожар воды. За кирпичные выступы стены оказалось возможно уцепиться пальцами и я полез наверх.
 Скорее всего, комнаты закрыты снаружи - да и кому придёт в голову, что можно для чего-то проникнуть в сгоревшее помещение через окно третьего этажа, не перебудив весь дом?
 С течением времени становится всё сложнее. Легче влезть в охраняемый стражниками и бдительными лучниками бастион, чем пробраться в банк и незаметно перевести деньги с одного счёта на другой. Букингемский дворец проще обойти вокруг, побродить по его интерьерам, нежели пробраться в кабинет германского владельца крупной корпорации по производству новейших марок стали.
 Но одно не меняется - даже заполучив в руки фотографические аппараты, способные запечатлеть то, что человеческому глазу недоступно, и новейшие приборы исследования химических веществ, они слишком многому не верят. Они строят свой мир, надеются на прогресс и простые, легко объяснимые с точки зрения их науки явления окружающего мира. Сперва они придумывали мифы, поскольку только видели, но не могли понять. Потом начали строить гипотезы, в основном абсурдные, а потом пришли к схоластике и глубокому логическому анализу - только вот в мифологическом восприятии мира разочаровались... А зря - некоторые вещи им лучше бы просто принимать на веру, а не пытаться доказать.
 Сколько ещё веков есть у нас в запасе, пока они не одумаются и не оглянутся назад, по новому смотря на свою историю, и на то, что на самом деле их окружает? Они боятся темноты, они боятся неизвестного, и, даже столкнувшись с нами нос к носу, предпочитают списывать всё на временное помутнение сознания или замыкаются в себе, никому не говоря об увиденном. Даже один поверивший ничто - он, из опасения общественного осуждения, будет молчать.
 Как молчит сейчас Флэнксон, и, возможно, молчит Стоун. У них нет ответов, им приходится приводить к чему-то единому и безудержную веру этой эпохи во всесилие разума и техники, и необъяснимые, нелогичные явления, которые невозможно понять. Флэнксон никогда, если только не переборет себя титаническим усилием, не сможет объяснить, как умер Уатингтон. А даже поняв, никогда не сможет никому об этом рассказать. Поэтому я не боялся, что визит в горелую комнату на третьем этаже скомпрометирует некоего виконта Л'Атонна - право, что за абсурд, это же невозможно! А если это невозможно, то этого не было...
 Подтянувшись за спёкшиеся от огня хрупкие кирпичи с остатками рамы, я тихонько спрыгнул с подоконника на пол - под сапогами заскрипело стекло. Выбирая места, где поменьше осколков, прошёл между грудами наваленных чёрных ошмётков с серо-жемчужной каймой пепла и золы. Вся комната казалась угольно-чёрной. Шкафы из толстых старых дубовых досок обуглились, и к тому же их тщательно поливали водой. Жирновато поблескивающие чёрные высокие прямоугольники, некоторые сильно накренившись, стояли вдоль стен, окружая искорёженную конструкцию в центре длинной комнаты - кажется, некогда это были стол и кресло.
 Ковырнув ножом бывший шкаф, я с удивлением увидел, как угольный пласт легко, с едва слышным сухим шорохом, отделился и скользнул на пол. Ещё несколько ударов - и под ножом показался немного другой по структуре, более рыхлый и серый уголь. Книги. Проверенные таким же образом шкафы у стены тоже оказались прогорелыми насквозь. Я воткнул нож в похрустывающий под пальцами пласт бывших книг. Пламя выело избирательно только эту комнату - в стоящих у дальней стены шкафах, у самой стенки, не сохранилось ни листочка, даже корешки старых дорогих книг превратились в бессмысленные комья. А стены, как ни странно, относительно не пострадали - кирпичи остались плотными, и плохо раскрашивались от удара, хотя им положено стать хрупкими.
 Кто-то успел побывать здесь до меня - очень грамотно побывать - даже швейцарскими спичками, аккуратно подпалив библиотеку с разных концов, такого эффекта не добиться, а от взрывчатых веществ характер разрушений иной. Но, судя по газете, во всём обвинили то ли лампу, то ли свечку.
 Подняв рассыпающийся в руках серый лист с остатками рукописного текста, уже не поддающегося прочтению, я меланхолично пронаблюдал, как он мелкой лохматой трухой разлетается в пальцах. Определённо, стоит заняться историей - кто-то идёт на шаг впереди меня - но кто? Навь? Кто знает, что он делал в этом городе в прошлом. И кто он вообще... Определённо, мне нужны записи из имения, и как можно скорее.
 Отодвинув носком сапога сплавленные с какими-то штырями остатки стекла, я прошёл к стене - уже в третий раз за ночь собираясь смотреть на изнанку этого мира. Багряные струйки, судорожно вибрируя, сплелись в силуэт лежащего на постели сухощавого старика - в области головы, за левым ухом, они словно разрывались, пульсируя не в лад, и в такт этой пульсации правая рука шарила по груди. Аккуратно расплетя спирали на своих веках, я отступил к окну - тело Патрика Фарра, без сомнений, уже на самой границе ухода.
 Грязной рукой потерев лоб, я выдернул из обугленного чёрного памятника человеческой мысли нож. Больше в спалённом заклинанием месте делать нечего - Патрика уже ни о чём не спросить, а в комнате не найти и строчки, которую можно прочесть. Прядильщик чисто вяжет. С неприятным осадком на сердце вылазя через закопчённые остатки подоконника, я подумал, что, возможно, придётся прибегнуть к серьёзным методам. Конечно, в этом вопросе ошибок ни разу ещё не возникало и всё равно, перед подобным решением страх и неуверенность, словно я был не расплётшим косу мальчишкой, трясли за шкирку. Прядильщик... что он здесь искал, или, судя по разгрому, прятал? И почему именно у собирателя местных баек и легенд? Гатри, Гатри... Тихий мирный провинциальный городок! И куча непонятных убийств, грязи и пропаж. Суккубы на привязи и ведьмы с мёртвыми младенцами...
 Сапог соскользнул с кирпичной грани, и я, изогнувшись, скользнул вниз, с хрустом хлопнув подошвами по земле. Отряхнув ладони, с безнадёжностью оглядел некогда весьма даже приличный костюм - надеюсь, домовой с этим всем, от земли до угля, справится.
***

 Я лежал на прогретом за день песке, опустив голову ей на колени. Бездумно смотрел, как волны с тихим шорохом докатывают до её босых ног, и подол платья темнеет с каждым касанием.
 - Тень, - тёплые пальцы осторожно гладили меня по волосам, словно пытаясь привыкнуть к теперешней их длине. - Ты ведь ни разу не участвовал в сражении. Ты даже не представляешь, что это.
 Что я мог ответить? Да - не участвовал, и не представляю. Но говорить об этом не хотел.
 - Срезать косу было обязательно?
 Я пожал плечами, по-прежнему глядя на волны у её ног.
 - Старый обычай.
 - Жаль... - она вздохнула. Пальцы замерли на моём виске, тёплые и нежные. Я накрыл её руку своей, едва заметно дрожащей и опять холодной. - У тебя слабые камни в правом браслете... - Дара высвободила пальцы, прошлась ими до запястья, тронула тёмные кристаллы, вплавленные в серебро.
 - Знаю... Не могу уловить частоту.
 Луч заходящего солнца вынырнул из облачной стены, лизнул волны, заиграл кровавыми бликами на осколках стоящей далеко от берега башни. Я зажмурился.
 Если всё оставить как есть, сколько пройдёт ночей перед тем, как я не смогу проснуться и перельюсь во Тьму Изначальную?.. Крылья истончались с ужасающей быстротой - солнечный свет, обтекая нас, оставлял на песке только одну чёткую тень, вторая была полупрозрачной и смазанной...
 - Тень...
 Я повернулся к ней. В морской зелени глаз дрожали золотые лепестки зрачков. Дара склонилась надо мной, ведя тревожащей теплотой пальцев по руке. Я подался ей навстречу, обнимая остатками крыльев, прижимая к себе. Уткнулся носом в обнажённое плечо, закрывая глаза, пытаясь сдержать подкатившие слёзы.
 Темнота вокруг и шорох волн о мелкий песок...
 Прикосновение её губ...
 Её тепло...
 Шорох волн...
 Слёзы продолжали катиться по щекам, затекая в уши, щекоча холодом шею. Ещё какое-то время я лежал без движения, глядя в потолок, но не видя его.
 Даже несмотря на кровь нескольких людей, взятую на рассвете, во снах пришли только мои воспоминания...
 Прикрыв глаза, я провёл дрожащими пальцами по губам, подбородку, груди, словно там и вправду мог остаться невидимый след от её поцелуев.
  - Ой! Эн"шэн?!.. Кажется, я тебе помешала...
 Я открыл глаза. В приоткрытую дверь заглядывала, отчего-то до крайности смущённая, Фаэ.
 - Ну, в следующий раз буду стучать, что ли...
 - Фаэ!!! - до меня наконец дошло, за что она якобы извиняется. Со всей силы запустив в двери подушкой, я рухнул обратно в постель. Фэйри, взвизгнув на одной, закладывающей уши ноте, едва успела отлететь прочь. Будет ей урок! Может, действительно начнёт стучаться! Хотя нет, не думаю, вряд ли...
 Когда я всё-таки встал с кровати, было уже без десяти десять, и на улице властвовали сумерки. По пути в ванную комнату я остановился перед раскрытыми окнами, выходящими в самую запущенную часть сада, ту, что со стороны озера. Фаэ, невидимая за густым переплетением ветвей, тихо играла на флейте. Осторожные, печальные звуки, словно одна из нитей, сплетающих полумрак, растекались по воздуху. Прислонясь к оконной раме, а потом и вовсе опустившись на широкий подоконник, я долго слушал её игру. В мелодию вплеталось предчувствие расставания с летом, и тихие вечера с тревожащим душу ожиданием осени.
 Лёгкая усталость так и дрожала едва заметными тенями на кончиках пальцев, и как знак, что сплетённая паутина работает, и как напоминание, что в этом мире мы уже никогда не будем обладать теми возможностями, что были прежде. Интересно, на сколько дней меня хватит, если оставить всё как есть?.. Скорей всего, ни на сколько. Я тяжело вздохнул, смиряясь с мыслью, что теперь, несмотря на своевременное восстановление силы, так и буду чувствовать эту усталость.
 Ванну я принимал в полном одиночестве - в кои-то веки Фаэ даже не заглянула в приоткрытое окно. То ли обиделась за брошенную подушку, то ли припомнила ещё и предыдущую выходку. Раскурив трубку, я погрузился в тёплую воду, прикрыл глаза, возвращаясь мыслями к событиям прошлой ночи. Пока выплетал паутину, думать о чём бы то ни было другом оказалось сложно. Хотя и сейчас я не чувствовал себя великим мыслителем, а все думы так и норовили раствориться в тёплой воде и запутаться в завитках дыма.
 Свесив руку с края ванны, я лениво вслушивался, как на пол с пальцев падают капли. Вслед за водой, к блекло-зелёной в этом освещении плитке, потянулась тонкая паутинчатая нить темноты. Приподняв руку, я выпустил на неё клуб дыма, и тёмная паутинка всколыхнулась, вытянулась дальше, перемешалась с белёсыми завитками, и вовсе затерялась в них. Тень... то, что не должно, по людской логике, быть материей, но не может не быть таковой, так как имеет основу изначального. То, что находится в потоке пространства и времени, недвижное и вечно переменчивое... Парадокс... Философы всех времён и цивилизаций задавались вопросом, что же на самом деле представляет собой венец творения - тот конкретный вид, к которому они принадлежат. Но точного ответа никто ещё не получал...
 От трубки, выкуренной до ужина, голова закружилась мгновенно. Пальцы чуть онемели и я разжал их, осторожно опуская голову на бортик ванной. Завис над засыпающим городом, над мерцающими двойными гирляндами фонарей улицами, и разбросанным, приглушённым светом окон, вглядываясь в паутины. Одна спокойная, почти никем ещё не потревоженная темнота, и вторая - пульсирующая, где ярче, где еле уловимо - жажда, желание насыщения, определённый оттенок алого... Паук не возвращался в город и никто, более-менее серьёзный, не считая суккуба, эльфа, да, пожалуй, парочки двуликих, не пересекал нитей моей паутины. А тварь, чей мерзостный запашок вызвал страх перед обыкновенной темнотой, либо затаилась в одной из ячеек сети, либо благополучно покинула город до вчерашней ночи.
 Трубка упала на пол и темнота города перед глазами сменилась темнотой ванной комнаты. Чуть повернув голову вправо, я с задумчивым безразличием проследил, как рассыпаются по бледной зелени пола дотлевающие крошки табака.
 Ощущение, что все события, начиная с моего наваждения и заканчивая находкой чужой паутины, связаны между собой, было вполне отчётливым, но словно бы не хватало чего-то ещё... Марлен? Нет, Марлен сюда как раз попадала. Она приходила к Глэдис, напрашивалась в ученицы, и примерно в то же время искала меня. Возможно, наведывалась и к тому же Лоуренсу, и к Дэйзи, немолодой уже колдунье с Фонарной улицы, что так же попала в чужую сетку. Кроме них, Паук заплёл в сеть ещё несколько колдунов и ведьм. Я мог быть уверен в этом, так как где-то с рассказов Глэдис, а где-то и из болтовни Рона, слышал, что они практикуют магию. Но следует ли из этого, что ведьмочка отыскала на свою голову того могущественного покровителя, или, всё-таки, попала в паутину случайно? Ох, сдаётся мне, пол в церкви Святого Патрика рухнул благодаря Марлен. Ведь и вправду, не обязательно же с помощью колдовства, есть и другие способы. И что же, в таком случае?..
 Около двух недель назад из-под разрушенной крипты выбралась некая тварь. Какой-то ночной, неизвестно когда прибыл в город, раскинул сеть и куда-то исчез. В сети оказалась Марлен, либо до приезда в Гатри (была бы она местная, судя по описанию, давно бы уже намозолила глаза всем ведьмам), либо попалась туда случайно. Ах да, Глэдис ведь говорила, что у девчонки нет таких уж явных способностей. И как с этим связана виденная во сне мёртвая девушка? Убить её мог тот же, кто раскинул сеть. А может, убийцей была суккуб... В самом деле, пол жертвы для них не важен.
 Но наваждение?.. Чьих рук это дело?
 Если кто-то и вправду умудрился порыться в моей памяти и снах... Ох, попадётся мне эта мразь!!!
 Я отметил, что сердце вычастило несколько ударов, прикрыл глаза, делая медленный долгий вдох. Не стоит думать о подобных вещах, не зная наверняка. А ведь полной уверенности у меня так до сих пор и нет. Змей сказал тогда, что, после всего сотворённого мною, Пути наши накрепко... намертво переплелись друг с дружкой, и когда она вновь появится в этом мире, мы встретимся.
 Змей... Мудрый мой Змей... ты говорил когда то, что чувствовал душою и видел сердцем. Я же знал, что так оно и есть. А теперь я сомневаюсь... не знаю...
 Вода всё же смыла и унесла с собой и печаль сновидения, и страх, и неуверенность, что так неожиданно нахлынули на меня. Выбравшись из ванны, я окончательно проснулся. Усталость словно отодвинулась, но, естественно, не прошла. Ничего, ещё несколько дней, и я привыкну к этому состоянию, перестану обращать внимание на мелкое неудобство. Но... ох, как бы не хотелось - ещё несколько дней! И неизвестно, когда вообще Паук соизволит объявиться в городе!
 Фаэ так и продолжала выводить в темноте сада печальную мелодию. В дом она даже не заглядывала, и мне отчего-то стало совестно, хотя я прекрасно осознавал, что вреднющая девчонка вполне заслужила не только эту подушку, но и кое-что посущественнее, за все свои выходки. Уже сидя за кухонным столом и в полном одиночестве обмакивая нарезанные ломтиками яблоки в вазочку с мёдом, я не выдержал. Подошёл к раскрытому окну и негромко позвал:
 - Фаэ? - флейта замерла на мгновение и продолжила, но гораздо тише. - Прости пожалуйста, я не хотел тебя обидеть или причинить вред. Составишь мне компанию завтра вечером? Погуляем по набережной? Фаэ?..
 Фэйри как-то раз намекала, что не прочь прогуляться по городу в моём сопровождении, а на осторожные вопросы, не сгубит ли это её и без того подмоченную репутацию, удивлённо уставилась на меня, вопросив: "Какую???"
 Она так и не ответила, но музыка, заполнявшая сад, изменилась, словно говоря: я подумаю, но обязательно соглашусь.
 Одеваясь для выхода в город, я не ко времени вспомнил, что в квартире на Вечернем бульваре, на полу ванной комнаты так и лежит кучкой одежда, отчаянно нуждающаяся в стирке. Если и вправду придётся пожить там, дабы не выпадать из происходящего в Гатри, опять нужно будет нанимать прислугу, накладывать кучу мороков, терпеть по утрам музицирование снизу...
 Выскользнув из дома через дверь, ведущую на веранду, я пробрался по узкой, незаметной в зарослях сада тропинке в ещё более дикую и запущенную его часть - оттуда можно было прямиком попасть к озеру, вместо того, чтобы обходить свои владения по периметру каменной стены. Сворачивая на неприметную дорожку, что начиналась сразу за скрытой кустами лазейкой, я услышал вновь изменившуюся мелодию флейты - словно ласковое напутствие.
 Лёгкий ветер спускался к озеру вместе со мной, нёс шлейф из ярких запахов скошенной днём и высушенной солнцем травы, сладкой ночной свежести и вездесущей крапивы, не оставляющей попыток добраться до не защищённых рубашкой кистей рук. Спустившись по склону к дороге, невероятно тихому и пустому сейчас месту, я перешёл её и остановился над самым обрывом.
 Берег здесь поднимался над озером метра на два-три и, то опускаясь к воде, то поднимаясь над ней, шёл так до самого Дунбара. На противоположном берегу мерцал крохотными огоньками поднимающийся по холму Гатри. Словно живые, дышащие звёздочки, свет окон и фонарей казался отсюда столь притягательным, что хотелось простоять так до самого рассвета. А над городом, отражаясь в воде глазом гигантской рыбы, сияла истинным серебром почти обрисовавшая круг Луна...
 Машинально раскурив трубку я вглядывался в дальний берег.
 Может, мне попробовать разговорить Марлен? Прийти к ней и побеседовать? Искала же она себе учителей по магии? А может, искала и мошек для Паука... Меня же не нашла, так как не было меня тогда в городе.
 Надо заглянуть к Глэдис. И, может, что-то смог разузнать Рон.
 Над озером выплывал туман. Вплетаясь в его призрачные локоны, над самой водой стелилась тихая мелодия и слова старой, знакомой песни. Видимо, Терновке не спалось в эту ночь.
 Поднявшись в воздух, я заскользил над озёрной, а затем и над речной тишиной, и лёгкими всплесками воды. Жаль, что "Наяда" не из тех ресторанчиков, что работают допоздна, подумалось мне, когда я попытался различить над водным пространством, на дальней полоске набережной, любимое кафе. После полуночи нормально поужинать можно было только у Рона. Нет, не на первом этаже конечно (упасите боги от столь экстравагантного способа самоубийства!), но пара комнат наверху частенько бывает занята.
 Тёмная громада дунбарского леса, дремлющая по правую руку, хранила молчание - там давно некому и не с кем разговаривать. Сосновый холм, уже оставшийся со старым причалом позади, запоздало пробормотал вослед чей-то сон.
 На территорию города пришлось свернуть задолго до низинных кварталов - пролетать над приречными домишками было неприятно даже на такой высоте. Глэдис сейчас, наверняка, в своём чердачном убежище, хотя, может быть, перебралась и в квартирку на Фабричной. Я огляделся по сторонам, выискивая тихое свечение. Безрезультатно. Нет, спрятаться она не могла, да и случись с ней что, я бы почувствовал. Прислушавшись к себе, я всё-таки отыскал крохотную частичку памяти её крови, и на пару секунд даже увидел вагон паровоза, в котором Глэдис спешно удалялась от Гатри... Однако-ж!
 Выехала из города ведьма ещё на закате, и прощальные солнечные лучи попросту слизнули с неё хрупкую паутинку моих теней. Заглянув на чердак, я обнаружил следы поспешных сборов. Выглядело всё так, словно Глэдис решила уехать в самый последний момент, или же убегала от кого-то. И ещё... я мог, конечно, ошибаться в этом, всё-таки, никогда не обращал особого внимания, какими духами пользуется Глэдис, да и пользуется ли она ими вообще... Но в комнатке витал тонкий-тонкий, так и не опознанный мною цветочный аромат, тронувший где-то в подсознании странные ассоциации и некоторые желания...
 Хмуро поразглядывав разбросанные по полу и кровати чулки, кружевные платочки, баночки, о назначении содержимого которых могла догадаться, пожалуй, только женщина, или ведьма, несколько вышедших из моды платьев, туфелек и перчаток, и прочее, по-видимому, не самое необходимое, я озадаченно оглядел крохотную комнатушку. Где же всё это хранилось? Подобрав с пола один из платков, я принюхался - нет, запах, вроде, другой. Может, случайно разлила одно из любовных снадобий?
 Не представляю, чтобы у Глэдис были здесь враги или конкуренты, настолько серьёзные, что она предпочла удрать из города. Но ведь почему-то удрала... Ещё днём, отказываясь от возможности и дальше использовать мою силу. Ох, Богини, ну отчего же я не поговорил с ней в прошлую ночь!?
 Раздражённо вздохнув, я нырнул в Темноту, проверяя ячейки и нити своей сетки.
 Паук так и продолжал скрываться где-то достаточно далеко от города. Его кривобокое творение мерно колыхалось в такт дыханию живых существ на узлах связки. Несколько "мошек" спали в других местах, и рисунок сетки изменился, перекошенный до неузнаваемости. Сегодня Марлен обнаружилась на улице Вдовьей, свернувшись в клубок под тонким покрывалом в маленькой грязной комнатке, что сдают вместе с такими же ужасающими, кишащими крысами и бездомными собаками складами, чуть дальше Большого моста. Сон её был тревожен, но заглянуть туда, не убив и не всколыхнув сеть, не получилось бы. А может, и стоит?.. Глядишь, и сам Паук зашевелится, даст о себе знать? Или заляжет на дно... Нет, так не годится. Раз уж не уверен, лучше подожду. В какую-то из ночей он всё равно вернётся в город.
 Страх, шуршащий по Низине, сливался в речку, вымывался, разносился дальше. Он плавал уже в Бобровом пруду и тихой струйкой сливался в чуть менее загаженный отходами фабрики и тем, что приплывало с вокзала, Фабричный.
 Шорохи, шепотки сновидений.
 Ячейка, в которую вписался Мраморный бульвар... Дом Арктура - спящий сад, ночная тишина в комнатах...
 Безмолвная чернота Силы под холмом едва заметно всколыхнулась, словно некое чудовище раздражённо дёрнуло щупальцем во сне. Я замер, и паутина натянулась, готовая в любую секунду стать оружием. Темнота под холмом ещё поворочалась и затихла - к моим действиям, да и к паучьей сетке, это не имело никакого отношения.
 "Навь".
 Я инстинктивно метнулся туда, где произнесли моё имя, и меня потащило ещё глубже...
 Тень... Тень... Тень... Тень... на разные лады зашепталось тёмное эхо голосов...
 Вынырнув из паутины в темноте заднего дворика "Золотого Уса", я несколько секунд не шевелился боясь сдвинуться с места. Ох, Богини! Нужно быть осторожнее - сейчас всё иначе, не стоит забывать об этом...
 Рон МакКланнон стоял у одного из раскрытых окон кухни, рассеянно перебирая в руках свёрнутую вчетверо салфетку. Чуть дальше, в ореоле золотистого света, пара и разнообразных запахов, что поднимались над кастрюлями и сковородками, выжидательно поглядывая то на хозяина паба, то на охранника-полукровку, сидящего на краю кухонного стола, топтался мальчишка-посыльный. Кажется, я уже видел его здесь пару раз.
 - Значит, только в субботу вечером? - задумчиво проговорил Рон.
 - Да, - с готовностью кивнул мальчишка. - Этого господина за прошедшее лето, говорят, почти там и не видели.
 - И что мне с ним делать? - вздохнул полукровка, если я правильно помнил, его звали Рено. - Не к себе же?
 - Нет, но... - Рон пробежался настороженным взглядом по темноте за окном, разлинованной сочащимся с кухни светом, затем, остановив взгляд на посыльном, обратился к нему. - Ты вот что, когда господин Навь там появится, сразу передай мне.
 - Так мне тама что, всю ночь торчать что ли? А если не появится?..
 Поднявшись на крылечко чёрного входа, я негромко постучал в дверь. Мальчишка, естественно, не услышал, Рон наверняка вздрогнул, а вышибала, судя по мягким приближающимся шагам, пошел открывать. Я ждал, на всякий случай, отойдя в сторону. Рено не показался мне нервным, но от МакКланнона, в свете последних событий, можно было ожидать и "приветственного" выстрела серебряной пулей. Дверь открылась, меня окинули настороженно-подозрительным взглядом.
 - Доброй Ночи, - поздоровался я с порога.
 - Ох! - Рон, выглянул из-за дверного проёма кухни и облегчённо выдохнул, приложив руку к сердцу. - Замечательно, что вы пришли! Рено, Джек...
 Охранник и посыльный, сунувшийся было из любопытства следом за старшими, спешно удалились и, когда я шагнул с полумрака улицы в тусклое освещение коридора, там оставался только МакКланнон, да ещё его кот лениво глядел на меня с верхней ступеньки лестницы фосфоресцирующими в полумраке глазами. Через стены, с кухни, и из самого паба неслись голоса, шум и запахи.
 - Господин Навь... - Рон попятился, заметив неладное гораздо раньше, чем любой чистокровный сид. Удивительнейший тип! Ощутить, что я причувствоваюсь к его крови прежде, чем я сам это понял!
 - Не стоит беспокоиться, - я очень осторожно улыбнулся и отвёл взгляд в сторону. - И прошу прощения, что напугал вас. Может быть, поднимемся, и вы расскажете, что узнали про Соласов?
 Не дожидаясь ответа, я начал подниматься на второй этаж. Нежелание Рона оставаться со мной один на один было вполне понятно. МакКланнон всё ещё топтался у подножья лестницы, когда я остановился на полпути, позвав его кота. Рыже-белый полосатый охотник лениво спустился на несколько ступеней, потёрся о подставленную руку и огласил полумрак громким мурчанием. Кошки всегда меня любили.
 Решив, что раз уж домашний "определитель нежити" так спокоен, Рон наконец-то последовал за мной. Кот, оставив на штанине след из пушистых волосков, юркнул вниз, под ноги хозяину, и тот чуть не упал, запнувшись о любимого мышелова.
 Пройдя наверх, Рон открыл дальнюю из двух дверей, пропуская меня в небольшую уютную комнату, обставленную парой мягких кресел и круглым столом с вышитой скатертью. Возможно, из-за одной детали - занавесок с лёгким узором гипнотизирующей вышивки - создавалось впечатление, что комнатка эта в деревенском доме, и за окнами непременно должен открываться вид на палисадник с невысоким штакетником и дальше, за ним, на поле до самой границы тёмного леса...
 Расположившись в кресле, я подождал, пока Рон зажжёт все стоящие в помещении лампы. Вообще-то, в полумраке, который царил в комнате до этого, МакКланнон видел превосходно, как и его кот, а дрожащие огоньки пламени могли подчеркнуть наличие лишних теней и, возможно, отсутствие полагающихся... Я незаметно пошевелил пальцами - нет, лёгкие паутинки темноты уже колыхались вслед за моими движениями на положенных им местах.
 - Итак? - спросил я, когда Рон наконец-то опустился в кресло напротив.
 - Видите ли... - рыжий полукровка вздохнул. - Пожалуй, буду краток. (Я не поверил, но ничего не сказал). Солас-старший умер около года назад в Риге, оставив после себя кучу карточных долгов и несколько раз перезаложенный дом. Говорят, умер от сердечного приступа. Но, скорее всего, от наложенного проклятия - жене надоело, что он постоянно таскался за юбками. Единственная, так сказать, первая и последняя его супруга Виктория Солас, в девичестве Хоуп. Последний раз её видели в усадьбе как раз с год назад. Она уехала в Америку с неким молодым человеком, судя по всему, любовником. Отец оставил ей неплохое состояние, правда, по завещанию, всё имущество должно было перейти в распоряжение её мужа. И Солас этим замечательно попользовался. Дом сейчас пустует, и, похоже, в том состоянии, что проще снести всё и отстроить заново. К тому же, там водятся привидения и...
 - А что Солас-младший? - я понял, если не направить Рона сейчас в нужное русло, то с полчаса мы будем беседовать о призраках - это была одна из его любимейших, или, возможно, больных тем.
 - Юстин Солас, как и отец, двуликий чистой крови. Последние месяцев десять жил, перекинувшись в волка. И, господин Навь, вы, конечно, говорили только о том, чтобы узнать о Соласах...
 Я приподнял бровь. Предчувствие, и так бывшее нехорошим, похоже, грозило сейчас подтвердиться словами.
 - В общем, он пришёл следом за Оскаром. Не понимаю как, он ехал на поезде, а Солас прибежал сюда на четырёх лапах... Рено его сразу приметил - всё-таки, волки не часто забредают в город, да ещё спокойно выпрашивают поесть у первого встречного. Видимо, почуял в нём собрата.
 - И где он сейчас? - как можно спокойнее спросил я. Честно говоря, ни малейшего желания разговаривать сейчас с юным оборотнем у меня не было.
 - Внизу. Рено дал ему одежду.
 - Давно он тут?
 - Часа два. Он, видимо, голодал... Тощий, как веточка. Целого гуся съел разом, и получаса не прошло! И, как бы... оставлять его здесь... - Рон изобразил руками некий жест, наверняка долженствующий обозначать и просьбу, и осторожный намёк, и что-то ещё, наверно.
 - Не беспокойтесь, я его заберу. До этого времени проследите, чтобы всё было в порядке - у вас там, внизу, много... интересных личностей. Пожалуй, лучше будет, если он подождёт меня здесь... Та особа, что искала меня, что удалось про неё узнать?
 - Почти ничего. К моему величайшему сожалению, господин Навь, почти ничего, - Рон развёл руками и озадаченно покачал головой, словно и сам себе удивлялся. - Ни откуда она, ни когда именно появилась в городе... Эта девица, и в самом деле, пару раз заглядывала в Кошачий переулок, покрутилась там, но не с той целью, чтобы найти работу. Ни к кому там не напрашивалась, а если б стала промышлять сама по себе - местные обитательницы знали бы. Вообще, рассказывали про неё, что со странностями - мол, изображала из себя чуть ли не колдунью-алхимика, но мало ли сумасшедших...
 - Давно это было?
 - Точно никто не вспомнил, но примерно тогда же, когда она приходила ко мне и выспрашивала ваш адрес.
 - Хм... - я задумчиво прошёлся взглядом по узору занавесок. Ведьмочка, похоже, хорошо прячется. От кого, интересно? И чем она вообще занимается в городе? Помимо разбоя и грабежа... - Рон, был у вас один способный парнишка для тех дел, когда нужно за кем-либо проследить, двуликий-полукровка, имени, пожалуй, не вспомню. Он ещё работает по вашим поручениям?
 - Ах, Том, да, конечно, - закивал Рон. - Вы хотите, чтобы этим занялся именно он?
 - Да. Именно он. Хоть эта девица, как мне говорили, ничего не смыслит в магии, но за ней есть кто-то. Не обязательно покровительствующий. И мне бы не хотелось, чтобы этот кто-то почувствовал слежку. Передайте Тому мои слова.
 - Хорошо, - покивал Рон. Вид у него был несколько задумчив, не иначе прикидывал сейчас, какой ему взять процент с парня. - Когда ему приступать?
 - Чем скорее - тем лучше. Сейчас она спит на Вдовьей улице в доме под номером 28. И... Рон, что у вас сегодня из сладкого?
 - О, - оживился эльф. - Если подождёте с полчасика, как раз подоспеет яблочный пирог и ваши любимые французские булочки с шоколадом.
 - Замечательно, как раз через полчаса я и вернусь. И, думаю, Солас тоже чего-нибудь пожелает.
 Я встал и, переложив содержимое кошелька на стол, поспешил выйти. Увы, в отличие от людей и полукровок, то, что прежде называли Силой, у нас само по себе уже давно не восстанавливалось. И сейчас тяжёлая и липкая усталость снова выплывала, потихоньку укутывая плечи и кончики пальцев холодом. Излишне услужливая память вынесла в сознанье крохотный кусок воспоминаний, всего на долю секунды, но мне и этого хватило, чтобы, особо не выбирая, скользнуть за первое попавшееся раскрытое окно. Развоплощение в абсолютное Ничто... крохотные частички плоти и истинной сути, словно разносимые ветром... тающий силуэт...
 Я зажмурился, тряхнув головой. Что ещё за бред?!.. Чёртов Паук со своей сетью и рассыпанным по Низине страхом!!!
 Сделав несколько успокаивающих вдохов-выдохов, я осторожно подошёл к постели. На втором шагу под ногами заскрипел паркет, но спящих это не разбудило.
 Супружеская пара. Обоим чуть за тридцать. Мужчина нежно обнимал женщину, прижавшуюся к нему спиной.
 Я погрузил людей в более глубокий сон, надеясь, что не придётся взять больше двух-трёх глотков, то, что ожидало меня у Рона, было сейчас гораздо привлекательней по вкусу.
 Вернувшись в "Золотой Ус", я сразу поднялся на второй этаж. Полчаса ещё не прошло, но Рон всегда успевал быстрее обещанного срока. Открыв дверь, я замер на пороге - нет, конечно, можно было предположить, что Солас-младший будет выглядеть диковато, пребывание в волчьей шкуре более полугода хоть как, да наложит свой отпечаток, но всё же...
 Солас тихо, но вполне угрожающе рычал на меня, быстро подобрав ноги и забившись в кресло. Руками он вцепился в край стола, прижимаясь всем телом пониже, уши и зубы то ли так и были от второй ипостаси, то ли изменились только что. В звериных жёлтых глазах перемешались страх и непоколебимая уверенность, что живым он мне не дастся...
 - Э-э... хм... - я задумчиво окинул взглядом и в самом деле тощего как ветка, лохматого, но, слава Богиням, свежевымытого парня. Одёжка на нём болталась (судя по всему, Рено одолжил свою рубаху, а был он, чуть ли не в два раза шире, и ниже - штаны казались коротки). На пятнадцать лет Юстин никак не выглядел... - Как понимаю, ни твой отец, ни МакКланнон не удосужились сообщить, кто я.
 Я всё-таки прошёл в комнату. Словно загипнотизированный голосом, двуликий уже просто следил за мной, не собираясь ни нападать, ни убегать. Позы, впрочем, так и не изменил. То ли память предков вывела несложное уравнение: ночной - запах крови - инстинкт самосохранения, то ли что-то ещё. Реакция юного Соласа была вполне нормальной, хотя и несколько странной для теперешнего мира.
 - Я - Тень из рода Навь, то, что принадлежу к Ночной Ветви, ты уже и так понял. Думаю, тебе проще будет называть меня Даниэл.
 Подойдя к столу, я опустился в кресло напротив Соласа, всё ещё напряжённого и не спускающего с меня взгляда.
 - И, похоже, я твой единственный опекун, - продолжил я, неспешно наливая в чашку заварку из маленького фарфорового чайника. По комнате тут же разошелся тонкий аромат бергамота. - Сколько тебе лет, Юстин? Твой отец, конечно, писал, что тебе должно быть пятнадцать, но, зная Апрелиса, можно предположить, что он ошибался. Хотя, пожалуй, и не сильно... - Я долил в чашку воды. - Так что?
 Какое-то время мы сидели молча. Передёрнув плечами, мальчишка сполз обратно в кресло, сутулясь и поджимая под себя ноги.
 - Восемнадцать, - наконец произнёс он. Голос прозвучал хрипло, а в словах чудился странный акцент. Похоже было, что он не разговаривал эти десять месяцев... - Вы были другом Апрелиса?
 - Нет, - честно признался я. - Боюсь, друзей у Апрелиса не было. Мы были знакомы, пожалуй так, но не более.
 Юстин больше пошел в мать, или в кого-то из родственников, от отца ему достались только глаза - светло-жёлтые, с тёмно-серым ободком по краю. Нечёсаные волосы, русые, местами пепельные, до серого оттенка, спускались ниже плеч. В чертах лица, когда уши и зубы приняли нормальную форму второй ипостаси, не было ничего хищного или звериного. Упрямый подбородок, аккуратный прямой нос, красивый разрез глаз. Почти идеальная симметрия. Двуликие, хоть и считались младшей ветвью ночных, обладали той же безупречной красотой и правильностью черт, что и ушедшие.
 - Он... ничего не был вам должен? - с подозрением спросил Юстин.
 Я улыбнулся уголками губ. Сколько-то Апрелис мне, конечно, задолжал но я и тогда, и сейчас считал это вполне приемлемой платой за избавление от его присутствия. Но о покойниках, как говорится, либо хорошо, либо ничего.
 - Нет, ничего. Рон говорит, что ты почти год пробыл в волчьем обличии? - я переложил к себе на тарелку кусок пирога, неспешно отделил от него небольшой кусочек вилкой. Юстин с нескрываемым удивлением проследил за моими действиями. Я приподнял бровь. - Что-то не так?
 - Вы ведь... вампир?
 - Ну... хм... - я даже не нашёлся, что ответить. На лице Юстина ясно читалась некая внутренняя борьба.
 - Хотя, это, должно быть, логично... - едва слышно пробормотал он себе под нос.
 - Что ты хочешь этим сказать?
 - А вы, значит, и вправду мой опекун, так? - коротко глянув мне в глаза, почти что с вызовом, волчонок отвёл взгляд в сторону, словно смутившись этого.
 - Получается, что-то вроде того...
 В наступившей на несколько секунд тишине стало слышно, как где-то за стеной монотонно отсчитывают течение времени небольшие часы. Голоса снизу сюда почти не пробивались - лишь тихое, смутное гудение, да билась о стекло ночная бабочка.
 Юстин шевельнулся в кресле, задумчиво разглядывая руку, в которой я так и держал вилку. От угощения за мой счёт он отказался, а мне под его взглядом, хоть волчонок и старался больше не смотреть в глаза, кусок в горло не лез.
 - Почему он обратился именно к вам?
 - Понятия не имею, - честно ответил я. - В письме он сообщал имена других кандидатов в опекуны, но, как понимаю, ни один из них не изъявил желания тебя забрать.
 - Вас это удивляет?.. - волчонок произнёс это так, словно подобное было бы равно признанию в неком жульничестве.
 - А что же, по-твоему, не должно? - я вскинул бровь. - Апрелис, конечно, был тот ещё жук, и, так или иначе, подгадить умудрился всем, с кем был знаком, но род Соласов, насколько я помню, большой.
 - Может быть и большой... - Юстин неуверенно пожал плечами. - Но вы сами сказали, Апрелис умудрился подгадить всем, с кем был знаком. И вы, наверное, не исключение?
 Я усмехнулся, откидываясь на спинку кресла. Волчонок не доверял мне по вполне понятным причинам. Будь я на его месте, тоже настороженно отнёсся бы к некоему ночному, неизвестно почему проявившему интерес к судьбе отпрыска не самого лучшего знакомого.
 - Буду с тобой откровенным, Юстин, - начал я. Не имело смысла заверять мальчишку в добрых намерениях, или святости долга исполнения последней воли, он бы всё равно не поверил, да и было бы это ложью. - Когда пришло письмо от Апрелиса, а пришло оно почти через год после написания, особого значения я ему не придал. Честно скажу, после прочтения отправил прямиком в корзину для мусора, потому как не поверил ни единому написанному там слову. И то, что мы разговариваем сейчас - цепочка случайностей: я решил узнать, что произошло на самом деле, ты, заметив парня, работающего на Рона, пришёл сюда следом за ним. Но отчего в волчьем обличии? Народ в Гатри не столь внимательный, но отличить волка от собаки могут многие. Для чего было так рисковать?
 Юстин опустил взгляд в столешницу. Пальцы с неровно обрезанными ногтями нервно перебирали краешек вязаной салфетки.
 - Мне так было удобнее, - глухо, так и не поднимая взгляда, ответил он. - Я шёл ночью, меня никто не видел. Только Рено - здешний вышибала, но он ведь тоже вервольф.
 - Да уж... - протянул я. - Вервольф... Интересно, как Апрелис представлял себе это - меня в роли твоего опекуна и наставника?.. Мы, хоть и принадлежим к одной Ветви, и обучить тебя чему-нибудь, помочь развить способности, я, конечно, могу, но... - я усмехнулся. - Многие старые рода двуликих здесь, в Европе, с осторожностью, если не с враждебностью, будут относиться к воспитаннику ночного.
 Волчонок поднял взгляд. Встречаться со мной глазами он по-прежнему избегал.
 - А вы бы взялись меня обучать?
 Я приподнял бровь. Как-то бредово складывался наш разговор. Я и раньше бы не согласился стать чьим-либо наставником, а уж тем более сейчас, когда в городе, да и со мной самим, начало твориться чёрт знает что... На своего папашу Юстин, вроде, не походил. Уже то, что он почти год жил во второй ипостаси, говорило о многом. Не важно, скрывался ли мальчишка от всех, кому задолжал Апрелис за карточным столом, или был последователем "натурального образа жизни". Апрелис на подобное никогда бы не решился.
 - Сделаем мы, пожалуй, вот что... - задумчиво проговорил я, доставая из кармана жилетки трубку и кисет с табаком. - Учитель из меня может получиться тот ещё, опекун - тем более - ни своих детей, ни воспитанников у меня никогда не было.
 Волчонок вновь опустил взгляд, застыл в кресле, прикусывая нижнюю губу, пальцы, мявшие уголок салфетки, замерли.
 - Поэтому наилучшим будет отправить тебя к моим друзьям. Они так же из двуликих, правда, живут в России, в Санкт-Петербурге. Есть, конечно, знакомства и в этих краях, но боюсь, своеобразная известность твоего отца будет не самой лучшей рекомендацией. А до тех пор... - я задумался, окидывая Юстина внимательным взглядом. Он же с плохо скрываемым любопытством смотрел как в чашечке трубки, под касаниями пальцев, начинает тлеть табак. Пожалуй, не стоит отправлять его в городскую квартиру даже на время - то, что переход обратно, в двуногую форму, дался мальчишке нелегко, было очень заметно. Город, с мешаниной запахов, звуков и кучей народа в придачу совсем не то, что он сможет сейчас нормально воспринять. - Поживёшь у меня в загородном доме. Правда, у меня там фэйри... Девушка интересная, умная и начитанная, но к манере её поведения нужно привыкнуть.
 - Фэйри? - неуверенно переспросил Юстин.
 - Ну, - я усмехнулся, - если тебе угодно - дева из младших родов сидхе.
 Перед следующей фразой волчонок некоторое время молчал, то ли собираясь с духом, то ли с мыслями.
 - Я правильно понял, что могу обращаться к вам просто Даниэл?
 Я кивнул.
 - Для чего вам всё это?.. - продолжил он, помолчав ещё несколько секунд.
 - Ни для чего, - я дёрнул уголком губ в усмешке. - Но если оставить всё как есть... Беспризорники рода человеческого - зрелище печальное, двуликий же, оставленный на произвол судьбы, не имеющий навыков и знаний, может и вовсе стать опасным. А, насколько я вижу, метаморфозой тела ты владеешь плохо.
 Мы шли по притихшему городу, скрытые мороком и тенями. От некого подобия обуви, предложенного Роном, Юстин отказался. Я решил, что лучше сделать большой круг и прогуляться по Озёрной, чем тащить его через Низину, а потом по ночному Дунбару. Пустые улицы, заполненные туманом и незнакомыми для юноши запахами, тревожили его, и Юстин, возможно, сам того не замечая, чуть пригибался, подсознательно готовый упасть на четыре лапы, внюхивался, вслушивался и всматривался во всё. Это навело меня на одну мысль.
 - Юстин, ты когда-нибудь раньше был в городе?
 Двуликий повернулся ко мне, в спутанных прядках волос явственно шевельнулось причудливо деформированное ухо, не волчье, но и не человеческое.
 - Когда мне было пять лет, Виктория ездила со мной на ярмарку. Но я почти ничего не помню... Ээ.. Даниэл, могу я задать вам вопрос?
 - Касаемо чего?
 - Вы говорили про ветви и рода. Апрелис никогда не упоминал такой... классификации.
 - Хм... - я глянул на мальчишку. С Апрелиса и в самом деле бы сталось бросить образование сына на самотёк, но была ведь и мать... - А Виктория?
 - Мы... редко с ней разговаривали.
 - Древо Изначальное и три Ветви, что от Корней Его, твоими родителями тоже не упоминались? - некое нечёткое, но вполне нехорошее подозрение шевельнулось у меня в душе, когда Юстин неопределённо мотнул головой.
 С ответом он не спешил. Мы успели пройти пару домов, за поворотом Спокойной улицы ненадолго показалось озеро - кусок тёмной мозаики, разбитой прикосновениями ветра. Заговорил же волчонок столь тихо, что, не обладай я достаточно тонким слухом, половина его слов осталась бы заглушённой нашими шагами.
 - Я узнал, что я такое, только в ноябре прошлого года. Ни Виктория, ни Апрелис никогда не рассказывали мне об этом... В их разговорах иногда проскальзывало что-то странное, но я не уверен... Ликантропия может передаваться через поколение, или... в моём случае что-то другое?
 Теперь наступила уже моя очередь задумчиво помолчать перед ответом. Многого можно было ожидать от Соласа-старшего, от его жёнушки, которую он, похоже, выбрал себе под стать, но чтоб та-ак!!!
 - А при каких обстоятельствах ты узнал о принадлежности к роду двуликих? - я вполне готов был услышать признание если не в убийстве, то в чём-то не менее криминальном.
 - Когда умер Теодор - наш управляющий, Виктории уже не было в доме - она уехала, как только получила известие о смерти Апрелиса, - Юстин хмуро смотрел под ноги, но мелкий мусор и камушки не перешагивал, словно не замечая их. - У него было больное сердце, а я, хоть и знал об этом, ничем не смог ему помочь... Было уже поздно, почти ночь. Наша усадьба далеко от другого жилья... Я положил его на кровать... переодел... Утром я хотел пойти в церковь, попросить, чтобы мне помогли, потому что не знал, что делать. А когда Теодор разбудил меня, я сначала даже не испугался, не мог понять, сон это, или он на самом деле не умирал, а как раз это мне и приснилось... - Юстин глянул на меня. - Потом... Я не помню... Я как будто запутался в одежде, кажется, выпрыгнул через окно. А когда пришёл в себя, то обнаружил, что лежу на земле, а вместо рук - лапы, и я никак не могу проснуться.
 - Ты пробовал перекидываться обратно до сегодняшнего дня? - рассказ, не увидь я, в каком плачевном состоянии мальчишка пребывает, показался бы мне, по меньшей мере, выдумкой. Не знать, кто ты таков, до восемнадцати лет! Конечно, в разных родах способности проявляются по-разному, но Апрелис! Чёртов сукин сын!!! Да и все остальные родственнички тоже хороши!
 - Да, - тихо ответил Юстин.
 - Удачно?
 Он помотал головой.
 - Рено помог мне превратиться обратно.
 - Что ж... - я вздохнул. - Пока ты бегал на четырёх лапах, убивать тебе не случалось?
 - Н-нет, - волчонок вздрогнул и даже побледнел от моего вопроса.
 - Ну что ж, и то хорошо. Хотя, учитывая все обстоятельства, - я пристально посмотрел на него, - и если тело никто никогда не обнаружит, то и претензий к тебе ни у кого никаких не появится.
 - Я не охотился и не убивал! Ни людей, ни животных! - губы у мальчишки тряслись, а лицо стало белее мела. Похоже, он говорил правду.
 - Хорошо, Юстин, я тебе верю, - кивнул я. - Но эту историю, с превращением и блужданием по лесу в волчьем обличии в течение десяти месяцев, лучше никому больше не рассказывай.
 Мы шли, вплетая в ночную тишину города только свой шаг, да шорох одежды. В полумраке спящих улиц глаза у Юстина, так же как и мои, мерцали отражая свет редких в этом районе фонарей.
 Я невесело усмехнулся своим мыслям. Двуликий из старших родов, похоже, не знающий и не умеющий ничего, что уже должен бы в свои годы. Да и вообще считавший себя, до недавнего времени, либо странным представителем человеческого рода, либо просто человеком... И вот такой вот "сюрприз" я хотел отправить на воспитание чете Шубиных!..
 Я первым нарушил затянувшееся молчание.
 - Ликантропия, как ты выразился, через поколение не передаётся. Оба родителя должны быть достаточно чистой крови, чтобы потомство могло перекидываться в другую форму. В мифах и легендах, которые ходят в этой части Европы, есть некоторое количество верной информации о Ветвях и родах, так что кое-что ты, возможно, слышал. Ветви Изначальные, их ещё иногда называют Старейшими Домами, это водные, ушедшие в холмы и мы - ночные. За несколько тысяч лет информация о том, что происходило на самом деле, исказилась, а большей частью и вовсе была утрачена, заменяясь легендами. Слова и названия спутались, потомки Ветвей Изначальных перемешались, породив Младшие Ветви... По отцу ты принадлежишь к достаточно чистой крови двуликих.
 Первой Ветвью от Древа Изначального считается Народ Моря, оставшийся в местных сказаниях как фоморы, Фир Болг. Эльфы, Аэс Сидхи, Туатха Де Данаан, частично вышли из морского народа, частично пришли на полуостров откуда-то из других мест и, смешавшись, обрели со временем тот вид, что дошёл в легендах до наших дней. Мы же здесь, по большей части, пришлые,- я глянул на волчонка. - По правде сказать, не знаю, о чём именно тебе рассказывать. Давай сделаем так: ты будешь задавать вопросы - я отвечать на них.
 Юстин кивнул. Глаза его горели неподдельным интересом.
 - Все эти Ветви... когда это было?
 - Очень давно, - я усмехнулся, дёрнув уголком губ. - Время перепуталось - календари не один раз меняли начало его отсчёта... История пишется в угоду победителям и тем, кто правит, а в итоге остаётся лишь то, что записали на более прочных.. хм.. бумагах. Поэтому могу сказать лишь приблизительно. Около пятнадцати тысяч лет до этой эры, начался Великий Исход. Чистая кровь морского народа растворилась в воде - все старшие рода канули в свою стихию, сиды держались намного дольше, почти до последнего, но тоже ушли, оставив младшие рода, куда-то в другой, соседний с нашим мир. У ночного народа был своеобразный выбор - так же как водным раствориться в своей стихии, или попытаться выжить здесь. Тогда сдвинулись полюса, и из оставшихся мало кто выжил...
 Машинально достав из кармана трубку, я принялся набивать её табаком прямо на ходу. Рассказывая молодому двуликому нашу Историю, я ощутил себя соответственно мороку, если не старше, и осознание этого было неприятно.
 - Ээ... Даниэл, - Юстин вновь споткнулся перед тем, как произнести моё имя. - У нас в поместье не было серебра. Я не помню ни одной серебряной вещи...
 - Золотых, надо полагать, тоже не вспомнишь? - не сдержавшись, со смешком, спросил я. Волчонок смутился, уставясь себе под ноги. - Прости, Юстин, не хотел тебя обидеть или как-то задеть. Просто, зная Апрелиса...
 - Вы правы, - кивнул он. - Да и в других историях мало сходства с реальностью.
 - Смотря с кем сравнивать. Для некоторых из нас серебро и вправду губительно. Но, в основном, это представители младших родов - всякая мелкая погань вроде падальщиков и трупоедов. Иногда, правда, неприятности случаются и у принадлежащих к крови старших родов. Можешь проверить сейчас, дабы избавиться от сомнений и быть спокойным, - я протянул руку в его сторону. Волчонок задумчиво покосился на тускло светящееся кольцо.
 - А если... будет какая-то реакция?
 Я усмехнулся, покачав головой.
 - Не бойся. Ты - двуликий из старших родов.
 Волчонок ещё помедлил, и всё-таки дотронулся до кольца, затем рассеянно потёр палец.
 - Мне бы хотелось узнать, что ещё из легенд и мифов о... двуликих, правда? - Юстин случайно встретился со мной глазами, и задержал взгляд, но как человек, подросток, увлечённый разговором. - И о других тоже.
 - Ну, как ты уже успел понять, полнолуние чувствуется по-особому, но к перемене облика отношения не имеет, - я улыбнулся уголками губ. - Твоя способность перекидываться зависит от некой составляющей крови. Магической, как бы сказали сейчас. Нематериальной. В той или иной степени, этим обладали все Старшие рода, но ушедшие и ночные когда-то решили это усовершенствовать. Не знаю, насколько у них получилось задуманное, но в итоге появились вы - метаморфы - способные полностью перестраивать материальные оболочки, - добавлять, что к концу Исхода в живых остались только те, что считались побочным результатом эксперимента - бескрылые, способные принимать одну-две ограниченные формы, я не стал. - Вы много взяли от второй своей сути - растёте и взрослеете быстро, а старость приходит только перед самым концом. К примеру, у нас, более древних Домов, возраст физического тела во многом зависит от того, насколько мы сами себя ощущаем. Хотя... не бывает ничего вечного. Продолжительность жизни у вас вдвое, а то и больше, превосходит человеческую - всё зависит от чистоты крови.
 Волчонок внимательно слушал, иногда чуть хмурясь или начиная теребить край рукава. Едва заметно кивал собственным мыслям, то ли подтверждённым, то ли опровергнутым моими словами.
 Думаю, пробираясь следом за мной по узкой, круто уходящей вверх тропинке, проложенной местами в зарослях крапивы, Юстин уже был подготовлен к созерцанию сада. Да и прочего... как я надеялся. Когда я нырнул за куст у самой стены и, отведя в сторону массивный чугунный прут, жестом пригласил его войти, он не задал ни одного вопроса.
 - Ворота почти с другой стороны, - на всякий случай пояснил я. - Так гораздо ближе. И у меня там куча статуй и колонн, так что не пугайся, когда увидишь что-либо белое. - Я шагнул за ним, ставя прут на место.
 В этой части сада росли старые, хрупкие яблони, я не приказал вырубить их лишь оттого, что они до сих пор цвели. Ступая по хрустящим, словно тонкие косточки, веткам, мы обошли вымахавшие чуть ли не выше нас "деревца" малины, уже тёмную жгучую крапиву, репей и тмин, так же добивающиеся звания древовидных. Собрав, наверное, всю паутину и замочив ноги, мы вышли на более чёткую, протоптанную в травяных зарослях тропинку.
 Свет ни в одном из окон не горел, только в открытую дверь балкона спальни сквозняк выдувал бледно-зелёный парус штор.
 - Нужно будет ещё сходить на рынок, - задумчиво пробормотал я, оглядывая погружённые в темноту непроходимые дебри сада. - Боюсь, у меня остались лишь яблоки и мёд. Причём яблоки прямо на дереве... - о почти нетронутом яблочном пироге я уже сожалел. Рон наверняка удивился и, скорее всего, подумал, что сегодняшняя выпечка не удалась.
 Фаэ так и не показывалась, и я с опаской ждал, что она подготавливает особо эффектное появление. Но в дом мы вошли спокойно - девчонка так и не выскочила из-за кустов, не промчалась нагишом мимо, даже не свалилась нам на головы с веток. Юстин с ожесточением оттёр босые ноги, вымазанные в земле, с налипшими листиками звездчатки, о коврик у входа. Дверь, ведущая с веранды в одну из комнат неопределенного назначения, едва скрипнула, пропуская внутрь. Темнота в доме не представляла ни для меня, ни для Юстина особого неудобства, и лампы так и остались незажжёнными. Проведя быструю экскурсию по первому этажу - я показал, где находятся ванная комната с уборной и кухней, мы на некоторое время застряли в библиотеке. Взгляд Юстина, блуждающий по корешкам книг, мог быть сравним только со взглядом отшельника, долго скитавшегося по пустыне и случайно набредшего на оазис. Он, почти крадучись, ступал вдоль полок, ведя пальцами у самых корешков книг, но не решаясь прикоснуться к ним и запачкать. Я невольно улыбнулся. Чем-то его поведение напоминало моё собственное. Я так же иногда проходил по книжным магазинам, в раздумье, что выбрать, ощущая на кончиках пальцев лёгкий холодок - почти что магию.
 - Можешь пользоваться библиотекой, когда пожелаешь, - разрешил я. - Прошу лишь быть бережным к старым изданиям.
 Юстин после этой фразы глянул на меня изумлённо и несколько даже обиженно, я понял - в отношении двуликого за книги можно быть спокойным. В отличии от Фаэ, после нашего более близкого знакомства начавшей загибать уголки на страницах и оставлять карандашные пометки, Юстин будет аккуратен, и можно не волноваться за сохранность своего собрания.
 Спальня на втором этаже, которую я отдал Юстину, выходила окнами на восход. По вечерам вид оттуда был изумительный - выплывающая над горизонтом огромная Луна, дальняя стена тёмного леса за садами и собственно мой сад, с сумрачной тополёвой аллеей. Моя же излюбленная, вторая из трёх имеющихся в доме, спален, смотрела на озеро, видное, как в причудливой раме, в обрамлении веток деревьев. Стоя там по вечерам на балконе, я обычно курил трубку, любуясь мерцаньем огоньков фонарей и окон, неспешно ползущих вверх, до старого города и исчезающих за его стенами тихим свечением.
 Пока двуликий, на сей раз более тщательно - с мылом и горячей водой, принимал ванну, я решил прибраться в комнате. Среди прочих дурных привычек у меня имелась и такая - читать или писать в кровати. Про то, что я частенько затаскивал туда и вазочки со сладким, и чашки с кофе, даже не стоило говорить... Вытряхнув-вытащив все залежи карандашей, ручек и крошек, я сменил постельное бельё и с сомнением оглядел пол. Как бы уговорить Фаэ заняться уборкой?.. У неё это получается гораздо быстрее и лучше...
 Омовение Юстин закончил только через полтора часа. Неловко кутаясь в банный халат, юноша остановился на пороге комнаты. По деревянному полу за ним тянулись мокрые расплывающиеся следы - полотенца для ног, он, видимо, не нашёл. Я как раз закончил разбирать черновики стихов и, сидя на краю стола, выравнивал образовавшуюся стопку бумаги.
 - Даниэл?..
 - Да? - я улыбнулся ему. По контрасту с чёрной тканью, влажные прядки волос казались серыми и вызывали лишь одну ассоциацию - с мокрой волчьей шерстью. Правда, очень длинной.
 - Я... - волчонок остановился, глянул на меня, затем быстро перевёл взгляд мне за спину на широкое, открытое сейчас окно. Казалось, оборотень настолько отвык от двуногой формы, что в одежде чувствовал себя неуверенно. - Вы, наверное, не спите по ночам...
 - Чаще всего, - улыбнулся я. - Ты об этом хотел спросить?
 - Почти, - кивнул он. - Хотел пожелать вам спокойной ночи, но это, наверно, будет звучать глупо...
 - Спокойная ночь мне, пожалуй, не помешает, - я чуть прикрыл глаза в улыбке. - Доброй ночи, Юстин. Если проснешься от чего-нибудь неожиданного - это фэйри, я уже говорил - к её выходкам придётся привыкнуть.
 Юноша кивнул и, осторожно прикрыв двери, удалился в спальню почти бесшумной, крадущейся походкой.
 Я покачал головой. И что мне с ним делать?.. Завтра, точнее уже сегодня вечером, собрание у Ады, и мне нужно там быть... Закинув руки за голову, я плавно опустился спиной на столешницу, подогнул правую ногу, чтобы удобнее было лежать. По белому потолку, затянутому сумраком, от окошка уже ползла широкая, бледная пока что полоса предрассветного света. Где-то в кронах тополей посвистывали птицы, шорох травы и листьев навевал мысли о сне. Прикрыв глаза, я погрузился в мягкие тени и повлёк за собой Юстина, дабы тот не проворочался до самого восхода на новом, незнакомом месте. Самому бы не уснуть... Кажется, к птицам и шепоткам прохладного пока ветра, на мгновение добавился лёгкий, как звук серебряного бубенчика, напевающий что-то, голос.
 - Фаэ? - негромко позвал я.
 Фэйри не соизволила появиться. Сначала на первом этаже с печальным звоном разбилась очередная чашка, заурчала вода в кране, по дому пробежала волна лёгкого тепла - похоже, она вызвала духов огня, чтобы согреть чай. Затем захлопали дверцы шкафов. Со вздохом я соскочил со стола и отправился вниз.
 - А, Эн"шэн? - не оборачиваясь, уточнила девочка в легчайшей тоге из предрассветного тумана, разливая по кружкам кипяток. В кухне уже витали тонкие ароматы заваренных трав.
 - Ожидала кого-то другого? - усмехнулся я, присаживаясь на ближайший табурет.
 Фаэ окинула меня любопытствующим взглядом, в особенности задержалась на лице.
 - Маскарад в честь гостя? - уточнила она, подвигая ко мне одну из кружек.
 Я кивнул. Интересно, когда она успела узнать?..
 - Фаэ, я бы хотел попросить тебя тоже поучаствовать в маскараде. Боюсь, этот юноша не привык к столь... раскрепощённому поведению, особенно со стороны противоположного пола.
 - Да ты на что щас намекаешь?! - фэйри фыркнула, окинув меня обиженным взглядом.
 - На одежду, - спокойно ответил я. - Точнее, на отсутствие таковой.
 - Ну знаешь ли!.. Я, между прочим, в отличие от тебя, через стены, вместе с одеждой, ходить не умею! Иногда, конечно получается, но... не совсем. Хочешь, чтобы у тебя повсюду из потолков, стен и мебели торчали носочки, платочки и кружавчики, обрамляющие некоторые деликатные части девичьего гардероба?
 Я представил. Глупо улыбнулся и мотнул головой, дабы разогнать яркую картинку.
 - Фаэ, я, в общем-то, серьёзно.
 - Ну хорошо, хорошо!!... - сдалась фэйри, взглядом через потолок призывая небо в свидетели. - Одного зануду я всё лето терпела, ничего, потерплю и двоих... Надолго?
 - Не знаю. Как только закончится неразбериха в Гатри по ночам, я хотел отвезти его к знакомым в Петербург - двуликий за двуликим лучше присмотрит. Папаша этого мальчика вообще отличался оригинальным чувством юмора - в предсмертном письме просил меня стать опекуном...
 - Да... - вздохнула Фаэ со странным выражением на лице. - Повезло ребёнку. А как его зовут?
 - Юстин.
 - Просто Юстин, и всё? - Фаэ отставила кружку, сложив руки на груди "замочком" и мечтательно глядя куда-то в окно. - Он такой миленький... Поскуливает во сне как щеночек, лапками передёргивает... И ушки волчьи - так забавно... А знаешь, что? Давай его оставим!
 Я с нехорошим прищуром уставился на фэйри. Фаэ смотрела уже на меня взглядом маленькой девочки, выпрашивающей новую игрушку.
 - Ты вообще уверена, что понимаешь, о чём сейчас говоришь?
 - О маленьком беспризорном мальчике, которого ты хочешь отправить неизвестно куда, не осведомившись даже, хочет ли он покидать Англию! И вообще, знает ли он русский язык?
 - А то, что он может, случайно, загрызть тебя, перекинувшись во вторую ипостась, тебя не беспокоит?
 Фэйри изобразила на детском личике бурный мыслительный процесс, и выдала совершенно спокойным голосом:
 - Я быстро бегаю. И летаю. И на вкус я... не очень...
 - Ну-у, - я нехорошо ухмыльнулся. - Насчёт последнего не стал бы так опрометчиво утверждать. В любом случае, решения здесь принимаю я. Юстин поживёт в этом доме пока не придёт в себя от всего пережитого. Да, хотел тебя попросить, когда найдёшь время, почитай или расскажи ему об истории Ветвей Изначальных. Он вообще ничего не знает. А из меня, боюсь, рассказчик получится странный.
 - Зато ты можешь начать со слов: "А вот во времена моей юности"... В смысле, ничего не знает?!!.. - Фаэ от удивления даже склонила голову набок, как делают это кошки, или собаки.
 - Ну, ты же сказала, что бегаешь быстро, и летаешь...
 Девчонка фыркнула.
 - Совсем ничего не знает? - уточнила она.
 - Совсем. До недавнего времени он считал себя классическим оборотнем из народных сказок.
 Фэйри несколько секунд озадаченно молчала, затем её физиономия приобрела серьёзное выражение.
 - И этого бедолагу ты хочешь выгнать из дому?
 - Фаэ, - я вздохнул уже раздражённо и устало. - Ты вообще можешь представить меня в роли опекуна и наставника хоть кого-нибудь? Да и, по ряду причин, ему лучше уехать из Англии.
 - О-о??!.. - светлое в сумерках золото зрачков задрожало от любопытства. - Он что, от кого-то прячется?
 - Возможно его ищут - это, конечно, не одно и то же, но всё таки, постарайся не разболтать всей округе.
 - Эн"шэн! - фэйри почти обиженно нахмурилась. - Ты уж, похоже, спишь - сам болтаешь непонятно что!..
 Спать и вправду очень хотелось. Я зевнул, потерев лицо ладонями.
 - Иди-ка, ложись, - посоветовала Фаэ. - И не беспокойся, не съем я этого мальчишку, да и он меня тоже, навряд ли...
 - По этому поводу не беспокоюсь, - ухмыльнулся я. - Ты же бегаешь и летаешь, а в случае чего застрянешь в стене или дверце шкафа. Такое он точно есть не станет.


***
ПОНЕДЕЛЬНИК 7 АВГУСТА


 Жемчужные лёгкие облака, которым суждено было исчезнуть в раскаленном воздухе, тонкими полупрозрачными перьями повисли в ещё тёмном небе, начинающем синеть над Дунбаром. Воробьи в темноте неуверенно пробовали свои голоса, из Низины слышались глухие отзвуки собачьего лая. Запахи выпекаемого в несусветную рань хлеба переплетались с ароматами распустившихся на ночь и отдыхающих от жары цветов на клумбах.
 Я прикрыл слегка саднящие от перенапряжения глаза, мягко покачиваясь в седле - хотелось упасть прямо в пыль на дороге и лежать так до тех пор, пока не наступит жара, или о меня кто-нибудь не споткнётся. Прядильщик ощущался серьёзным противником - на выслеживание его нитей, даже не увенчавшееся успехом, я выплеснул очень много силы, да ещё и пришлось прибегнуть к длительному разглядыванию мира через пламя крови. Достаточно неприятное занятие.
 Кэльпи тоже вяло поматывал хвостом, уйдя в таинственные лошадиные мысли. Его шкура осталась ещё с поездки к семье ректора покрыта мелкой пылью, и он, похоже, мечтал о том, когда сможет окунуться с головой в ванну или озеро и вдоволь наесться чего-нибудь не травянистого. Более светлые на пыльной шкуре дорожки от уже давно просохшего пота делали окраску Данни похожей на песочно-жёлтый мрамор, гладкий и волшебным образом перекатывающийся плавными мускулами.
 Озеро... Распустив волосы, я повязал шнурок на запястье, чтоб он не потерялся - шевелюра и так была грязной и взлохмаченной, и лёгкий ветер за два часа до уже не столь раннего августовского рассвета ничем не мог ей повредить. Голова стала легче и словно яснее - светлые пряди мягко взмётывались за спиной. С кончиков волос стекала в пыль, чтобы быть уничтоженной солнечными лучами, свинцовая усталость и, незаметная до поры, ноющая головная боль. Около набережной, недалеко от дома, Данни шумно вдохнул прохладный, пахнущий ручьями и далёким лесом воздух.
 - Всё, больше сегодня никуда, - проезжая мимо пологого, поросшего клёнами и кустарником берега, я вглядывался в водную гладь, опять прикрытую густым, предвещающим жаркий день, туманом. Никого... Мелкие волны гладили гальку, пересыпанную серебристым песком. Из такого плавят прекрасное звонкое стекло. Далеко глухо плеснула рыба, и под туманом к берегу побежали круги. Резные листья неподвижно висели, создавая иллюзию замершей акварели из альбома или выложенной камнями фрески в одной из комнат моего родного дома. Темнота из чёрной наливалась густой синевой, и туман медленно светлел, колыхаясь под узкими аккуратными копытами Данни.
 - Постой, - я соскочил в тонкую текучую пустоту тумана, расслабляя подпругу. Скинув пиджак, рубашку и обувь с носками, подождал, пока Данни перекинется, и отдал всё это ему.
 - Принесёшь мне примерно через полчаса к берегу что-нибудь чистое, и полотенце. И сам тоже можешь пойти помыться - здесь безопасно.
 - С чего тут - в ванне же тебе удобней?
 - Я не купаться, - устало потерев грязной ладонью лоб, я усмехнулся. - Хотя, и купаться тоже.
 Вскинув на плечо седло и зажав под мышкой мою грязную одежду, он бодро - намного бодрее, чем несколько минут назад, потопал к воротам нашего коттеджа, которые находились уже недалеко. Прохладная тонкая пыль ласкала босые ноги, сменяясь жёсткими куртинами выжженной придорожной травы.
 Тронув кленовый ствол пальцами, я недолго стоял, прислушиваясь к звукам уходящей ночи - козодой, уже притихающий... Шорох крыльев далеко летящей крупной птицы. Шёпот невнятных снов мелких озёрных волн, лепет задевающих друг о друга изредка листьев... Бесконечно одинокий надрывный крик петуха где-то за садами, и зудение августовского несмелого комара.
 Нежная, прикрытая тенью деревьев и кустов от дневной жары невысокая травка заплеталась вокруг пальцев ног, когда я неспешно брёл к воде через заросли редкого ивняка, гладящего по лицу узкими светлыми листьями. Отодвинув тонкие ветви, я вышел на пустой берег. Из тумана впереди светлыми обелисками выступали поющие камни - сейчас они лишь что-то сонно мурлыкали про себя.
 Сняв всё, я бросил одежду, и так грязную, на холодные округлые валуны, глубоко уходящие в песок, и пошёл к озеру, прикрытому медленно, незаметно для людского глаза, плывущим круговоротом тумана. Сперва погрузился в него, а потом ступил в разбегающееся зеркало тёмной воды. Она показалась парной, и я, не задерживая дыхания, как перед холодной рекой, бросился в глубину, широкими гребками разбивая волны. Перевернувшись на спину, подобно птице, берущей взлёт, плавно взмахивал руками, уже беззвучно и быстро скользя в чуть тепловатых потоках, изредка задевающих спину ледяными ладонями донных ключей.
 Снова плеснула рыба, оставив на воде несколько кружащихся пузырьков. Вода становилась холоднее, и течение, незаметное в других частях безмятежного озера, огладило меня упругими сильными ладонями... С закрытыми глазами, слушая подводные причудливые звуки, я представил себя ещё одним светлым потоком, сливающимся с шумящей возле белых клыков водой. Источник... Недоступный ни ночным, ни двуликим. Не слишком сильный. Но притихшая на время вода пронзила меня множеством закипающих в крови искр, пробегающих по всем сосудам. Нервы впитали голубоватое свечение каждой своей частицей - и вода смолкла на несколько секунд, и кувшинки сомкнули сияние лепестков, открывая подножие трёх белых камней.
 Они без отражения и тени вознеслись над тёмным зеркалом, которое, утихнув на время, вновь наполнило меня сгустками искрящейся лёгкости и согрело вечно холодные в этом мире пальцы до самых кончиков. Ласковые руки тронули виски, и два белых, чуть прозрачных и голубоватых у края речных камня мелькнули перед моими закрытыми глазами. Она меня вспомнила, и была не против того, чтобы я почерпнул силы из неудержимых глубинных потоков, раскрывающих лепестки течений у её сторожевых обелисков. Вода снова разбилась волнами, а потом и пошла пеной от выхлёстывающих из глубины к поверхности тугих плетей стеклянной тёмной зелени.
 Я нырнул, смывая приторную липкость от вычерпанной сегодня до дна старой силы, и всё ещё оставшееся на краю ощущений прикосновение к серой Мерзости. Плотные течения выбросили меня обратно на поверхность, заставляя отфыркиваться и отплыть туда, где водяные вихри уже утихали. Крупный гладкий налим поднялся из глубины, и его тонкая нежная кожа, оливково-пятнистая с перламутром, тронула в игре мою голень...
 Я окунался, и вновь всплывал, чувствуя, как заливается в уши, на миг оглушая, вода. Стебли жёлтых кубышек, стеклянисто-полупрозрачные и хрупкие на вид, редкой сетью попытались спутать ноги, но разошлись занавесями в стороны, когда я коснулся их ладонями. Что-то большое и невыразимо прекрасное проплыло мимо, сплетаясь с тёмной водой белыми клубами. Вынырнув, я увидел, как Данни, роднясь с водой, белым текучим пятном скользит под ней, изредка взмётываясь над поверхностью на дыбы с гулким шумом. Грива и хвост его казались в этот миг разлетающимся белым фонтаном, и беззвучной тучей капель, золотистых и молочно-белых, он обрушивался обратно в воду. Кэльпи сливался с ней, размываясь в светлое облако, и вновь выныривал соловым гибким телом, вспарывая поднимающийся водяной горб. Древние греки были правы, когда посчитали коней порождениями воды. И ветра - веер брызг без единого всплеска обрушился на волны со вскинутой к синему предрассветному небу головы...
 Я выплыл к берегу и пошёл к принесённой им одежде. Льняные брюки и широкое махровое полотенце. Рубашку, конечно же, он не взял. Ладно, хоть ботинки принёс. Без носков, естественно...
 Ветер холодил покрывшуюся мурашками кожу, и я быстро вытерся, натянул липнущие к влажной коже брюки, и, похлопывая себя по плечам, на которые с мокрых волос даже через полотенце попадала вода, почти побежал к дому. Физическая усталость не исчезла, но сила восполнилась - правда, как всегда, ей ещё предстояло упорядочиться, и меня слегка потряхивало - ничего, чуть посплю, и станет просто отлично.
 Быстро проверив, не явился ли в гости без меня кто-нибудь любопытный, я ринулся на кухню - предупреждённый Данни домовой успел вскипятить полный чайник воды. Сунув ему в качестве поощрения кусочек рафинада, налил себе полкружки, и заварил несколько листочков зелёного чая.
 С волос на пол падали, дробясь, капельки воды. Стекая по спине, они заставляли ёжиться, но, разбавив чай до той температуры, когда его можно глотать и не обжигаться, я сперва всё выпил. Что-то ещё оставалось сделать... Поставив кружку, я поплёлся к себе, бросив, по пути, мокрое полотенце на стул. Мои данники, как и обещались, должны прилететь на рассвете и рассказать о том, что узнали.
 На балконе одуряюще пахло розами. Облокотясь о перила, я поднял вверх раскрытую левую ладонь - ранка уже исчезла, но связь между нами осталась. Показалось свежо, как всегда после купания, и я передёрнул непроизвольно плечами, переступая босыми ногами между колючих стеблей с тёмными блестящими листьями.
 На этот раз он прилетел один - опустился на перила рядом с локтем и хриплым голосом рассказал о том, что они заметили.
 В Низине пропало ещё несколько нищих. К Рону пришёл неизвестный молодой оборотень, а ушёл оттуда вместе с Навь. Местные ведьмы и колдуны, да и прочие, умеющие использовать Силу, ночью, на улицу стараются не выходить и вообще меньше показываться на глаза.
 Я слушал, и всё больше запутывался. Прядильщик, вот кто меня больше всего сейчас интересовал - потому что его суккуб позарился на мою добычу. Но о нём ворон не сказал ни слова. Зато говорил о том, что шепчут в Низине про убийцу - черноволосого и зеленоглазого. Я только вздохнул на это. Навь единственный известный мне в Гатри достаточно сильный ночной с такими приметами, но они слишком уж общие. До моего приезда вороны за городом особо не следили - только так, для кормёжки и своей безопасности, и теперь подслушанных и увиденных сведений было недостаточно. Но в одном я уверился - Рон говорил правду, или, по мере сил, старался это делать.
 - Вы сможете найти место, которое зовётся Сен-Гильерн Шато?
 - Дороги рядом... Реки... - алоглазый переливчатый ворон чуть прищурился, видимо, что-то припоминая.
 - Это на юге Франции, - я поглядел на зарождающийся рассвет, высвечивающий туман - мой неугомонный кэльпи вспарывал его, играя с течениями и пугая рыб.
 - Летал, из нашей стаи летали туда. Что там нужно?
 - Там тоже живут Сидхе, скажешь им, что мне нужны записи, где упоминаются представители рода Навь, в Англии. Особенно пусть обратят внимание на молодых Навь. В первую очередь надо найти информацию про Даниила Навь. Даниил, Даниэл - он может назваться по-разному, но звучание имени славянское. Если пошлют кого-то большого, проводите. Это очень мне нужно - хорошо бы, если вы полетите сейчас же, - алые зрачки сузились, когда я коснулся ладонью его головы - никакой фамильярности, просто часть силы облекла его, даря толику власти и ободряя. Ворон уже сейчас мог пройти по струне, но эти птицы не из тех, кто уходят, получив своё, не выполнив по мере сил того, что от них ждут.
 Он не прощался - взмахнул со свистом крыльями и клочком сажи унёсся вместе с ветром в сторону Дунбара - теперь остаётся только ждать. Рассеянно погладив лепестки тёмно-красного цветка, я вернулся в комнату. Свернув одеяло, бросил его в кресло, разделся, и в одной рубашке рухнул на кровать, предварительно убрав волосы в рыхлую косу, чтобы не проснуться с вороньим гнездом на голове. В ближайшие четыре или даже пять часов только набат смог бы привести меня в чувство, и при том не стать фрагментом мусорной кучи. Внизу грохнула кастрюля, Данни зашипел на домового, или домовой на кэльпи, и я уткнулся в простыню, поворачиваясь на живот, чувствуя прикосновение первых бледных лучей.
 Я видел город. Он редкими рыжими факелами отражался в покрытых рябью от дождя лужах. Желтоватые огоньки свеч мерцали за занавесями в некоторых домах. Ещё невысокие, они, уходя от окраин к крепости, становились темнее и солиднее. В них жили, дышали тепло, покрывая стёкла изнутри лёгкой испариной, варили еду, пили, качали сонно первенцев, пряли шерсть и штопали детские рубашки.
 Озеро молчало, выпуская из своей глубины тонкую девичью фигуру. Она слушала. Берег затих, и даже волны, как боязливые псы, отошли, перекатываясь, подальше от него.
 Только город, дремлющий во влажноватых простынях или просто на соломенных тюфяках, видящий сумбурные, но такие живые сны, не молчал. Стукала с плеском по камням одной из площадей чья-то лошадь. Мерно звучала латынь ночной молитвы, льющаяся из высоких стрельчатых окон собора. Люди верили, что слова, сами по себе не трогающие ткани бытия, защитят их, и вера облекала звуки мёртвого языка силой.
 Я только глядел, сам ничего не чувствуя, лишь слыша и видя, как дух. Слышал, как шепчут друг другу что-то озорное ручьи, змеями выползая на берег.
 Девушка из озера с длинными косами, длинными настолько, что они падали на землю за спиной, пошла к городу молчаливо и спокойно.
 Сделав шаг, ещё, она едва заметно улыбнулась - ручьи-змеи, что слепо утыкались до того в траву и друг в дружку, нашли её косы. Они растекались водой - и по этому следу зеленоватые, тёмные и хрустально-сверкающие змеи ползли за ней.
 По молчаливым тёмным улицам, по мокрому камню и жидкой липучей грязи она шла через город к холму. В белом, клубящемся у ног платье, с длинными мокрыми косами и целым выводком змей, чьи тела казались толщиной в руку взрослого мужчины. В дождливой темноте она мерцающим силуэтом скользила к крепости, мимо лавок, запертых на ночь. Мимо дворов, по подгнившему сену, выплеснутым нечистотам, конскому навозу и выброшенным рыбьим головам. И ничто не пристало к ней - и нежная белизна платья осталась прежней, а ноги словно не чувствовали острых граней камня.
 Я видел, как она неспешно обошла всю крепость. Стражники свернули на утонувшую в чернильной тьме улицу, а она застыла перед закрытыми воротами. Единственными закрытыми воротами во всей крепости. Между створок темнела узкая щель. Через неё выбежали чёрные крысы, с истошным визгом огибая даже её тень, метнулись в грязь и темноту.
 Она улыбнулась. Твари с полупрозрачными поблёскивающими телами с двух сторон оползли её и замерли перед воротами. Её руки резко вытянулись вперёд, становясь двумя потоками тёмной воды, и ворота распахнулись. Ноги и платье слились в один белый клуб, вытянулись в змеиный хвост, темнеющий в дождевую воду на конце, и она первой оказалась в кольце камней цвета запёкшейся крови. Змеи метнулись вслед за нею.
 Речная дева свернула направо - и в небе зашлись криками разбуженные вороны и галки. У толстой старой башни она остановилась, хлестнув по земле хвостом. Змеи, рассыпаясь водой, хлынули в тёмный проём около основания башни, свились воронкой, с хлюпаньем заполняя тоннель.
 На укреплённых у стены факелах зашипел дождь. Начиная с южной стороны, на них заплясали синие огоньки. Водяная расхохоталась - смех напоминал рёв весенней вскрывающейся реки и жутким эхом растёкся по каменной чаше крепости. Она полностью обернулась белым тугим жгутом воды, поднялась небольшим смерчем и выскользнула за ворота. Створки дрогнули, и по ним пробежали, оставляя чёрные следы маленьких лапок, переливчато-рыжие саламандры.
 Смерч замер, упал на камни, рассыпался маленькими струйками, влился в грязный поток и скользнул быстро вниз, к реке. Я слышал шум дождя, жизнь так ничего и не заметившего города и далёкий-далёкий смех реки...
 Это было издевательством. Я несколько раз помянул Соласа недобрым словом, глотая сухую мелкую пыль. Выехав из Гатри около полудня, я уже примерно полтора часа трясся в седле - Данни наотрез отказался прибавить шагу, и равномерно трусил рысью по грунтовой просёлочной дороге. Реденькие островки рощ не приносили облегчения - в тени стояла почти такая же жара, как и на солнце, а ветер, запутавшийся между искривлённых стволиков и вялых листьев, даже не разгонял духоту. Когда нам попался ручеёк, через который словно в издёвку перекинули довольно крепкий дощатый мостик, и я, и Данни не сдержали вздоха. Старые Дубы оставались ещё далеко...
 Я поправил шляпу, купленную на рынке - жаль, для Данни такой же не нашлось, хотя я видел в некоторых местностях подобное. Даже в одной простой льняной рубахе я взмок, и, проходя мимо мясного ряда, где дюжие молодцы стояли нагими по пояс, мне хотелось последовать их примеру.
 Судя по письму и тому, что рассказал МакКланнон, даже подобной экстравагантной выходкой я вряд ли кого-то смущу там. Если там вообще кто-то есть... Интересно, что это за ребёнок - хотя, учитывая, сколько письмо шло, уже подросток? Я хмыкнул, заставив кэльпи уныло пряднуть нежно-атласными снаружи ушами. Апрелис с восхищающей наглостью умел спихивать свои грязные дела на окружающих. Или погружаться в субстанцию, выходящую с заднего конца тела, прихватывая по пути всех, кого мог.
 Я всегда поражался поведению двуликих в вопросе воспитания потомства. Они сочетали в себе черты зверей, чувствующих стихии и природу, и Ночной Ветви, и бросались под влиянием этого из крайности в крайность. В одном роду детей едва ли не оставляли в лесу, рассуждая, что сильный выживет и приползёт, а слабый падёт. В другом с детёнышами разве что на горшок не ходили. К тому же, они размножаются с невероятной скоростью - мрут, правда, тоже... Очевидно, матушка бедного Юстина воспринимала папашу как стихийное бедствие, а ребёнка просто игнорировала.
 Хотел бы я знать, о чём думал старший Солас, когда мне - сидхе, писал письмо, прося взять под опеку своего детёныша?! Мало того, что мальчишку ничему им свойственному обучить чисто в силу физиологических причин не смогу, так он меня, перекинувшись, как только войдёт в возраст, очень даже может скушать! Нет, я, конечно, волю последнюю уважаю - чем пройдоха Солас и воспользовался - но таскать волчонка с собой не собираюсь. Расскажу ему, что да как, увезу поближе к поместью, снабжу деньгами и прочими необходимыми вещами, и извините - я вам не нянька. Да и что с ним может случиться? Подрастёт, освоится, и сам себе головой станет.
 И, в принципе - этот хитрый жук упоминал о других опекунах, уж к ним-то письма, наверно, быстрее дошли. Скорее всего, мальчишку уже забрали, и мне не придётся ловить по заброшенному поместью оставленного без присмотра маленького двуликого. Лишь бы произошедшее не стало для него слишком сильной психической травмой - отец исчез, мать бросила, усадьба, кажется, с кучей долгов, а он, как явствует из письма, и без того тихий и замкнутый.
 Ни матушка, ни батюшка ребёнка своего, как мне показалось из общего течения истории, не замечали до тех пор, пока он не попадался им под ноги. Учить его учили, наверно - но вот чему, и в каком объёме...
 Настроение оставалось мерзким, погода жаркой, дорога пыльной, да и далеко за спиной, в городе, ожидало множество дел - а ещё хотелось спать.
 Из подкрадывающейся дрёмы меня выдернул птичий посвист. Чуть поддёрнув шляпу, я проследил, как буроватая коноплянка мелькнула в кустах. Где-то далеко свечой ушёл вверх над уже начинающим наливаться пшеничным полем жаворонок. Он летел молча, зависнув на какое-то время в слепящей пустоте, и ушёл по дуге вниз. Сухость почти лишала обоняния - из пересохшего канала, идущего к полю, за которым виднелся вдалеке, у рощи, аккуратный фермерский домик, тянуло прелой тиной и испорченной лягушачьей икрой - второй в этом сумасшедшем году. Ветер принёс едва различимый запах клевера - высеянный аккуратными делянками, он казался вдалеке бледно-розовым, выцветшим, как и всё вокруг.
 Мне вспомнились поля дикого клевера - вместе с невероятно ароматной и сладкой земляникой он вперемешку покрывал пологие склоны. Вдалеке виднелись ржаные поля, более тёмные, чем пшеничные, облитые ласковым тяжёлым золотом. Это было чуть меньше века назад, далеко к востоку. Впрочем, я путаю - клевер уже отцвёл, и сухие коричневые соцветия я тогда, в годы войны и голода, растирал в ладонях и ел, присыпав солью и запивая водой, или, если везло, молоком. А землянику, когда я лежал в лесу с простреленной ногой, мне приносила девчонка со сбитыми коленками и стрижеными, как у мальчишки, волосами цвета отбеленного льна. Я не помню её глаз - она улыбалась, щуря их, даже когда ей становилось страшно. Она посчитала меня за своего - ушедшего в партизаны барина. Называла как-то... То ли Ваша светлость, то ли как-то похоже...
 Земляничины девочка нанизывала на тонкие стебли ежи и такими ароматными, чуть липковатыми бусами угощала меня несколько раз. Рожь тогда горела - и золото чернело, осыпаясь на чёрную землю чёрным углём, но потом из неё всё равно выходил к следующей осени золотой сноп, и из него являлся чёрный хлеб. Солнечный свет и ночная чернота...
 Я вздохнул - иногда казалось, что ещё шаг, и, сам того не осознавая, коснусь потаённой струны - как на гречишном поле. В первый летний месяц я ехал в утренних сумерках через поле гречихи - ещё тихое, без гуденья мириадов пчёл. Остановил коня и прошёл его всё пешком, и не знал, как слаще - открыв глаза, или просто дыша им. Дикая земля, обетованная, израненная, но всепрощающая... Сейчас в Европе уже и не встретишь волка или медведя - двуликих больше.
 Впереди заскрипела неподлаженными осями телега - на высоком ворохе сена со второго за лето сенокоса ехал русоволосый веснушчатый мальчишка в широченной, с разлохмаченными полями, соломенной шляпе. Важный от осознания сложности доверенного ему дела, он правил пузатой рыжей суффолкской кобылой. Чуть горбоносая её морда меланхолично взирала на меня и Данни. Даже не дожидаясь, когда мальчишка потянет за вожжи, лошадь чуть посторонилась, слегка сбавляя мерный шаг. Под рыжей шкурой перекатывались сферы мощных мускулов старого тяжеловоза, и кобыла казалась вышедшей из знойного марева вестницей тихого, но неостановимого огня.
 Мальчишка звонко цокал языком, словно правил по меньшей мере резвым рысаком с орловских заводов. Сидя на самом верху довольно зыбкого стога сена, он важно обозревал окрестности из-под своей замечательной шляпы, похожий на грибок, выросший на зеленом пригорке. Внизу лежали два пустых бидона и крепились к бортам несколько удерживающих всю шаткую конструкцию веревок. Мальчишка коснулся края шляпы рукой в приветствии, не выпуская вожжей - хотя, случись такое, тяжеловоз и так бы пришёл не спеша по знакомой дороге домой. Данни явно заинтересовал мальчишку больше, чем я.
 Вытерев лоб тыльной стороной ладони, я решил, что можно его кое о чём порасспросить - карты картами, а старожил в любом случае ответит точнее.
 - День добрый. Можно мне узнать про здешние места?
 - Здрасте... Да. Вы тут не заплутали часом? - суффолк остановился, передергивая шкурой на передних ногах, когда на них пытались сесть слепни. Возница беззастенчиво пялился на меня. Ответит - и будет потом бахвалиться перед друзьями... Пускай.
 - Не знаешь, как покороче добраться до усадьбы Соласов, что около Старых Дубов? - предупреждая уже готовый сорваться с его губ вопрос, я добавил. - Я сын одного их старого знакомого - они давно не писали, и пришлось вот тащиться.
 - А так их там уже и нет никого. Вроде. Молодой Солас, говорят, только остался. Не знаю... - он с явным сожалением пожал плечами, для наглядности разведя руками. - А ехать надо по этой дороге. Долго ещё. А потом будет ольха, у неё вершина обгорелая - в неё три года назад молния ударила. От неё вправо идёт тропинка - по ней идите до поля - оно сейчас заброшенное, а потом забор. Как-нибудь перелезете - дыр уже много. Но там собака бегает - здорову-ущая. А оттуда усадьбу видно, - важно поправив шляпу, он вежливо принял мои благодарности, и мы разъехались.
 Подробно... ёмко, интригующе - собака, говорите, и здоровущая? Неужели его так никто и не забрал?!
 Через час, мрачно выдирая репьи из одежды и Данни, я пробирался через поле, поросшее высокой марью, лебедой и вьюнком, перемешанным с повиликой и лопухами. Стебли жгутами оплетали ноги, и я поминутно наклонялся в седле, чтобы не выпасть из него в бурьян. Данни ругался в голос - весь его хвост медленно превращался в колтун из цепких семян и дорожной пыли. Остановив его, я оглядел видный сквозь запущенный садик дом. Мне показалось, или на крыше росла тоненькая берёзка?
 Ещё через пять минут мы стояли перед когда-то роскошной загородной усадьбой с двумя флигелями и мезонином, украшенным непонятной оплывшей лепниной. Палисадник чуть ли не целиком закрывал первый этаж побегами дикого орешника, шиповником, удушившим привитые розы, и калистегией. На жаре она высохла, и дощатая стена бугрилась буро-жёлтыми струпьями сухих листьев. Доски, некогда покрашенные, облупились - кремовая краска послезала лоскутьями, пошла крупными, как волдыри, пузырями. Крыша почти растеряла черепицу и покрылась жёсткой мёртвой травой, убитой зноем. Оконные рамы, там, где они уцелели, зияли сеткой трещин на стекле, и тёмными следами плесени по желтоватой краске.
 Входная двустворчатая дверь наполовину открылась, и одна створка висела на верхней петле, противно поскрипывая от лёгкого прикосновения ветра. Конюшня - длинный покосившийся сарай на фундаменте из сваленных кое-как булыжников, накренилась вбок так, словно с минуты на минуту готовилась рухнуть, лишая крова сонмы воробьёв и мышей. Несколько ещё более мелких построек лежали кучами серых щербатых досок. К дому вела заросшая тропинка, а двор отличался от палисадника только тем, что бурьян там, не защищённый тенью, был пониже и помертвее. Да, в таких условиях и впрямь озвереешь.
 Спешившись, я настрого запретил Данни даже приближаться к конюшне, и он чуть не вырвал повод у меня из рук, когда оттуда что-то зашебуршало. Из бурьяна вылезло на тропинку ожившее огородное пугало - такое же худое, суставчатое и мосластое, и одетое явно с плеча своего собрата. Спутанная борода с выстриженными клочьями спускалась до груди, а вытаращенные глаза неопределённого цвета сперва увидели Данни, и так на нём и остановились.
 - Лошааадка! Подь сюды, подь сюды! Лошааадка... Не боись, не обижу! Причешу, напою... Накормлю... - пошарясь в карманах, это существо вытащило немытую мумию морковки и ткнуло ею в сторону Данни, замершего и тоже вытаращившего глаза. - Ну... Не боись... На-ко... вкусно как! Иди сюды! - откусив кусок, он прожевал его, изображая на лице неземное блаженство, и ткнул обслюнявленным остатком в кэльпи. - Чё пятишься, дура, конюх я!
 Данни взвизгнул и потащил меня вперёд, вскидывая задние ноги, как заяц. "Конюх" вперевалочку пошёл за несговорчивой лошадкой. Меня не покидало ощущение, что с лошадьми он в принципе ладить не умеет, и, как-то... скорее уж сам их съест, чем накормит. Судя по всему, так дела и обстояли. За исключением нескольких бураков, о которые Данни запнулся в поле, ничего съедобного в окрестностях нам не встретилось. Скорее всего, Юстин в звериной ипостаси питался подножным кормом. В прямом смысле подножным.
 Данни, опомнившись, перекинулся, и, размахивая седлом, с руганью бросился за мужичком. От удивления докусив остатки страшного овоща, тот кинулся наутёк от злющего парня, и скрылся в недрах конюшни, жалобно подвывая и причитая. Когда я ступил на крыльцо, сопровождаемый возмущённо пыхтящим и насторожённым кэльпи, одна ступенька прямо передо мной провалилась куда-то в пахнущую мышами темноту. Там пискнуло, и серые зверьки из клубка травы, служившего им гнездом, шустро порскнули в стороны. Я с опаской открыл ту створку, что висела на одной петле - другая вросла в грязь, покрывающую всё вокруг.
 Ступив за порог, в пыльный сумрак, я замер, оглядываясь. Стены, покрытые некогда обоями, пестрили абстрактным многоцветьем пятен плесени. Чёрные зёрнышки мышиных экскрементов, словно разбросанные горстями, лежали вдоль стен и около шкафов, на осколках чайного сервиза возле столика у стены. В центре прихожей рассыпалась по полу упавшая люстра с подвесками. Оборванная шторка, свёрнутая в клубок, валялась в наиболее сухом месте - кажется, конюх приходил сюда спать в ненастье. Под столиком скопилась кучка обглоданных рыбьих, птичьих, и кажется, крысиных костей. Бутылка из-под виски, наполненная бурой жидкостью, была бережно завёрнута в обрывок газеты и поставлена около лежанки.
 - Добро пожаловать в Солас-Холл. Позвольте ваше пальто, сэр. Молодой господин пока не может вас принять, прошу прощения, сэр, - из темноты донёсся звучный баритон, вызывающий ассоциации с бархатом, морем, и навевающий прохладу. Нет, и в самом деле повеяло странным холодом оттуда, откуда слышалось это довольно экстравагантное, учитывая окружающую обстановку, приветствие.
 - Э... С кем имею честь говорить?
 - Теодор, дворецкий, сэр, - из темноты на меня глянул подслеповатыми глазами облачённый в серую, с серебряными галунами ливрею сморщенный, как новорожденный щенок бульдога, сухонький старичок. На его губах блуждала мягкая добрая улыбка, словно извиняющаяся за царящий вокруг бардак.
 - Очень приятно... А почему молодой хозяин усадьбы не может меня принять?
 - Его сейчас нет дома, прошу прощения, сэр, но вы можете подождать его. Я приготовлю чай, - старичок пошаркал к столику, словно не видя, что все чашки и блюдца давно разбились, и в них уже мышиный помёт, паутина и пыль.
 - Присаживайтесь, господа, я скоро, - показав на полусъеденную мышами банкетку с торчащей изнутри жёлтой свалявшейся набивкой, он подхватил чудом невредимую чашечку и двинулся на стену.
 - Чего это с ним? Рассудком от старости и всего прочего повредился? - Данни дёрнул нервно ногой, подвигаясь поближе ко мне. Я, уже начав кое о чём догадываться, даже не вскрикнул, как он, когда дворецкий просочился сквозь стену, оставив чашку с этой стороны. Покачавшись в воздухе, она упала и с дзиньканьем рассыпалась блестящими фарфоровыми лепестками.
 - Не стоит ждать чая, - я потянул кэльпи за рукав, открывая следующую дверь. - И лучше вообще побыстрее посмотреть, что тут да как. Мальчишкой тут и не... пахнет.
 Со стороны южного флигеля налетел ветерок - в нём чувствовалась смесь гнилых мокрых досок, вездесущих мышей, и приторно-сладковатый запах крупной, давно лежалой падали. Данни сморщился, зажимая нос рукавом.
 - Фу и фафось!
 - Согласен, - я шагнул в коридор, ориентируясь на запах. Надеюсь, что не мой возможный подопечный издаёт подобное амбрэ! Внимательно оглядывая, куда безопаснее поставить ноги, мы подобрались к закрытой простенькой двери. Даже я зажал нос, когда потянул ржавую ручку на себя - она осталась в руках, но дверь всё же открылась. Пнув её, чтобы щель расширилась, я прошёл внутрь. В залитой солнцем комнате с разбитым, слава Небу, окном, лежал на аккуратно застеленной кровати уже встретившийся нам дворецкий. Только выглядел он ещё более сморщенным и высушенным. Скрещенные на груди руки, закрытые глаза с положенными на них медяками - мёртв, даже если отбросить в сторону запах. Светлая ливрея осталась относительно чистой - мыши почти не испортили тело, но по серой, даже на вид влажноватой простыни, закрывающей тюфяк, шли от тела к полу чёрные полосы маслянисто поблескивающей плесени, усыпанной бурыми спорами.
 Данни невнятно булькнул и ретировался в коридор. Я провёл в воздухе рукой - призрак... Ладно, всё равно он не знает, где мальчишка. Видимо, кто-то забрал. Иначе он хоть раз бы заглянул в усадьбу, или этого конюха шуганул. Оставлю дальнейшие поиски воронам.
 Выйдя обратно во двор, я нашёл там бледноватого Данни, мрачно бросающего камушки в притаившегося в кустах с ещё одной морковкой конюха. Подождав, пока он перекинется, я только лишь вздохнул, садясь в седло. Конюх жадными горящими глазами провожал нас, лежа в бурьяне - но выползти и погнаться за лошадкой, что так ему понравилась, не осмелился. Подхватив, перегнувшись, хвост кэльпи и подняв его повыше, я принялся обдирать с него репьи. Мальчишки тут нет - поле, и ещё далеко простирающиеся заросли бурьяна, кроме нас никто уже давно не тревожил. В усадьбе выжить было бы невозможно, не повредясь в уме.
 Солнце раскаленным белым шаром висело в выгоревшем, пустом, без единого облачка, небе. Казалось, что если брызнуть на него водой, она зашипит и испарится, как с нагретого докрасна железа. Листья на деревьях и кустах по обочине изредка вяло трепыхались повисшими мягкими лоскутками. Пыль желтовато-серой тонкой пелериной накрывала придорожные травы и кусты. Оседая на стебельках и паутинках, она превращала пейзаж обочин в разодранную рыбачью сеть из пеньки, накинутую на бугристую землю. Воздух, примерно на расстоянии полета стрелы, начинал плавиться и дрожать, придавая окрестностям больной фантастический вид. Дорога текла белой лавой, вздымаясь колышущимся маревом за нашими спинами. Горячий слабый ветерок шевелил блеклые былины цикория с бледно-голубыми цветками. На зубах поскрипывало, а губы покрылись тонким налетом.
 В носу пересохло, и я звучно чихнул в спешно вытащенный платок. Данни пофыркивал и мотал хвостом - светло-золотистая шкура на боках и шее потемнела. Я потянул на себя повод. Запах конского пота, безветрие и жара уже позволили слепням и оводам гудеть над ушами Данни и за моей спиной.
 - Чего стоим? Ещё не меньше пары часов плестись! Я по такой жаре, что хотите делайте, а не побегу! У вас, между прочим, хоть шляпа есть!
 - Могу сорвать тебе лопух.
 Данни ворчал, передёргиваясь и подрыгивая задними ногами, на которые пытались сесть жужжащие кровопийцы. Белые, почти невидимые линии с кончиков моих пальцев завершили окружность, образуя защитный знак. С гнусавым, действующим на нервы зудением насекомые отлетели, но продолжали кружить неподалеку, не в состоянии отказаться от такой вроде бы близкой и лакомой добычи. Наши запахи не исчезли, но защита не пропускала их.
 - Перестань уже ворчать - мне тоже жарко, зато нас теперь есть не будут.
 - Ну - это да... - седло слегка поскрипывало, а уздечку без грызла немного перекосило. Челка под налобным ремнем взлохматилась - узда раздражала его, тем более по жаре. Вздохнув, я снова остановил Данни.
 - Что на этот раз?! - всклокоченная унылая морда повернулась ко мне, слегка оттопырив верхнюю губу в сторону. - Слепни не едят, конюх за нами не бежит, так чего стоим?
 Я расстегивал ремни, вытягивая чуть разбухшие от пота и жары полосы мягкой кожи из пряжек.
 - Если не нравится, могу и оставить, - хлопнув его по шее, чтоб наклонил голову поудобнее, снял всю ременную конструкцию. Если что, он отлично поймёт, что делать, а попавшимся навстречу людям отведу глаза. И вообще, я, может быть, последователь гуманных принципов старинной Высокой школы верховой езды. Француз я, или кто!
 Пальцами расчесав спутанные волосы чёлки, я запихнул уздечку в сумку, притороченную к задней луке седла. Смачно фыркнув, Данни сделал вид, что роет копытом мягкую белую пыль, и изящно изогнул шею.
 - Может, рысью? - утвердившись в седле, я похлопал его по холке.
 - Жарко...
 - Зато быстрее до дома доберемся, и ты искупаться сможешь, - надвинув шляпу на лоб, я поудобнее устроился, расслабляя спину и прикрыв глаза.
 - Нее... - оставляя смазанные следы, Данни плавным шагом пошел дальше. Тень от шляпы закрывала лицо и плечи. Рубашка, наполовину расстегнутая, позволяла редким порывам ветерка хоть немного охлаждать кожу. Гнус приотстал, разуверившись в нашей съедобности, и тяжёлая тишина в накаленном воздухе почти ощутимо опустилась ниже.
 Шаги кэльпи укачивали. Усталость вкрадчиво вступала в свои права, делая веки тяжёлыми, а голову опустошённой от мыслей, донимающих вопросов и нерешённых пока что загадок.
 Серые, плавных очертаний скалы, сглаженные бесчисленными поцелуями волн, ждали прилива. Как зубы хищника в самой глубине пасти, они не рвали, но дробили когда-то подступающие к берегу яростные гребни волн. Чернота за ними полнилась шепотками и шорохом на прибрежной гальке. Мокрый тяжелый песок жаждал принять в свои ладони тела волн, напитаться ими и смешаться с их плотью в бесконечном танце. И скалы ждали повторения древнего таинства прилива - чтобы с каждым всё больше уходить в песок и становиться им. За скалами в угольно-бархатной темноте кончался мир хаоса - и нечто невидимое, но упорядоченное, скрывалось в ней.
 Я вновь стоял босиком, и ноги по щиколотку погрузились в холодный плотный песок. Ветер из океана за спиной перебирал и спутывал пряди волос, перекидывая их через плечи вперед. Передо мною поднимались из воды серые скалы, а позади дремал хаос...
 Из-за невидимой прежде на чёрном тёмной границы медленно потекло голубоватое свечение. За спиной раздался тихий вздох необъятной водной глади, на которую лёг знак начала таинства. В искристом ореоле взошла и осталась чуть выше скал выточенная из огромного небесного опала Луна. Потаённые переливы в её идеальном диске светились приглушёнными цветами драгоценного камня. Извилистые разломы и искры голубого и аметистового цвета мерцали и текли под молочно-белым покровом в её глубине. Казалось, что если встать на один из серых камней, то вытянутой рукой вполне можно будет коснуться сияющего великолепия.
 За спиной опять вздохнуло море. Шорох крыльев огромных птиц, невидимых и высоко парящих, коснулся моего слуха. Песок, прежде мёртвый и холодный в своём ожидании, слегка потеплел. С едва слышным шуршанием тихо подступала тёплая вода морская. Она жидким зеркалом текла к скалам. Тёмный песок сменялся отражённым, чуть волнующимся, сиянием луны в ровной глади. Вода прибывала, быстро и безмолвно, горячим плотным потоком, и была уже мне по пояс.
 Из-за спины полетели к берегу ночные морские ветры, неся с собой солёные капли и запах бесконечного водного простора. Луна сияла, и вся вода передо мною до самых скал стала отражением её света, но не её самой. Я зачерпнул пригоршнями почти горячего, поднявшегося до груди, сияния. В ладонях вода померкла, и тёмные капли стекли обратно меж пальцев. Ветер обдал меня горячими брызгами, и остатки вылились из рук.
 Вода остановилась, едва зайдя за скалы, а берег по-прежнему оставался чёрен. На лунном диске, в профиль, стояла девушка в тёмном старинном платье. Причудливый её силуэт с изломанными складками подола казался вплавленным в лунный опал. Глубинная чернота одеяний сменялась призрачной белизной лица и рук. Тёмную зелень волос стягивали за спиной белые ленты, и жемчуг мелькал россыпью в прядях.За висками мерцали белым опалом изящно изогнутые рожки.
 Высокая грудь не вздымалась дыханием и глаза, обрамлённые чёрными ресницами, остались закрыты. Волосы чуть трогал ветер, а подол платья клубился, как дым. Она не казалась мёртвой, но не была и живой. Сокрытая в лунном шаре и явленная морю в час самого высокого прилива... Родственная по крови и чужая. Порождённая чёрной ночной водой и лунными лучами, кто она?
 Вода качнулась, сбивая меня с ног, ветер хлестнул мокрыми волосами по лицу и волны ударили в спину, закрывая с головой сиянием, словно таинство близилось к сокровенному началу, и никому не дозволялось видеть его. Горячая вода охватила тело, и песок отдал меня волнам.
***

 Проснулся я в несусветную рань, не было даже девяти часов. Солнечный свет проникал сквозь колышимые ветерком шторы, погружая комнату в зеленоватые, почти подводные сумерки. За распахнутыми настежь окнами слышался шорох ветвей старой яблони и уже который час, не унимаясь, орали птицы. В доме же было подозрительно тихо. Ни бьющихся чашек, ни хлопающих дверей, ни слоновьего топота босых маленьких ножек по лестнице... лишь тихий шепоток разговора где-то на кухне. Я прислушался, но так ни слова и не уловил - громыхнул поднос, покатилось по доскам эхо от рассыпающихся яблок.
 - Ну-у во-от... - зевая, протянул я, выбираясь из-под простыни - спать в жару под этим покровом меня заставило только присутствие Юстина, который мог случайно заглянуть в комнату. Спустившись вниз в одном лишь халате, я остановился в дверях кухни и устало привалился плечом к косяку. Почти у ног, пока не замечая моего появления, ползали по полу двуликий и фэйри, собирая мелкие зелёные яблоки. Я невольно улыбнулся. У мальчишки получалось лучше - на четвереньках ему было привычнее, чем Фаэ.
 Фаэ...
 Было до ужаса необычно наблюдать её в одежде! Тем более в одежде мальчика... Тёмно-синие шортики, "матросская" рубашечка с большим полосатым воротником. С табурета возле стены мило свисали белые гольфики, прикрытые светлой бескозыркой... Надо будет как-то поосторожнее выводить их в город - как бы кто из соседей не опознал свою пропажу.
 - О! - изумилась фэйри, неожиданно натыкаясь на мои босые ноги.
 - Доброе утро, - Юстин поднялся с пола, придерживая в подоле вчерашнего чёрного халата собранный урожай.
 - Доброе, - улыбнулся я, и, уже обращаясь к Фаэ, оценил. - Мило выглядишь... эм-м... - я понял, что не знаю, как к ней обращаться, уж точно не истинное имя называть. - А что-то посущественнее яблок есть?
 - Есть, конечно!!! - с готовностью откликнулась фея и начала перечислять. - Банка старых фиг на второй полке во-он в том шкафчике, мешочек перловки - его, кажется, прежний хозяин оставил, можно приманить на него обитающих здесь мышей, ну и бутерброд с сыром и плесенью - ты его ещё в прошлом месяце на чердаке забыл. Что прикажешь из этого подать к столу? - маленький златокудрый ангелочек так радостно и искренне улыбался... Юстин хмыкнул. Кажется, даже одно блюдо из перечисленных в меню его бы вполне устроило.
 - Вот что, - я окинул их улыбающимся взглядом, - дети мои... А давайте-ка куда-нибудь пойдём? Не зря ведь наша красавица так нарядилась? Кстати, милая моя, - я бросил взгляд на босые ступни Юстина, если мою рубашку он вполне мог надеть, брюки оставались под вопросом, а вот с обувью точно бы не получилось. - На той распродаже, хм... где ты приобрела свой костюмчик, ботинок тебе не попадалось случайно?
 - Ну-у, - Фаэ поднесла указательный пальчик к губам. - В том доме вряд ли. Но я могу посмотреть в соседнем. Они там всё равно до полудня дрыхнут.
 - Мне, право, так неловко... - Юстин смущённо переминался с ноги на ногу. - Столько хлопот из-за меня...
 - Да ничего! - улыбаясь, махнула ручкой фэйри. - Так даже веселее!
 Не успел я ничего сказать, как на месте хихикающей Фаэ опала одежда. Юстин даже не вздрогнул - видимо, это было не в первый раз.
 - Да-а... - я задумчиво оглядел юношу. - В любом случае, я обещал ей прогулку. Да и тебе нужно потихоньку привыкать к городу. Хм... Надо было, пожалуй, попросить её принести и брюки.
 Юстин потупился, катая по столу яблоко.
 - Ну да ничего - морок накинем, - ободрил я его. - Всё равно наша компания слишком приметна.
 Стрелки часов не добрались ещё до половины одиннадцатого, а жара стояла уже невыносимая. Солнечные лучи пробирались за тёмные стёкла очков и сверху, и с боков и даже, кажется, снизу... Я расстегнул ещё одну пуговицу, затем, плюнув на всё, вытащил заправленные полы рубашки. Проще было бы и вовсе снять, но одним мороком от солнечных лучей не прикроешься.
 Хорошо в нашей компании чувствовала себя только фэйри. Двуликий нервно оглядывался по сторонам, не в силах привыкнуть к мысли, что смотрят на нас вовсе не из-за сползающей личины, а наоборот - благодаря ей. Морок не изменял черт лица, и Юстина - пепельноволосого, стройного юношу в светлом дневном костюме - уже несколько девушек проводили восхищённым взглядом.
 На Фаэ - маленького светловолосого ангелочка - с умилением смотрели дамы постарше. На меня внимание тоже обращали, но уж скорее по контрасту с этими двумя - эдакий мрачноватый строгий дядюшка, выгуливающий племянников.
 Добравшись до набережной, мы подошли к ярким передвижным палаткам торговцев. Купив пару бутылок лимонада, я передал бумажный пакет с напитками Юстину, и добавил к покупкам несколько булочек с джемом и пирожные, которые выклянчила Фаэ. Умилившаяся продавщица протянула ей крупное яблоко. Фэйри не замедлила вычурно поблагодарить женщину тонким звенящим голоском, вызвав ещё один прилив умиления.
 Уже на подходе к Яблоневой улице, найдя свободный кэб, я с блаженством развалился на мягком сидении. Фэйри, забираясь следом, пододвинула меня так, что я чуть не вывалился с другой стороны.
 - Теперь и мне места хватит! - улыбаясь, она протянула тоненькую детскую ручку за большими пакетами, и я едва их успел перехватить.
 - Аккуратней! Там пирожные! - напомнила Фаэ.
 Юстин тихонько влез и прикрыл за собой дверцу.
 - Ну, приятного всем аппетита, - улыбнулся я, отбирая у фэйри яблоко, к которому она уже начинала примериваться.
 - Эй! Это мне вообще-то дали!!! - возмущённо взвизгнуло дитятко, пытаясь если не отобрать, так отгрызть часть своей законной добычи.
 - У тебя пирожные тают, - вместо ответа я сгрузил поклажу ей на колени, вытягивая оттуда булочку побольше для Юстина. Двуликий смотрел на происходящее с непередаваемым выражением лица. Ну, ничего, поживёт с нами пару недель, обвыкнется.
 Первым местом нашей прогулки по городу значились магазины готовой одежды на улице Звонкой. Вести Юстина к своему портному я сейчас не видел ни малейшего смысла. Даже не по той причине, что пошив займёт некоторое время, а потому, что двуликий отъестся за пару недель и из пособия по анатомии станет вполне прилично выглядящим юношей.
 - Мы чуть было не упустили из виду одну немаловажную деталь, - задумчиво догрызая яблоко, проговорил я. - Нужно решить, откуда вы у меня взялись.
 - Кара небесная? - мило улыбнулась находчивая фэйри.
 - Может, какие-то родственники? - предложил Юстин.
 - Очень-очень дальние, - согласно кивнул я.
 - Жа-аль, - с досадой протянула Фаэ. - Было бы забавно, если б очень-очень близкие...
 - Забавно? - я окинул фэйри пристальным, изучающим взглядом, но никаких явных признаков суицидальных наклонностей не обнаружил. Хотя, может, это я параноик-перестраховщик? Кто вообще по прошествии такого количества времени предположит, что мы не просто тёзки с тем кошмаром из легенд? Да и случись подобное, уж чистокровного двуликого и фэйри из младшего рода мне в детишки вряд ли припишут.
 - Четвероюродные внучатые племянники сводной сестры брата твоего прапрадеда?
 Нахмурившись, я попытался представить, где это и как - получилось смутно.
 - Нет, нужно что-то достаточно простое, чтобы и у вас из памяти не выветрилось. Остановимся на племянниках. Троюродных.
 - Значит, я к тебе могу обращаться - дядюшка Дан? - уточнила фэйри.
 - Ещё раз услышу какое-либо сокращение имени - прибью, - вполне серьёзно предупредил я. - Хватит и того, что дома зовёшь меня Тенью. Даниил. А если не можешь выговорить - Даниэл.
 - Хорошо, дядюшка Даниил! - на чистом русском, без малейшего акцента, произнесла Фаэ.
 Я усмехнулся, покачав головой - похоже, эта девчонка ещё не раз будет меня удивлять.
 - Вы из России? - волчонок с любопытством поглядывал на нас обоих.
 - Только он, - Фаэ потыкала меня пальцем в плечо для убедительности. - Хотя, наш дядюшка и здесь не одну сотню лет жил. Он у нас вообще личность легендарная - в предисходные времена такого шороху тут навёл! Правда, тогда, говорят, был не в себе...
 Я поднёс второе пирожное к лицу фэйри, но деликатно заткнуть им открывшийся для продолжения ротик не успел - Фаэ перехватила его раньше и, поблагодарив, принялась слизывать крем.
 - Милая моя, давай-ка я про предисходные времена расскажу сам? Сейчас у нас есть более важные дела, а История может и подождать. Вам нужны новые имена и, как выражается один мой хороший друг, "продуманная легенда".
 Где-то по прошествии получаса мы подъехали к Звонкой. Можно было бы и быстрее, но трястись по до сих пор не отремонтированному и пыльному Торговому тракту я не захотел, и добирались мы через улицу Воскресную, до площади Золотой пыли. Дальше же сделали крюк по узкой, с обоих сторон укрытой от солнца высокими деревьями Носатой улице, не доезжая до конца которой свернули на коротенькую, но вполне соответствующую своему названию Широкую, и нам оставалось только немного подняться вверх по Вокзальной.
 Улица Звонкая состояла сплошь из магазинчиков, магазинов и лавок. Продавали здесь в основном одежду, но были и ювелирные мастерские, и несколько летних кафе, да и что-нибудь ещё, наверно.
 Перед магазином готового мужского платья от А. Штрасс из кэба вышли: скорее всего, будущий жалеть о своём решении дядюшка Даниил и братья Кларенс и Брайен Твидды, которые прибыли из Канады к единственному оставшемуся в живых родственнику, под его надёжную защиту и опёку.
 Глянув в витрину, на пару манекенов, одетых скорее в классику, чем в излишне новомодные костюмы, я пожал плечами. В самом деле, почему бы и не сюда?
 Поднявшись на низкое крылечко, мы на несколько секунд застряли на пороге. От пронзительной трели дверного колокольчика фэйри вздрогнула, задрав голову:
 - Мы, вроде, ничего не взламывали? С чего бы такой трезвон?
 Юстин от неожиданного звука дёрнулся назад, и я едва успел ухватить его за руку, втаскивая внутрь. Хорошо, что в помещении было пусто, и нашу возню в дверях никто не видел.
 Где-то за стеной слышался приглушённый стрёкот швейной машинки и женские голоса. Я подошёл к широкому, чем-то похожему на барную стойку, столу с небрежно разложенными по поверхности лекалами и лоскутками образцов ткани. Волчонок последовал за мной, а Фаэ тут же забралась в одно из кресел, не обращая ни малейшего внимания, что ботинки засыпают пылью край сиденья. Шугануть я её не успел - открылась боковая дверь, и оттуда, вместе с усилившимся стрёкотом машинки, вышел пожилой мужчина.
 - Добрый день, господа! - расплываясь в приветливой улыбке, он умудрился одной фразой обратиться к каждому из нас по отдельности. - Рад, что вы почтили мой магазин своим вниманием. Чем могу помочь вам? У нас богатый выбор и, если вы торопитесь, мои прекрасные швеи мигом подгонят всё, что угодно.
 - Думаю, вы можете нам помочь...
 - Дядюшка, а что это за штука? - перебивая меня и пытаясь привлечь к себе больше внимания, Фаэ прошуршала поднятым над коленками пухлым журналом, рассыпая вокруг выпадающие странички. Если я и вправду успел разглядеть, "заинтересовавшей" её вещью было что-то из дамского нижнего белья.
 - Кларенс!.. - я вздохнул, мысленно взывая к Богиням и прося о терпеливости для себя - о послушании для фэйри просить было бессмысленно.
 - Какой милый малыш, - улыбнулся мужчина.
 Я ответил ему сухой улыбкой.
 - Нужен костюм для этого юноши, - волчонка я так и придерживал за край рукава и, когда попытался вывести его вперёд, выглядело это, пожалуй, странно. - Что-нибудь достаточно лёгкое для летней погоды, наверно под цвет волос, хотя здесь я целиком готов довериться вашему выбору.
 Юстин, стоящий теперь рядом, уставился в пол, нервно вцепившись пальцами одной руки в штанину сползающих под мороком брюк. Хозяин магазина странно покосился на мальчишку, а я, кажется, впервые в жизни почувствовал себя настолько по-идиотски.
 - Понимаете, - понизив голос до шёпота, я бросил взгляд на волчонка, пытающегося притвориться пустым местом, - мои племянники приехали из Канады... трагическая история. Младший - он ещё почти ничего не знает, думает, что просто в гостях - но старший... такая душевная травма... Очень переживает - к тому же из глубинки...
 Через два часа, под трезвон колокольчика, мы вышли на улицу. Юстин нёс пакеты с одеждой, а весело подпрыгивающая Фаэ словно в барабан хлопала по шляпной коробке. Она всё же выпросила одежду для себя и теперь, похоже, предвкушала, как будут выглядеть торчащие из стен предметы мальчишеского гардероба.
 Часть морока я с Юстина снял. Двуликий, стыдливо озираясь по сторонам, запихал в ближайшую урну свёрток с непонятными шароварами, до того выполнявшими роль брюк.
 На оживлённой улице сразу бросалось в глаза, что юноша отнюдь не городской житель - он резко оборачивался на любой громкий звук, будь то окрик возницы, или чей-то смех. От случайных прикосновений прохожих он вздрагивал, иногда чуть ли не принюхивался к заинтересовавшим запахам, а "невинная шутка" Фаэ, неожиданно дёрнувшей его за руку, завершилась тихим вскриком, и Юстин отшатнулся почти под колёса проезжающей пролётки. Больно прихватив фэйри за чувствительный кончик уха, я перевёл её по правую сторону от себя, став между "братьями". После этого ботинки примерялись в обиженной тишине, а галстук упорно пытался завязаться в скользящую петлю.
 Мы выбрели с шумных торговых улиц в чуть более тихий гостиничный район. Фаэ помалкивала и мрачно хрустела жуткого вида сахарным петушком на палочке. Когда мы проходили через рынок, она потребовала компенсацию за ухо в виде чего-нибудь сладенького, и я, в отместку, тут же купил леденец, слишком большой для её детского ротика.
 Заметив за столбиками декоративной ограды вывеску ресторанчика, я потянул вконец ошалевшего от избытка новых впечатлений волчонка и умученную никак не кончающимся коричневым сгустком жженого сахара Фаэ ко входу. Внутри почти не было посетителей, и лёгкий сквознячок, колыхающий светлые скатерти столов, показался мне милостью Богинь. От жары, которая превратила воздух в пыльное, горячее месиво, мне давно уже стало дурно. Ещё и свет!.. Словно сенная лихорадка на солнце... От ярких бликов, отражённых окнами и витринами, лезущих в глаза то сбоку, то сверху, постоянно хотелось чихать. Очки попросту не помогали, а от их давления на переносицу медленно, но верно нарастала головная боль.
 Устало опустившись на стул, я прикрыл глаза, блаженно отдаваясь прохладе, накопленной в продуваемых ветерком, каменных стенах. Юстин свалил свою поклажу на свободные стулья и отобрал у Фаэ коробку, на которую та примеривалась сесть. Девчонка недовольно фыркнула и, шумно облизывая леденец, принялась раскачиваться на стуле. Причём с той амплитудой, что позволяла лишь один исход - падение.
 - Кларенс... - негромко проговорил я, потирая ноющий висок. - Знаешь, если кому-нибудь из нас надоест твой маскарад, всегда можно устроить несчастный случай. Думаю, Брайен долго грустить о потере младшего братика не станет.
 - Опасно так раскачиваться, - волчонок, которому и без её проделок было лихо среди сумятицы новых запахов и звуков, многозначительно поглядел на зависшие в воздухе передние ножки стула.
 Фаэ замерла, переводя взгляд с меня на Юстина и обратно.
 - Ну ладно, ладно, зануды! - ухмыльнулась она, выкладывая обмусляканный липкий леденец на белую скатерть. - Будет вам примерный мальчик.
 - Не хотелось бы стать братом заики и плохослышащего ученика из воскресной школы Святого Мафусаила Агнцедержателя.
 - Это кто такой? - я с удивлением глянул на двуликого, кажется, несмело начавшего шутить. Может, я и ошибся, и он быстро сумеет освоиться в городе?
 - Не знаю, Апрелис так иногда говорил, - подхватив коричневый слюнявый обгрызок салфеткой, Юстин незаметно убрал его на соседний столик.
 Фаэ сидела, опустив очи долу, сложив ручки на коленках и выпрямив спину с врождённым благородством лорда, взращенного в строгости и жёстких креслах с колючей спинкой. Само воплощение воспитанности и тишины - хотя, со стороны и впрямь было в этой фигурке что-то пугающее, излишне правильное для ребёнка. А ведь с неё сталось бы и на самом деле изображать правильного до тошноты ученика закрытого пансиона. Вот так всегда - из крайности в крайность. Волшебный Двор - что с них взять...
 После хождения по заполненным солнцем и дышащим жарой улицам аппетита у меня не было, и я лишь поковырялся в заказанном салате. Фаэ же с Юстином с удовольствием наворачивали мясное рагу. Наблюдая за волчонком, я с некой отрешённостью подумал, что из всей нашей троицы правильно пользоваться столовыми приборами умеет только фэйри.
 Ни о каком дальнейшем продолжении прогулки не могло быть и речи. И старый Гатри с его достопримечательностями, и книжные магазины, и многое-другое-прочее я пообещал показать в более подходящую погоду. Фаэ, правда, вызвалась побыть экскурсоводом сегодня, но Юстин благоразумно отказался. Единственное место, на марш-бросок до которого у меня хватило сил, был рынок недалеко от того ресторанчика и пара магазинов по пути к дому - пищи в городской квартире у меня не наблюдалось вовсе.
 В итоге у подъезда дома на Вечернем бульваре мы оказались только в пятом часу, загруженные пакетами, свёртками и коробками. Докуривающий у крыльца сигаретку консьерж с любопытством проследил, как мы выгружаемся из пролётки и, видя, что в шесть рук нам не справиться, тут же поспешил на помощь.
 Добравшись-таки до четвёртого этажа, я с блаженством шагнул в полумрак и прохладу прихожей. Поблагодарив расторопного мужчину, всунул ему в руку купюру (даже не посмотрел, какую, но, судя по довольному присвисту, когда Фаэ закрыла дверь - не маленькую).
 - У меня тут беспорядок, - предупредил я, скидывая ботинки. - Но не такой, чтоб ходить в обуви! Кларенс, это тебя касается, между прочим!
 Фэйри со вздохом вернулась, сняла обувь и юркнула вперёд меня. Оставив Юстина расшнуровывать ботинки, наверняка натёршие мозоли, я прошёл в комнату, которая задумывалась когда-то как гостиная. Завалившись на широкий, обитый изумрудно-зелёным плюшем и уже порядком протёртый диван, закрыл глаза слыша, как частыми ударами сердца отдаётся кровь в висках. Прожив в этом мире почти четыре сотни лет, к такой погоде я так и не привык. А если б не помощь Змея в первые пятьдесят - вовсе не мог бы выходить на солнце.
 Наверно, я начал погружаться в сон, и лёгкая прохладная ладошка, почти опустившаяся мне на лоб, заставила вздрогнуть. Я резко открыл глаза, перехватывая руку.
 - Да успокойся ты! - фыркнула стоящая рядом Фаэ. - Я же тебе помочь собираюсь!
 Со вздохом опускаясь обратно, я расслабился, позволяя волшебным прикосновениям фэйри согнать пусть не усталость тела, так хоть головную боль.
 - У тебя просто божественный дар! - поблагодарил я.
 - Ага, - согласно кивнула она, - у тебя тоже такой есть, только явно дьявольский, и по части захламления квартир. А ведь пару месяцев назад из-под той кучи бумаги, что в соседней комнате, был виден диван...
 Я вздохнул. Фаэ, конечно, преувеличила, но ведь и вправду у меня тут хламовник...
 - Сходи, ополоснись, что ли? - она осторожно подхватила мятую и запылённую полу рубашки и, брезгливо отпустив, вытерла пальчики о новые брючки. - Только там лужа на полу. Мы когда с кранами разбирались, случайно мимо пролили.
 - А вытереть?
 - Так ты же и так грязный, вот и вытри! - изумилась моей нелогичности фэйри.
 Я медленно сел, приваливаясь боком к мягким подушкам, прислушался к тому, что происходило в квартире. Открытые окна впускали змейки сквозняка, и тот шуршал и шелестел на все лады тканью штор и бумагой. В библиотеке бумажный шорох выделялся своей размеренностью - Юстин аккуратно перелистывал страницы книг.
 - А он быстро читает, - отметил я.
 - Как только заглянул туда, весь аж преобразился. Ходил сначала с открытым ртом, водил пальцами по корешкам, потом набрал с десяток книг и так и сидит, уткнувшись в них носом.
   Приведение в должный вид сначала ванной, а затем и себя заняло около часа, и, выйдя оттуда, я попал в вечернюю прохладу и мягкое освещение комнат. Август... тени от домов вливались в каменно-кирпичные русла, перекрывая друг друга, и текли дальше, захватывая всё новые островки уходящего дня. Где-то через дорогу одиноко посвистывала птица, и звуки близлежащих улиц и самого Вечернего бульвара поменяли тональность. Заунывно кричал мальчишка-газетчик, пытаясь продать остатки дневного тиража. Мягко отдаваясь от камней тротуаров, звучали неторопливые шаги. Из окон, выходящих на закат, видно было плывущую в густой уже акварели небес яркую звезду - Венера, или Меркурий на вечернем восходе. Пролетели с пронзительными, почти потусторонними криками чёрные острокрылые стрижи, направляясь на колокольню и в башни Старого города.
 На кухне, отвлекая от созерцания, звякнула посуда, и сквознячок пронёс по комнатам аромат заваренного чая и свежих кексов с изюмом.
 - Милая моя, неужели случилось чудо, и ты приготовила нам ужин? - негромко спросил я.
 На кухне фыркнули и так же вполголоса ответили:
 - Вот ещё! И что ты заладил: милая, да милая? Зови Огоньком, что ли.
 - Огоньком? - переспросил я, появляясь в дверном проёме кухни. - Почему именно Огонёк?
 - А почему именно Тень? - девушка приподняла бровь, оглядывая меня. Была она сейчас в своём обычном виде - то есть ни в чём, если не считать лёгкого тумана, обёрнутого вокруг тела на манер индийского сари. Из открытого окна налетал ветерок, и бледное одеяние колыхалось, иногда открывая моему взгляду пикантные места.
 - Надеюсь, сейчас так тихо не от того, что Юстин увидел тебя в этом облачении и, разом лишившись чувств, так и лежит где-нибудь на полу?
 - Не, он уснул. Прямо в кресле, - скучающим голосом сообщила фэйри. - Чай будешь?
 - Да. А что ты заварила? Никак не могу разобрать.
 - Дарджилинг. А кексы, заметь, какие! Свежие, как будто только что из печки, а не после нескольких часов в пакете! - похвасталась она мастерством в магии, а никак не в кулинарии, подвигая ко мне блюдо с предметом своей гордости.
 - Молодец! - искренне похвалил я. Такое, в отличие от прямого обращения к духам стихий, давалось ей не всегда, но в этот раз получилось замечательно.
 - Слушай, Эн"шэн, а ты чем вообще в спальне занимался в прошлый раз? - невинно спросила Фаэ, ставя передо мной чашку с чаем, из которой расходился лёгкий аромат муската. - Хорошо, что я туда первая заглянула, и Юстина не пустила...
 Нехорошо прищурившись, я глянул на фею. От этой полуголой особы можно было ожидать любой пошлости, и я собирался уже напомнить о её собственном поведении, когда вспомнил, что в спальне и вправду кошмар.
 - Вот чёрт! - я отставил кружку с так и нетронутым чаем обратно на стол. - Совсем забыл!!!
 - Надеюсь, труп-то хоть выкинул? - с абсолютной серьёзностью спросила заботливая девушка. - А то, неровен час, Юстин наткнётся и сбежит от нас куда подальше.
 - Это моя кровь. Просто приснился кошмар, и... - я покачал головой. После того пробуждения я так и не удосужился сменить бельё. Спрашивать Фаэ, навела ли она там порядок, смысла не имело - естественно, нет.
 Осторожно заглянув в библиотеку, я убедился, что волчонок тихо посапывает в моём любимом кресле, откинувшись на ворох подушек и положив руку на книгу, медленно сползающую с коленей к полу. Я на цыпочках подошёл поближе и едва чувствуемым касанием подхватил её, положив на стол. Оказалось, что читал он мои "Правдивые истории о привидениях".
 Что-то было в этом странное, чего никогда прежде у меня не было. Тихое дыхание спящего существа, которое вверено твоим заботам... Да-а, такого и в самом деле не было - Дара могла позаботиться о себе сама, и редкие минуты уступок больше походили на игру.
 Уже вечерний свет сангиной обрисовывал заострившийся профиль спящего - Юстин сегодня вымотался не меньше, чем я... Осторожно прикрыв за собой дверь в залитую вечерним светом комнату, я занялся устранением улик в своей полной темноты и теней спальне.
 Вид развороченной постели, с бурыми жёсткими пятнами с одного бока, и присыпанной серой пылью с другого, в самом деле наводил на мысли о странном, извращённом убийстве, да и пятен осталось многовато. Завязывая в узел из простыни напрочь испорченную наволочку и пододеяльник, я покачал головой - вот и доказывай после такого, что в постели ем печенье, а запиваю чаем... Временно запихав всё это подальше в нижний ящик комода, я открыл окно. Хотя, зная, какой у двуликих тонкий нюх, был уверен, что запах не так давно пролитой крови он уже почувствовал. Надо поговорить с ним, рассказать сегодня хотя бы ещё немного.
 Возвращаясь обратно, я осторожно разбудил Юстина - тронув за плечо, на всякий случай, отступил в сторону. Моментально проснувшись, он несколько секунд хлопал мутными глазами, пытаясь понять, где находится.
 - Пойдём пить чай, - я улыбнулся уголками губ. - Мне скоро уходить, не знаю, надолго ли там задержусь, а у тебя наверняка есть куча вопросов. Хотя бы на парочку, для начала, ответить успею.
 Юстин согласно кивнул, неловко после сна поднимаясь из кресла. Проследовав за мной на кухню, зевая по пути и потирая глаза, он опустился на один из старых, поскрипывающих и уже шатких стульев с высокой спинкой, и полностью проснулся лишь когда чай ему подала завернутая в белую простыню невысокая девушка, по виду никак не старше семнадцати лет.
 - Огонёк?! - Юстин удивлённо присматривался к узнаваемым чертам лица.
 - Нравится? - фэйри, озорно улыбнувшись, крутанулась на месте. Волосы, переплетённые множеством ленточек и собранные в странное подобие гнезда, качнулись и рассыпались по плечам.
 - Честно скажу - необычно... Кларенс... - усмехнулся я, садясь напротив Юстина. Фаэ забралась на стул, подобрав под себя ноги и одарила нас ещё одной улыбкой.
 - Итак, Юстин? - я пододвинул к волчонку блюдо с уже остывающими кексами.
 - Я бы хотел узнать насчёт Теодора, - задумчиво глядя на предложенное угощение, произнёс он. - Ведь его душа не могла остаться там, привязанной к дому, из-за того, что тело так и осталось непогребённым?
 - Хм... - я приподнял бровь, несколько озадаченный подобным вопросом. - За десять месяцев его так никто и не нашёл?
 - Я... - Юстин замолчал, нервно прикусывая губы. - Я несколько раз подходил к дому. Там кто-то поселился, но из комнаты Теодора... Оттуда по-прежнему идёт запах. И... один раз я видел в окне его призрак.
 - Если он пролежал там достаточно долго, то запах мог остаться. К тому же, нюх у тебя во второй ипостаси такой же, как у обыкновенного волка, - я принялся задумчиво размешивать ложечкой остывающий чай. Разговор за столом на подобную тему мне совсем не нравился. Каков из себя запах лежалого трупа, я прекрасно помнил, и память эта выплыла совершенно не к месту, напрочь отбив аппетит. - Душа его, в любом случае, уже давно в другом месте. Если хочешь, мы можем съездить туда, когда погода будет более подходящей. А лучше я съезжу туда один, - я представил, каково это будет для мальчишки, если мы всё-таки найдём в доме пролежавшего десять месяцев мертвеца...
 - Спасибо, - Юстин сдержанно кивнул, уставясь в свою кружку с чаем. Затем поднял на меня взгляд, неуверенный и даже несколько опасающийся. - Даниэл, я должен ещё кое-что уточнить для себя.
 Я кивнул, ободряя его.
 - Тогда, в том трактире, - так же неуверенно продолжил Юстин. - Когда вы только вошли, и я... Тогда я почувствовал, что это единственно правильное поведение, и даже не сомневался в этом...
 Я поднёс чашку к губам, чтобы скрыть дёрнувшуюся было на них усмешку. Богини! Вот уж никогда не думал, что буду рассказывать двуликому подобные вещи!.. То есть нет, конечно, всё равно пришлось бы рассказать, но не думал, что начну именно с этого.
 - Видишь ли, есть память крови, память предков. Она живёт во всех нас без исключения, где-то глубоко-глубоко в подсознании, - начал я. - Когда мир менялся и три Ветви со всеми родами, что входили в них, поняли, что больше не смогут жить как прежде, каждая нашла свой выход. Я уже рассказывал тебе об этом. Перед ночным народом был тяжёлый выбор. Уйти туда, откуда невозможно стало возвращаться - раствориться во Тьме Изначальной, или, нарушая многовековые правила, отрекаясь от сути многих обрядов, остаться здесь. Умеющие растворяться в тенях говорили с добровольно ушедшими во Тьму, и тогда нам казалось, что их участь страшна, страшней, пожалуй, даже участи морского народа, - я тряхнул головой, поймав себя на том, что увожу разговор в сторону от заданного вопроса, и как бы Юстин не решил, что попросту не хочу отвечать на него. - Известно ли тебе, что, когда ставят прививку от какой-либо болезни, вводят малую часть её, дабы организм, закалился таким образом, и выстоял против большего?
 Юстин кивнул, глядя на меня немигающими топазовыми глазами.
 - Двуликие в то время были молодой, только что зародившейся Ветвью, и вливались в меняющийся мир, изменяясь вместе с ним...
 - В общем, вас вместо вакцины жрали и пили все, кто ни попадя! - доступно, просто, и, как всегда не вовремя, объяснила Фаэ, которой надоела моя длинная речь. - Ваш вид вообще выжил только из-за того, что не переставая размножался, а остальные старшие рода перестали. Но кровь-то они пили тогда у всех без разбора. И у своих в том числе.
 За столом воцарилось молчание. Я неодобрительно смотрел на Фаэ, та с интересом разглядывала Юстина, видимо, в ожидании реакции на услышанное, а сам волчонок настороженно поглядывал на меня.
 - Спасибо, Огонёк, - негромко проговорил я. - Без твоего прямо-таки бесценного пояснения всё бы осталось таким непонятным... - я перевёл взгляд на Юстина. - Правда, это давняя история, и сейчас в том, что казалось необходимым тогда, нет надобности.
 - В общем, нашего дядюшку бояться не стоит, - улыбнулась фэйри. - Сейчас.
 На лице волчонка долгое время ничего нельзя было прочесть. Уставясь в столешницу, он молчал, на лбу даже обозначились складки от напряжения. В конце концов, он пришёл к некоему выводу. Вздохнув, звенькнул ложечкой о край чашки.
 - Боюсь, что я не смогу побороть свои инстинкты полностью...
 - И не надо - в теперешнем мире тоже многое случается. Но, - я с усмешкой пригубил ароматный напиток, - обещаю, есть тебя не буду.
 - А пить? - Фаэ, подцепляя кекс, на поверхности которого находилось больше всего изюминок, с шумом прихлебнула из чашки.
 - Никоим образом! А вот насчёт тебя, Огонёк... ещё одно подобное высказывание, и я подумаю над этим вполне серьёзно.
 Фэйри только фыркнула, выказывая тем самым полное неверие и пренебрежение к моим словам. Я со вздохом поднял взгляд к потолку, где на незажженной ещё лампе сидел коричневый мохнатый мотылёк. Раньше надо было держать её в страхе и строгости. Да и то бы не помогло... То, что характер у меня мягкий и отходчивый, Фаэ поняла сразу, чем постоянно и пользовалась.
 - В общем, Юстин, тебе и вправду не стоит меня бояться. О других представителях Ночной Ветви такого не скажу - всякое бывает... Не чаще и не реже, чем случаются преступления подобного рода у людей, но следят у нас за этим сквозь пальцы. Правда и тебя, как чистокровного двуликого, будут опасаться, - я отставил чашку в сторону. - Есть ещё кое-что, о чём следует поговорить прямо сейчас. Раз уж я обрёл счастье в лице двух замечательных племянников из-за океана, то неплохо бы расписать вашу биографию более подробно.
 - Зачем? - изумилась фэйри. - Ты же сам сказал, что это не больше, чем на месяц?
 - А затем, Огонёк, чтобы я мог, в случае чего, объяснять друзьям и знакомым, откуда взялись и куда делись мои племяннички. В общем, решайте, как звали родителей, прочую родню до третьего колена, соседей, собак, коней, или что там у вас в Канаде вместо домашних зверюшек водилось. Как все погибли - ты, Кларенс, не видел, поэтому такой весёлый. И предоставьте всё это в письменном виде, чтобы я не выслушивал длинные баллады. Я всё прочту, и если что... - я выразительно глянул на Фаэ, - самые яркие моменты мы удалим. А потом вы это заучите - как шпионы...
 Фаэ хмыкнула.
 - И чтоб мы никому не смели об этом проговориться, мужественно терпя все пытки?
 - ...которые и ночью должны проснуться и, подобно русским офицерам в тылу врага, вместо русского мата разразиться изысканной французской тирадой.
 - Ну, материться-то на французском я умею, - смахнула воображаемый пот с лица Фаэ. - Так что можешь быть спокоен. Попробуй только разбудить меня ночью - выложу все свои познания!
 - Может, Даниэл имел в виду что-то более серьёзное?
 - Вообще-то, да, - кивнул я с усмешкой. - Брайен, советую расписать Кларенса как капризного, глупого и избалованного ребёнка, который воспитывался в закрытом пансионе. Во избежание, так сказать...
 Фэйри состроила мне поистине обезьянью рожицу.
 - Ладно-ладно, - фыркнула она. - Как распишете, так вам и будет!
 Я лишь покачал головой, представляя, какой милый дурдом ждёт меня в течение ближайшего месяца.
 Часы этажом ниже, скрипнув гирями, начали отбивать восемь. Под окнами уже мерцал голубоватым светом фонарь. Чай был допит, и за столом воцарилась странно-тягучая тишина. Юстин неловко собирал пальцами крошки от кексов, роняя их себе на колени, смущаясь этого и вновь пытаясь собрать рассыпанное возле тарелки. Фаэ задумчиво смотрела в окно на густеющие краски небес, на вечер, льющийся в каменные русла улиц... Точёный профиль маленькой мраморной нимфы... Скоро она включит здесь свет, и вокруг лампы начнут виться мотыльки и слова какой-нибудь истории.
 - Мне пора, - я нехотя поднялся из-за стола. Идти сейчас куда бы то ни было не хотелось. Но на вечере у Аделаиды придётся быть, как и обещал, к тому же, Арктур волновался из-за присутствия там Сен-Гильерна. А сида туда затащил именно я.
 - Когда тебя ждать? - Фаэ развернулась ко мне, выйдя из задумчивого созерцания.
 - Не знаю, - пожал я плечами. - Наверное, не скоро. Я ведь рассказывал, как там всё проходит.
 - Ну да, да.. - фэйри серьёзно покивала головой. - Чёрные свечи, разговоры о никчёмности бытия, человеческие черепа на столе...
 Юстин, сидевший до этого момента бесшумно, закашлялся.
 - А вот теперь, Огонёк, тебе придётся объяснять, что салон леди Ревьен вовсе не сборище сатанистов, - я усмехнулся, направляясь к двери. Общества фэйри с меня на сегодня было предостаточно.
***

 Дом, в котором обитала Аделаида, внешне выглядел вполне приличным - особняк Скоттов ему и в подмётки не годился. Странный архитектор, что ваял театр и ещё несколько новых зданий в Гатри, похоже, тогда ещё не добрался до этого района. Аккуратная кладка старинных красных кирпичей оттенялась кремового цвета дверями, пилястрами, и маленькими, плавных очертаний, балкончиками. Всё в целом смотрелось гармонично, и напоминало немножко пряник - я такие пробовал в России.
 Не верилось, что за столь милым и гостеприимным фасадом кроется убежище существа, которое выглядит так, словно умерло где-то в декабре месяце, и осталось на морозце непогребённым. Передав коня слугам, я с тяжёлым вздохом поднялся по светлым ступеням и стукнул бронзовым дверным молоточком в металлический кружок рядом с ручкой. Видимо, стремясь сохранить налёт старины и таинственности, Аделаида уговорила своих родителей, или с кем там она обитала, не ставить банальный электрический звонок. Светлая дверь подалась внутрь - тонкая рука в чёрной кружевной перчатке выплыла мне навстречу - хозяйка сама, отослав прислугу, встречала гостей.
 - Добрый вечер, мисс Ревьен. Я не опоздал? - прикоснувшись к пахнущей ладаном перчаточке, я скользнул взглядом по девушке.
 Чёрное шёлковое платье расходилось внизу пышной юбкой, по самому краю шла красная кружевная отделка. То, что находилось выше корсета, оказалось обнажённым и почти лишало возможности представить что-то запретное... Лицо и декольте, как и в прошлый раз, грозили низвергнуться вниз лавиной пудры. Голову с чёрными короткими волосами венчал тонкий золотой ободочек со свисающими вниз маленькими гранатовыми подвесками. Такое же ожерелье темнело на шее. Белые, как у мертвеца, губы сложились в тонкую улыбку.
 - Что вы, виконт. Вы как раз вовремя...
 Повернувшись, леди Ада направилась в темноте вверх по лестнице - я подождал, пока она и тянущийся следом шлейф окажутся достаточно далеко, и ступил следом. Впрочем, подождал ещё и потому, что сзади оказалось ещё большее декольте, чем спереди.
 На всей лестнице не горело света - и напудренные плечи казались телом призрака. Ада, отлично знающая, сколько здесь ступенек, и где повороты, время от времени оглядывалась, и пришлось сделать вид, что её заднее декольте единственное, что я могу разглядеть. Как ей никто на шлейф не наступил? Я пригляделся - на подоле всё-таки отпечатался пыльный след от мужского ботинка. Хотя... если б шлейф оторвался вместе с юбкой, да ещё на лестнице... бедняге пришлось бы жениться.
 Аделаида, дойдя до нужного места, медленно остановилась, чтобы я проникся важностью момента и вслушался в переливистый скрип двери (наверняка в петли специально засыпали соду или соль). Бледный свет свечи упал на одухотворённое лицо хозяйки вечера, когда дверь пошла нам навстречу. Весь вид Аделаиды выражал, что сейчас мне откроется некая тщательно сберегаемая тайна, и я на самом пороге страшного и волнующего события...
 - Войдите в сей дом свободно, и по доброй воле, - за порогом стоял с подсвечником в одной руке и бокалом красного вина в другой Навь. Голос прозвучал серьёзно, как у великолепного актёра, но в глазах притаился смех. Ночной ухмыльнулся, салютуя мне выпивкой. Весь в чёрном, он растворялся в темноте коридора, и только лицо и руки плавали в ней бледными призраками.
 - Мистер Навь... - Ада, отодвинув его пышными юбками, сердито прошла мимо. Трагический эффект ушёл коту под хвост.
 - Добрый вечер, - я протянул ему руку, гадая, что он бросит - бокал или свечи. Недолго думая, он протянул мне подсвечник.
 - Добро пожаловать на вечерок к инфернальным созданиям, - доверительным полушепотом произнёс он, пожимая освободившейся рукой мою холодную, как всегда, ладонь.
 - Спасибо, - проскользнув мимо, я поставил подсвечник на чёрный круглый столик около притулившегося в углу кожаного дивана.
 - Господа, прошу... - Ада подняла с кресел двух молодых людей в чёрных фраках, белых перчатках и с ослепительными в этом золотистом мраке воротничками. Тот, что пониже, вертел в руках чёрный цилиндр. Мне показалось, что он страдает хроническим несварением желудка - тоненький, бледный, с тёмными кругами под глазами. Он томно хлопал тёмными ресницами и опирался о локоток своего друга. Друг тоже был изящен, но скорее цвёл здоровьем, что тщательно скрывал под гримом.
 Оба вытаращились на меня весьма странно - я украдкой себя оглядел - неужели ножны отстегнулись? Да нет, почувствовал бы... Чёрная длинная безрукавка и тёмно-синяя рубашка, в сочетании с узкими штанами из замши и высокими сапогами, кажется, их шокировали. Я напялил, памятуя намеки Арктура о странных атрибутах вечеров "у Ады", одежду для ночных вылазок. Странно - я по сравнению с хозяйкой просто излучаю приличие и скромность.
 - Габриэль Сен-Гильерн, - я опустил титул и протянул молодым людям руку. Первым её энергично потряс более здоровый темноволосый юноша, а потом анемичная лапка робко, как-то по-женски тронула ладонь. Это многое объяснило...
 Ада, кажется, была слегка недовольна моей замкнутостью - но только подобных личностей мне на голову не хватало! Вежливо откланявшись, я направился далее знакомиться с гостями, думая после этого ускользнуть к диванчику, оккупировать его и держать круговую глухую оборону. В центре не такой уж большой комнаты стоял стол - я чуть не вздрогнул - по размерам и форме он подозрительно напоминал гроб. Да и красная с чёрными бантиками скатерть наводила на определённые мысли... Несколько бутылей с красным вином и два декоративных черепа-подсвечника составляли меню сегодняшнего вечера. Вазочка из красного стекла с рубиновыми ломтиками мармелада смотрелась даже как-то лишне.
 Стены комнаты, в соответствии со всей остальной обстановкой, покрывал шёлк с рисунком из чёрно-красных ромбов, и на них от пола до потолка располагались узкие зеркала. Окна закрывали тонкие шторы из чёрного шифона, в несколько слоёв. Балкон за ними открыли - ткань едва заметно волновалась.
 В противоположном от диванчика углу комнаты стояло пианино с двумя прикрученными к нему трёхсвечными канделябрами, перед ним на табурете сидела облачённая в почти монашеское чёрное одеяние девушка. Платье создавало ощущение строгости, но вот лицо... Выбеленное ещё сильнее, чем у Ады, с тщательно прорисованными на нём бровями, глазами и кроваво-алыми губами, да ещё и с прикрывающей волосы траурной вуалью. Да. Прийти стоило - такое не часто увидишь. Я вежливо поклонился. Мисс Ревьен, едва заметно, чтобы пудра не посыпалась, улыбнулась нам.
 - Грейс Мак-Грегор. Габриэль Сен-Гильерн, - затянутая в траурный креп ладошка показалась узенькой и чуть подрагивала. Огромные в гриме карие глаза воззрились на меня так, словно я был из сахара.
 - Очень приятно, мисс, - выдав официальное приветствие, я всё же был отпущен, и с облегчением опустился на заветный диванчик - на нём могли усесться ещё человека три. На столике рядом стоял подсвечник - простой, не с костями и прочей кладбищенской атрибутикой, и три вазочки - все из красного стекла. С фундуком, мармеладом и печеньем. Видимо, для томящихся и призрачных по своей сущности тел было зазорно есть по-человечески... Сев на диван, рядом со мной вольготно развалился Навь. В руке он держал уже полупустой бокал.
 - Кажется, в этой компании вы единственный светлый, - сделав глоток и придирчиво оглядывая вазочки, он с хрустом вгрызся в печенье. Крошки посыпались на чёрную рубашку и расстёгнутый жилет. Я промолчал, выбирая себе орешек - кажется, всё самое интересное ещё оставалось впереди.
 Самое интересное не заставило ждать себя долго - в дверях возник, как мне сперва показалось, полуобнаженный и перетянутый смирительными ремнями юноша - со знакомой рыжей шевелюрой...
 - А вот и Донахью! - усмехнулся Навь.
 Племянник Стоуна вырядился под пирата - причём такого, который находился на широте тропиков, и, предположительно, готовился к бою. Верхняя часть его тела оказалась облачена во что-то наподобие жилетки из сшитых между собой ремней с болтающимися на груди, незастёгнутыми стальными пряжками. На пояс он небрежно повязал красный кушак, больше похожий на женский шарф, а вместо штанов надел широкие индийские шаровары лимонно-желтого цвета. Единственное, что портило костюм, так это классические ботинки - правда, с наклеенными на них ремешками и шнурочками.
 Что-то в этом всё же было - подобные жилетки из ремней и в самом деле носили некогда пираты, чтобы крепить к ним кобуру. Ещё в то время, когда пистолеты делали однозарядными и фитильными, они шли в бой, неся на себе сразу две-три пары.
 Ада благосклонно его встретила, а юноши в уголочке оживлённо зашевелились. На лице у Даниэля читался неприкрытый интерес - возможно, в этом костюме Донахью появлялся впервые.
 - Ага, значит, он всё же это надел, - задумчиво разглядывая причудливые ботинки, ночной усмехнулся в свой бокал.
 - Добрый вечер... - из тёмного провала двери в комнату ступил Арктур Стоун и выглядывающий из-за его плеча почти круглыми глазами Мартьян Туренко. Арктур бегло окинул взглядом всех присутствующих, и, дождавшись, пока мальчишка со всеми перекланяется и всем перецелует руки, а потом придёт в себя, уверенно потянул его к нам. Голова у восторженного ребёнка, как приклеенная, поворачивалась назад.
 - Приветствую! - Навь встал навстречу другу и обменялся с ним некими понимающими взглядами.
 Стоун мельком глянул на меня - я чуть подобрался, ожидая любого выпада с его стороны. Коли уж они такие друзья, можно быть уверенным в том, что ночной не преминул рассказать множество гнусностей мужу моей знакомой по переписке. На Стоуне ощущалась не просто много, а избыточно много самых разных защитных амулетов и наговоров. Прямо ходячая крепость - хотя под любую крепость можно подвести подкоп. Пожав ему руку, я очень вежливо улыбнулся на вопрос о самочувствии и прочую чепуху. Кольцо с александритом словно дёрнуло меня током, но не сильно. Навь, садясь на место, я это спиной чувствовал, мерзко похихикивал. Ну что за ночной! Никакого чувства собственного достоинства!
 Через минут пятнадцать в комнате прибавилось на двух молодых людей и ещё одну девушку. Юноши изображали, по мере своего разумения, естественно, индийских гуру. В шароварах из нескольких слоёв марли, жилетках на голое тело и с самодельными огромными тюрбанами на головах, увенчанными страусиными перьями. Один из них, старательно пряча под тюрбан выбившуюся русую прядку, с серьёзным выражением лица перебирал сделанные из маленьких косточек чётки. Другой тихонько но многозначительно гудел - кажется, это обозначало некий магический, или просто мыслительный процесс.
 Девушка оделась с ног до головы в красный бархат - поверх более-менее приличного платья она накинула длинный плащ, расшитый летучими мышами. Длинная коса спускалась ей на плечо, и два стеклянных шара висели на поясе. Стоун и Навь переглядывались - казалось, что они, каждый раз приходя сюда, заключают пари, что-то вроде "угадай, кто в чём придёт". Мартьян разве что рот не открывал при виде очередного гостя, и Арктур благоразумно посадил его рядом с собой, чтобы тот не запнулся обо что-нибудь, разглядывая странных существ.
 - Итак... - Ада картинно вышла к самому "гробу" и остановилась, эффектно освещаемая снизу свечами. - Сегодня наш Гуру Джинбисвати принёс уже множество раз дающую ему ответы на вопросы Магическую доску.
 Стоун и Навь почти синхронно фыркнули под нос. Туренко сидел на самом краешке, словно птенец, опасающийся, что сёстры и братья первыми заглотят принесённую родителями пищу. Отойдя чуть в сторону, Ада жестом пригласила к столу замотанного в тюрбан Гуру. Подсвечник с одного края тут же убрали, дабы освободить место для остальных, желающих получить ответы от мира духов.
 Я тоже встал - кто его знает, вдруг и впрямь чего-нибудь стоящее, лучше проследить. Да мне и по долгу гостя совсем уж невежливо оставаться постоянно в углу. Мартьян сорвался вперёд, и, краснея от смущения, занял место по правую руку от Гуру, рядом с Донахью. Видимо, у него имелся особо наболевший вопрос. Гуру, сопровождаемый гудящим, как испорченный кран, спутником, уселся по-турецки рядом со столом на заботливо подложенную анемичным юношей подушечку.
 Когда все более или менее удобно уселись, опустив кончики пальцев на уже положенную на стол доску, Гуру с важным видом принялся слегка раскачиваться. Вытащив из кармана шаровар тонкий деревянный треугольник с круглым отверстием в серединке, который должен был указывать на буквы, он начал нараспев, с серьёзным выражением лица, декламировать бессмысленный набор звуков. Донахью и Мартьян почти уткнулись в него восхищённо носами. За спиной, со стороны дивана, доносился тихий шепоток.
 Я ощутил себя цирковой обезьянкой на потребу этим двум зрителям. Ладно, потерпим. Начавшееся лет пятьдесят назад повальное увлечение спиритуализмом не думало идти на убыль, и приходилось вежливо делать вид, что впадающие в транс медиумы и видимые в дыме курений фигуры на самом деле меня интересуют. Однако, как показала практика посещения подобных собраний, зачастую все эти ритуалы, обряды и таинственного назначения предметы являлись отголосками наших деяний и несли в себе то, что люди привыкли называть волшебством.
 - Все мы, собравшиеся здесь, должны вложить энергию наших тонких тел в эту Магическую доску... Если будут те, кто не верит, доска не ответит! Наши тонкие тела ответят сами на наши вопросы, и наши мистические гиды помогут нам в этом! Алдонай! Соломон!
 Сзади явственно, для моего слуха, давился хохотом ночной.
 С каменным выражением лица я прикоснулся пальцами к гладкой тонкой дощечке. Рядом со мной девушка в красном закусывала в напряжении нижнюю губку, а напудренный юноша толкался локтем, или просто прижимался. Фааарс..
 - Кто хочет задать вопрос? - Ада тихим шёпотом уронила столь важную сейчас для большей части присутствующих фразу.
 - Можно... я? - робко попросил выглядывающий из-за плеча Гуру пунцовый Туренко.
 - Соломон слушает тебя, - Гуру старательно изгонял из голоса любые эмоции, чтобы создать иллюзию глубокого транса. Средние и указательные пальцы обеих рук легко прикасались к треугольнику, нацеленному на несколько строчек крупных, витиевато выписанных букв алфавита.
 - Есть ли в этой комнате существа, чья суть отлична от нашей? - на едином дыхании выпалил Мартьян. Я вздохнул - сейчас Гуру начнёт что-нибудь выдумывать... К моему удивлению, без всякого вмешательства меня, да и Навь, как я причувствовался, стрелка уверенно пошла к ответу "да". Мне показалось, или Гуру удивился даже больше нас? Голос у него звучал теперь вполне живо и заинтересованно.
 - А... Соломон дал утвердительный ответ.
 - А можно узнать, кто это? - осторожно поинтересовалась Грейс, не отнимая от доски чуть дрожащих пальчиков. Большая часть присутствующих замерла, даже не дыша. Я, честное слово, ничего не делал - но прижатый к доске кусочек дерева медленно пополз к букве "Н".
 - Пусть духи дадут нам имена гостей из другого мира! - спутник Гуру несколько приглушенно добавил существенное уточнение к вопросу, тёмными блестящими глазами внимательно следя за колеблющимся треугольником. Он даже не заметил, что Гуру почти готов бросить это всё и отскочить от доски - и впрямь, как оказалось, Магической.
 - Оно ползёт к "Н"! - Мартьян в полуэкстатическом состоянии пискнул, пролазя под локтем Донахью поближе. Сзади поперхнулись, а потом почти бесшумно и быстро встали. Не иначе, Даниэль решил, что это я устраиваю ему мелкую ответную пакость. Да... Я бы на его месте именно так и подумал. Встав за моим плечом, он удивлённо и настороженно хмыкнул. Стрелка мелко задёргалась под пальцами ошалевшего Гуру между двумя буквами.
 - Соломон затрудняется?
 Голос заставил Мартьяна, да и всех остальных вздрогнуть и оглянуться неодобрительно на говорившего. Навь лишь развёл покаянно руками и отступил назад. Правда, дальше, чем на четыре шага, он так и не отошёл.
 - Соломон затрудняется, - Гуру отнял пальцы от треугольника и прокашлялся.
 - Может быть, их тут несколько? - Мартьян, уже не красный, блестящими глазами обвёл комнату, словно надеясь сквозь причудливые наряды разглядеть что-то, что может отличить человека от демона, или кого-нибудь ещё, не относящегося к людскому роду.
 Ветер взметнул шторки, и плохо укреплённая балконная створка с шумом захлопнулась, заставив уже и так находящихся в возбуждённом состоянии молодых людей обернуться на звук и вздрогнуть. Лёгкое дуновение с улицы коснулось моего лица в полутьме душной комнаты, заполненной запахами свечного дыма, ароматических курений и горячего воска. Я поглядел в прищуренные зелёные глаза ночного. Они казались невинными до такой степени, что в мозгу возникала сама собой ассоциация с приторностью мёда.
 - Смотрите! Она говорит "да"!!! - восхищённый вопль моей соседки в красном вызвал повторное вздрагивание, и все взгляды вновь устремились на доску.
 Как-то это было уж совсем. Встав, я направился обратно к дивану, оставив вскрикивающих и хватающихся друг за друга девушек и юношей в полном недоумении наблюдать за тем, как стрелка ползает по доске. Девушка в монашеском одеянии схватила в волнении Мартьяна за руку, поминутно оглядываясь со смешанным выражением ужаса и восторга на доску. Юноша, в другой ситуации уже покрасневший бы от смущения, только покивал головой на её невнятные уверения в иллюзорности происходящего. Результат прочёл срывающимся голосом Донахью, круглыми глазами впиваясь в свою возлюбленную.
 - "Ада"... Оно сказало Ада!!!...
 - Всё любопытственнее и любопытственнее... - пробормотал Навь, возвращаясь на своё место. Арктур покачал неодобрительно головой, следя за тем, как медленно затихают страсти около загадочной доски. Взгляд ореховых глаз, брошенный на ночного, словно спрашивал, что за этим последует, и не будет ли эта шутка иметь нежелательных последствий.
 После сеанса с доской все на некоторое время притихли, переглядываясь и переговариваясь полушепотом. Больше всего взглядов досталось Аделаиде. Она слегка зарумянилась, что стало заметно даже под пудрой - её смутило столь пристальное разглядывание и неожиданное внимание. Постепенно страсти улеглись - мы с ночным, изображая доверие и внимание друг к другу, сидели рядышком на диване - в этот раз на нём не было ничего, что могло бы мне повредить. Контрастное, должно быть, на чужой взгляд сочетание - мужчина в годах, черноволосый, с бледной до белизны кожей, и светловолосый мрачноватый юноша.
 Гуру, кажется, единственный из компании молодых людей ни на секунду не усомнился в подлинности магической доски и даже испугался происходящего, слегка успокоил нервы вином. Аду внимательно оглядели от туфелек до играющих тёмно-красными бликами подвесок на обруче - причём Мартьян отчаянно краснел, но смотрел на смущающе открытые участки её тела во все глаза. Грейс вновь уселась у фортепиано. Ада, уже сама не слишком обрадованная столь пристальным вниманием, на правах хозяйки вечера плавно перевела разговор на музыку и стихи.
 Возможно, её самомнение за этот вечер несказанно поднялось, и в душе Ада уже решила, что отличается от окружающих, позволяя себе думать, что она некая... избранная. Мало ли что приходит в голову романтически настроенной девушке, которой большую часть времени позволяется находиться в праздных размышлениях и грёзах? Безделье порождает сон души и сон разума, и кто знает, что принесёт с собой очередной кошмар?
 Донахью за её спиной не отходил ни на шаг, ещё более предупредительный, чем обычно.
 Чтобы отвлечь от себя внимание, Ада начала тормошить окружающих, Грейс села за фортепиано. Мои соседи медленно теряли интерес к происходящему - они вышли на балкончик, и скоро оттуда потянуло табаком, который Навь курил около моего дома в позапрошлую ночь. Гуру и его гудящий спутник куда-то вышли. Только двое юношей в официальных костюмах слушали наигрываемые Грейс печальные мелодии.
 Лицо тонкого и бледного, даже без грима, Кейна стало задумчивым - он на редкость спокойно отнёсся к выданному доской неожиданному результату - что-то было в его внешности... фатальное, как это бывает в выражении глаз больных чахоткой. Словно мир вокруг забылся сном, и всё происходящее не касалось реальности, а лица сменялись только для того, чтобы ему было интересно. Он прикрывал глаза, слушая довольно неплохую игру девушки в монашеском платье, на особенно сложных и причудливых пассажах склоняя её набок, словно сонная птица. Ада, которой никак не удавалось отбиться от пристального внимания, о чём-то спорила с Донахью, Мартьян переворачивал ноты, стараясь не ткнуться носом в траурную накидку на голове девушки - вместо духов от неё исходили чуть резковатые ароматы ладана.
 В конце концов, Аде надоел спор, и она вновь вышла к столу-гробу. Грейс, как и все остальные из их компании, то и дело на неё искоса поглядывая, прекратила игру. Кружевные пальчики опустили крышку на фортепиано.
 - Если вы не против, дорогие гости... Я попрошу мистера Навь прочесть нам что-нибудь из своих произведений?
 Чуть оживившись, молодые люди повернулись к столу. Донахью сбегал на балкон и вернулся уже со своим дядей и Даниэлем. Стоун был весь предвкушение. Откидываясь на спинку дивана, я вытянул ноги рядом с резными искривлёнными ножками стола, и приготовился слушать - Навь в любом случае для меня любопытен...
 Выйдя к столу, ночной затушил прикосновением пальцев все стоящие там свечи. Горящие около фортепиано канделябры освещали его неровным светом со спины. Тень от Грейс и Мартьяна плясала по его плечам, иногда перерезая красный шёлк скатерти на столе узкими текучими клинками. На губах Навь замерла странная улыбка. Арктур что-то шепнул Мартьяну, выводя своего подопечного из-за спины Даниэля и тихо, почти без кожаного скрипа дивана, они уселись рядом со мной.
 - Что бы вы хотели услышать, леди и джентльмены? - Навь, проведя рукой по серо-пепельным завиткам дыма от потухшей свечки, задумчиво оглядел слушателей.
 - Что-нибудь из нового, - Стоун, комфортно развалясь на диване, чуть улыбался, видимо, будучи осведомлен о качестве стихов своего друга, и не опасался, что его скрутит в порыве отвращения от грядущего.
 - Из нового... - Навь задумался. - Боюсь - это будет идти несколько вразрез со столь задавшимся началом вечера.
 - Ну что вы! Ваши стихи всегда так к месту! - подал голос Кейн.
 Навь глянул на него и вопросительно приподнял бровь.
 - Ну что ж... Могу я, в таком случае, попросить затушить все свечи, кроме одной?
 Просьбу выполнили, и последнюю горящую в подсвечнике-черепе свечу поставили на стол перед ним. Небрежно проводя ладонью правой руки над трепещущим огоньком, Навь приступил к чтению:
 - В холоде тонких пальцев не тает снег,
 Лгут зеркала, отражая и свет, и тьму.
 За зазеркальной гладью в помине нет
 Тени, что смотрит с нежностью на Луну.
 Темнота в комнате сгустилась. По зеркалам, от света, тревожимого прикосновением ночного, и вправду заплясали странные всполохи и лишние тени. Слушатели восприняли это как должное, так же как и Навь - неподдельный восторженный испуг на лицах большинства.
 Ночью все зеркала, как большая дверь,
 Словно окошко, можно раскрыть трюмо.
 Бродит в зеркальной бездне и ждёт людей
 Сонм отражений, а с ними ещё одно.
 В тонких холодных пальцах искрится снег,
 Лгут зеркала, искажая и свет, и тьму,
 И разделяющей грани в помине нет,
 Только лишь контур рамы хранит Луну.
 Как последний аккорд выступления, Навь погасил свечу, накрыв огонёк ладонью. На пару секунд комната погрузилась в непроглядную темноту, затем глаза освоились, и в течение ещё одного мгновения сгусток материального мрака, стоящий на месте ночного, исчез. Я тихонько вздохнул - даже и не заметил, как на время задержал дыхание.
 В воздухе мерцала зеркальная тишина, опустившаяся на комнату после последних, произнесённых чуть глуховатым голосом, слов. Снова взметнулись шторки от ветра - и очертания дымного следа над свечкой сперва смазались, а потом исчезли, оставляя всех присутствующих наедине с тишиной и отражениями темноты в зеркалах. Я, с затаённой усмешкой на губах, разорвал это молчание несколькими аккуратными, громкими и чёткими хлопками. Сидящий рядом со мною Мартьян ощутимо вздрогнул, и даже слегка подпрыгнул.
 - Рад, что вам понравилось, - раздался из темноты над ухом ехидный голос. - Благодарю за лестную оценку.
 Стиснув подлокотник, я вжался в спинку дивана - если чутье не решило внезапно меня подвести, рядом ещё несколько секунд назад никого не было, и уж точно никто не садился между мною и Мартьяном. Ночные...
 - А где спички? - засуетился Донахью. Раздался мягкий стук, сопровождаемый сдержанным высказыванием в чей-то адрес - ему под ноги попался кто-то из гостей.
 - Здесь, они здесь! - голос девушки в красном донёсся из угла.
 - Так зажгите их, в конце концов!!! - раздался дрожащий вскрик Грейс.
 - Но тут нет свечей! И кто-то стоит... - в углу началась возня, и Донахью пошёл на звуки.
 Я сквозь серый сумрак наблюдал, как "пират" пытается обогнуть стол - он проверял пространство впереди на ощупь - но стол был слишком низок, и он с размаху впечатался в него коленями. В углу один из юношей - тот, что в цилиндре и пользовался гримом, пытался освободить дорогу девушке в красном, но впереди него находился Гуру, а сбоку мешался его тоненький друг. В итоге, мучимый смятением, юноша встал, повалившись на жалобно пискнувшего под его тяжестью Кейна. Теперь девушка, сжимающая в руках коробок, безуспешно пыталась пролезть мимо Гуру.
 Донахью, всё ещё шаря в воздухе, почти миновал стол - но на полпути повернул обратно, и снова топтался перед вытянутой столешницей, крохотными шажочками переступая вбок. Колышущаяся шторка мазнула по щеке Грейс, и девушка взвизгнула, испуганная прикосновением. Ада благоразумно помалкивала - её и так уже считали за нечисть, и любое, сказанное ею в подобной ситуации, слово только добавило бы паники.
 Я вздохнул, поднимаясь. Кейн, придавленный своим другом, уже не попискивал полузадушено, а загадочно улыбался, прислонившись к стене и покусывая нижнюю губу. Гуру вяло отпихивал рукой что-то большое и шуршащее, которое пыталось пройти мимо, но почему-то попадало ему коленом по спине. Донахью почти миновал стол - но шёл, запутавшись в звуках, в сторону Грейс, вытянув руки и прощупывая ими воздух - ещё чуть-чуть, и он бы коснулся чего-то... В общем, Грейс с минуты на минуту могла всех оглушить возмущённым криком, и за ним неминуемо последовал бы звук пощёчины.
 Арктур, с насторожённым лицом прислушиваясь к происходящему, заметил моё отсутствие - он придерживал Мартьяна за плечо - на лице у подростка читались те же чувства, что возникают у жеребёнка сеголетка, в первый раз выпущенного на луг. Я прошёл мимо всех живописных композиций в сторону фортепиано - спичек с собой не было - но это не являлось затруднением. После двух движений ладонями над полуоплывшими стеариновыми стержнями в канделябрах комнату залил золотистый мятущийся свет.
 Грейс шумно вздохнула - зрелище Донахью, с вытаращенными глазами и протянутыми в её сторону руками с растопыренными пальцами, поразило девушку в самое сердце. Кейн, перед которым пространно начал извиняться юноша с цилиндром, выглядел даже чуть... разочарованным. Правда, придавили его всё же довольно сильно - он потирал ушибленную голень и чуть морщился, что вызывало новый поток извинений и сочувствия. Да... Хорошо, что никому ничего не сломали. Навь, закладывая в трубку новую порцию табака, уже сидел на диване рядом с Арктуром. Мартьян заинтересованно разглядывал Грейс и Донахью - лицо у девушки было очень выразительным. Глаза Ады метали молнии. Она явно не верила в то, что произошло недоразумение.
 На меня, стоящего возле канделябров, поглядели довольно подозрительно, и только две пары глаз с пониманием - запаха серы и чего-то ещё едкого в воздухе от спичек не осталось, да и шипения от разгорающегося с искрами огня никто не услышал.. Конечно, всё можно списать на панику и неразбериху, но ночной и Стоун поняли. Мне было всё равно.
 Когда Грейс всё-таки прониклась искренним смущением и стыдом Донахью, а участники свалки в углу чинно расселись по местам, Ада вновь взяла бразды правления в свои руки. Поблагодарив меня за своевременное вмешательство, она, задумчиво касаясь нижней губки кончиками чёрной перчатки, мрачно оглядела своего предполагаемого жениха.
 - Прошу меня простить за создавшуюся заминку, господа. Увы, я не рискну читать свои произведения в темноте. Я хочу представить вам недавнее сочинение, навеянное общением с одним дорогим для меня человеком, - взгляд карих глаз пробуравливал переносицу младшего из Стоунов. Чуть отступив к фортепиано, и становясь не так далеко от меня, она низким контральто с придыханием и помпезной мимикой начала:
 Я восстала из тлена,
 Рассыпаясь костями,
 В гроб упёрлись колена,
 Я играю цепями.
 Мои зубы белёсы,
 Мои волосы редки,
 Мои выпали косы,
 Истомилась я в клетке.
 Посадил меня злобный
 Мой хозяин угрюмый,
 Он безглазый, холодный,
 Он вылазит из трюма.
 Я порадовался, что сижу на трёхногом крутящемся табурете за её спиной - думаю, тщательно сдерживаемая улыбка иногда всё же мелькала на губах. Из сидящей на диване компании настоящий шок испытывал только мальчишка. Возможно, он впервые слышал такие стихи, да ещё и в подобном антураже. Арктур прятал улыбку в усах, а Навь за трубкой.
 Он походкой вальяжной,
 Смрад из уст источая,
 Близко... и из уст влажных
 - Ты ждала, я же знаю.
 Тишина, упавшая вслед за последним произнесённым словом, была подобна мокрой половой тряпке. Гуру, так и сидящий в уголке, нерешительно похлопал, глядя на Аду на уровне декольте осоловевшим от вина взглядом. Донахью, вздыхающий тихо и обиженно, словно брошенный щенок, едва слышно шепнул:
 - Вот в такие моменты я согласен со словами Магической доски...
 Грейс, вступив в оппозицию к бедному морскому волчонку, с невинной улыбкой обратилась к своей соратнице.
 - Дорогая, я знаю, у тебя есть ещё несколько новых стихотворений... Может, прочтёшь? Я очень тебя прошу...
 Ада для создания атмосферы чуть задумалась - видимо, следующее стихотворение нравилось ей не слишком... Или не отвечало цели уничижения развязного, с её точки зрения, молодого человека.
 - Пожалуй, можно... но только одно, - она мило улыбнулась, показав на мгновение жемчужные мелкие зубки. Следующие минуты две я судорожно давился смехом, надеясь, что меня не сочтут астматиком. Строки о призыве к духам, которые должны мучиться, лаская чьё-то... лоно...
 Полумрак, смутные образы за гранью непристойностей... Да... Этот вечер я запомню надолго.
 Кейн задумчиво прокашлялся. Взгляд его по-прежнему был слегка затуманенным, словно бы он глядел немножко сквозь присутствующих, да и стихотворение он, похоже, воспринял более иронично, нежели всерьёз, подобно Мартьяну. На лице Арктура застыло уже не веселье, а глухая тоска - мысли его, несомненно, вертелись вокруг изменений в обществе и нравов современной молодёжи. Я ему не завидовал. Кейн тем временем, чуть тронув задумчиво своё запястье, поднял странные глаза на хозяйку вечера и негромко произнёс.
 - Ваше стихотворение напомнило мне случай, произошедший со мной буквально на днях. Он, хоть и достаточно странен и нелогичен, я думаю, может быть выслушан - потому что даёт пищу для размышлений и порождает больше вопросов, нежели ответов. Мне бы хотелось поделиться с вами своими впечатлениями.
 Судя по реакции компании, томный юноша редко подавал голос, витая в своих мыслях, но если уж и начинал говорить, то его следовало выслушать. Грейс перевела взгляд с Донахью на Кейна. Юноша с цилиндром чуть коснулся его плеча, ободряя и прося продолжить рассказ. С молчаливого согласия Кейн тихим голосом продолжил.
 - Не так давно я пребывал в расстроенных чувствах... Меня, после того, как я попытался упорядочить свои мысли в отношении некоей персоны, чьё имя я здесь называть не буду, поскольку это не только моя тайна, захлестнула присущая, как вы знаете, мне, довольно сильная хандра. Сплин выгнал меня бесцельно бродить в сгущающихся сумерках - мучимый вдохновением, мрачным настроением и ещё многими не очень весёлыми причинами я блуждал, не задумываясь о цели и месте, в котором находился...
 Я был похож, как теперь мне это представляется, на осенний сетчатый лист - бесцветный и легко влекомый ветром по его прихоти. В таком тягостном состоянии я не заметил, как вышел в не самый благополучный район нашего города - обычно, как вы знаете, я его обхожу стороной. Не ищу в этом месте того, что позволяют себе некоторые. Мне было настолько нехорошо, что я долго пытался понять, где же нахожусь, и как сюда, собственно, попал.
 Моё изумление оказалось так же велико, как и отвращение - в этом районе, совершенно уйдя от действительности, меня угораздило направить шаги в самую отвратительную сторону - к реке и одному из старых, сломанных мостов через неё. Каюсь, не сразу ушёл оттуда - окружающее, когда я вынырнул из своих дум, было до такой степени созвучно тому, что происходило в моей душе, что я ещё какое-то время не мог разделить два этих мира.
 Как влекомый Вергилием, я различал в сознании два круга ада, и не мог, признаюсь, решить, в каком лучше остаться. Но, с течением небольшого времени, я очнулся, и серый туман, милосердно до того укрывающий взгляд, исчез... Ужасающие запахи коснулись моего обоняния, заставив вспомнить самые мерзостные описания клоак и отбросов. Хлипкий старый мост... Я не буду распространяться о нём - это слишком отвратительно. Но странное ощущение задержало меня - вместо того, чтобы поскорее покинуть его, я, словно ведомый на невидимом аркане какого-то странного чувства - почти любопытства, если б оно не было столь неуместным и леденящим, подошёл к его краю...
 Что бы ни творилось в моей душе, я не собирался завершать свой путь в этом мире столь ужасающим способом - моя философия, которую я вам некогда излагал, говорит, что подобное есть не сила, но слабость, и путь должен быть доведён до конца, проверяя и укрепляя нас... Нет, словно зачарованный кем-то недобрым, алчущим тайных целей, я подошёл к перилам, не касаясь их. То, что открылось взгляду, кажется мне теперь порождением воспалённого тогда мечущегося разума... Невозможное, гротескное зрелище - не чистилище... Нет, один из последних кругов ада далеко внизу открылся мне в сером вязком тумане - ужасные картины низверженных на дно мира человеческих истерзанных тел предстали передо мной на краткий миг... Но они врезались в память настолько отчётливо, что я бы мог нарисовать их - но мне кажется, что бумага сморщится или сгорит, оказавшись запятнана столь яркой квинтэссенцией мук, страдания и грязи...
 Я бросился оттуда прочь, более не в силах вынести подобное, потеряв, как я потом обнаружил, свой берет и трость... Мне кажется, и на смертном одре не померкнет у меня перед глазами эта картина из-под кисти Люцифера. Я не знаю, что это было, и для чего явлено - возможно, сознание настолько сильно взывало к Небесам, что они решили отвратить меня от тяжких мыслей, показав, что я ещё жив и нахожусь в благости, словно предостерегли и предупредили.
 Как ни странно, я впоследствии понял, что ободрён - ещё не всё потеряно нами, и мы живы, и сами можем делать что-то, что отвратит от нас подобный конец. Но было во всём этом, несмотря на мой прагматизм, происходящий от медицинского образования... было в этом нечто не из нашего мира - и с таким событием даже я не могу поспорить - ведь оно произошло со мною.
 Я, как и все, внимательно слушал его речь - она воскресила в памяти старинные разговоры - молодой человек явно получил хорошее образование. Он, кажется, не привирал - да и вороны сообщали мне о валяющихся под мостом через Терновку трупах. Вот, значит, как... Если уж даже люди из высших слоёв общества могут, пусть и странными путями, наткнуться на подобное, что говорить о не столь изысканных и осторожных обитателях города? Слухи... скоро они, как разносимая вездесущими крысами чума, заполонят сперва трущобы, а потом неизбежно, как это бывает в поражённых мором городах, перекинутся дальше. Не могу сказать, что это сильно мне мешает пока, но что-то нужно делать... Не могу же я уехать, когда улажу свои дела, и оставить всё, как есть.
 Навь нервно грыз мундштук трубки, задумчиво глядя на умолкшего Кейна, который светло-голубыми глазами, резко контрастирующими с тёмной шевелюрой, вновь глядел сквозь иллюзию комнаты, увязая где-то в глубине наполненных рваными сполохами огня и чёткими тенями зеркалах.
 Потихоньку все стали отходить - рассказчик из Кейна получился довольно проникновенный и выразительный. Даже перед моим внутренним взглядом предстала живописная и жутковатая картина. В ушах, словно всё ещё звучало похожее на далёкий родник журчание его плавной, неторопливой и насыщенной оборотами речи. Под кистью Люцифера... Демону бы это понравилось.
 Мерный стрекот посетителей вечера казался однообразным и скучным после услышанного. Духота словно вытекала из зеркал - это начало меня донимать. Слушать стихи, которые отличались от произведений леди Ады только степенью экспрессивности и откровенности, стало уже скучно. Кейн, сам того не подозревая, стал доминантой вечера и его кульминацией - оставалось теперь только дождаться медленного окончания встречи.
 Подойдя к балкону, я от безделья поискал, чем бы заняться - на широком подоконнике, за одним из полотнищ шторки валялись несколько разбросанных ветром листов бумаги, карандаш и ластик. Выбрав среди листов относительно чистый, я сел на подоконник, закинув ногу на ногу, и стал покрывать его аккуратными штрихами. Скрытый шторой от находящихся в комнате и невидимый с балкона, я собрался мирно переждать вечер у Ады и после поспешить к Рону, чтобы разобраться наконец с Соласом. Подозрительно это было - вдруг его украли, или ещё что-нибудь сделали - мальчишка-то вряд ли ещё что-то умеет стоящее, чтобы эффективно защититься.
 Балконная дверь хлопнула - Ада и Донахью вышли подышать свежим воздухом и переговорить наедине. После десяти минут экспрессивного монолога девушки, изредка прерываемого робкими репликами племянника Эвы, они ушли, и почти тотчас же их место заняли Кейн и юноша в гриме и официальном костюме. Они не спорили, скорей уж наоборот...
 Под серым грифелем появился образ девушки, которая приснилась мне сегодня - чернота, диск луны, тонкий силуэт и серые зубья скал в завитках колдовской воды. Закрытые глаза... Плавный изгиб шеи... Я аккуратно штриховал, чуть касаясь пальцем бумаги, чтобы грифель мягче и тоньше распределялся по её поверхности.
 Балкон опустел - и под гомон и редкие смешки слышно было и стрекот сверчка высоко на чердаке, и хриплую перекличку укладывающихся спать где-то на деревьях неподалёку серых ворон. Моё отсутствие посчитали скромностью, и даже некоей холодностью - но Навь, знающий, где я, дал обществу понять, что виконт всё ещё с ними - из-под шторки виднелись носки сапог. Сам ночной, кажется, устав сдерживать смех, и заинтригованный моим поведением, под хмыканье своего друга направился к балконной двери. Со стороны дивана послышался ехидный шепот Стоуна:
 - Проветриться решили, друг мой?
 Уже отогнув шторку, Навь чуть повернулся назад, ответив таким же тоном:
 - Да, запах разложенья Талии уже невыносим... (Талия - в др. греч. мифологии - муза комедии)
 Ночной нырнул в прохладную, полную дуновений воздуха с улицы, темноту рядом со мной. Я повернул лист так, чтобы рисунок нельзя было увидеть. Навь невозмутимо исчез за шторой, обошёл меня и вновь попытался разглядеть набросок. Я со всем возможным высокомерием и холодностью смерил его взглядом с ног до головы, и прикрыл бумагу одной рукой. Навь даже не обратил на бессловесную тираду ни малейшего внимания. Отвернувшись от него, я соскользнул с подоконника и встал лицом к балкону, прикрывая собой уже не серебристо-белый, а покрытый узором рисунка листок.
 Карандаш в возне выпал, укатился в сторону по ковру, и я вздрогнул, когда он хрупнул под ботинком стоящего за моей спиной существа. Мимо виска мелькнуло что-то призрачно-белое и расплывчатое - листок с силой дернули, чуть не оторвав от него кусок, и Навь с тихим хмыканьем помахал шуршащим трофеем, словно довольный маленький ребёнок после потасовки за игрушку. Я обернулся, готовый высказать этому ночному всё, что о нём думаю. Мне и так нечасто удавалось порисовать, и к тому же я не любил показывать и отдавать свои наброски кому ни попадя - учитывая, что в них вкладываешь, это может оказаться опасным для создателя.
 Навь вглядывался в рисунок - от недавнего веселья не осталось и следа. Зелень глаз заволокла чернота зрачка, выливаясь дальше, за радужку, и когда он поднял голову, на меня несколько мгновений смотрела из прорезей мертвенно-бледной маски темнота...
 Сгребая одной рукой одежду на груди, ночной приподнял меня и с силой впечатал спиной в кирпичную кладку. Его глаза оставались всё так же черны, а темнота вокруг пошла тонкими трещинками, сплелась в кружево, как на окнах зимой - оно колыхалось, поднимаясь вверх, и расползалось по воздуху, на кончиках похожее на паутину, перенизанную чёрными тусклыми камнями. Бледный призрак почти полной восходящей луны за его плечом искажался, и порой исчезал в лоскутьях... этого...
 Луна?!! Как он успел вытащить меня на балкон?!
 Ажурная темнота росла в стороны, поднимаясь высоко в воздух - как причудливые...
 Небо, передо мной истинный древний ночной, переживший Исход!!!? Кинжал наконец-то оказался в руке и замер, подрагивая на уровне его горла. Навь этого не заметил. Хриплым, сорвавшимся на шёпот голосом он выдавил, не пряча выскользнувшие из-за бледных губ кончики клыков.
 - Где Она?!!
 - Кто?!
 - Она... Дара!!! - Навь медленно стал наклоняться к моей шее, игнорируя прижатый к вороту рубахи нож - лезвие прошло сквозь одежду и увязло - крови не было. Небо, да что это передо мной?!!
 Холодное дыхание скользнуло по скуле и краю уха, затекая за воротник рубашки... Я передёрнул плечами, прижимаясь к стене.
 - Дара... - прошелестел мне на ухо ночной и сбивчиво забормотал на нашем предисходном языке - настолько неразборчиво, что смысл слов ускользал - или у меня начала кружиться голова. До сознания дошло шипящим эхом только последнее слово. - Откуда?
 - Сон, всё просто сон!.. - я с ужасом увидел, как отодвигается ночной, и его кровь стекает с лезвия ножа, закручиваясь тёмными паутинками в крылья. Зрачки собрались в две пульсирующие вытянутые нити, всё ещё вглядываясь мне в лицо, а потом он отпустил меня, отступая на шаг назад. Видно было, что руки у него дрожат - крылья исчезли, растворившись в воздухе, унесённые ветерками. Навь попытался что-то сказать, но не смог - обрывая пуговицы на вороте, он раздёрнул его, кажется, горло свело судорогой. Молча, он шагнул обратно в душную комнату.
 Я, тоже испытывая сильное желание расстегнуть застёжки на горле, прислонился к перилам балкона, пытаясь восстановить дыхание. Прислушался к голосу, доносящемуся из залы - настолько тихому, что его мог услышать только я, и тот, кто стоял рядом с ним.
 - Навь, что случилось?
 Видимо, нечасто ночной позволял себе подобное, если его друг-шпион был настолько взволнован.
 - Мне...лучше уйти...
 - Да что с тобой такое?! - кажется, ночного пытались подхватить или придержать, раздался шорох ткани и скрип ботинок.
 - Передай ему...что я...извиняюсь... - послышалось шуршание бумаги, и вокруг словно стало светлее.
 Через минуту на балкон вышел распаренный, удивлённый и встревоженный Арктур. Протягивая листок с рисунком, он окинул взглядом мою фигуру, задержавшись на лице и чуть порванной на груди безрукавке. Ореховые глаза расширились, когда он подошёл ещё ближе - морок, похоже, слетел, и в пальцах я перебирал, забыв от шока, где я, и кто, нож. Совладав с удивлением Арктур протянул мне злополучный рисунок со словами:
 - Даниэл просил передать вам свои извинения, и вернуть вам это...
 Я поглядел на листок, детально воскрешая в памяти лицо девушки. Брать его в руки больше не хотелось.
 - Можете оставить его себе, или передать Навь. Мне всё равно. Простите, но я тоже вынужден откланяться, - скрывать, кто я такой, не имело смысла - даже если Навь и не просветил его насчёт моей не принадлежности к людям, после сегодняшнего сделать соответствующие выводы стало проще простого. Не таясь, я аккуратно поместил нож обратно в ножны, одёрнул одежду и молча вышел в залу. И только бледно-голубые глаза Кейна, похожие на утреннюю летнюю луну, скользнули за тенью моего морока к двери по зеркалам.
 В "Золотом Усе" было омерзительно. Людно, даже в час ночи, дымно, накурено, с непрерывно наплывающим волнами смрадом капусты, пива и жареной селёдки. Но на второй этаж, где, по словам Рона, он принимал особых посетителей, я не поднялся - все слухи и сплетни, которые я вылавливал из окружающего шума и пьяных разговоров, витали только здесь. Данни мрачно глядел в пинтовую кружку с сидром - пиво я ему пить не позволил - кажется, его тут разбавляли, и не только водой. Сам же ограничился ею - притворяясь, что это бренди. Волнение, охватившее меня часом раньше, улеглось, и я снова был в привычно-холодной маске. Как то мне и подобает.
 Конечно, я ожидал встретить в этом городе и всяческих полукровок, и двуликих, и ночных. Но чтоб такое... Как, как настолько древнее сохранилось?!! И что я смогу противопоставить его способностям, если вдруг наши интересы столкнутся? Стоящих за моей спиной соратников? Только прибавлю сложностей... Да и эти крылья... Не растёкшаяся по тонким струнам бытия аморфная сила, а часть самой сущности ночного, подвластная его воле!! И... как он сохранил свою личность, прожив столько лет? Столько... веков?!!
 Не поспешил ли я с выводами о непричастности Навь к происходящему? Древние ночные, если мне не изменяет память, могли создавать сети-паутины.
 Я вздохнул - логика была за то, чтобы считать Прядильщиком Навь, но внутреннее чутьё - против. Интуицию подкрепляли его непоследовательность и безалаберность. С такими качествами суккуба контролировать невозможно, а Нора Полет явно связана чьей-то нитью. И ещё эта самоуверенная девушка с Мерзостью? Что за странный план приводится ими в действие? Непонятно, хотя размах того, что уже случилось, впечатляет - в мирное время в Низине пропало около дюжины людей. Конечно, часть из них не что иное, как обычное в застольной болтовне преувеличение, но всё же... Дело серьёзное.
 В любом случае, необходимо известить о Прядильщике моих, и спросить у Совета разрешения на действия по его уничтожению - то, что творится в Гатри, нам ни к чему. Возвращения мракобесных веков можно ожидать когда угодно - в конце концов, инквизицию возрождали и в этом столетии. А противник столь изощрённо таится, и всё ещё на шаг впереди... Проще уничтожить, чем приручить. Я глотнул "бренди", задумчиво глядя на летающую вокруг фонаря ночную мохнатую бабочку. В погоне за обманчивым светом она истощит силы и погибнет ещё до того, как взойдет истинное солнце. Совсем как большинство людей...
 Посуда на столе звякнула.
 - О-о?!!!.. господин Сен-Гильерн?! Не ожидал вас здесь увидеть!
 Я вздрогнул от неожиданности. Выплетаясь из клубов густого табачного дыма, Навь тяжело оперся правой рукой о столешницу так, что плеснула жидкость в кружках. Вид у него был невообразимый - растрёпанные волосы, мятый пиджак, который он небрежно придерживал рукой, перекинув через плечо, две верхних пуговицы на рубашке отсутствовали. Он успел где-то изрядно набраться. Выражаясь низким языком - надрался в дым. И это древний, могущественный ночной? Справясь с равновесием и мотнув головой, он проговорил заплетающимся языком. - Оч...оччень удивлен!
 - Ага, я тоже, - негромко ответил я.
 Навь, видимо, этого не расслышал, продолжив:
 - И вам, и вашей лошадке! - переведя мутный взгляд на моего спутника, он поудобнее опёрся на стол, склоняясь к Данни и всматриваясь в безмерно удивленное лицо. - А какая порода, прос... ите?
 - Арабский хадбан, ассимилированный в Камарге, если вам это о чём-нибудь говорит.
 - Ооо... - многозначительно прогудел Навь, разворачиваясь в мою сторону. Я невольно отодвинулся назад - от ночного несло не только спиртным, но и кровью, в равных количествах. Разительная перемена в его облике сделала сцену на балконе нереальной, словно тогда это был кто-то другой.
 - Красивый конь... А какие выразительные глаза!.. Такой, наверно, и чашечку кофе в постель принесёт, - похлопав онемевшего от подобной наглости Данни по щеке, Навь выдал с пошлой ухмылкой, - и ночью холодной замерзнуть не даст.
 - Сударь! - резко поднявшись из-за стола, так, что стул почти опрокинулся на пол, я вцепился в ночного гневным взглядом. - За оскорбление моей чести и чести моего слуги требую удовлетворения!!
 Кое-как приняв вертикальное положение, Навь осклабился, показав клыки и, пошатнувшись, приподнял бровь.
 - Прям здесь? - дернув за уже разорванный ворот, он принялся, путаясь в собственных пальцах, расстегивать пуговицы на рубашке. Данни тихо икнул и пригнулся, взглянув на меня.
 - Сатисфакция, сударь!!! Дуэль! Надеюсь, эти слова вам знакомы? - я с трудом подавил раздражённое шипение.
 - Вполне!.. Я даже смог бы их выг.. вывогравить.. выгворить!
 - За мостом через Терновку в Низине. В семь тридцать утра. Сегодня. На шпагах, - я впился ледяным взглядом в хмельную зелень его ехидных глаз. Нет, право, как же хочется его прямо сейчас прибить!.. И плевать, что древний!
 - О, шпаги.. - он рассмеялся, изобразив рукой что-то неопределённое и, скосив на меня взгляд, выдал. - Символично?... Да-а... пожалуй...
 Не дожидаясь резкого ответа, ночной исчез, растворившись в полумраке и дыме. Чтоб ему споткнуться! Данни осторожно выглянул из-под стола.
 - Да... а неплохо было бы.
 - Это ты о чем? - настороженно спросил я, высыпая мелочь на край стола в уплату.
 - Да так, забудьте...
 Только когда холодный воздух тронул мне лоб, я со стоном понял, что же натворил. Всё-таки, во мне оставалось ещё много мальчишеского. В дуэли не было смысла - я просто поддался эмоциям. Правда, в бою можно многое узнать о противнике. А что делать с заданием, если он меня надолго ослабит, а то и вовсе убьет, с его-то силой?! Впрочем, слово сказано - осталось дело...


***
ВТОРНИК 8 АВГУСТА.



 В буквальном смысле выныривая из ледяных и мокрых объятий сна, я выкрикнул два слова, но в этих словах вместилось всё моё отношение к подобным пробуждениям. Сидя на залитой водой постели, я жадно вдыхал воздух, пытаясь отыскать взглядом фэйри.
 - Вставай, тебе через час на дуэль!!!
 - Куда-а?!! - я протер глаза, очертания комнаты так и не желали проясняться и слегка вращались по часовой стрелке. Фаэ с цветочной вазой в руках парила в воздухе у изножья кровати.
 - На ду-эль! И я честно пыталась тебя разбудить весь предыдущий час более консервативными методами. Знаешь, если тебя убьют, это будет проявлением милосердия...
 - Пожалуй, - я потёр ноющий висок, умоляюще глядя на девушку. - Фаэ?
 - Уф, каждый раз ты так! - фэйри возмущённо взболтнула в вазе остаток воды, но, бросив на меня ещё один взгляд, сдалась. - Ладно уж, но с тебя причитается!
 Поставив вазу на пол, девушка подлетела ко мне. Тонкие прохладные пальчики невесомо коснулись висков.
 - О-ох... - простонал я. - Как хорошо-то... Спасибо.
 - Ну вот и отлично! Раз ты уже проснулся - собирайся.
 - Куда? - я зевнул, прикрыв рот тыльной стороной ладони. Нужно было добраться до ванной.
 - На дуэль, - со вздохом повторила Фаэ, без всякого интереса наблюдая, как я стягиваю, а местами и отдираю испогаженную в чём-то, прилипшую к телу рубашку.
 - Это глупо... С кем, хотя бы? - я спустил ноги на пол и приступил к расстёгиванию пуговиц на брюках. - Будь добра, отвернись.
 - Ты серьёзно думаешь, что я не видела голых мужчин?
 Осторожно встав с кровати, я опёрся рукой о стену, настолько сильно меня повело в сторону.
 - Богини!.. Я всё ещё пьян...
 - Это, пожалуй, аргумент - голых пьяных мужчин ещё не видела! - Фаэ не только отвернулась, но и вообще исчезла из комнаты. Избавившись от одежды, я отправился в ванну, старательно избегая смотреть в зеркала.
 Умница Фаэ уже всё подготовила. Вода оказалась горячей ровно настолько, чтобы мне стало хорошо, но я не уснул, и пахла хвоей и, кажется, морем. А на табурете стояла большая кружка, испускающая аромат подходящих мне сейчас трав.
 - Так что? - фэйри появилась столь внезапно, что я подскочил, и от движения небольшая часть воды выплеснулась на пол.
 - Фаэ! - выдохнув, я погрузился обратно, по самый подбородок. - Что "так что"?
 - Не передразнивай! - девушка уселась на край ванной и, опустив кончики пальцев в воду, принялась задумчиво водить ими взад-вперёд, создавая маленькую волну. Пришлось приподняться, чтобы вода не попала в нос. - В чём ты пойдёшь? Для таких дел, наверно, нужно особую одёжку?
 Я прикрыл глаза. Может, не обращать на неё внимания минут пять, и она отстанет и займётся чем-нибудь другим? Сама мысль о дуэли казалась идиотской. Да и кого это я?.. Внезапно, память прошлой ночи снулой рыбкой всплыла на поверхность сознания.
 Сид... Сен-Гильерн...
 На губах сама собой расползлась глупая улыбка.
 - Чушь какая! - пробормотал я.
 - Это ты к чему щас сказал? - Фаэ, требуя объяснений, плеснула мне водой в лицо. - Дуэль - это серьёзная штука!
 - Слушай, Фаэ, у меня нет ни секунданта, ни уверенности, что я хочу участвовать в этом фарсе.
 - А как же... - опешила фэйри. - Как же честь?!..
 Я чуть приподнял бровь.
 - Милая моя, за Сен-Гильерном стоит немаленькое такое сборище чистокровных эльфов. Если я его прибью - мне многое могут вспомнить, и больше того, придумать заново. Меня отправить во Тьму Изначальную он тоже не может по одной простой причине - это также не останется незамеченным. А выходить помахаться шпагами в ясное солнечное утро, да ещё после такой вот ночи... нет уж, ни малейшего желания.
 Фаэ молча дослушала монолог, кивая в нужных местах, и с невинным личиком произнесла:
 - Эн"шэн, ну что тебе, так сложно? Я никогда не видела настоящей дуэли! Тем более на шпагах! - видимо все разумные доводы она решила опустить, да я бы на них и не отреагировал. - Тем более, раз уж это фарс, и никто не пострадает?
 - С чего ты взяла, что никто не пострадает?
 - Ну... я буду в течение года убираться в этом доме?.. - выражение лица и голос сделались у неё такие, что я почувствовал себя тираном-садистом, не меньше.
 - Фаэ! - я еле сдержал смех. - Два года, и я беру тебя в секунданты!
 - Это нечестно!
 - Это ты мне говоришь?! Да про подлость нашей Ветви знаешь, какие байки ходят? - я всё-таки рассмеялся.
 - Подлые, наверно? Полтора года!
 - Я не торгуюсь. К тому же я про этого типа почти ничего не знаю, а сам, как последний дурак, раскрылся ему, разве только истинного имени не назвал. Преимуществ на восходе солнца у меня никаких не будет, даже наоборот. Впрочем... чувство юмора, у него, вроде как, есть...
 - Мне... захватить лопату? - мило осведомилась Фаэ.
 - Хм, думаю не настолько. Лучше шпагу, ту, что с сапфиром на гарде. Она у стола в библиотеке.
 - Навь! Ты прелесть!!! - перегнувшись над ванной так, что одно неверное движение, и она бы окунулась в воду, Фаэ чмокнула меня в щёку и исчезла. Я же получил несколько минут на спокойствие и размышления. Но сейчас, как бы то ни было, на губах блуждала лёгкая улыбка. Фаэ обладала невероятной способностью поднимать настроение, даже втягивая в заведомо неприятные дела.
 Сен-Гильерн интересная личность. И, как ни посмотри - загадочная. Работает ли он на своих, или его кто-то нанял? Но самое главное - почему его жизнь в некой определённой точке начала переплетаться с моей?.. Ни одного портрета Дары не могло остаться. Всё древо её рода ушло в своё Изначальное. И вытянуть её образ из моей памяти он тоже не мог. Прошедшим вечером он сказал правду - это был сон. В том состоянии, в котором мы оба тогда находились, он не мог соврать, а я не почувствовать.
 Дуэль как повод для знакомства?.. Богини! Глупость-то какая!.. Хотя, ещё парочка подобных случаев и, пожалуй, можно написать брошюрку под таким названием. К тому же, не пойти я всё-таки не мог. И вовсе не из тех соображений, что опасался разгневанного эльфа, кричащего под окнами, какой я трус и негодяй. На это бы я как раз посмотрел. Прошедшей ночью я действительно наговорил какой-то нелепицы, хотя и не имел в виду ничего оскорбительного. Нужно перевернуть эту страничку жизни, чтобы не цепляться за неё в последующем. Думаю, нам обоим не нужны даже лёгкие неприятности в лице друг друга.
 - Эн"шэн? Как обычно, оденешь всё чёрное? - донеслось откуда-то из комнат.
 - Думаю, морковного цвета костюма у меня всё равно нет? - отозвался я.
 - А одел бы? - Фаэ заинтересованно замолчала в ожидании ответа.
 - Да ни за что! Сколько осталось времени на сборы?
 - Чуть больше получаса!
 - Опаздывать, пожалуй, будет невежливо, раз уж так... - пробормотал я под нос. Пока ополаскивался, фэйри чем-то подозрительно гремела на кухне, а после и вовсе покинула дом.
   Отражение в зеркале меня всё-таки смутило - волосы влажными прядками торчали в разные стороны, по глазам сразу было видно, что в предыдущую ночь спал мало, а пил много. Хмельной дурман, правда, почти выветрился, но выглядел я от этого не менее ужасно... Что ж, губы искривились в ухмылке, я ведь должен внушать противнику страх?..
 В чёрной простой рубашке, манжеты которой так и не потрудился застегнуть, как, впрочем, и верхние пуговицы, чёрных брюках и своих любимых ботинках, без какого-либо морока, я выглядел легкой пародией на столь забавлявшие меня романы ужасов. Впрочем и морок положения не исправил - накладывать что-то более сложное не возникло ни малейшего желания, а то, что было, всего лишь прибавляло возраст. Да, ну и ладно! Причесавшись, я собрал волосы в хвост, стянув его чёрной же лентой. Взяв очки и покрутив их в пальцах, со вздохом сожаления положил обратно на столик перед зеркалом - хрупкая вещичка могла и не пережить предстоящего. Что ж, если всё это затянется и будет солнечно, придётся ориентироваться на слух.
 Фаэ тоже решила прихорошиться - зависнув где-то в полуметре над полом, она поправляла и так идеально лежащие локоны золотисто-бронзовых волос. Из одежды на ней была лишь полупрозрачная тога из тумана.
 - А не могла бы ты накинуть на себя что-либо вещественное?
 - Ну... - задумалась девушка. - Если ты просишь... - Туман стал густым молочным саваном.
 - Как там Юстин?
 - Читает... - голос фэйри тут же приобрёл скучающие нотки. - Он, похоже, пока все книжные шкафы там у тебя не перешерстит, ничем больше заниматься не намерен.
 - Хммм... - только сейчас я понял, что же мне казалось странным с самого пробуждения - фэйри должна была остаться в городской квартире вместе с волчонком. - Фаэ, а как ты сюда добралась? Да и почему решила, что я здесь?
 - Как? Да очень просто - наняла пролётку и прокатилась с ветерком. А здорово ж ты набрался... - она покачала головой. - Ты ведь сам пришёл на Вечерний бульвар почти под утро, сказал, что у тебя в половине восьмого дуэль, и ты пошёл спать в дом на Озёрной, потому как оттуда ближе.
 Я мрачно глянул на своего зазеркального двойника. Да-а, дядюшка Даниил, своим образом жизни тебе только пример, как не надо себя вести, и подавать...
 - А... Юстин..?
 Фаэ смерила меня насмешливым взглядом.
 - Не беспокойся. Надо отдать тебе должное - ты и в таком состоянии можешь передвигаться бесшумно. Он даже не проснулся.
 - Ну... ладно, - вздохнул я, отворачиваясь от зеркала, и тут же наткнулся взглядом на маленькую корзинку для пикников. Из груды яблок, груш и прочей снеди торчало горлышко винной бутылки.
 - Решила устроить пикничок с его секундантом? - хмыкнул я.
 - Там будут зрелища, и я подумала, что хлеб неплохо захватить с собой! - с интонацией абсолютного знатока в таких вещах заявила Фаэ.
 - Вообще-то секунданты должны заниматься не этим... Мне только оставь, не забудь! И захвати ещё запасную рубашку и пару носовых платков, так, на всякий случай.
 Выйдя из дома, мы распределили поклажу. Раз уж Фаэ должна подносить оружие, корзинка досталась мне. Пару секунд я чувствовал себя неловко, затем оглянулся на "секунданта" в легкомысленной ночнушке, что непременно истает под прикосновениями солнечного света, и плюнул на всё.
 - Полетели?
 Поляну, которую сид облюбовал для дуэли, я еле как нашёл, сделав два круга над указанным участком леса.
 На донышке зелёной чаши из кустов и деревьев едва заметно колыхалось молочно-белое озерцо тумана, откуда торчали островки травы. Сен-Гильерн, вместе с кэльпи, ожидал нас ближе к краю поляны, там, где и туман и трава не поднимались над землёй выше ладони. Но в двух десятках метров от них туманный покров становился настолько густым, что под ним, вполне возможно, скрывалась яма.
 Превосходно!.. У него наверняка было время, чтобы изучить это место!
 Опустившись на землю неподалёку от сида, я с каменным лицом поставил корзинку в покрытую росой траву.
 - Всем доброе утро! - жизнерадостно поздоровалась зависшая за моей спиной Фаэ.
 На лице Сен-Гильерна не отразилось никаких эмоций, но кончики довольно длинных ушей дрогнули - он был без морока.
 В белой рубашке, заправленных в высокие сапоги тёмных штанах и с забранными в хвост длинными волосами, он отчего-то напомнил мне героя одного из обожаемых Донахью романов - эдакого благородного пирата... Шпага из серебряного сплава усыпанная мелкими бериллами, только дополнила это впечатление.
 - Вижу, Энрикетти вы читать не изволили в своё время. (1863 г. Маркиони и Цезарь Энрикетти "Правила дуэли и задача секундантов". Флоренция)
 Я всё-таки совладал с лицом и ответил ему без тени усмешки:
 - Да, так же как и Бленджини. (1868 г. Ц. А. Бленджини "О дуэли и о главных условиях, необходимых для соблюдения и об обязанностях секундантов и свидетелей". Падуя.)
 Фаэ, своеобразно проникшись серьёзностью момента, подала мне замотанную в промасленную тряпочку шпагу, церемонно преклонив правое колено. Я взял оружие, даже не поведя бровью, будто на самом деле так и было задумано.
 - Думаю, вы готовы, - взгляд тёмно-серых в утреннем освещении глаз по-прежнему оставался холодным и спокойным, только вот уши, словно у рассерженного кота, прижатые к голове и отведённые назад, выдавали его истинное состояние. Вынув шпагу из ножен, Сен-Гильерн отбросил их в сторону. Я же, движением руки, стряхнул тряпку в траву.
 - Начнём, - сид встал в позицию en-garde.
 - Начнём, - пожал я плечами, становясь его зеркальным отражением.
 Подхватив корзинку, Фаэ быстро ретировалась под защиту кустов.
 Пару минут, осторожными шагами вычерчивая в волнах тумана неровный круг, мы приглядывались друг к другу, пытаясь угадать, кто на что способен. Сен-Гильерн даже не мигал, и понять, куда направлен его взгляд, было невозможно, словно он глядел сквозь меня.
 Столь затянувшееся начало надоело мне первому и я, на пробу, совершил короткий резкий батман, намереваясь выбить шпагу из его руки. После легкого купе, сид в вольте скользнул в сторону, и мелкими колющими ударами попытался задеть меня. Я ушёл в глухую защиту.
 Там, где туманное покрывало казалось особенно густым, и вправду находился небольшой спуск, куда-то на дно призрачного озера. Я почувствовал это, тронув пустоту паутинкой крыльев там, где вроде должна быть ровная земля. Сен-Гильерн же знал об этом, и мы оба старались не приближаться к тому месту.
 Лес плыл в утреннем тумане, рассеивая все звуки и, если бы не скрежет, когда в попытках кроазе или ангаже шпаги с немалой силой касались друг друга, дуэль была бы совершенно беззвучной. Мне отвлечённо подумалось, что со стороны, для наших секундантов, всё это должно выглядеть странно. И, как бы это глупо не звучало, похоже, я начинал получать удовольствие от происходящего... Шаги - почти танец и тихий шорох где-то в вышине над нами - листья... движение тумана и утренних теней...
 Проведя серию быстрых финтов, и в лёгком движении попав кончиком клинка под гарду закрывающегося противника, я чуть было не поскользнулся, проехав каблуком по мокрой траве. По рубашке Сен-Гильерна на правом предплечье винным пятнышком начала расплываться кровь. Отскочив, он чуть усмехнулся, и в рипосте, следом за моей атакой, длинным рубящим взмахом рассек мне рубашку под ключицей.
 Я чертыхнулся сквозь сжатые зубы. Боль, ползущая по плечу и руке, не могла быть вызвана простой царапиной...
 - Это зрелище кажется мне очень поучительным. Это так благородно, не правда ли? - донёсся чуть приглушённый голос кэльпи.
 - Ага, - ответила Фаэ. Раздался звучный хруст откусываемого большого куска яблока и что-то уже совсем невнятное.
 Едва успев увернуться от удара - острие шпаги почти коснулось груди, я с тихим рычанием на миг растворился в тенях.
 Солнечный свет проникал сквозь лёгкое покрывало разносимых ветром облаков, и уже заставлял щуриться, когда мы отходили из-под прикрытия тени деревьев. Лента, сколь бы не казался надёжным узел, соскользнула с волос, и теперь они лезли в глаза. От первоначального лёгкого танца, когда мы скользили в завитках тумана, почти не пригибая травы, ничего не осталось. Плывущий в воздухе запах крови отвлекал, не давал сосредоточиться на движении. Пытаясь в фланконаде уколоть сида в бок, я блокировал ответный удар. Со шпагами, скрещенными крест-накрест, мы встали, буравя друг друга взглядами. Лицо Сен-Гильерна больше не казалось маской абсолютного спокойствия. Тихо, по-кошачьи, шипя, он упёрся добротными сапогами в мокрую траву и я медленно заскользил на мягких подошвах ботинок под его напором. С резким, протестующим вскриком металла шпаги обломились - моя почти у самой гарды, у сида же осталось подобие маленького кинжала. Отпрянув в сторону, я со злостью отшвырнул бесполезное оружие.
 - Навь! Давай! Сделай его! - выкрикнула стоящая где-то за спиной Фаэ, словно мы с Сен-Гильерном были сейчас боксёрами на ринге.
 Да с превеликим удовольствием! Скользнув в тени, я подался вперёд. Какой к чёрту честный поединок?! У него - отравленный клинок, я - могу использовать крылья!
 Ухватив Сен-Гильерна за запястье правой руки, пальцами, всё ещё сплетёнными из паутинчатых теней, я стиснул их со всей силы. Зрачки в тёмно-серых глазах расширились от удивления, упал из ладони обломок шпаги. И тут же, в бок мне вгрызалась сильная резкая боль. Зарычав, я попытался оттолкнуть его, но сид успел вцепиться мне рукой в волосы. Схватившись за его плечо, я неожиданно понял, что падаю...
 На землю мы рухнули вместе, пинаясь, рыча и метеля воздух.
 Откуда-то сбоку раздался хруст яблока и разочарованное восклицание Фаэ:
 - Как базарные бабы!..
 Кэльпи ей что-то ответил, но мне уже было не до этого. Так и не отпуская друг друга, мы кубарем полетели вниз. Мелькнули, исчезая в густом тумане, тёмные листья крапивы. Под лопатки попался камень, или особо твёрдая кочка земли. Мы успели перекувыркнуться раза два, когда падение прекратилось.
 Сид держал меня одной рукой за запястье, прижимая к земле. Кинжал, угодивший куда-то под рёбра, тоже был смазан какой-то дрянью - я взвыл от боли, пытаясь сбросить противника. Богини!..
 Ухватив его свободной рукой за предплечье, я всё же подался вперёд, почти уходя в тени, позволяя телу измениться до конца, и вцепился в плечо рядом с шеей. Эльф дёрнулся назад, и мы покатились дальше, хрипя и пинаясь. Зубов я, впрочем, не разжал.
 Отравленное лезвие уходило в межрёберье всё глубже, а сильную кисть, казалось, невозможно стряхнуть с запястья. Мы замерли, не в силах перебороть друг друга. Туман колыхался вокруг плотной молочной пеленой и можно было различить только то, что находилось вблизи - светлые пряди волос и запутавшиеся в них тёмные стебельки травы. Боль исчезла, только волнами накатывал холод. И тут я, наконец-то, его распробовал...
 ...предосенняя лёгкая дымка... ледяной ключ из-под корней ивы, с потаённой тоской и горечью, как у чёрных ягод дикой жимолости...
 Столь чистый "источник"!..
 Я закрыл глаза.
 Сид медленно проворачивал где-то в моей печени кинжал.
 - Думаю, дальнейшее продолжение дуэли бессмысленно, - задумчиво проговорил он. - Будем считать, что вы загладили своё вчерашнее измывательство над моей особой.
 - Угу, - согласился я, торопливо делая напоследок ещё один глоток. Он выпустил моё наполовину вывернутое запястье и слегка оттолкнул.
 Осторожно встав, я оказался по пояс в тумане. Светлая рукоятка, на фоне пропитавшейся кровью рубашки, смотрелась как торчащий наружу кончик ребра. Ухватив её двумя пальцами, я вытащил кинжал, протягивая неприятную вещичку её законному владельцу - оружие на ощупь было ледяным:
 - Прошу.
 Сид в неспешных волнах тумана походил на бледный призрак утопленника.
 Поднявшись по склону - всего-то десяток шагов вверх, а поначалу показалось, что падаем куда-то в глубокую яму! - я развалился на земле, подложив руку под голову и прикрыв глаза. Чуждый, неестественный холод постепенно уходил из тела, сменяясь ощущением прохладной земли с влажной от росы травой. Я облизнул губы кончиком языка. То, что было вплетено в его кровь... не вкус, не запах... вереница образов и ощущений, но ещё не сама память.
 - Навь, ты как?
 Я распахнул глаза. Сквозь тонкую прозрачную ленту тумана, озабоченно вглядываясь в моё лицо, склонилась Фаэ.
 - В порядке, - осторожно опираясь на локти, я сел. Весь бок и живот были в тёмной крови, и влажные дорожки продолжали смачивать ткань, давно уже добравшись с рубашки до брюк. Рана затягивалась, но очень уж медленно.
 Сид с тихим шипением опустился чуть справа и немного дальше от туманного озера. Он тоже был в крови, но, в основном, всё же в моей.
 - Интересный яд... - усмехаясь, я приложил ладонь к боку.
 - Не только он. Ещё заговор. Но не беспокойтесь, вас это не убьёт, - он тыльной стороной ладони отёр кровь, текущую по щеке к подбородку из длинной царапины. Голос был спокоен, и пожалуй, даже разочарован... - Просто мелочь, о которой я, право, забыл. Лишь мера предосторожности, учитывая, как часто мне подобные становятся объектом охоты.
 Ну да, конечно... забыть о том, что у тебя на клинках яд с заклинанием! И я - наивный болван!.. Между Аэс Сидхе и Тёмными Родами не самые дружественные отношения, так что можно было ожидать чего-то подобного. Ох, Богини, прав был Змей, говоря, что я до сих пор, вижу мир через призму старых традиций...
 - Огонёк, - хрипло попросил я, - могла бы ты намочить один из платков в росе?
 Фэйри кивнула, мгновенно растворяясь в тумане.
 Кэльпи помог своему хозяину избавиться от рубахи и начал перетягивать рану. Взгляд отвести оказалось сложно - вид крови, размазанной по чуть загорелой коже, вызвал сильнейшее желание вытянуть "источник" до самого дна... Прикрыв глаза, я опустил голову. Это всё из-за яда - холод всё ещё не покинул тело, и это был самый простой и быстрый способ избавиться от него.
 - Навь? - Фаэ осторожно тронула меня за плечо, присев рядом. Несколько раз провела мокрой тканью по лицу, чуть отстранилась, оценивая результат, и удовлетворённо кивнула. - Нормально.
 - Спасибо.
 Пытаясь сперва самостоятельно снять рубашку так, чтобы не беспокоить затягивающуюся рану, я тихо зашипел. Двигаться было неудобно. Фаэ после моей просьбы быстро расстегнула пуговицы, а потом помогла стянуть её, придерживая за рукава.
 В стоящей рядом корзинке нетронутыми остались только несколько яблок, даже бутылка вина успела опустеть больше, чем наполовину. В одиночку, Фаэ с таким количеством еды за столь небольшой отрезок времени попросту не справилась бы. Похоже, кэльпи присоединился к ней, разделяя мнение, что хлеб и зрелища должны подаваться вместе... Замечательная парочка! Одно слово - фэйри.
 - Могу я осведомиться, - эльф морщился, неловко вдевая руку в простую льняную рубашку, вытащенную откуда-то его слугой, - не вчерашнее ли происшествие между нами послужило причиной вашего.. а, да ладно.. Ты нажрался как свинья из-за того наброска?
 - Да, - негромко ответил я.
 - Тогда понятно. Забудем, раз уж такое дело.
 - Забудем...
 - Навь, может тебя перевязать, или ещё что? - неуверенно протянула Фаэ, поглядывая на кэльпи.
 - Не стоит, но за почти своевременную заботу - спасибо, - я прикрыл глаза от света, лёгкой полоской скользящего сквозь облака и деревья. Рана уже затянулась, и холодно было только от сиденья на мокрой земле, да пожалуй, от количества потерянной крови. Та, что осталась на одежде и коже, исчезнет через некоторое время, осыплется невесомой серой пылью. Ещё одно маленькое напоминание, что Змей, вернув меня в этот мир, совершил чудо. Я встал из-под прикрытия тумана в косой луч солнца, ускоряя процесс.
 - Удобно, - заметила Фаэ, оглядывая меня.
 Сен-Гильерн тоже наблюдал за мной, задумчиво и удивлённо.
 Опустив взгляд, я лишь хмыкнул, только сейчас подумав, что запасные штаны и обувь совсем бы не помешали. Катанье по мокрой траве не придало брюкам особого шика. Подмётка на правом ботинке слегка отслоилась, и носок вымок в росе. Сиду было намного проще - заменив рубаху и надев безрукавку, он выглядел почти прилично, если не считать взлохмаченных волос с травяными стеблями и листьями и неловко приподнятого плеча. Да ещё с правой стороны лица шла длинная царапина.
 Накинув рубашку и пригладив руками волосы, я оглядел место дуэли - туман плавал над примятой травой, давно затянув прорванные бреши. Солнечный свет сотнями струн опускался в белёсое озерцо, вместе с птичьими голосами выводя хвалебную песнь рассвету. Безмятежный утренний пейзаж нарушало только наше присутствие.
 Голову немного кружило, но скорее уж от силы, забранной вместе с кровью, чем от яда. Вереницы ярких образов даже не собирались утихать, наоборот, становились сильнее - нечто лёгкое, чуть печальное и определённо осеннее, но совершенно размытое. Ни одного слова, ни мысли, ни хоть какой-то, пусть и статичной картинки. Память крови оставалась закрыта.
 Я повернулся к сиду, тот уже стоял на ногах, кэльпи же отошёл к деревьям за ножнами от шпаги.
 - Думаю, после всего... произошедшего... действительно можно перейти на "ты".
 - Не думаю, - косо глянув на меня, он принялся поправлять одежду.
 - Что ж, как угодно... - я дёрнул уголком губ в усмешке. - А часто ли вам снятся чужие сны?
 - О чём вы?.. - он удивлённо вскинул голову, и ответил лишь через несколько секунд. - Нет. По чужим струнам я во сне не хожу.
 - В таком случае, каким образом вы её увидели?
 - Мне это и самому весьма и весьма любопытно, - одёргивая рукава, он медленно направился к стоящему чуть поодаль слуге. В голосе прозвучало непонятное разочарование и раздражение.
 - Навь, а кто-то помниться, мне прогулку обещал? - Фаэ легонько подёргала меня за манжет рубашки.
 - Не в этот день, - я устало вздохнул. - Слишком солнечно, да и другие дела есть.
 - Так можно до ближайшего ресторанчика догулять! Ну ведь недоооолго... - она повернулась назад и жестом руки поманила уже перекинувшегося в лошадиное обличие кэльпи. Конь, словно только того и ждал, прошмыгнул мимо хозяина и подставил бархатистую морду под маленькую ладошку Фаэ. Сид чертыхнулся и тоже вынужден был присоединиться к нашей компании. Данни, прядая ушами, грустно и просяще покосился на хозяина тёмным глазом.
 - Ф... Огонёк, в таком виде? - я выразительно окинул её взглядом.
 - А мы к Рону - его таким не смутить! - нагло заявила девчонка. - К тому же это ближе всего - утро, все ж ещё спят! - её ладошка сползла с губ на шею лошади - пальчики нежно перебирали тонкие густые волосы белой гривы.
 - Хозяин... - конь тряхнул головой, убирая сползшую чёлку. - А давайте с ними - вам готовить не надо будет... И отдохнёте немного. Мы же ненадолго - перекусить, и всё.
 Эльф прижмурился - спектакль, разыгранный парочкой фэйри, был настолько показной, что это не бросилось бы в глаза разве что слепому. Поразмыслив несколько секунд, Сен-Гильерн скользнул взглядом по пятнам исчезающей крови на моих руках и одежде. Серым и бледным, как пепел.
 - Вы не будете против, если мы составим вам компанию?
 Я вскинул бровь, оглядывая в ответ эльфа: из растрёпанных светлых волос торчали травинки и листики, помимо царапины, на лице красовалось несколько мазков грязи, штаны и сапоги были в росе, тонких ниточках налипшей паутины и тающих пятнах моей крови. Идеально отглаженная рубашка и безрукавка смотрелись на нём вызывающе чистыми.
 - Ничуть, - я ухмыльнулся. - К столь задавшемуся началу дня безумное чаепитие будет идеальным продолжением.
 Скрытые туманом и мороком, мы переправились через Терновку. Приречные кварталы Низины ещё спали, когда мы ступили на их узкие грязные улочки. Туман здесь забивался в подворотни, сворачивался на щербатых крылечках грязными завитками.
 Поглядывая на идущего рядом сида, я всё гадал, отчего же он так быстро согласился на предложение своего слуги.
 Повторно встретившись взглядом, Сен-Гильерн задержался на моём лице чуть дольше. Изучающе.
 - Как вы себя чувствуете?
 - Превосходно! - я расплылся в насмешливой улыбке. - Действие, как яда, так и заклинания уже давно сошли на нет. А как ваше плечо?
 - Заживёт, - ответил он достаточно беззаботным тоном. Всю дорогу Сен-Гильерн пытался привести в порядок волосы, разделяя пальцами перепутанные пряди и вытаскивая из них особо крупный мусор. Теперь же, найдя там длинную травинку, пожёвывал её. Лицо, скрытое сейчас лёгким мороком, не выражало никаких чувств, но уши его выдавали - он пару раз раздражённо дёрнул левым.
 Усмехаясь, я оглянулся назад. Следом за нами двигалась ожившая фреска - золотистый конь с белоснежной гривой вез прекрасную деву в развевающихся и всё более прозрачных одеяниях из тумана. Точёные копыта не собирали на себя ни капли окружающей грязи, и прекрасная всадница на солнечном коне была не иначе, как вестницей богов. Не портил картину даже с хрустом догрызаемый сочащийся соком огрызок яблока и перекинутая через локоток корзинка.
 "Золотой Ус", конечно же, ещё не открылся, но я и не собирался заходить туда с "парадного" входа. Проведя всю компанию задними дворами, привычным уже движением, вскрыл одну из неприметных дверей, к которой выводил тесный проулок. Собака, охранявшая задний дворик, даже не высунулась из будки.
 - Ой! - пискнула Фаэ, скользнув следом за мной и Сен-Гильерном.
 - М-м? - я приостановился, вопросительно оглядываясь на неё.
 - Здесь что-то есть!
 - Определённо, - кивнул сид, указывая на ближайшую яблоню. На нижних ветках, трепеща от малейшего прикосновения ветра, кучно и густо висели красные нитки. На нескольких болтались маленькие кусочки коры с руной "Защита".
 - Смотри-ка! - ухмыльнулся я, протягивая руку, но даже и не собираясь касаться амулетов. - Он всё-таки повесил что-то работающее... Идём, Огонёк! Не бойся!
 Я приобнял Фаэ тонким сумраком невидимых крыльев. Молодчина Рон! Как теперь некоторые посетители к тебе ходят?
 Заскочив на крыльцо, я достаточно громко постучал по тёмным от времени доскам, и... видимо не рассчитал сил - многострадальная дверь с неимоверным скрипом вывернулась из петель и картинно завалилась внутрь.
 - Э... - я замер, виновато глядя в дрожащие чёрные зрачки двустволки.
 - Господин Навь! - Рон, взлохмаченный, в ночной пижаме, но уже без малейшего признака сна, откашлялся, пытаясь придать срывающемуся голосу более уверенный тон. - Господин Навь, похоже, вышибание моей двери входит у вас в привычку?!
 - Прошу прощения, не хотел... - искренне извинился я. - Я всё сейчас исправлю!
 - Нет-нет-нет! - Рон протестующе замахал свободной рукой, тут же опустив ружьё. - Я вижу, ночь у вас выдалась и без того тяжёлая, - его взгляд скользнул по заляпанным серой пылью и грязью штанам и замер на корзинке в руках Фаэ. - Что я могу сделать для вас и ваших спутников?
 - Завтрак! - тут же выпалила Фаэ. - Только чтоб никакой рыбы!
 - Сладкий пирог с яблоками, три чашки... Нет, кувшинчик с кофе, салат из яблок и орехов, слоёные пирожные, каких-нибудь фруктов... - начал перечислять я, поднимаясь следом за Роном по узенькой лестнице на второй этаж.
 - Помедленнее, я не успеваю записывать! - открывая дверь отдельной комнаты, Рон оглянулся с некоторой издёвкой в глазах. - Прошу.
 Комната была небольшая, с одним окном, закрытым от света раскидистой кроной яблони, а из мебели наблюдались только два крепких дубовых стола и, не в пример им, лёгкие резные стулья. Фаэ с кэльпи моментально уселись за стол у окна, Фаэ, естественно, на столешницу. Сен-Гильерн, чуть морщась, опустился на стул рядом со вторым, стоящим почти в углу. Положив двустволку на пол, Рон, пошарил рукой на приколоченной возле входа полке, достал оттуда обмусоленный карандаш и растрёпанную тетрадь. - Слушаю, господа.
 - И дама! - возмущённо напомнила Фаэ.
 - О, конечно, прошу прощения! Господа и дама, - разбуженный звуком собственной выламываемой двери, рыжий полукровка был необычно ехиден. - И что же дама желает отведать?
 - Лимонный салат, клубничный пудинг, меренга с ревенем и малиной, какой-нибудь лёгкий омлетик и...
 - И ты лопнешь, - сев напротив Сен-Гильерна я почти дословно повторил заказ, добавив в него круассаны и шоколад. Кэльпи остановился на хлебе, тостах, сырном супе и плетёнке пирожков с клубничным вареньем. Голодного блеска в глазах впрочем, не было - причина его желания заглянуть в "Золотой Ус" находилась не в тарелке, а сидела рядышком на столе. Сен-Гильерн выбрал какую-то горгонзолу - не знаю, что это, но прозвучало грозно. Еще он изволил откушать равиоли с томатным соусом и яблок. Из выпивки же попросил принести Каберне.
 Записав всё перечисленное, Рон свернул тетрадку и прижал её под мышкой. Босые ступни мёрзли, и он переступил с ноги на ногу. Морщась от движения, сид достал откуда-то из безрукавки небольшой кожаный кошелёк и кинул хозяину - тот поймал его со звоном и, подхватив с пола ружьё, удалился.
 Переливаясь через подоконник, в прикрытое яблоневой листвой окно проникали солнечные лучи. Под их тонкими касаниями одеяние Фаэ, в некоторых местах, почти исчезло - кэльпи, сидящий напротив неё, был этому только рад. Словно гурман, чьего обоняния достигли изысканные запахи редкого блюда, он созерцал подчёркнутые туманными занавесями линии бедра, изящный изгиб талии, переходящий в плавный абрис груди и плеч.
 Я перевёл взгляд на Сен-Гильерна, по-прежнему бледного, замершего на стуле с неестественно прямой спиной.
 - Прошу прощения, насколько быстро вы восстанавливаетесь?
 Сид какое-то время молчал, глядя в окно. Затем, поддёрнув прилипшую от крови рубашку, всё же нехотя ответил.
 - Такое примерно дня за два в нормальных условиях.
 Уже уходя с поляны, я чувствовал себя великолепно. Хотя, если бы дуэль продолжилась и я не успел его укусить, то вполне вероятно, что в лучах восходящего солнца лежало бы моё бездыханное тело. Где-то до вечера, или покуда Фаэ не соизволила бы оттащить меня в тенёк.
 - Конечно, понимаю, наивно задавать такой вопрос, но всё же, позвольте спросить... Какие дела у вас в этом городе?
 - На этот вопрос я отвечу только после того, как мы с вами выпьем на брудершафт, - сид косо усмехнулся, давая понять, что ответов ждать не стоит.
 - За чем же дело стало? - я дёрнул уголком губ в ответной усмешке, и пока он не успел опомниться, обратился к Фаэ. - Огонёк, будь добра, слетай на кухню, попроси господина МакКланнона ускориться. И пусть принесёт что-нибудь... Шардоннэ, пожалуй, подойдет.
 - Больше, надеюсь, ничего не будет? - Фаэ, соскользнув со стола, топнула негромко босой ножкой. - Тетрадки у меня - нет!
 - Ну, думаю, пару слов ты в состоянии запомнить?
 Сид, хмуря брови, вновь уставился в окно, но ничего так и не сказал.
 Фэйри же фыркнула, и, состроив недовольную рожицу, исчезла. Судя по грохоту кастрюль, раздавшемуся внизу, появилась она там так же внезапно. На разговор с Роном у неё ушло несколько секунд - с подоконника на столешницу ступила маленькая босая ножка.
 - Мадмуазель!.. - кэльпи мгновенно подобрался, наслаждаясь новым видом. - Нам же потом на этом кушать!
 Девушка мгновенно подняла ступню к его лицу настолько близко, что пальчики почти касались носа.
 - Ты где-нибудь видишь грязь? М? Всегда считала, что лошадей-то уж подобное не смущает.
 Ладони юноши мягко обхватили пяточку, а большие пальцы скользнули по взъёму лодыжки.
 - Из вашей туфельки я согласен даже выпить яд.
 Довольная произведённым эффектом Фаэ аккуратно приподняла ножку, высвобождая её из ладоней, и пальчиком провела по виску, шевеля пшеничные прядки.
 - Я не ношу обуви.
 - Тогда из следа.
 - Я не настолько тяжёлая.
 Они уже мило флиртовали, причём Фаэ стояла почти обнажённой, а голова кэльпи находилась на уровне её коленок. Бесплатный цирк, да и только! Я-то к такому привык, а вот сид... Я покосился в его сторону - с равнодушным выражением лица, словно от фэйри ничего другого и не ожидал, он наблюдал за игрой золотистых и зелёных солнечных зайчиков на стене.
 Время медленно текло. Рону требовалось ещё и послать кого-то за сластями - на своей кухоньке он такого не готовил. Сен-Гильерн задумчиво сколупывал со столешницы не до конца отслоившийся кусочек древесины. Фэйри пару раз глянув в нашу сторону, давили неуместные смешки. Фаэ часто наклонялась вперёд, шепча что-то кэльпи на ухо. Почти лёжа, она выглядела фарфоровой германской статуэткой на полочке у развратного старого бюргера. Наше молчаливое созерцание поверхности стола отчего-то начало нервировать, да и сид уже не один раз окидывал меня странным взглядом, словно пытался пробраться за морок.
 - Что-то не так? - светлые глаза прошлись по моему лицу, несколько даже насмешливо.
 Верю, вид и в самом деле занятный. Ещё со вчерашней ночи.
 Я покачал головой, откидываясь на спинку стула. Щурясь, перевёл взгляд за окно, на шуршащие в тихом ветерке листья. Попробовал ещё раз подобраться к памяти крови сидящего столь близко от меня - тщетно. Возможно, дело было в количестве, а, возможно, и в прочности защиты. С этим никогда не угадаешь, хотя, обычно, достаточно бывает и одной капли. Лишь странные, размытые, словно на картинах импрессионистов, образы.
 Со стороны коридора раздались торопливые шаги. Оставив помощника за дверью, Рон сам принялся расставлять тарелки и чашки. Неодобрительно скользнув глазами по разлёгшейся на столе Фаэ, вслух он всё-таки ничего не сказал.
 - Значит, красное и белое на брудершафт? - усмехнулся я, наливая в кружку горячий кофе. - Символично... Хотя больше бы вам пошло белое.
 - Должны же быть у нас хоть какие-то парадоксы?
 - Ну-у, - протянул я, глянув на парочку фэйри, - кое-какие парадоксы у нас уже есть.
 Они ели пирожок, один на двоих, с двух сторон, и без рук...
 - Для жеребца это нормально, - сид бросил взгляд в сторону соседнего стола, словно мы просто обсуждали повадки его лошади.
 Пирожок лопнул, и по подбородкам фэйри потекло клубничное варенье. Весело хихикая, Фаэ отняла большую часть и быстро сжевала её. "Жеребец" потянулся вперёд и стал слизывать варенье с её лица. А ведь это был первый пирожок... Ну да ладно, я к такому привык, а сид, чего-то подобного и ожидал. За соседним столом уже вовсю шутили, не обращая на наше присутствие ни малейшего внимания, и уписывая роновы приношения с поражающей воображение скоростью. Белая меренга слизывалась с пальчиков ничуть не хуже, чем варенье с подбородка.
 За нашим столом тишину нарушало разве что лёгкое позвякивание посуды, когда я ставил чашку обратно на стол, случайно касаясь ей края тарелки.
 Кофе прогнало начавшую было вновь подбираться сонливость. И, когда в дверях появился МакКланнон с двумя тёмными бутылками в руках, я уже чувствовал себя достаточно бодрым для того, кто почти не спал всю предыдущую ночь.
 - Открыть, или сами? - поставив бутыли рядом с сидом, Рон стал шарить по карманам в поисках штопора.
 - Сами, - откликнулся я, когтём соскабливая воск с утопленной в горлышке пробки. Сен-Гильерн меланхолично оглядывал бокалы, наверно, проверяя их на чистоту.
 - Если что-то понадобится, крикнете... - Рон многозначительно посмотрел в сторону уже полностью обнаженной Фаэ, которая с рук кормила яблоком кэльпи.
 - Обязательно, - пообещал я. Когда за рыжим закрылась дверь, аккуратно, когтём же, вытащил пробку, за неимением салфеток, обтёр горлышко рукавом, и налил красное тёмное вино в один из бокалов. Другой вскоре наполнился искрящимся бледным янтарём. Возможно, сид уже сотню раз успел пожалеть о не вовремя сказанных словах, но отказываться от своего предложения в силу неких условностей и правил не собирался. И к лучшему - раз уж память крови этого "осеннего" оставалась для меня закрытой, так, хоть что-то, более-менее достоверное, о его пребывании в Гатри я всё же узнаю.
 - Итак, - подняв бокал, сид встал, выходя из-за стола. Я последовал его примеру. Фэйри замерли, внимательно глядя на разворачивающееся действо. Кэльпи даже перестал хрустеть яблоком, так и оставшись с откушенным куском в зубах.
 Мы оказались почти одного роста - Сен-Гильерн был ниже на пару сантиметров. Переплетя руки, мы поднесли бокалы к губам. Он прикрыл глаза, залпом выпивая вино. Я усмехнулся, сделав небольшой глоток и тут же почувствовал, как сползает морок.
 - Довольно странно, - сид всё еще держал локоть прижатым к моей руке. - Как-то вышло непредвиденно всё это... Совсем непредвиденно...
 Я приподнял бровь, допивая содержимое бокала. - Что именно?
 - Начать с того, кто мы есть. Словно ткань бытия на миг истончилась от наших действий, - убрав руку из кольца моей, сид уже развернулся, ставя бокал на стол, когда Фаэ возмущенно спросила:
 - А поцеловаться?!!
 Кэльпи, так и сидящий с яблоком в зубах, поперхнулся и закашлялся, прикрываясь рукавом. Но глаз не отвёл ни на секунду.
 - Кхм..?
 - А как именно? Признаться, я всерьёз провожу этот обряд впервые, - сид отступил от меня на шаг, косясь на обнаженную фэйри. Та, после нескольких секунд колебаний, выдала скороговоркой:
 - Вгубыконечноже! А как же иначе?!
 Я прищурился глядя на неё.
 - А подробнее?
 - Ну.. невинно, наверное, по-братски...
 - Это точно необходимо? - Сен-Гильерн подозрительно оглядывал Фаэ. Уши его на кончиках порозовели, а пальцы нервно плясали по вороту рубашки. Меня это от души позабавило.
 - Уж если вы начали свой обряд, так до конца доводите! Сами ведь не маленькие, знаете, что обрывать на середине столь серьёзные дела нельзя, - в глазах у Фаэ не было ни единой искорки насмешки, или издёвки. Подумав, что о брудершафте потом обязательно спрошу или подробно прочитаю и выясню, подшутила она над нами, или нет, я сделал шаг к Сен-Гильерну. Глаза у того были с блюдце.
 - Заметь, не я это предложил, - едва сдерживая усмешку, произнёс я. Положил руку ему на плечо (сид инстинктивно замер, думаю, не каждый день к нему так приближался ночной) и быстро коснулся прохладных губ. Поставив бокал на стол, я оглянулся на Фаэ - глаза у неё были изумленными, а кэльпи, спрятав лицо в ладонях беззвучно ржал...
 - Можешь звать меня Габриэль, - Сен-Гильерн сел и медленно налил красного вина. Уши у него стали пунцовыми. На конька он глянул так, что тот разом поперхнулся и замолк.
 - Даниил. Надеюсь, это не трудно выговорить? - отрезая пирог, я покосился на эльфа.
 - Не беспокойся, я, в отличие от Стоуна, был в России.
 - Мм... Всё по делам, наверное?
 - Ты удивительно прозорлив, - кажется, он даже пошутил.
 - Итак, на брудершафт мы выпили, - подцепив кусок пирога на вилку, я облокотился на край стола, - так что за дела привели тебя в Гатри?
 Он вздохнул, поднимая взгляд от тарелки.
 - Мне нужно остановить строительство завода по производству дизельных и бензиновых моторов.
 Я озадаченно вскинул бровь. Интересно, кому перешёл дорожку Уатингтон и сотоварищи? Конкуренция, что же ещё...
 - О чём ты задумался? - сид замер, не донеся бокал до губ. - Арктура и Эвелину, и всех остальных, кто не связан с этим напрямую, я, естественно, не трону.
 - Мне просто любопытно, кто заказчик. Можешь не называть имён. Кто то из ваших, или..?
 - Ты в своём уме? - бокал опасно накренился, и тонкая струйка вина едва не полилась в соус. Сен-Гильерн этого даже не заметил - на лице у него было глубочайшее удивление.
 Я пожал плечами, ухватывая из плетёночки двумя пальцами круассан.
 - В город, не в самое спокойное время, прибывает наёмник, творится какая-то чертовщина...
 - Наёмник? - он косо усмехнулся. - Хочу, на будущее, предупредить - хорошо, что тебе не попался некто более юный и неуравновешенный. Отдавать нам приказы может лишь королева, древняя, как самая первая вода морская. Лучше вообще при представителях моего народа не затрагивать подобные темы - даже если и не хотим ввязываться в драку, нам по некоторым не самым умным предписаниям для находящихся здесь, придётся это сделать. И неприятности будут для тебя неизбежны.
 - Прости, видимо не так выразился, - искренне произнёс я. - Но, как-то уж странно всё получилось... Действительно, малопредставимо, что вы решили подмять под себя машиностроение и металлургию, хотя там и крутятся большие деньги, - я приподнял бровь, ожидая ответа. Некоторое время сид молчал, когда же заговорил, взгляд серых глаз был уже спокоен и безразличен.
 - Нам до этого дела нет - единственное, что имеет значение, так это то, что подобные агрегаты не только разрушают этот мир, они его переделывают под себя и искажают. Не приедь я сюда, через два-три года ты бы не смог пить воду из озера и вряд ли уже наслаждался чистым воздухом, - наколов очередное подобие пельменя на вилку, он усмехнулся чему-то совсем грустно.
 - Ну, - я печально улыбнулся уголками губ, - когда-то и мы изменили мир так, что не смогли в нём жить...
 - Проще предупредить или хотя бы замедлить разрушительные процессы, чем потом стоять на руинах и заламывать руки.
 - Согласен. Только методы у вас... сомнительные. Много ли даст убийство одного из держателей компании?
 Сид хмыкнул.
 - Очень много. Уатингтон-младший чаще всего не разделял его взглядов, и переделает теперь доставшееся по своему вкусу. А на вкусы молодого человека можно влиять и менее радикальными способами.
 - Что ж, - я усмехнулся, - допустим, здесь у вас всё пройдёт гладко. А как в других городах? Или вас интересует только Гатри?
 - Сколько проблем, столько и путей их разрешения, - уклончиво ответил он.
 - Для чего вам это вообще? Запоздалое раскаяние?
 - Нет. Иначе раскаиваться пришли бы не мы, родившиеся много после Исхода, - тонкий ломтик горгонзолы с яблоком, казалось, всецело занял его. Первый вопрос Сен-Гильерн просто проигнорировал.
 - Хм.. Ты сказал, что бывал в России. Интересно, что за дела были у вас там? Если не тайна, конечно.
 - Уже не тайна. Да и теперь это не имеет никакого значения. Я в основном наблюдал, и убирал последствия. Морозы, опять-таки, пришлось усиливать - а это дело тонкое...
 - Это в каком году?..
 - В двенадцатом.
 Я озадаченно замолчал, подливая в бокал вина. Сен-Гильерн столь спокойно говорил о самом масштабном и впечатляющем поражении французской армии - похоже, Франция не была его родиной, или интересы Аэс Сидхе ставились превыше чувства патриотизма.
 - Где ты родился?
 - Как бы это сказать... - замерев на несколько секунд с пельменем, поддетым на вилку, он мечтательно улыбнулся, неуловимо просветлев глазами. - В другом, молодом мире.
 Вот оно что!.. Значит, нездешний. Настолько нездешний, что даже и ощущается по другому. Потомки народа Дану - ушедшие в Холмы, и в самом деле могли возвращаться сюда. Видели их правда редко и ни у кого из виденных не было крыльев. Сен-Гильерн исключением не являлся.
 - А откуда ты родом?
 - Из России, как ты уже понял. Из той её части, что западнее Уральских гор.
 - Там до сих пор много сильных существ. Но никого с такими крыльями, как у тебя мне не встречалось, - эльф с искренним интересом бросил взгляд мне на горло. - И такая регенерация... Удивительно.
 - Это не та история, что подошла бы для продолжения беседы за столом, - я хмыкнул про себя, не став добавлять, что не собираюсь рассказывать её в принципе, кем бы ни был слушатель.
 - Что ж, у меня тоже есть такая. Можно как-нибудь ими обменяться.
 - Может быть, - усмехнулся я.
 Проведя ладонью по подживающей царапине, сид глянул на весело хихикающую Фаэ, которую кэльпи, с ложечки, кормил сырным супом.
 Вытягивая ноги под столом я поморщился, чувствуя, как отлипает от кожи ткань брюк. Пожалуй, впервые в жизни, я завидовал сейчас девчонке из младших родов Волшебного Двора, которая, без всяческих раздумий и стеснения, могла скинуть грязную, неудобную, или попросту надоевшую одежду.
 - Огонёк, будь добра, принеси мне, пожалуйста, брюки, - я задумчиво глянул под стол. От обуви тоже мало что осталось. - И пару ботинок поразношенней.
 - То шпагу ему принеси, то ботинки!.. - деланно возмутилась фэйри, отрываясь от увлекательнейшего процесса кормления. - А где же уважение к личности?!
 Если б не сидящий рядом эльф, я припомнил бы этой любительнице подглядывать и подслушивать, что у неё-то подобное отсутствует напрочь.
 - Про уважение к личности я тебе потом расскажу... И носки, две штуки, из одной пары! - вовремя спохватился я.
 Девушка выпорхнула в окно, растворяясь в солнечных лучах.
 - А что, бывало и по одному? - отламывая кусочек странного сыра, Сен-Гильерн бросил на меня сочувствующий взгляд.
 - Бывало, - вздохнул я.
 Кэльпи, оставшись в одиночестве, потерял аппетит, и перекатывал по столу из стороны в сторону яблоко, иногда чему-то предвкушающее улыбаясь.
 - Ты не будешь против, если я закурю? - под утвердительный кивок я достал из кармана шёлковый кисет с трубкой. Мешочек с табаком успел развязаться, и большая часть его высыпалась и разошлась по подкладке брюк. А я-то думал, почему всё время чудится столь сильный запах табака... Пригоршней вытащив остатки, я высыпал их аккуратной кучкой на стол и не спеша начал набивать трубку. - Арктур упомянул, что ты издал несколько книг с легендами и сказками про вашу Ветвь. Любопытное у тебя увлечение... Или, как обычно, Волшебный Двор рассыпает семена лжи?
 - Как говорил ваш поэт, сказка ложь, да в ней намёк... Очень верное и мудрое высказывание, - Сен-Гильерн наливал вино, с прищуром оценивая насыщенность цвета. - К тому же, отнюдь не Аэс Сидхе были первыми в этом. Скажем так... Я шлифую наши легенды так, чтобы люди продолжали верить в уже устоявшиеся стереотипы. Но это... минимизирование эльфов - удивляет. Такие-то казусы и заставляют задуматься о том, не пора ли заняться цензурой.
 - И кто же первым начал распространять самые странные и порочащие остальных вымыслы? Не Ночная ли Ветвь? - я ухмыльнулся, выпуская мутно-белое облако дыма. Серые глаза собеседника прищурились.
 - Совершенно верно. Искусство лжи и подлости некоторые ваши рода возвели в ранг добродетелей, подобающих благородному воителю. А распевание баллад, порочащих противника, особенно в ночь перед битвой?
 Я фыркнул.
 - Серьёзно?
 - Вполне. Я даже и в теперешние времена с таким сталкивался.
 - И где же, интересно?
 - В восточной Европе, в Италии, в Португалии. О, что там творилось, когда Веллингтон вытеснил Массену... - он лениво наблюдал, как по стенке бокала течёт насыщенно-вишнёвая капля. - Если посмотреть на ситуацию в Европе теперь, ночные, от которых, ты, видимо, держишься вдалеке, широко используют внушение и пропаганду для возвеличивания своего образа мыслей. Даже вчерашний вечер... Я ведь был там единственным, как ты выразился, светлым. Ну, относительно других. Все эти черепа, зеркала, доски и смертно-тленные разговоры - следствие внедрения в людские умы понятий и идеалов Ночной Ветви. А учитывая волну мистицизма и всяких учений, что и не думает спадать, скажи мне, кто тут занимается сомнительной деятельностью?
 - Ты хочешь сказать, что все общества любителей сверхъестественного, кружки юных спиритуалистов и новоявленные мерлины - наших рук дело? - я насмешливо вскинул бровь.
 - Да ты, похоже, в этом городе безвылазно лет пятьдесят сидишь, - чуть улыбнулся сид.
 - Ну-у, - протянул я, - не совсем. Года три-четыре от силы,
 - Ну, почти угадал, - невозмутимо добавил он. - К твоему сведению, ночные проводили огромнейшую работу. И результат её то, что распущенность современных нравов позволяет не выглядеть чересчур экстравагантным, даже попивая из кубка нечто похожее на кровь. Эпоха декадентства, увядания, тлена...
 - Позволь не согласиться с тобой! - я глянул на сида поверх бокала. - Вампиризм романтизировался ещё со времён Древней Греции, причём, не представляю, что было это с нашей подачи.
 Сен-Гильерн хмыкнул.
 - Ну, на это я могу тебе так ответить. Они поклонялись сомну богов, которые отнюдь не блистали добродетелями. Вампиризм, содомия, развращение, рабовладельческий строй и грех обжорства... А дело-то всё было в свинцовых водопроводах и завезённых с Востока наркотических веществах. И пал великий Рим...
 - Цикличность времён... - задумчиво протянул я. - Да и если посмотреть на то, что происходит теперь - то же самое: и падение нравов, и прочее.
 - Но теперь-то мы точно знаем, чьих рук это дело! Уж поверь мне, я с этими пропагандистами сталкивался нос к носу.
 - Ну, не всё же вам байки про нас придумывать?! Когда-то я этого добра начитался!.. - я помотал головой, вспоминая эльфийские опусы о Ночной Ветви. Змей собирал их в надежде выудить какую-либо верную историческую информацию, после же, попросту коллекционировал, как забавлявшее его чтиво. - Богини!!! Не знал, смеяться мне, или плакать! Было желание разыскать авторов... да только, к моменту прочтения, эти бедолаги исчезли из мира более естественным способом.
 - Ладно, давай оставим эту тему - и мы, и вы много чего написали. Такие разговоры обычно завершаются плохо.
 И вправду, глупо было предъявлять друг другу претензии подобного рода. Разногласия между старшими Ветвями оставались всегда, и спор наш ни к чему не приведёт. За прошедшие тысячи лет многое успело случиться... Но забавно, забавно... Если Габриэль сказал правду, будет любопытно посмотреть на результат деятельности наших выдумщиков.
 Сид рассматривал клубы ароматного дыма сквозь красное переливчатое вино в хрустале. Взгляд его стал задумчив и отрешён. Дым вытягивался, слагаясь в завитки, поднимался к потолку, подсвечиваемый лучами солнца.
 - Красиво... - он вновь потянулся к сыру. - Что за табак?
 - Жуковский вакштаф, - выпустив несколько зыбких колечек, я улыбнулся уголками губ. Колечки поднимались к потолку, одно сквозь другое. Тронув их невидимым сейчас кончиком крыла, я растянул дым в почти читаемую вязь старого алфавита.
 - Хотя, вообще-то, курить вредно. Особенно для окружающих, - Сен-Гильерн дунул, и слово смешалось во что-то причудливое, похожее на спираль.
 В воздух поднялась очередная пара колец.
 - Боюсь, мне будет сложно избавиться от этой привычки.
 - Клыки пожелтеют и лысина появится, - Габриэль снова смешал кольца в одну фигуру.
 Меня аж передернуло.
 - Чур меня, чур! Типун тебе на язык!
 - Вылечу, - он высунул упомянутую часть тела и скосил на неё глаза. - Слизистая быстро восстанавливается. А чуром вполне можно и тебя называть, если сопоставить некоторые современные слова и старинные приговоры, то сейчас ты сам себя от себя же и отваживаешь. Даниил Чур...
 Ответить я не успел - в окошке появилась Фаэ кинув мне связанные за шнурки ботинки. Черный свёрток, полетевший вслед за ними, почти упал на макушку сиду. Тот невозмутимо перехватил его на лету и, развернув, подал мне брюки.
 - Думаю, они должны находиться на противоположном моей голове месте.
 - Благодарю. Огонёк, а носки где?
 Она сперва пожала плечиками, а потом кивнула на штаны.
 - Эн"шэн, ну как обычно, в карманах!
 - Как обычно?! - изумился я.
 - Эн"шэн? Тень? - переспросил Сен-Гильерн.
 - Ну да. Вообще-то, Эн"шэн - обезличенное окончание, и на две трети... А, да ладно впрочем. Какая разница? - я пошарил по карманам - результат превзошёл все ожидания - в каждом оказалось по два носка, но ни один не мог составить пару другому. Что ж, не привыкать... - На самом деле - Наэийссша, но этот язык уже давно мёртв... Подожди-ка... а ты откуда его знаешь?!..
 - Я, тебя, конечно, помоложе, но в наших землях его вполне даже помнят. Консерватизм - приятная привычка.
 - Так давно не слышал нормального произношения... - я ухмыльнулся, покачав головой. - На днях одна ведьмочка назвала меня Ночным Срамом...
 - Наэийтссша.. - Габриэль мягко растянул второй слог, сократив последний. В речи морского народа моё имя звучало иначе.
 - Найтшайн, - Фаэ, сидящая уже рядом с кэльпи, воспроизвела только что услышанное на свой манер и, как ни странно, смысл получился достаточно близким к истине. Она помотала головой. - Ну и язык у вас был! Боюсь даже представить как у тебя полный вариант имени звучит, Эн"шэн хоть произнести можно!
 Сняв ботинки с отслоившейся подошвой, я стянул промокшие носки и, перекинув брюки через плечо, направился к выходу, помахивая зажатой в руке обувью. Но на полпути подумалось - какого чёрта?! Коридорчик за дверью был узким, к Рону могли наведаться и другие посетители, а единственная дама в нашей компании и так не раз видела меня (а зачастую и разглядывала) в чём мать родила.
 Разворачиваясь, я на ходу начал расстёгивать брюки. Сложив чистую одежду на стул, стянул местами присохшие жёсткие штаны. Скинул их в ту же кучку под столом, где лежали драные ботинки и мокрые носки.
 - Вот если бы ты начал подобное вчера, я тебя как раз на полпути убил бы... - Габриель лениво наблюдал за процессом переоблачения, цедя вино из горлышка мелкими глотками. От кровопотери и выпитого он уже захмелел.
 - А разве я пытался сделать нечто подобное?! - удивился я, усаживаясь на стул, и с блаженством натягивая чистое.
 - Да как бы сказать... - за соседним столом хекнул кэльпи.
 Сид мрачно на него глянул.
 - Кое-что вы, вернее, ты, снять порывался, и даже на выбор оружия сделал грязный намёк.
 - О, Богини!!! - я рассмеялся. - Все конфликты и войны в этом мире из-за недопонимания! Там было чертовски жарко! - в серых глазах, ехидно на меня поглядывающих, не было ни капли веры. Хотя... он-то был трезвым тогда. - А про выбор оружия, я, честно сказать, не помню.
 - Гм, - поболтав почти опустошённой бутылью, сид усмехнулся. - Ну и не надо.
 - Кажется, вино кончается, - отметил я, глядя на тонкий янтарный слой над донышком.
 - Мне уже не кажется - оно и впрямь кончается. А не принесёт ли кто-нибудь из вас от Рона нам ещё по бутылочке чего-нибудь? Не сока, и не лимонада.
 - Кто-нибудь, это опять я? - уточнила Фаэ.
 - Нет, это я, - оторвавшись от кормления с рук обнажённой девушки, кэльпи пошёл вниз. Закрыв дверь, он внезапно высунул голову обратно. - А чего нести-то?
 - Пусть Рон повторит предыдущий заказ. Я после вчерашнего ещё не готов мешать марки вин...
 - Я согласен. Только уточни, что заказ на вина, а не на еду. Ещё тарелка в меня не поместится, - Габриэль ловко загнал последний псевдопельмень на вилку.
 - И гитару попроси. А то эти только философствуют с постными лицами, - Фаэ, подогнув одну ножку под себя, тихонько покачивалась на стуле. - Я вам даже сыграю! - произнесла она с некой тайной угрозой и предвкушением чего-то.
 - Ага, - голова исчезла за хлопнувшей дверью.
 - М.. - сид поглядел на Фаэ, подозрительно щурясь. - Сдарыня... Уверены в том, что оно нам надо?
 - Оно надо мне. И в этом я уверена! - фыркнула фэйри. - С вами скучно! А не нравится моё предложение, так сыграйте сами.
 Габриэль глянул на меня - я лишь пожал плечами.
 - Ладно, - вздохнул он, - чему быть, того не миновать...
 Кэльпи появился, сопровождаемый позвякиванием двух бутылок. Неясно, вытер их Рон, или они очистились об одежду несущего. За плечом на потрёпанной тесьме висела большая гитара с янтарно-жёлтой декой. Поставив бутылки к нам на стол, он с поклоном передал гитару Фаэ.
 - Не поможешь? - плечо Габриэля всё-таки беспокоило - он протянул выбранную бутылку мне для распечатывания.
 Разливая вино, я задумчиво протянул:
 - А что-то мы всё молча, без тостов, не чокаясь?..
 - Не привык ещё я к тебе, - он поднял бокал. - Для начала, раз уж так судьба свилась, за дружбу. Гм, да... За дружбу.
 - За дружбу, - кивнул я, возблагодарив Ночь за то, что не успел произнести первый просившийся на язык тост. За привыкание... Сделав глоток, я облизнул губы и несколько секунд неподвижно сидел, созерцая отражение света, пляшущего на стенках бокала. Сид даже успел недоумённо прищуриться, вглядываясь в моё лицо.
 - Габриэль, - наконец, собравшись с мыслями, я поднял взгляд. Вовсе не беспокойство за предприятие Уатингтона послужило причиной совместного похода в "Золотой Ус" и не извечный спор, которая из Ветвей Изначальных более коварна и беспринципна. - Есть у меня к тебе один вопрос... Да, ты сказал, что по чужим снам не ходишь и не знаешь, откуда к тебе это пришло. Но всё-таки, должно быть хоть что-то - подобные вещи так просто не случаются. Почему она явилась именно к тебе и именно так - в круге Луны, восходящей над берегом? Она... говорила что-нибудь?
 - Нет, - сид покачал головой. - Она спала, хотя сначала показалась мёртвой. И я не знаю, честно, почему этот сон пришёл ко мне.
 - Спала... - повторил я почти беззвучно.
 Где-то внизу хлопнула дверь, выводящая на задний дворик, раздался приглушённый звуками с улицы смех Фаэ и голос кэльпи. За соседним столом осталась только положенная на стул гитара. Прямо под нами, пробиваясь сквозь толстые перекрытия и балки, доносился гул голосов, шуршала листьями заглядывающая в окошко яблоня... И было во всём этом нечто странное, ненормальное, начиная с рисунка, увиденного прошлым вечером, последовавшей за тем ночи, бредовой дуэли и этого нашего братания... Богини! Я должен протрезветь сейчас же! Мне нельзя снова так напиваться!..
 Рассеянно проследив взглядом за Габриэлем, поднимающим со стула гитару, я прикрыл глаза. Голову уже кружило от выпитого, а где-то в тенях от кончиков пальцев плясали искорки чужой силы, чужой осени...
 Сид задумчиво глянул на меня, опускаясь обратно, но ни слова не произнёс. Попытавшись перекинуть тесьму через плечо, он поморщился и устроил гитару на колене. Серые глаза смотрели уже сквозь меня, длинные пальцы касались грифа, подкручивали колки и вновь трогали струны в коротком переборе. Мысли перепутались и я, склонив голову к плечу, словно зачарованный, следил за движением его пальцев.
 В лёгкий узор звуков комнаты вплелись аккорды. Мелодия становилась громче. И тихий голос показался мне поначалу эхом от памяти крови...
 Я видел ветер, молча идущий по краю степей,
 Я видел ячмень, поседевший к утру от росы,
 Я видел столько, что не рассказать тебе,
 Как зацветает небо предвестьем весны.
 Я видел грозу, что смешала небо с землёй,
 Напоила цветы синевой, а закаты алым.
 Я видел птиц, летящих к гнездовьям домой,
 Я видел стаи из туч, и тучи-стаи.
 И я видел следы, заросшие жёсткой травой,
 Сквозь щиты и кольчуги шли зелёные струны.
 И тень плясала, как бес, за моей спиной,
 Когда на стоячих камнях читал я забытые руны.
 И я видел столько, что глаза мои стали другими,
 Напоенные небом, к закату меняют свой цвет.
 И, наверно, сменилось уже и само моё имя -
 У идущих по краю степи ничего неизменного нет.
 Пальцы замерли, но струны ещё пели, затихая, сворачивая калейдоскоп ярких образов. Я моргнул, чувствуя, как быстрыми дорожками сбегают с уголков глаз слёзы.
 - Прости, я... - мотнув головой, я провёл краем манжеты по лицу.
 - Не всякая печаль тяжела, - сид приложил ладонь к струнам, обрывая последние отголоски мелодии, - иногда её горечь приятна... Память, такая штука, которой иногда нужно приносить дары. Иначе она придёт и возьмёт их сама - но много больше.
 - Боюсь, если последую твоему совету, то позже, или прямо в процессе напьюсь в хлам, - я поднял взгляд, на губах дрожала невесёлая усмешка.
 - А ты и так это делаешь. Ещё со вчерашней ночи, - поставив рядом наши бокалы, он наполнил их и, откинувшись на спинку стула, вновь принялся заплетать тихие звуки гитарного перебора в лучи солнечного света, всё больше и больше проникающие сюда сквозь листья.
 - А ты, в общем-то прав... Но пить я больше не хочу, - мрачно глянув на заполненный до краёв бокал я тяжело вздохнул. - Спой ещё?
 - Ваша очередь, сударь... - Габриэль изобразил нечто похожее на поклон, так и не вставая со стула. - Я ещё не слышал твоего пения. Кстати, хотел спросить - ты давно знаешь Рона? Он так спокойно отнёсся к нашему... визиту.
 - Давно... - я пожал плечами. - Лет десять. А про пение... И хорошо, что не слышал. У меня не тот голос, чтобы петь.
 - Прошу... Обещаю быть беспристрастным, и не ранить вашу тонкую душу... - струны на несколько секунд замолчали, Габриэль смотрел мне в глаза чуть прищурясь. - Даниил, твои отговорки подошли бы для салонов и сборищ эстетов, а мы сейчас в "Золотом Усе". Здесь можно позволить себе быть настоящим. Да и когда в последний раз ты говорил с кем-то на равных? Не боясь сказать во хмелю что-то, что заставит собеседника отодвинуться, и, подхватив пальто и шляпу, молча выйти, гадая, в своём ли ты уме?
 Я хмыкнул, отворачиваясь к окну. В каком-то смысле он был прав. Но ни о чём таком я сейчас говорить не собирался. Хватит с него имени и увиденных крыльев.
 - Что ж,.. ладно... Но петь я всё таки не буду, - проговорил я. Голос неожиданно охрип, и пришлось сделать ещё несколько глотков вина. Комната поплыла в солнечном свете, вращались, вспыхивая маленькими звёздами, мириады крошечных былинок... - Мы уходим куда-то... - старые слова дались с трудом, и я остановился, хмурясь и прикрывая глаза от света. Когда-то я переводил прощальную колыбельную для Змея, но строчки путались, не желая обретать хоть какое-то подобие стиха. Габриэль молча ждал, отложив гитару и облокотившись на столешницу.
 - Мы уходим... - произнёс я уже на русском, и слова вспомнились, выплыли перед мысленным взором буквы этого языка, слагаясь в строчки и предложения.
 Мы уходим куда-то настоль далеко,
 Что не помним Луны и Ночи,
 Мы уходим, не взяв с собой ничего,
 Не жалеем, не ждём, не пророчим.
 Наши дни в этом бывшем раю
 Сочтены и забыты богами.
 Засыпай, я тебе тихо-тихо спою,
 Что потом приключится не с нами.
 Мы уходим в волну и шипенье клинков,
 Мы идём по неведомым тропам,
 Где никто в тишине не услышит шагов,
 Не нарушит молчания шёпот.
 Мы вливаемся вкрадчивым шорохом трав
 На круги белоснежного камня,
 И пускай не рассудят, кто прав, кто не прав,
 Вороша нашу древнюю память.
 Мы уходим тенями в ночной темноте,
 Выбирая покой и забвенье
 Мы уходим, чтоб вновь возвратиться к себе,
 В своё дальнее-дальнее время...
 Меня потормошили за плечо, похлопали по щекам, а потом ткнули ногой в бок - веский аргумент, чтобы открыть глаза. Над головой нависал куст чертополоха, растущий из белой каменной вазы. Значит... я на ступенях крыльца загородного дома... На фоне предгрозового клубящегося неба, с летящей в разрывах туч Луной, ко мне склонилось усталое лицо фэйри. Куст и девушка плыли и кружились, как и всё, что за ними. Богини!.. Если меня сейчас стошнит, я себе этого никогда не прощу, а эта девчонка будет припоминать при каждом удобном случае...
 - Фаэ?.. - я осторожно приподнялся на локтях, пытаясь сфокусировать взгляд хоть на чём-нибудь. - Как я здесь?..
 - Плохо, судя по внешнему виду, - она вздохнула, присаживаясь рядом на корточки. - Сам встанешь? Хотя это глупый вопрос... Доползёшь?
 - Уф! - цепляясь когтями за каменные перила, я медленно поднялся. - Дойду.
 И тут, с белым росчерком молнии, пришла мысль...
 - Как я мог оставить его одного!!!? - я шлёпнул себя по лбу. - Чем он там сейчас занимается?!..
 - Чем бы он там ни занимался, ты ему уже не нужен! А... ты вообще-то о ком?.. - последнюю фразу Фаэ прокричала уже вслед. Частично растворившись в тенях, дабы унять головокружение, я скользнул над самыми остриями чугунных пик стены сада. По пути к озеру, почему-то попались ветки клёна. Кое-как выпутавшись из них, я взлетел вверх. Молнии чертили небо яркими трещинами. Одна из них ослепила нестерпимым сиянием, и я камнем пошёл вниз. Дна, правда, так и не достал, но освежило это омовение порядочно. Выплыв на поверхность, отплёвываясь и кашляя, снова попытался взлететь. На сей раз не так высоко. Окончательно оторваться от воды получилось только с третьего раза.
 Кроны деревьев, в подсветке мигающих фонарей, бесновались внизу, протягивая корявые руки к таким же безумным демонам из сизых туч. Вниз я глянул только один раз - от мелькания крыш, фонарей и улиц вновь замутило. Теперь я обгонял ливень на считанные секунды. Пыльные струи воздуха хлестали в спину, раскаты грома чередовались с ослепительными вспышками почти без перерыва. Не хватало только ещё поймать молнию...
 Окна в моей квартире были темны, лишь за шторами в библиотеке тусклым пятнышком маячила зажжённая лампа. Не раздумывая, я нырнул вниз, рукой выдавливая внутрь, если не шпингалет, держащий створки закрытыми, так саму раму.
 Оконный переплёт легко поддался и стеклянные панели распахнулись внутрь комнаты. Мощный порыв ветра взметнул тяжёлые шторы к самому потолку, мгновенно затушил лампу и кинул волосы на лицо.
 Юстин, с огромными испуганными глазами, вцепившись когтями в обивку кресла, сидел за столом, заваленным книгами и колбасными шкурками.
 Морок! Он не должен видеть меня без морока!!!
 В фотографической вспышке молнии, по полу протянулся мой силуэт со вздыбленными волосами и раскинутыми в стороны руками. Цепляясь отросшими когтями за раму, я мотнул головой, пытаясь откинуть мешающие обзору волосы. На губы налипла мокрая прядка. Я отцепился от окна одной рукой, чтобы убрать её. Пальцы соскользнули с косяка, скребнув по гладкому стеклу. Рисунок ковра с невероятной скоростью...


СРЕДА 9 АВГУСТА


 Мы бежали по истоптанному, политому кровью и ненавистью полю. Чёрное небо, чёрная изломанная сухая трава, чёрные контуры холмов, чёрный лес, чёрные силуэты ищущих нас, но пока не видящих...
 Над головами, ослепляя белизной, пронёсся поток силы, но мы даже не нагнулись, да и не смогли бы успеть, если бы целились в нас...
 Темнота впереди разорвалась, разлетаясь предсмертным криком.
 Из теней, вместе с нами, выпали всего четверо, от остальных в вечернем воздухе кружились тонкие столбики пепла...
 - Тень! - Дара дёрнула меня за рукав, разворачивая к берегу моря. За ней, над линией прибоя, клубилась бисерно-хрустальная радуга - щит её Дома. Они просто подождали, пока мы начнём бой и когда силы наши иссякли, выступили сами.
 - Я поведу! - слова принадлежали мне, но голос был чужой, хриплый. Пятерых я ещё осилю.
 - Не-ет!!!.. - девчушка, со светлыми короткими волосами, крича, бросилась к тому месту, где только что истаял Яр. Дочь? Сестра? Я почему-то не помнил...
 Драное полотнище крыльев распахнулось над оставшимися.
 Успеем... успеем... мы ведь успеем, Дара?..
 И мы вновь побежали к лесу, к серому нагромождению каменных блоков, что, словно колодезный сруб, удерживали Источник. Но не было леса и не было поля с жёсткой, изломанной, пропахшей кровью травой. Были сотни сотен крошечных паутинок темноты, летящих в бесконечной, бездвижной Тьме. Бледный всполох появился дважды и погас, поглощённый крыльями. Я выпустил вперёд вёрткие, острые паутинки - единственное оружие - моё умение, моя сила... Всё отбрасывает тень. Всегда.
 Источник... Огромный... чистый... И множество теней густыми ручейками текут по земле сквозь звенья охранного кольца, прямиком Туда. И каждый, стоящий там, отбрасывает тень... Я влился во всё, во что смог, и закричал, падая вперёд на чёрный силуэт мёртвого рассыпающегося тела.
 Паутина блекла, небо просвечивало жутко иссиня-фиолетовым цветом. Меня подхватили, поволокли дальше. Бесконечные оттенки чёрного истончались, мир обретал иные краски...
 - Тень!
 Бледное лицо выплыло из остатков спасительной темноты. Дара...
 - Тень! Мы прошли!!! Ещё чуть-чуть!
 - Здесь двойное кольцо! Первое мы пробили, второе должно быть слабым. И мы вычерпаем этот дерьмовый Источник до донышка! И всех их заодно!
 Я еле как сфокусировал взгляд на говорящем. Сумрак медленно поднимался на ноги, опираясь на светящийся у крестовины, врастающий в землю клинок. Крылья хрупкими, высушенными жилками бессильно кутали его плечи. Не успел, или позволил мне собрать всё, что здесь было?.. Сколько их стояло за первым кольцом?..
 Один из посеребренных браслетов с выцветшими до бледной желтизны, покрытыми трещинками камнями, жёг руку. Я расстегнул его, отшвыривая прочь. Оглянулся по сторонам, словно надеясь увидеть остальных... два столбика пепла и один лёгкий, похожий на утихающий смерчик, завиток звёздного света... и другие, призрачные, тающие блёклыми искрами огня и шорохом горелой травы...
 Дара сильно тряхнула меня за плечи, одним рывком ставя на ноги. Паутина крыльев зашелестела цепляясь о траву.
 - Давай же! Идём!!!
 - Нет, - я тряхнул головой. - Я сам... один. Брешь в кольце затянулась, здесь безопасно.
 Её рука, горячая, с острыми коготками, вцепилась в плечо так, что ткань тут же пропиталась кровью, но боли я не ощутил.
 - Вместе!!!
 - Нет.
 - Госпожа, он может вытянуть вас, даже не заметив. Останьтесь здесь, - Сумрак попытался отвести её в сторону. Не получилось - огненно-острые когти впивались, проникая уже в кость.
 - Вместе!!! - прорычала она. - Вместе!!! С тобой!!!
 Я подхватил Дару за талию уже онемевшей рукой. Пусть так... Пусть вместе... Так и должно быть... Мы либо коснёмся Источника, либо развоплотимся вместе... И мир вновь стал спокойствием Темноты и моя Прекрасная парила со мной лёгким, нежным шорохом волн о песок, шёпотом прибрежной травы, запахом прошедшей грозы...
 Звенья охранного кольца? Какой пустяк... В самом деле...
 Я уже чувствовал, как паутинки теней проникают внутрь, как абсолютным спокойствием и уверенностью вливается в нас тёплое дыхание Жизни... Сила... Источник... Даже каменные монолиты дышали здесь, пропитанные Силой.
 Крик прорезал темноту алой ржавью...
 Звенья первого кольца осыпались почти ощутимым, морозным звоном. Какой-то миг Сумрак ещё стоял у самой границы круга, выставив перед собой руку и уже бесполезный, пустой морской камушек на тонкой цепочке, а затем осыпался, растаял в Ничто... Я завернул Дару в крыло, словно гусеницу, готовящуюся к перерождению...
 Они решили захлопнуть Источник!!!.. Выпустили сюда эту погань, чтобы она сожрала всё... Чтобы не досталось никому. Не им, не нам и уж тем более не морскому племени...
 Тонкая вспышка света...
 В Источник! В самую глубину!
 Успеть первым...
 До дна...
 Успеть!
             Успеть!
                Успеть!
 И я успел.
 И увидел себя со стороны... И всё поле, уходящее в песчаный берег... и обманчиво спокойное море... и водяной щит, в нерешительности замерший над волнами и... прекрасную бабочку, в тёмном коконе моего крыла... Бездвижную... Бескрылую... с крохотными блёстками - каплями воды, отделяющимися от тела...
 Я кричал, не слыша своего голоса, вырываясь из чьих-то рук, перед глазами была только темнота в багровых росчерках ударов сердца.
 - Эн"шэн! Очнись!!! Эн"шэн!!!
 Я распахнул глаза, по-прежнему ничего не видя.
 Страх... Тревога за меня... Прикосновение прохладных пальцев к вискам... Такой знакомый запах - древесная кора, прогретая под солнцем... Фаэ...
 Я сидел на кровати. Как же светло!!! Так светло, что невозможно разглядеть даже контуры предметов. Юстин где-то рядом. Тоже испуганный...
 - Эн"шэн, - Фаэ осторожно прикоснулась к моим волосам, погладила по голове. - Всё в порядке, Эн"шэн, это сон, ты спал...
 Прохладные пальчики скользнули по рукам, попытались разжать их. Я что-то сжимал. Тёплое, звучащее частыми ударами сердца... Пальцы разомкнулись не сразу.
 - Юстин, как руки? Кости целы? Сможешь подготовить ванну? Эн"шэн! Ну скажи ты хоть что-нибудь!!!
 - Очень... ярко... - слова дались с трудом, так, словно я начал принимать другую форму и голосовые связки уже изменились.
 - Сейчас! Подожди!
 Прикосновения фэйри исчезли, раздался шорох ткани и окружающее начало медленно выплывать из света. Спальня в городской квартире... Запах крови... и не только моей. Я опустил взгляд на алые пятна, оставшиеся на одеяле. Пальцы с острыми загнутыми когтями дрожали, втягивая тонкие паутинки теней...
 - Огонёк...
 Фэйри подлетела ближе, погладила по плечу. Откуда-то в её руках появился белый носовой платок, она поднесла его к лицу и начала промакивать мне слёзы. До этого момента я даже не ощущал их...
 - Эн"шэн, ну, ты как? - осторожно произнесла она.
 Я забрал платок уже изменившейся рукой, приложил к искусанным в кровь губам.
 - Как... Юстин?.. Что я...
 - Ты спал, а с Юстином всё в порядке, - быстро ответила Фаэ. - Не беспокойся, он же двуликий, на нём быстро всё заживёт, как... как на собаке, - фэйри опустилась рядом, приглаживая мне волосы. - Ох, и напугал же ты нас! Да и соседей, наверно, тоже...
 - Ванна готова, - раздалось из-за двери. - Мне чем-нибудь ещё помочь?
 - Не надо, я сам... Спасибо, - впрочем, без помощи Фаэ встать не удалось.
 По пути в ванную комнату Юстин нам не встретился, видимо, предпочтя не сталкиваться со мной ещё какое-то время.
 Опустившись в тёплую воду, которая показалась сперва нестерпимо горячей, я позволил Фаэ смыть кровь с лица, затем попросил оставить одного.
 - Ты не уснёшь здесь? - с тревогой в голосе спросила фэйри.
 - Я теперь, в течение нескольких суток, спать не буду, - тихо ответил я. - Ступай.
 Дверь за девчушкой прикрылась. Только сейчас я понял, что показалось в ней странным - Фаэ была в одежде, в том самом "матросском" костюмчике.
 Откуда-то из библиотеки донёсся разговор. Я прислушался.
 - Как он? - в голосе Юстина звучал неприкрытый страх, но, похоже, не столько из-за пережитого, сколько за меня.
 - Вроде пытался пошутить - значит нормально. Ему конечно и раньше кошмары снились, но чтобы та-ак...
 И вправду, такого не было уже очень и очень давно... - отстранённо подумал я. Лишь единожды этот сон выплывал из глубины памяти. Но тогда я резко ушёл из него, ещё в самом начале. Сегодня же, как и в прошлый раз, не мог вырваться. Да что там! Я так и не понял, что это сон, пока Фаэ не разбудила меня! И если такое продолжится...
 Нет! Нельзя себе позволять даже думать о подобном!
 Одной мысли о том, что я заново потихоньку схожу с ума, хватило, что бы я замер остановив дыхание, а пальцы похолодели.
 Все эти сны...
 Я обвёл комнату сосредоточенным взглядом, пытаясь поймать ускользающую мысль.
 Сны... Нет, ненормально было не со мной, а со сновидениями. Причём именно в городской квартире!
 - Огонёк? - позвал я.
 Фэйри появилась через пару минут, держа в руках поднос.
 - Оригинально... - отметил я, окинув взглядом большую кружку, откуда шёл запах крепко заваренного чая с молоком и два блюдца - на одном аккуратными кружочками лежал лимон с сахаром, на другом копчёная колбаса, скупо посыпанная мелкотолчёным сухарём.
 - А больше у тебя здесь ничего не осталось, - фэйри пожала плечиками и, ногой пододвинув стоящий неподалёку стул, устроила поднос на нём, сама же, по привычке, присела на краешек ванны. - Подумала, что тебе не помешает.
 - Спасибо, - поблагодарил я, поднимая руку из воды. Пальцы не дрожали, и я осторожно принял у Фаэ кружку, от остального отказался, помотав головой. - Как Юстин?
 - Да нормально он! - Фаэ фыркнула, недовольно поджав губки. - Это я всяких ужасов насмотрелась! И надо было мне первой соваться в комнату?!..
 - А... что было?
 - Ты лежал там с открытыми глазами и бормотал что-то - я ни слова не поняла, хотя язык вроде знакомый. Глаза были полностью чёрные и словно из тебя, сквозь постель, через одеяло и подушки что-то тёмное... как паутинки... шевелилось, ползло... Брр! Только когда я окна открыла, оно исчезло. Что это было???
 - Крылья, - объяснил я. - Непроизвольная материализация. Выглядит действительно неэстетично...
 - Крылья?! Вот это крылья?!!! - её передёрнуло. - Я когда читала про древних, думала, что они за спиной там, или в каких-то определённых местах... частично. А не так, чтоб отовсюду...
 - Если форму не контролировать, так и бывает... Слушай, а давай-ка устроим здесь уборку?
 - С тобой всё в порядке? - так же резко изменившимся голосом осведомилась фэйри. - Ты этот хлам всё-таки не один год собирал и хранил.
 - Вот и я о том же. Давно пора обзаводиться новым - этот уже устарел.
 - Ну, хм... ладно... - Фаэ задумчиво прошлась взглядом по моему лицу. Похоже, предложение прибраться показалось ей более зловещим, чем то, что она только что описала.
 - Боюсь, в доме есть кое-что постороннее. Некий подклад, - пояснил я.
 - К тебе, что же, настолько просто сюда забраться?!..
 - Смотря что мы найдём. И где...
 Фэйри скептически приподняла бровь и скривила губки.
 - Да у тебя тут чего только не найдёшь! Ты хоть сам помнишь, что где лежит, и что из этого твоё? И как мы опознаем этот подклад среди кучи всех непонятных штуковин, камушков, амулетов, тухлых корешков и пересушенных трав?.. Но на меня даже не рассчитывай - у нас уговор только на дом был! И вообще - страшно в этих завалах копаться.
 Я прикрыл глаза, молча смиряясь с правотой Фаэ.
 Похоже, сидение на бортике ванной во время моего пребывания там, и вправду вошло у неё в привычку. Девчонка, забывшись, опустила кончики пальцев в воду и тут же, морщась, отдёрнула руку и вообще поспешила вымыть под струйкой ледяной воды, которую так и оставила течь из крана.
 - Эн"шэн, ополаскивайся уже давай! Ты ведь лежишь в этом своём кошмаре!
 - Я жду, когда ты выйдешь, - ничуть не соврав ответил я. Вода и вправду сняла остатки заново пережитого ужаса, но пока что они так и плавали рядом.
 - Ну надо же! Какой ты, дядюшка, стеснительный!.. - фыркнула Фаэ и, подхватив поднос с кружкой, наконец-то покинула ванную комнату.
 Я стоял, прикрыв глаза, с блаженством ощущая, как с последними струйками воды меня покидает усталость и муть, что осталась даже не ото сна, а от немилосердно нетрезвого дня... или... хм... двух дней?.. О самом сновидении старался не думать - и так слишком часто в последнее время возвращаюсь мыслями в прошлое. Ничего не исправить, не изменить. Нужно ждать. Почти четыре сотни лет назад Змей сказал мне, что она вернётся. И я знаю, что так оно и будет.
 Выбираясь из ванны уже в хорошем для столь раннего утра настроении, я не сразу обратил внимание на странный запах, потихоньку заползающий через щель под дверью - нечто горелое и одна из составляющих этого - перья. В конце концов, я в этом доме живу не один, и у соседей тоже случаются непредвиденные обстоятельства при готовке пищи. Надевая халат я подозрительно хмыкнул. Что они там такое спалили? Нет, на самом деле, воняет уже порядочно даже здесь...
 Богини! А ведь это с моей кухни тянет дымом!..
 Ни разу за все двенадцать лет, прожитых в этой квартире, у меня не возникало необходимости вливаться в тени, чтобы очутиться в другой комнате. Выйдя же из темноты, я на несколько ударов сердца замер на пороге кухни от неожиданности увиденной сцены.
 Юстин кашляя, фыркая и прикрывая рот рукавом рубашки, дёргал задвижку окна. Стоящая на табуреточке у плиты Фаэ совершала нервные пассы руками, то ли пытаясь остановить огонь, то ли раззадорить его ещё более, дабы процесс сжигания завершился быстрее. На плите горели останки какой-то птицы... Опомнясь, я спешно вычертил в их сторону знак Тишины - пламя, объявшее тушку, тут же схлынуло, дым и запах, закручиваясь причудливыми завитками, поплыли по течению сквозняка.
 - Эн"шэн! - фэйри уставилась на меня такими обрадованными глазами, что я, на пару секунд, засомневался что же здесь случилось.
 Двуликий, наконец-то справился со створкой окна, высунулся наружу глотнуть чистого воздуха, и лишь после этого повернулся ко мне. Вид у него был растерянный и встревоженный.
 - Э-э... Даниэл... - начал Юстин, но Фаэ перебила его радостным воплем.
 -Эн"шэн!!! Ты представляешь?!! У меня почти получилось!!! - она запрыгала по кухне, поблёскивая золотыми лепестками дрожащих зрачков.
 - Что почти получилось? - холодно уточнил я, опускаясь на ближайший стул. - Спалить квартиру, или приготовить завтрак?
 - И то и другое! - как ни в чём ни бывало, заявила фэйри, забравшись на табурет и болтая в воздухе босыми ножками.
 - Не подпускай её на кухне ни к чему, кроме заварки чая, - обратился я к Юстину. - Если заметишь, что она пытается что-то приготовить, лучше побыстрее свяжи и положи в кладовку до тех пор, пока не одумается.
 Волчонок, похоже, вполне серьёзно кивнул головой. Фаэ неубедительно скорчила гримаску испуга.
 - Как руки? Я не сильно тебя?.. - скользнув взглядом по бледным и тонким кистям рук двуликого, я задержался на скрытых под тканью белой рубашки запястьях.
 - Да нет, - Юстин смущённо покачал головой и я с облегчением понял, что не чувствую в нём страха, или неприязни к себе. - Уже всё зажило...
 - Прости, я... Со мной такое впервые... - честно признался я. - Обычно мы контролируем сны, до определённой степени, конечно, но до такого не доходит.
 - Огонёк объяснила, что это из-за подложенной вещи, амулета, вызывающего дурные сновиденья.
 - Да, что-то вроде, - кивнул я. - В Гатри сейчас неспокойно. В городе недавно появился какой-то ненормальный ночной. Скорее всего, это дело рук одной из его креатур.
 Фаэ неопределённо хмыкнула.
 - Даниэл, пока вы были в ванной, к вам заходили соседи снизу, - волчонок так и оставшийся у окна, прислонился к стене.
 - А, Джонсоны? По поводу моего пробуждения, наверно?
 - Ага! - радостно подтвердила фэйри - Я объяснила им, что у тебя случился шок от увиденного беспорядка, и, дабы ты более не травмировал ни себя, ни их, мы решили тут немного прибраться. Но ты всё-таки покажись им сегодня, а то и вправду решат, что мы тебя грохнули.
 - Угу, - кивнул я. - А чтобы скрыть улики, труп решили сжечь... - я подошёл к окну, вглядываясь в импрессионистский пейзаж в серебристо-дождливых тонах. Бордово-красные и тёмно-серые прямоугольники крыш, вперемешку с нечёткими от колыханья ветвями деревьев, неспешно спускались до Торгового тракта. Дальше картина размывалась уже настолько, что различить контуры предметов казалось невозможным. Тихий ветерок, влетающий в кухню вместе с мелкими водными брызгами, был даже тёплым, и к вечеру обещал превратиться в туман.
 - Погода просто чудесна! - я полной грудью вдохнул чистый влажный воздух. - Собирайтесь - сходим куда-нибудь позавтракать и прогуляемся по городу.
 - Эн"шэн, а как ты это сделал?
 Я повернулся к Фаэ. Та, с совершенно детским выражением любопытства на личике, прикусив кончик языка, ковыряла длинным ножом в кремированной тушке. Остриё уже успело проделать порядочную дырку в верхнем чёрном слое и из-под него проглядывало непропечённое мясо.
 Юстин тоже рассматривал тушку и глумящуюся над несостоявшимся завтраком фэйри. Глаза его были по-волчьи жёлтыми и печально-голодными.
 Нож во что-то упёрся, и Фаэ с усилием надавила на рукоятку. Лезвие изогнулось и тут же выпрямилось, посылая многострадальную птичку в последний полёт. Мы с двуликим едва успели отскочить от окна.
 Осторожно выглянув на улицу - не попала ли в кого? я повернулся к хихикающей в ладошку фэйри.
 - Огонёк, ещё одна такая выходка... - начал я тоном рассерженного дядюшки.
 - Воспринимай это положительно! - перебила меня мелкая пакостница. - Теперь не придётся её выкидывать!
 И ведь не поспоришь... потому, как бессмысленно с ней спорить!..
 - Идите уже, - фыркнул я. - Правда, не слишком торопитесь - я ещё кое-что хочу поискать.
 - Нуу, если ты сейчас затеешь уборку, то нам не светит не только позавтракать, но и поужинать! - Фаэ, с раздосадованным выражением на личике, крутила в пальцах нож.
 - Оно не в самой квартире, - я высунулся наружу, задумчиво оглядывая кирпичную стену дома. Юстин с интересом наблюдал за мной. - Если бы кто-то проник внутрь, я бы знал об этом.
 - А как оно выглядит? Может, мы сможем чем-то помочь? - спросил волчонок, когда я, отряхиваясь от воды, опустился на подоконник.
 - Выглядеть это может по всякому - всё зависит от силы и воображения колдуна. Так что помочь вы мне не сможете.
 Отобрав по пути опасную вдвойне в руках фэйри "игрушку" и положив нож на середину стола, Юстин выскользнул из кухни. Фаэ же осталась наблюдать за тем, как я исследую поверхность стен снаружи квартиры.
 - Лучше открой на время ваших сборов окна - пусть всё проветрится, наверняка часть этой вони успела проникнуть во все комнаты.
 Пока квартира проветривалась, а юные пироманы переодевались, я продолжил поиски. Выйдя на крышу, огляделся по сторонам - здесь было настолько пусто, что, если что-то и подложили, то совсем крохотное. Вместо маленького зимнего сада, который я когда-то хотел тут устроить, под дождём тоскливо мокла пара каменных ваз, что так и не дождались посадки цветов, и одинокая скамейка. Походив там, я выплел ещё несколько звеньев охранного кольца, захватив на сей раз всё пространство крыши и тут же почувствовал, что кончики пальцев словно окунаются в ледяную воду, и источник этого холода спрятался в трещинке между кирпичей, аккурат над дверью. Тонкая булавка с проколотой через брюшко, размокшей навозной мухой. Гадость... Я поморщился, водя пальцами в нескольких сантиметрах рядом. И сделано-то неумело. Эта муха... Можно было обойтись и одной булавкой.
 Нет, сжигать и выкидывать я это не стану... Я нехорошо улыбнулся. Ты сам сюда придёшь, кто бы ты ни был. От булавки вилась и уходила куда-то в дождливый город тонкая-тонкая нить. Проследить её путь было уже невозможно, а вот направить действие наговора обратно - вполне. Я щёлкнул пальцами, разрывая связь между предметом и словом. Булавка тут же проржавела и выкрошилась, муха, разлагаясь, упала к ногам. Отдача, при сорвавшемся заклинании, будет в несколько раз сильнее... Тот, кто подсунул мне эту дрянь, неопытен, и вряд ли ему придёт в голову самое простое решение. Нет, я более чем уверен, что после первого же кошмара он решит, что "подарочек" обнаружили и теперь, пользуясь им как маяком, в отместку, насылают дурные сны. И этот голубчик незамедлительно явится сюда, дабы уничтожить свой подклад. А что до его действия... Если бы я озаботился вовремя обновить отнюдь не перманентное охранное кольцо, никогда бы и не узнал об этом "покушении". Сила наговора просто начала просачиваться сквозь ослабевшие звенья.
 С наидовольнейшей ухмылкой я вернулся в комнаты.
 - Судя по виду - нашёл, - отметила Фаэ. Она уже оделась и сидела, развалясь на подушках прибранной от моего буйного пробуждения кровати. В тёмно-сером, цвета шелковистого вечернего дождя, костюмчике и белой рубашке, без золотистого оттенка в русых волосах и с полностью скопированным с двуликого цветом глаз, фэйри идеально смотрелась как младший братишка Юстина: весёлый, довольный жизнью и даже с лёгким румянцем на щёчках. У людей, да и у большинства полукровок, не возникнет и тени сомнения в их родстве. - И что это было?
 - Булавка с дохлой мухой, - ответил я, доставая из старого громоздкого шкафа один из чёрных костюмов. Переодеваться в присутствии фэйри (явном, или ограниченном подглядыванием из-за штор, или двери), я, как это ни странно, за пару прошедших месяцев уже привык.
 - Фу-у... - протянула она. - Дохлая му-уха...
 Уже в прихожей, глянув на отражение в зеркале, я криво улыбнулся. Юстин тоже выбрал тёмно-серый костюм, чуть отличающийся по тону от надетого Фаэ. Воротничок рубашки по своей белизне не намного превосходил бледность его лица, а пепельно-серые волосы, так же как у меня, были собраны в хвост, идущий до лопаток.
 - У-уу... какие мы все серьёзные... - протянула фэйри поглядывая в зеркало. - Может нам, дядюшка, тоже всё чёрное надеть и можно спокойно отправляться на чьи-нибудь похороны?
 - И так сойдёт, - ухмыльнулся я, накидывая чёрный плащ и подхватывая один из висящих на вешалке зонтов. - Идёмте.
 Играть роль благообразного дядюшки я вовсе не собирался. Здесь меня считали несколько эксцентричным чудаком, измени я своё поведение - вот это бы и показалось странным. "Племянничков" наверняка будут жалеть по этому поводу...
 Пешей прогулки, к сожалению, не получилось. Может Юстин и не стал бы возражать пройти пару кварталов и лишь затем воспользоваться транспортом, но Фаэ заявила, что утонет в ближайшей луже, и в доказательство тут же попыталась это исполнить. Я еле успел ухватить её за плечо - утонуть бы точно не утонула, но запачкалась бы порядочно.
 Поймав кэб, мы направились в "Наяду". Полупустые улицы Гатри с посеревшими от влаги стенами домов прятали все привычные звуки в бесконечном шорохе воды и листьев. Вечерний бульвар показался необычайно широким - здесь почти не встретилось ни пешеходов, ни транспорта. Я любил такую погоду. Что в городе, что за его пределами гулять под лёгкой водной моросью было приятно, успокаивающе... Ничего, может быть, после вытащу их на прогулку - зонты мы в конце-то концов взяли.
 Столики под тентами по случаю дождя пустовали, да и на крытой веранде сидели всего двое. Проведя "племянничков" к дальнему столу у деревянных, обвитых диким виноградом перил (водные брызги не долетали сюда благодаря далеко выходящей крыше), я, по привычке, уселся спиной к стене, Юстин - напротив меня, Фаэ, поколебавшись, устроилась рядом с двуликим.
 В ожидании заказа мы пили чай. Юстин, наверняка, о многом хотел поговорить, но взгляды, бросаемые в нашу сторону официантами, да и парой посетителей тихо переговаривающихся на другом конце веранды смущали его, заставляя нервно косится вбок, при этом стараясь не выдать себя поворотом головы.
 - Я прихожу сюда достаточно часто, уже лет пять, - с улыбкой объяснил я, - и впервые с кем-то.
 - А-а, - протянула фэйри. Её внимание посторонних, ничуть не смущало. - А мне-то подумалось, всё из-за того, что мы в такую дождину выбрали столик на веранде...
 - Вам здесь неудобно? - я как-то и не подумал, что обедать в такую погоду почти на улице может быть приятно не всем.
 - Мне всё равно, - Фаэ пожала плечиками и повернулась к двуликому, потормошив его за рукав. - А ты, братик, не замёрзнешь? Как тебе здесь?
 - Нормально, - как-то неуверенно кивнул Юстин. - Вообще-то дождь тёплый, мне такой нравиться... Если под ним не спать.
 - А что, приходилось? - заинтересовалась Фаэ.
 Юстин передёрнул плечами.
 - Весной, нору, в которой я жил, затопило...
 - Ты жил в норе??! - удивленно воскликнула фэйри. Слишком громко - сидящие через несколько столиков мужчины оглянулись. Но невинная внешность и восторженный вид ребёнка да и наши лица убедили их, что это скорей обсуждение сказки или розыгрыш.
 - Огонёк, потише, пожалуйста, - попросил я. - А ты, Юстин, не стесняйся этого. Не каждому доводилось испытывать себя на прочность таким образом - зато теперь знаешь, что можешь выдержать подобное.
 - Вообще-то самым страшным было другое, - глухо проговорил волчонок, уперевшись взглядом в столешницу. - Я боялся, что навсегда останусь... таким. А книги... про оборотней столько всего разного написано. Я... - юноша смущенно опустил голову, а щёки его и шея повыше воротника порозовели. - Спасибо. Я бы сам не выкарабкался из всего этого. И Апрелис - он ведь не был даже вашим другом, а зная его... он и просто знакомых втягивал в неприятности.
 - Да уж, - вздохнул я. - О покойниках плохо не говорят, но хорошего я что-то не припомню. Но ты, могу сказать это с уверенностью, хоть знакомы мы недолго, ничуть на Апрелиса не походишь. Хотя бы даже любовью к книгам.
 - Я тоже люблю почитать, - Фаэ, сложив ручки на столешнице, опустила на них подбородок, поглядывая то на меня, то на Юстина. - А давайте наймём для нас учителей! Я ведь буду просто гениальный ребёнок!
 - Тебя, дорогая моя, только в закрытый пансион строгого режима. Какой тут у нас ближайший, интересно?.. Агнцедушителя?
 Юстин чуть неуверенно улыбнулся, кажется, впервые от души.
 - Не дождёшься! Я ребёнок неординарный - только обучение на дому и щадящий режим.
 - Щадящий режим - это ты, наверное, про учителей, чтоб у них апоплексический удар не случился? - я усмехнулся, оглядываясь на шаги официанта.
 - В любом случае, я не собираюсь что-либо менять в своём жизненном укладе.
 Официант, и без того удивлённый моим появлением в компании, очумело тряхнул головой - слишком серьёзные вещи излагал маленький мальчик.
 Заметив это, Фаэ с широкой улыбкой ухватила с подноса пирожок.
 - Следи за своими манерами, Кларенс, - с видом строгого старшего в нашей компании попытался я отчитать фэйри.
 - Да кто бы говорил, дядюшка! - фыркнула она, облизывая пальцы.
 Юстин принялся за еду с удивительным рвением - хотя, наверно, это было для него сейчас нормальным. Растущий организм, который выживал в тяжёлых условиях почти год, просто навёрстывал упущенное.
 Потянувшись, я подложил ему в тарелку маленьких поджаренных колбасок. Фаэ, хихикнув, тут же перетащила парочку к себе.
 - Ну, и куда ты нас сегодня потащишь гулять, дядюшка? - фэйри со скоростью оголодавшего уличного котёнка заглатывала пищу, кажется, даже не жуя.
 - Не торопись, Кларенс. И куда, кстати, подевались твои хорошие манеры за столом?
 - А... - ткнув той же вилкой, которой подцепляла мясо, в пирожное, фэйри дёрнула плечиком. - Там всё же центр города был.
 Вилка с белыми потёками крема цопнула прямо из-под носа у волчонка фаршированный перчик, но не донесла до конца - он сорвался над соусницей, и если б не моя мгновенная реакция, быть бы им обоим забрызганными. А так только я оказался с грязными манжетами.
 - Может, я от вас заразилась? - вилочку, вновь потянувшуюся к чужой тарелке встретила ложка - юноша даже сдержанно рыкнул. Не стоит часто лезть под нос к голодному волку. Даже если он и маленький.
 - Чем ближе к провинции и уединению, тем меньше приличий? В таком разе я не возьму тебя на пикник - что-то мне подсказывает, что психика моего старшего воспитуемого этого не выдержит.
 - Бука, - вытащив салфетку из узкого сосуда, Фаэ картинно уложила её на колени, беря вилочку иначе, и чуть отгибая кисть с приподнятым мизинцем. - Учись, братец, - ехидно глянула она в сторону Юстина.
 Внимательно понаблюдав за действиями фэйри, волчонок без малейшего намёка на улыбку стал копировать её движения. Поймав мой заинтересованный взгляд, он положил и себе салфетку на тощие, выпирающие даже сквозь добротную ткань брюк, колени.
 - Правильно, - одобрительно кивнул я. - В этом пример с меня брать не стоит. Как я не мог запомнить какая вилка для чего, так.. и не хочу.
 - Ну хоть вилку от ложки отличаешь, и то прогресс! - хихикнула Фаэ. - Вам, древним, это наверное сло-ожно...
 - Этот этикет уже столько раз менялся... - я покачал головой. - Мне это неинтересно. А друзья попросту привыкли.
 - Скорее уж смирились с твоим непроходимым бескультурьем и ленью, - улыбочка фэйри так и лучилась ехидством. - Хотя на людях ты вроде ведёшь себя прилично. Даже странно... Ты, дядюшка, не сдерживайся, это, говорят, плохо может отразиться на самочувствии, а ты и так чудишь в последнее время - вот даже и оделся сегодня нормально...
 - Кто бы говорил! - ухмыльнувшись, я прямо салфеткой ухватил перец, который Фаэ извлекла из соусницы, и, с сосредоточенным лицом, уверенными движениями ножичка и вилочки пытала в стиле доминиканских застенков. Мужчины, уже несколько минут забавлявшиеся наблюдением за нашей компанией, стали отворачиваться. Ребёнку всё это было ещё простительно, но взрослому мужчине...
 Я облизнул кончики пальцев, приступая к цукатам под взбитыми сливками, отобрав у Фаэ вазочку. Юстин лишь изредка поглядывал на нас, не отрываясь от опустошения тарелки. Но того, просто неописуемого выражения лица, как в первый раз, когда мы с Фаэ устроили небольшую потасовку за яблоко, уже не было.
 - Эй! Это же моё! - возмутилась фэйри, пытаясь зачерпнуть побольше суповой ложкой из умыкаемой сладости.
 - Много сладкого - вредно! - поучительно изрёк я в ответ.
 - А тебе так не вредно?! Ты только пирожные с конфетами и лопаешь!..
 - У меня организм по другому устроен - мне можно.
 - Смотри, как бы чего не слиплось... - негромко буркнула фэйри и, перегнувшись через стол, подтащила к себе плетёнку с печеньем, мрачно начав хрустеть им, запивая курящимся на прохладном воздухе какао с молоком. - И всё-таки, куда мы сегодня пойдём? Надеюсь, не по музеям или памятникам? В такую-то дождину?
 - А что? Самая подходящая погода для прогулок, - я вытянул руку туда, где из-под тента залетали редкие прохладные капельки мороси. - Но, раз уж не хотите... Тогда - книжные магазины. И ещё... Пока что, без моего сопровождения, вам в город лучше не выходить. Да и вообще в одиночку за пределы моих владений не высовываться.
 - Всё так серьёзно? - насторожилась Фаэ. - Ты же вроде нашёл эту муху? Или это ещё не всё?
 - Огонёк, я всё-таки не всемогущ и, пока Юстин не освоит некоторых знаний, мне будет спокойней, пока он пребывает под защитой моего дома и твоего сада. Ты, конечно, можешь постоять за себя. Но если попадётся кто-то, кто бегает так же быстро как ты, или намного быстрее?
 - Признайся, ты бы тогда очень горевал и сожалел об утрате? - фэйри смерила меня ехидным взглядом.
 - Да, Огонёк, очень, - честно ответил я. - Шкодников столь высокого уровня сложно найти, а уж уговорить поселиться с тобой в одном доме и подавно.
 Девчонка фыркнула, довольная услышанным.
 - А ты помнишь, что у нас там из еды только яблоки, да травы для заварки? - похоже, остальные вопросы Фаэ не интересовали. И хорошо, пожалуй. Не хотелось бы сейчас объяснять и так встревоженному волчонку, что именно творится в городе - меньше знаешь - крепче спишь. Да и вправду, в доме на Озёрной им ничего не может угрожать если, конечно, Фаэ не возьмется готовить...
 - После можно проехаться по городу и купить всё, что нужно.
   Покончив с обедом, и, как я надеялся, с дурацким поведением Фаэ, мы отправились на улицу Старую, где расположился ряд книжных магазинов. Когда мы вылезли из пахнущего мокрой кожей и прогорклым подсолнечным маслом кэба Фаэ глубоко и с наслаждением вздохнула, оглядывая вывески.
 - А младшему что-нибудь купят почитать перед сном?
 - "Сумерки богов" Зигмунда Фрэйда тебя устроят? - ехидно хмыкнув, я подумал, что от "Острова доктора Моро", попадись он мне вместо утерянного Донахью экземпляра, тоже бы не отказался.
 Под тихий скрип двери мы вошли в небольшой магазинчик, заполненный мягким желтоватым светом ламп, по контрасту с лёгкими сумерками улицы. В воздухе витал особый запах ещё непрочитанных никем книг. Пыль, немного от типографских машин, чернила, мелованная бумага плотных, нетронутых листов... Есть своя особая прелесть первым взять в руки книгу и первым прочесть её. Не натыкаясь ни на жирные пятна на страницах, ни на почивших между листов насекомых. Когда она открывается в руках с лёгким похрустыванием переплёта, и тут же стремиться плавно закрыться обратно.
 Сидящий за маленькой конторкой продавец был едва виден - по обе стороны от него возвышались стопки старых книг. Проводив нас взглядом, он вернулся к хрупким жёлтым страницам, решив, что мы не заслуживаем особого внимания.
 Я улыбнулся, едва приподняв уголки губ. Пожалуй, есть что-то притягательно-волшебное в профессии продавца книг. Да и в самих книжных магазинах, библиотеках... В стеллажах, заполненных премудростями и глупостями, откровениями будущего и тайнами прошлого.
 Проводя пальцами в нескольких сантиметрах от корешков, я чувствовал заключённую в бессчетном количестве слов силу. Ведь что есть начертание знаков, слагающихся в некий образ, обретающих смысл, как не овеществлённая Сила? Информация и знания из бесконечного потока незримо текущего рядом, предстающие перед нами через призму взглядов того, кто черпает оттуда...
 - Ух ты... - по-детски расплылся в восторженной улыбке Юстин. Как сомнамбула, он пошёл прямо, с трудом отрываясь от одной книги, чтобы вцепиться в другую, ещё более привлекательную. Вытащив с полки, он пролистывал её и брёл, почти обнюхивая всё, что попадалось на пути, до следующей жемчужины. Приглядевшись к названиям и авторам выбранных Юстином книг, я удивлённо вскинул бровь. Лекции Лассар-Кона, Уоллес, сборник по физиологическим изысканиям местного университета...
 - Да возьми ты несколько штук подряд, потом ещё придёшь - Навь и сам к ним неравнодушен, - попыталась избавить волчонка от мук выбора Фаэ. - Вот увидишь, он сюда чуть ли не каждую неделю заглядывает. В любом случае, их ещё прочитать надо, - сама Фаэ листала Фрэйда, с кислым выражением лица пытаясь прочесть до конца хоть одну страницу. Вотще...
 Юстин склонился к самой нижней полке, за корешок вытаскивая утрамбованные книги. На лице его промелькивала улыбка ребёнка, которому дали целый торт и он наслаждается самим осознанием этого, не приступая к еде. Вытащив три книги из ряда, он раскрыл первый том, вдохновенно то ли простонав, то ли всхлипнув от избытка чувств.
 - Мм? - я подошёл ближе, заглядывая через плечо. Иллюстрация, прикрытая вкладкой из полупрозрачной рисовой бумаги, изображала странное создание, вылазящее из земли. Нос у него был откровенно неприличным. - Что это? - шепнул я.
 - Это Альфред Эдмунд Брэм. Жизнь животных. Третье издание, значительно дополненное профессором Пехуэлем-Леше. А... Это выхухоль. Так-то они пушистые.
 - Даа... - протянула Фаэ, тоже заглядывая в книгу. - Навь, давай купим - интересно, что там ещё нарисовано. Такого... носатого...
 - Маленьким детям подобные картинки смотреть нельзя, - я забрал все три тома, избавив волчонка от душевных терзаний.
 - А мне братик вслух прочитает! Особенно про размножение!
 - Уймись, чудовище! - прошипел я, наблюдая, как Юстин уже более уверенно останавливается на "Основах химии" Менделеева.
 Продвигаясь по улице Старой зигзагами - от одного книжного магазинчика к другому, мы не заметили, что уже за полдень. Купить все те книги, что заинтересовали меня, Фаэ, и уж тем более Юстина, чтобы потом таскаться с ними по городу, никакого желания не было. Поэтому, как заключительный аккорд, после двадцати минут препираний, мы с фэйри остановились на книге "Две тысячи лье под водой", а дорогущие, с цветными картинками, "Сказки старой Англии", (имеющийся у меня экземпляр без картинок Фаэ больше не устраивал) поставили обратно.
 На улице по-прежнему шёл тихий ненавязчивый дождик, а по тротуарам разлился пока что лёгкий туман. Было настолько хорошо, что я попросту проигнорировал нытьё фэйри и в ресторанчик на площади Золотой Пыли мы отправились пешком. Идущий справа от меня двуликий восторженно прижимал к груди свои сокровища, аккуратно завёрнутые в бумагу и заклинание (чтобы уж точно не промокли). Нести в одной руке шесть не самых тонких книг, а другой держать зонт наверняка было неудобно, но от помощи Юстин отказался. Ну что ж, как говорят - своя ноша не тянет. А Фаэ, воспользовалась оказией - тут же вручила мне наш совместный выбор и попыталась повиснуть на руке, всячески изображая усталость.
 Мы шли по плывущим в ленивой полупрозрачной реке тротуарам, сокращая путь через пустые дворики, иногда залитые целыми озёрами белёсого живого киселя, что безуспешно пытался скрыть неровности дороги. И вновь выходили на заполненные народом улицы, где звуки оседали на одежде капельками мороси и оставались с нами неясным эхом... Воздух, пропитанный влагой, из мешанины городских запахов выбрал отсыревшую штукатурку и мокрую землю. В Гатри, после дождя, так пахло нечасто.
 Притихшая на время Фаэ, чуть подпрыгивая на ходу, держалась за пальцы моей руки. Двуликий легко улыбался каким-то своим мыслям. И я, со странным замиранием сердца, вдруг понял, что мне невероятно хорошо, и что чего-то подобного хотелось уже очень-очень давно... Словно почувствовав некую перемену, фэйри подняла взгляд тёмно-зелёных с мерцающим золотом глаз. Я улыбнулся и получил в ответ, возможно, чуть удивлённую, но вполне искреннюю и не шкодливую улыбку.
 Народа в "Иллирии", было побольше, чем утром в "Наяде", и самый дальний столик в уголке, да ещё и у окна, дождался нас по чистой случайности. После нескольких часов непрерывной болтовни Фаэ выдохлась и без всяких выкрутасов выбрав из предложенного меню, на удивление немногословно попросила "старшего братика" проводить её по "надобности". Юстин молча кивнул, поднимаясь из-за стола и наверняка стоически готовясь к очередной выходке фэйри. Я же был спокоен, зная, что и у этой девчонки есть предел.
 Откинувшись на спинку стула, я чуть повернул голову, рассеянно следя за одной из городских модниц в светло-лимонном, прошедшей мимо окна - редкое пятно цвета, за которое цеплялся глаз. Сегодня город казался дремлющим и блёклым. Даже те жители Гатри, что, невзирая на торжество водной стихии, вышли из-под укрытия домов, словно специально оделись в более тёмное и неброское. Народа на площади тоже было меньше обычного. У вычурного и безвкусного фонтана с русалками, обливающими водой себя и рыбок в основании хвостов, мок забрызганный грязью кабриолет. Пара гнедых лошадей с прилипшей мокрой гривой и куцыми подстриженными хвостами стояла, опустив головы в подвешенные торбы. Чесалась неопрятно-лохматая дворняга около фонарного столба, не замечая, что её хвост наполовину в луже. Проехало несколько машин. Я задумчиво проводил их взглядом. Все эти паровые двигатели, в столь опасной близости от пассажиров... Как-то не внушали они доверия. Хоть за прошедшие сто с лишним лет их и усовершенствовали до уровня приемлемой безопасности, но всё-таки... Пожалуй, от того-то я и не обзавёлся подобной штуковиной.
 Да, в чём-то Габриэль, несомненно, был прав. Но лишь в чём-то... Вспомнились несколько статей, что попадались на глаза, не очень-то впрочем часто, о том, что все эти новые машины ненадёжны и опасны и в городах они лишь добавляют грязи на улицах. И не только машины, не только моторы работающие на бензине... Вспомнились и другие вещи. Выходит, они уже давно занимаются подобной деятельностью. Но вот для чего именно?.. Жаль, я не додумался задать хоть парочку наводящих вопросов вчера! Тогда Габриэль находился, пожалуй, в том состоянии, чтобы ответить прямо и честно. Ну в самом деле, какая разница и самим древним родам сидхе и потомкам, для которых этот мир и вовсе чужой, до того, что здесь происходит!.. Загрязнение рек, вырубка лесов - что им до этого? Они давным-давно не живут здесь. И тем не менее, Габриэль выполнял свою работу весьма тщательно, как будто ушедших ещё волнует состояние дел под этим небом... Когда они уходили, то ничуть не задумывались, забирая оставшиеся крохи Силы, разрушая последние островки прежней реальности. Хотя все мы тогда были хороши... Но всё же, всё же...
 Я прикрыл глаза, прислушиваясь к себе. Сила, взятая за те несколько глотков крови, была настолько ясной и чистой, что всё прочее не шло с ней ни в какое сравнение... Ох, Богини!.. Когда мне в последний раз попадалось хоть что-то подобное?
 Конечно, неправильно это всё - после нашего братания, думать о нём, так... Я вздохнул. Ощущениям даже не пришлось всплывать в памяти, я до сих пор чувствовал это так же ясно, как тогда, на поляне: вечерние сумерки преддверия осени... сладкая дрожь от рассветных ветерков, гуляющих по вересковому полю... холодный привкус золотистого света, пропущенного через призму росы... многое-многое другое... Да и сам вкус его крови несколько отличался от всего того, что я помнил.
 Осенний...
 Паутинки мыслей вплелись в лёгкие дождливые сумерки города, скользнули по улицам, сквозь дворики и гулкие арки домов, уводя к набережной и дальше, к небольшому дому с башенками, оплетённому красными розами. Я осторожно попытался проникнуть в память крови и озадаченно хмыкнул, покачав головой - эльф, судя по ощущениям, был в тяжёлом предпохмельном забытьи и память крови по-прежнему молчала, утопленная под вязким и липким слоем непроглядной мути...
 Ох, Габриэль, Габриэль!.. Я поднёс руку к лицу, чтобы скрыть задрожавшую на губах усмешку. Как мы вчера напились...! У-у-у... После нахлынувших воспоминаний прошлого дня и большей части ночи думать о чём-либо серьёзном стало невозможно.
 - Тсс! - прозвучал рядом со мной громкий детский шёпот. - Кажется, дядюшка уснул, и ему снится что-то забавное...
 Я открыл глаза, с ухмылкой глянув на сидящих напротив "племянничков".
 - Поход по надобности обошёлся без жертв? - уточнил я.
 Юстин утвердительно кивнул, подтверждая мою теорию об отнюдь не бесконечном запасе шкодливости у отдельно взятого фэйри.
***

 Надо мной жестоко измывались - сперва, как оленя, долго травили собаками, так, что мускулы от бесконечного бега задеревенели и ныли. В плечо одна из этих собак всё же успела запустить клыки - оно ныло заметнее остальных частей тела. Потом, видимо, оглушили, ударив по голове раз десять каким-то тяжёлым предметом. Судя по ощущению - по вискам и затылку. Затем поили мерзкой отравой, чтобы я не вырывался - её воздействие ещё не прошло. А потом запихали в рот кляп из тряпки, использованной до этого для мытья полов - во рту, пересохшем от губ до гортани, творилось нечто невообразимое...
 Я с опаской пошевелил руками и ногами - всё, к огромному удивлению, оказалось на месте. Глаза удалось разлепить со второй попытки. Мутные серые тени после того, как я проморгался, оформились в очертания спальни. Было сумрачно - я что, проспал до вечера следующего дня?
 После попытки приподнять голову она начала расходиться невидимой трещиной, и пришлось опуститься обратно. Зато выяснилась причина шума, который прежде казался исходящим из недр неподъёмной и словно бы распухшей головы.
 За окном шёл ровный тихий дождь. Тучи, затянувшие небо серым пологом, скрыли беспощадное солнце. День жары в таком жестоком похмелье Навь, уж точно, мог бы свалить с ног надолго.
 Лёгкий сумрак, когда я снова приоткрыл глаза, не утаил того, что один сапог аккуратно стоит около двери, а другой всё ещё на ноге. Я, прямо в одежде, лежал на кровати. Скомканное покрывало обмоталось вокруг пояса одним концом, а остальное сползло на пол. Около изголовья развороченной постели стояло трёхлитровое садовое ведёрко.
 - Вода! - двигаясь, словно древний старик, мне удалось медленно сесть на кровати. Первым делом я ногой прижал пятку сапога и стянул его - после двух-трёх пинков он упал на пол с тихим стуком. Наклоняться было чревато... многим чревато.
 В карманах нашёлся скомканный клетчатый платок. Понадеявшись от души, что не оттирал им руки от чего-нибудь мерзкого, я сложил его вчетверо и, плавно наклоняясь, обмакнул в ведро. Снова улегшись навзничь, водрузил самодельный компресс на лоб. Холодные тоненькие струйки воды потекли к вискам - несколько капель попало в ухо и я вяло попытался промокнуть их рукавом.
 Что же вчера случилось? Утро вчерашнего дня вспоминалось прекрасно - мы подрались, на дуэли. Потом... потом мы пришли к Рону. Поначалу всё было культурно - завтрак за интересной беседой. Потом, обретя друг в друге существо понимающее, разумное и интригующее, мы увлеклись разговором не на шутку. И всё это время пили...
 Ещё раз намочив платок, я попытался восстановить цепь событий вчерашнего вечера и ночи. Мы дрались на дуэли, потом завтракали, о чём-то спорили, пили на брудершафт...
 Когда я засунул в ведро голову, часть воды выплеснулась наружу - звук напоминал тихий издевательский смех. С минутку поохлаждав свою дурную башку, я снова улёгся. Постели вода повредить уже не могла.
 А как мы добрались до дома?!! Обрывки, смазанные картины пустых улиц... Только бы нас не увидели без морока - это же не разгрести будет! Прижав ладони к вискам, я попытался упорядочить воспоминания. Чёрт подери, ничего не помню!!
 Мы проходили около церкви - той самой, в которой не пойми что. Но что в ней делали? Нет, всё же мы никого не встретили. Было темно... очень темно - и уже тогда начинался дождь. Мы о чём-то говорили... Может быть, даже громко. Или пели?
 Лежать и дальше в развороченной постели головой на мокрой подушке, набитой перьями мёртвых птиц и гадать о том, что уже случилось, было невыносимо. Подобно тюленю, я сполз с кровати, наступив правой ногой в лужу около ведёрка. Платок клетчатой медузой плавал в нём, медленно опускаясь на дно. Стоять получилось приемлемо - голова, раздутая и налитая свинцом, не спешила покинуть плечи и скатиться вниз.
 Я попытался добраться до двери - скинутое на пол одеяло коварно обмоталось вокруг ноги и заставило меня со стуком бухнуться на четвереньки, нос при этом почти уткнулся в сапог. Внимательное оглядывание обуви подсказало, что домой мы вернулись ещё до дождя, и что надо вымыть ноги, и вообще помыться.
 Цепляясь за спинку кровати я встал, обретая равновесие - стоило чуть опустить голову вниз, как начинало неудержимо шатать, словно под сильным ветром. Наконец найдя в себе силы, я отпустил точку опоры и двинулся дальше - ударившись плечом о шкаф и с трудом открыв дверь выбрался-таки в коридор. По зеленоватым стенам плясали сумеречные бесформенные тени, погружая всё вокруг в некое подобие подводного мира. Опираясь о стену кончиками пальцев я прошёл к лестнице - с каждым шагом голова становилась легче, чувство равновесия восстанавливалось, но боль где-то за ушами и в висках даже не думала униматься.
 Судя по всему, у меня после вчерашнего резко подскочило обычно низкое давление. Спускаться пришлось медленно и осторожно - слишком бесславно было бы для эмиссара Аэс Сидхе погибнуть, упав с лестницы после попойки. Голову я держал прямо - так она меньше кружилась и болела.
 Со стороны казалось, что по лестнице я спускался подобно английскому лорду - неспешно, величественно и с каменным лицом. Как хорошо, что этот дом далеко от оживлённых улиц - даже стук копыт по брусчатке, уж не говоря о каких-то там заунывных криках, был бы равносилен ударам молота по голове.
 Небо, как я нажрался!.. Как же всё теперь казалось отвратительным - и пьяная болтовня, наверно, наделает бед в дальнейшем. Сколько своих неписаных законов я вчера преступил? Не пить, это раз, уж точно не пить с ночным. Петь.. Ладно, это ещё прилично. Небо...
 Я прошёл по коридору к кухне - Данни сидел за столом, читая газету. Перед ним стояла тарелка с бутербродами и кружка чая, ещё горячего. Когда он поднял на меня глаза, в них даже промелькнуло что-то сродни сочувствию. Ещё бы - пьяный конь валялся в наших убежищах значительно чаще. На его лице читались и презрительное удивление, и ехидство вперемешку со злорадством, и самодостаточное высокомерие трезвого существа перед находящимся в муках похмелья. Домовой сидел на подоконнике и грыз морковку - он меня видел, конечно, но, скорее всего, я уже походил на бессознательное и бесхребетное тело.
 - Ничего не говори, иначе мне придётся утопиться в ванне. Хочу покончить жизнь самоубийством хотя бы успев вымыться, - я взял его кружку и сделал большой глоток, чтобы смыть омерзительнейший вкус на языке. Это оказался не чай, а кофе, и притом очень горячий. Зажав рот рукой, и с трудом сдерживая мычание, я побрёл в ванную комнату. Данни, так и застыв, смотрел вслед.
 В ванной оказалось прохладно - передёрнув непроизвольно плечами, я зашипел - рана от укуса Даниила не зажила. Очевидно, алкоголь и буйства не пошли организму на пользу. Интересно, как далеко мы всё-таки зашли? И сколько следов придётся заметать? Нет, всё потом, иначе, в самом деле, Терновка добьётся своего, путь и косвенным путём.
 Сняв одежду - уже вторую изгаженную рубашку - я распознал на ней помидорный сок, пятна кофе или чего-то похожего. Со стоном швырнув её в корзину, занялся брюками - пояс на них отсутствовал. Я раздосадованно чертыхнулся - одежды с собой захвачено всего ничего, и визит к портному отнюдь не входил в мои планы. Пока не входил...
 Распустив волосы, я около получаса с воем их продирал - спутанные в сплошной колтун от всякой возни и похмельного затяжного сна, слипшиеся от грязи в сосульки, с травинками, опилками и почему-то с тремя неаккуратными косичками сбоку. Стричься перед смертью тоже не хотелось - всю жизнь возился, как-то справлялся, а тут, уже в самом конце, спасовал, получается?
 Повязка, сделанная Данни, намертво присохла к ране, пропитавшись кровью. Её можно было отмочить, но чище просто отодрать. Сев на табурет перед умывальной раковиной, я сперва перерезал её, а потом стал медленно оттягивать присохшие бинты... Вспомнив о царапине на лице, стёр тонкую хрусткую ниточку поверх заросшего повреждения.
 Ночной... Если бы он так укусил меня на балконе у Ады, не удалось бы отделаться столь легко. Навь вполне мог убить меня. Правда, потом на него устроили бы охоту, но мёртвого это вряд ли утешило бы... Бинт с буро-коричневым пятном улетел в угол. Нужно сказать домовому - пусть сожжёт, чтобы кому не надо в лапы не попало. Или руки. Пока наполнялась ванна, я осматривал рану. Кажется, всё шло нормально, так, как должно зарастать. Хотя, чуть медленней.
 Надеюсь, он не ядовитый. Я перед дуэлью здорово постарался над оружием. Сомнения в причастности Навь к убийствам, конечно, имелись, но не исключалось, что Прядильщик - именно он. И мне не хотелось проигрывать бой совсем бесславно. Но уже через десять минут с начала поединка я не верил, что противник может совершить хладнокровное убийство.
 Что сделано, то сделано. Пути Небесные неисповедимы... Если быть честным перед самим собой, то личность этого древнего существа вызвала у меня интерес и симпатию, по крайней мере в состоянии подпития. И в этом есть неоценимая выгода. Во время дуэли - когда ночной, едва не заставив меня заорать от ужаса, вцепился в плечо, я понял, что он не Прядильщик.
 Наша кровь текла, смешиваясь, по рукам - и я видел струны - на краткий миг, но видел - и они оказались чисты. В них не было мути Мерзости, сладкого ужаса суккуба или человеческой наглости ведьмы. Я едва заставил себя двигаться и бороться в тот миг - существо, сплетённое из текучих колышущихся теней, завораживало, словно мой взгляд уходил в черноту змеиных зрачков. Никогда не видел ничего подобного - и даже страшно подумать, насколько он древний.
 И странный. Я уже приготовился если не к гибели, то к мучительной боли, когда он растёкся по туману чернотой - такому нечего противопоставить! А он легко согласился на моё абсурдное по сути предложение мира...
 Да какой же это Прядильщик?! Особенно после безумного братания на людской манер и последующей пьянки?
 А крылья... Прислоняясь к холодной стене голой спиной, я прикрыл глаза, вспоминая это видение, пронизывающих не воздух, но саму ткань мира нитей. Такие сохранились только у древних - истинно Древних, родившихся ещё в неискажённом мире до Исхода. Я один раз видел крылья у деда - только янтарные. И всего несколько секунд.
 - Почему же ты не ушёл или не потерял силу?.. Не стал ли я слишком похож на человека - с трудом верю в то, что кто-то может настолько отличаться от нас... - мой шёпот ударялся о стены, заглушаемый звуками льющейся воды.
 Я наконец залез в ванну, уже до половины наполненную слегка зеленоватой водой не горячее парного молока. Плечо защипало, и капельки крови, из открывшихся вновь сосудов, исчезли в воде. Невозможно отгородиться от мира, в котором живёшь, и даже если я вернусь, стану ли там столь желанен, как и прежде? Что толку загадывать.
 Окунувшись с головой, я вынырнул, фыркая. Похмелье... Вот оно, оказывается, каково. Один из друзей в нашем замке, загоревшись идеей обучить всему, что умеет сам, на благо разведывательной деятельности, решил научить меня пить. Целую ночь мы хлебали что ни попадя. Это окончилось ужасно, почти как сейчас. Но тогда это был проверенный друг, мы находились среди своих, ничего особого не творили - нас растащили из-за стола по комнатам. А утром предводительница, после короткого выговора, сняла головную боль. Но пить я так и не научился... Не надо мне подобного опыта, никогда больше...
 А может, я ещё и буен во хмелю? И что успел наболтать на самом деле лишнего? Рассеянно смывая мыльную пену губкой, я ломал голову над одним животрепещущим вопросом - кажется, мы заходили в церковь. Для чего? У людей столько странных обрядов, а мы уже не контролировали себя...
 - Данни! - я крикнул, промокая волосы полотенцем. Грязь исчезла, унеся и частичку беспокойства и боли. Голова медленно, но верно прояснялась, вода забрала всё, что могла.
 - Да? - светлая макушка просунулась в дверь. Карие глаза внимательно пробежались по мне. Казалось, хитрая скотина слегка разочарована тем, что я всё же не утонул. Ладно, хоть не шарахается, тогда дело было бы совсем худо.
 - Чистую одежду, всё для перевязки, и скажи домовому, чтоб вскипятил воды. Одежду пусть вычистит, а это, - я махнул на бело-бурый комок уже использованных перевязочных материалов, - сжечь. А, и ещё спасибо за воду.
 - Какую? - сиганувший уже за дверь кэльпи снова высунулся.
 - Там, наверху. В ведёрке таком маленьком, - встряхнув головой, я оглянулся на недоумённое лицо кэльпи.
 - А вы его сами ночью принесли. И цитировали что-то восточное, из Авиценны. Что-то про пищу, которая перегорает в теле, изливающуюся в голову флегму, потные тела, долгий сон, впалые глаза и превращение в тень. Очень выразительно.
 - Это же длинная строфа... - капельки воды с волос текли по спине. От сада до спальни идти недалеко. Я как шёл, что умудрился воду не пролить? Вот уж точно, сам себя не знаешь... Совесть, видимо, пробудилась во мне тогда, когда я сам ещё не очнулся, раз начал цитировать восточные мудрости, обличающие пьянство и неумеренность.
 Обернувшись к зеркалу, я с содроганием приготовился увидеть что-то похожее на Даниила вчерашним утром - через стекло из тонкого слоя серебра на меня глядел очень помятый, с тёмными набрякшими веками и неестественной белизной лица субъект. Одно ухо почему-то упорно краснело, а кожа имела зеленовато-пепельный оттенок. На лице. Оно вообще ярко служило иллюстрацией к моему желанию утопиться. Хорошо хоть не опухло и не покрыто синяками, а нос не приобрёл цвет сливы. Я показал отражению длинный бледный язык и продекламировал краткое, но ёмкое выражение Абу Али Ибн Сины.
 - Умерен будь в еде -- вот заповедь одна,
 Вторая заповедь: поменьше пей вина.
 После второй кружки травяного чая я почувствовал себя человеком. Почувствовать себя благородным представителем Аэс Сидхе сегодня было уже превыше моих сил. Откинувшись на стуле, под выжидающим взглядом кэльпи и даже домового, я вздохнул.
 - Что ж, не будем отдалять мой бесславный конец. Что вчера происходило? На всякий случай... Таак... С того момента, когда Навь переодевался, - прикрыв глаза, я морально приготовился услышать о себе много нового и нелицеприятного. Данни, громко уплетая яблоко, сел напротив. Задумчиво поглядев на меня, он, похоже, решил преподнести горькую летопись событий в более гладком варианте, нежели собирался сначала.
 - Мм... Потом вы начали спорить, но мы ушли, потому что стало скучно, но после вернулись, а затем вы позвали Рона ещё раз... Мы с Огоньком принесли вам несколько бутылок старого бургундского, какую-то ещё штуку... белое вино, но марки не помню... а потом мы на всякий случай ушли.
 - С чего так? И куда это, собственно, вы направились? - мерзкое настроение не покидало меня. Кажется, одни сутки в пьяном угаре будут долго ещё аукаться всякими проблемами и неурядицами... Нееет, больше никогда не буду пить, и тем более пить с ночным... Бездонный он, что ли? Или у него, как и у всех русских, просто-таки невообразимая устойчивость к алкоголю? Но не производит он и впечатления насквозь пропитого существа.
 Пить начал после того, как увидел тот злополучный портрет - интересно, что Арктур с ним сделал? Выбросил, наверное, от греха подальше. Девушка из сна... Дара...
 - Мы, хотя бы, брататься с ней не стали, в отличие от некоторых, - обиженно хмыкнул кэльпи.
 - Думаю, та сцена с пирожком, невообразимо неприличная, может считаться чем-то подобным. Если не по форме, так по сути.
 - Отчего же невообразимо? - Данни нарезал ветчину, плюхнув весь кусок целиком на тарелку, иногда нож, прорезая ломоть, проскальзывал и скрежетал по фарфору. - Она моментально поняла, что я задумал.
 - Мм... - сделав ещё глоток травяного чая я прикрыл глаза. - Ладно, оставим твои взаимоотношения с этой девушкой. Что происходило дальше?
 - Не знаю - мы уже ночью вернулись - вы сидели за столом, пьяные в дым, и пытались что-то спеть.
 - У нас получалось? - я жестом отказался от ветчины, продолжая тянуть травяной отвар. Надо бы проверить Рона, на всякий случай. Навь, помнится, скинул морок, и мы оказались внешне почти ровесниками. Скинул морок... а я уже и так был без него, а потом мы как-то добирались домой... Ужас.
 - Почти. Потом на вас жаловался Рон - заходить в комнату он отказался, я еле отнял у вас гитару, причём этот ночной обнимал её самым непристойным образом, а после Огонёк сумела убедить его, что пора идти домой, а ты сам пошёл.
 - Ладно, с Роном мы это дело как-нибудь замнём. А что мы делали по дороге? Нас кто-нибудь видел? Или, может быть, слышал?
 - От рыжего мы вышли уже ночью, поэтому на улицах, да ещё в Низине, как тот район называют, никого не оказалось. Слышали, наверное, многие там - вы шли и горланили что-то старинное - "Зелёные рукава", кажется. Правда, от песни удалось вспомнить только слова - Огонёк сказала, что Навь может своим пением молоко сквасить. Да и вообще, не получилось у вас.
 - Дальше то что было, чёрт с ней, с Низиной, там и так всего боятся. Одним слухом больше, одним меньше, пьяных они, что ли, не видали.
 - Нууу... Таких пьяных, наверное, даже там редко можно увидеть. Потом вы пошли по какой-то красивой улице - дома в садах, с оградами, и фонари везде горят. Но там только полисмен вас увидел - Огонёк его зачаровала, он потом глаза долго протирал. А так - вы уже не пели, устали, кажется. Ты руку ночному на плечо закинул, и куда-то повёл. Мы за вами шли-шли... Я-то думал, домой идёшь - в ту сторону, получается. А оказывается, ты хотел показать, как Хозяйка озера поёт. Но заблудился. Навь, кажется, сориентировался, и повёл тебя вместо озера в церковь.
 - Что там-то мы делали? - я массировал виски. Рон, полисмен, теперь ещё и церковные служители... Ох, и наследили же мы...
 - Вы встали на пороге и о чём-то шептались. Долго стояли, а потом ты сказал, что это всё, наверное, враки, и вы пошли дальше. Но это уже поздно было, и усталость просто-таки придавила вас к земле. До перекрёстка к дороге, что к набережной ведёт, вы ещё кое-как дошли, а потом присели на обочинке, - смакуя редкое воспоминание, Данни не обращал внимания на выражение моего лица и предгрозовое молчание.
 - ...И?
 - А, вы немного там... посидели... потом мы с Огоньком всех на меня посадили и развезли по домам. Я вас на кровать положил... Вот... Ночью вы себе воды принесли... А потом спали... Всё тихо... было, - под моим взглядом кэльпи, понижая голос до шепота, быстро и лаконично завершил нелицеприятное для меня повествование.
 - Ладно. Сболтнёшь об этом где-нибудь, хвост через ноздри выкручу, - сам удивившись такому словесному обороту, я поплёлся с кухни на балкон. Гудящую голову нужно проветрить и остудить. Почему-то всё ещё хотелось спать, хотя провалялся я сегодня не меньше, чем до трёх пополудни. От покрытого серой завесой озера доносился крик потревоженной лысухи. Резкое высокое "пикс-пикс" в сонной тишине казалось неожиданно громким.
 В спальне уже вовсю орудовал домовой - одеяло, о которое я споткнулся, лежало свёрнутым, постельное бельё он уже сменил, и даже промокшая подушка куда-то пропала. Да вообще, откуда она взялась - я же сплю без неё? Сиротливо поставленные в углу сапоги и общий беспорядок ещё не исчезли, и я вышел на балкон. Что бы я без него делал - с моим-то образом жизни? Погряз бы по уши в хаосе... Интересно, эта девушка ведёт домашнее хозяйство у Даниила? Да нет, вряд ли, с её-то характером... Какой же у него, должно быть, беспорядок... Если даже для шпаги ножен не нашлось.
 Почему-то после вчерашнего я легко звал ночного про себя по имени. Мне было не тревожно и не странно. Выплыла из пьяного угара мысль-воспоминание о том, что его даже можно сделать союзником в поисках...
 Открыв дверь, я босиком ступил на мокрые холодные доски, по которым чёрными влажными плетями раскатились побеги вьющихся роз. Тёмные бутоны не раскрывались в дождливый день, и вездесущий аромат почти исчез, а взамен него с озера натягивало слегка тиной, особым запахом живой, не пропущенной через очистные сооружения, воды и рыбой. Клюёт, наверно, неплохо в такую погодку. Далёкого, едва заметного шума с набережной не доносилось - не самое приятное место в такую морось. Только скрипка - в ресторанчике, должно быть, едва пробивалась сюда, скользя мелодией над свинцово-хмурой гладью.
 Закинув руки за голову, я потянулся - мокрые волосы облепили спину, и дождь словно испытывал на терпеливость - скоро ли уйду, замёрзнув. Мне хотелось очиститься от вчерашней мутной ночи. Да и дня, если быть честным. Раскинув руки, я откинул голову назад, позволяя холодной воде забирать нездоровое тепло и усталость.
 Как всё-таки хорошо, что удалось поселиться достаточно далеко от улиц, по которым блуждают даже и в такие денёчки праздные гуляки. Какие бы слухи пошли, увидь меня кто в такой позе. Солнцепоклонник, анархист, помутившийся рассудком... и без того моя репутация весьма своеобразна. Даже Эвелина могла быть осторожней, отправляя приглашение - вряд ли она не знала о том, что я частенько затеваю дуэли.
 А, в любом случае Даниил до знакомства со мной успел Арктуру наплести всякой околесицы, и тот наверняка поделился с женой. Не зря же он так у Аделаиды на меня поглядывал... А с ножом я и вовсе как дурак себя повёл. Тоже мне, многолетний стаж и стальная выдержка. Амулеты все эти... Жаль, Эвелина отлично пишет остроумные и интересные письма. Хотя, в любом случае, пришлось бы со временем завязать - она всё-таки замужняя дама.
 Прогнувшись назад, я выдохнул влажный воздух, глядя в небо прижмуренными глазами. Может быть, Даниил и реабилитирует мою персону в её глазах. В конце концов, сам-то тоже хорош - я хотя бы не упырь...
 На руку опустилось что-то тяжёлое, заставив сесть прямо на мокрые доски, потеряв равновесие. Алкоголь совсем реакции притупил - я не заметил даже того, как прилетел ворон. А ведь они-то, скорее всего, всё и видели, когда мы ночью возвращались... Небо... Сам же велел за городом присматривать!
 - Лёгкого пути тебе и попутных ветров. Что разузнал? - я встал, продолжая держать его на вытянутой руке, взъерошенного, пахнущего мокрыми перьями и всё такого же переливчато-красноглазого. Леди Ада, увидь его, замерла бы в восторге.
 - Вы просили из вашего оплота принести документы. Скоро будут, в лесу, виверна несёт их, ещё засветло, я покажу дорогу, она далеко, в глуши.
 - Благодарю, - прикрыв глаза, я тронул его голову, даря частичку силы. Глаза вспыхнули омытыми в ручье рубинами. Он становился всё сильнее и сильнее с того часа, как отведал моей крови. Данники наши...
 - Документов много, или можно унести их в руках? Это далеко?
 - Не далеко - за старыми камнями. Люди туда не ходят. Не много, кожаная такая... Не толще книги, но послали виверну.
 - Мой народ доверяет вам, вы сильны в бою, но они решили учесть неожиданности... - трогая перья, я почувствовал лёгкую обиду. Ещё молод, не больше сотни лет, ничего, станет спокойней, научится беречь свою стаю, не прибегая к браваде.
 - Подожди. Хочешь пока еды? - я ссадил его на перила, направляясь обратно в дом.
 - Можно... - хриплый голос казался задумчивым и даже несколько удивлённым. Он что, верил всяким россказням, что мы не едим обычной пищи, и все из себя воздушные и одежда на нас остается чистой даже после... После вчерашнего, например.
 Крикнув Данни, чтоб он отнёс на балкон тарелку с ветчиной для ворона, я быстренько содрал насквозь промокшую домашнюю рубашку и льняные штаны. Чистая одежда... В чемодане нашлась оливково-зелёная безрукавка, штаны и плотная тёплая рубашка из грубой ткани. Запасной костюм. Ладно, чёрную безрукавку ещё можно зашить. Крепко меня тогда ночной ухватил...
 Засунув ноги в грязные сапоги - внутри они остались на удивление сухими, я через ступеньку попрыгал вниз, приторачивая к поясу ножны. Без оружия из дома даже в театр ни шагу... Данни с кислой миной шёл следом, с уже пустой тарелкой. Ветчину, похоже, он намеревался съесть сам.
 - Сиди дома, к этой фэйри не ходи. Вернусь поздно вечером.
 - Вы куда? - тащиться по дождю ему не хотелось, но любопытство одолевало.
 - В лес. К дракону. Хочешь? Она как раз голодная прилетит.
 - Н-не, я тут подожду... - прижимая жирную тарелку к животу, он быстро юркнул на кухню.
 Выскользнув на дорогу, я увидел в небе чёрную точку. Опускаясь, ворон пролетел над моей головой, едва не коснувшись когтями забранных в косу волос, и на раскинутых крыльях беззвучно заскользил по струям ветра в сторону леса.
 Бег... Словно борзая, видящая добычу, я бежал за чёрной птицей, взмётывая сапогами грязь из глинистых луж, и оставляя следы, которые тут же затягивались жижей и замывались дождём. Через несколько минут бега по пустой загородной дороге мы нырнули сперва в ивняк, растущий у самого озера, и потом по плотному песку у берега я гнался за ним до самого леса.
 По рыхлой почве между корнями берёз и рябин, растущих над последней границей пала и уже несколько раз сменивших друг друга, я бежал почти оленьими скачками за тёмным силуэтом, петляющим между ветвей.
 Лес дышал, поскрипывая в безветрии стволами растущих над топкими местами тонких и высоких сосенок. Остановившись перед переплетённым зелёным ковром малинника, не слишком высокого и в некоторых местах покрытого уже присохшими и слипшимися ягодами, я почувствовал себя в призрачной зелёной чаше. Из тех, что так искусно точат из нефрита на востоке.
 Зелёный лабиринт покрывал небольшую низинку. На дне её лежали поваленные и уже полугнилые сосновые стволы. Выпутываясь из высоких стеблей мокрой и оттого не такой жгучей крапивы, я продирался сквозь малинник, вспрыгивая на мокрые трухлявые деревья, и пробегая по ним. Обломанные острые сучья грозились вспороть мне брюхо, если б я сорвался во влажную темень из лабиринта колючей малины и иногда взмётывающихся вверх плетей дикого хмеля.
 Сбитая рыжеватая трава и потёртые стволы выдавали близкие лежбища кабанов. Скрипела мокро хвоя, а я всё бежал, и за мной по тёмной лесной подстилке, которая сменялась пышным зелёным ковром на полянах, бежала моя тень.
 Скоро... Билось в голове в такт уже резкого дыхания - хорошо, что не взял Данни - по рекам он бегает отлично, но здесь конь пробрался бы разве что по воздуху. Через несколько километров стало суше - земля поднималась, и чахлые кустики крушины, редкие берёзки и вездесущие сосны сменились густым, пахнущим смолой и что-то шепчущим лесом. Теперь мы продвигались зигзагами - ступать на выложенные по кругу закопчёнными камнями поляны было опасно. Даже трава не росла на них, и тонкие белесые нити качались в неподвижном воздухе над древними капищами.
 Проскальзывая между ними мы двигались на восток, за линию древних оберегов, в которых нашли свою смерть могучие духи леса, не в силах совладать с непомерной огненной бездной. Нашли свою смерть, и навеки осквернили их смертной мукой и болью. Вечная агония, запечатлённая в камне - с белых глыб кварца никогда не сойдёт жирноватая копоть, застывшая причудливыми потёками на блестящей некогда поверхности.
 Стоящие вокруг полян кругами сосны покрылись наполовину больной рыжей хвоёй. Ни зеленушки, ни синицы... Далеко в стороне кричала печальной лесной флейтой иволга. Никогда уже этот лес не станет таким живым, как раньше. А за полянами, в струях холодного влажного ветра, кружились облаком теней вороны.
 Миновав чёрные капища, вытирая со лба морось и налипшую паутину, которую пауки вешают между ветвей аккурат на уровне лица, я выбежал вслед за вороном к большой поляне. На ней ещё никого не было. Отдышавшись, уселся на бревно - через минут пятнадцать вороны хрипло закричали, то ли предупреждая меня, то ли кого-то приветствуя.
 С серого неба с шумом хлопая крыльями опустилась в центр поляны тёмно-зелёная гибкая виверна. Не крупнее коня, с выгнутым, как у русской борзой, хребтом и хищными оранжево-алыми глазами, в которых словно переливалось живое пламя. На шее у неё висел широкий кожаный ошейник, и к нему несколькими ремнями накрепко привязали столь волнующий меня груз. Осторожно приблизившись к строптивому созданию, я быстро отстегнул зашитую в толстую кожу папку бумаг и отошёл в сторонку. Голодное существо оглянулось, шаря взглядом по стае воронов, и взмыло в небо. Берегитесь, твари лесные, такого хищника здесь давно не появлялось...
 Зашитая в плотную бычью кожу папка и в самом деле оказалась небольшой - не толще трёх дюймов. Защищённую от дождя и прочих невзгод, её покрывали вышитые чьей-то заботливой рукой руны. Я обернулся к кружащим в небе в сложном танце птицам. Алоглазый вожак уже присоединился к ним.
 - Благодарю вас за отличную работу, лёгкой добычи и сладкой крови! - я махнул им рукой, глядя на сплетающиеся кусочки черноты в свисте разрезаемого краями перьев воздуха.
 - Добычи и крови! - хриплый хор голосов в ответном приветствии хлестнул траву, кидаясь к земле с высоты. Очевидно, они посчитали, что обратно я сам найду дорогу, и, как чёрная изнанка упавшего на камни мостовой зеркала, разлетелись в стороны... Боевые вороны, птицы войны...
 Прижав папку к груди, я несколько минут колебался - открыть её тут же, или повременить до дома. Морось медленно стала усиливаться в настоящий дождь, из тех, что называют грибными, и решила дело в пользу моего теперешнего убежища. Накинув капюшон и прижав папку под мышкой, я медленно побежал обратно - измотанное вчерашним днём тело отказывалось и обратный путь проделывать с той же полубезумной скоростью.
 Замолкли все птицы - по ткани капюшона шуршали капли, и на всех ветвях, что гладили меня по плечам и лицу, висел дрожащий хрусталь. Зыбкие паутины налипали меркнущим жемчугом на рукав, когда я отводил их - тихо минуя линию мёртвых кругов с жадной землёй. В чёрную тонкую пыль падали крупные редкие капли, оставляя после себя крохотные кратеры, но земля оставалась такой же сухой, словно на неё никогда не опускался туман, и не лился дождь. Даже черви не жили в пропитанных вскипающей кровью глубинах, и дождь, как казалось, старался ронять подношения лесу вокруг этих полян. Молчаливая память, которую лучше не помнить, и не видеть во снах. И вообще не знать об этом месте.
 Пробираясь уже по проторенному в гуще малинника пути я заслышал далеко-далеко хриплый, почти неслышимый низкий рёв - виверна охотилась. Ночью она отправится обратно, хоть и своевольная, но помнящая, кто охраняет её и ей подобных.
 Сапоги вычистились от трения о мокрую жёсткую траву, и я словно сам посвежел после прогулки по лесу. Работа работой, но от изначальных инстинктов не убежишь. Если на меня устроят охоту, я вновь побегу искать укрытия в лесу, а не в самых защищённых городских убежищах. Как двуликий...
 Тень крылатого существа скользнула надо мной - я задрал голову, чтобы разглядеть его - это оказался один из чёрной стаи. Вороны решили всё же проверить, не заблудился ли я. Кажется, тарелка с ветчиной изменила во многом образ, который они приписывали сидхе. Может, оно и к лучшему - стая молодая, с новым взглядом на мир и эльфов в нём...
 Покружив надо мной ещё немного, он скрылся во влажной серой холстине неба. Миновав дорогу с поваленным стволом, ершащимся сучьями, я наконец выбрел к берегу - оттуда оставалось совсем недалеко... И я узнаю, кто же стал моим побратимом. Может быть, я ещё пожалею о том, что связал хоть отчасти свою судьбу с этим существом. Возможно, его прокляли - всё, что вспоминалось мне об этом роде из ночных, выходило весьма горьким. И фаталичным.
 Прошлёпав по грязной улице я оглянулся и скользнул в сад. Старательно вытерев сапоги о траву - надеюсь, Данни в ближайшие два-три часа ею не соблазнится, обошёл дом, проверяя ловушки. Прядильщик, в отличие от Даниила, пока никакого интереса к моей особе лично не выказывал. Суккуба не подсылал - но да вряд ли она отпустит так легко свою жертву, не выпив её досуха.
 Как удачно, однако, что суккуб выбрала именно того, кто в любом случае оказывался обречён. Что послужило причиной такого выбора? Невозможно даже и предположить, что мы с Прядильщиком преследуем одну и ту же цель - скорее суккубу дали свободу поиграть с кем-нибудь, подпитывая силы, а богатый, молодой, красивый и исполненный жизненной энергии человек не вовремя попался ей на глаза. Но... с другой стороны - зато его смерть будет скорее наслаждением, нежели он покинет мир в состоянии агонии.
 Ко мне никто незаконно не забредал, только одну ловушку клюнула садовая овсянка, приняв за что-то съедобное. Кусты высоких белых роз казались почти чёрными по контрасту с вымытой дождём и ставшей ещё ярче белой дорожкой из гальки. Сумерки уже залили всё вокруг, и, когда я отряхивался от налипшей на рукава и плечи паутины и отдирал со штанов сухие репьи, засоряя семенами газон, на кухне зажглась лампа.
 Пустая веранда за колючими плетями наполнилась колыханием чёрных теней. Словно призраки некогда жившей здесь счастливой семьи расположились за круглым столиком в уютных простых креслах. Попивая чай из прозрачных дымчатых чашек и ведя понятный только им разговор, они сидели на холодной промокшей веранде, не замечая идущего снаружи дождя и ветра, поднявшегося к ночи.
 Бросив в траву последний крючок-семечко гравилата я передёрнул плечами, отгоняя мороки дождливого дня. Тени, словно испуганные пронзительными лучами в солнечные дни, вновь растворились в сумерках, став игрой света от колышущихся глянцевых листьев роз.
 Из водостока с журчанием сбегала вода в выложенную булыжниками канавку сбоку от дома. Подсвеченная жёлтым огнём из окна, она казалась жидким янтарём и дёгтем, которые смешивались под подоконником. Редкие янтарные капли оседали на стекло, и замирали воплощением старинной легенды - не из наших краёв - о древяницах, плачущих на берегах холодных рек янтарными слезами. И трава стояла янтарно-чёрной, синей вдалеке. Сейчас, где-то в глубине леса, пляшет под холодными струями дождя виверна, свивая гибкое тело почти что в кольца, и огненными глазами расцвечивая воду на чешуе в цвет крови, и когти её красны от плоти недавней добычи...
 Я замер, так и не переступая порога. Было тихо и легко, и не хотелось думать об ожидающих делах и неразобранных событиях. О тех, кто жив, но умрёт, и о тех, кто должен был умереть, но остался под этим небом.
 Может, стоить проверить Беллингтона? И ведьмочка... Да нет, не сейчас - встреться мне Прядильщик, из жалости ведь убьёт. Может быть, он сейчас уже знает о вчерашней нашей с Даниилом попойке. Нет, дёргать за ниточки эту тварь нужно после того, как я выполню основную часть задания. Надо бы поторопиться. Не поздоровится мне в таком состоянии, окажись рядом Мерзость. Да и вчера мы сильно рисковали, ни о чём не думая шатаясь по улицам в сопровождении фэйри - в бою им, честно говоря, грош цена.
 - А, вернулся уже. Я тут повспоминал, от похмелья, говорят, помогает что-нибудь горяченькое - супчик какой-нибудь... - пока я размышлял у порога, Данни сам вышел встречать меня, держа подмышкой книжицу в мягком переплёте.
 - Это, как понимаю, намёк на то, что опять нужно готовить? - стянув сапоги, я ступил в тёплое тихое пространство коридора. Кэльпи лукаво наклонил голову набок, принимая у меня кожаную папку.
 - Я же совет даю от чистого сердца, супчик помогает от похмелья.
 - Если ты не заметил, мне уже и так неплохо, - я с удивлением прислушался к организму - сказанные слова и в самом деле соответствовали истине. Голова, прочищенная ветром, уже не болела, тело, разогретое и промятое бегом, перестало напоминать студень с включениями обмотанных нервами колотых костей.
 Выжав кончик косы от дождевой воды, я прошёл на кухню. Данни с книжкой и папкой шлёпал следом. Домовой не появился, но, как всегда, он, в отличие от большинства существ, оставил за собой порядок. Мокрая одежда уже начала холодить тело, и со спины пошёл бег крохотных мурашек.
 - Принеси мне патиссон, из тех, что уже пожелтели, сыр в жёлтой обертке, вы его всё равно не едите, колбасы и лука. Таак... Ещё тот бумажный пакет, на верхней полке в левом углу. И воды поставь в кастрюлю. Можешь пару помидорок, если вы ещё не всё сожрали, захватить.
 Данни, мигом позабыв про пищу духовную, побежал за перечисленными продуктами. Прихватив папку с собой - мне подсознательно не хотелось оставлять её даже на минуту вне поля зрения, я пошёл переодеваться. Небо, визит к портному с каждым выходом из дома всё ближе и ближе. А я-то надеялся тихо и не совсем мирно, чего греха таить, но в любом случае тихо совершить запланированное, и исчезнуть. А здесь...
 Идти куда-то ещё уже не было сил, да и холод, сменивший похмельное тягучее тепло, стал навязчиво неприятным. Вот будет смешно, если ко всем прелестям нынешнего положения я ещё и простыну. Виконт, подберите соплю...
 Хихикнув своим мыслям, я натянул домашнюю рубашку - из тонкой, но очень крепкой ткани, она могла бы показаться вычурной на современный взгляд. Приобретя почти полвека назад, я привык носить её, когда находился дома, и не собирался избавляться только лишь потому, что сейчас мода сменилась с вычурной на безобразную. Хотя, это как посмотреть...
 Домовой ухитрился высушить одежду, и лён брюк моментально помог мне согреться. Да ещё на кухне сейчас станет теплее... Подхватив документы, я спустился вниз - Данни, даже вымыв зачем-то неочищенный лук и помидоры, вновь взялся за книгу, чтобы скрасить ожидание. На очаге уже курилась парком вместительная кастрюля. Даа... объёмов он не пожалел.
 Вычистив со сдержанной руганью мокрый лук, я со злорадством пронаблюдал за перекашивающейся рожицей моего слуги - слёзки повисли на кончиках длинных густых лошадиных ресниц. В кипящую воду отправились последовательно рубленый патиссон, лук и попавшая под руку картофелина. Я отобрал у выползшего из-за вновь вылизанной сахарницы домового уже немного покусанную колбасу. Ладно, сойдёт. Раскрошив в бурлящую воду сыр, опустил в получившуюся смесь тмин, петрушку и ещё уйму всяких трав.
 По запотевшим от пара окнам теперь и изнутри катились капли. Данни задумчиво глядел уже десять минут в одну и ту же страницу, мысли его сейчас витали далеко-далеко от заполненной шумом бурлящей еды и кухонного звона посуды.
 Ему грезились, наверно, дождливые и распаренные в паутине серебряных рек и стариц равнины болотистого родного Камарга. Табун, белым облаком пробегающий в утреннем тумане по изумрудно-зелёным топям. Неподкованные, не знающие узды и бесконечно прекрасные, как прекрасен в другой своей ипостаси и он сам. Залетевшие от не такого уж далекого моря чайки, крик пастуха, загоняющего волов домой, и тихая флейта кого-то из этих странных детей человеческих, что любят писать картины тех мест...
 Нарезая уже высохший хлеб, крошащийся по всему столу, я испытал странное чувство, что этот вечер уже повторялся бесконечное количество раз - и кто-то сидел в углу, ожидая, когда пригласят к столу, и кто-то молчал, вспоминая своё, а я готовил еду и, словно призрак, казался для этого грезящего о прошлом нереальным сном, который должен когда-нибудь кончиться.
 Домовой, скребя в пустой сахарнице, моргал блестящими мышиными глазками. Вытащив тарелки, я расставил их на троих. Чайник зашипел, дребезжа крышкой. Знал бы кто из этих аристократических снобов, что тот, кто здоровается с ними за руку и вызывает зависть своим положением, доходами и статью коней и любовниц на самом деле сам себе готовит пищу. И до сих пор хранит глупый, скорее всего, и безнадёжно-фаталистический обет, данный более пятисот лет назад...
 Все мы, идущие сюда, прокляты...
 - Скоро ли там уже? Я а то папку сжую - только знаки эти сковырнуть надо... - очнувшийся от задумчивости Данни многозначительно поглядывал на сырный суп с оранжевыми пятнышками помидорного сока.
 - Разливай. И можешь масла принести из подвала? Булочки вы наверняка сожрали, пока я полдня валялся. И варенье из абрикосов. А то знаю вас - без сладкого ни дня, если оно есть.
 Усевшись на нагретый Данни стул, пока он бегал за всякой ерундой, я вспорол один шов кухонным ножом. Приложив к рунам ладонь, дождался, пока нитки не потеплеют слегка, признавая, что мне можно получить эти документы. Если б я этого не сделал - всё вспыхнуло бы прямо в руках. Внутри папки обнаружился ещё один пакет - из плотной шелковистой бумаги, перевязанный синим шнуром крест-накрест. Под затейливым узлом был подсунут свёрнутый лист - письмо.
 Хрусткая свежая бумага легко развернулась - почерк выдавал моего "дядюшку", как раз остававшегося в поместье. Вряд ли он напишет о делах остальных - в любом случае, мы узнавали такие подробности только возвращаясь с очередного задания обратно в замок. Убористые строчки коричневатых чернил полностью заняли моё внимание. К огромной досаде, дядюшка вновь использовал в письме сокращение моего настоящего имени. Надо будет снова поговорить с ним по душам, хорошенько, лишь только вернусь - мой дорогой "дядюшка", очевидно, ещё не понял, что подобные вещи могут в случае попадания в недобрые руки повлечь за собой уйму неприятностей. Молодой щегол...
 "Далие, надеюсь, когда в следующий раз нам удастся свидеться или списаться, ты объяснишь, что повлекло за собой столь странную, учитывая твоё сегодняшнее географическое положение, просьбу? Навьи давно не живут на землях Великобритании. И последние упоминания о них здесь были во времена Исхода. Тот субъект, о котором ты попросил меня навести справки, из Перми, родился там в 1865 году и до 1887 года, пока не перебрался в Англию, носил фамилию Смирнов. Близких родственников нет, жены и детей - тоже. Ничем особо не примечателен, разве что пишет книги про призраков. Скорее всего, он на самом деле из ночного Народа (я пролистал парочку его книг), но сомневаюсь, что принадлежит к такому древнему клану. Ты ведь и сам знаешь, старые семьи предпочитают держаться поближе к своим."
 Мне не удалось сдержать скептического смешка.
 "Но вот что я нашёл, пока тормошил по твоей просьбе северное представительство и сидел в архивах! Тебе это определённо понравится! Особенно, если ты сейчас так заинтересовался Навьями. Несколько старых записей не вошедших пока в реестр.
 Напиши мне обязательно, что там у тебя происходит - неужели ты столкнулся с ночными? Если это будет нарушением баланса в нашу сторону - можешь рассчитывать на помощь остальных - большая часть сейчас ничем не занята. К тому же в Турции они попытались не далее как неделю назад увести нас из пролива вместе с британцами. Сам понимаешь - ты очень кстати оказался в Англии именно сейчас. Твоя тётушка мне намекнула, что небольшая демонстрация силы даже желательна.
 Удачи и высокого ветра."
 - Мм? - скомкав письмо, я засунул его в карман и начал развязывать заковыристый узел. Данни укоризненно глядел на меня, стоя с тарелкой в руках.
 - Давайте уже есть.
 - Иду-иду, - отложив пакет, я присоединился к почти нырнувшему в тарелку с сырным супом домовому. Через несколько минут пришлось признать, что совет Данни и впрямь оказался действенным - после горячего супа вовсе забылось, что накануне я чувствовал себя очень и очень плохо.
 Оставив их прибираться и догрызать бутерброды с маслом и вареньем, я наконец поднялся наверх. Папка уже не вызывала прежнего энтузиазма - просил конкретной информации, а мне прислали стопку всяких домыслов и известных всем фактов. Стоит ли это вообще читать? Хотя... старые записи о роде Навь?..
 Я не пошёл к себе в комнату, а зажёг свет в библиотеке. Усевшись в удобном кресле перед столом, под мерное шуршание капель за окном, приступил к чтению. Хрупкие желтоватые листы иногда были с подпалёнными или запачканными в самых разнообразных веществах краями. В первой прочитанной сказке не нашлось ничего.
 Следующая история оказалась куда старше. Потерев переносицу, я осторожно поднял полупрозрачную в свечном огне бумагу. Над основным текстом каллиграфическим почерком было выведено: "Легенда о рыцаре со змеем на гербе и деве из дубовой рощи". Судя по стилю, переписывалось уже спустя много веков после Исхода - достаточно отдалённо, но основные события могли сохраниться.
 В той стороне, куда падает солнце, начинается море. Серые скалы грызутся с волнами, вздыхая на рассвете в час, когда начинается прилив, а на берег выходят Роаны, сбросив свои тюленьи бархатные шкуры. Там девы Киск похваляются драгоценностями, вплетёнными в свои косы - и чем больше сокровищ, нитей жемчуга и тонких, как весенний лёд, запястий одевают они на себя, тем больше почёт они собирают у других дев. Нагие, с зелёными узорами на нежной груди и чешуйчатым, как у речной форели, хвостом, пляшут они в волнах, показывая свои тела солнцу и рыбакам.
 Высокие всхолмья, за которыми начинаются владения Фир Болг, и где постоянно стоят в дозорах воины майского листа с тугими луками, на которые натянуты тетивы из локонов их возлюбленных, идут к морю. Еще дальше к тем краям, где по небу пляшут старые боги, возжигая костры из папоротника и дикого тимьяна, высятся гладкие серо-рыжие скалы, дроблёные морем. Камни там покрыты мхом, который сдирают клыками морские твари по ночам, а берега или пустынны и кипят медвяным вереском, из которого смуглый низкорослый народец варит дивное вино, или же покрыты берега старыми дубовыми рощами, а по краям зеленятся светлым листом бузины и шиповника.
 Ещё в этих лесах растут волшебные лещины - и если орех с такой лещины упадет осенью в реку или в море, а его съест лосось или иная рыба, тот, кто поймает такую рыбу и съест, получит великую мудрость, но потом, как только кончится время, пока орех имеет силу, он потеряет эту мудрость, и сам себя не будет помнить.
 В тех-то краях, где растут по высоким скалам дубовые рощи с лещиной и бузиной, жила в одной из них прекрасная дева. У родника, обложенного лазоревыми камнями и камнем, что как жабий золотистый глаз, стояла её высокая башня из тёмного мрамора, привезённого из тех краев, откуда пришли те, кто потом правил Логрисом. Ландыши, с ядовитыми красными ягодами, и адонисы, смертные первоцветы, обрамляли тропы, по которым ступали её белые ноги, и не приставала к ним трава, чёрная благодатная земля и тлен палых листьев.
 Служили ей молчаливые девы в молочно-белых одеяниях, с короткими волосами цвета вечернего дождевого неба, а глаз они никогда не поднимали, и скрыты глаза их были за ресницами. Конь под ней ходил, когда выезжала она на вересковые пьяные пустоши, чёрный, как кипящая смола в чугунных котлах. Грива у него переплеталась девами её в ленты, из шёлка столь тонкого, что казался он прозрачным. На шее её лежал торквес из стали и меди, с головами волка и рыси, и касалась она его часто, грезя над обрывами, внизу которых клокотала на серых и рыжих камнях морская вода.
 Но дева не страшилась её - она сама вышла из брызг и пены морской, из тёмных глубин, в которых ворочаются тёмно-зелёные гибкие тела морских змеев и раскидывают едкие щупы чудовища кракены, что топят лодки и корабли. Охватывают щупами своими и влекут на дно, а она столь же коварна, как они, и смеялась она, видя чужую гибель. Не было жалости в её сердце, но яд сердца её не трогал лика, и многие обманывались белизной его и чертами, как у королевы, знающей свою власть. И плясала она в дубовых рощах, полунагая, в тонком прозрачном шёлке, столь драгоценном, что слуг, смявших его, казнят, и в нитях жемчуга, мелкого и голубого, что добывают там, где живут белые волки. А на ногах и руках её звенели запястья из серебра с лунным камнем, и на шее был торквес из стали честной, и меди красной.
 И была она холодна, как сталь мечей, после битвы брошенных в снег, и горяча как медь, что набита в руки казненных вдоль дорог летом. И длинные белые ленты змеились за нею в танце, обвивая волосы её и тело её, и неясно было - что белее, кожа, холодная как сталь, и горячая, как медь, или ленты из атласа.
 Плясала она по кукушкину льну, по грибным и вересковым кругам, а снаружи эти круги были выложены прозрачным белым кварцем речным и злым, и стояли факелы на можжевеловых кривых шестах, а в кругах горел огонь, что не всякий разожжёт. И звался тот огонь Коелкерс, и плясал он, как дева, неистово и безудержно.
 Бросала в тот костер она можжевельник ветвями, с чёрно-сизыми ягодами, корень фиалки, растущей на тихих опушках, листья лавра, лепестки розы, что шипами красит в красный кровью свои лепестки, и драконью кровь, с едким дымом, сухую и горькую поле долгого скрывания в фиалах. Плясала она в этом дыме, и лунный огонь загорался на теле её, и сияла она, танцуя для луны, и всё, что одето было на ней, падало под утро на перевитые в звенья цепи круги из травы и злых белых камней.
 Прослышали о таком деле многие рыцари, и пошли искать этой рощи, и этой девы. Но скрывалась она, и завязывала в узлы им дорогу, ломала ноги коням камнями, и убивала тех, кто доходил до башни её, и клала под зелёный мох внизу, у камней, что грызутся с морем. Но пришёл один рыцарь зимой, в чёрном вересковом поле с голой землёй повстречался он ей. На гербе его был змей морской, зелёный и гибкий, а глаза у него были цвета камней, что лежат под водой в ручье у её башни. За спиной у него таился меч с синими призрачными камнями на ножнах, и не посмела она убить его.
 Он пришёл в её рощу и молчал, только глядя на неё и смущая сердце и покой девы. Не дарил он ей дорогих даров, и не говорил с ней, только ходил по роще и молчал, глядя змеиными глазами на деву. И она молчала, и хотела с ним биться, но не поднялась рука у неё, дрогнула, как лёд на речке по весне, и не подняла она.
 И шли дни, сменялись деревья и травы, не спящие ночью и днём, и кончилась зима. Потянулся лиловый вереск, и рыцарь ходил к малым смуглым жителям пещер, и приносил ей дивный вересковый мёд. Она пила его - и не знала, что в мёд этот сложил он кровь свою, и сложил он туда хмеля шишки, и цветки ивы, и чёрную ромашку, и котовник, и лишь потом передал ей, чтобы она выпила его. И было сердце её радостным, как не было уже давно, и глядела она на него без злобы и неприязни, но никакое зелье не смогло бы вытравить коварство из сердца её - ибо без него погибла бы она, и тоску со дна её глаз морских.
 Плясали они в весенних кругах и в садах среди камней на серых и рыжих склонах, и звала она его в воду морскую, жгучую и холодную, и сошёл он за ней на камни, покрытые зелёной шкурой мха. На чёрном коне её они скользили под чарами поверх волн, на закате скользили, и были пьяны от крови его, от закатной солнечной крови, а конь их плясал на волнах, не тревожа их глади и не низвергаясь в пучину.
 И сошли они у берега с коня её, и подвела она его к камням, омывая его тоску солёной водой заместо слёз, и омывала боль его солёной водой заместо крови, и омывала любовь его соленой горькой водой заместо поцелуев. Принял он воду за слёзы, и принял воду за кровь, но не принял горькую воду на губах своих бледных, и не пустил её, забирая с неё то, что хотел. И была она нага в волнах, жгучих и холодных по весне, и он был наг, и целовали они друг друга сквозь горькую морскую воду, и плясали после в кругах, зажигая огонь безудержный.
 И после ночи той был он в её башне, и принимала она его, и коварство её было не для него.
 Но за рощей дубовой, с тропами из ландыша и адониса в густых тенях под стволами, за вересковыми пустошами и злыми белыми речными камнями зрели дела великие и горькие, как волчьи ягоды. Племя майского листа теснило её племя, и Солнце, вставая за их спинами, слепило глаза Фир Болг, и уходили они на острова, и покидали землю большую, возвращаясь в море. Зрели перемены, и новые племена пробудились, и старое колдовство теряло прежнюю силу, замешанную на крови, и переходило в землю, открывая странные пути и застилая глаза.
 Прошуршал в углу домовой - он зажёг камин - я непроизвольно передёрнул плечами. Наваждение печали и обречённости схлынуло, испуганное тонкими язычками живого пламени.
 Я мрачно хмыкнул. У этой легенды наверняка печальный конец. Неудачно выбрали они время, чтобы влюбиться друг в друга. Семнадцать тысяч лет назад...
 Время, когда наш древний мир умирал, и все, кто любил, были обречены на разлуку или смерть. И не было у них будущего среди медленной агонии под изломанным бурями небом...
 Собирались под стяги зелёного цвета воины, и никто не мог уже остаться в неведении и в стороне, и река времени прорвала плотины благословенные, и всех повлекла с собой, низвергаясь в неведомое. И теряли силы прежде всемогущие, и смывались потоком бурным.
 И призвал рыцаря зовом неодолимым глава рода его, и во сне был он возвращен в замок рода своего, и прибыл на поле ристалища. И был яростен он, и дрожали враги их - а род его был тёмен, и стоял против племён морских, и против племён, что любят майский лист, и каждый смешался с каждым, и теряли они корни свои и не помнили, за что идут в бой, исполняясь скорби.
 А дева из рощи дубовой, из высокой башни, сложенной из тёмного мрамора, тоже, как лист, упала в поток, и теряла силы свои, уходя на дно его, и зрели перемены, стесняя сердце её. А слуги её талой водой речной пали на пол и утекли в трещины каменные, а конь стоял на берегу и ждал её, но не было у неё сил сойти к нему, и гневалось сердце её на рыцаря, что покинул её в такой час, оставив лишь память крови своей.
 А рыцарь, лишь кончился зов неодолимый, с тёмным и яростным северным ветром, терзая врагов своих последними порывами, устремился к ней.
 И летел он в вихре чёрном над холмами, в которых открылись пути дальние и неведомые, но были они не для него, и летел он над долинами зелёными и нежными, из которых ушло племя Дану, оставив лишь деревья, что посадили они, и летел над реками быстрыми, в которых затаились младшие сыновья и дочери Великих Домов. И летел над пустошами вересковыми, в которых подняли главы удивленные жители пещер, и летел над рощей дубовой, и в круге, выложенном злыми белыми камнями, опустился он.
 Звал он её, но не чуял запаха дыма можжевелового, и был холоден круг, в котором возжигали они огонь безудержный, и ржал чёрный конь её, ожидая, чтобы унести в морские пучины, вслед за народом её. Прошёл он в башню, и вынес её, словно спящую, и встал над обрывом, оплетённым корнями дубовыми, и звал её так, как не звал ранее никого, но стихло дыхание её, и брызгами, в солнце искрящимися, туманом речным и слезами морскими солёными взлетела она из рук его и рассыпалась над морем и над рощей своей, а конь её канул в море, лишь заслышав последний вздох её.
 И много дней стоял рыцарь, как камень холодный и мёртвый, и были слезы морские на лице его, солёные, и была кровь морская на теле его, солёная, но как мёртв он был без горечи поцелуев её, и ни одна горечь не была ему доселе так сладка, как та, что помнил он. И когда сошёл он с того места, и пошёл по тропам из ландыша и адониса, ядовитым и сонным, ни одна трава не смялась под ногами его, и ни один лист не дрогнул на ветвях от дыхания его.
 И, в тоске великой, не захваченный рекой, что смела всё прежнее, взвился он и прибыл ко главе рода своего. И, вспомнив зов неодолимый, убил его, и подъял голову его на своем копье, отплатив за обиду и за зов, что вынес его во сне из дубовой рощи. И пошёл он, и под мечом его падали несметно воины из племени Дану, ибо помнил он, что были они против племени, что ушло в море. И преследовал он их безудержно, и кровью грел холодное сердце своё, и смывал боль свою. Но не глядел на огонь, что возжигал на курганах за собой, и уходил, а курганы зарастали вереском.
 Возжигал он в круге их, в котором плясали они вдвоём, марсилию, мускус, шафран, красный стиракс, бальзам из гилии и ясенец, но не пришла она к нему, из брызг в солнечных искрах и тумана утреннего. Ложился он в саду из камней, где слышал некогда смех её, и возжигал куренье из сандаловой смолы, едкой смолы, полыни горькой, подобной поцелую её, и ясенца, но, сколько не воспарял дух его над рощей и над морем волнистым и холодным, не отвечала она ему.
 И шёл он в битву, чтобы согреть сердце своё, и искал смерти, и улыбка его была страшнее проклятий, и в битвах не щадил никого, и не делал различий для тех, кто ложился под меч его - и племя морское Фир Болг, и племя Дану, и племя, что не спит ночью, никто не мог согреть его сердца, и потому улыбался он страшно и радостно, кидаясь в битву, и жаждая смерти.
 И шли годы, и пролил он столько крови, что мог бы заполнить озеро, но не смог согреться. И пил он из многих рек, и из многих рощ пил ядовитую росу, и собирал искры, сверкающие в солнце, и ловил туман утренний над водой, но не мог собрать их, и уходил туман под вечер из пальцев его. И собрались главы племён, и племя, что не спит ночью, взяло на себя боль его, и повелело лучшему из племени его убить, и напоить его сердце кровью яркой, своею же кровью.
 И рыцаря со змеем на гербе нашёл он в роще дубовой. Оплел его заклятьями, и вызвал на бой, чтобы остановить его и уложить в землю, под зелёный дёрн и ядовитые ландыши, у ручья, что выложен камнями лазоревыми, и камнями цвета жабьих глаз. Бились они долго, и лучший из племени победил его - уложил его в круг, что помнил, как плясали они босыми ногами по белым злым камням, и возжег он вокруг него огонь из лепестков гелиотропа, драконьей жгучей крови, ореха, шафрана и ладана. И лежал рыцарь со змеиными глазами, и ушла улыбка с его лица, и шептал он о печали своей, и скорбел о ней, и не противился тому, что завис над ним меч его с рысьими бледными сапфирами. Лежал он в круге с белыми камнями и лиловым вереском, чёрный волосом и одеянием, и из глаз змеиных его текли слезы, солёные, как вода морская. И лучший из племени трижды уязвил его в сердце.
 И закрыл его мхом зелёным с камней, что точат клыками морские твари, дёрном тёмным, и перенёс к ручью, и обрушилась башня. И ушёл лучший из племени, а в роще оплели тёмный мрамор, из-под которого сочился алый ручей, корни дубовые, и взросли над ними ландыш и адонис, а злые белые камни сокрылись под дёрном.
 Была за окном уже глухая полночь - чернота, казалось, сочится между оконных рам, желая пожрать, уничтожить исполненные старой горечи слова.
 Читать дальше, или нет? Дядюшка нагрёб всё, что попалось под руку. Я только терял время - и всё же, передумал откладывать чтение. Спать ещё не хотелось.
 Отложив записи, я потянулся за тёмно-охристым, наполовину заляпанным пятнами закисшего вина листком. К нему был пришит маленький картонный ярлычок, который гласил, что здесь приводится сказание о битве при Моргансе.
 Когда наступили холодные дни месяца ясеня - времени воинов, бурь, что несутся с северных гор, в которых живут белые волки и страхи ночные, вышли на берег с зелёных холмов мстить за убитых своих, ушедшие ныне обратно. Чёрные кони, и кони цвета осенней травы, что по воде ходят, как по лугам, были под ними послушны. Чёрные псы, что пророчат потомкам Адама и Евы гибель, бежали пред ними. Зелёные псы, крадущие женщин для Тилвит Тег, чтоб те кормили детей их горячим своим молоком, бежали у стремени их.
  Гром грохотал, подъятый из дальних болот, по мановению ветви березы с молочно-белой корой, растущей у врат в Запределье, где даже боги не знают дорог. Камни речные, злобы холодной испившие в древние годы, вышли глядеть на великую битву, требуя крови и ломких костей.
 С моря подъялись на чёрных конях, и рыжих конях войны с глазами цвета морского весеннего льда и ясной волны. Девы были равны мужам у обоих, и копья держали, колчаны и тонкие, с краем, как лист у осоки, щиты. Волосы их растрепало по ветру, что заметался меж берегом, длинным холмом и ночной непроглядною тьмой. И войско третье вступило на поле, что пьяным желало стать к утру от слёз и от крови. Чёрные волосом, тёмные духом, на гнедых и на чёрных конях.
 Те, что стояли спиной обращённые к морю, с щитами из тёмного льда, шли за вождём по имени Аннан, голос и сила чьи были как водный поток. Те, что стояли спиной к бескрайним холмам и призрачным рощам, шли за вождём по имени Адайр, что крепче дуба с зелёной листвой. Те, что стояли спиной к тьме непроглядной, шли за вождём, что звал себя Дунхэйм.
 И старой была их вражда, как отличье меж днём и меж ночью, как разделение тверди земной, воды и потоков воздушных. Богам своим не молились, не знали, есть ли души у них, но воля была их тверда. И были подобны стихиям их силы, что точат камни, ломают деревья, моря иссушают.
 Лежало пред ними поле из вереска, с цветом лиловым, как тени заката на зимнем снегу. И кони не трогали трав, и скалили зубы, не зная узды из железа и меди и серебра. Копытами трав не сминали, и были клыкасты они, словно дикие кошки лесные. Теперь на такого коня не сядет никто, а севши - погибнет. И были их псы не для охоты, или погони, как тонкие борзые иль волкодавы с крепкими лапами. Были черны, и серы, и белы они, с глазами горящими алым закатным огнём.
 И молчали три воинства, и в каждом были герои, как юные духом, так и с глазами старцев седых. Вожди их все были на чёрных конях боевых. У Аннана в синем плаще и с белым золотом торквеса был чёрный конь с глазами синими. У Адайра в зёленом плаще и в торквесе из серебра был чёрный конь с глазами зелёными. У Дунхэйма в чёрном плаще и торквесе из стали холодной был чёрный конь с глазами как мёртвые красные угли.
  А в небе алом и синем закатном с чёрною пылью кружились их птицы. Над морем взмывали альбатросы с длинными крыльями. Над зеленью призрачных рощ и холмов кружились вороны чёрные. Над тёмным войском метались нетопыри с криком неслышимым.
 И за вождями стояла по тройке их верных и мудрых бойцов. За Аннаном были в кольчугах из чешуи ледяной Абэйрнет, Клайн и Дуглас. За Адайром встали в доспехах из листьев осенних и майских Эйван, Дунмойре и Найрн. За Дунхэймом стали в доспехах из чёрных камней и криков ночных Эррол, Майред и Кейри.
 И ждали они, когда кровь от заката в землю сойдёт, и корни напоит, и в воду сойдёт, и воду насытит, и в тьму изойдёт, и тьму обогреет. И ждали, пока не взошла Дева, что в призрачно-белом. Под взглядом её поднялись их рога боевые, и гул обречённости тяжкой волной прокатился над полем. И вереск лиловый сгибался под ним, как от ветра.
 Под призрачным светом их стронулись кони, и дивное их оружье вкусить возжаждало крови. Сминая друг друга, как волны у берега в шторм, сомкнулись они в круговерти под небом с раскатами грома. А в небе сплетались заклятья, и дым от костров с зачарованным пеплом от трав ядовитых и тайных. Волна на волну, грудь на грудь, мечами к мечам. И дивные твари, скинув обличие, рвали друг друга клыками, а в небе из смерчей подводных, и листьев зелёных и ветров ночных соткалась мертвящая сеть.
 Смывались узоры и знаки с раскрошенных лат, и ленты из кос и распущенных грив падали в вереск. И пали в первой волне, смешав свою кровь Клайн, Дунмойре и Эррол.
 А птицы кружили и рвали когтями глаз драгоценные камни. В лоскутья плащи изодрав грызли, когтями терзали друг друга и падали воины под ноги чёрных коней, ручьями закатными корни поя травяные. И пал Абэйрнет, подхваченный волком двуликим под клаймор за горло. И по краям того поля ступили не воины, но колдуны темноглазые, во славу богинь своих начав терзать друг друга. Рвали псы всех двуликих, двуликие рвали же псов, и кони грызлись как ветры под скалами в шторм. И пали, схлестнувшись, вонзив в сердца копья и когти Дуглас и Эйван.
 А вереск лиловый, уж крови напившись, стал наливаться цветом горячим и красным. И вороны с граем истошным свалили под конские злые копыта черноволосого Кейри.
 Перья и шерсть, шёлк и кольца кольчужные тонкие стали ковром для упавших на землю. Ни к одному не склонялась победа, только лишь гибель своё пожинала. Вожди же сошлись, и как псы боевые вцепились друг в друга, но не пал ни один, лишь торквесы с шей соскользнули. А сеть всё кружила под красной луной дивным знаком, и кто попадался в неё, тот изведал худшую участь, чем смерть.
 И вышел из чёрного ветра черноволосый на чёрном коне с глазами пустыми, как небо ночное без звёзд. С клаймором, в чью рукоятку когда-то волнами впаяло рысий сапфир. Горящей стрелою вонзился он в воинов майской травы, пришедших с холмов. Встал на пути его Найрн, но его ждала гибель, и изумруд его глаз отразился в вороньих лишь крыльях. А воин с улыбкой на алом от крови лице, летел уже к чёрному льду воинства ночи. И встал перед ним его родич по крови по имени Бран, но смёл его серою пылью воин с пустыми глазами. И встал перед ним воин Майред быстрый и гибкий, как кот лесной. Но их клайморы чёрные искры на красный вереск роняли не долго.
 И двинулся он к тому месту, где средоточием боя сцепились вожди, но улыбка его не померкла. И, увидав его, дрогнула битвы стихия, и, расцепив свои злые объятья, Аннан, Адайр и Дунхэйм встали ему как скала пред волной.
  Но воин с пустыми глазами не дрогнул, лишь сеть разорвал, что укрыла всё поле, так велика была сила его от безумья.
 И до рассвета бились три войска, но все полегли, кроме вождей, и, птиц разогнав, что кружились с когтями, багровыми острыми, он чёрным ветром на крыльях грозы непролившейся канул во тьму уходящую в дыме.
 А три вождя, Аннан, Адайр и Дунхэйм, с глазами пустыми и злыми, воинов всех своих схоронили под вереском красным, и дёрном зелёным укрыли их вместо плащей. Поставили кайрны кругами по девять на пустоши этой из белых и злобных камней со дна рек, и ушли. И потянулись их птицы - за Аннаном альбатросы с длинными крыльями, за Адайром вороны чёрные и за Дунхэймом мыши летучие.
 А вереск на пустоши, что был лиловым, а после, крови напившись, стал алым, от созерцания лика Богини во время битвы великой, и от тоски погребённых, от злобы камней, сложенных в кайрны, стал белым и ветви его стали в утро холодное то серебром.
 Дед рассказывал мне об этой битве - но уже так неизбывно давно... Один безумный ночной уложил не меньше трети всех сражавшихся, не разбирая, кто к какой Ветви принадлежит. Устрашённые воины прекратили сражение, но одолеть его не смогли - воистину, безумие открывает двери силе, которая всецело овладевает телом. Как у Алой Невесты что стережёт забытую порванную струну в холме под Ветреным местом.
 И опять меч-клаймор, здоровенный двуручник, как я их помню, с сапфирами. Неужели и в предыдущей легенде был тот же персонаж?
 Вытащив из стопки листок с ароматом малинового листа, я буквально вцепился взглядом в его название. "Сказание о леди Даре и рыцаре из Тёмного Рода". Несколько раз перечитав это, со вздохом откинулся назад - сам не заметил, что уже не первый час сижу над бумагами, почти уткнувшись в них носом.
 Он - и это выдохнутое вместе с холодом "Дара", и моё собственное воспоминание - черноволосая, фоморка, если судить по некоторым специфическим чертам лица и тела, над камнями в лунный прилив, заключённая в опале луны, и ушедшая отовсюду из этого мира такой, какой была, кроме больной памяти одного ночного. Небо, сколько тысяч лет он её ждёт?!!
 Около тихой реки жил рыцарь из тёмного рода. Пришёл он к тихой реке с той стороны, откуда встаёт солнце и луна, что заливает зелёным светом холмы, и откуда не летят птицы. Пришёл он с Каменного пояса, где реки белы, как гуартег-и-ллин озерных дев Гуарагед Аннон, и где можно идти много дней и не выйти из леса.
 Придя оттуда был он мрачен и молчалив, и были с ним родичи его, и не он был главой рода. Выбирали они земли себе и называли их своими. И разошлись они, и встали, где понравилось, и построили дома себе высокие и пустые. Но недолго они пустовали - с Каменного пояса пригнали они скот красный и чёрный и коней с длинной шерстью и крепкими ногами. И летали к ним виверны и приносили металлы. Брали они слуг себе, и те пасли их скот - красных и рыжих, как старое железо, коров и быков с рогами длинными и гладкими, высоких и яростных. Пасли коней - с длинной шерстью и крепкими ногами, рыжих и серых, как осенние озёра. А овец у них не было. Псы их были серы и гладки, а на груди у псов полумесяцы белые, и ошейники у всех из железа. А на цепях стерегли дома их.
 Дома у них были из камня, чёрного твёрдого камня и плясали на стенах у них змеи, но не те, что на щитах у морских племен. И не ходили они под светом солнца, а ходили под луной. Носили они одежды из тонкой шерсти и льна чёрного, и носили узоры на одеждах, вышитые серебряными нитями. А волосы их были черны, как сердцевина глаза человеческого.
 И у рыцаря были волосы черны, а глаза у него были зелёными, как у племени морского. Был он бледен, как молоком умытый. Они жили, и не вставали ни на сторону детей богини Дану, ни на сторону Фир Болг. Но владения свои не отдавали, и присоединились к родам, что не спят ночью.
 Призвал его в месяц, когда по ночам не спит остролист глава их рода. Он собирал родичей своих на пир, ведь старшая дочь его покидала кров дома его и уходила к Брану, чёрному рыцарю, что живёт у места, которое зовется Аннан, и в чьем доме всегда есть мясо вепрей и лососей с чешуёй, как гладкий щит. И замок Брана высок и увит хмелем. И поехал рыцарь из тёмного рода по призыву, и на коне его чёрном с крепкими ногами была шкура волка, что не спит ночами.
 Был на нём плащ с серебряной фибулой в виде виверны с глазами из смарагда. Узда была из кожи чёрного вепря, и шли по ней медные бляшки, и стальные бляшки, а на руках у него были запястья из холодной стали, но руки его были ещё холодней. Ехал он вниз по тихой реке, и хотел он ехать через лес - но лес был повален бурей, и он поехал долгой дорогой, вниз по тихой реке. И конь его шел, а он не торопился - ведь ещё не началось время, когда днём не спит кипарис. И ехал он четыре ночи. А четвёртая ночь была перед грозой, и захотелось ему пить. Сошёл он с коня с крепкими ногами и пил из тихой реки по-звериному, не набирая ночную воду в ладони. В тёмном роду не боялись змей, а зрачки в глазах их были как веретено, когда падал на них свет, и не боялись они пить воду по звериному, когда змеи могут из ночной воды вместе с ней войти в тело. Пил он воду, но перестал пить, заслышав шум с другого берега. А другой берег был холмист.
 На одном холме, что был спиной к лесу, стояли воины племени, чьи глаза похожи на мокрый майский лист. На другом холме, что спиной к морю, стояли воины, чьи глаза похожи на воду морскую. И подняли они рога и раковины, что как рога бараньи, и стали сходиться. И промеж двух холмов они сошлись.
 С той стороны, где был холм, стоящий спиной к морю, на чёрном коне сошла в битву дева. Была она в шлеме, и на шлеме были дубовые листья, и руки её были белы, и на белом текли синие узоры. В руке она держала копье из красного бука, со стальным острым наконечником. А глаза её были пьяны от крови. И кружили вороны боевые, но она смеялась. Тёмным облаком волос своих закрывала глаза воинам, и падали они от копья её. Стало тело её красным, а она смеялась, и конь её плясал на вороньих перьях. Была она как рысь, что крадётся по осенним лесам, и была она как пена морская, что рождается у высоких утёсов, и была она как трава, что вьётся у берега.
 И стоял рыцарь на берегу тихой реки, и глядел на неё, что плясала на крови врагов с глазами, как майские листья, что любят солнце. И были уста её как кровь от сердца, а глаза смеялись. Она была из племени, что живёт в море. Племя морское захлестнуло волной высокой и зеленящейся в свете месяца воинов, что любили солнце и майский лист, и заплакали вороны, устилая чёрными перьями дорогу коням их. А она смеялась, и смылась синяя краска с рук её, и стали они красными. И много голов снесла она, и копье её напилось досыта.
 Рыцарь из тёмного рода глядел на неё, и тоже пал перед нею, хоть и не коснулась сталь копья её на буковом древке тела его. Племя морское насытилось кровью, омыв тела в ней, и, как волны в отлив, вернулось за холм, что стоит спиной к морю. Но последний воин из племени морского туда не вернулся. Рыцарь из тёмного рода остановил его и выведал имя девы. А звалась она Дара, и была она не простого рода. Но не поехал рыцарь вослед за нею, потому что смутился, и горд он был, и противилось его сердце любому плену.
 А воина он убил и спрятал в земле под зелёным дёрном, чтобы тот не открыл леди Даре его страсти прежде времени. Ехал он дальше вниз по тихой реке в замок главы своего рода, и мысли его были далеки и от неба над его головой, в котором плакали радужно-чёрные вороны, и от вереска, плачущего лиловыми лепестками и мёдом, что был под ногами его коня.
 В высоком замке начинался пир, на который прибыл весь тёмный род. Гости со стороны Брана, во главе с Кэдмоном, отцом его - седым и тонким, как березовая ветвь, от старости, и тёмный род, что отдавал дочь свою. Собрались под высокой крышей они, и ели кабанов с чёрной гривой на хребте, и быков красных и чёрных, с рогами длинными и гладкими, и молодых чёрных телят, и одаривали друг друга щедро. Но не радовался рыцарь, и не притрагивался к яствам, и не поднимал глаз. Барды, что поют слаще соловьёв и дев морских, играли на арфах и услаждали слух, но он не слышал их. Бились во славу невесты и жениха юноши, но он не выходил на ристалище. Не чувствовал вкуса вина в своем кубке, и сладости мёда из сот. Видел это глава рода, но молчал.
 Через девять дней и девять ночей кончился пир, и увёз Бран жену в свой замок, и уехал Кэдмон в свой замок Карден, и разлетелись те, кто был из тёмного рода и остальные гости. Но рыцарь остался. Глава тёмного рода спросил, что печалит его, и тот рассказал о битве, что видел на берегу тихой реки между двух холмов. Второй раз спросил глава рода, что печалит его, и тот рассказал о деве, что как рысь, как пена морская и как трава у берега, а на шлеме её дубовые листья. Третий раз спросил глава рода, и тот рассказал, что зовут её леди Дара, и что взяла она его сердце.
 Выслушал его глава рода, и молчал девять часов, а потом разослал гонцов, и те через три дня вернулись, и сказали ему, где живёт леди Дара. И эти три дня рыцарь не спал, и сидел под ивой у тихой реки, но не притрагивался ни к воде, ни к пище. Пришёл к нему под иву глава его рода, и велел оставить свою печаль под ивой, чтобы смыло её тихой рекой, и велел ему отправиться к леди Даре, и дал ему провожатых, и множество даров отправил с ним.
 Облачили рыцаря в одежды, что черны как тень под тисом, с узором из вербеновых листьев, запястья ему одели из холодной стали с камнем морионом, поясную цепь из стали с камнем гагат, и кольца из стали, похожей на зимнюю воду в реке с камнем чёрный гранат. Положили в правый сапог ему золотую пластину со знаком Кану, а коню нашили на попону знак Гебо на железном кольце. Забрали волосы рыцарю в чёрные ленты, и дали плащ из шерсти чёрных лесных котов, что крадутся неслышно и дышат не громче, чем летит сова за дальним лесом.
 Поехал рыцарь в ту сторону, куда падает солнце, и с ним были его провожатые, и стадо красных коров, и табун коней с длинной шерстью, и многие другие дары, столь ценные, что даже козодои подлетали поглядеть на них, а совы отворачивались, потому что под луной сверкали они голубым и зёленым светом.
 И на шестой день прибыли они к роще дубовой, в которой стоял замок леди Дары.
 И был этот день канун празднества Лугнасад, что в трёх городах празднуется особо пышно. Трижды стучал рыцарь в ворота, окованные зелёной медью, и только на третий раз ему открыли. Провели его слуги по белым лестницам в покои, но три часа ожидал он, пока выйдет леди Дара. Вышла она, и сердце его стало как камень в бурной реке. Преклонил он колени перед ней, сложил к ногам её венок из василька, клевера и жасмина. Леди Дара переступила через венок.
 Сложил перед ней он дары - чаши из камня офит, чаши из лазуревого камня, чаши из нефрита, что как лёд морской в марте, из морского камня кольца, ожерелья из галаита, ещё зовущегося оеризе, кольца со смарагдами многими, торквес из красной меди и стали волнистой с головами рыси и волка. Дарил ожерелья, диадему и кольца из серебра с камнем опал, лунным камнем, и дарил все стада и табуны, что привёл с собой. Дарил ткани, вышитые вербеной и колким чертополохом, серебром и алым шёлком, дарил платья зелёные, как морская вода, и чёрные, как глубокие омуты. Дарил серебряные кувшины, полные жемчужным зерном, и мешки с овсом и ячменем. Дарил меха серебристые, прежде никем не виданные, шкуры огромных медведей, белых, как декабрьский снег на дальних островах, меха рысьи, волчьи и векшьи без счета, меха драгоценного белого горностая и рога единорогов, что очищают от яда. Дарил щиты из дуба, серебром окованного, и янтарное сладкое вино.
 Леди Дара приняла подарки, но глаз не подняла, и рукой не тронула его головы. Была она в туманно-белом платье, шитом волнами и жемчугом, и запястья были из бериллов в серебре. Тогда заговорил он.
 - Прошу у тебя руки, чтобы согревать дыханием своим пальцы, прошу у тебя сердца, чтобы остаться в нём, прошу у тебя ног, чтобы псом верным лежать у них, прошу чела высокого, чтобы гадать о мыслях твоих, прошу уст, чтобы целовать их, прошу глаз - чтобы смотреть в отражение их, прошу волос - чтобы перевивать их лентами цвета болотных огней на Самайн, когда всюду гаснет красный огонь, и унизывать их нитями голубого жемчуга, что находят в краю Туле.
 Понравилась дамам, что служили леди Даре, его речь. И его провожатым речь понравилась, но не показала леди Дара мыслей своих. Промолчала она, не тронув головы его черноволосой и не глядя в глаза его со зрачками, как веретёна.
 Помолчав, велела она ему.
 - Я дам тебе то, что ты просишь, лишь испытав тебя. Дам я тебе три поручения, и выполнить их ты должен до той ночи, когда завершится круг гвинфид и красный огонь умрёт в очагах. Если не выполнишь сказанное мною в срок, не назову я тебя никогда своим возлюбленным мужем. Оставь своих провожатых - ибо испытать хочу я тебя одного. Слушай и запоминай, поскольку скажу я только раз.
 Первое моё желание - желание как воительницы. Принеси мне с севера, с той стороны, где залив Ферт-оф-Клайд, от дуэргара, что живёт на холмах, окружённых боярышником с красными шипами, меч клаймор, клеймёный вепрем. Принеси мне его - так я узнаю твою силу.
 Второе моё желание - как чародейки. Приведи мне пса Ку ши, что живёт в горах, которые в той стороне, откуда приходит луна. Он огромного роста, с тёмно-зелёной шкурой, а хвост его с такой длинной шерстью, что девы Туатха де Даннан, которым он служит, заплетают её в косу. Приведи мне его, и я познаю твою ловкость и хитрость.
 Третье моё желание - как прекрасной девы. Принеси мне пояс из шёлка, что как молоко от коров, что принадлежат гуарагед Аннон, и с подвесками из камня, что называется юга. Пояс этот принадлежит Вейтлину двуликому, что живёт в той стороне, откуда прилетают певчие птицы и куда осенью улетают лебеди, и получить его можно, отгадав три его загадки. Принеси мне его - так я узнаю твою мудрость.
 Так сказала рыцарю из тёмного рода леди Дара, и после этого уже не говорила ничего, повелела забрать дары, им принесённые, и ушла в свои покои.
 Оставив провожатых своих, сел он на чёрного коня с крепкими ногами, укрылся плащом из меха чёрных лесных котов и отправился на север.
 Ехал он мимо вересковых пустошей, где пляшут в хороводах в мае Туатха де Даннан, мимо лесов с жёстким папоротником и горькими волчьими ягодами, от которых трудно дышать, мимо рек, в которых живут девы Киск и данни, мимо лугов, с травой зелёной и тонкой, как нити, из которых ткут свои платья Бааван Ши. Ехал он мимо рябиновой рощи, на месте которой давным-давно бились между собой два брата кузнеца за ожерелье, сплетённое из лунных лучей.
 На этом месте он отдохнул день, и снимал башмаки и чулки, и ходил босиком по этой роще. И конь его ходил по рябиновым красным листьям и чёрной земле. Срезал он ветку рябины и сделал себе флейту. Ехал он вдоль ручья с водой холодной и прозрачной, как чистая вражда, и сорвал цветок зверобоя, и положил его в ножны вместо дирка из серебра, а нож воткнул в ясень, растущий у слияния ручья и реки и оставил там.
 И вот нашел он холмы, окружённые боярышником с шипами красными, как кровь человеческая от сердца. Пройдя сквозь него и невредимым скользнув между грозными шипами, как кот лесной с чёрной шерстью, оказался перед домом дуэргара. Постучал он, и стал ожидать хозяина. Открыл ему дуэргар, высокий и сильный, как вепрь. Спросил он у него.
 - Кто ты, и чего ты хочешь от меня?
 - Я бард, что поёт великим воинам, таким, как ты, я услышал о тебе, и прибыл, чтобы петь для тебя, - так сказал рыцарь из тёмного рода.
 - Не поднимешь ли ты на меня ножа или меча в доме моём, поклянись, - так спросил дуэргар.
 - Клянусь тенью от тиса, что не подниму на тебя кинжала или меча, или иного оружия из холодного железа или иного металла. Но позволь мне не снимать ножны с пояса своего, - клятва была дана, и была она правдивой, не поднял рыцарь меча на дуэргара.
 - Хорошо, заходи же в дом, бард.
 Дуэргар пустил рыцаря из тёмного рода в свой дом, и провёл в покои, устеленные козьими шкурами и оленьими шкурами, и дал место у очага. А на стене висел меч клаймор, в ножнах, украшенных рысьим сапфиром, что ещё зовется водяным сапфиром, и что бледнее обычного камня.
 - Я ехал всю ночь, а потом шёл через боярышник с шипами, красными как кровь. Позволь мне отдохнуть, а потом я буду играть для тебя, - попросил рыцарь. Дуэргар согласился, и ушёл в свою кузню, а клаймор висел на стене. Рыцарь снял башмаки, поставив их носками к двери, снял чулки, вывернул их наизнанку. А на ногах у него была земля со старого кладбища, над которым выросла рябиновая роща. Вынул он цветок зверобоя из ножен и снял со стены клаймор. Повесил его себе за спину и вышел босиком из дома. Дуэргар стоял за порогом с мечом в руках.
 - Вор, сейчас ты получишь по заслугам! - но не успел он опустить меч, как рыцарь заиграл на рябиновой флейте, и воин не смог его поразить и подойти к нему.
 Босиком, накинув повод своего коня на руку, и играя на флейте, вышел рыцарь за боярышник с холмов, на которых жил дуэргар. Смеясь, крикнул он ему:
 - Я не нарушил клятвы - я не поднял на тебя оружия из металла. Я снял меч со стены, не пострадав от заклятья и развеяв его цветком зверобоя, что спрятал в ножнах. А ножны ты разрешил мне пронести. По земле со старого кладбища ты не сможешь преследовать и искать меня и моего коня. И я сыграл для тебя - на рябиновой флейте! А башмаки и чулки я дарю тебе!
 И поехал выполнять второе поручение, а дуэргар кричал и злился за боярышником, ведь рыцарь провёл его ловкостью и хитростью.
 А у ясеня он остановился и забрал свой дирк.
 Я задумчиво потёр висок. Почему-то меня не покидало чувство, что Навь и его возлюбленная были той ещё парочкой. Её поручения он выполнял отнюдь не так, как она хотела.
 Поехал он в горы, что в той стороне, откуда приходит луна. Ехал он мимо озер, в которых живут белые коровы и быки, которые зовутся гуартег-и-ллин, ехал мимо оврагов, в которых растет рута. Ехал мимо камней, на которых спят змеи с чешуёй чёрной, как волосы у рыцаря из тёмного рода, и с чешуёй зелёной, как его глаза. А зрачки у них как веретёна.
 Прибыл он в горы, и остановился к утру на перевале, в котором растут серебристые цветы и камнеломка, а сосны не выше детской колыбели. И ждал он три дня и две ночи - а на третий день вечером навстречу ему шли по тропке две девы с волосами как зерно пшеницы, и перед ними бежал Ку ши с тёмно-зелёной шерстью и косичкой на хвосте. Девы увидели рыцаря из тёмного рода и понравился им клаймор, клеймёный вепрем, что был в ножнах у него за спиной.
 - Что хочешь ты за этот меч, рыцарь? - так спросили девы с лицами прекрасными, как майское утро на росном лугу.
 - Хочу вашего пса.
 - Мы не можем отдать нашего пса, - девы держали его на синем шнурке из шёлка, перевитого стеблями васильков, привязанном за ошейник из красной меди.
 - А я не могу отдать клаймор. Но мы можем загадать друг другу загадки, и тот, кто будет мудрее, получит то, что желает.
 Девы согласились, и они условились, что зададут по две загадки от каждой стороны. Сели они на холодные камни в шкурах из влажного мха и начали своё состязание. Первыми задавали загадку девы.
 - Что на свете громче громкого крика и быстрее верхового пожара в сосновых лесах голубых? Что в лицо не узнать, и что не помнит корней ядовитых своих?
 Сложна была их загадка, но рыцарь из тёмного рода её разгадал.
 - Громче громкого крика и быстрее пожара в лесах сосновых беспамятной и безликой молвы за спиной ядовитое слово, - ответив на их загадку он сам спросил у дев в платьях зелёных, как мох на берегах тихого ручья.
 - Что всегда рядом и колючек терновых острей, что лечит и убивает всех тварей живых, но не тронет камней?
 Девы склонили головы друг к другу, пошептали и ответили ему.
 - Всех терновых колючек острей и всегда рядом голод, что тварям живым может быть и лекарством и ядом.
 Долго выбирали девы, что спросить у своего противника, чтобы получить себе клаймор в ножнах, украшенных рысьим сапфиром, и сказали наконец.
 - Что тяжелее золота и свинца, или нет чего вовсе порою, что убивает и спасает, и что всегда мучит и спорит?
 Рыцарь рассмеялся, потому что знал ответ на эту загадку.
 - Нет вовсе порою того, что тяжелее злата и тяжких камней, совесть казнит и милует, и не поспорить с ней.
 Не знал рыцарь других сложных загадок, но придумал одну, нашёптанную сердцем, и девы были первыми, кто её услышал.
 - Что глубже морских всех глубин и выше, чем небо, что горше, чем сок аконита и слаще меда и хлеба?
 Долго сидели и искали ответ две девы с руками нежными, как лепестки цветов белого шиповника, и когда щёки их порозовели от утренней зари, сказали они:
 - Мы не знаем ответ на твою загадку, рыцарь из тёмного рода.
 - Выше, чем небо и тёмных морских глубин глубже сладкая горечь любви, когда искренне любишь.
 Отдали девы ему Ку ши и ушли, роняя хрустальные слёзы, обратно за перевал.
 На коне своём под попоной из бархата поехал он в ту сторону, куда улетают лебеди в пору, когда на берёзах появляются жёлтые пряди. Ехал он мимо болот, на которых пляшут по утрам и вечерам журавли, мимо долин речных, с пологими склонами, скреплёнными корнями осенних усталых трав. Ехал мимо рощ из дуба и орешника, и мимо каштанов с зелёными плодами, покрытыми колючками. И он торопился, ибо времени было мало, и уже наступила осень и ночью не спал плющ, а привязанный к запястью из холодной стали с камнем морион за синий шёлковый шнурок бежал Ку ши.
 Прибыв к пещере, в которой жил старый мудрый Вейтлин двуликий, уединяясь ото всех и набираясь мудрости в глубоких размышленьях, он спешился, привязал своего коня и Ку ши к ветвям лещины и вошел в пещеру.
 Вынув дирк из серебра он поймал Вейтлина, приставил ему клинок к горлу и вынудил его силой отдать ему пояс из шёлка, что как молоко от коров, которыми владеют Озерные девы, и с подвесками из камня, что называется юга.
 Свернув пояс и положив его себе под рубашку напротив сердца, он поскакал что было сил у его коня с крепкими ногами к замку леди Дары, и вечером перед завершением круга гвинфид, когда ещё не потух красный огонь в очагах, встал он перед ней. За спиной у него был клаймор, клеймёный вепрем, в ножнах, украшенных рысьим сапфиром, в правой руке он держал синий шнурок, перевитый стеблями василька, привязанный к ошейнику из красной меди, что опоясывал шею Ку ши с зелёной шерстью. В левой руке он держал белый шёлк пояса с подвесками, которые выточены из камня, что зовется юга.
 - Я принёс то, что ты повелела мне принести - я взял меч клаймор у друэгара, взял Ку ши у Туатха де Даннан, взял пояс у Вейтлина двуликого, - сказав это он сложил меч и пояс к ногам её, а Ку ши сел рядом с ними. - Дай же мне то, что обещала.
 Леди Дара улыбнулась устами красными, как кровь от сердца. Была она в платье из атласа, синего, как морозное зимнее небо в час, когда оно ещё не проводило солнце, но уже встречает луну, и расшито было это платье алмазами. Тёмные её волосы были распущены, и вплетены в них были ленты из шёлка тонкого, что прозрачен как поздний туман, а на концах лент были из голубого стекла нашиты дубовые листья.
 А глаза её, как у всех Фир Болг, были полны коварства.
 - Я дам тебе то, что ты просил от меня, - приблизясь к нему и велев одной из своих дам подойти, она с силой взяла её за руку, а потом выхватила кинжал и стала терзать её, и побледнел рыцарь, видя, как она выполняет своё обещание, и покрывался лоб его красными брызгами, а босые ноги его в земле со старого кладбища согрелись в тёплой крови той дамы.
 - Получай от меня руку, и грей её пальцы своим дыханием, получай от меня сердце, и попытайся остаться в нём, получай ноги, и лежи верным псом у них, пока они не истлеют, получи чело от меня высокое, и гадай по нему о мыслях моих, получай уста - и целуй их, пока они не остынут, видишь, они красны как мои уста, красны как кровь, бегущая от сердца. Получай глаза от меня - они такого же цвета, что и мои глаза, и глядись в отражение их, пока они ещё не потускнели. Получай волосы от меня, из рук моих получай волосы, и плети из них косы, и перевивай их драгоценными лентами цвета болотных огней на Самайн, когда всюду гаснет красный огонь, и унизывай их частыми нитями мелкого голубого жемчуга, что находят в краю Туле за серыми скалами, и где не смолкают холодные ветры.
 Так выполнила своё обещание леди Дара из Фир Болг, прекрасная и холодная, как весеннее море. Она дала всё обещанное рыцарю из тёмного рода, и он получил от неё, что просил, из её рук получил обещанное. Ничего не забыла она.
 Рыцарь из тёмного рода со зрачками, как чёрные гагатовые веретёна на зелёных листьях, покрытых водой, смолчал, вытер кровь с чела и подошел к дарам, что принёс ей. Он повесил за спину ножны с клаймором, взял в правую руку синий шнур, что удерживал Ку ши, а в левую пояс с подвесками и ушёл. Он тоже выполнил своё обещание, ведь он обещал принести то, что она просила, но не отдать.
 Так кончается сказание о рыцаре из тёмного рода и леди Даре.
 Я отложил листки, опустив вновь загудевшую голову на руки - если в этой легенде правдиво окончание - а оно правдиво примерно до того момента, как Дара схитрила, отдав вместо себя девушку-служанку, то эта парочка стоила друг друга.
 Небо, и с этим существом из легенд мне довелось побрататься?! Сложив всё обратно в папку, я побрёл вместе с ней в спальню. Одна загадка города разрешилась.
 Я внимательно пролистал уже прочитанное. В довольно туманных после многочисленных пересказов и переписываний легендах такая точность настораживала. Рысьи сапфиры. Дубовая роща на берегу моря - дочь Дуба из морского рода. Может ли быть такое?! Разве и те истории о них?
 Если они оба погибли тогда, как Даниил сумел встретиться мне теперь? Кто позволил ему вновь обрести тело, и его ли это на самом деле память, или же им овладевают старинные сны и видения? И до какой степени, был он одержим идеей найти возлюбленную - а ведь морское племя растворилось в стихиях, и вернуть никого из них пока ещё не удалось. Если они только не приходили другими созданиями с прежним взглядом но с новой памятью. Памятью, что легка и не тяготит, как тяжёлая вода, не помнящая солнца.
 И... что заставляет его жить сейчас? Я бы, после такого, наверно, просто исчез... Ну не может быть, чтобы это было то существо, что упилось в зюзю и приставало к моему коню всего ночь назад в дрянной забегаловке ушлого полукровки! Но ведь есть же у него крылья?! И так себя вести... Это... это ...этому даже названья нет!
 Свернувшись в клубок под холодным после уже привычной духоты ночей одеялом, я не меньше четырёх раз перевернулся с боку на бок, пытаясь упорядочить мысли. Всё это было хоть и маловероятно - но всё же возможно. Значит, эта девушка истаяла, исчезла. Что даёт ему силы ждать? Обещала ли она вернуться, и он, потеряв в мыслях о ней рассудок и до сих пор оставаясь слегка умалишённым, ждёт её?
 Причудливо смешанная горечь, тоска и лукавая ирония старых легенд и сказок больше не оставляла сомнений, что я совершил обряд братания, пусть и человеческий, с некогда безумным выходцем с нынешнего Урала, уничтожившим часть своего рода и упокоенным Ночной же Ветвью. Змееглазым Навь, который позволил называть его просто Даниил... Сколько веков эта легенда не может прийти к своему окончанию и забвению среди наших записей и истлевающих со временем листов бумаги или пергамента под выцветшими чернилами?..
 Вспомнилась клубящаяся в белой маске лава теней - безумие не покинуло его полностью, оно пробуждается при упоминании одного короткого имени вышедшей из морского народа девушки. Успели ли они хоть побыть вдвоём, или их мечты остались несбыточными? Как можно найти в себе столько надежды, чтобы жить и дальше, не истлевая и не ступая на смертные струны, что ведут только в одну сторону?
 Вздохнув, я постарался успокоить распалённое мыслями сознание - кажется, мне даже не так повезло, как ему... У него было хоть что-то, а я так и буду стоять жаждущим у колодца закрытого на серебряные замки, а ключи от них расплавленным свинцом уйдут в раскалённый песок.
 Нет, не надо об этом - много лет прошло, и нет смысла травить себя воспоминаниями, колкими, как белый шиповник, когда за кипенью цветов по весне протягиваешь к нему руку и скрытые шипы раздирают её, не зная меры в своей жажде... Нет, не надо об этом - пусть будет зима благословенная, поздняя, с хрустальными ночами, утренним туманом над искрящимся снегом и шёпотом огня в каменном очаге, над которым кипит в чугунном котелке травяной настой. Но пахнет он горечью тонкой...


ЧЕТВЕРГ 10 АВГУСТА


 За окном стрекотала, пробиваясь через шум моросящего дождика, малиновка. Все ещё спали - где-то в соседней комнате шумно вздохнул ночующий по случаю плохой погоды по-человечески кэльпи. Серое марево застланного тучами мира стало светлее, чем вчера - но ещё утренние августовские сумерки делали день мрачноватым. Папка лежала рядом с кроватью.
 Я был под таким впечатлением от узнанного, что завалился спать прямо в брюках. Хорошо хоть домашних. Высохшие в косе волосы оказались всклокоченными и липли к рукам. Засунув документы в кожу с рунами, я перевязал её шнуром - теперь без моего ведома никто их не прочтёт - скорее они уничтожатся. Сон, приснившийся перед самым пробуждением, принёс странное спокойствие. Я отдохнул - и после вчерашнего дурмана, что украл половину дня, был в силах приступить к тому, что уже давно планировал. Но это ночью...
 Наскоро ополоснувшись, я согрел себе вчерашнего супа и позавтракал - проснулся воистину аппетит двуликого из рода волка. Промытые волосы больше не напоминали гнездо на сосновой ветке, и я надеялся прибыть в библиотеку, куда наконец собрался, в надлежащем виконту виде. Серый костюм ещё не до конца привели в божеский вид - но можно одеться и как во время визита к ректору - тоже вполне прилично, учитывая, что в библиотеку я собирался ехать на Данни. Кэльпи придётся постоять денёк в конюшне при университете - но ему не станет скучно там со своими родичами. Будет с кем... ржаньем перекинуться.
 Когда подушка мягко опустилась на голову сладко сопящего кэльпи, тот уже по привычке дрыгнул задней ногой, пытаясь лягнуть обидчика. Правда, под одеялом и в человеческом обличье это выглядело странно
 - Нн... Мм... А?
 - Вставать пора. Мне нужно в город. Внизу горячий суп. Побыстрее, пожалуйста, - я постоял ещё немного в дверях, дожидаясь, пока он всё-таки проснётся - с него сталось бы снова накрыться с головой одеялом и продолжить прерванный сон.
 - ЫАхх... - зевнув во всю пасть, кэльпи всё же сел на постели, высунув ноги из-под одеяла. Встрёпанные светлые волосы напоминали пук соломы. - Ведь темно же ещё...
 - Это потому что дождик, - я выразительно поглядел на него. - Если сейчас не встанешь, завтракать придётся уже в конюшне. Сено там достаточно лежалое. Не знаю, конечно, насколько хороша эта конюшня, но внизу такой суп... Ещё горяченький. И варенье вы вчера не доели - а теперь домовой проснётся, и ничего не оставит.
 - Всё... встаю я, встаю, - с выражением муки на лице он пощупал босыми ногами холодный пол и поёжился.
 Оставив его приводить себя в порядок и завтракать, я ушёл одеваться и собираться. Втиснув в папку тетрадь с заметками и листы со списком книг, который брал ещё к Чарльзу Легрою, повязал тот же серый галстук, проверил, взял ли визитные карточки и, забрав волосы в хвост, надел на палец кольцо с сокрытой в сапфире звездой. На кухне громыхал посудой ещё не до конца проснувшийся кэльпи. Зашипел домовой, пытаясь убедить его не съедать всё - бесполезно, это из тех случаев, когда говорят "не в коня овёс".
 Улицы рано утром дремали тихи и безлюдны. Когда мы проезжали мимо озера видно стало несколько лодок с застывшими под серыми и зеленоватыми брезентовыми плащами рыбаков с уныло висящими удочками. Моросило, и я приподнял воротник не слишком-то тёплого плаща. Туманный Альбион, чтоб его, никогда не мог здесь согреться, когда подступала нормальная для здешних краёв погода - отвык, похоже, на солнечном юге Франции.
 Я прикрыл глаза, предоставляя молчаливому Данни самому выбирать дорогу. Иногда чуть направляя его уздой, припоминал, какие документы нужно просмотреть - освежить кое-какие вопросы, касающиеся сегодняшнего дела, а то может случиться нечто весьма болезненное и непредвиденное. Потом... Потом надо почитать про эту церковь - что-то мало верится, что под ней находилось некое скопление газа.
 Всё, что подозрительно - проверить. Фарр - где-то должен остаться список документов, которые он собирал - может, в монографии какой он это отметил? Из-за чего-то ведь сожгли его собрание - чтоб другой никто не прочитал. И газеты - вдруг что произойдёт - воронов-то я забыл расспросить. Да и человеческую точку зрения знать не помешает. Матушка Хлоя - скоро ли все заговорят подобно вам?
 По Ремесленной улице мы поднялись к крепости на холме. Алая Невеста - безумное вместилище силы, властвовала здесь - и то, что мы с нею одной крови, вовсе меня не спасёт, случись что.
 Лужи разбивались мутно-серыми зеркалами под копытами моего коня, призрачно-бледного в неверном освещении. Уже совсем рассвело, и облачный покров казался неровным - светлые и тёмные участки выдавали ослабление этого серого занавеса. Может, к обеду прояснится. Солнце... Я всегда был чувствителен к погоде.
 Здание библиотеки, построенное почти два века назад - с массивными угловыми башенками, крытой галереей, острым скатом красной черепичной крыши - на ещё более древнем фундаменте, возвышалось над серой брусчаткой как тёмно-красный остов мёртвого леса. Тонкие шпили тянулись в серое небо, грозясь пропороть марево осязаемо низких облаков. Я немного покружил - наконец, поймав уже торопящегося на занятия студента, узнал, как можно проехать к конюшням. В сонных глазах Данни застыла обречённая усталость, когда его закрывали в деннике.
 Библиотеку окружала ограда, построенная гораздо позже, чем основное здание, чугунная, с красными кирпичными столбиками-опорами. Бурые в сером свете, они застывшими струями старой крови обрамляли мрачноватое здание. Над главным входом располагался, зловеще нависая над дверным проёмом, литой бронзовый барельеф, изображающий голову собаки с лоскутом монашеской рясы в зубах. Местный герб.
 По случаю раннего утра никого из студентов ещё не встретилось - один сморщенный, как сморчок, преклонных лет человечек с седым венчиком вокруг внушительной лысины, протопал вперёд. Швейцара при входе не наблюдалось, и я побрёл дальше.
 Библиотека делилась на множество залов - над каждым висела табличка, изображающая принадлежность собранной литературы к какому-либо научному направлению. Остановившись перед высокой дверью с изображением стилизованного тамплиерского креста и подписью "историческое и местного землеописания собрание", я чуть приоткрыл её, заглядывая внутрь.
 В зале, очень вместительном, дальняя стена, вся сплошь занятая книгами, терялась в полумраке. Сразу за дверью шли три ряда низеньких столиков с вытертыми столешницами и продавленными банкетками. Занятую книгами часть зала отделял от читальни длинный узкий стол-кафедра, за которым сидел с сонным донельзя и рассеянным видом пожилой тощий мужчина с пушистыми баками. На цепочке у него висело пенсне, и стёклышко линзы тускло отблёскивало светом зажжённого ещё газового рожка. Моего прихода он не заметил, клюя носом над большущей книгой учёта.
 Я тихонько прошёл, оглядываясь по сторонам, к кафедре. Кирпичные стены оштукатурили уже давно, и кое-где под потолком, на полукруглых сводах, висели целые клубки паутины. Многолетней, пыльной, тяжёлой... Высохшие намертво чернила испещрили пол причудливыми кляксами, обрывки бумаги, завалившись между паркетин, так и белели там, словно забытые в спешке под полом сокровища. Где-то тихо мурчал кот, прикормленный для охраны книг от мышей. Впрочем, на глаза показываться он не спешил.
 Почувствовав моё приближение, библиотекарь сонно поднял выцветшие, некогда карие, близорукие и поэтому слегка растерянные глаза. Видимо, память на лица у него сохранилась неплохая - он тут же выгнул бровь, словно молчаливо вопрошая, кто же я такой, и чего мне здесь понадобилось. Вытащив неспешно из кармана визитную карточку, я положил её на выцветшее на сгибах тёмно-зелёное сукно, закрывающее кафедру. Пожевав губами и, не торопясь, нацепив пенсне на нос, библиотекарь ознакомился с её содержанием. Увиденное его удовлетворило. Или, может быть, Легрой уже негласно дал добро на моё посещение университетской библиотеки?
 - Чем могу служить? - поглядев на меня лягушачьим медитативным взглядом, он начал в ожидании ответа протирать пенсне в черепаховой оправе.
 Положив портфель на ближайший столик, я вытащил листы со списками интересующих книг. Список дополнился вопросом о том, нет ли какой информации о церкви Святого Патрика, что расположена неподалёку от площади Золотой Пыли. Видимо, обстоятельность в выборе литературы подняла мой вес в его глазах. Взяв листок и попросив обождать, библиотекарь, словно мышь в свои отнорки, юркнул в лабиринт стеллажей.
 Я подхватил портфель и присел за столик у окна - по случаю раннего утра здесь оказались только мы вдвоём. Можно чуть расслабиться - сонным студентам глаза в случае чего отвести сумею.
 Пока старичок ходил в лабиринтах, выискивая книги, пухлые, пахнущие мышами и пылью папки и отдельные разрозненные листы, я разложил письменные принадлежности и даже полюбовался открывающимся из окна видом. Сквозь узкое и высокое окно готического стиля в тяжёлом свинцовом переплёте просматривалась, как в разбитой луже, площадь перед музеем, располагающимся в самом центре холма.
 Его множество раз перестраивали и реставрировали по вкусам и желаниям муниципалитета, а в прошлом по желаниям его собственников, и был он скорее украшением всего ансамбля старого города, нежели историческим памятником. Где-то рядом с ним, невидимые с этой точки обзора, грустно журчали фонтаны. Когда дождь закончится, наверняка в перенасыщенном влагой воздухе можно будет увидеть множество радуг - больших и маленьких. Даа... согласно поверьям людей, в том месте, где радуга уходит в землю, есть шанс найти клад. Клад там и в самом деле есть - только вот ни один чистокровный человек не сумеет им воспользоваться. Радуга сводит на себя силу прошедшего дождя и ветра, летящего над облаками, как росу на кончике листка, и выливает её на землю - раньше вокруг таких мест плясали младшие из наших родов. Круги на воде, круги на полянах, круги облаков...
 Послышалось за спиной чуть хрипловатое, как в старых мехах аккордеона, сипение. Шарканье сбитых каблуков о пол известило о возвращении библиотечного обитателя. Он принёс одну стопку, задумчиво оглядел её из-под кустистых бровей, и пошёл за следующей порцией знаний. Не дожидаясь, пока он вернётся и примется переписывать запрошенные документы, я аккуратно проглядел набранную литературу - что-то можно будет и вовсе не открывать, а что-то предстоит проштудировать по мере сил внимательно.
 Вернувшись, библиотекарь сперва долго и многозначительно поглядывал в мою сторону и напоминал о бережном отношении к старинным документам. Переписав всё запрошенное, выдал внушительную стопку. Обложившись книгами и прочей многомудрой и возвышенной бумагой, я с умным видом открыл тетрадь и погрузился в дебри старинных оборотов и завуалированных под метафорами описаний.
 Я поставил перед собою сразу несколько целей - сперва узнать то, что тревожит - как говориться, довериться интуиции. Проглядеть, всё, что касается церкви, что она такое, и что в ней может быть сокрыто подозрительного. Огонь, стёрший из истории библиотеку почтенного собирателя местной, и именно местной литературы, имеет, скорее всего, некую связь со странным взрывом в церкви. Тот же непонятный характер обугливания и отсутствие по-человечески объяснимых причин для происшедшего.
 После этого нужно поглядеть, не осталось ли ещё где архивов - ведь упоминал же Легрой, что тут всё переворошили во время смуты, и перенесли. Но куда? И есть ли вероятность это найти? Скорее всего, где-то в крепости - город сотни раз уже с той поры менялся, дома перестраивались, лес горел, а вот крепостные стены и башни как стояли, так и стоят. И... просто проглядеть, что тут есть непосредственно относящееся к материалам о Волшебном Дворе - деятельность некоего эксцентричного виконта тоже должна поддерживаться. А потом надо ещё, на всякий случай, заглянуть в библиотечный зал естественных наук - освежить немного память.
 Я разложил всё на три папки - в первой дела, касающиеся упоминаний о переносе документов, во второй история церкви и связанных с нею наиболее ярких происшествий, и третья - легенды, сказки и странные истории, связанные с волшебством и с теми, кто им занимается.
 Одиноко скрипел пером что-то подписывающий в своих книгах учёта библиотекарь, глухо бумкнула упавшая с полок книга... Тишина, сонно убаюкивающая, шорох переворачиваемых страниц и мерный шёпот августовского грибного дождя - мелкого, состоящего из столь малых капелек, что из них можно ткать серебристо-серые плащи для спящих под корнями в непогоду дерриков. Тряхнув головой и протерев предательски слипающиеся глаза, я вновь погрузился в косые, зачастую вовсе без особых приёмов нечитаемые рукописные строки.
 Через два часа со слышимым скрипом банкетки я потянулся, закинув руки за голову и сдерживая довольный вдох. Библиотека и в самом деле подвергалась вандальскому разграблению в 1590-х годах. Несколько монахов захватили часть церковных документов - естественно, что им ещё могло прийти в голову, как не хватать бесполезные с точки зрения любого другого человека бумаги. Правда, довольно дорогие хотя бы из-за переплётов. Монахи в любом случае могли спрятать их только в двух местах - в городе, куда ещё предстояло выбираться через бурлящие фанатиками и отрепьем улицы, да ещё и найти дом, который бы не сожгли - а сожжённых домов тогда было предостаточно. Да и маловероятно, что крепость казалась им менее надёжной, нежели простой городской дом.
 А лес... в лесу можно пережидать некоторое время свару, но оставить документы там негде - качественный схрон строить долго и сложно. К тому же их выследили бы - мало верится, что братия оказалась способна выжить в лесу без всего, да ещё и что-то строить. Воспользоваться же старинными, проклятыми ещё их противниками, языческими богами, капищами для них было равносильно смертельному оскорблению. Логически рассуждая, только где-то в крепости. А в крепости, по словам Легроя, тайных ходов не нашли. Монахи, скорее всего, были людьми - следовательно, нашими ходами воспользоваться вряд ли могли... Хотя, кто их, монахов просветлённых, знает - вдруг да наткнулись, пусть и случайно. Страх перед неизведанным всё же меньше страха перед чем-то непосредственно потрясающим у тебя перед носом копьём, а перед животом кинжалом.
 Беда в том, что я из осторожности в прошлый свой визит не рисковал крутиться рядом с крепостью - Алая Невеста непредсказуема и опасна. Башня. Какая-то из старых - но это потом, подробнее... Главное - они где-то в башне. Но... может быть, я и тут всё необходимое найду? Жаль, конечно, что всё у Патрика Фарра погорело - а вот сюда, возможно, сунуться не осмелились. Алая Невеста крепко своё владение стережёт - фанатики, пусть их, но даже если я слишком тут развернусь, тем более что-то решу спалить - от меня останется только воспоминание. В безумии нет понятной нам логики.
 Встав, чтобы выглянуть в окно, я с радостью увидел, что тучи медленно, но неотвратимо редеют - возможно, часа через два, к обеду, просветлеет, и проглянет солнце. Нужно проветриться - заглянуть куда-нибудь, перекусить, послушать, что студенты болтают.
 Возвратясь за стол, я отодвинул просмотренную стопку на край, подальше, чтоб не мешала. Сам приступил ко второй - связанной с церковью, столь неожиданно пробудившейся в вихре пламени. Что примечательно, изнутри. И, что ещё более примечательно, как я услышал из болтовни завсегдатаев "Золотого Уса", почти одновременно с началом убийств.
 Перебрав несколько туристически-поверхностных брошюр, я наткнулся на монографию. Тоненькую книжицу в простеньком картонном переплёте, авторства уже многократно сегодня вспоминаемого Патрика Фарра. Пододвинув тетрадь для заметок поближе, я с искренним любопытством открыл монографию. В любом случае, мне повезло - он наверняка обобщил со страстью наивного, но добросовестного исследователя всё, что сумел найти по этому вопросу.
 Академик больше бы уделил внимания закономерностям, причинам и гипотезам своего ума, а вот любитель скрупулёзно собрал всё, что нашёл. Он просто упивался тем, что свёл всё в одно пусть пёстрое, но цельное полотнище.
 Это должно сэкономить прорву времени - вместо слепого кротовьего копания можно пройти уже проторенным путём.
 За титульным листом располагалась недавняя фотография церкви - надо признать, снаружи она и теперь почти ничем не отличалась от себя прежней. А вот внутри... Как может быть связан взрыв с таинственным, так до сих пор и остающимся тайной, Прядильщиком, и кучей остальных неясностей, от Мерзости, до свалки трупов, о которой упоминал Кейн?
 А Даниил... как так можно - чувствуется же, что он давным-давно ничем таким не интересуется. Ни сном ни духом не знать о том, что в мире твориться? Как он вообще столько прожил, оставаясь до такой степени безалаберным и столь легко относящимся к окружающей действительности? Видимо, как сюда приехал, так и вовсе перестал обращать внимание на происходящее вокруг. В его городе кто-то из ночных разве что среди бела дня убийства не совершает а он даже не пытается навести порядок!
 Хотя, может и пытается - только вот я этого не знаю. Надо будет с ним при случае всё же поговорить.
 Я перелистнул несколько страниц - ровные печатные строки сперва рассказывали о длинном списке благодарностей и личностях, оказавших Фарру поддержку. Наконец, началась основная часть.
 Церковь Святого Патрика, или, как её ещё называют среди среднего класса населения нашего города, Церковь нашего Святого, была построена в начале XIV века на средства городской управы и прославленного тогда в этой части нашей страны рода Тьюиллов, весьма пёкшегося о своём моральном облике и жертвовавшего большие суммы, полученные с доходов от Уэльских золотоносных участков, на богоугодные дела. В 1347 году был заложен фундамент церкви. Строил её приглашённый из Франции мастер Шарль Люпуре, и выполнена она в стиле ранней готики.
 Витражи были получены в дар от Вестминстерского аббатства, и в правых крайних углах можно увидеть монограммы изготовившего их мастера - а роспись сделана по работам самих монахов из прославленного ныне аббатства. Во время погромов конца того века южный неф был сильно повреждён, и бесценные для потомков витражи с изображением экстаза святой Магдалены утеряны навсегда. Так же уничтожены дошедшие до нас только на гравюрах Эйвона Томпсона резные исповедальни и скамьи из дуба. Долгое время вместо утраченных использовались другие исповедальни, сделанные из простых материалов, но в 1883 году по заказу мэра Фильере и с его личной инициативы, по гравюрам исповедальни XIV века были восстановлены.
 Так же во время погромов безвозвратно испорчены надгробные плиты, расположенные перед алтарём и около поддерживающих опор. Надписи на них даже с современным оборудованием и линзоскопированием не подаются расшифровке. Предложение эксгумировать останки и провести анализ социальной принадлежности упокоенных под плитами встретило широкое сопротивление жителей города и осуждение света. Предполагается, что это останки некогда бывших первыми священнослужителями в этой церкви двух святых отцов и тела жертв инквизиции, широко практиковавшей свои жестокие методы в середине того века.
 В XVI веке церковь перестраивали, часть её северного крыла пристроена, и в ней преобладают элементы светского украшения, что несколько диссонирует с остальной частью строения. Видно, что витраж в верхнем третьем справа окне отличается уже другой техникой - вместо вставленных в свинцовый переплёт кусочков смальты можно заметить, что техника сменилась - идёт напыление специального порошка на поверхность обычного стекла, за чем следует...
 Я бегло прочитывал описания окон, даже пронумерованных, архитектурные изыски меня сейчас занимали мало - и форма скамьи, вытесанной из камня около стены, или деревянной ближе к проходу, не волновала ничуть. Меня интересовали те безымянные плиты. Да и инквизиция, несмотря на обилие абсурдных и бессмысленно жестоких процессов, иногда всё же действовала против настоящих... настоящей нечисти. Может... Всё может быть! Тем более, что церковь построена на месте нашего древнего капища - полностью, как считалось, иссушённого Источника.
 Пересмотрев всю главу, посвящённую архитектуре и этапам застройки, изредка перемежающуюся восторженными упоминаниями о реставрации того или иного участка витража или постройке маленького, но чудно звучащего органа с выписанным специально из Австрии музыкантом-исполнителем, я приступил к внимательному изучению главы о людях, которые, так или иначе, имели к ней отношение.
 Вереница священников, строителей, меценатов и знаменитых прихожан таила в себе множество подводных камней. Взяв одну из упомянутых в монографии книг по истории религиозного становления Гатри, я нашёл упоминание о том, что всё плиты покрыли могилы в церкви не позже конца XIV века. Как, впрочем, и ожидалось.
 Не достигнув успеха в вопросе идентификации тех, кто бы мог лежать в этих могилах, я попросил библиотекаря принести заметки о делах инквизиции в Гатри за упомянутое в книге время. Не мытьём, так катаньем - святые старцы и проклятые грешники могут оказаться вовсе не теми, кем они называются на страницах рукописей. Вдруг кто из них? Что-то же оттуда вылезло, или ему позволили вылезти? Пока ещё я в этом не разобрался, но принял для себя по умолчанию считать Прядильщика и взрыв взаимосвязанными. Слишком странным выглядело это событие. Таким же, как убийства с непонятными мне пока целями.
 Монографий у Фарра не так уж много, и одна из них - про эту злополучную "ранне-готическую постройку". Наверняка у него множество документов касательно церкви хранилось дома. На всякий случай проглядев список других его публикаций, я уверился в подозрениях - "Развитие и расширение посевных площадей вокруг города и связанное с ними строительство фермерских усадьб", "Три возраста индустриальной части Гатри", "Архитектура вокзала и связь освещения перрона и пешеходного моста с эстетикой модерна в оформлении театра", "Двенадцать знаменитых родов коренных жителей нашего города и связь их истории с архитектурой Вечернего бульвара и района ремесленников". Ничего, что казалось бы достаточно важным, чтобы за это сжечь или убить. Эстетика фабрики... Надо признать, старичок был оригиналом.
 Библиотекарь изъял уже просмотренную литературу, фыркнул на принёсшего книгу с задержкой студента и только после этого в мои руки мягко опустилась деревянная коробка. Ключик болтался на провощённом шнурочке рядом. Поймав мой удивлённый взгляд, старик только хмыкнул, словно банкир, доверяющий в неопытные руки молодого своего сослуживца хрупкое ювелирное изделие.
 В коробке хранилось больше пыли, нежели информации. Несмотря на всю помпезность забот о сохранности документов, они только больше погружались в забвение. Осторожно - листы были жёлтыми и ломкими, словно тонкие восточные лепёшки, я переворачивал их. Через четверть часа передо мной лежали несколько интригующих документов - все они имели отношение к покоящимся теперь под полом церкви субъектам. Пересмотрев всё подробно, я разложил их на три маленькие стопочки - Сьюзен Броули, Джонни Косая Нога - подвернувшийся папистам под руку придурошный безобидный нищий. Ну, возможно, придурошный безобидный и всё такое прочее. Натан Дювьель - вообще из Франции кто-то. Хотя...
 Да, определённо - Даниил тот ещё пройдоха! Я хмыкнул. Реестр, составленный в инквизиции для описания преступника, кого-то мне весьма и весьма напоминал. Отодвинув в сторону документы о девушке и нищем, я подробнее занялся подозрительным французом-священником. Смытые в некоторых местах - не иначе, когда записи тушили, быстрые, с сильным наклоном угловато-острые буквы на латинском описывали примечательного человека. Или не человека?
 Реестр.
 Показываю в качестве свидетеля первый Жак Шенабле,
 второй Вильям Стен,
 третий Антонио Гвересто.
 четвертый Мердок Дево
 пятый Дональд Баррей
 шестой Грегуар Перрисон.
 Описание внешности святого отца Натана Дювьеля.
 Тело обладает силой, физическое состояние хорошее. Возраст 35 лет. Высокий рост. Кожа светлая, бледная. Стройный, развитый. Руки и ноги имеют силу. Пропорциональный. Кисть руки аристократическая, изящная. Пальцы тонкие, ногти чистые. Голова пропорциональная. Лицо овальное, красивое. Лоб высокий. Кожа чистая, светлая. Скулы высокие. Рот узкий, губы бледные. Нос тонкий, с маленькой горбинкой. Брови ровные, узкие. Глаза зелёные, глубокие, крупные. Серьёзный взгляд. Волосы длинные, чёрные. Голос низкий, ясный, приятный.
 Под левой ключицей маленький шрам - звезда. На спине две крупные чёрно-коричневые родинки. Игла дала кровь. На внутренней стороне правого бедра чёрная родинка. Испытание иглой по очереди по "Молоту Ведьм" дало кровь.
 Характер склонный к деятельности, но спокойный. Память верная, твердая, быстрый ум.
 Но нельзя судить о человеке по внешности.
 Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
 Я даже почесал в некоторой растерянности макушку. Этот жест привязался со времён моей бытности вагантом. Примерно тридцатипятилетний высокого роста - но это суждение субъективное. Зеленоглазый, черноволосый и с бледной кожей. Кисти аристократические, и даже нос, как у одного обитающего здесь ночного, с горбинкой. Голос низкий, ясный. Ладно, спишем на то, что они не слышали, как он поёт.
 А может, и голос охрип - не зря же он столько лет курит трубку? Весь из себя такой... прямо-таки более аккуратная версия его любимого морока. А имя - о, что может быть более преходящим, чем человеческое имя существа, которое таковым не является? Даже мои имена словно перчатки - под каждую роль своё.
 Учитывая возраст Даниила - он мог жить здесь в то время. Правда, в качестве священнослужителя... Но ведь и закопали его в церкви за что-то!
 Вспомнились рассказы Рона и слухи, плавающие над гулом и чадом в его трактире. С Даниилом определённо надо поговорить. Создаётся ощущение, что их путают с Прядильщиком. Я слышал о том, что зеленоглазый ночной причастен к исчезновениям людей. То же говорили мне и вороны. Зеленоглазый, черноволосый - но это настолько общие приметы, что под них подошёл бы каждый второй из Тёмных Родов. Но...
 Что же это... Могу ли я ошибаться в предположениях на его счёт? Нет, нет - я же не человек, чтобы не доверять своему чутью! Даниил не тот, кто растянул нити над суккубом и странной тварью, от которой смердит...непередаваемо.
 Но как похож...
  Ещё раз перечитав реестр, всё ещё не в силах найти связь между событиями и подозрительным сходством ночного и похороненного в церкви священника, я перешёл к следующему документу. Судя по приписке - копии, и кусок этой копии, в самом конце, фигурно выели мыши. Отпечаток жирного пальца внизу указывал, что побудило грызунов на это гнусное свершение. Документ был внушительного размера, и в развёрнутом виде занял не меньше половины стола. Интересно...
  Протокол о деле Натана Дювьеля, приходского священника в церкви Святого Патрика, осуждённого за хранение книг, запрещённых по index librorum prohibitorum по Каталогу дона Фернандо Вальдеса, милостию Божиею архиепископа Севильи, апостолического главного инквизитора против ереси отступничества во всех королевствах и владениях его величества, от 1559 года от Рождества Христова, и за сношения с демоном, по третьему разделу обвинений в ереси.
 Книги принадлежали, как удостоверяют альгвасил Жак Шанебле и я, секретарь процесса, Вильям Стен, первому и пятому разряду по каталогу Вальдеса. Также от 21 декабря 1558 года по новой запретительной булле Павла IV, и по закону от 8 сентября 1558 года государя Филиппа II, государь постановляет смертную казнь и конфискацию имущества для тех, кто будет продавать, покупать, хранить или читать книги, запрещённые святым трибуналом. В этом законе находятся и другие распоряжения, предмет коих один и тот же и размер коих не позволяет мне поместить их здесь (Кастильский сборник. Кн. 1. Отд. VII. 24-й закон.)
 Libri vide supra: Толкования на христианский Катехизис, составленные доном Барголомео Каррансой де Мирандой, архиепископом Толедо, и Великий Гримуар от 1522 года неизвестного авторства.
 По третьему разделу обвинения в ереси по Руководству Николая Эймерика и по булле Григория IX от 1232 года от Рождества Христова, руководствуясь поправками от общих узаконений уголовного права, которые были применены к частному преступлению ереси на Веронском, Римском и Тулузском соборах, и согласно поправкам к инквизиторскому кодексу от 1233 года на соборах в Мелене и Безье, и согласно правилам от 1242 года, принятым на Таррагонском соборе, и приведённым из Испании под общую власть католической церкви и Папы, обвиняемому вносится в вину соучастие в делах демона во вверенной ему пастве, и слабость духа, коий был демоном подточен и порабощен. Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto. Sicut erat in principio, et nunc et semper, et in saecula saeculorum. Amen.
 Свод судебного заседания от 29 февраля 1563 года от Рождества Христова.
 7 сентября 1562 года coadjutores ордена Доминиканцев по приказу Тайной консистории и нунция при английском дворе прибыл в сей город для проверки благонадежности паствы и поиска ересей, давно и обильно давших корни в этих местах. После тайной проверки он отбыл, и для действий по очищению города от возможных ересей был направлен папский легат, 5 ноября 1562 года он прибыл в город, от епископа он подал извещение о себе главе магистрата города, который в тот же вечер к нему явился, для того, чтобы на аудиенции узнать о его миссии. Комендант города представился легату и держа его руки в своих согласно положениям о сотрудничестве по королевским грамотам давал клятвенное обещание - выполнять все законы против еретиков и в особенности доставлять все необходимые средства для их открытия и ареста.
 Было назначено ближайшее воскресенье для праздничной проповеди. Утром 7 ноября она состоялась, и всем собравшимся в церкви по его оповещению было, как и во многих других городах, объявлено, что на жителей налагается обязательство доносить на еретиков, а затем прочесть указ, которым повелевается, под страхом отлучения от Церкви и интердикта, сделать в предписанный срок указанные доносы. После этого оповещения инквизитор объявил, что лица, виновные в ереси, которые до предания их суду и до истечения льготного срока сами явятся для обвинения себя, получат отпущение и должны будут подвергнуться лишь лёгкой канонической епитимьи; но, если по истечении этого срока (с 7 ноября по 7 декабря) они дождутся, что на них поступит донос, они будут преследуемы по всей строгости законов.
 В указанное время были принесены доносы и пришли кающиеся, однако доносы от Салли Хромоножки и сэра Мэрдока Дево указывали на приходского священника Натана Дювьеля и обвиняли его в компрометирующем сан тайном поведении. После допроса камерария улики стали подтверждаться, но каяться отец Дювьель не пришел.
 Был произведен допрос доносчиков в присутствии двух священников и секретаря, который заверил показания. После прочтения показаний доносчики их признали.
 После обыска в личных покоях Натана Дювьеля были обнаружены эти еретические книги. Оговорённый был отправлен в церковную тюрьму, за неимением в городе и его окрестностях доминиканского монастыря. Был передан в святой трибунал к Великому Альгвасилу мандат на арест, после его принятия 28 декабря выехал в сопровождении мандата исполнительный альгвасил. Прибыв 2 января 1563 года альгвасил был препровожден при исполнении мандата о заключении в тюрьму секретарем секвестра и сборщиком. Альгвасил назначил хранителя имущества.
 В присутствии секретаря были изъяты одежда, запрещённые книги, изумрудное кольцо в золотой оправе, гранатовые чётки, зашифрованные письма, написанные дамой, церковная документация, вверенная обвиняемому, предметы обихода, чайный сервиз на 12 персон, 3 кинжала в сафьяновых ножнах. Список вместе с альгвасилом, сборщиком, хранителем и свидетелями заверил секретарь. Альгвасил также потребовал от заключённого передачи денег, бумаг, оружия и всего, что было бы опасно при нём оставить, требование это заключённый удовлетворил.
 В зале суда при закрытых дверях 4 января обвиняемый ответил по себе in corpore.
 - 36 лет от роду, католического вероисповедания, родился в Тулузе и после рукоположения в сан священника через протестантские земли пришел сюда, где и стал служить приходским священником с 1556 года.
 Были составлены реестры, где упоминалась вся curriculum vitae, и собраны в архив. Обвиняемого заставили прочитать Pater noster.
 И после этого, еще прочел он Credo in Deum. После он выслушал все merita и на вопрос, кого может назвать в отвод, назвал сэра Мэрдока Дево. После обвиняемому было предоставлено время на составление защитной записки, а адвокат от иезуитов ознакомился с копией опроса доносчиков, не зная их имён. После этого началось дознание - но обвиняемый вину свою отрицал, а приведение в отведении сэра Мэрдока Дево поставило его донос под сомнение. Для собрания улик и допроса сэра Мэрдока Дево in caput alienum заседание было прервано. По мере расследования было выявлено много фактов, а после упорствования сэра Мэрдока и отказа от отведения и обратных обвинений, было решено продолжить дело, и признать книги истинно принадлежащими Натану Дювьелю.
 Альгвасилу принесли в тот же вечер, 4 января, ещё одно обвинение от лица Сэмюэля Фицроя о том, что обвиняемый вступал в связи с женщинами, нарушая coelibatus и использовал в своих целях тайну исповеди, а так же нарушая святой обряд extrema unetio (лат. соборования) вёл себя неподобающе и подозрительно, когда его никто, по его мнению, не видел.
 В ночь на 5 января по этим тяжким обвинениям была начата in caput proprium. До 17 января обвиненный всё отрицал, а после, ввиду его упорства, дознание было временно прервано. Были допрошены Элеонора Дево, супруга Мэрдока Дэво, и все, состоящие в связях с Салли Хромоножкой и Сэмюэлем Фицроем.
 Днем 2 февраля на площади Золотой пыли средь бела дня нашли останки нескольких чёрных куриц, а на снегу несколько минут можно было прочитать надписи ASTAROTH, ADOR, CAMESO, VALUERITU, MARES, LODIR, CADOMIR, ALUIEL, CALNISO, TELY, PLEORIM, VIORDY, CUREVIORBAS, CAMERON, VESTURIEL, VULNAVII, BENEZ, MEUS CALMIRON...
 Сложенный в несколько раз лист пестрел далее дырами. Оригинальное заклинание - бестолковое, и бессмысленное, словно ритуал проводил новичок, или всё сделанное служило для иной цели - отвлечь, или напугать.
 Пытаясь разобраться в лохмотьях записи дальше, я не раз недобрым словом помянул одного короля из рода двуликих, который подучил в незапамятные времена младших своих братьев грызть что ни попадя.
 ...все раны зажили, и следов истощения нет, хотя по распоряжению альгвасила был без еды двое суток.
 Вновь начали in caput proprium, и ничто не могло сломить духа дьявольского, что овладел святым отцом, только лицо его становилось дьявольски прекрасным по ночам, словно врата ада, приоткрывшись, давали демону сил. Но после чина изгнания злых духов, что произвел над телом Натана Дювьеля папский легат, вернувшийся по прошению нунция для курирования дела 26 февраля, разум святого отца возобладал над демоническим греховным мракобесием, и в глазах его был свет, как у того, кто спустился в ад, и, вынеся адские муки, вернулся в лоно церкви. Он сообщил нечто, что я не могу привести в этом своде.
 После этого официально он был передан светским властям для relatatio, назначенного на 28 февраля. Согласно "Malleks Maleficarum" от 1487 года от...
 Я чертыхнулся - если этот странный священник сказал такое, что даже секретарь иезуитов не осмелился предать бумаге - уж наверное, это стоит того, чтобы искать записи. Сьюзен - девушка, из зависти обвинённая, всё на поверхности. Джонни - и вовсе для потехи затравленный несчастный. Но этот... "священник"... Аккуратно подцепив самый конец листа - недогрызенную полоску, я прочитал многозначительные, но совершенно неинформативные слова "...et lux perpetua luceat eis".
 Сложив аккуратно лист, и попутно оглядывая его - нет ли тайных пометок, я про себя ругался, на чём корни растут. Если строки просто смыло, или заляпало грязью или кровью - их можно ухитриться прочесть. Но невозможно увидеть то, чего уже вовсе нет.
 Определённо - Натан Дювьель. Слишком многое объединяет его с историей, происходящей сейчас. Его могила в церкви, которая словно взорвана изнутри. И по времени это идёт, похоже, вместе с началом всякой смуты здесь. Примерно с середины лета.
 Его внешнее сходство с Даниилом и приписываемые ночному злодеяния, которые, как я чувствую, он не совершал. И боязнь священников записывать откровения Натана - вещь редкая, и заслуживающая пристального внимания. Такое случалось считанные разы - и всегда было связано с чем-то по-настоящему важным не только для людей, но и даже для нас. Вот бы найти протокол! Хотя бы то, что ещё осталось записанным. Это бы многое упростило - да где его искать? Разве что в гипотетическом тайнике, куда монахи унесли самое ценное? Вполне может быть...
 Откинувшись на стуле, я потёр глаза. За окном медленно, но верно погода налаживалась на более ясную и приятную. Для меня.
 Отложив прочитанное, я вернул стопку книг и листов вместе с коробкой библиотекарю. После, со сложенным из трёх пальцев знаком отвода глаз, вышел из зала. Прижимаясь к стенкам, ещё пустого коридора, поспешил к залу естественных наук.
 Такой же, только более светлый, как исторический, с жёлто-красными витражами, он выглядел словно чуть веселее. Три студента усердно штудировали анатомический атлас, что-то шепча, и попеременно тыкая в жутковатые иллюстрации сухими перьями, явно зазубривая латинские названия мельчайших нервов и сосудов. Пройдя мимо них и миновав подозрительно глядящего на ни с того ни с сего вдруг скрипнувшую дверь сухопарого тёмноглазого библиотекаря, я метнулся в узкий лабиринт высоких шкафов, загромождённый всевозможными интеллектуальными сокровищами.
 Пройдя мимо основ химии я, со вздохом облегчения вжавшись в угол, припал к простенькой, в картонной плотной обложке, ещё новенькой книге. Надпись на титульном листе гласила, что в руках у меня "Химия в обыденной жизни. Двенадцать популярных лекций профессора Кенигсбергского университета Лассар-Кона."
 Пролистнув несколько лекций, остановился на шестой - пробежав пару листов глазами, я в полной мере освежил память относительно того, как приготовляется "гремучая желатина". Подумав немного, решил в целях сведения риска к минимуму добыть целлюлозу на текстильной фабрике. Азотную и серную кислоту в изобилии можно найти в гравировальном отделе, а нитроглицерин почти на виду лежит для отправки работающим поблизости на шахтах добытчикам руды, даже не переведённым в состояние динамита. По крайней мере, обычно так и делают.
 Ладно, если что - можно в городе скоропалительно что-нибудь найти. И, что примечательно, ни следа от самого взрывчатого вещества не остаётся. Поставив книгу обратно, я так же незамеченным выскользнул в переходы, прокрался, прижимаясь к стене коридора, в исторический зал, и только тут передохнул. На время вернув библиотекарю оставшуюся стопку, я, накинув поверх светлого жилета коричневый дорожный плащ, направился обедать.
 Вечером на это не будет времени, а сейчас самое-то - и солнце выглянуло, уже скоро час, как припекает. Ещё не жарко, и студенты через минут сорок покинут аудитории и ринутся набивать желудки. Пара фраз, выловленная из беседы двух людей перед выходом из здания библиотеки подсказала, где искать наилучшего обеда.
 Погода снаружи оправдала ожидания. В самом деле тучи, закрывавшие небо почти полтора дня, полностью разошлись - и теперь только раздутые белые облака напоминали о ненастье. Брусчатка ещё темнела в тени деревьев и около фундаментов домов, сохраняя остатки луж и влажность. Переждав непогоду, птицы наводнили город - слышался отовсюду треск воробьиных свар и голубиное монотонное курлыканье.
 Солнце... прижмурясь, я запрокинул лицо вверх - глаза, утомлённые быстрым чтением бумаг и путаных заметок, пронизали лучи. Данни, скорее всего, уже медленно звереет от скуки - ещё бы, в такой день стоять на привязи.
 Чуть помахивая портфелем, словно студент - меня вполне можно было за него принять по возрасту и недорогой одежде, я направился в сторону кафе.
 Хотя, если разобраться, это был самый настоящий буфет для вылетающих шумными голодными стайками студентов. Но сейчас занятия либо уже кончились, либо ещё идут - и там должно быть относительно тихо.
 Сапоги мягко ступали по вытертой в некоторых местах до небольших ямок старинной мостовой - камни слежались в одну серую щербатую шкуру, словно весь холм - тело уснувшего в давние времена дракона, и все мы ходим по его спине, стирая чешую. Проснётся ли он, когда чешуя исчезнет, и мы коснёмся его плоти?.. Под ногами шмыгнула трясогузка с бело-серым опереньем, за спиной шушукалась парочка студенток - радикально настроенных и весьма рвущихся проявлять независимость и свободомыслие... Однако, как меняются времена! Раньше на территории университета из дам были только кухарки.
 В небольшом скверике среди старинных дубов - гордости муниципалитета, и ровных липовых аллеек, стоял небольшой аккуратный домик в стиле романских строений. Крепенький, толстостенный и массивный. Над входом висел здоровенный фонарь, а стилизованная под Тёмные века вывеска изображала заложенную пером книгу. Кафе "Забытая книга". Любимейшее на всём холме место студиозусов.
 За домиком, окружённая кустами давно отцветшей сирени и жасмина, располагалась площадка с деревянным полом - множество круглых простых столиков отделялись друг от друга кустами или декоративными решёточками. При желании, впрочем, их можно было перепрыгнуть - прямо на моих глазах один студент, размахивающий листом, с радостным воплем преодолел две преграды, присоединяясь к своим напряжённо жующим в ожидании вестей друзьям.
 Официантов в чёрно-белом и слегка итальянской внешности не наблюдалось, зато между столиков бродил с огромным подносом высокий и довольно кряжистый мужчина с каштановой бородой. Студенты не смотрели, кто приносит им еду, а буйный их темперамент нужно было в определённых случаях обуздывать.
 Усевшись на скамейку, я обнаружил положенную на соседний стул стопку смятых газет - пододвинув его поближе, бегло просмотрел заголовок на верхней. Да, с заданием стоило поспешить - Уатингтон не собирался переносить сроки запуска производства своей доли позже сентября.
 Официант, грозно смерив взглядом обнимающихся и скачущих вокруг стола студентов, пошёл в мою сторону. Один из счастливых молодых людей держал в вытянутой руке вилку с картошинкой - интересно, на котором взмахе она улетит? И как далеко?
 - Вам чего? - протянув уже изрядно затёртый листок меню, бородач внимательно оглядел меня. Хвост вызвал у него ухмылку.
 - Бараньи котлеты с гарниром из картофеля, стакан томатного сока, ээ... вот... А, и одну порцию яблочного пирога, - с трудом разобрав затёртую до состояния жирноватого серого пятна надпись (очевидно, этот вид десерта заслуженно пользовался особой популярностью), я вернул меню бородачу. Сунув его в карман чистого, но зловеще пятнистого фартука, он скорым шагом удалился.
 Через несколько минут - с подносом, на котором уместился весь заказ, официант вернулся - я только успел вчитаться в проповедь одного священника, он, как и ожидалось, призывал паству покаяться и признать грехи свои. А Фарр, как я тогда и предощутил, скончался. Ничего, естественно, не нашли. Вернее, никого.
 - Ваш заказ, - всё так же любезно буркнул он, принимая у меня оплату и довольно щедрые чаевые. Даже они не согнали с его лица выражение, присущее пиратам, из-за мелкого препятствия вынужденным наблюдать, как соперники уводят добычу из-под носа.
 Картофель был молодой, а не с прошлого года, бараньи котлеты на самом деле не так давно бегали по полям и блеяли, а томатный сок не содержал странных комковатых примесей и шкурок. Пирог просто пах - но так, что, пользуясь тишиной, недалеко от меня прыгал по доскам настила, явно прося подачки, пухлый желтоклювый воробьёныш. Увлёкшись обедом, я задумался, прикидывая, где можно найти нитроглицерин, не окажись его на заводе, и как его транспортировать.
 - Ой, ты посмотри кто там сидит!!! Давай подойдём, поздороваемся!!! - звонкий детский голосок, мне незнакомый, прорезал сытое затишье этого места. И фраза, как я всей спиной почувствовал, была сказана про меня. Ну не Эдвард же это! Обернувшись, я увидел нечто в самом деле потрясающее. Губы сами собой поползли в улыбке - где моя холодность... Небо, да это ж просто шапито передвижной!!
 На помост заходила троица примечательнейших существ. Одно из них оказалось мне знакомо, и даже очень. В центре шёл мрачноватый Даниил, в чёрном костюме и в экстравагантных солнечных очках с зелёными линзами. В мороке сорокалетнего травленого жизнью мужчины. Слова из легенд колыхнулись в сознании, и мне стоило труда отвести от него взгляд.
 Идущий слева от него юноша в первую очередь отличался изысканной бледностью, анатомической худобой и чертами лица двуликих чистой крови. В светло-сером, под цвет выразительных глаз, новеньком костюме, с забранными в хвостик волосами, напоминающими шкуру молодого зимнего волка.
 Справа от Навь, дёргая его за рукав засунутой в карман руки и подпрыгивая на каждом шагу, крутилось юное нечто. Или нечто юное - явно из нашей Ветви, непонятной половой принадлежности и, очевидно, уже надоевшее своим спутникам. В целом они смотрелись как убитый родственными узами дядюшка, его старший умученный братом племянник и ...и всецело довольный собой и жизнью маленький чёртик в ангельской шкурке. В глазах этого ребёнка светилось маниакальное торжество, когда он утянул всех за мой столик, не спросив, естественно, разрешения присоединиться. Пирог, которым я хотел завершить трапезу, тут же вместе с тарелкой переместился к нему в руки.
 - Доброго дня, - с таким видом, словно это день Страшного суда из человеческой мифологии, поприветствовал меня Даниил. Он сел на газеты, поморщился, вытянул их из-под себя. - Что у нас новенького?
 - Священники проповедуют, люди умирают.
 - Аа... Ничего новенького. Ну да... - невидяще поглядев на страницы, он зачем-то передал их старшему "племяннику". Тот перекинул их украдкой на соседний столик.
 - Не знал, что у тебя столько родни, - с ехидством протянул я, наблюдая, как чудовищный ребёнок отъедает добрую четверть моего пирога одним укусом. И руки не вымыл и даже не протёр салфеткой... Чтоб ему несварение заработать!
 - Вот это? - Навь приподнял бровь в сторону маленького наглеца. - Ещё немного в таком же духе, и это уже будущая закуска. Вы с ней, в общем-то встречались. Правда, одежды на ней тогда наблюдалось гораздо меньше.
 "Закуска" только хмыкнула, запивая моим томатным соком особенно большой кусок, и даже попыталась протолкнуть его подальше в глотку пальцем, чтобы побыстрее обрести право слова.
 - Эй!... - я уже без стеснения отодвинул тарелку, когда она сломленной веточкой попыталась наколоть недоеденную котлету. - Сочувствую.
 - Ты кушай, кушай, не стесняйся, - Навь с маниакальной ухмылкой погладил фэйри по голове. - От сладкого кровь становится такой... Мм...
 - Что будете?
 Юноша рядом с Навь вздрогнул и дёрнулся, когда неслышно подошедший официант возвестил о своём присутствии, протягивая ему замусоленный листок.
 - А... Э-э...
 Даниил перехватил меню у растерянного двуликого.
 - Так... Яблочный пирог, однозначно. Восемь порций. Мы тебе компенсируем, - он мельком глянул на меня поверх очков. - Ещё котлеты, судя по тому, как ты их защищаешь, тоже заслуживают внимания. Две порции. Брайен, сардельки в соусе будешь?
 - А... Да, - Брайен почему-то смущался всего и казался растерянным, словно приехал из глубинки в большой шумный город день или два назад.
 - Ещё...м... Так, кофе здесь неважный, значит... Сок томатный - три штуки, чай - тот, что помягче и сахара побольше, и ещё яблочный сок - тоже три, порцию зелёного горошка, картошку и салат под номером четыре. Две штуки.
 - Хорошо... - бородач с сомнением оглядел компанию довольно стройных, а местами и тощих субъектов и двинулся к домику, загибая пальцы, чтобы ничего не перепутать.
 Я со вздохом отодвинул тарелку ещё дальше - пирог кончился, сок тоже, и прутик пытался проникнуть сквозь зубья вилки к картофелю.
 - Огонёк!.. - прошипел Навь. На большее его уже, видимо, не хватало.
 - А что, я буду ждать, пока вы с Юстином... Ой...! - фэйри, как маленький проговорившийся ребёнок, зажала рот обеими ладошками и испуганно уставилась на Даниила. Тот же, чуть отстранясь от стола, молча смотрел на неё поверх очков холодными немигающими глазами, словно ожидая дальнейших действий. Но немая сцена, похоже, стала ещё и неподвижной.
 - Юстин? - я по-новому взглянул на смущающегося тощего юношу. Имя показалось удивительно знакомым. И довольно редким.
 Потерянный волчонок, которого всё же забрал один из опекунов? Да... Не повезло мальчику, хотя, кто знает, может, со мной не повезло бы ещё больше.
 - Да, - Навь перевёл взгляд на меня и фэйри, улучив момент, попыталась сползти под стол, но не успела. Ночной оказался быстрее и ухватил её за кончик торчащего из пепельных кудряшек уха. - Думаю глупо сейчас говорить, что тебе послышалось... Огонёк, сиди смирно, - столь же спокойным тоном обратился он к вертящейся фэйри, пытающейся если не освободиться из захвата, так хоть сделать его менее болезненным. - То, что мы не родственники, ты видел и так. Позволь представить тебе Юстина Соласа, - выпустив из пальцев алый, под мороком чуть обвисший кончик уха, Навь откинулся на спинку стула, глядя на Юстина с некоторой долей отеческой даже заботы. - А это - Габриэль Сен-Гильерн, виконт Л'Атонн, представитель Аэс Сидхе старшей крови, - с мелькнувшей на губах лёгкой улыбкой представил он меня.
 - В общем, его лучше не есть... - доверительно шепнула совет двуликому фэйри, едва успев уклониться от повторного щипка за ухо.
 - Надо же! - я улыбнулся покрасневшему отчего-то волчонку. - Не успей Даниил раньше, быть бы мне твоим опекуном. Апрелис, кажется, написал всем, кого знал. Видимо, он о тебе беспокоился.
 Навь дёрнул уголком губ в скептической ухмылке, видимо, он был другого мнения на сей счёт. - А тебя-то как с Соласом познакомиться угораздило?
 - Лет пять назад мы вместе путешествовали - оказалось по пути, а потом он, в своей манере, некоторое время крутился рядом, - я решил умолчать при и без того смущённом Юстине, что Апрелис занимал у меня хронически денег и избавлял, сам того не ведая, от нежеланных воздыхательниц.
 - О, наконец-то еда! - всё время крутившая головой по сторонам Огонёк первая заметила приближение официанта. Зрелище было примечательное. На каждой ладони он нёс поднос, нагруженный снедью - казалось, попадись ему хоть малейшее препятствие, и вся эта посуда и её содержимое ароматной гремящей лавиной обрушится вниз. Интересно, как он их ставить будет?
 - Пахнет изумительно, - несколько странно для человеческого глаза втягивая воздух волчонок прижмурился, когда поднос, сохраняя горизонтальное положение, ухнул с руки на стол. Ничего не пролилось, хотя колыхалось по краешкам. Второй поднос опустился перед Огоньком, как самой прожорливой в компании. Навь расплачивался с разносчиком, а она уже перетянула к себе три тарелки, и выбирала стакан побольше среди совершенно ровного ряда.
 - А ты не треснешь? - я ухватил пирог и сок вместо стащенных фэйри и положил себе на тарелку консервированного горошка. Ничего, я поил и кормил тогда у рыжего полукровки за свой счёт всю компанию.
 - У-у... - сквозь вторую уже порцию отрицательно промычала она.
 - Эта? Не-ет, - разочарованно протянул Навь. - Если б твой конь знал, как она жрёт, он бы поостерёгся оставаться с ней наедине. Конина, как я помню, у некоторых степных народов весьма популярна, а сейчас мода на всё восточное.
 Юстин быстро и аккуратно уплетал котлеты, картофель и заливал всё это томатным соком. Бедняга - столько пробегать в волчьей шкуре наверняка не обладая навыками настоящей охоты - немудрено, что он так отощал. Не знаю, сколько он протянул волком, но даже человеком - с этим конюхом под боком...
 - Какими путями ты тут оказался? - Навь, изящно помешивая горку сахара ложечкой, с любопытством поглядел на меня. - Мы вот гуляем, город решил... племянничкам показать.
 - А я в библиотеку пришёл. Я же молодой, подающий надежды, неоперившийся...
 - Ну да, ну да.. - усмехнулся он. - Впрочем, потом расскажешь, если сейчас не можешь.
 - О, может, ты об этом даже прочтёшь, - я позволил себе лёгкую улыбку напроказившего мальчишки. В конце концов, то, что мне нужно сделать, уже не изменить.
 - Вот как? Не хотелось бы, честно сказать. Гатри в последнее время и так неспокоен, - потянувшись к пирогу, он отобрал стакан, в котором и в самом деле оказалось больше сока, чем в остальных, у младшего "племянничка".
 - Это вы о своей пьянке? - вставила Огонёк, видимо, ухо выкрутили недостаточно хорошо и ей хотелось добавки. - Той, когда вы на перекрёстке ползали в обнимку, и ждали, когда вас святостью в церкви осияет проме... - Навь отработанным быстрым жестом впихнул в это чудовище капающую соусом сардельку, а после невозмутимо вытер пальцы салфеткой, будто случившееся в порядке вещей и происходит каждый день во время кормления малыша.
 Я украдкой оглянулся - не видел ли кто это. Фэйри поперхнулась наполовину уже разжёванной сарделькой - выплюнуть её не позволяла жадность, или ещё какое-то животное чувство.
 - Как ты после позавчерашнего? - Навь окинул меня внимательным взглядом.
 - Омерзительно, но сегодня уже нормально. Я с тобой больше никогда не пью.
 - Прости, - он, кажется, искренне извинился. - Я не думал, что такое количество спиртного тебя так быстро свалит.
 - Ну... Судя по рассказу Данни, тебя свалило тогда же.
 - В общем-то да, но... не совсем. Как твоё плечо? Вроде, ещё не зажило? - Навь как-то подозрительно плотоядно глянул на место укуса. - Признаюсь, если бы ты тогда дёрнулся сильнее, я бы оставил там часть своих зубов...
 Я закашлялся, подавившись крошкой от пирога. Юстин, сидящий с другой стороны от меня, даже перестал жевать, видимо, представляя, при каких обстоятельствах могло произойти обсуждаемое. Волчонок, кажется, увидел в своем опекуне и предполагаемом претенденте на эту роль нечто новое...
 Давившаяся сарделькой фэйри наконец прокашлялась, и залпом выхлебала сок.
 - Ещё, моя прелесть? - ехидно осведомился Навь, подкладывая ей сарделек на тарелку, рядом со сладким пирогом. И прутиком.
 - Чтоб ты своим пирогом, кхха... поперхнулся так же! - выдавила она, чуть похрипывая. Юстин молчал и продолжал, как молодой удавчик, заглатывать куски баранины. Сзади раздалось приглушённое восклицание.
 - Держу пари, они все родственники - три племяша и дядька!
 - Богини! - с ухмылкой пробормотал Навь.
 Я прислушался, для приличия похлопав всё ещё перхающую фэйри по спине.
 - Ты глянь - все хвостатые! - спорщики явно обсуждали наши примечательные шевелюры - все, кроме Огонька, носили собранные в низкий хвостик длинные волосы. Чёрные волосы Навь, спускавшиеся за плечи, волчья шерсть Юстина до лопаток и мой хвост - самый длинный, до пояса.
 - Нее... этот мелкий, стриженый же.
 - Уже запущенный. Просто ещё не отросло.
 - Может быть, семейная традиция?
 Мы с Даниилом синхронно хмыкнули, переглядываясь. Заподозрить нас в родственных связях можно было только спьяну. Юстин, съев всё в приличной досягаемости, рассеянно подчищал картофелиной остатки соуса с тарелки. Огонёк, обиженно насупившись, обмакивала сардельку в стакан с яблочным соком и рассеянно тыкала потом ею в расчленённый на тарелке пирог. Кажется, в неё больше не лезло. Волчонок, понаблюдав за ней, отнял и тарелку, и сардельку, сказав вконец помрачневшей фэйри, что всё равно выбрасывать.
 - Ну, кажется, все поели? - Даниил задумчиво на меня поглядел. - Слушай, а чем занят сегодня твой кэльпи? Я вижу, ты пешком. Может быть... отправим их погулять вдвоём? - он кивнул в сторону развалившейся на стуле фэйри с расстёгнутой верхней пуговкой брючек.
 - Данни в конюшне, что при библиотеке. Можешь нейтрализовать чудовищ, но скажи, что к восьми вечера он как часы должен стоять у входа в библиотеку. Если его не будет - сделаю то же, что султан со своим аргамаком, когда тот пришёл на скачках вторым. Он знает, о чём я.
 - А о чём ты? - влезла фэйри.
 - О том, что любую лошадь погрузит в мысли о бренности существования и ночные кошмары, - промокнув салфеткой уголки губ, я встал.
 - Приятно было познакомиться, Юстин. Если понадобится помощь - обращайся. Как-никак, я мог бы тоже оказаться твоим опекуном.
 Волчонок глянул на Даниила - тот утвердительно кивнул. Интересно, как он будет рассказывать, если Юстин спросит, о позавчерашнем дне?
 Улыбнувшись всей компании, я пошёл по проходу между решёточками и столиками к выходу.
 - Жестокий! Это же негуманно по отношению к лошадям! - донеслось мне вослед, видимо, фэйри пришла к некоему выводу относительно лошадиных, в частности, жеребцовых кошмаров. - Он же станет евнухом!!!
 И тихий смешок Даниила:
 - Вот тебя бы найти, чем припугнуть...
 Фыркнув, я усмехнулся про себя.
 Когда напольные часы в соседнем зале с глухим стрекотанием отбили восемь пополудни, я сдавал последний документ. Тетрадь заполнилась записями наполовину, одну ногу я непостижимым образом умудрился отсидеть, а левый локоть, которым постоянно опирался о твёрдую столешницу при чтении и письме, пусть и не обзавёлся синяком, но ощутимо онемел.
 Библиотекарь готовился к завершению рабочего дня - закрывал ящички, захлопывал книги, что-то бормотал про себя морщинистыми губами - не иначе, ругал задерживающих литературу студентов. Переписав всё, он глянул на меня близоруко, что-то про себя проверил, и кивнул, словно утверждая, что я чист перед ним и свободен. Подхватив портфель, среди редкого ручейка зевающих, или наоборот, чрезмерно возбуждённых студентов, я направился к выходу. Среди потока информации, что прошла сегодня через мою голову, нашлось и происхождение университетского герба - как раз в четырнадцатом веке, в пору погромов, когда и формировался университет, одна собака очень шустро выгоняла монахов из их бывших обителей. Столь рьяно, что некоторые лишились определённых частей ряс. Это так впечатлило будущих школяров и студиозусов, что они посвятили ей герб. Оригинальный - впрочем, студенческие братства всегда были несколько насмешливо-скептично настроены против монашества и самого догмата церкви и веры.
 Небо снова заволокло и студенты из закрывающихся дверей, как воробьи, нахохлившись и торопясь, разбегались по домам или в забегаловки и ресторанчики. Да.. Неплохое местечко - надо будет ещё разок, если время выдастся, в "Забытую книгу" заглянуть.
 Мелкая морось заставила меня поднять воротник и зажмурится - капелька попала в глаз, сделав всё на миг расплывчатым... Пронизанным мельчайшими красными нитями и струнами - ещё люди догадались давным-давно, что стоит поглядеть на мир сквозь воду или слезу - и увидишь его другим... Вновь похолодало, и ветер обещал принести на сизо-серых широких крыльях ещё более сильный дождь. Данни мёрз недалеко от ворот ограды - он, кажется, был сыт и доволен - не иначе, хорошо провёл время вместе с фэйри. Только выдувающий всё тепло ветер заставлял его поджимать ноги и кутаться в короткий плащ. Накинув морок, я отвёл глаза проезжающим мимо в ландо дамам. Они прятались в кружевные светлые шали и обеспокоено поглядывали на небо.
 Однако, как всё удачно складывается - и народу на улицах будет мало. И день будний, пасмурный, и ветер холодный. Восточный, если не ошибаюсь.
 Под чёрными зонтами разбегались редкие прохожие - ещё не зажглись фонари, и в стремительно густеющих дождливых сумерках все казались призраками, выцветшими в густой синеве фигурами со старых полотен. Молча мы вернулись домой. Даже не канюча о том, что хочет есть, Данни устало и как-то заморенно уселся на кухне, дожидаясь, пока я завершу все дела.
 Переодевшись в заштопанный уже костюм для ночных вылазок, я ещё раз припомнил, в каком соотношении нужно соединять ингредиенты гремучей смеси и, в ожидании полной темноты, уселся писать ответное письмо своему "дядюшке".
 "Дорогой мой и многоуважаемый дядя Берт, весьма обрадован Вашим известием о том, что в случае крайней нужды, в связи с последними событиями в городе, я смогу воспользоваться помощью нашего многочисленного семейства в решении здешних неурядиц. Благодарю за присланные мне документы."
 Я покрутил ручку - но сдержался, хотя очень хотелось извести пол-листа на грязные ругательства.
 "Думаю, отправлю их обратно с первой же надёжной оказией. Впредь прошу Вас более вдумчиво подходить к выполнению моих просьб."
 Я вздохнул. Дядюшке оставалось ещё далеко до тётушки, которая разбиралась с корреспонденцией быстро и толково. Письма - не только средство подтвердить, что с тобою всё в порядке, а документы. Практически - это отчёты о наших действиях. Начинать их с обращения по истинному имени, пусть и сокращённому, недопустимо.
 Я успокоился и начал основную часть письма.
 "Хочу изложить Вам предположения насчёт происходящего. Мною замечено демоническое существо низшего уровня, подчинённое неизвестному ночному большой силы.
 Зачинщик безобразий не считает нужным соблюдать тайну своего существования и ситуация в городе напряжённая. Местная полиция начала его поиски в связи с массовыми исчезновениями людей.
 Для уничтожения ночного, внёсшего столь резкий диссонанс и контролирующего низшего демона, считаю целесообразным провести с помощью предоставленных мне полномочий полный обряд уничтожения, с изменением общего струнного фона города и окончательного препровождения его из этого мира. Как только прояснится личность нарушителя, я извещу Вас путём Дальнего вызова по струнам. Надеюсь, вы проинформируете всех будущих участников обряда, чтобы мои планы не застигли их врасплох.
 В контексте общего эмоционального настроя жителей города, считаю возможным провести обряд достаточно открыто. В свете уже происходящих под моим же руководством событий от 1676 года повторение обряда будет воспринято как подтверждение старой легенды местных краёв. К тому же пропаганда Ночной Ветви по внедрению в массы идей атеизма, моральной анархии и множественности пластов сознания подготовила, как ни парадоксально, почву для локального проявления наших сил без поражения зон стабильности. Без волнений это не пройдёт - но повысится фон религиозных воззрений, к тому же прекращение деятельности нарушителя повлечёт за собой полное затухание реакции. Обряд, даже открытый, будет в создавшейся психоэмоциональной обстановке воспринят жителями как закономерное событие. Ночная Ветвь рассмотрит это как демонстрацию наших сил.
 Выполнение моих прямых обязанностей идёт по намеченному плану. Столкновений с ночными и двуликими не происходило"
 Чуть прижмурясь, я хмыкнул - столкновений в прямом смысле этого слова было навалом, но это моё сугубо личное дело - и к взаимоотношениям между Ветвями на уровне дипломатического взаимодействия привести на данном этапе развития наших "столкновений" никоим образом не могло.
 "P.S. В дальнейшем прошу воздержаться от обращения, к которому ты прибегнул в своём письме, дядюшка. Искренне и без уважения твой Габриэль."
 Найдя в бумагах чистый конверт, я залил его воском со свечи и приложил к горячей лужице палец. Печаток я не носил - а уж получив письмо, там почувствуют, от кого оно. Отложив конверт, я застегнул на предплечьях ножны, вложил в кобуру на поясе многозарядный пистолет - производства бельгийской "Фабрик Насьональ", по системе Браунинга. На всякий случай.
***

 Вечерний бульвар, как всегда в это время суток, был ярок и многолюден, даже несмотря на накрапывающий дождь, но, свернув в отходящие от него узкие проулки и дворики, звуки терялись, разбиваясь на эхо и почти равномерный гул. Зайдя в квартиру я в полной мере ощутил контраст от спокойного и уютного дома на Озёрной, где жил кто-то помимо меня, и захламлённых, пустых до состояния зловещей тишины комнат. Сняв обувь, я прошёл по коридорчику, соединяющему прихожую с гостиной. На ходу расстёгивая пуговицы плаща, скинул его на спинку ближайшего стула. Заглянул в спальню за оставленной там в прошлый раз одной из любимых трубок вишнёвого дерева, и так там и остался. Открыл окно, и закутавшись в плед, устроился на подоконнике.
 Отражение в оконном запылённом зеркале казалось нечётким, словно быстрый набросок углём и мелом. Выпуская дымные колечки в становящийся всё холоднее почти уже ночной воздух, я скользил взглядом по серо-красной мозаике крыш, тающей в водной завесе ещё до Торгового тракта.
 После очередного дня с Фаэ, изображающей маленького монстра, я чувствовал себя уставшим и выжатым. Наверно и к лучшему, что у нас с Дарой не было детей. Отец из меня получился бы отвратительный... И как хорошо, что мы встретили Габриэля - остаток дня, проведённый в обществе спокойного и застенчивого двуликого, понравился мне гораздо больше. Но Фаэ!.. Богини!!! Если она и завтра продолжит в том же духе... даже не знаю... Все её прежние выходки не шли ни в какое сравнение с теперешними. Словно девчонка наконец-то дорвалась до возможности пакостить на глазах у большого числа зрителей и хочет успеть использовать всё из своего огромного арсенала. Пока я её на самом деле не прибил!
 Я раздражённо вздохнул, поднося трубку к губам. Сам процесс курения давно перешёл из баловства в разряд дурных привычек но успокаивал, отвлекал от ненужных мыслей. Может это и со мной что-то не то? Раньше все её безобразия казались забавными...
 Моя паутина по-прежнему хранила спокойствие, паучья же - потихоньку блекла, но рассыпаться даже не собиралась. Если ему понадобиться активизировать свою постоянно меняющуюся сетку, он вынужден будет, так или иначе, коснуться одного из узлов связки. Никто из "мошек", даже ненадолго, не покидал города. И эта непонятная девица Марлен снова спала в другом месте. Да ещё и мальчишка, которого отправили следить за ведьмочкой, исчез, так толком ничего и не сообщив. После вечера восьмого числа никто его в городе не видел ни живым, ни мёртвым...
 А ещё слухи, о которых говорила Глэдис... Губы сами собой изогнулись в кривую, невесёлую усмешку. После того, как я договорился с Роном о возможном погребении дворецкого Соласов, он с самым доверительным выражением на лице поведал, что многие из мелочи в Низине шепчутся, о некоем ночном, похожим на меня, как две капли воды. Он, дескать, творит там невесть что, и результаты этого до недавнего времени лежали под Старым мостом. Но Рон конечно во всё это не верит. Слово "пока что" он вслух не произносил - оно и так явственно читалось в предложении.
 Я нахмурился, выпуская в ночной моросящий дождь тонкую струйку дыма.
 Колдун, что оставил дохлую муху над дверью и изгадил мне несколько снов, так и не появлялся... В самом ли деле он может быть креатурой ночного, выплетшего сеть над городом? И Марлен... С Томом, своими силами, она бы не справилась.
 Может быть от трубки, а, может быть, и от усталости мысли поплыли, запутались... Высунув правую руку в окно, я провёл пальцами по воздуху и прохладный ветер, словно кошка, сунулся под раскрытую ладонь. Рукав рубашки тут же намок, плед соскользнул с плеч и шерстяным шорохом опустился на подоконник. Холода я не ощутил, только странно закружило голову. Не от трубки и не от крови, выпитой недавно... Чувствуя, как кончики пальцев тонкими паутинками вплетаются в дождливую темноту, я вздохнул, позволяя ей утягивать меня куда-то... За тёмные от влаги крыши и гулкие дворики, за улицы, полные мокрого шелеста листьев и снов, за не отражающее ничего зеркало испещрённого каплями дождя озера...
 Больше удивляясь спонтанному переходу, чем тому, что я вижу дом Габриэля изнутри, я попытался оглядеться вокруг, но видел только светловолосого юношу, склонившегося над бумагами так, что невозможно было разобрать, что он там пишет.
 Трубка выпала из расслабленных пальцев, с глухим стуком ударяясь о подоконник. Я вздрогнул, приходя в себя, чертыхнулся и спешно начал сметать за окно тлеющий табак.
 Губы дёрнулись в лёгкой усмешке. Ох, Богини, до чего же странно выплетаете Вы паутины наших судеб!..
 Закрыв окно и стянув намокшую рубашку, я завалился в кровать. В видных отсюда небесах ветер выдувал из туч злобные морды чудищ и свет города тусклым свечением просачивался сквозь дождь, словно подсветка в театре. Мысли после неожиданного видения никак не хотели возвращаться назад - к чужой паутине, к Пауку, к Марлен и прочему...
 Почему ушедшие в холмы посылают сюда своих?.. Не хранимая веками любовь к покинутому миру, и уж тем более не раскаяние. Что им здесь нужно, на самом деле?
 Да, человечество пошло тем же путём, что некогда и мы, только путь этот - путь технического прогресса... И все мы, в большинстве своём - разрушители этого Мира. К тому же у сидхе и двуликих были когда-то совместные проекты именного технического характера, хотя увидь их результаты современный учёный, уж скорее бы уверовал в магию, чем поверил, что это может быть что-то, объяснимое наукой. Возможно, ушедшие как раз и не хотят, чтобы люди в будущем освоили всё это? Чтобы не научились пользоваться струнами-переходами, ведущими в тот их новый мир?..
 Аэс Сидхе приходящие сюда дабы препятствовать загрязнению рек и морей, воздуха и земли, чтоб живущие под этим небом жили долго и счастливо?.. Да-а уж...
 Да и вообще, возможна ли жизнь многих тысяч мыслящих существ в гармонии с природой? Со всей планетой? И может ли считаться разумной та масса, что берёт всё, что пожелает в любых количествах, не заботясь о последствиях, хотя прекрасно видит их? Похожие ситуации что тогда, что теперь... Когда-нибудь этот Мир не выдержит и сотрёт всех, почитающих себя разумными... Когда-нибудь устанет светить солнце... Страшно, оттого, что неотвратимо. И столь бесконечно далеко, что не укладывается в сознании как что-то настоящее. Потому-то и хочется жить днём сегодняшним, не думая о том, что будет через пять, десять, а тем более уж сто и тысячу лет.
 Я непроизвольно дёрнул уголком губ в горькой усмешке, правда, уже по другому поводу. Габриэль... Этот "осенний", сероглазый юноша, ставящий палки в колёса технического прогресса, возможно, никогда и не задумывался о том, как много вариантов у последствий им сделанного. Должно ли мне быть дело до того, чем он тут занимается? Если ушедшие верят, что можно притормозить прогресс подобным образом, пусть себе ошибаются... Может быть, у них даже что-то и получиться? Но сам Габриэль...
 Наверно, я незаметно соскользнул в сон, и тихое напряжение нитей паутины не казалось поначалу важным. Чуть позванивали ячейки, ведущие в северную часть города, туда, где располагались склады, металлургический завод и что-то ещё.
 Мягкая вспышка холодного света снова зацепилась за одну из нитей и, чуть натянув её, пропала в темноте ячейки. Так и плывя на самой поверхности сна, я попытался проследить, что там такое происходит. Похоже, Габриэль отправился выполнять что-то, о чём я потом смогу прочесть в газетах... Эта мысль заставила проснуться. Сев на кровати я несколько ударов сердца летел следом за ним по вехам паутины. Так и есть - помещения перестраиваемого завода Уатингтона как раз находились в той стороне. Мотнув головой, я всё-таки открыл глаза. Чувствовать движение в паутине можно было и не растворяясь в тенях, но следить за кем-то таким образом уже не получалось.
 Умываясь ледяной водой, я почувствовал, что движение прекратилось. Значит, он доехал до цели...
 Я прошёл на кухню, поставил греться воду для чая и всё никак не мог избавиться от мысли, что не плохо бы заглянуть на завод.
 Откуда-то взявшееся беспокойство так и не желало покидать меня, и тонкие паутинки теней нервно подрагивали на кончиках пальцев. Я попытался отвлечься от неприятного ощущения, но мысли продолжали крутиться около того, чем занят сейчас Габриэль. Присев на краешек стола с кружкой крепкого чёрного чая в руках, я смотрел сквозь своё отражение на заполненный дождём город.
 Богини! Почему мне так тревожно сейчас?!..
 Габриэль не маленький мальчик и он давно занимается тем... чем он тут вообще занимается! Хоть мы и побратались, не могу же я и вправду опекать его, как старший братец!..
 Но и просто так сидеть, попивая чай и смотря на дождь за окнами, я отчего-то тоже не мог. Словно предчувствие чего-то, некой таящейся до времени беды...
 Отвернувшись от окна, я рассеянным взглядом скользнул по столешнице. В центре, под кружкой с недопитым кофе, лежало несколько листов бумаги, заполненных чёткими машинописными буквами. Вытащив их, я пробежался взглядом по верхней строчке: "Печальная история маленького Кларенса Твидда, проживавшего ранее..." Листы сквозь пальцы скользнули обратно. Читать это я был сейчас не в состоянии.
 Выкурив трубку и так и оставив чай нетронутым, я встал, несколько раз прошёлся по кухне, остановясь рядом с окном.
 - Чёрт-знает-что! - зазеркальный двойник, стоящий в призрачной комнате в потоках дождя, раздражённо фыркнул.
 Проще было наведаться туда сейчас и избавиться от омерзительного предощущения чего-то, чем так и промаяться всю ночь, вслушиваясь в звенящую от касаний дождя паутину.
 Я резко развернулся, быстрым шагом направляясь в коридор, по пути накинув почти высохший плащ. Ботинки так и остались мокрыми в кончиках носков, но искать другую обувь я не стал, нырнув во Тьму Изначальную прямо из прихожей.
 Вся темнота города тревожно звенела, вторя натянутым нитям паутины. Что-то будет сегодня... Что-то нехорошее... Тени жались ко мне, не желая отпускать.
 Габриэля я нашёл моментально.
 В одной из огромных неказистых построек, что так и не успели довести до ума, а, может быть, оно так и задумывалось, сид осторожно разливал что-то по полу. В дальнем конце помещения, за всеми кирпичными перегородками и станками, освещённые дрожащим светом керосиновой лампы, лежали тела усыплённых, или попросту оглушённых сторожей. Странно, что он ещё не прервал их жизни. На садиста, оставляющего людей сгорать заживо для большей правдоподобности, Габриэль не походил. Я растёкся по всей территории будущего завода. Впрочем, учитывая увиденное, уже бывшего... Между строений бегали, настороженно принюхиваясь, собаки, не меньше дюжины. Дремали, явно погружённые в сон чужой волей, остальные сторожа. За складами, нервно озираясь, стоял кэльпи.
 - Похоже, я узнаю последние новости, опережая газетчиков... - я вылился из теней перед сидом, свёртывая паутинки крыльев.
 Габриэль удивлённо уставился на меня. Пистолет, появившийся в его руке, был неприятно нацелен мне в солнечное сплетение.
 - Что ты тут делаешь?!
 Вокруг нас, с лёгким потрескиванием, вспыхнули огоньки пламени, ограждённые тонкими звеньями охранных кругов. Я оглянулся. Двое сторожей так и лежали неподалёку, погружённые в сон.
 - Как я понимаю, их ты выносить отсюда, перед поджиганием, не собираешься.
 - С чего это тебя волнует?
 Я машинально потянулся к карману, в котором лежала трубка. Заметив это, сид скривил губы.
 - И,.. не кури здесь, пожалуйста...
 - Даже не собирался, - отдёрнув руку, я попытался сделать вид, что в таком положении держать кисть вполне естественно и удобно. Маленькие костерки вокруг разгорались, с тихим металлическим скрежетом разбивая звенья охранных кругов. Я невольно передёрнул плечами. Малая жертва во имя достижения Великой Цели... каковой бы она ни была. А итог один - солоновато-горький привкус, плывущий по воздуху.
 - Знаешь, - я повернулся обратно покачав головой, - мне самому это странно, но... кажется, я только что собирался прочесть тебе мораль...
 - Сдурел?! - кивнув в сторону ползущего к непонятной и наверняка взрывоопасной субстанции огня, уже не скрывая раздраженья и злости в голосе, он добавил. - Ещё пара-тройка минут, и мораль ты будешь дочитывать в виде пепла! Навь, что тебе нужно?! Ты оглянись - это тебе не порох!
 И в самом деле... зачем я здесь..? Богини... как же глупо всё это!.. Я мрачно усмехнулся, почувствовав себя бесконечно усталым.
 Габриэль так и стоял, направив пистолет в мою сторону. Пальцы, по контрасту с чёрной рукояткой казались белыми, выточенными из алебастра и,.. словно бы светились... На фоне уже осязаемой вокруг смерти и будущих разрушений сила, ясная и чистая, выделялась подобно сплетающимся за спиной крыльям.
 Вся кисть его руки, и в самом деле, едва заметно светилась!.. Струясь по длинным пальцам жемчужно-белый свет переливался радужными искрами, дрожа на кончиках ногтей более яркими каплями...
 - Габриэль, друг мой... - не вполне осознавая, что творю, я качнулся вперёд, на долю секунды расплываясь в тенях, накрыл ладонью его руку. Габриэль вздрогнул от неожиданности. Завязнув в потоке времени я видел, как срывается указательный палец с уже утопленного в черноту рукоятки спускового крючка, как скользит вслед за ним радужный блик... и понял, что щит из крыльев не окажется быстрее пули... Подняв взгляд я столкнулся с его взглядом - удивлённым и испуганным. Завораживающее симметричностью лицо поплыло куда-то вверх в ореоле жемчужного тумана. - В десятку... - пробормотал я, чувствуя, как подкашиваются ноги и волной боли расходится...
***

 Грохота выстрела не последовало, словно темнота, обступившая нас на мгновение, вобрала в себя все звуки, только что-то тихо звякнуло об пол. Ночной упал почти бесшумно...
 Пистолет вывалился из рук, когда я метнулся к нему. Небо, да его идиотизм заразен - с чего бы я затеял диспуты в начинённом взрывчаткой заводе, глядя на разгорающийся огонь!
 - Навь... Даниил... Наэийтссша! Хэй, очнись... - взглянув на его грудь, я с ужасом увидел, что этот недоумок ещё и умудрился встать напротив дула - у него что, прогрессирующее слабоумие? Хватать за руку того, кто держит в этой руке заряженный пистолет!!?
 На чёрной одежде, влажно поблёскивая, расползалось большое кровавое пятно. Пуля прошла навылет - тёмная, кажущаяся в изменённом багровом свете уже близкого пламени чёрной и маслянистой, лужа растекалась у него из-под спины в районе лопаток. И... кажется, сердце ему разорвало. Небо, я его что, убил??! Это ж последствий не расхлебать!!. Да и... другом он назвался, вроде бы, искренне.
 Запихнув пистолет в кобуру, я приподнял ночного - вместе с кровью из раны тянулись тёмные нити густого дыма... Может... Да, он же однозначно один раз уже умирал - может, и в этот раз очнётся? Кто-то ведь его поднял!!! В любом случае, лучше... взять побольше... Вытащив платок и расплетя косу, я зажал рану спереди. Обшарив карманы ночного я наткнулся на кусок чёрной фланелевой ткани.
 Нет, ну что за кретин - на заводе, среди нитроглицерина, встать под выстрел!!! Самоубийца! Дурак!!!
 Я тщательно сгрёб всё, что пулей вынесло из отверстия на спине и приложил обратно к ране - зажав вторым платком, и как можно быстрее примотал длинной лентой. В любом случае, моей целью было не предотвратить проникновение в рану заразы, а просто не дать чему-нибудь покинуть тело моей невольной жертвы. Кровь собирать уже не было времени - как не оставалось его и на то, чтобы прервать мучения двух сторожей. Впрочем, они всё равно ещё не пришли в сознание.
 Подхватив ночного сперва на руки, а потом перекинув странно-мягкое, словно мешок, тело, я побежал к выходу. Ещё пара минут, и уже некому будет вытаскивать его труп!
 С металлическим звоном лопнуло первое кольцо охраны - несколько секунд до начала цепной реакции!!!
 Небо...
 Выбежав за ворота, придерживая Даниила на плече, я кинулся прочь от взрывающегося здания.
 Реакция пошла мгновенно - раскалились и брызнули в стороны стёкла. Крыша, проваливаясь сперва отдельными пластами, через несколько секунд рухнула вниз. Словно кто-то с размаху наступил на спичечный коробок, предварительно его подпалив. Стены багровыми остовами с грохотом и рёвом осыпались в разверстое пламя. Железные балки, вываливаясь из пазов, падали с неистовым шипением обгорающей краски. Определённо - я свою задачу на сегодня выполнил... Но, Небо расколись, что мне делать теперь с этим недоумком?! Да и я хорош - мог бы предположить, что где б он ни появился, всюду одни несуразицы и упырь знает что творится... Небо, да и упырь сам-то не знает!!
 Я бежал, слушая взрёвывающую за спиной огненную бездну, которая уже расцветила низкое, затянутое полными дождя тучами небо багровыми отблесками, наверняка видными даже на другом конце Гатри. Воняло палёным - что-то химическое, дерево и горячий металл. Крупные хлопья жирной вонючей сажи кружились непроглядными островками тьмы в багровом свете, многократно отражённом от туч. Уже раздавались крики проснувшихся от грохота людей - на расположенных поблизости складах и маленьких мастерских поднялась паника - там оглушительно свистели, кто-то колотил в гонг. Вдогонку мне неслись истошные крики и дребезжание вытаскиваемых вёдер.
 Найдя Данни, нервно перебирающего ногами в конской ипостаси, я молча взвалил ему на спину Даниила и направил в сторону привокзального моста, к участку непролазных зарослей и притаившейся за ними чёрной маслянистой змее грязной реки.
 Волосы плащом хлестали спину - дождь медленно, но неотвратимо усиливался. Да и к лучшему - дело сделано, а спалить весь город вовсе не входило в мои планы. Заколыхался в воздухе, наполненном сажей и крупными холодными каплями ливня, звон пожарной каланчи. Разрывая тишину далёких от завода и ещё спящих улиц рёвом сирены, пронеслись где-то далеко две пожарные подводы.
 Данни, повинуясь лёгкому тычку пяток в рёбра, сорвался в галоп. Свернув у моста, я направил его к скверу. Перескочив через узкую полоску запущенной набережной, кэльпи дробно перебрал ногами по мутной воде, полной взбаламученного дождём у топких берегов ила и песка. Оставляя за собой только разбегающиеся кругами волны, он выскочил, прижав уши, на противоположный берег, загребая скользкую грязь. Придерживая перекинутое через спину коня тело, я не останавливал кэльпи до тех пор, пока редкий ивняк, полный вынесенных ещё весенним половодьем отбросов и мусора, не сменился серой лесной почвой. Ливень, набирающий силу, щёлкал по кронам берёз и осин над нашими головами.
 Кэльпи молчал - побывав со мною в самого разного рода переделках, он научился хотя бы в по-настоящему серьёзных ситуациях держать пасть закрытой. Только одно ухо было повёрнуто назад - то, что везёт он труп, Данни чувствовал, можно сказать, шкурой.
 - Стой. Жди, - соскользнув на землю, я подхватил начавшего сползать Даниила. Почти холодные струйки крови тут же потекли по запястьям к локтям, пятная рукава рубашки. Морок с него сошёл - лицо казалось безмятежным, и саркастически искривлённые в этих его вечных ухмылках и усмешках губы застыли в печальном и мягком изгибе. Отыскав место посуше, я положил его на жёсткую траву - пульс, как и ожидалось, отсутствовал - рука, чуть тёплая, не отзывалась биением жизни. Он уже остывал.
 Если он умрёт окончательно - это будет стоить мне головы. Ночная Ветвь только и ждёт зацепки, чтобы ограничить нашу деятельность и вкусить под предлогом нарушения перемирия высокой крови...
 Но... как-то сумел же ты вернуться под это Небо после того, как был убит под самый конец Исхода! Только бы ты не изменился слишком сильно в этом отвергнувшем вас всех мире настолько, что уже никогда...
 Закатав рукав на левой руке, я аккуратно поправил его всё время заваливающуюся набок голову и чуть надавил на щёки посередине, чтобы приоткрыть рот. Капли дождя скользили по белой коже, падали на ресницы - ночной бы обязательно сморгнул их, если б... Нет, определённо - такого дурня ещё поискать...
 Достав кинжал, я быстрым точным взмахом перерезал запястье поперёк вены - завершать жизнь самоубийством не самое подходяще время, а вот для задуманного крови вполне должно хватить - если, это вообще имеет теперь хоть какой-то смысл...
 Капли, быстро становясь струйкой, текли вниз - повернув запястье, я поднёс руку к самым губам ночного. Тёмно-красная жидкость, наполненная моей силой и жизнью, исчезала за бледными губами - но при том он не сделал ни глотка. Только когда из уголка рта у него заструилась тёмная ниточка, я отнял руку.
 Платков у меня больше не нашлось - оторвав кусок рукава, я наспех перетянул не желающую уняться рану. Вся одежда ночного на груди покрылась каплями и пятнами крови. Я и не заметил, как уже пробившийся сквозь листву ливень залил всё вокруг. Чёрные мокрые волосы змеились по траве, сливаясь с темнотой - словно я стоял на коленях перед медленно уходящим в тёмно-зелёный омут древним воином. Правда, сейчас, без привычного морока, он казался едва ли не младше меня. Только горькая складка в уголке губ, да моя память о прочитанных легендах не позволяли наваждению скользнуть дальше.
 Данни, опустив голову и нюхая холодный, полный водяной взвеси воздух, шумно вздохнул. Дождь, глухо гудящий вокруг, выхолодил одежду насквозь. Смоченные на кончиках некоторых прядок расплывающейся кровью волосы облепили спину. Я и сам не заметил, как закоченел до такой степени, что меня начала колотить дрожь - разве что зубы не клацали. Хотя, возможно, это и из-за кровопотери - немало пришлось её отдать... Только поможет ли? Приподняв голову Даниила, я с замиранием сердца ждал, что кровь выплеснется из тёмной полоски меж приоткрытых губ обратно - но она словно исчезла - хотя ни пульса, ни дыхания по-прежнему не было.
 Тело ночного, которое я прижимал к себе, стало таким же холодным как дождь. Ни плаща, ни хотя бы накидки у меня не было - но почему-то хотелось укрыть его. Словно ночной был просто тяжело ранен, и непогода могла лишить его последних крох тепла. Кэльпи по моему знаку перекинулся - стянув тонкий, ещё новый вальтрап, я замотал Даниила в него. Седло, с изрядной долей усталой раздражительности подопнутое кэльпи, улетело в кусты. Ехать в седле без потника и вальтрапа приемлемо для меня - но кожа на хребте коня этого бы не вынесла. С трудом, скользя руками по предательски гладкой мокрой конской шкуре, да ещё и с перекинутым через плечо всё-таки ощутимым весом ночного, я со второй попытки уселся верхом. Меня трясло уже так, что Данни даже оглянулся, проверяя - не падаю ли ненароком.
 Возвращаясь обратно к речке, я прижимал к себе Даниила, вцепившись в длинную белую гриву кэльпи. Затянутое обрывком рукава запястье продолжало кровоточить - я вскинул руку вверх, отпустив конские волосы.
 - Данник мой! Лети сюда! - я не был уверен, слышно ли меня всегда находящимся где-то неподалёку воронам, но вот запах крови и её призыв они узнали бы даже в пору лунного затмения среди морского шторма. Бросаемый ветром из стороны в сторону влажно переливающийся силуэт птицы метнулся вниз - на плечо опустилась тяжесть когтистых лап и сильного тела. Снова вцепившись в волосы Данни, я спросил у птицы, кивнув на Даниила.
 - Где он живёт? Мне нужно туда.
 - Знаю... - с сипом втянув воздух, ворон ударил крылом по спине, взлетая. Здесь уже не видно было сполохов пожара, и только моё ночное зрение позволяло различить в клубящейся сине-серой дождевой мгле чёрный силуэт и направить туда же коня.
 Озеро, когда мы пересекали его, оказалось полно тихого звона и ярких брызг - Данни призраком нёсся по нему, иногда чуть скашивая глаз, когда я слегка соскальзывал вбок - вылавливать меня из воды и тащить до берега не на спине ему вовсе не хотелось. Ворон, нарезая неровные круги, вёл к моему временному дому - я даже непонимающе посверлил его взглядом. Но почти в самом конце он ушёл в сторону. Вломившись в кусты на крутом склоне сразу за неплотным рядом деревьев и оставив там обрывки одежды и клочья волос, мы выбрались к высокому кованому забору. Ворон, почти стелясь по земле, взял влево. Копыта чавкали по жиже, пробивающейся меж травы после дождя - лезть через ограду в запущенный сад с крапивой, бурьяном, и ежевично-малиновыми кустами я не рискнул. Птица чёрной тенью вывела к калитке - замок препятствием не стал - кэльпи, сделав поворот на месте, одним взмахом задних ног вынес её, искорёженную, во влажную тишину сада.
 Первый страх перегорел, и теперь, прижимая ночного к себе, я словно через мутное стекло усталости воспринимал окружающее. Между не очень высоких, неухоженных и неподрезанных деревьев без какой-либо системы стояли матово-белые, призрачные, чуть светящиеся в дождевом сумраке статуи. В первые мгновения, полуослепший от ручейков воды, стекающих со лба, я принял их за призраков, или стражей сада. Но никто не препятствовал мне, когда я осадил кэльпи перед ступеньками, ведущими ко входной двери.
 - Всё, прибыли... - соскользнув с Данни, я перекинул уже отдавившего руки Даниила через плечо, и, презрев правила этикета, с размаху заехал ногой по двери. Она подалась под сапогом так, словно уже была открыта и я чуть не упал на четвереньки, едва удержав равновесие.
 Из темноты на меня удивлённо смотрел ребёнок - в молочно-туманном платьице, со взлохмаченной шевелюрой, словно состоящей из тоненьких ивовых и тополёвых веточек.
 - Что?!
 Я прошёл внутрь, перехватывая замотанного в вальтрап Даниила покрепче. Девчонка попятилась, с ужасом глядя на окровавленные руки и тёмные влажные лужицы, натекающие с моей ноши на деревянный пол.
 - Ты сама-то что за птица? - наугад открывая двери, я шёл по молчаливому, в дождь полному сумрачных теней дому.
 Девчонка, по-моему, это была Огонёк в одной из своих бесчисленных ипостасей, только поспевала следом. Она одной рукой зажимала рот - то ли от страха и волнения, то ли непроизвольно пыталась не шуметь - голова Даниила моталась в такт шагам, и даже непрофессионал заметил бы, что это неестественно.
 С самого верха неширокой лестницы, уводящей в темноту второго этажа, мерцающими в полумраке глазами, молча и испуганно, наблюдал за происходящим волчонок.
 Я, наконец, выбрел на комнату с кроватью, и свалил ночного кулём на покрывало. Одна рука свесилась вниз, и с кончиков пальцев тягучими тонкими струйками потекло что-то тёмное, словно табачный дым закручиваясь в завитки.
 - Что... Что произошло?! - дрогнувшим голосом прошептала за спиной фэйри. - Он... умер?..
 - Я его подстрелил. Но не уверен, что он мёртв, - я размотал вальтрап, укладывая Даниила так, словно он ещё мог проснуться. Надеясь, что он проснётся... Тело оставалось по-прежнему неправдоподобно расслабленным, а все конечности вихлялись в суставах как на шарнирах. Уложив его ноги поровнее, я отер воду со лба.
 Огонёк вытаращилась на меня так, словно я был, по меньшей мере, демоном. Проследив за её взглядом, я заметил, что вытер лоб левой, окровавленной рукой. Ну да, ну да - кровавое чудовище... Я присел на кровать - Даниил по-прежнему не дышал, платки стали влажными и от дождя, и от крови, просачивающейся сквозь ткань до сих пор - но не покидало его что-то... Почти призрак тепла. Хотя мы и ехали под проливным дождём порядочное время.
 - Наверно, он через какое-то время очнётся - очнулся ведь уже один раз... Да и вряд ли бы он столько протянул, при своём вопиющем идиотизме, если б не был удивительно живуч! - меня всё ещё трясло.
 Девчонка, стоявшая в дверном проходе, вышла из оцепенения, и, подскочив, с размаху залепила мне пощёчину.
 - Да как ты смеешь!!! Ты его застрелил, а теперь ещё и глумишься?!! - вцепившись в плечи, фэйри начала меня трясти - это была уже девушка, и силы ей было не занимать.
 - Отстань!!! Он вообще ни черта не соображает, а лезет куда не просят!! Твой разлюбезный Наэийтссша сам встал под пулю - идиот!!! - я перехватил её за запястья, отрывая от себя и закидывая в угол кровати. Она тут же сжалась, вновь становясь ребёнком - уткнулась в мокрые холодные штанины, облепившие ноги Даниила, и заплакала навзрыд.
 - Тише ты... - я осторожно провёл рукой по виску Навь. Чёрные влажные прядки, мягкие, как проточная вода, проскользнули между пальцев. Тёмные ресницы не подрагивали, узкой полоской приоткрывая черноту зрачка, заполнившего радужку и белок. На лице застыло зыбкой тенью выражение запредельной усталости, а черты заострились, словно вся сила его ушла вместе с кровью в землю и камни, в темноту влажных ночных листьев...
 - Он должен очнуться. Я читал. Я напоил его своей кровью - это должно помочь - но не знаю, когда это произойдёт. Просто не надо его сейчас тормошить и трогать - он... не остывает больше.
 - Куда уж больше!!! - Огонёк размазывала слёзы ладошкой по щекам, глядя с ненавистью на меня. - Он весь холооодный...
 - Ладно... - я ещё раз взглянул на Даниила. И в самом деле - мертвец мертвецом. - Я ещё приду. Пусть пока... отдыхает. Если даже он решит уйти, думаю, ему есть что искать и там...
 Я вышел, прикрыв за собой дверь. В пустой комнате, сидя в ногах мокрого тела, плакала маленькая фэйри. Было в этом то, отчего я почувствовал себя предателем... Отвратительной, крадущей жизни тварью, запятнанной кровью и лишенной права мечтать.
 Дом молчал, когда я спускался по ступеням крыльца. Мокрый Данни с облепившей шею гривой смотрел в беснующееся небо, прикрыв глаза от падающих капель - спина его уже очистилась - вся кровь ушла в землю - кровь всегда уходит в землю... Земля... Я с трудом поднял голову - безумная ночь вместе с этим ночным почти лишила меня сил. Медленно, словно старик, я вновь сел верхом, скользя влажными руками по гладкой мокрой шерсти, и направил Данни к озеру.
 Свинцовая вода колыхалась, пестрила крошечными кратерами от падающих водяных стрел. Ветви ив пытались преградить путь - но, найдя свой старый пролом, мы выехали на зыбкую поверхность. Содрав сапоги и безрукавку, я швырнул их на берег, и, прямо в рубашке и штанах упал в воду - ещё пара таких истощающих силы ночей, и просто свалюсь... Показавшаяся ледяной вода обожгла, заставив сперва захлебнуться. Гибкое призрачно-белое тело вытолкнуло меня к поверхности - кэльпи тоже плыл рядом. Я судорожно, рывками, продвигался вперёд - к камням. Над ними, страшная в ливне, висела радуга - не семицветная, а матово-голубая, с плавными переходами одного оттенка в другой - и звон, льющийся по всему озеру, здесь слагался в песню - Shela Newlyn пела. Или колдовала - что было для неё одним и тем же. Она улыбалась - а её жёлтое платье казалось почти прозрачным, и волосы зеленовато-русым веером вздымались за спиной, сплетаясь с хрустальными нитями раскинутых вокруг камней крыльев - крыльев, которые были только у Древних. После Исхода уже никто не рождался с таким - всё исчезло...
 Вода обняла ладонями силы - поднимая или опуская - я не мог разглядеть ничего, а меня качало, облекая в призрачные латы, и гладили по спутанным волосам проворные пальчики... Казалось, что я тону - но внезапно её глаза, похожие на кварц, оказались близко-близко - она серебряно рассмеялась, и закрыла мне лицо ладонью...


ПЯТНИЦА 11 АВГУСТА


  - Ээ.. Хозяяяин..
 Меня кто-то ощутимо тряс - в который раз уже за этот вечер... ночь - или уже утро? Я прижмурился, глядя на чистое, тихое небо с редкими облаками за окном. Судя по холодноватым косым лучам, начиналось раннее-раннее утро. Данни, сидящий рядом на кровати, подозрительно на меня поглядывал. Я вспомнил, что вчера, набравшись всё же силы из источника Хозяйки озера, кое-как выполз на берег и доплёлся до дома. От меня, как ни странно, не пахло ни тиной, ни илом, которого вчера в воде, взбаламученной дождём, было полно.
 - Чего тебе? - я сел, продирая пятернёй волосы. Н-да... что будет у Навь на голове, когда он очнётся - подумать страшно. Я упорно гнал мысль, что он может и не очнутся, и что мой выстрел оказался абсурдной точкой в этой легенде длиной в несколько тысяч лет. Ночного, который шутя раскидывал целые отряды, и внушал ужас своей кровожадностью, застрелил случайно один не самый сильный и выдающийся сид. Из пистолета автоматической системы Браунинга, придуманного людьми. На заводе. Перед двумя скоро опочившими свидетелями этого, вне сомнения, исторического события. Тоже людьми. Нет, бред, словоблудие - он бы в самом деле умер ещё в незапамятные времена, если б обычным выстрелом его можно было упокоить на бесконечно долгий срок. Это же абсурд - но, хотя... в сердце же всё-таки. Может, из пистолета в него так ещё не стреляли? Есть же пределы у их регенерации...
 Кэльпи, чуть кашлянул, прерывая моё задумчивое распутывание волос.
 - Ты это...
 - Чего? - я вылез из постели, разматывая вчерашнюю повязку из рукава. Ну вот - ещё и рубашку для работы испортил - точно скоро придётся к портному. А, это ж не на выход - пусть домовой обратно пришьёт!
 - Так это... готовить будешь? А то мы вчера всё съели...
 Вот уж точно - небо упади, а они всё так же будут думать о фураже!!
 - Буду-буду... сгинь пока... - махнув на него рукой, я стянул одежду - всё ещё влажную и слегка прилипающую к телу. Вот уж за что должно быть уважение в нашей земле обетованной к тем, кто у Корней - так это за многолетнее пребывание в постоянных бытовых неурядицах. Ни тебе выспаться, хоть бы и по человечески, ни поесть-вымыться толком... Дверь за кэльпи захлопнулась - он побрёл на кухню - не иначе, чтобы не пропустить момент приготовления пищи. Что он, что домовой любили сидеть где-нибудь в уголке, и нюхать, что же я готовлю - возможно, домовому это напоминало о нормальном доме, а кэльпи нравилось наблюдать за процессом - и предвкушать, что же будет в этот раз.
 В этот раз завтрак был сух и короток. Запивая кофе на скорую руку сделанные бутерброды, чем-то напоминающие пирамиды - каждый следующий ярус меньше и меньше, я размышлял.
 Мало этого недоразумения с Навь! Прядильщик, если подумать, должен вскорости появиться - Беллингтон и суккуб вряд ли пробудут вместе долго, а контроль над таким демоном требует не только управления им издалека.
 Хоть бы Навь очнулся - о стольком надо поговорить! Ну как, как здравомыслящее существо может вести себя так глупо?
 Надо всё же показать ему реестр. Вдруг ему известно ещё что-то важное? Жаль, не удалось побеседовать с Даниилом в "Забытой книге"...
 Только бы он ожил. Как же всё-таки некстати он полез под дуло пистолета! И для чего вообще направился на завод? На самом деле читать мне нотации о том, что так делать нехорошо? Чушь собачья.
 Чашка со звяканьем коснулась донышком стола. В тёмном, как мои мысли кофе плавало искажённое отражение лица - мрачного и сонного. Судьба ночного тревожила - хотя я всё ещё не мог полностью принять того, что наше полубезумное братание было правдой. И возникало омерзительное ощущение, что роль старшего брата выпала не ему... Потому как старшие себя так идиотски не ведут! Хотя - это только подтверждает легенды о его безумии...
***

 - Эн"шэн! Дыши! Ну пожалуйста!!! - голос кружил где-то надо мной, никак не указывая направления, а лишь сбивая с него беспокойством и испугом.
 - Эн"шэн!!!
 У голоса не было имени. Кто-то звал меня... Кто-то знакомый... близкий...
 Дара?!!! Дара!!!
 Я заметался в тёмной, перекошенной пустоте мной же накинутой на город паутины, не находя из неё выхода, пока не наткнулся на холодный лучик осеннего солнца, горько-сладкий и тихий, как задумчивый перебор струн арфы... Габриэль...
 - Эн"шэн! - всхлипнул рядом чей-то женский, почти узнаваемый голос. - Дыши, ну пожалуйста...
 Тьма поползла в стороны, открывая цвета другого мира. Фаэ склонилась над моим телом, золотые зрачки трепетали огоньками потревоженных сквозняком свечей. Я хотел погладить её по волосам, успокоить, но не мог двинуть рукой, вообще не чувствовал ни руки, ни всего остального. Попытался сказать хоть что-нибудь, но не смог. Большая часть меня оставалась в тенях комнаты - в спальне на первом этаже загородного дома.
 - Эн"шэн... ну пожалуйста... - повторила фея дрожащими губами, по бледным щекам чертили быстрые дорожки слёзы.
 ...Дышать?.. Я так и не мог целиком вынырнуть на поверхность мягкого тёмного Ничто - расставленные в паутине вехи тянули каждая в свою сторону.
 Габриэль всё-таки выстрелил. Да-а, уж этот момент я помнил до мельчайших подробностей. И вряд ли когда забуду...
 Нет, дышать мне сейчас нельзя - тело ещё не восстановилось. Слишком уж быстро я потерял сознание... Интересно, пуля прошла навылет?
 - Эн"шэн... - девушка провела по моему лицу кончиками пальцев. Прикосновение я ощутил, хоть и продолжал видеть всё со стороны.
 - Ты ведь не умрёшь, правда?..
 Меня вновь потащило во Тьму Изначальную, но среди шепотков и почти различимых фраз родичей, было ярчайшее чужое переживание - память крови...
 Габриэль, так близко... настолько близко... Буря его эмоций! Столько чувств за холодными глазами! Друг мой, Габриэль!.. Это твоя кровь сейчас на моих губах, кровь, вкуса которой я пока не чувствую... Судя по звукам, Фаэ рыдала на моём плече.
 Уснуть бы сейчас на несколько суток! Нырнуть обратно, хоть в какое-нибудь забытьё! Как же не хочется!.. Как же сейчас будет плохо... Богини!!!
 Холод. Холод ещё не ожившего тела. Я закричал, беззвучно, одними губами - на звук меня сейчас бы и не хватило. Нет!.. как же не хочется!.. ещё чуть-чуть, самую малость... Такая мягкая, такая нежная....
 Богини!!!!..
 Первый вздох, первый, самый мучительный удар сердца... И Темнота, такая нежная, мягкая...
 Когда я вернулся в сновиденья, боли уже не было, лишь неприятной тяжестью лежала сверху колючая ткань... Я стоял босиком на дальнем-дальнем, поросшем низкой и мягкой травой берегу. Закатное солнце быстро таяло в спокойной морской бездне, лишь яркая дорожка от него колыхалась по мелким волнам. Ветер тёплым касанием шевелил не заплетённые в косу волосы, длинные, достающие до земли. Или это были вечерние тени, что собрались в крылья? Сквозь густые кроны деревьев, кажется, над самым обрывом, мигнул пронзительно-жёлтый глаз маяка...
 - Даниэл, вы спите?.. - осторожное прикосновение к кровати полностью перечеркнуло сон.
 Похоже, я так и лежал с открытыми глазами - картинка развеялась, открывая часть комнаты и кремовый рукав рубашки Юстина.
 - Присядь, - хриплым шёпотом попросил я, скашивая взгляд в его сторону.
 Двуликий опустился на краешек стула. Растрёпанный, встревоженный и безуспешно пытающийся это скрыть.
 - Огонёк сказала, что вам понадобиться моя кровь... - он неуверенно начал расстёгивать манжет.
 - Какая заботливая... А что же сама? - я дёрнул уголком губ в слабой усмешке. На парне аж лица не было, не иначе от красочно описанной предстоящей ему процедуры.
 - Даниэл, могу ли я спросить, что случилось? - волчонок всё-таки не выдержал, на последнем слове голос дрогнул, сорвался, и ему пришлось отвернуться в сторону, чтобы откашляться. - Простите...
 - Большая глупость с моей стороны, - честно ответил я. - Назовём это несчастным случаем.
 - Но, Огонёк сказала, что Сен-Гильерн стрелял в вас...
 - Вот как?.. - хотелось кое о чём расспросить обоих "племянников", но глаза сами собой закрывались, и я не имел не малейшего желания противиться этому сейчас, не смотря на то, что так и лежал под покрывалом в мокрой одежде. - Твоя кровь мне не понадобиться, не беспокойся, Огонёк изрядно преувеличила. Мне сейчас хочется вздремнуть, но, думаю ближе к вечеру, я уже встану. А что до нашего меткого эльфа... Будем считать, что он уже загладил свою вину.
 Волчонок кивнул, поднимаясь со стула с ещё более растерянным видом.
 Когда он вышел из комнаты, я уже лежал с закрытыми глазами, но отчего-то не спал, а... сидел за столом, глядя на яркое солнце, проглянувшее сквозь облака.
 Габриэль, в своём доме у озера...
 Богини! Невероятно! Настолько отчетливо!??
 Через окно падали на письменный стол косые утренние лучи.
 Габриэль не так давно вышел из ванной: в простых льняных брюках и вычурной, свободной рубашке (такие были в моде, кажется, лет сто назад), с влажными, свободно спускающимися по спине волосами. Он сидел за письменным столом, смотрел на своё отражение в стёклах открытого окна, и задумчиво грыз кончик карандаша. Какие бы эмоции не бушевали у него в душе на рассвете, сейчас от них не осталось следа.
 Если бы не эта моя глупейшая выходка, он бы выстрелил?..
 Губы дрогнули в кривой печальной усмешке.
 Ах, Габриэль, Габриэль... Осенний...
 И кровь твоя, словно августовский ночной воздух, в котором сладкая, тревожащая душу тоска по уходящему лету... И запах шиповника - лёгкий, холодный, нездешний...
 Да что ж это со мной такое творится?!!..
 Я повернул голову, чувствуя, как слёзы соскальзывают с уголков глаз. Подушка была влажной и неприятно пахла кровью.
 Может, и в самом деле позвать сейчас Юстина и перебить эту мучительно-сладкую предосеннюю грёзу? Но я уже плыл по ней, погружаясь всё глубже и глубже. И, на самом деле, мне хотелось прочувствовать её до конца и может быть, даже понять... с тихим вздохом, я провалился в чужие, давно позабытые сны...
 Я лежал на спине - вокруг колыхалась холодная вода с едва ощутимым запахом сфагна и кукушкина льна. Она открывала только лицо, и холодной тканью оборачивала тело. Перед глазами светлело утреннее мягкое небо месяца, когда только-только начинает бодрствовать ночами остролист. Дрожали на берёзовых скрученных болотной водой ветвях бледные листья. Сосны с рыжеватыми пятнами больной хвои окружали моховое окно болота, в тёмной воде которого я лежал. Склоны уходили куда-то вниз и оттуда пахло рекой.
 Приподняв голову я увидел бело-розовую густую кипень таволги и валерианы - тяжёлый яркий запах тёк понизу, и голова начинала кружиться от него - был он сладок и густ. Мох редкими кочками яркой блестящей зелени отмечал болотные лежки водяных и дома эллилдан. Красно-чёрные таволговые пестрянки кружились над сонной водой. Блестящие гагатовыми спинками жуки-вертячки тыкались с разгона в широкие ладони листьев белых кувшинок. Жёлтые ирисы перемежались болотными незабудками - на одном стебле сидела, поблёскивая слюдяными крыльями, стрекоза.
 Я поднял руку и вытащил из воды светлую длинную прядь волос - её перевил водокрас с белыми цветками и мелкие изумруды ряски. Кто переплетал мои волосы и убирал цветами это окно болотное?
 Тёмная куртина череды колкими плодами усыпала рукав, а ноги запутались в лютике и урути. По лбу с влажных прядей стекали струйки воды - наверное, такой же тёмной, как и та, в которой я лежал.
 Ветер пробежал, спотыкаясь между стволов - кривых, переплетённых между собою, и потянул на меня ароматом кипрея и вербейника. Стало тяжело, и я вновь опустил голову в воду, разрешая ей перевивать волосы и пеленать меня холодом.
 По лбу всё текла и текла вода - я поднял руку в перстнях из фиалковых лепестков, и утёр её - на пальцах осталась кровь. Я стёр её снова - но она не унималась - а мне не было больно. Я в третий раз провёл пальцами по лбу и наткнулся на мелкие острые шипы - венок. Хотел встать, но вода не пустила, потянула обратно, обхватив за плечи и вплетая пряди мои в травы глубокие. Я всё же сел - и снял этот венок - сплетённый из шиповника. Из белого шиповника, которому не место на болотных землях, что корней своих не помнят и не ведают тверди. И кровь моя из тонких царапин всё текла.
 Тёмная вода - Тёмная волна, тёмная душа болотная - или понравился я тебе, или так просто поиграть решила? А мне всё равно - я надел венок обратно, и она потянула меня в холодные свои объятия. Руки давили на плечи, и гладили по лбу - она сцеловывала теплую кровь, и улыбалась - но я только чувствовал это, но не видел.
 За спиной поднималась она из воды - с белым лицом, и чёрные пряди волос сплетались с моими, цвета усталой травы. Две лилейно-белые руки, все в браслетах из полупрозрачной драгоценной бирюзы, обвивали меня за талию, и она улыбалась алыми, как цветы полевого летнего горицвета, губами. И тянула вниз, в свою тёмную воду, и цветы из венка, который она сплела для меня, были уже алы.
***

 Было около половины девятого утра, когда я выехал в город. Тихое небо наполнилось светом - редкие облака, складывались в причудливые пузатые клубы, почти не задерживая лучей. Гомонили воробьи - с крохотными жёлтыми крошками у клювов, купались в лужицах, встопорщивая перья и выискивая прилипших к грязи мушек. Пролетел, мерцая чёрными крыльями в золотящемся воздухе, жук-щелкун, и шлёпнулся куда-то на обочину. Из-за ограды одного дома пахло свежескошенной травой. Тихое утро... Если б не всё ещё поднимающиеся за лабиринтами черепичных крыш узкие чёрные струйки чада и дыма с территории заводских построек...
 Если Даниил очнётся, стоит принести ему извинения. Ужин или что-то в этом роде. Можно будет поговорить наконец, обменяться догадками... Я задумчиво поправил перетянутые синей лентой волосы. Только бы он очнулся - если это состояние затянется - придётся перешерстить его библиотеку и личные вещи. Должны же сохраниться хоть какие-то сведения о старых связях - и о тех, кто помог ожить в прошлый раз? В таком случае придётся ещё их искать и уговаривать помочь. Морока...
 Данни разбрызгивал воду в попадающихся на пути лужах - ему было почти весело - я сказал, что мы к обеду вернёмся, и пойдём за едой. Всё, что касалось еды - он слышал, даже если это говорилось шёпотом на другом конце дома.
 В библиотеке всё затребованное мной выдали быстро - старичок в пенсне запомнил, где что стоит, и я смог приступить к переписыванию документов.
 На улице за окнами царило оживление - то и дело пробегали мимо здания группы из двух-трёх студентов, а изредка мелькающие среди пёстроватой и быстроногой студенческой стайки чинные профессора в мантиях останавливались, и явно помимо традиционного обмена приветствиями ещё о чём-то оживлённо не то спорили, не то делились впечатлениями. Да-а... всего несколько дней понадобилось на то, чтобы слухи с рынка, почти с окраины города, пришли в респектабельные тихие районы вокруг холма и в старый город! Нужно заглянуть в "Забытую книгу" - не для того, чтоб поесть, а просто выпить для отвода глаз чашечку чая и послушать, что за настроения царят сейчас в умах молодёжи - которая, и так было всегда, быстрее и абсурднее всего делает выводы буквально из ничего. Вздохнув, я вновь погрузился в переплетения неровных почерков выцветшими чернилами на потемневшей бумаге.
 Почти отрешась от того, что делаю, и чисто механически копируя слова в тетрадь, чтобы позднее показать её одному перепугавшему меня вчера, да и сегодня ещё держащему в изрядном напряжении, ночному, я обдумывал, где же в крепости могли спрятать документы. В том, что этот тайник должен находиться в старом городе, я путём логических размышлений уверился ещё вчера.
 Вернув коробку с пылью мудрости и истёртой древесиной замусоленных и изгрызенных фактов, я попросил у библиотекаря планы крепости - всех её построек. Набрехав ему о собрании старых баек и клятвенно уверив, что обязательно где-нибудь упомяну о прекрасной библиотеке университета славного города Гатри, я получил требуемое. На тонких листах шебуршащей немилосердно хрупкой бумаги, потрясающе подробные, чуть колыхались от малейших движений воздуха карты. И помыслить было невозможно, что их удастся использовать непосредственно на месте - оставалось только усесться, и прямо тут внимательно изучить всё, выискивая возможных претендентов на звание тайника, и уж потом перечерчивать их строение к себе. Слава Небу, некоторые навыки картографирования и рисования у меня есть...
 Около полудня я, наконец, отложил грифель. Самые старые башни - два странных строения, похожих на сдвоенные донжоны, переместились в виде плана в мою тетрадь. Если Навь очнётся в ближайшее время и сумеет восстановить силы - то я попрошу его помочь. Он в любом случае будет заинтересован в этом - и из своей безрассудности, и из любопытства, и просто потому, что Прядильщик может представлять некую угрозу и для него. Хотя бы как тот, кто может счесть его конкурентом и уничтожить. В любом случае, если уж мы настолько связаны теперь - пусть знает.
 Вернув карты и покинув библиотеку, я купил несколько пестрящих огромными заголовками на первой странице газет, и направился в "Забытую книгу". В пятницу в обед здесь собралось не в пример больше посетителей, нежели вчера - я с трудом нашёл столик - да и то пришлось расположиться не в гордом одиночестве. Рядом сидели попеременно чихающий и жалующийся на сенную лихорадку молодой субъект в заляпанных чем-то толстых очках и два нелюдимого вида мрачных студента. Оба в костюмах с вытертыми, лоснящимися локтями, они штудировали одну на двоих книгу с множеством таблиц и одновременно жевали, не глядя, что кусают на миллиметр от кончиков пальцев, пирожки с капустой. Я на их фоне, в своём ещё довольно новом, и качественно пошитом костюме, с чашкой чая, газетой и относительно благообразной внешностью, казался снобом и выскочкой.
 Студенты вокруг меня, отгородившегося развёрнутой газетой, шумели об одном - что послужило всё-таки причиной взрыва, и что теперь будет с заводом. Некоторые просто галдели, как они ночью испугались, когда проснулись от грохота, и как зловеще выглядело зрелище заполнившего всё вокруг алого зарева. Многим пришла в голову одна и та же мысль - она буквально витала в воздухе. Просто вся эта задумка с заводом насквозь прогнила, и будущие работодатели и держатели акций даже не в силах обеспечить правила безопасности. Повезло ещё, что рвануло ночью, и почти никто не пострадал. Или ночью небесная кара обрушилась на город.
 В газетах говорилось примерно то же самое - нарушение правил безопасности, стечение обстоятельств, злой рок. Конечно, встречались и версии с преднамеренным вредительством - но изложенные столь сумбурно и эмоционально, что не могли внушить доверия серьёзным читателям. В этом плане происходило всё как нельзя более гладко. Впрочем, гладкость уравновешивалась стернёй со свежевыкошенного поля в отношении Прядильщика - да хоть бы он показался - сам... "Дядюшка" недвусмысленно дал понять, что в случае чего я смогу прибегнуть к ритуалу, который позволит уничтожить Прядильщика. Справиться с ним в одиночку, учитывая, кого он контролирует, для меня сейчас под большим вопросом.
 Обратно мы ехали куда быстрее - улицы ожили - гуляли над толпой шепотки, да и корзина со спешно закупленной едой оттягивала руку. Надеюсь, не напрасно я так потратился - обидно будет скармливать всё кэльпи-проглоту. Вывалив дома покупки в кладовку, я пешком, оставив Данни грезить о сытном обеде, ушёл к Даниилу. Если учитывать обстоятельства нашей встречи, его дом оказался в почти карикатурной близости к моему убежищу. Уже через минут двадцать я зашёл в молчащий сад, пройдясь по абсолютно пустой, с краёв затянутой птичьим горцем и ромашкой, улице. Она больше напоминала итальянскую - с узким водным каналом, садами с одной стороны и каменными оградами домов с другой.
 Внезапно одна из веток довольно сильно попыталась хлестнуть меня - если б я не отскочил в сторону, на лице осталась бы внушительная царапина. Фэйри сердилась - да я бы тоже рассердился, окажись на её месте. Интересно, до каких пределов всё так плохо?
 Отцветший чертополох в вазах был кульминацией запущенного сада - казалось, что он специально в них культивируется - внушительная прикорневая розетка листьев смотрелась по тропически-развесисто и роскошно. Деревья стояли неухоженными, валялась сбитая ветром падалица - дорожек между ними не наблюдалось в принципе, а сломанные ветви никто не удосужился доломать до конца и смазать садовым варом. Откуда-то натягивало подгорелым хлебом - ах да, Навь же упоминал, что Огонёк готовить не умеет. Или это Юстин?
 Толкнув приоткрытую дверь рукой, я прошёл по коридору внутрь. Пол, заляпанный вчера кровью и стекающей с нас водой, оставался всё так же грязен - только теперь всё это равномерно растёрли по паркету, смазав чёткие очертания высохших луж.
 - Чего заявился?!! Недострелил, так решил добить?!! - с чёрным угольком бывшего хлеба в ладошке передо мной стояла девушка - в однозначно возмутительном не по покрою, но по длине, платье, лохматая и со следами размазанных дорожек от слёз на щеках. Впрочем, глаза её были гневны, но ясны - не иначе, Навь всё же... хоть как-то стал лучше - если не чувствовать себя, так выглядеть.
 - Ничего я ему не сделаю, - я демонстративно развёл руками в древнем жесте беззащитности и доброжелательности. - Просто хотел узнать - как он. И извиниться, не перед ним, так перед тобой. Извини.
 - А... - фэйри на секунду замялась, всё ещё не теряя гневного выражения лица. Она чуяла в происходящем некий подвох. - Ему лучше. Он дышит, и даже говорил. Сказал, к вечеру встанет.
 Я про себя присвистнул - если б в меня выстрелили подобным образом - так легко не отделался бы - всё же потрясающее он создание - один день на затягивание такой раны!.. Да, крови с силой я вылил на него столько, что можно небольшую рощицу вырастить, но всё же... Слава Небу - словно камень с души свалился, сразу множество неприятных обязанностей и поездок канули в небытиё. И... в любом случае - хорошо, что он очнулся.
 - Чудесно. Передай, когда проснётся, что в качестве извинения я приглашаю его на домашний ужин. Или на завтрак - как уж он встанет, - я поймал разъярённый взгляд зелёных глаз - казалось, даже несколько волосков-веточек у неё на голове скрючились от едва сдерживаемых чувств. В ладони хрупнул уголёк от сгоревшего тоста.
 - И всех остальных, конечно, тоже... - пятясь, я вышел за порог и с облегчением захлопнул за собой дверь.
***

 Я приоткрыл глаза. Просыпаться не хотелось, но вымученно-вежливое и оттого вдвойне давящее присутствие мешало и дальше оставаться в странном лабиринте чужих воспоминаний.
 - Эн"шэн? - Фаэ приблизилась и, желая удостовериться, что зрачки реагируют на свет, поднесла к лицу яркую лампу.
 Хорошая реакция и почти целое лето, прожитое с ней под одной крышей, позволили вовремя отвернуться и не проронить ни одного бранного слова.
 - Огонёк, будь добра, потуши лампу.
 Девушка со вздохом облегчения поставила светильник куда-то на пол и тут же кинулась мне на грудь, пытаясь придушить в хрупких объятьях и утопить в холодных слезах.
 - Я уже думала... - сквозь всхлипы разобрал я. - Когда через час... А он ушел и ... ты...
 - Огонёк, - я погладил девушку по растрёпанным волосам, - ну что ты, милая моя? Не плачь. Меня не так уж и просто убить. Тем более, если стрелял друг...
 - Друу-уг?! - фэйри резко подняла голову, чуть не стукнувшись затылком о мой подбородок. - Хорош друг! Застрелил тебя! Притащил замотанного ленточкой, словно подарок на Рождество! Или ещё хуже - как бутылку с двумя пробками!..
 - Что-что? - насторожился я, не в силах представить к чему Фаэ применила столь странное сравнение. - Ты про что сейчас?
 - Вот! - фэйри выдернула откуда-то из-под подушки два жёстких от высохшей крови платка. В одном я опознал свой собственный. - Один торчал из груди, другой - из лопатки! - предъявила она доказательство. - И лента! Атласная! Словно тебя после родов перепеленали и к родне вынесли! Правда, чёрная.
 - Так да - родовые цвета... - едва слышно проговорил я, машинально продолжая выбирать из её волос дубовые листики. - Он что-нибудь говорил, когда принёс меня?
 - Да! - фэйри с вызовом посмотрела в глаза. - Он поинтересовался, как такой идиот - ты, то есть, смог прожить так долго.
 Я усмехнулся. Чудом, пожалуй, чудом...
 - Ещё он пригласил нас на завтрак, или на ужин, по нашему усмотрению.
 Я удивлённо вскинул бровь.
 - Вот как? Забавно... Но почему бы и нет?
 - Эн"шэн? - фэйри подозрительно рассматривала меня. - Ты задумал какую-то странную месть посредством еды?
 - Вообще-то нет, но твои слова натолкнули меня на одну мысль... А где сейчас Юстин?
 - В библиотеке. Некоторые шок или плохое настроение вином заливают, а некоторые, похоже - книгами зачитывают... Он, как забредает туда, так и сидит, как зачарованный, откликается только когда предлагаю чай попить, или поесть. Заметь - не приготовить, а именно поесть! Я вам в повара не нанималась!
 - Упасите Богини от такого повара! - с тихой усмешкой, но вполне серьёзно ответил я. - Ничего, сейчас мы решим вопрос с ужином. Который час? - я осторожно сел, глянул на плотно закрытые тяжёлыми шторами окна.
 - Почти девять. Мы что, на самом деле к нему пойдём?!
 - Отчего бы нет? Он сам пригласил, в конце-то концов, мы не напрашивались, не так ли? Будь добра, согрей воду, - я осторожно провёл кончиками пальцев по груди там, куда вошла пуля. Странное ощущение... будто она там и осталась...
 - Эн"шэн, с тобой что-то не так? - зрачки Фаэ, проследившей за моим движением, вновь задрожали. - Болит?
 - Нет, - я улыбнулся уголками губ. - Просто... странно как-то. Приготовь ванну, пожалуйста. И чистую одежду.
 Фэйри кивнула, но перед тем, как вылететь из комнаты, приблизилась, приложила тонкую прохладную ладошку поверх моей руки, видимо, желая ещё раз убедиться в наличии пульса.
 Полежать в тёплой воде желания у меня не возникло. Хотелось хорошенько оттереться от прилипших к телу запахов завода. Что-то химическое - наверное, та взрывчатка, гарь, и... почему-то резкий запах мокрой лошади. Вообще, за целый день ни один из моих заботливых племянничков не удосужился меня, хм... обмыть, не говоря уж о том, чтоб хотя бы раздеть! Отдирая присохшую к телу рубашку, я с удивлением ощутил на ткани не только свою, но и довольно много крови Габриэля... Щедро же он...
 Стоя в тёплых струях воды, я прикрыл глаза, возвращаясь в перепутанный клубок чужих снов и памяти. Чем-то невыразимо важным был для него тот венок из шиповника.
 Что же тебя так ранило, друг мой?.. Уж не любовь ли неразделённая? Любовь, ускользнувшая водой сквозь пальцы? И не от того ли в крови твоей сильнейшим наваждением предчувствие осени, предощущение разлуки, расставанья с теплом? Но спросить тебя об этом я никогда себе не позволю, и так я без спросу заглянул в твою память.
 Я вздохнул, открывая глаза, понимая, что ещё чуть-чуть и меня снова затянет в паутину чужих мыслей и воспоминаний. В запах белых цветов, растущих где-то там, в другом мире... Задумывался ли Габриэль, что делает, когда непредставимо-дикарским способом пытался меня оживить? Вообще, знал ли он, что делает?..
 Выйдя из ванной комнаты, я с неудовольствием заметил размазанные по паркету кроваво-грязные пятна. Фаэ... Мы же вроде как договаривались на два года порядка в доме!!! Интересно... это столько из меня натекло?
 - Огонёк? - рассерженно позвал я. Естественно, когда она слышала подобную интонацию в голосе, то появляться не спешила.
 Заглянув в библиотеку я, как и ожидал, обнаружил там Юстина, с ногами забравшегося в широкое мягкое кресло. Книга, которую он читал с таким увлечением, что даже не заметил моего появления, едва держалась в старом кожаном переплёте. Жёлтые по краям листы, некоторые написанные от руки, некоторые на печатной машинке. Память о давно прошедшем. Истинная История, как называл свои изыскания Змей. Доисходный период на территории теперешней Англии, с моими дополнениями как очевидца. Большая часть, насколько я помнил, была на русском, но и того, что Юстин мог прочесть, хватило бы для более-менее представимой картины мира в то время. Подойдя ближе, я присел на краешек стола, и только тогда волчонок резко поднял голову, уставясь на меня яркими в свете настольной лампы топазовыми глазами.
 - Прости, не хотел тебя напугать, - я улыбнулся уголками губ.
 - Ничего, - Юстин мотнул головой, спешно спуская босые ноги на пол, словно бы я мог отругать его за это. - Даниэл, вам уже лучше?
 - Да, - кивнул я. - Обычно я восстанавливаюсь быстрее, но здесь особый случай...
 Юноша как-то странно разглядывал моё лицо. Не то чтоб удивлённо, скорее пытаясь различить что-то крохотное, или проникнуть за наведённый морок.
 - Что-то не так?
 - Нет, ничего, - Юстин помотал головой, и смущённо перевёл взгляд мне на руку.
 - А-а, понятно, - вздохнул я, догадавшись о причине странного разглядывания. - Ты, похоже, видел меня без морока? - когда я проснулся в середине дня, личина была на мне, но раньше, когда Габриэль притащил меня в дом, сознание плавало где-то в преддверии Тьмы, а, следовательно, и выглядел я так, как есть. - Не хочу, чтобы у тебя сложилось впечатление, что я не доверяю тебе. Конечно, у всех нас есть личные тайны, но это не одна из них. В Гатри меня знают достаточно давно, и было бы странно, если бы я, на протяжении всего этого времени так и выглядел лет на двадцать. К тому же, мне подумалось, что так тебе будет проще со мной общаться.
 - Огонёк рассказывала, что вам несколько тысяч лет... - Юстин, вновь перевёл взгляд на моё лицо, уже не скрытое мороком сорокалетнего мужчины, и лишь на мгновение встретился глазами, видимо, считая это невежливым, или сработал инстинкт второй ипостаси. - Это на самом деле так?
 Да уж, после всего, что фэйри успела наболтать, разобрать теперь где шутка, а где истина, наверняка непросто.
 - Да, - я озадаченно усмехнулся, когда до меня дошло насколько неправдоподобно огромным кажется этот срок. - Правда, меня... хм, можно сказать, что я спал большую часть этого времени. Где-то с конца Исхода до 1520 года этого летоисчисления.
 - Невероятно!.. - пробормотал Юстин. - И господин Сен-Гильерн.. Он тоже намного старше?
 - Ему точно более полутора сотен лет.
 Волчонок задумчиво уставился в пространство перед собой. Быть может, пытаясь сопоставить названный возраст с тем, что видел.
 - Юстин, - позвал я, отвлекая его от раздумий. - Мы сегодня приглашены на ужин. Время, правда, не обозначено, но, думаю, лучше появиться там до полуночи, иначе застанем Габриэля спящим.
 - Мы идём в гости к Сен-Гильерну? - уточнил удивлённый волчонок.
 - Да. Я же говорил, то, что произошло - несчастный случай и моя огромная глупость. Так что иди переоденься. Не обязательно во что-то официальное и строгое. Даже лучше в то, в чём будешь чувствовать себя комфортно. Думаю, я буду готов не ранее, чем через полчаса.
 - Хорошо, - поднимаясь с кресла, кивнул юноша. - Даниэл, можно задать вам ещё один вопрос?
 - Конечно, - кивнул я.
 - Почему вы решили сюда перебраться? Ведь если я правильно понял, в отличие от Урала, территории здесь были населены более плотно и вам пришлось отвоёвывать себе земли?
 Я дёрнул уголком губ в печальной усмешке. Змей когда-то спросил то же самое, но другими словами и я, погорячившись, чуть было не поссорился с ним.
 - Все мы были очень молоды. Самой старшей из нас, Тени из рода Мары, только исполнилось четыреста тридцать лет... Нам казалось, что лишь там сила убывает по капле, заставляя менять привычный образ жизни, отшлифованный веками. И что стоит удалиться от родных мест туда, где Сила, как прежде, без всяких помех вливается в крылья, и там всё так и останется хорошо... Но... то, что могло бы пройти для нас медленно и, как знать, возможно, не так болезненно, на этом полуострове произошло быстро и неожиданно... В общем, перебрались мы сюда и остались по отчаянной юношеской глупости.
 Я никогда не жалел, что так получилось. Если бы не это решение, многого бы не было... - я усмехнулся. - Да, многого бы не было. Но это дела давних лун и ты можешь спрашивать про них. Здесь, - я кивнул на открытую почти на последних страницах книгу, - многое опущено за ненадобностью - с расчётом на читателя, знающего то, чего ты пока не знаешь. Так что спрашивай не стесняясь, - я изобразил на губах мягкую улыбку.
 Юстин молча и сдержанно кивнул. Боюсь, перед следующим вопросом он теперь сто раз будет думать и передумывать. Да, наверняка, после весёленьких в изложении Фаэ историй, моя парочка предложений, заполненная драматическими паузами - та ещё пища для размышлений. Но, по-другому у меня, боюсь, и не выйдет. Хоть всё это было так давно, что самому порой кажется прочитанной в детстве легендой...
 Выйдя за Юстином из комнаты, я отправился на тихий, но вполне отчётливый для моего слуха хруст. Звук шёл из столовой. Я усмехнулся, увидев Фаэ, лежащую на спине посреди большого овального стола. Закинув одну руку за голову, фэйри с задумчивым видом догрызала маленькое яблоко. Плетёная тарелка с дюжиной таких же медово-жёлтых, с почти прозрачной кожурой, плодов, лежала у неё на животе. Такие яблочки у нас в саду не росли...
 Я шагнул из темноты, быстро, и от того неожиданно - Фаэ дёрнулась, едва успев подхватить тарелку, одно яблоко, впрочем, выпало и покатилось к краю стола в мою сторону.
 - Эн"шэн! - девушка возмущённо глянула на меня дрогнувшим золотом глаз. - Прекращай уже так делать!!!
 - Как? - я вскинул бровь, крутя в пальцах словно бы тёплое от впитавшегося в него солнечного света яблоко.
 - Так! Между прочим, так и заикой стать можно!
 - Наверно ты думаешь, что мне-то это не грозит, когда врываешься в спальню и с диким воплем стягиваешь с меня одеяло?
 - Но я ведь тут же убегаю! - фыркнула наглая девчонка.
 - Хорошо, я это учту, и буду поступать так же, - усмехнулся я. - Слетай, пожалуйста, к Габриэлю, предупреди, что мы будем где-то через час. Только не говори, что не знаешь, где он живёт - не поверю.
 - Слетаю, - тёмно-зелёные глаза прищурились в ехидной усмешке. - Мне до жути просто интересно, что ты задумал.
 - Вот и замечательно! - я не стал её разочаровывать сообщением о том, что не задумал ничего, кроме беседы за ужином. - Кстати, мне показалось, или Габриэль заходил ещё и днём?
 - Заходил, только я его к тебе не пустила. Вообще он странный какой-то... Непоследовательный, - фэйри отставила тарелку в сторону и попросту растворилась в воздухе.
 Непоследовательный?.. Я покачал головой. Да уж... И в самом деле интересно - отчего он поступил именно так? Неужто у них, там, напрочь позабыли о возможностях Ночной Ветви и Габриэль, не зная что делает, вместе со своей кровью и силой, случайно предоставил мне возможность читать его память?
 Обратно фэйри мы так и не дождались, похоже, она решила провести время в ожидании нас с новым ухажёром.
 Было уже больше десяти, когда я наконец-то привёл себя в порядок - волосы всё-таки приняли нормальное положение на голове и уже не торчали в разные стороны. И если уж я дал Юстину совет надеть то, в чём будет удобно, то и сам, тем более, не собирался надевать костюм для официальных приёмов. В итоге, вышли мы с волчонком из дома только к одиннадцати часам, оба в чёрном (Юстин наверняка подсознательно решил не выделяться на фоне сгущающейся темноты).
 В это время на Озёрной уже смолкли все и без того тихие звуки, а в домах за высокими оградами в глубине тёмных пространств садов погасли последние зыбкие огни. Где-то с чердака дома неподалёку донёсся короткий и скрипучий крик сипухи. Ещё через несколько мгновений, вылетая на ночную охоту, глядя в темноту странными глазами с белого лица, почти человеческого в таком освещении, она бесшумно растворилась бледной тенью в ветвях деревьев. Юстин проводил птицу задумчивым взглядом. Неслышимый, даже не смотря на неразношенные и наверняка с непривычки неудобные ботинки, его шаг ощущался как тихое эхо темноты, отдающееся от мягкой травы обочин. Двуликий всматривался и вслушивался в окружающую нас ночь, но уже не так, как в первый раз, когда мы шли сюда из Низины, скорее это было любопытство юного хищника, изучающего свою территорию. Иногда я ловил на себе бросаемые украдкой взгляды. Ещё бы! К моему мороку он уже успел привыкнуть, а тут такая неожиданность - на самом деле, почти ровесники на вид...
 Ночь была хороша, как, впрочем, и все ночи здесь. Не хотелось нарушать её тишину, ни разговором, ни даже мыслями. Просто бесшумно скользить мимо тёмных громадин садов с утонувшими в их глубине светлыми островками строений, вслушиваться, так же как и двуликий, во все шорохи и тихие звуки, что разливались в тёплых, как парное молоко, течениях ветра, вместе с запахами яблок, золотых шаров, и роз... Но мысли всё же упорно лезли в голову. Мысли о том, как мне теперь удержаться от искушения и насколько быстро рассеется столь прочная нить, связавшая меня с Габриэлем, что в любой момент я могу ощущать, где он и чем занят. Подобная связь возникала в моей жизни так редко, что случаи эти можно пересчитать по пальцам одной руки, да и то останутся не загнутые. Ох, Богини!.. И, к тому же, сидхе... они относятся к этому совсем иначе. Да что уж говорить, не все представители Тёмных Родов могли довериться друг другу настолько.
 Было совершенно не по себе от того, что память его крови ощущается столь ярко и сильно. Стоило лишь закрыть глаза и позволить мыслям течь свободно, и я тут же бы увидел небольшую кухню, двери с пёстрым витражом... Тряхнув головой, я сосредоточился на окружающей мягкой темноте.
 Ещё задолго до поворота улицы к ночным шепоткам добавилась нежная, переливчатая мелодия озера - Терновка словно перебирала неспешно водяные струйки на причудливой арфе. Проходя по Дивьему мосту я бросил взгляд за густое сплетение ивовых ветвей, но, как обычно, разглядел лишь водное пространство с тёмными бурунчиками над подводными порожками - хотя, возможно, и подземные воды вносили свою лепту в хрустальное безумие тёмных водоворотов. Пройдя пару домов за мостом, мы остановились перед каменной высокой стеной со столь же высокими узкими воротами на две створки. Сбоку, с металлической табличкой адреса, была вмонтирована в стену кнопка звонка.
 Отчего-то почувствовав странное волнение, неприятно отозвавшееся покалыванием в сердце, я распахнул створки и вошёл внутрь - о нашем прибытии Габриэль и так знает. В полумраке сада дорожка из речной гальки тянулась до крыльца светлым ручейком. Над крыльцом, разливая по ступеням неровный желтоватый свет, висел шестигранный фонарик, вокруг него уже вилось облачко мотыльков и прочей ночной мошкары. Высокие кусты кремовых роз, обрамляющие дорожку, благоухали так, что Юстин зажал нос двумя пальцами, но, не сдержался и всё же чихнул.
 С открытой веранды, увитой вездесущими здесь розами - уже красными и не столь пахучими, натягивало запахами чего-то жареного и сдобы с ванилью. Похоже, к моему визиту сид подготовился основательно...
 Не успели мы подняться на крыльцо, как навстречу метнулся обрывок ночного тумана, Юстин инстинктивно отступил назад, врезаясь локтем в колючие кусты.
 - А, вот и вы наконец! - невнятно пробормотала Фаэ, прожевывая часть гигантского бутерброда. Он едва помещался в её маленькие ручки, торча из-под слоёв булки, масла и сыра хвостиками шпрот.
 - Огонёк, ты же вроде имела некие предубеждения против живущих в воде существ? - я подозрительно пригляделся к варёным в прованском масле маленьким рыбкам.
 - М.. - заглотив ещё кусок, Фаэ облизнулась. - Ну, это ж не вражда, как между сидхе и этими водными народами - иногда можно и пренебречь вендеттой...
 - А знаешь, - я с ухмылкой выхватил за хвост одну рыбку, - ты сейчас, в некотором роде, занимаешься каннибализмом.
 - В смысле?!.. - поперхнувшись, вопросила она, и с подозрением уставилась на бутерброд.
 - Только не говори мне, что столь очаровательные глаза достались тебе не от предков из Морской Ветви.
 - Уговорил, забирай! - фэйри чуть ли не ткнула в меня обкусанным сверху бутербродом и скрылась из вида.
 - Хм... - я покрутил в руке неожиданную добычу. - Юстин, ну, пойдём, что ли?
 Волчонок уже отцепил ткань рукава от колючек и, молча и заинтересованно принюхиваясь к запахам с веранды, последовал за мной. Когда я уже протянул руку к входной двери она распахнулась - на пороге, с прихваткой в одной руке, стоял хозяин дома. В светлой рубашке, льняных брюках, и длиннющем переднике он выглядел странно по-домашнему, хотя было в этом и нечто карикатурное. Впрочем, я смотрелся не менее забавно, протягивая руку для приветственного рукопожатия, а в другой держа надкусанный бутерброд...
 - Вижу, тебе уже намного лучше. Функции пищеварения точно восстановились, - покосившись на мою добычу, он чуть прищурился. - Да и ужинать ты начал ещё не переступив порога - но... кажется, это сооружение я узнаю...
 - Хм-м.. - смущённо протянул я. Сказать что-либо внятное, в процессе жевания, у меня в отличие от Фаэ, не получилось бы, и я просто кивнул головой, проходя следом за Габриэлем.
 Освещённая тремя подвешенными к потолку лампами, вся в тенях и янтарных потоках света, веранда была уютна. Два стола - кажется, один вынесли сюда из дома - он стоял в уголке, и там громоздились всевозможные блюда. Стулья и одно даже с виду тяжелое кресло окружали другой столик - круглый, застеленный льняной скатертью, с пятью столовыми приборами и большой супницей в центре.
 - Прошу располагаться... - широким жестом указав на стол, Габриэль повернулся к дверному проёму, ведущему, не иначе, с веранды на кухню. - Я сейчас - из духового шкафа нужно окорок вынуть.
 Усевшись на стул - кресло выглядело неудобным, я отложил остатки бутерброда в соседнюю тарелку. С той стороны, где бутерброда не было, примостился волчонок.
 С визгом, повиснув на шее кэльпи, ворвалась под своды веранды Фаэ.
 - Вы уже едите? О! Здесь ещё осталось немного моих родичей! - усевшись в кресло рядом со мной, Фаэ вытащила за хвостик одну рыбку и, как кошка, заглотила её одним движением.
 - Добрый вечер, - с интересом покосившись на Юстина, кэльпи подсел к фэйри, ненавязчиво пытаясь конкурировать в обладании вниманием девушки со шпротами.
 - Добрый, - кивнул я.
***

 С тяжеленным подносом в руках, пар от которого довольно сильно мешал, я осторожно вышел с кухни на веранду. Эта фэйри уже успела меня взбеленить, так что пришлось заткнуть ей рот бутербродом побольше, и сейчас вовсе не улыбалось уронить здоровенный кусок мяса, вздумайся ей снова выскочить прямо передо мной с каким-нибудь очередным дурным возгласом. И как Даниил такое выдерживает?!
 К удивлению, на веранде пока царил порядок - все более-менее чинно расселись. Правда, кресло, которое мы с Данни вытащили сюда специально для Навь - всё-таки после такого ранения... оккупировала в свою собственность эта... девушка.
 - Вот и мясо пришло! - очередной её вопль заставил меня поморщиться. Звучало это более чем двусмысленно, учитывая, что оба гостя относились к разряду тех существ, что могут отужинать и хозяином.
 - Мясо не пришло, его принесли, - уже раздражённо буркнул я, ставя окорок на стол в углу - круглый был слишком мал, а бегать в кухню туда-сюда не хотелось. Юстин незаметно, как ему самому казалось, проводил покрытую румяной ароматной корочкой с вкраплениями специй и с прозрачными золотистыми капельками сока свиную ногу. Ничего, немножко потерпит...
 Отодвинув стул, я встал к столу - Навь оказался напротив меня. Фэйри нейтрализовали Данни и ночной - первый знал, как с такими обращаться, а второй и вовсе не церемонился, что радовало. Я потянулся в центр стола и открыл крышку супницы - в обрамлении матово-белого фарфора исходил ароматом борщ. Я решил в угоду пострадавшему от моей руки Даниилу приготовить что-нибудь из того, что пробовал в России.
 - Ух ты! Кровавый супчик!!! - радостно воскликнула фэйри, вскидываясь с места в явной надежде выловить уже поднятой ложкой - вовсе не суповой, надо заметить, плавающие поверху шкварки. - Оцени, Эн"шэн, Габриэль специально для тебя готовил!
 - Ценю, - Навь улыбнулся мне уголками губ.
 Отмахнувшись чистым ещё половником от лезущей к супнице фэйри и едва не попав ей по лбу, я взял тарелку Навь и щедро наполнил её курящейся запахами крепкого бульона гущей.
 - Юстин? - оглянувшись на волчонка, я увидел, что он всё ещё смотрит на окорок. Ничего, овощи тоже полезны. Да и тут мяса предостаточно - надо будет отдать ему мозговую кость - самый смак!
 Когда все тарелки были полны, я, наконец, тоже уселся и с радостью вытянул под столом ноги - вся эта готовка, пусть и неспешная, порядочно утомила.
 - А это что? - фэйри с интересом, пальцами, выудила из тарелки длинную капустную ленту. - Наверно, сухожилие какое-нибудь?...
 - Нет, - Навь вытащил на кончике ложки нежный белый стебелёк молодого лука. - Вот это больше похоже на предмет твоих вожделений.
 - Если хочешь сухожилий - обещаю, все кости с их остатками будут твои, - я убрал уже опустевшую супницу и поставил на её место обёрнутый полотенцем чугунок с гречкой сваренной на бульоне, присыпанной обжаренными кусочками мяса, шкварками, морковкой и дроблёным чесноком. Юстин почти шевелил носом.
 - Конечно, не всё здесь из русской кухни - но некоторый её дух, думаю, я сумел привнести сюда.
 - Именно в Государстве Российском, я прожил не так уж и долго, - Навь мягко улыбнулся, что, как я заметил, бывало с ним нечасто, - но там действительно моя Родина.
 - Здесь русский дух, здесь Русью пахнет... - процитировала фэйри отрывок из одного стихотворения Пушкина, дохлёбывая остатки борща прямо через край тарелки, изредка отрываясь для того, чтобы подгрести гущи или откусить немного бутерброда. - Эн"шэн, а тебе чеснок-то можно?
 - Огонёк, ты, вроде, не маленькая, чтобы такие глупости спрашивать? - Даниил глянул на неё, подставляя ту же тарелку, куда наливали суп, для нового блюда. Он явно не понял взгляда, которым я указывал на тарелку рядом с ним. Фэйри толкнула его в бок и почти не отрываясь от допивания борща, хихикнула и пробормотала что-то невнятное. Ночной лишь скосил на неё прищуренные в усмешке глаза. - Возможно я просто хочу побить твой рекорд по безобразному поведению за столом.
 Вид у Даниила, правда, был несколько смущенным, словно он сначала сделал и лишь потом понял, что именно. А, судя по тому, как он на вечере у Стоунов держал хотя бы нож, я мог предположить, что если ночной и готовил что-то у себя дома, то посуду предпочитал лишний раз не мыть. Даже, скорее уж, не марать.
 Фэйри пальцем стирала остатки борща и, облизнув его, повторяла процесс. Данни, вполне прилично обращающийся со столовыми приборами, с любопытством косился на копирующего почти все его движения волчонка. Не иначе, Юстин, несмотря ни на что, решил практиковаться в столовом этикете. Через минут пять - вся компания просто с невероятной скоростью уплетала еду, пришла пора окорока. Отобрав у фэйри десертный ножичек, которым она начала ковыряться в нём с ближайшей стороны, я нарезал пропечённое, поджаристое мясо большими ломтями. Фэйри достался тот, где она ковырялась.
 Юстин не удержался, и, подцепив весь шмат на вилку, вгрызся в него по звериному - сперва оторвал кусок, а потом с едва слышимым урчанием перемолотил его на коренных зубах. Навь тоже не стал утруждать себя процессом разрезания мяса с помощью ножика и вилки. На фоне этих двоих, Огонёк, просто и незатейливо терзающая двумя вилками свою порцию, казалась почти приличной. Правда, что-то было в её напряжённой позе, когда она разрывала кусок, от вивисектора. Во избежание кусков мяса, пролетающих над головой из-под неумелых конечностей гостей, стоило перейти к относительно легко поедаемому десерту.
 Уйдя на кухню, я заварил чай и позвал к себе кэльпи - составив на поднос несколько тарелок с уже нарезанным пирогом, разными печеньями и закупленными уже после визита к Навь пирожными. С веранды послышался звон посуды и смех. Отправив Данни вперёд, я подхватил торт со взбитыми сливками и чайник, и почти побежал обратно - сервиз взамен загубленного покупать вовсе не хотелось.
 Но вроде всё обошлось - фэйри хихикала, прижав ладошки к губам, видимо, чтобы ничего оттуда не вывалилось, Навь странно ухмылялся, а Юстин, красный, как варёный рак, сидел, смущённо уставясь в сторону погружённого в темноту сада.
 - Навь, что это здесь было? - сгрузив десерт, я принялся разливать чай через маленькое ситечко по чашкам.
 - Да так, - отмахнулся он посмеиваясь. - Но больше этого не будет, обещаю, - он глянул на фэйри и показал ей кулак во устрашение. Огонёк же помотала головой и снова как-то глумливо захихикала. Положив в вылизанную тарелку сразу два пирожных она размяла их, смешала и только после этого принялась есть, непристойно облизывая ложку и причмокивая. Юстин, подняв на неё случайно взгляд, вновь покрылся густым румянцем. Навь, заметив это, подтолкнул фэйри под локоть - ложечка, в зигзаге миновав рот, впечаталась в щёку, оставляя след из крема и суфле. Данни, приобняв девушку за плечи, не обращая внимания на мой гневный взгляд, тут же принялся всё это слизывать. Юстин, пытаясь одолеть хрупкий торт таким образом, чтобы это не выглядело столкновением дракона с башней, закашлялся, да так, что пришлось похлопать его по спине.
 - А ну пойдите-ка оба вон!
 Кажется, мы с Навь рявкнули это одновременно - парочка, не осознавала, что мы всё же намерены соблюсти приличия. Хотя бы ради Юстина. Обиженно, но не слишком, надув губки, Огонёк подцепила тарелку - нагребла туда побольше сладостей и, подхватив кэльпи, повлекла его в потаённую темень сада. Чтоб им в розы закатиться!!
 - Совсем распоясались, - я извиняясь поглядел на моего несостоявшегося воспитанника. - Ещё торта, или лучше колбаски?
 - Колбаски... - видимо, волчье в нём брало своё - на колбаски и их разделку у Юстина ушло намного меньше времени, чем на торт.
 Навь задумчиво выуживал из вазочки с печеньем то, что было покрыто шоколадом. Судя по его виду, он и в самом деле оправился от выстрела - мне бы так - несколько часов как труп, а потом готов слона съесть.
 - М? - оторвавшись от раскопок, словно был золотоискателем, он извлёк очередную находку, целиком пихнув её в рот.
 - Ты точно хорошо себя чувствуешь, Даниил? - я аккуратно пододвинул Юстину тарелочку с соусом из креветок.
 - Превосходно! - дожевав, кивнул он. - Ты восхитительно готовишь!
 - Благодарю. Просто богатый опыт, - я пригубил чай, внимательно наблюдая за Навь. Что-то всё же было с ним не так - двигался он по-прежнему, но иногда на несколько секунд словно отрешался от разговора или еды.
 - Не против, если я закурю?
 - Пожалуйста. Веранда, как видишь, не застеклена, и всё моментально выветриться, - отвечая Навь, я поглядел на Юстина - он всё доел, слегка осоловело хлопал глазами и чувствовал себя несколько лишним - возможно, смущаясь меня. - Юстин, если хочешь, можешь погулять по дому, посмотри - не стесняйся.
 - Габриэль, а нет ли у тебя здесь библиотеки? - Навь, откинулся на спинку стула, неспешно набивая трубку табаком. - Юстин у нас любитель почитать.
 - Есть, вместе с домом сдаётся, как меблировка. Она на втором этаже, в начале коридора. Можешь захватить с собой что-нибудь закусить. Юстин, смущённо меня поблагодарив, чёрно-серой тенью выскользнул из-за стола - погулять по дому он решил начиная с кухни - или инстинкты его так просто не отпускали от кормного места, или запахи. Когда его шаги стихли около лестницы, я наконец обратился к ночному с давно интересующим вопросом.
 - Даниил, а как ты вообще оказался тогда на заводе? Да ещё столь... удачно выбрав момент? И объясни, ради Неба, как ты умудрился прожить столько, обладая таким суицидальным характером?!
 Навь не спеша выпустил несколько колечек дыма, прослеживая их путь, и лишь затем глянул на меня чуть прикрытыми змеиными глазами.
 - Я, так скажем, искал кое-кого... и обнаружив тебя, едущим в то место, заинтересовался, что ты там можешь делать. Хотя и так было понятно...
 - Настолько понятно, что ты с ходу начал читать нотации, - я не удержался от ехидного замечания. - Скажи мне, Даниил, чем ты думал, когда хватал меня за руку, великолепно зная, что пистолет может и выстрелить? Смотрю вот на тебя и удивляюсь - как ты вообще жив, с твоей рассеянностью. Вместо того чтобы следить за мной, ты бы лучше огляделся по сторонам. Я не так давно нахожусь в городе - и то умудрился вляпаться в происходящее, и не намерен оставлять всё на самотёк. Как некоторые...
 - Под некоторыми, я так понимаю, ты подразумеваешь меня? - он усмехнулся, дёрнув уголком губ. - Что ж, ты почти прав. Я, хоть и не выезжал из Гатри летом, но о том, что здесь творится, узнал только в начале августа... В городе, некоторое время назад, был ещё один достаточно сильный ночной. Он оставил странную паутину и, думаю, в ближайшее время даст о себе знать, так как без подновления его сетка развеется. О том, что в Гатри сейчас неспокойно по ночам, ты знаешь?
 - Да, - я промолчал, что в ту ночь, когда он пьяным пристал к нам с Данни, я как раз вылавливал из болтовни собравшихся у Рона посетителей сведения о том, когда всё это началось, и что ещё происходило примерно в то же время примечательного. Поздно же ты, Навь, опомнился...
 - Собственно, о твоём присутствии на заводе я узнал благодаря своей паутине, - Навь затянулся, глядя на пытающуюся нырнуть в чашку с остывшим чаем ночную бабочку. Задумался, словно решая, стоит ли продолжать разговор на эту тему, и всё-таки продолжил. - У того, другого ночного, необычная сеть. Не похожая ни на наши охранные, ни на поисковые. Не знаю, какие у вас остались сведения о возможностях Ночной Ветви в прошлом, до Исхода... В общем, мы такой паутиной никогда бы не воспользовались. Она нестабильна - вместо домов, деревьев, или чего-то достаточно статичного, на чём можно её закрепить, он использовал живых существ. Причём большинство из них обладают более или менее выраженной силой. Магическим даром, как бы сказали сейчас. Я насчитал более полусотни попавших туда "мошек". Сдаётся мне, всё это - его корм. Да и многие исчезновения и убийства, за последнее время, думаю, тоже его рук дело.
 - Возможно... - способность Навь меня не удивила, но вызвала скорее зависть - мы вторым зрением могли идти только по одной нити, методично отслеживая, кто на ней находится, и это требовало немалой затраты сил. Впрочем, каждому своё... Количество "мошек" впечатляло - учитывая, что среди них находилась Нора Поллет, с её-то способностями. - Если выследишь этого Прядильщика, надеюсь, не полезешь ему в лапы, как мне под прицел?
 - Ох... чувствую, ты мне это ещё долго будешь вспоминать... - с досадой в голосе протянул Даниил. - И ведь если скажу причину, подвигнувшую на этот поступок, будешь вспоминать ещё дольше, - он странно ухмыльнулся, почему-то глядя на чашку в моих руках. - Я так понял, ты хочешь предложить помощь в поимке этого гада?
 Я кивнул головой, с трудом подавив нервный смех - над самим же собой.
 - Что ж - это очень кстати. К тому же я до сих пор не могу понять, что он здесь затеял. Как-то нелогично оно всё выглядит. Да и прочие события...
 - Может быть, мы владеем только частью мозаики. Не желаешь совместить воедино то, что есть? - я открыто улыбнулся, думая, что и у меня в рассуждениях пробелов множество.
 Стало уже совсем прохладно - повевало издалека влажным ветром, предвещая пасмурный день. На освещённой веранде мы были отлично видны - и, возможно, если исхитриться, даже слышны. Раз уж мы коснулись таких тем, стоило проявить осторожность.
 - Как ты смотришь на то, чтобы переместиться в гостиную? Там потеплее, и поспокойнее. И раз уж мы решили действовать сообща, я хочу тебе кое-что показать.
 - Ну что ж, пойдём, - Даниил поднялся следом, собираясь войти в дом, не гася трубку.
 В гостиной я сперва кликнул домового. Он до того на кухне под столом жевал капусту из борща. Когда разгорелся камин, я пригласил в комнату Навь. Сверху, как чувствовалось сквозь потолок и пол второго этажа, посапывал мирно уснувший за чтением, Юстин. Какие же у него были тогда ночью глаза... Словно последняя надежда, которую он только-только обрёл, стала просто минутой затишья.
 Я поглядел на Даниила, отмечая столь причудливую в полутьме правильность его истинных, не искажённых мороком, черт. Ночной казался ступившим из рамы портретом в тёмных тонах. Пожалуй, очарованная таким созданием, девушка из морского народа и в самом деле могла последовать за ним, оставив всё, что было ещё у неё в то истончающееся, как камень в плотине, время.
 - Присаживайся. Всё-таки ты несколько бледен, даже по сравнению с обычным своим мороком.
 - Это оно и есть, то, что ты хотел мне показать? - Навь опустился в кресло, стоящее возле камина, и, скрестив вытянутые ноги, с интересом оглядел разложенные на столике бумаги. И он, и я видели в темноте достаточно хорошо, чтобы ограничится рыжими сполохами из камина.
 - Да. В ту ночь, когда мне пришлось вызвать тебя на дуэль, я не просто так сидел у Рона. Начало волны убийств и прочих непотребностей пришлось на то же время, что и взрыв в церкви Святого Патрика. Прочти, пожалуйста, вот это, - я протянул ему лист с переписанным протоколом о деле Натана Дювьеля и тетрадь с заметками о церкви, открыв её на нужном месте, а после встал у спинки кресла, опираясь локтями о мягкую обивку, как любил это делать.
 - Габриэль? - Даниил запрокинул голову, уставясь на меня мерцающими в полумраке глазами. - Не мог бы ты встать где-нибудь в другом месте?.. Это как-то... нервирует. Да и я привык видеть лицо собеседника при разговоре.
 Нет, определённо - дружба со Стоуном для него даром не прошла! Больше кресел не было, а я совсем не хотел, чтобы ночной читал по моему лицу, не скрытому маской морока.
 Я всё-таки вышел из-за его спины и уселся на подлокотник массивного устойчивого кресла, чуть наклонив голову. Было любопытно, как Навь отреагирует на то, что почти идеально подходит под описание Дювьеля?
 Закрываясь от мерцания огня листком бумаги Даниил ещё раз глянул на меня и принялся за чтение. Лицо его принимало то выражение задумчивого согласия, то вовсе ничего не выражало... Когда же очередь дошла до реестра, сначала одна бровь его поползла вверх, затем он криво усмехнулся и уткнулся носом в листок так, что перестал быть мне виден. Я положил руку на спинку кресла и наклонился вперёд, пытаясь разглядеть лицо ночного. Чувства его пребывали в полнейшем сумбуре.
 По спине поползли мурашки. Если рассуждать логически, он ведь мог выжить и после сожжения на костре... Неужели он это помнит? Но... кто тогда... Может, как в романе, в нём доктор Джекил сменяется мистером Хайдом? И сейчас он... Приглушённый смешок заставил меня вздрогнуть.
 - Даниил? - я осторожно тронул его за плечо.
 Навь отвёл тетрадь от лица, глядя на меня с ехидным прищуром.
 - Ты, верно, хочешь спросить, не был ли я здесь священником лет триста с лишним назад? А?
 - Хочу, поскольку описание, согласись...
 - Оно там довольно общее. Не считая родинок конечно. Могу дать слово, что на ноге и спине в упомянутых местах ничего нет. Впрочем, слову ночного ты, скорее всего, не поверишь.
 Я хмыкнул, иронично приподнимая бровь.
 Навь, положив трубку на краешек стола, к моему удивлению поднялся, снимая жилетку и начал расстёгивать верхние пуговицы рубашки.
 - Шрамов даже не ищи. Их нет.
 Я невольно посмотрел ему на грудь - следов от пули, разорвавшей сердце, не осталось. Развернувшись, Навь убрал со спины волосы. На коже не темнели родинки - двойные тем более.
 - Мне продолжать? - он оглянулся с лёгкой усмешкой.
 - Не стоит, - я криво улыбнулся.
  - Вероятнее всего, в этом Дювьеле есть часть крови нашего рода, оттуда и внешнее сходство и умение выплетать сети, - Даниил, неспешно застёгивая пуговицы рубашки, глянул на меня. - Сила и память старых родов порой так причудливо проявляются в последующих поколениях...
 - То есть ты тоже считаешь, что это может быть священник? Жаль, что известно о нём мало. Протокол, как ты видишь - неполный. Это реплика с копии из библиотеки. Самое в нём любопытное то, что показания Дювьеля не запротоколированы. Из страха - из страха папского легата - а уж этих субъектов испугать было совсем непросто.
 - Хмм... Если допустить, что он выбрался из-под разрушенного пола церкви... Каким образом он вообще туда попал?!.. Его ведь, судя по документам сожгли? Захоронили пепел? Честно говоря, плохо представляю регенерацию из такого состояния. Хотя, если учесть, сколько он там пробыл, да и не всё могло прогореть...
 - Странно, что он вообще не покинул город при первых признаках опасности, а оставался в церкви.
 - Вот и мне кажется, что много странностей в происходящем здесь, словно мы упускаем из вида связующее звено всех событий.
 - Или что-то, что не поддаётся нашему логическому анализу. Но это... пожалуй, это похоже на палеонтологические изыскание - если что-то упущено, мала вероятность, что ты соберёшь всё воедино. Нам нужны ещё упоминания о нём, и обязательно полный вариант записей о ведении его дела. Был ли он действительно сожжён, что он сказал тому, кто вёл процесс... Согласись, испугать инквизиторов чем-то из разряда обыкновенных ересей было затруднительно! А ведь начиналось всё вполне обычно.
 Даниил задумчиво покивал, выпуская в мою сторону несколько быстро расплывающихся в туманную занавесь клубов дыма.
 - А ещё в пользу того, что хотя бы некоторые узлы этой истории завязаны в самом Гатри, говорит недавно сгоревшая библиотека Патрика Фарра, небезызвестного своими изысканиями по истории города, и к тому же искренне интересовавшегося именно этой церковью. Даже написал небольшую статью... Много для нас бессмысленного - но уже сам подход к делу говорит о том, что документы, даже косвенно её касающиеся, он перерыл во всём доступном для себя объёме, а, возможно, и скопировал. К тому же англичане... Есть у них страсть к коллекционированию - он вполне мог устроить личную конкуренцию между своим собранием, и собранием местной университетской библиотеки, хотя бы в некоторых областях. Несомненно, это не случайность.
 - Кажется, я что-то слышал об этом старичке и его увлечении. Когда это случилось?
 - В прошедшее воскресенье. Причём нельзя списать это на случайность или халатность. Его собрание спалили - и явно магией. Обугливание... специфическое. Кирпичи, даже некачественные, не растрескались, соседние комнаты и довольно хлипкие стены между ними - целы. В толстых книгах, плотно составленных в деревянные шкафы со стенками в несколько сантиметров, сердцевина обуглена так же равномерно в однородную массу, как и с краёв.
 - В прошедшее воскресенье? - Даниил удивлённо вскинул бровь. - А когда именно? В котором часу, ты случайно не знаешь?
 Я передёрнул плечами, устраиваясь поудобнее на подлокотнике.
 - Не знаю. Меня там не было - могу сказать только, что происходило это ночью, быстро - чрезвычайно быстро, огонь был невероятно силён, но затронул только определённую площадь.
 - Значит, это было до полуночи. В полночь я выплел сеть и то, что ты описал, почувствовал бы наверняка. Словно поджигатель специально подгадал время... Хотя, не стоит переоценивать врагов, как, впрочем, и недооценивать. Знаешь, я кое-что вспомнил... Некая Марлен, прибывшая в город незадолго до обрушения крипты и сейчас вплетённая в паутину, вполне могла устроить тот поджёг. Сама девица в магии не сильна, но посланный следить за ней мальчишка сообщал, что она дважды встречалась с красивой леди, и вела разговоры явно магического толка. И в ночь воскресенья на её одежде был запах горелого и чего-то ещё... Мальчишка так же добавил, что леди, с которой встречалась Марлен, хоть и отличалась яркой красотой, но лица её он запомнить не смог. Причём следивший был хоть и полукровкой, но всё-таки двуликим.
 - Это настораживает. Был?
 - Вечером восьмого числа он пришёл к Рону и, ни слова не говоря, вернул задаток. После его никто не видел.
 - Вот как... Я думал, что нам стоит отловить кого-нибудь из "мошек" - но они связаны нитью довольно крепко, и мы раньше времени можем растревожить паука. А я, честно говоря, ещё не готов к подобной встрече.
 Навь кивнул.
 - У меня тоже была мысль о разговоре с Марлен. Но, стоило приблизиться с таким намерением, как девчонка стала задыхаться, словно у неё начался сердечный приступ.
 - Полное предотвращение потери сведений. Дела... В церкви может остаться ещё что-то - если не от живых, так от камней и бумаг мы сможем узнать что-нибудь.
 Даниил с минуту молчал, глядя в темноту за моим плечом. Сегодня весь вечер он как-то странно отрешался от действительности. Трубка его вновь погасла. Когда же заговорил, голос был таким, словно он задремал на время, и ещё не вполне проснулся - безэмоциональный и глуховатый:
 - Камни церкви многого не расскажут. Я был там недавно. Кто-то стёр всё, начисто выбрал даже мельчайшие отголоски произошедшего...
 Это было плохо. Тот, кто орудовал в городе, преследуя свои непонятные пока цели, хоть и с опозданием, но спохватился и стал заботиться о безопасности и конфиденциальности. А это говорит уже о том, что он намерен остаться здесь надолго. И действовать будет решительно. Скорее всего, первые поступки выглядели столь абсурдно из-за того, что он привыкал к изменившемуся миру, и ещё не понял, что людское сознание за эти годы сильно изменилось.
 - Как некстати... - я вздохнул, понимая, что из-за нашей обоюдной неприязни в самом начале знакомства драгоценное время безвозвратно упущено. - Теперь гораздо сложнее будет разобраться с самыми животрепещущими вопросами - кто он, и для чего ему всё это понадобилось. Как ты заметил, один документ может нам помочь - но он неполон. Мыши объели. Правда, у меня есть мысль о том, как это исправить.
 Навь прищурился, глядя сквозь меня.
 - Что с тобой? - я чуть усмехнулся. Неужели его озарила какая-то идея?
 - Понимаю, прозвучит это сейчас странно, но... - зрачки ночного расширились и тонкими паутинками начали расползаться по всему глазу. - Габриэль, у тебя не найдётся ножика поострее?..
 - Даниил, для чего? - я нашёл на столе ножичек для обрезания бумаг и протянул ему рукоятью вперёд.
 Навь кивнул головой, осторожно придерживаясь кончиками пальцев за подлокотник, поднялся из кресла.
 - Где у тебя ванная комната?
 - Через коридор... я провожу. Даниил, да что с тобой? - я порывался подхватить его под руку, если что. За несколько секунд в нём произошла разительная перемена - из шутливо-простоватого ночного он стал отблеском того, о ком я читал не так давно в легендах.
 - Думаю, я сейчас это и узнаю... - взяв нож, он жестом отказался от помощи. Поминутно оглядываясь, я быстро провёл его к ванной - ужом скользнув туда, он заперся изнутри - тут же полилась вода. Я стоял, прислонившись к стене, и гадал - что он может там делать?
 - Габриэль... А вилки... да... пожалуй, двузубая подойдёт,.. у тебя не найдётся? - донёсся через некоторое время приглушённый шумом воды голос.
 - Не знаю... сейчас поищу... - кинувшись на кухню, я чуть не врезался в косяк. Для чего ему в ванной вилка?! И именно двузубая?!
 Отвлекая домового от вылизывания противня из-под пирога, я полез в кухонный гарнитур, качаясь на табурете и наощупь пытаясь отличить обычную вилку от искомой. Вилка... двузубая... Опрокинув коробку с металлическими загогулинами - кажется, для украшения тортов, я наткнулся наконец на мельхиоровую вилочку. Зажав её в руке, спустился с табуретки и направился к ванной. Мысли о здравом рассудке Даниила почему-то говорили не в пользу последнего.
 - Навь, я принёс - тебе помочь чем-нибудь? - я постучал в дверь, гадая, что там может происходить. Дверь приоткрылась - из темноты, по локоть, высунулась рука - голая...
 - Спасибо, сам управлюсь, - забрав вилку, он тут же закрыл дверь, так и не дав мне ничего разглядеть.
 За звуком льющейся воды только пару раз послышалось ругательство - он что, брился там? Но вилка... Смешок, раздавшийся вдруг, завершил мои домыслы, превратив всё происходящее в бред.
 - Я тут на полчаса, наверное, - раздалось из-за двери, опять-таки с усмешкой. - Ничего особо серьёзного, так что ты не волнуйся...
 - Ладно... Если что - кричи, - я присел на корточки напротив двери. Где-то наверху посапывал Юстин, не обращая внимания на нашу беготню. Из сада через окно слышались шепотки и шелест от двух занятых друг другом фэйри. Лилась вода, чем-то совершенно загадочным занимался в ванной с выключенным светом ночной. Абсурд...
 Не через полчаса, но примерно минут через двадцать белая дверь отворилась - с кривой ухмылкой, держа в одной руке вилку с ножом, а в другой непонятный маленький предмет, Навь чуть склонился ко мне.
 - Друг мой, позволь спросить, ты что со мной делал там, на заводе, а? - он протянул мне этот самый предмет для обозрения.
 - В смысле? - я уставился на простой камешек - шлак, такой засыпали под платформы для станков или на крыши производственных построек. - Взял тебя, собрал, перевязал да и ушёл оттуда поскорее.
 - Собрал?! - Навь удивлённо вскинул брови. - Богини!.. Ну... - он покачал головой. - Ясно тогда... Больше так только не делай, пожалуйста. Я, по правде сказать, не на шутку испугался, когда почувствовал, что в груди присутствует нечто лишнее. Да и выковыривать его было муторно.
 Я с ужасом поглядел на камень. Да что это за существо, с которым я побратался, если с чужеродным предметом в теле может несколько часов ходить, и ещё расковыривать себя и по живому доставать оттуда всякое?!!
 - Даниил... Тебе что, даже ковыряние в себе вилкой не вредит?!
 - Ну, знаешь ли!.. К боли я конечно не столь чувствителен, но приятного в этом мало.
 - Я не о том... - я указал на камень и оставшийся в беспорядке костюм ночного - рубашка теперь была заправлена в брюки небрежно и не застёгнута на три верхних пуговицы. - Ты только что вытащил из себя кусочек шлака, расковырял грудь, мышцы, соединительные ткани - и теперь стоишь, как ни в чём не бывало?!!
 - Не забывай, наш род ведь не за просто так Навьим зовётся, - с той же кривой ухмылкой он протянул мне руку, чтобы помочь встать.
 - Может, и да... Но это всё равно... поражает, - я встал, возвращая ему камешек. Почему-то пронеслась дурная мысль, что если б он оставлял всё, что когда-то побывало в его теле, на память, забарахлил бы весь дом.
 - Хм... Оставлю его пожалуй на память... - задумчиво протянул он, засовывая камешек в карман брюк. - Такое со мной не часто бывало.
 - Удивительно... - я последовал за ним обратно в гостиную. - Вот почему ты оставался так спокоен на заводе - тебе-то вряд ли взрыв стал окончательным приговором.
 - Ты серьёзно думаешь, что я оставил бы тебя там?!
 - Нет, сам ты, учитывая твою логику, тоже бы там остался - но вот в итоге всё же в одиночестве...
 Ночной, усаживаясь в кресло, прошёлся странным взглядом по моим рукам, но ничего не ответил. Я несколько мгновений смотрел на него, и только потом вспомнил, на чём же оборвался разговор.
 - Итак, о Дювьеле. Чтобы разобраться с тем, кто он, и чего добивается, надо располагать информацией. А после сгоревшей библиотеки Фара и вычищенной, как ты сказал, церкви, она осталась только где-то в уцелевшем протоколе его судебного процесса. И протокол этот, как я думаю, после прочтения всех доступных записей, находится в старом городе. План крепости мои догадки подтверждает. Там может быть тайник с необходимыми документами - надо только обстоятельно поискать, и, если они уцелели, мы их обязательно раздобудем. Прятали их всё же люди, а мы обладаем большими возможностями, - подхватив со стола, я подал ему чертежи.
 Бросив взгляд на бумагу, он рассеянно провёл по чётким линиям пальцем.
 - Во сколько мы туда направимся?
 - Учитывая, что мне темнота не помеха, а тебе подмога - лучше сделать это ночью. Часов... да хотя бы и в десять. Встретиться можно прямо там, на холме. В "Забытой книге", например. А день посвятить утрясанию дел. Да и тебе не помешало бы восстановить запас сил. Всё-таки ты бледноват...
 Навь искоса глянул на меня. Словно ожидая, что вслед за этим я предложу ему восполнить силы своей кровью. Как же! Мне уже надоело через каждые два-три дня мокнуть в озере, а потом распределять стихийную, и, если разобраться, неустойчивую энергию по телу.
 - Ладно, - кивнул он, так и не дождавшись каких-либо действий с моей стороны. - Восстановлюсь. А ты...
 - Что?.. - я снова уселся на подлокотнике, опираясь одной рукой о спинку кресла за его головой.
 - Мне всё интересно узнать, как ты восстанавливаешь свои силы? Если уж родился в другом мире... или тебе это без надобности, и несколько часов обыкновенного сна вполне хватает?
 Я ухмыльнулся. Вот они, байки о силе Волшебного Двора в действии.
 - Родился я там - в чистом, не отравленном мире, и поэтому могу черпать силу из здешних стихийных источников - гроза, шторм, смерч, лавина, сильный ливень, просыпающееся семечко... Бесчисленное множество. И есть много источников, которые могут восстановить силу быстро - но никто, кроме нас, их не почувствует.
 Даниил вздохнул, кажется, даже с завистью.
 - Однако!.. Хм... Помнится, когда мы пили за знакомство у Рона, ты обещал рассказать длинную, и, на твой взгляд, неинтересную историю о том, как ты здесь оказался? И какое вообще дело вам, живущим в вашем новом Эдеме, до того, что творится здесь?
 Я убрал руку, отворачиваясь, словно любуясь сполохами огня в камине. Для рассказывания этой истории я не дозрел, и вряд ли когда-нибудь у меня случится настолько благодушное настроение, чтобы поведать её, доверительно положив голову на плечо кому-нибудь. Как старую сказку без окончания. Пока что без окончания...
 - Дело есть, и самое что ни на есть насущное - наш мир корнями уходит к этому - и ещё несколько веков должно пройти, прежде чем удастся разорвать связи, не рискуя уничтожить наш, как ты выразился, Эдем. И можно будет уже равнодушно позволить уничтожить здесь всё.
 - Вот оно в чём дело... - Даниил понимающе покачал головой. О том, что я ему обещал что-то рассказать помимо этого, он слегка упустил... - Габриэль, - ночной как-то печально усмехнулся, - по сравнению с родом людским даже всех нас вместе взятых не так много. И за всеми вы уследить не сумеете.
 - Но кто сказал, что мы будем делать это вечно? - я встал, чтобы помешать кочергой угли, переливающиеся, как затихающее драконье сердце. - В конце концов, мы плотина - а ни одна плотина не стоит бесчисленное множество лет. В конечном итоге все наши действия обречены на провал - мы можем его только отсрочить на какое-то время и надеяться, что наш мир выживет. А нас здесь и в самом деле всего несколько тысяч.
 Навь так и усмехался, глядя в камин глазами уставшей, древней змеи.
 - Знаешь, иногда мне кажется, что все мы, все, принадлежащие к Древним Родам, всего лишь тени, что остаются за кругом света от электрических ламп. И стоит погасить этот свет, и мы исчезнем, растворимся в ночной темноте... В недолгой памяти людских сказок и легенд...
 - Мы и так уже растворились... или ты не заметил? - я отвернулся, опираясь рукой о каминную полку - волосы, выбились из-под ленты, упав на виски. - Все мы, приходящие в ваш мир, растворились в нём, и нам не вынырнуть отсюда - даже если подадут руку...
 - Ох, Габриэль, такие разговоры не на трезвую голову... - Навь за моей спиной вздохнул, вновь, судя по звукам, набивая трубку. Я прикусил нижнюю губу, всё равно он не видел моего лица. На трезвую голову... Я всегда трезв - кроме той ночи. А... молчать так долго - столетиями, невозможно. Перед своими - слабость, перед ним - просто странные слова. Да... теперь понятно, почему он искал успокоения в вине. Отпустить свою память со сворки, распахнуть замка памяти створки, разогнать грёз лучи и искры. Ничего, всё проходит... быстро.
 Мы молчали в тёмной гостиной, глядя, как затухает последнее биение жара в углях. В россыпи огненных ящериц, в разбитом драконьем сердце... а наверху спал, свернувшись в кресле, маленький волчонок. Дитя, которому принадлежал весь этот огромный, и бесконечно чуждый нам мир.


СУББОТА 12 АВГУСТА


 Наконец-то я выспался. Учитывая предстоящее сегодняшней ночью дело, это было как нельзя кстати. Ясная голова, восполненная прошлым днём в озере сила - только вот насколько её хватит? Я задумчиво поднёс кончики пальцев к виску, трогая ими кожу - пальцы оказались, как всегда, холодны. Если провести такими по спине, захочется съёжиться или отодвинуться подальше от призрачного холода быстрых прикосновений. И как озёрная владычица находит приятное в том, чтобы касаться меня - пусть и во сне, пользуясь моей близостью к её владениям, и тем, что наполнен силой из принадлежащего ей источника? Впрочем, её касания как ледяные подземные ключи - а у меня холодны только пальцы...
 Со вздохом я поднялся - за лёгкими шторами казалось жемчужно-серо - мягкое марево покрывало небо, наполняя воздух водяной взвесью в безветрии. Было почти тепло - вылазя из-под одеяла я даже не передёрнул плечами, окунаясь в прохладный утренний воздух. Часы, в гостиной внизу отбивающие десять, оповестили о том, что заспался я порядочно. Снизу пахло чаем - кажется, Данни самостоятельно принялся за уничтожение следов вчерашней роскоши.
 Я прислонился голой спиной к стене - хотелось поспать ещё немного, но передышки, подобные прошедшему вечеру, слишком редки, и повторять их часто опасно - расслабишься, как сейчас - и пропустишь что-то важное. Хлопнула дверь на веранду - кэльпи куда-то направлялся - поваляться в другом обличии на нежной после свежей ночи траве, или в гости к фэйри. Она, как я вчера понял, полностью примирилась с тем, что я чуть не убил её хозяина - или кем там ей Даниил приходится. Да... этот случай я ему припоминать буду неимоверно долго...
 Я накинул рубашку, прислушиваясь к тишине в библиотеке. Юстин вчера так сладко уснул, что остался у нас - ни я, ни Даниил не решились его будить. Я усмехнулся - вчера мы были, чересчур сентиментальны. Но, наконец, хоть что-то прояснилось - и мои подозрения о принадлежности Дювьеля к происходящей истории, хоть и были основаны скорее на интуиции, чем на здравых размышлениях, подтвердились... Что, всё-таки, нужно Прядильщику от Даниила? Хочет единолично распоряжаться в Гатри?
 Но... этот городок не такое уж и важное приобретение - учитывая, что на холм простирается власть Алой Невесты, и мёртвые капища полукольцом с востока ставят заслон, ограничивая приток силы... А из озера почерпнуть может не всякий - и тем более не всякому это будет дозволено. И почему он тогда затаился? Понял, что его заметили, или его планы пока не поддаются нашему логическому анализу?
 Я умылся и привёл себя в порядок. Листва яблонь за окном словно наполнилась от влаги соком и насыщенной зеленью - и казалось, что иногда сквозь тучи проглядывает солнце. Оса несколько раз ударилась в оконное стекло, но потом улетела, раздражённо гудя. Никогда не любил этот звук - как жужжание мухи, только более тревожный.
 На ветви дерева сидел ворон - чуть нахохлившийся, словно успел уже задремать - данники сами решили проведать меня, раз уж я не звал их, только просил показать дорогу к дому Навь в ту злополучную ночь. Хотя, как сказать злополучную... Задуманное я выполнил, а Даниилу произошедшее особого вреда не принесло - но камешек, конечно, нереален!
 Чуть влажная у корней трава приятно холодила ноги, заплетаясь вокруг пальцев уже по-осеннему жёсткими отдельными стебельками. Как всегда во влажном воздухе, ароматы казались ярче и насыщенней - розы... Тот, кто строил этот дом, был заядлым их любителем. Жасмин отцвёл, и яблони сбросили кипень пенную, а они всё осыпаются кремовыми и карминовыми лепестками. Жаль, что в этом мире почти не найдёшь белого шиповника. Только цвета крови с туманом.
 - Ты не звал, но я пришёл, аdalardo. (кельтск. благородный)
 - Благодарю... Что ты можешь сказать мне? - я подождал, пока тяжёлая птица с ветки опустится на плечо - уже зажившее, но всё ещё чувствительное сквозь простой лён домашней рубашки. Когти слегка царапнули по коже - перья прошлись тусклым сполохом радужного перелива. Сила... Как легко они берут нашу силу - и как долго помнят об этом.
 Он хрипло каркнул, словно собираясь с мыслями.
 - Виверна улетела, мы проводили. В городе тихо - все прячутся. Над крышами никого - только мы. Боятся все - в Низине тишина. Мы следили за ночным - он никого не убил. Завод догорел - там никого больше нет. Ещё дымится - не присесть, и ходят по краю, боятся люди. Тишина - говорят, с севера идут грозы.
 Я улыбнулся последней его фразе - видимо, в городе, не считая взрыва, и в самом деле необычайно тихо, раз даже это он решил достаточно значимым, чтобы донести до меня. Я вспомнил про письмо "дядюшке", так и не отправленное.
 - Можете отнести ещё письмо туда же, куда носили предыдущее послание?
 Я направился к веранде, чуть поглаживая птицу по спине, одновременно помогая ей держать равновесие. Там должны были остаться вчерашние колбаски, несколько креветок в соусе... В прошлый раз ему досталась ветчина, теперь что-то ещё. Какая разница - они видели меня наверняка после попоища. Ещё бы - такое разве что слепой не увидел.
 Посадив его на край стола, я поставил перед ним тарелку с колбаской и пододвинул соусницу. Он даже прижмурил тонкими туманными плёнками глаза, когда я перехватил его на руки - скорее всего, впервые позволял кому бы то ни было так себя коснуться.
 Кивнув, чтобы ворон приступал к трапезе, я вернулся в дом. Захватив письмо, уже ступил на лестницу, когда услышал, как в библиотеке заворочались. Должно быть, Юстин сейчас только-только просыпается... Чуть улыбнувшись, я вернулся на второй этаж. Несколько раз стукнув легонько в дверь библиотеки, заглянул туда - за столом стоял, поправляя смятую во сне рубашку, волчонок. Волосы у него торчали в беспорядке, а на щеке медленно бледнела полоска от складки на воротнике. Плед, которым я его укрыл перед тем, как лечь спать, лежал рядом с креслом - кажется, он его сбросил во сне.
 - Ой... - он смутился, поняв, что остался здесь на всю ночь, и плохо ориентируясь спросонья в незнакомой обстановке.
 - Доброе утро... Ты вчера так хорошо уснул, что Даниил оставил тебя досыпать прямо здесь. Ванная внизу и направо в конце коридора. Если хочешь, оставайся на завтрак. Выходи на веранду - тебе ведь вчерашний ужин, как я понял, понравился. Позавтракаешь, а уж потом пойдёшь... домой. Если нашёл что-то интересное - бери, почитай. Потом занесёшь - я ещё нескоро уеду.
 - А... Спасибо, я... Очень вкусно было.
 Ещё раз улыбнувшись, я выскользнул за дверь - всё, что нужно, он найдёт, а смущать его излишним вниманием не хотелось. Ребёнок.
 Ворон на веранде уже прикончил угощение - он разморённо помаргивал, когда я вручал ему конверт. От привязывания его к лапе он вежливо отказался - интересно, посланники всю дорогу будут держать письмо в клюве, или у них какие-то другие способы? Не знаю - как только мне не передавали вести...
 Когда пришёл Юстин, я уже убрал грязную посуду и подогрел остатки каши и окорока. Три пирожных, одно из них пришлось частично обрезать - на него налип мотылёк, являли собой десерт. Шевелюра у волчонка так и пребывала в относительном беспорядке - кажется, он расчесал её пальцами, но вот сонного оцепенения в глазах поубавилось. Что-то виделось в нём от ребёнка, попавшего в сказку. Странную, но, несомненно интересную.
 - Приятного аппетита, - он сперва потянулся рукой к ломтю мяса, но на полдороге всё же вспомнил про этикет - рука плавно, словно это было просто неловкое движение не окончательно проснувшегося юноши, завернула к ложке. Кашу съесть он тоже был не против. Мы молчали - я наслаждался тишиной мягкого позднего утра, а он из природной, или ещё какой застенчивости. К тому же он был занят - рвать мясо, как вчера, ему показалось неприлично - одно дело, ужин по соседству с Огоньком и Навь - по контрасту с ними многое выглядит нормальным. И совсем другое - молчаливый поздний завтрак с хозяином дома. Причём этот хозяин едва не убил опекуна... Интересно, какого он всё же мнения обо мне?
 Закричали далеко галки - где-то за домами, в полях. Должно быть, фермеры прогоняли стаю, чтобы она не потравила урожай. Мяукала за стеной дома кошка - Юстин прижмуривался и поводил носом. Словно и кошки иногда были ему не чужды в качестве завтрака.
 - Ты что-то читал... интересная книга? - на мой вопрос он отвлёкся от еды.
 - Это книжка Вильгельма Гауфа, - он замялся, чуть розовея щеками. - Сказки...
 - Интересная, и очень приятная книга. Конечно, восточные реалии у него далеки от жизни - но полёт фантазии поистине завораживающий, - я про себя хмыкнул. Большая часть придуманных историй о востоке разительно отличались от реальности. Тот же калиф Гарун-аль-Рашид был далеко-о не таким альтруистом, как описывался. Скорее даже наоборот. - Возьми почитать - недочитанная книга, если она интересна, вызывает те же муки, что висящий под потолком окорок у голодной лисы.
 - Спасибо, - он прихлебнул горячего чаю и поморщился, чуть обжёгшись. Сказки, как я понял, читать хотелось, но было несколько стыдно - словно он не дочитал своего в детстве, и теперь, считая себя взрослым, гадал, не странно ли это - юноша и читает сказки.
 - Не стесняйся своих желаний - но и не афишируй их. Мне так Гауф нравится - даже удивительно, сколько он сумел угадать, - я отставил чашку с чаем, глядя, как по тропинке возвращается Данни. Вид он имел настолько довольный, насколько это вообще возможно. Да, сегодняшняя ночь для него вышла лучше, чем для всех нас, вместе взятых. Кроме Огонька, конечно.
 - Доброе утро... - Данни кивнул волчонку. Юстин вежливо поприветствовал его.
 Интересно - Данни ходил к своей даме сердца с подношением, или просто так гулял? Да и в том, что Даниил оставил столь спокойно Юстина у меня, была, как теперь казалось, некоторая доля корысти - вряд ли он встал бы с утра пораньше, чтобы что-то приготовить...
 Я придерживал вилочкой кусочек, отделяя его от основной части. Юстин, специально для которого всё делалось столь медленно и неспешно, копировал мои движения - получалось очень даже неплохо - ещё несколько месяцев внимательности и тренировок - и он вполне сможет войти в общество. Самое главное - желание у него имеется. Нужно будет намекнуть Навь о том, что должен знать и уметь современный юноша. Ничему от оборотней я его научить не сумею - разве что развлеку воспоминаниями из своей жизни, о том, как сталкивался с представителями его Ветви, и только. А... мой единственный поразительный друг из двуликих мало того, что был чрезвычайно не похож на него во второй своей ипостаси, так и погиб уже много лет как назад.
 Я меланхолично наблюдал, как Данни, что с ним бывало достаточно редко, сам ушёл суетиться на кухне. Чай он уже подогревал - его остатки мы с Юстином как раз и распивали.
 - Спасибо... - Юстин облизнулся - это почему-то выглядело по-звериному. Нужно серьёзно поговорить с Навь по поводу манер - мне, если всё сложится удачно, придётся покинуть город - а в окружении своего опекуна, и особенно этой фэйри, Юстин даже не желая того, неизвестно чего может нахвататься.
 Я аккуратно взял лежащую справа от тарелки салфетку, промокнул уголки губ и, небрежно скомкав одним движением, положил на край тарелки. Волчонок внимательно проследил - наверняка запомнил.
 - Пока я здесь, нужно тебе почаще бывать у меня в гостях - и если возникнут какие-то вопросы - обращайся. Возможно, что-то Даниил тебе рассказать не сможет - а я сумею разъяснить, - я отставил чашечку, аккуратно вставая, и только после этого отодвигая стул, вместо того, чтобы с шумом елозить им по полу. Волчонок повторил, незаметно отряхивая налипшие на ладони крошки от пирожного.
 - Спасибо за завтрак... Ну, я, пожалуй, пойду? - Юстин нюхал воздух - запах роз ему явно не нравился - слишком резкий для чувствительного носа.
 - Ничего... Стой, а книга? - я вопросительно на него глянул. - Не знаю, есть ли у Навь такая, да пока искать будешь, - я вспомнил, что у него валялось по всему дому - одной из составляющих беспорядка были именно книги. Если даже больше похожие на волшебные истории, чем на обычные сказки произведения Гауфа у ночного и есть, их ещё нужно отыскать, и даже самый изощрённый нюх в этом не подмога.
 - Точно... Я сейчас... - волчонок уже собрался подниматься наверх.
 - Не суетись - я сам принесу, - я со смехом остановил его, придержав за рукав. Он ощутимо дёрнулся - остро чувствует границы собственной территории, или же не привык, к чужим прикосновениям?
 Взбежав наверх, я нашёл богато иллюстрированную книжку с толстыми плотными листами. Она лежала открытой на странице, изображающей караван, идущий по пустыне - с верблюдами, цепочками коней и невольников. Восточные истории. Оторвав кусочек заготовленной для писем бумаги я заложил страницу и поспешил к мнущемуся внизу уже на дорожке волчонку. С благодарностями приняв книгу он тут же направился к воротам. Проводив Юстина, я неожиданно для себя помахал ему вслед, когда тот обернулся - как зверь на нору. Небо, это я после вчерашнего вечера так непозволительно-сентиментально расклеился? Тут идти-то недолго.
 Волчонок шёл скоро, зажимая книгу под мышкой, и держался поближе к берегу озера, словно готовый в любой момент сигануть с дороги в ивняк. Воспитывать да воспитывать... Дорогу мазнула тень - в серовато-светлом небе плавно скользил по потокам воздуха ворон. В следующую же встречу поручу им глаз не спускать с Даниила - когда вернётся, по его словам, ненадолго отлучившийся Прядильщик, тут же начну обряд - чтобы не успел перехватить добычу на свою голову.
 Жаль, безмерно жаль, что я не могу сплести такую же сеть - но зато и меня сложнее найти, и просьба ворону не оставляет следов. При всём желании не узнать, поймав птицу, с кем она связана - сила при передаче обезличивается, а нитей между нами не видно - они глубже, они в ушедшей ко времени клятве, и только давшие её видят их. И сила сберегается. Правда, её и так и так постоянно приходится принимать из-за этого ночного. Не одно, так другое...
 Заперев воротца, я поднялся к себе в комнату. Написать завещание, прибрать документы и всё надёжно спрятать - чтобы только прибывшие в случае моей гибели соратники смогли забрать их. Взяв уголёк из рябинового костра, горевшего в ночь полнолуния я тщательно, задумываясь над особенно заковыристыми значками, вывел три охранных круга. Усевшись за стол, не меньше часа скрупулёзно прописывал, что и кому следует передать, и как и что может помочь им в разбирательстве причин моей возможной гибели. Слишком близко к безумию, клубящемуся под покровом драконьей чешуи-брусчатки мы идём. Идиотизм. Наверное - это заразно. Укусил же он меня тогда в плечо! И... брудершафт этот. Я помню, что там должен быть поцелуй - но такой ли?
 Запечатав конверт расплавленным воском, я оставил на нём отпечаток большого пальца. За дела можно быть спокойным. Следующее письмо объясняло причины, подвигшие меня на то, чтобы пойти туда вместе с ночным. А то ведь решат ещё, что это он меня - и всё, Даниил, как бы ни был силён, окажется в весьма щекотливой ситуации. Хотелось написать и той, из-за которой я до сих пор видел колючие ветви во снах - но рука запечатала второе письмо, не тронув больше бумаг. Нет - это должно перегореть - я и так заплатил за юношескую, даже детскую глупость, слишком дорого. К тому же, ни разу не было повода...
 Что есть пустота в глазах? Равнодушие сердца...
 Сложив все послания в центр кругов, я завершил охранный наговор, положив на девяти знаковых точках белые кварцевые камни, извлечённые из шкатулки.
 Данни я застал за поеданием пирога, спрятанного для единоличного своего пользования в духовом шкафу, Он чуть не подавился, когда услышал мой краткий план на эту ночь.
 - Что? Вы думаете, это возможно? Кххе... А если нас поймают!! Я ещё так молод! Я не могу!!!
 - Успокойся, животное. Я иду не с тобой, а с ночным. Будешь сидеть дома, и стеречь. Если что - не хочу возвращаться пешком - придёшь и отвезёшь меня обратно.
 Ковырнув корочку пирога, он недовольно воззрился на меня. Впрочем, перспектива оставаться в безопасности во время сумасбродного предприятия его вполне устраивала.
 - Ладно... А... А если вы не вернётесь? - честные лошадиные глаза пытались выразить тревогу за меня, но почему-то в них светилось предвкушение перемен и озабоченность тем, кто же будет его кормить. Низкое, материально заинтересованное прагматичное животное!
 - У меня в чемодане лежит шкатулка - простая, ты её уже видел сто раз, не делай непонимающее лицо - а то я не знаю, кто тогда пытался надеть на себя ленту с наложенным мороком писаного красавца. В ней кольцо - из топаза. Жёлтенькое такое - сломаешь его. Молотком, копытом - неважно. Главное, сломай. А, да - будешь шкатулку искать - не вздумай ступить в круг на полу - некому будет посылать сообщение о моём исчезновении, - я избегал говорить слово "гибель". Ещё... накаркаю. А наши данники к этому относились серьёзно. - Шкатулка в чемодане - в шкатулке кольцо - кольцо нужно сломать. В круг ни в коем случае не ступать - он уже активизирован, и тебя разнесёт на капли, если совершишь такую глупость. Шкатулку обязательно закрой - иначе тоже могут возникнуть крупные неприятности на твоё подхвостье. Как сломаешь кольцо - больше ничего не нужно - ты свободен. Они узнают, что нужно прибыть, и всё сделают. Всё написано, тебе даже встречать их не обязательно. Но лучше бы встретил - ещё решат расспросить - из-под воды достанут. Иди куда хочешь - до ближайшего озера уж точно.
 - Хорошо... - повторённое дважды поручение застряло в извилинах мозга моего кэльпи, и вызвало на его лице живейший мыслительный процесс. Думаю, главным образом он решал, куда податься в случае чего, и что хорошо бы оказаться в этом озере - и Огонёк рядом, и источник силы, и вообще... Чем плохо? Домовой слушал из угла - мне давно казалось, что он не против того, чтобы я умер, или ещё как самоустранился из его жизни. Тогда он бы смог наконец осесть где-то и тихо ждать нормальных хозяев, подрёмывая в предчувствии спокойных дней. Я вздохнул - Огонёк и Юстин вряд ли будут столь неприкрыто предвкушать исчезновение Даниила. Но... каждому своё.
 - А, ещё вот что - деньги, что останутся - можешь забрать. Вряд ли они потащат их с собой, - я развернулся, слыша, как за спиной сладостно вздохнул над пирогом лохматый кэльпи. Не иначе думает, жизнь ему улыбнулась - как же, я не самоубийца - и к походу подготовлюсь со всем тщанием. Разбаловал этого куцехвостого...
 До назначенного часа оставалось ещё много дел, и через двадцать минут, подбадриваемый щекотанием ботинок по бокам, Данни уже рысил по направлению к богатым кварталам Мраморного бульвара. Перечисленные Чарльзом Легроем частные собрания остались без внимания с моей стороны - и со стороны неизвестного поджигателя тоже. Что-то мне подсказывало, что ничего я там не найду существенного - но проверить нужно...
 На набережной под ноги Данни сунулся чумазый мальчишка - продавец газет. Кинув ему несколько затребованных пенсов, я взял сразу три. Оставив коню самому выбирать аллюр, накинул морок, и предался чтению - на всех передовицах писали почти одно и то же.
 "Катастрофа...", "Ужасающий пожар разыгрался на складах в фабричной части города", "Трагедия на заводе, злой рок преследует дело Уатингтона"...
 Хмыкнув, я раздернул газету по сгибам и погрузился в чтение, покачиваясь в такт неспешным шагам коня.
 "...В ночь на 11 августа без четверти полночь, на заводе, который готовился к открытию цехов по производству новейших моделей моторов, произошёл ужаснейший взрыв. Как сообщил очевидец произошедшего, сторож из расположенной по соседству текстильной фабрики, Грегори Фроуг, здание буквально взмыло в воздух.
 ...Всё вокруг окуталось мгновенно густым дымом, среди жильцов располагающихся на улице Фабричной домов произошла страшная паника. В случившемся ужасном смятении пожарный экипаж около двадцати минут не мог подъехать...
 ...Около полицейского отделения вчера было полное неистовство - от Персиваля Китченера требовали принять меры по сохранению рабочих мест, и только вмешательство Питера Скотта, наследника недавно опочившего Джереми Скотта, повлияло на необычайно возбуждённых...
 ...вероятно, вследствие неаккуратного обращения с поступившими на хранение в ожидании отправки ёмкостями с...
 ...неоднократно отмечала, что упомянутый Боб Поттингер позволял себе употреблять горячительные напитки прямо на месте, что уже приводило к опасным ситуациям.
 ...Следствие ведется энергично"
 Бросив газеты в урну, я усмехнулся, когда свёрнутая трубочкой бумага попала аккуратно в отверстие. Всё шло так, как ему и положено идти - люди, хоть и были взбудоражены, но особого угнетения не чувствовалось - жертв только двое, а ущерб нанесён человеку, располагающему далеко не единственным источником дохода. Прохожие на улицах всё ещё оживлённо обсуждали произошедшее - но все версии сводились к нитроглицерину, халатности, и... и злому року, витающему надо всем этим предприятием. А ещё о прошедшей наконец жаре, которая почти высушила город до костей, и том, что есть что-то от промысла божьего в гибели двух магнатов... И вот ведь как интересно - как только всё полыхнуло, этот убийственный зной и сгинул в удушливое истаявшее воспоминание. А рабочие места... Так этого можно добиться разными путями.
 Данни всхрапнул и прибавил ходу. Нужно было побывать в нескольких местах, в том числе у Фильере. К тому же я хотел ещё раз по возвращении в дом повторить план тоннелей. На всякий случай...
***

 Мы сидели под отцветающими яблонями на прогретой весенним солнцем земле, прислонившись спиной к тёплому, шершавому стволу старого дерева. И солнечного света было настолько много, что казалось, он проникает насквозь через плотную ткань повязки и закрытые веки. Всё залило золотым сиянием и окружающий мир состоял только из звуков, запахов и ощущений. Но лицо сидящего рядом Змея я видел столь отчётливо, что мог проследить, как меняется от движенья листьев узор тёмных малахитовых глаз, и как вытягиваются в тонкие нити его зрачки, когда лучи солнца проскальзывают сквозь лиственную завесу.
 Мерно гудели где-то в кронах деревьев пчёлы, шуршали листья от прикосновения ветерков и вновь старая яблоня осыпала нас нежным и тонким снегом. Лепестки с тихим шорохом кружились, опадали вниз, устилая примятую нами траву, тонули в мягком зелёном ковре, касались иногда рук, сцепленных в замок на прижатом к груди колене. Запах послеполуденного сада, где, как на холсте из аромата яблонь, проступали кусты смородины и мягкая горячая пыль узких тропинок...
 - Тень, кое-что повторяется...
 Я чуть повернул голову и снова увидел его, задумчиво глядящего куда-то сквозь тёплую метель лепестков. Красивое юное лицо, похожее, почти неуловимыми чертами, на лица канувших во Тьму родичей и совершенно другое... принадлежащее уже этому времени, этому миру... Золото солнечного света смешалось с золотыми бликами его странных крыльев. Или то был ореол светлых волос?
 -... и мы ещё не единожды пройдём этот поворот Колеса Жизни.
 Рука, тёплая, с огоньками лета на кончиках пальцев, дотронулась до моего локтя и ощущение лёгкости и мириад солнечных зайчиков, так и осталось, даже когда прикосновение исчезло...
 Я всё-таки открыл глаза, почти убедив себя в том, что летний, полный запаха диких трав и медового солнечного света, вкус его крови - реальность, а не сновидение. И что сейчас я увижу Змея, сидящего рядом со мной на кровати и с улыбкой глядящего в глаза...
 Одеяло на самом краешке постели и вправду было примято, но только одно знакомое мне существо умудрялось повсюду за собой оставлять дубовые листики и прочий древесный мусор.
 Я дёрнул уголком губ в усмешке, удобней устраиваясь под тёплой тяжестью одеяла.
 Кое-что повторяется и мы ещё не единожды пройдём этот поворот Колеса Жизни...
 Змей ли говорил эти слова, или это мои собственные мысли прозвучали во сне?..
 Когда-то... давным-давно... мы и вправду сидели так под отцветающей старой яблоней и на глазах была плотная повязка, чтобы я не ослеп от ставшего иным солнечного света. Но о чём мы говорили тогда, я уже не помнил.
 Кое-что повторяется...
 И Колесо Жизни сделало ещё один поворот...
 И я не знаю, что мне делать с этим...
 Но, как бы там ни было, сон развеял ту хмурую безнадёжность и тоску, что прошедшей ночью вытекала из камина в струйках тёплого воздуха и ложилась на плечи неподъемной тяжестью потерянной Силы. Богини! Даже смешно сейчас! Возвращаясь домой, я боялся того момента, когда мне всё-таки придётся закрыть глаза и провалиться в сновидения. Боялся, что будет сниться то, что я не хотел бы видеть во снах, или то, что очень хотел... Но не стоит думать сейчас об этом - на самом ли деле Змей пришёл в мои сны, или то были воспоминания, в любом случае не для того я проснулся в столь хорошем настроении, чтобы тут же загнать себя мыслями в чёрную меланхолию.
 Высунув из-под одеяла руку, я свесил её с кровати. Вокруг пальцев тут же обвилась холодная ленточка сквозняка и желание вставать моментально пропало. С кухни всё теми же вездесущими сквознячками донесло обрывок негромкого разговора и потянуло чем-то на удивление съедобным и не горелым. Нет, Фаэ вряд ли способна приготовить хоть что-то, что пришлось бы предварительно варить, печь, или жарить. Богини!!! Неужели Юстин умеет готовить?! На это следовало посмотреть, а, в случае чего, и попробовать.
 Всё-таки выбравшись из-под одеяла я зябко передёрнул плечами, кутаясь в тонкий халат. Раздёрнул шторы, закрывая окна и балконную дверь. Облака ещё к рассвету затянули всё небо плотным серым покровом и на улице давно было по-вечернему сумрачно. Гатри на том берегу мерцал холодными звёздочками фонарей и разноцветными пятнами окон. Там, куда сходились дрожащие нити света, словно из тёмной чаши - стен старого города, в небо текло призрачное свечение газовых фонарей. Здесь и сейчас мысли о предстоящем походе в Закатные башни не вызывали никакой тревоги. Да и вообще, не собираемся же мы соваться во владения хранительницы холма?!.. Я уж точно не собирался.
 Паркетный пол, нигде не укрытый коврами, был холодным, и я переступил с ноги на ногу. С первого этажа интригующе запахло вполне приемлемо сваренным кофе...
 Спускаясь вниз, я потирал плечи руками - свежий воздух, это, конечно, замечательно, но всеми ветрами продуваемый дом - уже слишком! Хотя, может мне так холодно после сна?.. А в ванной комнате поджидали и вовсе ледяные плитки...
 Стоя в горячих лентах воды, кутающих тело переплетениями древних рун, я на пару секунд ощутил постороннее присутствие. Видимо, Фаэ решила проверить, скоро ли я доберусь до кухни. А ведь благодаря выходкам этой девчонки я за три неполных месяца окончательно утратил способность смущаться по таким пустякам! С момента нашего, если это можно так назвать, знакомства, прошло около недели, когда она посчитала вполне допустимым заявиться в ванную комнату как раз, когда я улёгся в воду, и, как ни в чём не бывало, начать разговор об Истории предисходного периода... Хорошо, что в присутствии юного двуликого Фаэ ведёт себя прилично... или старается изо всех сил. А все мелкие безобразия в основном, направлены на мою персону, но тут уж ничего не поделаешь - такова её суть. Да и начни Фаэ общаться со мной как-то иначе, заподозрил бы неладное в себе.
 Я улыбнулся пришедшим мыслям: эта фэйри и маленький двуликий... Дом стал бы пустым и мёртвым без них.
 В кухню я зашёл согревшись, и от созерцания чуть промокшего от волос халата и босых ног передёрнулась сидящая на корточках прямо на столе у плиты фэйри. Я лишь усмехнулся - открытые по всему дому окна и двери были именно её работой.
 Юстин, стоящий у плиты всё в той же одежде, в которой ходил вчера к Габриэлю, повернулся ко мне.
 - Добрый вечер, - он несколько растерянно улыбнулся.
 - Добрый, - я улыбнулся в ответ, усаживаясь на стул подальше от света горящих на столе ламп. - Огонёк, а ты у нас на сегодня - главное блюдо?
 - Обойдешься омлетом! - фыркнула она, даже не думая не то чтобы слазить на пол, но и отодвигаться от источника тепла. Только невероятным акробатическим движением выпрямила ножку и подтянула сползающий гольфик. Столь полюбившийся, не иначе из-за способа добычи, матросский костюмчик, что был на ней сейчас, выглядел на удивление чисто. Я бы даже сказал, что его выстирали!
 - Даниэл, вы будете? - волчонок кивнул на сковородку, в которой, судя по запаху, доходил до готовности омлет с колбасой и помидорами.
 - С удовольствием! Как я чувствую, у тебя прекрасно получается.
 Юстин, смутившись, отвернулся к плите.
 - Вообще-то, я иногда помогал Теодору... Виктория почти не нанимала прислуги.
 - Всё к лучшему - как видишь, ты успел приобрести полезный опыт.
 - Эн"шэн! Не пугай так бедного мальчика! - состроив обезьянью рожицу Фаэ пригрозила мне пальцем. - А то решит ещё, что ты очень рад обретению повара в его лице и теперь его святой обязанностью будет сутки напролёт торчать на кухне и готовить тебе поесть!
 - Огонёк, не это я имел в виду, и ты прекрасно меня поняла, - усмехнулся я. - Только вот, боюсь, как бы ты не уцепилась за такую возможность.
 - Да я, можно сказать, сыта воздухом и солнечным светом!
 - Ага, - кивнул я. - То-то после подобной трапезы остаются горы немытой посуды и кастрюли с подгоревшей кашей?
 - Не слушай его, Юстин, это чистой воды клевета! - нагло заявила девчонка и в обиженном жесте попыталась, не меняя позы, сложить ручки на груди. Волчонок, стоящий вполоборота ко мне, улыбался.
 Может, и не прав я был, решив поначалу оставаться при нём в мороке сорокалетнего дядьки (правильно Фаэ заметила, что веду-то я себя всё равно, как двадцатилетний оболтус), а может, Юстин начал привыкать к нашему общению. Ну да, не всё ведь сразу. Я потянулся к полочкам буфета, чтобы достать чашки для кофе. И вообще, ему ко многому ещё придётся привыкать, да и отвыкать тоже... Чего только стоили его взгляды, поначалу осторожно бросаемые на меня за столом! Но... ладно Юстин - мальчишка, который до недавнего времени не знал, что он сам двуликий. Вервольф... Вспомнился вчерашний странный намёк Габриэля на то, что я слишком бледен. Богини! Сдаётся, имел он в виду, что мне не помешало бы выпить крови!..
 Но ведь и вправду, что мы знаем друг о друге? Во время Исхода, прошедшего здесь менее чем за сотню лет, до изменений, происходящих с нами, было дело лишь нам самим. И хоть обрядов, связанных с кровью, полно у всех, чудищами и кровопийцами всегда считали нас. Заслуженно конечно, под конец Исхода... Но сейчас-то зачем всех под одну гребёнку чесать?
 Габриэль же и вовсе не принадлежащий к этому миру... Богини! Почти непредставимо!..
 - И о чём это ты так размечтался? - Фаэ, усевшись напротив, положила голову на сложенные на столешнице ручки и с любопытством заглядывала мне в лицо. - Девять, - неожиданно добавила она и ехидно улыбнулась.
 - Что девять? - не понял я. Юстин уже раскладывал омлет по тарелкам. Судя по тому, что тарелок было только две, а возмущений со стороны фэйри не последовало - первую сковородку Фаэ слопала единолично. Куда в неё только поместилось?
 - Ты положил в кофе девять ложек сахара! - продолжая источать ехидство, протянула она. - Боюсь, если так пойдёт и дальше, у тебя на самом деле что-нибудь слипнется!
 - Шутка повторенная - смешнее не будет, - заметил я, с невозмутимым выражением на лице помешивая кофейный сироп. - Юстин?
 Двуликий поднял взгляд от тарелки, где совершал некие приличествующие этикету манипуляции с вилочкой и изредка откладываемым в сторону ножом с закруглённым кончиком. Не иначе поедание первой сковородки было ещё и показательно-обучающим...
 - Мне предстоит одно небольшое приключение... Не думаю, что со мной там что-то случиться, но на всякий случай, чтобы тебе было спокойнее. В библиотеке, в нижнем ящике стола, лежат письма. Там есть пачка с адресом пересылки в Санкт-Петербурге, от Никиты Велеса. Это мой очень близкий друг. И если что... Да, вообще, на будущее, если возникнут какие-либо неприятности, а меня не окажется рядом, можешь смело обращаться к нему. Велес, правда, не из двуликих, а потомок чистой крови Тёмных Родов, но ведь и я из ночных. Здесь у меня тоже есть друзья, но это люди, и хоть перед ними можно особо не таиться, во многом они тебе помочь не смогут. Арктур и Эвелина Стоун, Огонёк знает где они живут.
 - У-у... - протянула Фаэ, маленькими глоточками попивая остывающий кофе. - Что-то на тебя такое сегодня нашло странное. Ты куда вообще собрался? Опять с этим своим белобрысым сидхе? Каждый раз, когда ты с ним в компании остаёшься, заканчивается всё какой-нибудь гадостью.
 - Разве тебе вчерашний ужин не понравился? - я приподнял бровь.
 - Нуу... - замялась фэйри.
 - Даниэл, а куда вы идёте? - Юстин встревоженный таким поворотом разговора так и сидел, занеся над тарелкой вилочку.
 - К Закатным башням. Это в старом городе. Габриэль предполагает, что где-то там должна находиться если не тайная библиотека монахов, то некий их схрон.
 - Ну я же говорила! - рассерженно выпалила Фаэ. - Опять чёрте-куда вместе с ним лезешь!!! И зачем тебе эта библиотека?!!
 - Огонёк, не стоит так переживать - куда не надо мы не полезем. А в библиотеке могут оказаться документы, что хоть немного прольют свет на творящееся в Гатри непотребство.
 - И всё равно!!! - Фаэ насупилась, как маленький ребёнок и даже гневно, почти расплескав по столу содержимое, отодвинула от себя кружку. - А если Алая тебя почует?! Что тогда?! Ему, поди, ничего не станется! Он же свой под холмом!
 - Огонёк, - я покачал головой, - мы не собираемся соваться в её владения. А по старому городу я не единожды гулял и рядом с этими башнями в том числе - как видишь, со мной всё в порядке. Юстин, - я улыбнулся волчонку, - на самом деле нет в этом ничего опасного - Огонёк преувеличила. Единственное, что может нам угрожать там, так это паутина, пыль и плесень.
 - И когда ты туда собрался? - Фаэ всё ещё недовольно поглядывала в мою сторону.
 - Сегодня. Мы договорились встретиться с Габриэлем в десять.
 - А в чём ты туда пойдёшь? - по милому детскому личику расплылась не детская ухмылочка.
 - Хм... - я задумался перед тем, как ответить, мысленно перебирая гардероб. И вправду ведь нет ничего подходящего! Я даже верхом так давно не ездил, что из обуви остались только ботинки, удобные для неспешных прогулок по городу, городской опять-таки зимы и слякоти, но никак не блужданий по подземным коридорам...
 - У тебя на Вечернем бульваре, кажется, лежит миленькая такая ночная пижама. Правда, не помню, чтобы ты её надевал... Эн"шэн, ну зачем тебе туда?!..
 Я лишь вздохнул.
 - Может вам на самом деле перенести это на пару дней? - в глазах Юстина столь отчётливо читалось беспокойство, что я обругал себя за не вовремя начатый разговор. Мог бы подождать, пока он нормально поест!
 - Лучше не затягивать с этим. Чем скорее мы до конца разберёмся в происходящем - тем лучше. Гатри всегда был спокойным городком - я хочу, что бы так и оставалось.
 Ох, Богини! В самом деле, зря я затеял этот разговор! Не теми словами и не в то время!..
 
***

 Когда я пришёл к "Забытой книге", Даниил уже был там. Сидя за одним из крайних столиков, он читал газету, отпивая маленькими глоточками чай и, в такт некой неслышимой музыке, покачивал носком ботинка. Оделся он во всё чёрное - как и всегда, впрочем. Подходя ближе я окончательно уверился в том, что Навь всё ещё дышит воздухом этого мира благодаря исключительной живучести. Только ненормальное создание облачится для похода в подземелья, или некое их подобие, в рубашку, брюки, жилеточку и ботинки. Свеженачищенные.
 - Доброй ночи, - Навь повернулся, отрываясь от газеты, когда я не дошёл до него примерно столик. Уголки бледных губ приподнялись, что означало приветливую улыбку.
 - И тебе доброй... Ты... точно представляешь, что нам предстоит? - я с сомнением протянул это, выразительно глядя на завязанные бантиками шнурки.
 - Ну-у... У меня дома, конечно, есть ночная пижама... Но, - он развёл руками, словно извиняясь за то, что пришёл не в ней, - думаю - это ещё более неподходяще.
 - Ладно, будем надеяться, что ты как-нибудь извернёшься, - я поправил под мороком моток тонкой верёвки на плече.
 - Ну что ж, тогда идём, - Навь пожал плечами, поднимаясь со стула. И поправил манжеты на рукавах.
 Хмыкнув, я стал пробираться сквозь слегка нетрезвую студенческую толпу, но потом, плюнув на приличия и вспомнив, что в мороке, перепрыгнул через ограду низеньких кустов. Навь уже стоял снаружи, до меня воспользовавшись этим путём.
 - Сейчас мы к башне Безумия. Верное название, учитывая, кто под нею обретается.
 - Даа... - протянул ночной. - Два безумца лезут под башню Безумия...
 - Там, как мне сказал ректор, и потом я на карте это нашёл, есть два тоннеля - скорее всего, вход где-то в них. На карте помечено, что войти можно рядом с башней.
 Навь молча кивнул и его лицо причудливо исказили тёмно-голубые тени от газовых фонарей. Мы тихо прошли мимо окружённого парочками стрекочущего фонтана - аметистовые и серебристо-синие брызги, как из ладоней морской девы, разлетались в стороны, падая в темноту у воды с едва слышным звоном. Сквозь прореху в тёмном мареве расползающихся облаков виднелись едва различимые от света горящих фонарей звезды. Мелкие, но яркие, как северный речной жемчуг. Красные стены, кровяные в наступившей темноте, перешёптывались со старыми деревьями.
 - Нам туда, - я махнул рукой в сторону зубчатой стены, вспухшей похожей на непомерную бочку башней. Узкие, едва различимые бойницы причудливо и хаотично прорезали её плоть из тёмного камня. Подножье стены и часть башни скрывали густые кусты боярышника, а от посторонних глаз укрывали высаженные рядком ивы. Можно не беспокоиться, что нас кто-либо заметит, но придётся пробираться сквозь ветки в поисках входа.
 Навь чуть кивнул головой, проследив за моим жестом. Взгляд у него оставался рассеянным, словно мы вышли погулять по вечернему городу, посмотреть на фонтаны, а после, взойдя на эту самую башню, полюбоваться панорамой ночного уже города...
 - С тобой всё в порядке? Может мы слишком рано собрались и ты не успел восстановить силы? Или, может быть, ты голоден?
 - Со мной всё совершенно в порядке, - приподняв уголки губ в улыбке Даниил отвернулся, провожая взглядом пролетевшего мимо бражника. - Ты сейчас вообще о чём?
 Я внимательно оглядел ночного. Вчера он точно так же задумывался...
 - О том, что вчера, когда у тебя где-то внутри находился кусочек шлака, ты тоже выглядел несколько задумчиво. И... как я понял, нормально ты питаешься редко... - я прошёл вдоль стены, отодвигая в сторону преграждающие путь ветки кустов, оглядывая возможные пути проникновения в тоннели.
 - А-а... - как-то странно протянул Даниил за моей спиной. - Кажется, понимаю. Ты опасаешься голодного упыря, крадущегося в темноте незнакомых подземных коридоров и пускающего слюну тебе на шею?
 - Лично я боюсь не голодного упыря, а голодного или ещё какого обморока у упыря, и тяжелого тела, капающего слюной за моей шеей.
 - Ну.. хм.. В таком случае могу тебя успокоить - со мной, на самом деле, всё в порядке. Просто паутина отнимает некоторое количество сил.
 - Ты держишь её постоянно?
 - Иначе нет смысла выплетать.
 Я остановился, похоже, мы нашли вход в тоннели - небольшой люк, со здоровенными, перетянутыми старой цепью скобами. Я потянул цепь, стаскивая её вбок. Ступать на поросшие мхом по краям доски не хотелось - казалось, они тут же прогнутся под моим весом, обваливаясь в неизвестные подземные переходы.
 Навь подхватил одну створку, и мы вместе открыли лаз. Я заглянул вниз - оттуда тянуло затхлым сырым воздухом, мышами и немного канализацией. Дно виднелось, но довольно далеко - конечно, спрыгнуть можно - но лучше делать это по очереди.
 - Давай-ка я первый, - Навь чуть отстранил меня и просто шагнул вниз, сливаясь с темнотой внутри. - Высоковато... И, чёрт побери!!! Лужа!.. - раздался чуть искажённый эхом голос.
 Оглянувшись, я оттащил цепь подальше, бросил взгляд на кусты, закрывающие уединённое место рядом с не самой красивой башней, и зацепив за ствол дерева верёвку, спрыгнул вниз.
 - Дааа.. Даниил, опыт твоего пребывания в опасных ситуациях и навыки блестящего выживания в этом мире просто поражают!.. - я с трудом сдержал смешок - на грязном, даже на вид скользком глинистом полу тоннеля ярко выделялись чёрные начищенные ботинки, и в них явно залилась немалая толика мутной воды из стоячей лужи, занимающей почти всё видимое пространство.
 Навь молча смерил меня мрачным взглядом. В сапогах было тепло и удобно, безрукавка не стесняла свободы движений, а штаны не требовалось поминутно поддёргивать на коленях и в поясе после особенно резких движений.
 - Права была Огонёк, надо было пойти в пижаме... - буркнул он, следуя за мной в темноту по мутной воде с непонятными хрупающими под подошвой комочками.
 Я оглядывался по сторонам - пол плавно уходил вниз. Разбитая кадушка, или бочонок - всё ещё радужные разводы пестрели вокруг... Масло, наверное, когда-то держали... Лужа становилась глубже - впереди виднелись только полусгнившие балки, влажный бугристый потолок и валяющийся рядом с ржавым остовом старинного переносного фонаря крысиный отбеленный водой скелет.
 Я задумчиво сделал несколько шагов по расходящейся под ногами с чмоканьем жиже - тоннель кончался беспросветным и окончательным тупиком. Здесь ничем, что мы искали, и не пахло. А вот запахом дождевых червей, стоячей воды, перемешанной с гнилой соломой и ещё какой-то ботвой - не иначе, сюда иногда сбрасывали мусор, разило изрядно. Навь стоял довольно далеко позади, морщась и покуривая трубку - его ботинки полностью скрылись под водой.
 - Тупик? - уточнил он.
 - Тупик... - я подумал, что, скорее всего, тупиком этот тоннель стал благодаря стараниям Терновки - давешний странный сон, в котором я шёл за ней по ночному городу, объяснял многое. Дамы не поделили территорию... - Ладно, раз здесь не нашли - пойдём всё же в башню.
 - Можно было начать и оттуда, - Навь фыркнул, разворачиваясь обратно, промокшие в самом начале нашей аферы ноги подпортили ему настроение.
 - Можно, конечно же... - я, быстро цепляясь за веревку, вылез следом. - Только вот вероятность, что мы найдём что-нибудь и здесь, тоже была. И тут всё-таки безопаснее.
 - Ну, будем считать, что я уже кое-что нашёл, - мрачно глянув на меня, он наклонился, стянул с ноги ботинок и вылил свою находку. С носка у него капало. Для верности постучав ботинком по стволу дерева, он задумчиво взялся было за носок, но потом, передумал.
 - Что? Колючка попалась? - я смотал верёвку и закинул обратно на плечо. Мы ещё не приступили к делу, а он уже разочаровался в происходящем.
 - Нет. Думал, выбросить его, да так, ботинком ногу натру - кто знает, сколько ты ещё будешь меня таскать.
 - Не знаю... - я пожал плечами, направляясь к основанию башни, слежавшемуся понизу в один монолит. Протяженность тоннелей под ней, наверняка не маленькая. И где-то там двери ведущие в Холм - место на границе этого и какого-то ещё мира. - Что ж... Если удача не улыбнулась нам здесь - придётся нанести визит в донжон. На карте я входа не обнаружил - но, судя по постройке, некогда это был именно донжон - правда, расположение его не по центру, а в составе крепостной стены, меня смущает... Ты знаешь внутреннее строение донжона, или тебе рассказать? - башня раздутой громадой уже нависала над нами.
 - Ты о потайном ходе между стенами? - Навь, притопывая левой ногой, пытаясь поправить обувь, шагал сзади.
 - Да... И хорошо - значит, тебе понятно, что мы сейчас начнём искать. О... Вот и вход.
 Небольшая дверь, возле самой стены, врезалась в каменную плоть башни Безумия. Старая, в белёсых, как птичий помёт, потёках, она была закрыта на внушительный амбарный замок. Дверью не пользовались настолько давно, что железная дужка стала похожа на спёкшееся ржаное тесто - рыже-белая, бугристая, с ржавыми маслянистыми потёками. Если даже у кого-то и нашёлся ключ от этого внебрачного сына руды и молота, внутренности его, слипшиеся в один сплошной комок, не поддались бы натиску.
 Навь брезгливо, двумя пальцами, приподнял замок и, без видимых усилий, потянул вниз. С шершавым скрежетом дужка начала крошиться, а затем выскочила с одной стороны из паза. Ночной с отвращением отбросил остаток замка в сторону - на пальцах, мертвенно-бледных в темноте, остались рыже-чёрные мокрые чешуйки. Оттирая их прямо о брюки, он оглядел дверь, словно хотел убедиться, что этой сомнительной преграды больше нет.
 - Ну вот и отлично, - я пнул трухлявое дерево - проверять на ощупь, в самом ли деле белые потёки представляют собой птичий помёт, желания не возникло. Ржавые петли прохрустели что-то обличающее, и дверь плавно завалилась в темноту, повиснув на несколько секунд на остатках крепления. Подождав, когда осядет пыль, я осторожно заглянул внутрь - мокрые красноватые камни казались покрытыми испариной, как лоб больного.
 - Идём. Сперва наверх - не знаю, сохранились ли здесь лестницы - но как-нибудь вскарабкаемся, - переступив через вросший в землю стёртый порожек, я вдохнул затхлый, пахнущий мышами, стоячей канализационной водой и чёрной плесенью воздух.
 - Сюда, наверное, лет сто никто не входил, - Даниил стоял на пороге, брезгливо оглядывая внутренности башни. - Проще и вовсе не дышать.
 Я задумался, вытаскивать или нет из кармана платок. Светлая ткань обтянула нижнюю часть лица - дышать стало тяжелее, а вонь приглушало ненамного. Со вздохом пришлось стянуть и запихать его обратно. - А ты можешь?
 - Могу некоторое время, если не придётся говорить. А с этим платком ты был похож на бандита, пришедшего обчистить здешние кладовые. Запасы главного золотаря, судя по запаху...
 - А в подельниках у этого бандита некий франт... - я переступил подозрительного вида лужу. Края её чуть светились - подняв голову, я увидел на высоком потолке этого яруса башни несколько летучих мышей. Это объясняло и удушливую вонь, и обилие фосфоритных соединений на полу.
 Лестница сохранилась - но большую её часть уничтожили время и пожар. Каменные стёршиеся ступеньки иногда переходили в наклонную щербатую плоскость, покрытую мышиным помётом, перемежающуюся выемками с дождевыми лужами. Под сапогом противно прохрустели чьи-то мелкие костяшки, поскрипывая по подошве и камню.
 - Прошу, - Навь плавным жестом предложил мне свершить восхождение первым.
 Внимательно оглядев витую лестницу, идущую в узкий проход к стенам, образующим основу второго яруса, я с опаской ступил на ненадёжную опору. Влажная пыль прахом прошедших веков облепила сапог - она тяжело и густо взметнулась в похожем на закисший кисель воздухе. Я тронул стену самыми кончиками пальцев - камни были полны, как угли, отголосками давно отбушевавшей здесь силы, но молчали, прикрытые пеплом времени. Или чьей-то властью.
 - Как странно, - вытерев руку о подол безрукавки, я обернулся к ночному. - Здесь почти тепло, хотя на улице прохладно. Мыши не могли поднять температуру настолько - их слишком мало, а отсутствием ветра и... - я чуть не выругался, когда на очередном подобии ступеньки каблук мягко проехался по чему-то упруго-скользкому. Дохлая мышь со сложенными крыльями раздавилась о камни, и чёрная склизкая масса из лопнувшего брюшка со слипшимися волосками брызнула в стороны. - И не от процессов гниения...
 - Фуу... - раздалось снизу. - Ты хоть иногда под ноги смотри! Хорошо, что до меня не долетело. Хотя, сдаётся мне, там, куда мы так рвёмся, подобного... добра, будет навалом.
 Я попытался вытереть сапог о следующую ступеньку со сколотым краем, но только добавил к грязи на нём новую порцию пыли, намертво облепившей чёрные маслянисто блестящие пятна трупной жидкости. Про себя я хмыкнул. Мне глядеть под ноги не так важно, как ночному - высокие сапоги надёжно защищали от грязи, воды и резких изменений температуры. А вот его ботинки... А если попадётся целая кошка?
 Ступеньки ложились под ноги горбатыми спинами мёртвых рыб, такие же скользкие, вонючие и обманчиво-надёжные. Кусок камня один раз выкрошился прямо из-под ноги - я успел на инерции предыдущего шага перескочить через провал, всем телом впечатываясь в липкую мокрую стену.
 - Осторожно... - я вытер щёку рукавом. - Тут дыра.
 - Да уж вижу, - раздалось неожиданно откуда-то сверху. - Тут вообще много дыр... И дохлятины!
 - Как ты меня опередил? Ты же сзади шёл? - я передёрнулся, оглядываясь в чернильные разводы плесени на стенах позади себя.
 - Не зря же меня прозвали Тенью, - в голосе осторожно шагающего почти на виток лестницы впереди меня явственно чувствовалась усмешка.
 - Сейчас догоню.. - я с омерзением втянул в нос словно бы усилившийся сладко-тяжёлый запах гнили. - Кажется, это верхний виток... С крыши, должно быть, нанесло всякой дряни.
 Последний ярус вонял омерзительнее, чем все остальные - возможно, это объяснялось притоком свежего воздуха из дыр в кладке крыши. Смешанный с тем, чем можно ещё дышать, густой раствор гнили и затхлой грязи становился только ощутимее. Летучие мыши, поблёскивая чёрными мелкими глазками, разевали маленькие пасти - большая часть их давно вылетела на ночную охоту, и детёныши, почти взрослые, шипели, иногда роняя едко пахнущие зеленоватые капли. Я накинул на голову капюшон. Даниил же встал под тем местом, на котором мелких вонючих тварей почти не висело.
 - Вход обычно делали в самом верху башни, в личных покоях, - я коснулся рукой липкой стены. - Кирпич, или камень, или неприметный рычажок...
 Камни глухо и коротко отзывались стуком без малейших призвуков небольшого эха от пространства за ними. Неужели все здешние механизмы пришли в то же состояние, что и замок внизу? Обернув платком руку, я простукал вставленный в стену валун, покрытый белыми шершавыми полосками неизвестного происхождения. Вероятнее всего, это продукт жизнедеятельности... Но, для чего мне всегда знать всё столь конкретно?
 - Омерзительно! - выдавил Навь, с неким восхищением глядя на меня. Сам он так и стоял, не шевелясь. Что-то, пролетевшее рядом c капюшоном и сопровождаемое верещанием летучей мыши, объяснило его нежелание покидать относительно безопасное место.
 - Если тебе это занятие столь омерзительно, может быть, спустишься на виток лестницы вниз? Там этих тварей много меньше. Если тебя не затруднит... - платок проехался по белёсому пятну плесени. Словно я ударил в бок павшую лошадь...
 - Мм... - что-то глухо выдавив, словно давился здешним воздухом, Навь исчез. На самом деле - несколько неприятно, когда твой спутник почти не ощущается. Не дышит...
 Через некоторое время снизу раздались гулкие удары, будто Даниил решил не простукивать стену в поисках потайного хода, а сразу проломить её в приглянувшемся месте.
 Камень молчал. И у меня, и у него слышался под ударами одинаковый коротко-глухой отзвук сплошного каменного образования. Я методично выстукивал стены - давно вымытый раствор оставил после себя неровные трещины. Их заполняла то слизь, как на дне забытой на месяц в летний сезон грязной посуды, то оттуда ползли по камням потревоженные блестящие коричневые уховёртки и мокрицы. Падая на пол, они расползались с тихим влажным шорохом. Около одной стены слышалось скрипучее, почти змеиное шипение - там лежало тельце дохлой летучей мыши, из ушей и носа которой высовывались бледные раздутые тельца опарышей. Снизу раздался очередной сильный удар о стену. Интересно, чем он там простукивает камни - явно не рукой - звук резкий и короткий, и не палкой - надо быть совершенным идиотом, чтобы попытаться найти тайник, просто стуча ей о камни.
 - Навь... Ты что там делаешь? - вместо ответа внизу сгрохотало, словно кто-то бросил осколок кирпича в колодец. Что-то упало в лестничный пролёт? Оставив попытки выстучать что-нибудь путное, я быстро, но осторожно спустился вниз.
 - Нашёл... кажется, - выдохнул Навь, осторожно заглядывая в небольшой чёрный провал в стене - похоже, пара кирпичей провалилась куда-то внутрь.
 - Отлично... Видимо, некогда именно этот этаж был верхним, а то, что выше - надстроили позднее. Навь... - я подошёл ближе - как и ожидалось, он даже не прикоснулся к стене рукой, брезгливо неосознанно складывая пальцы в подобие кулака. - А чем ты простукивал стены?
 Ночной глянул на меня с лёгкой усмешкой, поднял ногу, перенеся вес тела на другую, и прицельно, коротко и сильно пнул стену. А потом отпрыгнул, чуть проскальзывая по влажной поверхности, когда скрытая под тёсанными хрупкими панелями кирпичная кладка начала обваливаться внутрь с непотребным грохотом, многократно расходящимся эхом по всему телу башни.
 - В этом месте стена показалась мне тоньше всего.
 - Удачно показалась... - принюхиваясь, не пахнёт ли из темноты чем-нибудь резким, и выждав, когда перестанут осыпаться мелкие частицы, я шагнул вперёд. Пыль довольно быстро оседала. Из провала тянуло тёплым сухим воздухом, мышиным помётом и едва чувствовалось прогорклое сало, кирпичная крошка и пыль, взметнувшаяся от падения части кладки. Было темно - никаких источников света - только участок узенькой - на одно не слишком упитанное существо, лестницы, стиснутой толстыми стенами.
 - Ты видишь в абсолютной темноте? - Навь с интересом разглядывал меня, словно естествоиспытатель, который открыл доселе невиданный образец тропической фауны.
 Я полез в карман, нашаривая коробок патентованных немецких спичек. Волшебство волшебством, но можно ведь и не тратить сил понапрасну? Сейчас только соорудить какое-то подобие факела, или вытащить припасённую свечу, и вперёд.
 - Нет. А ты?
 - Нет... Если только идти через тени - но здесь что-то я этого делать не хочу. Не нравится мне эта темнота... - он огляделся вокруг. - Сдаётся мне, она настолько же грязная.
 Скрипнул между каблуком и твёрдым тёсаным камнем осколок кирпича. На полу, припорошенный многолетней, если не вековой, пылью и мусором, лежал факел. Толстая палка с тряпкой, расползающейся на отдельные нити. Смола, которой щедро пропитали когда-то ткань, "забальзамировала" его верхушку. Сухой, даже не особо грязный, он отлично подходил для освещения. Может быть, дальше по ходу продвижения мы встретим ещё один завалявшийся источник света.
 - Что там? - Даниил протиснулся следом - на ботинки и нижнюю, влажную часть штанин тут же густым светлым слоем налипла пыль.
 - Факел. Cперва проход был тайными, а с некоторых пор стал ещё и забытым.
 Своеобразная мумия затрещала, выплёвывая в стороны длинные острые язычки пламени, а потом всё же загорелась, неровно, рвано, порой покрываясь тонким синим пламенем, почти невидимым. Наши тени в таком освещении словно сошли с ума, колотясь в подобии пляски святого Витта по стенам. Узкая лестница без прорезей, бойниц или ответвлений. Классическая, если можно так выразиться... Несколько витков, если она всё ещё цела, и мы, наконец, сможем прибыть туда, куда желаем.
 - Надеюсь, там не будет такой вони.
 - Вряд ли... Чувствуешь - воздух идёт нам навстречу, и он сухой. Наверняка, если внизу мы всё же найдём библиотеку, там тоже окажется сухо - во влажной нездоровой атмосфере, столь присущей большинству построек Туманного Альбиона, книги просто не сохранились бы. Да и плесенью, особенно неистребимой чёрной, не пахнет.
 Я шёл впереди - иногда в искристом пламени факела вспыхивали, мгновенно исчезая, кусочки паутинок, а примерно на втором витке лестницы в огонь сунулась бледная, с непомерно раздутым брюшком, бабочка. Таких мне раньше видеть не доводилось - впрочем, подземные твари всегда причудливо-уродливы, так что и не поймёшь, встречал ли ты что-то подобное, или это всё же разные существа.
 Мы миновали небольшой обвальчик, обтирая рукавами паутину и пыль со стен и через минут пятнадцать дошли до тёмного проёма. Его сделали сбоку от продолжающей спускаться вниз лестницы. Вырубленный в известняковой породе, с двумя пустыми железными кольцами для факелов, закопчёнными и ржавыми, он не был обработан. Неизвестные строители, вытесав и вынеся на поверхность породу, оставили рукотворную пещеру.
 - Сухо... И ничем таким не пахнет... - я вошёл первым, поводя факелом в стороны - пещера оказалась не так уж и велика - шагов по двадцать в каждую сторону. Невысокий, в трещинах, потолок с соляными искрящимися желтоватыми наростами, чёрные узкие ниши в стенах - интересно, что же там... Пахло бумажной и тряпичной трухой - мельчайшая взвесь плавала в воздухе, щекоча внутри носа и вынуждая тонко, с наслаждением чихнуть.
 - Будь здоров, - ответил Навь, оказавшийся сбоку. Он брезгливо отряхивал руки, с тоской глядя на штаны, но даже не предпринял попытки смахнуть налипший ком давно покинутой пауком рваной паутины. Волосы, сперва забранные в хвост, растрепались - он неуверенно провёл рукой по макушке - словно считал, что грязными ладонями лучше голову не трогать - будет только хуже. Шнурок Навь где-то потерял, не иначе, во время своих занятнейших упражнений с пинанием стен.
 - Спасибо... - я шагнул, ощущая под каблуком что-то мелкое и хрустящее, как мышиные тоненькие кости. В ближайшей нише лежали беспорядочно сваленные плохо выделанные пятнистые пергаменты, высохшие, крошащиеся и хрупкие. Словно полоска восточного теста - легко сломать, так и не узнав содержания. Под ворохом желтоватых кож, из которых посыпались высохшие оболочки кожеедов, обнаружились книги в тяжёлых металлических переплётах с инкрустацией из потерявшего всякий вид и ценность жемчуга. Н-да, вряд ли это то, что мы ищем...
 Факел выплюнул ещё одну длинную искру, и снова зашипел, покрытый быстро пробегающими синими сполохами.
 - Не нравится мне здесь... - Даниил нашёл где-то ещё один факел, и теперь пытался определить, что же на его навершие - паутинистый кокон, или остаток ветошной обмотки. Вздохнув, видимо, так и не придя к какому-либо решению, он поджёг его от первого факела, подождал, пока этот колтун из светлых нитей займётся целиком, и повёл им из стороны в сторону, словно пытаясь отогнать собственную тень.
 Такие же факельные заготовки, различной степени прогорелости, висели в металлических прогнутых кольцах по всему помещению. Даниил поджег половину из них предполагая, что мы здесь надолго. Несколько вытесанных из стены скамеек и пара высоких плоских валунов служили всем убранством пещеры. В некоторых нишах покоились истлевшие и ненужные теперь никакой красавице нитки жемчуга, столбики медных монет, несколько золотых, растресканные шкатулки и сомнительного вида высохшие эликсиры в бутылках с неплотно прилегающими скукоженными пробками.
 Не мы одни были здесь - в углу, свернувшись, как младенец в материнской утробе, лежал в бурой непонятной хламиде иссушенный временем человеческий остов. Рыжеватые, выцветшие уже редкие пряди обрамляли подвёрнутое под лохмотья жутковатое лицо с обтянувшей череп тёмной растресканной кожей. Ошмётки почерневшей плоти, ссохшиеся и ножнами плотно облекшие кости, покрывала пыль. Сумка из толстой кожи, расстёгнутая, лежала, прижатая им к животу.
 Я перешёл к следующей нише - с флаконами из синего стекла, которые выкатились когда-то из деревянного ящичка с отбитым углом, и аккуратными стопками желтовато-бурых листков. У другой стены, под нишей, покрытой копотью, лежали, сцепившись, ещё два человека. Один в воинском облачении, с нагрудным доспехом и широкими металлическими запястьями, другой, более крупный, в чёрной грязной власянице. У монаха за плечами виднелась сума, полная, не иначе, как неких бесценных документов. Настолько важных, что он пошёл не только на грех убийства, но и умер без причастия и прочих столь важных, должно быть, для него ритуалов. В бронзе нагрудника застрял трёхгранный кинжал, простой, но от этого не менее смертоносный.
 Навь остановился возле одной из ниш, задумчиво глядя на опрокинутый пустой кубок из серебра. Он даже не прикасался к лежащим рядом бумагам. В мятущемся рваном свете факелов с кончиков пальцев правой его руки стекал тёмный дым, но и тот расползался в дюйме над поверхностью старых переплётов и превратившихся в сухую ломкую труху листов.
 - Грязно? - ехидно осведомился я. На чёрной одежде ночного отчётливо выделялись нити липкой паутины и сероватые пятна пыли в тех местах, где он всё-таки успел соприкоснуться со стенами.
 - Темно... - он покачал головой. От движения прядка волос упала ему на лицо и с кончика её тоже потекла дымчатая нечёткая тень. - Хочется разобраться с этим поскорее и убраться отсюда подальше.
 - Что тебя так тревожит? - я отодвинул тяжёлую бронзовую шкатулку, из которой посыпался голубоватый порошок. Не иначе, алхимик решил утаить здесь нечто сокровенное. Оксид меди, или что-то столь же чепуховое.
 - Не знаю... Что-то странное есть в этих тенях... - тёмный дым продолжал стекать с его пальцев, разбредаясь по камням, проскальзывая между страниц закрытых книг и вороха рукописных свитков.
 - То, что мы ищем, датируется годом примерно 1562-м или около того. Дата написания протокола.
 Перевернув книгу в закаменелом кожаном переплёте я стёр с неё пыль, прокравшуюся даже между нею и камнем. Не то... всё не то... Главное, что хоть библиотеку нашли. Башня Безумия - как-то даже подозрительно легко это оказалось. Надо поглядеть, что там, у монашка в сумке, которую он так трогательно прижимает к себе. Вроде повреждений не видно - он что, уморил себя здесь голодом? Святой мученик, как называют их люди? На сухом суставчатом коричневом пальце руки тускло желтело кольцо. Тонкий золотой ободок с причудливым вензелем из скарабея и кобры, такой сакрально-таинственный для того пожилого и робкого человека, который сдавал мне комнату, когда я... Небо, он-то как здесь оказался?! Я присел, собираясь осторожно вытащить сумку из своеобразного подобия клетки, в которую превратились его рука.
 - Твою-ж...!? - короткий резкий вскрик на русском прорвал тишину из шороха страниц и потрескивания факелов.
 Я, вздрогнув, резко обернулся. То, что там творилось, походило на бред умалишенного художника. Из стены торчало видимое от плеча тело Даниила. Рука скребла по стенке рядом, пытаясь оттолкнуться. Ноги хаотично дёргались, судорожно проскальзывая ботинками по полу, словно его... ели.
 - Навь? Навь!! Ты меня слышишь?! - я бросился к нему, пытаясь за плечо вытащить из этой западни. Кажется, он всё же слышал меня - рука замерла.
 Я попытался вытянуть его - ощущение было таким, словно старался перетянуть в игре с канатом четверик брабантских коней. Что там с ним? Вдруг он задохнётся? Грязно-жёлтые камни медленно затягивали Навь в пористо-твёрдую глубину. Я вцепился в его предплечье рядом с локтем. Безрезультатно.
 Внезапно рука ночного с чудовищной силой впилась мне в плечо. Я попытался отступить, заодно вытаскивая его и шипя от боли. Цепкие холодные пальцы сомкнулись, как на зло, на месте его же укуса.
 Вязкая, идущая гребнями и волнами стена ударила в лицо - я инстинктивно, как перед прыжком в воду, задержал дыхание. Горячее чёрное марево сжалось вокруг головы плотным, кажущимся на ощупь оголёнными мускулами, кольцом, а потом мы так и не выпуская друг друга, полетели вниз. Что-то ребристое, как хребёт старой лошади, впилось в спину, перед глазами промелькнул чёрный провал, из которого тянуло горячим сухим воздухом, с запахами давленых дождевых червей и чахлой травы из балконных кадушек. Рука вывернулась из моих ладоней, напоследок чувствительно скребнув по коже у шеи. Обхватив голову и прижимая подбородок к груди, я впечатался во что-то подозрительно мягкое.
 - Габриэль!!! Богини!!! Слезь с меня!!! - мягкое, к огромному облегчению, оказалось Даниилом, и он, судя по всему, был жив, и, как хотелось надеяться, здоров.
 - Сейчас... не кричи так... - с трудом, всё ещё испытывая некоторое головокружение, я откатился в сторону, освобождая придавленного ночного, и, оглядываясь по сторонам, привалился к чему-то, кажется, каменному.
 Было темно. Звуки нашего шевеления и уже затухающее эхо падения по спирали уходили вверх, становясь глуше, тише и мягче. Я вытянул руку, пытаясь определить размеры этого места - под пальцами оставалось пусто. Навь где-то в темноте сперва поёжился с тихим шорохом одежды, а потом что-то влажновато хрустнуло, как ломаемый прямо в мускулах хрящ.
 - Где это мы?
 Звук повторился, на сей раз усиленный эхом, и, рикошетя от круговых, как мне показалось, стен, поднялся вверх, пару раз затихнув и вновь обретя прежнее звучание.
 - Это я должен спрашивать! Что ты сделал такое, что тебя, как грязь в кухонную тряпку, впитало в стену?
 - Ох, Богини!.. - невнятно пробормотал откуда-то сверху Даниил. - Кажется, мы под холмом!..
 - Небо... - я сел, с силой потирая виски. Чтоб ночному потом по ночам не елось... Кто его дёрнул ковыряться в той стене? Так, тишина... Ничего не чувствуется - только где-то высоко ещё шепчут смешавшись в совиное уханье и щёлканье наши же голоса. Проведя по воздуху, как будто у меня под ладонью оказалась выгнутая спинка кошки, я зажёг на сложенных щепотью пальцах левой руки светло-голубой огонёк. Вздрогнув несколько раз, он стал ровно рассеивать, иногда прорываясь коротким всполохами маленьких искр, окружающую темень. Темноту, которая могла сравниться с тем, что мы видим в материнской утробе, ещё не родившись и не познав своими глазами иных красок, кроме неё.
 Мы оказались на пыльной небольшой - метра четыре в диаметре, площадке. Грубо, словно когтями, обтёсанные стены выглядели как состоящие из одного монолита. Этот каменный шепчущийся мешок уходил в темноту над нашими головами, нигде не смыкаясь. Встряхнув рукой, я отпустил огонёк и подул на него, задавая направление. Взмах - и на пальцах уже присело новое бледно-голубое светящееся образование. Синевато-холодные отблески мерцали далеко вверху - всё уменьшаясь, огонёк быстро поднимался, чуть колеблясь иногда или начиная плясать по кругу, словно подхваченный сильным ветром. Как пепельные хлопья в широкой и короткой трубе. Свет постепенно исчезал - но не потому, что сила оставляла сплетённое заклинание, а из-за огромного расстояния, почти на грани обозримого. Что же это за пересохший колодец, на самое дно которого мы упали?
 - Богини... Я уже бывал в таком месте... - Навь скользил испуганным взглядом по глубоким трещинам в стенах, не замечая, что поворачивается вокруг себя уже не в первый раз. - Мы провалились в такую же ловушку... Но это..! Я даже не почувствовал, когда она сработала...
 Я уже не слушал его - каменная твердь за спиной становилась на мгновения иллюзорной, сменяясь пустотой. Оттуда кто-то буравил спину и затылок тяжёлым взглядом. Горячечное, болезненное тепло тянулось к лопаткам сквозь одежду. Возникало ощущение, что я сижу на корточках на самом краю бездонной пропасти. Стоит качнутся, и упадёшь туда... Я отшатнулся, вскакивая на ноги и оборачиваясь. Из глубоких трещин, ещё более тёмных, чем сам камень, сочилось странное свечение - призрачное, полупрозрачное, оттенка крови из перерезанного горла.
 Жгуты и плети выплёскивались из тонких разломов. Тяжёлые, густые, они казались слоями тумана над гнилой водой верхового болота. Отдельные пряди, красновато-текучие, изгибались перерезанными надвое червями. Я почувствовал, как сзади на шее встают дыбом волоски. Сам не заметил, что отступил, доверяя памяти крови, древним инстинктам. Казалось, если прикоснуться к жгутам, они и в самом деле уязвят, смешают призрачное свечение с сокровенной темнотой моей крови.
 Сзади раздался поскрёбывающий шорох и змеиное шипение. Я обернулся и едва не завопил, качнувшись назад.
 Навь отползал вверх по стене, словно эта плоскость была полом и над ним не довлела сила притяжения, отталкиваясь каблуками ботинок и цепляясь за неровности отросшими когтями. Волосы ночного под напором невидимого ветра прижимались к стене, уходя назад, за плечи, втекали в трещины чёрной паутиной. Только бы не Алая!.. Только не это!..
 - Даниил, не вздумай чаровать!!! - я шагнул к нему, с ужасом глядя, как красный туман меняет очертания. Тонкие, на глазах приобретающие плотность жгуты зашарили по камню, изгибаясь в воздухе и не давая подобраться ближе.
 - Навь!!! - он меня не слышал - лицо вновь стало похожим на маску боли и отчаяния, а глаза наполнялись темнотой.
 Один из светящихся бледной кровью языков неожиданно выплеснулся, накрывая ночного с головой. В пульсирующем свете одежда и волосы Даниила стали цвета венецианского красного стекла. Свечение усилилось до насыщенных цветов живого огня и схлынуло.
 Ещё несколько секунд он так и оставался замершим чёрным пауком на стенке колодца. Бледные губы шевелились. Я разобрал лишь несколько слов на старом языке.
 - Нет-нет-нет!.. Не надо! Не надо... Оставь меня!.. - из уголков угольно-чёрных глаз потекли быстрые дорожки слёз. Оторвав одну руку от стены он выставил её перед собой, пытаясь оттолкнуть что-то невидимое. Вместе с тёмным паутинчатым дымом с кончиков когтей сорвались, тут же растаяв, ярко-алые брызги и Даниил рухнул вниз, запрокидывая голову с опадающей вдоль трещин стены паутиной волос. Я шагнул к нему проверить - жив ли он, в себе ли?
 Ночной застыл с распахнутыми чёрными глазами, смотрящими в бесконечный подъём истресканных стен, откуда уже исчезал, втягиваясь обратно, тяжёлый красный туман. Алая... почуяла безумца и отступила? Зрачков всё ещё не было видно, но у внешних уголков глаз уже проступал белок с тонкими красными ниточками лопнувших сосудов.
 - Навь? Как ты? - ткань его рубашки под пальцами оказалась тёплой и мокрой, а кожа прощупалась как холодное тело змеи. Что-то тёмное мелькнуло перед глазами - сильный толчок в грудь выбил на мгновение воздух из лёгких.
 Когда я смог наконец вздохнуть, под лопатками вновь был жёсткий камень. Кожу на груди щипало и холодило - ткань от взмаха его руки порвалась. Четыре царапины проходили наискось, неглубоких, но всё же с застывшими по краям, готовыми скатиться под рубашку капельками крови. Огонёк, слетев с руки, медленно кружился чуть выше меня, колеблясь и временами затухая. В рваных сполохах света по стенам метались тени. Словно загустевая, они наполняли пространство вязкой темнотой.
 - Габриэль?.. - хриплый и дрожащий голос Даниила прозвучал тихо и испуганно.
 - Что с тобой? - вопросом на вопрос ответил я, поднимаясь и отряхиваясь. Глаза у него стали почти нормальными. Впечатляет - я отнюдь не слаб в бою - но такая скорость застигла врасплох.
 - Я... Я не сильно тебя задел?.. - его колотила крупная дрожь. Закрыв лицо ладонями Даниил опустил голову. Волосы, оставленные неощутимым для меня безумным ветром, влажными прядями облепили вздрагивающие плечи и мокрую одежду.
 - Ерунда... Это само ушло, или ты его отпугнул? - прижав ладонь к царапинам, я стёр рубиновые капельки. - Думаешь, это - она?..
 Ночной неопределённо мотнул головой. Да что же с ним такое?!
 - Навь, ты как?
 Ответом снова было только неровное дыханье, почти срывающееся во всхлип. Он сжался, ещё сильнее наклонив голову. Небо, ну и дали ветры попутчика... а ещё надеялся, что как раз в подобном случае он хоть немного поможет. Вздохнув, я для успокоения его и себя начал говорить вслух.
 - Ладно... Будем надеяться, пока никто нас здесь не потревожит. Если это ловушка - должен найтись выход. Как вы в прошлый раз выбрались из неё? - я задумчиво глядел наверх. Огонёк уже исчез в темноте высоких сводов. Нет такой верёвки, что не оборвалась бы здесь под собственным весом, а на когтях и кинжалах высоко не поднимешься. Я прошёлся по кругу. - Ладно, можешь не отвечать, как-то вы всё же выкарабкивались...
 Происходящее напоминало театр абсурда. Я, из Ветви создателей подобных ловушек, не мог её покинуть!
 - Не помню... - осевшим хриплым голосом соизволил ответить так и сидящий у стены, ночной. Из-за мокрой завесы спутанных волос раздался тонкий, сорвавшийся в судорожный вздох, смешок. Кажется, у него сейчас начнётся истерика - и вот тогда я точно пожалею, что взял с собой в башню Безумия того, кто уже отведал этой отравы.
 - Знаешь, Габриэль, - судя по задыхающеся-рваным звукам, Даниил начал с надрывом хихикать, - когда Змей раскапывал мою могилу... вряд ли он думал что его труды пойдут прахом, таким вот образом... Настолько по дурному!..
 - Тише.. тише... Сейчас что-нибудь придумаем... - я осторожно приблизился к нему и присел рядом.
 - Габриэль!? - Навь глянул на меня чёрными провалами глаз в белой маске лица. - Ты что, решил что я свихнулся?! - он хохотнул во весь голос и эхо полетело вверх, перепрыгивая полоумным паяцем с одного полукружья стены на другое. - И что... - резко оборвав фразу, он запрокинул голову, провожая звук взглядом.
 Не стоит пугать его, что всё здесь, уже давно исказилось и я не смогу открыть этот старый замок своим ключом - потому что вставлять его некуда - заклятья смешались... Как тот амбарный ржавый ком, что преграждал путь к башне - даже будь у нас отмычка - не открыли бы...
 Но если не придумаю ничего в ближайшие минуты, Даниил окончательно превратится в того сотканного из теней и чёрной паутины ночного, который едва не вышиб из меня дух на балконе у Ады...
 Я вздохнул, решаясь на грубые, заметные в колебаниях струн вокруг, но действенные меры. Проведя резко ногтями по свежим царапинам, размазал по ладони кровь, и как можно тише шепнув камню своё истинное, сказанное матерью, имя, прижал эту печать к стене.
 Огонёк, порхающий с места на место над нами, мгновенно погас. Камни задрожали, а трещины стали расширяться - и внутри них показались чёрные маслянистые петли, похожие на мускулы и связки. В центре круглой площадки ухнуло, и часть пола начала уходить вниз - оттуда потянуло сухим воздухом и тёплым ветром с запахом дождевых червяков и прелой ботвы...
 - Даниил? - я окликнул ночного, глядя, как провал расширяется, становясь более гладким и желтоватый, знакомый по старым ходам, свет просачивается оттуда. Алая Невеста пока не показывалась. - Идём - я открыл выход.
 - Куда? В следующий круг Ада?..
 - Успокойся. Не выйдя отсюда мы точно рано или поздно там окажемся... Но из наших холмов всегда вёл не один десяток ходов. К тому же - вдвоём как-нибудь да выкарабкаемся. Давай руку - и пойдём скорее, - я протянул ему раскрытую ладонь, кивая в сторону разлома. Ход успокоился, и нужно было поторопиться, пока процесс не повернул вспять. Не хотелось бы застрять в этих... Стенами назвать их язык уже не поворачивался после того, как они показали своё полуживое древнее нутро.
 Протянутая навстречу рука едва заметно дрожала. Помогая ночному подняться на ноги, я почти не ощутил его веса, словно он весь превратился в невесомые, дымчатые тенёта.
 Навь заглянул вниз, в тусклый круг жёлтого света с его волос медленно потекли тонкие струйки темноты.
 Я, так и не выпуская его руку, тоже заглянул в провал.
 - Не сопротивляйся и не пугайся, когда будем спускаться. Хотя... Вернее тут будет сказать, падать, - притянув, я крепко прижал его к себе. Чтобы проход не счёл ночного врагом, положил ладонь, покрытую хрупкой плёнкой крови, ему на лопатки. - Ты готов?
 - Нет.
 - Тогда ладно, - я широко шагнул, увлекая Даниила за собой - сперва свободно упав вниз метра на полтора, мы оказались в уже знакомой горячей темноте.
 Что-то похожее на несколько полукружий гигантских мускулов охватило нас, с нежеланием опуская вниз. Стены, покрытые скользкой плёнкой, ударили в спину. Меня притиснуло к ночному почти до хруста в рёбрах.
 Внезапно ноги провалились в пустоту, а потом я наконец-то смог вдохнуть. Желтоватый свет мягкой кистью выписал смыкающуюся чёрную воронку над головой.
 Опустились мы неожиданно плавно. За спинами с тихим шорохом словно опало и начало расползаться что-то похожее на сплошную пелену из остовов листьев. Пол осторожно толкнулся в пятки с хрустом рассыпающейся под подошвами каменной крошки. Я выпустил Даниила - ловушка и в самом деле пропустила без последствий обоих.
 За спиной у ночного растекались по камням, истаивая в воздухе, ажурные тонкие крылья. Иногда капли, почти ощутимые, падали на пол и расходились концентрическими кругами, как густой тяжёлый дым. Я оглянулся - короткий коридор, янтарный узор на стенах и потолке, белые следы от высохших давным-давно луж, какие-то деревянные ощепки в углу. Арка, обложенная зеленовато-белым камнем, через которую видно кусочек батальной масштабной фрески на далёкой стене и пустое пространство чего-то внушительного. Зал, или чертог... Видимо, нас выбросило в первое попавшееся относительно безопасное место. Не всё ещё здесь окончательно исказилось, потеряв свою суть и предназначение.
 Ночной всё ещё молчал, и я ободряюще ему улыбнулся.
 - Ладно, как бы то ни было - надо искать выход. Не хотелось бы тебя огорчать - но многие ловушки здесь, увы, не различают своих и чужих - они не более, чем механические приспособления. Под конец Исхода это действовало уже намного надёжнее магии. Да, впрочем ты и сам это знаешь... Как ты себя чувствуешь?
 - Почти... вменяемо...
 - Вменяемо?.. - я с сомнением оглядел испачканного в паутине и грязи ночного. - Возможно, нам придётся долго идти. Мои предки не скупились, когда дело касалось масштабов построек. Мы могли позволить себе продолжать стройку более века, - я махнул рукой в сторону арки. - Ладно. Пока я вижу только этот проход. Направимся туда? Вернуться в ловушку невозможно, а в ту комнату тем более.
 Шагнув под проём, я оглядел огромную залу. Фрагменты старой фрески-лабиринта кое-где проглядывали через ровный слой пыли и тускло отсвечивающие в углах лужицы. Вода бы давным-давно испарилась в таком месте, и не хотелось даже знать, что за жидкость может так долго оставаться здесь, не высыхая.
 На стенах сияла гигантская фреска, так и не померкшая за сонмы веков, пролетающих наверху, в мире солнца и ветра. С одной стороны шли из воды штормовой волной легионы причудливых созданий морского народа. Иногда омерзительно уродливые, иногда почти гипнотизирующее прекрасные. Казалось, тот, кто исполнял эти изображения, многих знал по меньшей мере в лицо. С другой стороны по стене спускались лучи света в закатных облаках, рисующие фигуры облачённых в сияющее-белое всадников. Дикий Гон.
 Я едва не дёрнулся опуститься на одно колено, когда даже с такого расстояния разглядел чётко и изящно выписанный лик нашей королевы, которая выступила Водчим в то сражение. Художник знал её - и не только по словесным портретам или чужим картинам.
 На дальней от нас стене темнела чудовищная воронка соединяющихся между собой морской воды и грозовых туч. До этой воронки с чёрным пятном ближе к нижнему краю - словно там находился когда-то тайный проход, оставалось несколько сотен метров. Какова же высота зала, что каждое существо изображено даже чуть больше, чем оно есть на самом деле? И притом не меньше тысячи фигур не стесняясь в одном месте вечно стремятся к битве, в которой морской народ будет побеждён. По крайней мере, так написано в нашей истории...
 Я остановился, заворожённый открывшимся зрелищем. Возможно, где-то здесь есть портрет моего деда...
 Зарево у верхнего края фрески расплеталось крыльями и шло отдельными струнами к каждой фигуре. Белые псы вереницей летели под полупрозрачными, как из мартовского льда, копытами молочно-туманных коней с длинными, таких не бывает у настоящих живых зверей, гривами и хвостами.
 Светлые и чёрные волосы - распущенные, сплетающиеся с гривами, иногда откидываемые небрежным взмахом руки с длинными, чуть загнутыми когтями. Глаза - из шлифованных кабошонов - зрачки - и чёрные, и даже с золотыми искрами. Одежды, которые кажутся телами, и тела, которые кажутся нежнейшим шёлком, идущим причудливым лёгким узором. Разлетающиеся чёрные перья падают вместо листьев на невидимую тропу, и по ней несётся клубящееся, безудержное сияние, и чёрные птицы, кругами, спиралями и цепочками вьются над всадниками, падают им на плечи с раскинутыми переливающимися крыльями. Тёмные клубы стай, пронизывающие тучи, словно быстрые хищные рыбы. Из тумана в туман, из луча в луч, из струны в струну и из воды в воду... Никто не был прав, но кто-то остался победителем.
 За спиной тихо вздохнул Даниил. Уж не увидел ли он здесь свою возлюбленную? Мне вспомнилась сцена на балконе. Обернувшись, так и не отыскав в сияющем холодном облаке знакомого лица, я поглядел на него. Видимо, пора привыкнуть к тому, что успокаивающая зелень его радужки не вернётся до тех пор, пока мы не покинем это место.
 - Даниил?
 Ночной стоял, запрокинув голову, медленно поднимаясь взглядом по взбаламученной до искрящейся пены волне - художник покрыл стену крошкой из хрусталя, а, возможно, и алмазов. Не зная меры, искушая судьбу... Блестящие, с перекатывающимися под чешуей мускулами, вспарывали матовое нутро волн морские змеи, выходили из сокровенной океанской черноты бездонной чудовища, без чётких очертаний, неотделимые от воды, зловонные и злоглазые...
 Слизистые конечности, клешни, рога, растопыренные нежные радужные плёнки плавников на тонких костяных иглах, россыпь мраморных животов и лиц, изящные, невесомые тела, и грузные, какие может выдержать только вода, похожие на земляные клубни. Гиганты и едва видимые через морскую зелень крохотные серебристые искры. Бирюза и оникс, темнота и свет, и все из одного корня - влажная сокровенная зелень. И тёмная радуга - не потемневшая на фреске от времени, но тёмная. Нет, не семь цветов в ней, но много, много больше... От конских копыт, окружённая до половины воронами, переливчатыми, метущимися, до острых плавников, подхваченная похожими на взмахи косы крыльями буревестников с клювами убийц.
 - Даниил? - я подошёл к нему поближе. Глаза ночного остановились на вершине волны из рвущихся в битву тел, полных животной радости хищников предвкушающих добычу. По щекам ночного катились слёзы, собираясь на подбородке, затекая по шее за ворот рубашки.
 Навь молчал, даже, кажется, не услышав вопроса. Вздохнув, я решил подождать, пока он немного придёт в себя. Получить ещё пару царапин от его удара не хотелось.
 Под ногами похрустывало - в твёрдом базальте когда-то вырезали идеально ровные полукруглые желоба. Они шли по всему полу загадочным узором. Чёрные, спекшиеся коросты виднелись в некоторых петлях этого подобия лабиринта. Кровь? Вполне возможно... В магии многое замешано, в прямом и переносном смыслах, на крови. Потолок, из уложенной ромбами светлой песочной плитки казался чистым - ровная, гладкая поверхность. Почему он не украшен узорами? На самом дальнем конце его, ближе к стенам, виднелись неправильной формы тёмные пятна. Странно...
 - Ты... слышишь их?.. - тихий хриплый голос ночного прозвучал настолько неожиданно, что я вздрогнул.
 - Кого?
 - Не наши... нет... - Даниил протянул руку к стене, словно желая коснуться замерших на камне в сотне метров от нас водных брызг и пены. - Ушедшие... Рассыпавшиеся прахом... морской солью... горелой травой... Ваши мертвецы и морские... По самому краю...
 - Краю? - я прикрыл глаза, пытаясь вслушаться в странную тишину зала. Главное, чтобы истоки этого находились не в больном мозгу ночного. Что-то... шум волны, или шум листьев в лесу? Уже начинающее просачиваться в меня шептание прервал хриплый вскрик Даниила. Я открыл глаза, глядя на него.
 - Габриэль, ты не можешь не слышать их! Это Преддверие!!! Порог мира!.. - во взгляде, опустившемся на меня, плескалась непроглядная ночная тьма...
 Ночной замер, вновь прислушиваясь к неведомым голосам. Губы его почти неразличимо двигались, и сначала показалось, что слышно его шёпот. Но голос нарастал, выливался из ниоткуда дрожащим эхом, бесцветным шёпотом тысяч мертвецов, что остались только на этих стенах, да в памяти тех, кто выжил.
 Крови... летят на запах крови псы да вороны... скоро, скоро край волны небес станет чёрным... Долго, долго ждать нам и не проснуться... Никогда.. никогда нам уже не вернуться... Крови... бегут на цвет крови волны, скоро, скоро край небес волной станет тёмной... Небо... небо и все мы едины... крови... крови хотят и гроза, и тьмы льдины... Долго... Долго нам ждать, не дождаться, ветром.... листом да дождём... возвращаться....
 - Где-то... Когда-то и где-то... - теперь я и сам уже не мог различить, где мой шёпот, где плач ушедших в небытиё или другие края поднебесные.
 В погребальную песнь вклинился тихий, протяжный скрип. Откуда-то сверху. Я рассеянно сделал несколько шагов ближе к стене. Медленно, как только тронувшийся с перрона поезд, вся монолитная толща потолка сползала вниз. Лицо верхнего воина ещё было видно, но птица за его спиной уже исчезла. Словно кто-то срезал часть стены.
 - Навь! - ночной даже не повернул головы на мой оклик. - Навь, очнись! Потолок опускается!! Нужно вернуться!
 - Возвращаться... - вторя мёртвому эху, прошептал он.
 Я оглянулся - и едва не закричал - из слабо светящегося проёма в тот коридор, куда мы попали из ловушки, ползли красноватые плети тумана. Изгибаясь, как тонкие выросты на листе росянки, готовящейся поймать жертву, они занимали весь проём, наползая и наползая, языками призрачного пожара.
 - Навь!! Да очнись ты!!! - я встряхнул его за плечи. Он вздрогнул, опуская голову.
 - Нам некуда возвращаться... - фраза прозвучала осознанно, но глаза по-прежнему оставались черны... И чернота эта обрушилась на меня, заливая, топя в себе...
 Как в странном глубоком сне, где можно различить только тёмные контуры предметов, выступающих из темноты, опознать их, но не увидеть, я стоял в том же огромном зале.
 - Габриэль... - мягким шорохом скользящего по стеклу снега шепнул Навь. Существо рядом со мной было холодом лунного света, упавшего в бесконечный коридор темноты и зеркал... За его спиной, сквозь кружево, сплетённое из самой сути этой темноты, наползали языки тёмного огня, вливались в тонкие канавки на полу, расплавленной лавой устремляясь к нам...
 И мы понеслись прочь от разливающейся по полу смерти... под холодными взглядами сотен и сотен мёртвых воинов, провожающих нас кто поворотом головы, кто движением руки с тусклым блеском камней в браслетах и кольцах... Взмётывались над головами неподкованные копыта водяных коней, полупрозрачные, как из камня юга. Рваные тени птиц падали из-под начинающих движение лезвий. Птицы вылетали из теней под заляпанными кровью плащами...
 Уже на полпути к нам скрипел потолок. Что-то механическое гудело за поражающей воображение единой плитой камня, прощёлкивая, словно огромные чугунные шестерёнки цеплялись друг за друга покрытыми ржой выступами. Я оглянулся невольно назад, когда зацепился носком сапога за выемку. Тёмное пламя нагоняло - пятьдесят метров - не больше... И столько же до спасительного лаза в стене, в самом основании ожившей гудящей воронки...
 Последние несколько метров меня протащило с такой скоростью, что не было даже выписанных тьмой на черноте стен, только невероятный по ощущениям прыжок в никуда, словно мы с разбегу упали в тёплое облако тумана.
 - Ахх... - тихим эхом прошелестел голос ночного где-то сбоку и темнота закружилась, выпуская меня. Я успел ещё увидеть, как в светлом проёме лаза опускается сверху потолок - эти тёмные пятна... Пятна крови от раздавленных некогда тел... И красные потёки тумана, пригибающиеся и жмущиеся к выемкам - словно наполняя их пересохшей уже много веков назад кровью...
 В спину ударило чем-то невыносимо-твёрдым. И меня отшвырнуло обратно - к проёму, откуда упруго хлынула волна воздуха, вытесненного плитой, полностью накрывшей зал. Пустота под ногами тонко гудела, когда мы летели вниз - я пытался ухватиться хоть за что-нибудь. Ладонь больно проскребла по каменной кладке. И тут же что-то сильно врезалось в грудь, словно я с разбегу налетел на каменную пятерню. Воздух вышибло, а грудина прогнулась, почти ломаясь, почти разрывая лёгкие осколками, такими мелкими, першащими в горле осколками рёбер...
 Темнота... разноцветные искры стайкой июльских мотыльков пролетели в ней под сомкнутыми веками. В голове звенело, а воздух осязаемо-шероховатой сухостью лился в горло. Между лопатками впивалось болезненно что-то острое - я едва шевельнул плечом. Как же приложился... да ещё так близко к хребту...
 Верхняя часть моего тела лежала на чём-то относительно мягком. На несколько мгновений пронзила омерзительная мысль - не приземлился ли я в чьи-то останки? Но запаха разложения не чувствовалось. Я попытался поднять голову, но со стоном опустил её обратно на это мягкое нечто. Шеи коснулось мокрое и шелковистое. Холодное. Ткань? Волосы? Так это Навь смягчил моё падение... Затылком я тоже ударился - но основной удар, слава Небу, пришёлся не на него. Разбить голову в подобном месте, с неадекватно себя ведущим ночным на шее - просто верх удачливости.
 Он-то живой?
 Морщась, я сел - спину мерзко защипало, и боль, как паучок, растянула вокруг поврежденного места тонкие подрагивающие лапки. По коже текло вниз - тонкой, но не думающей пока останавливаться струйкой. Я повернул голову, краем глаза пытаясь разглядеть, обо что меня так приложило. Темнота... Может быть, наверху что-то видно лучше? Нет... Только лёгкий сквознячок уходил куда-то в сторону. Если я зажгу огонь, Алая снова пойдёт на него, как на приманку. А если начну метаться, могу потерять Даниила, если, конечно, это он то, относительно мягкое, что лежит подо мною. Ещё можно свалиться куда-нибудь, в более... неприятное место.
 - Ох... Небо!.. Чтоб мне со слуа повстречаться... - я встал, потеряв на мгновение равновесие и едва не наступив на тело. - Навь?
 Ответа не последовало. Присев рядом на корточки я нашарил волосы, мокрые, недлинные... В темноте, после удара о твёрдую поверхность ещё в самом начале, голова кружилась - и я опустился на одно колено. Во что-то, сперва мягкое, а потом встретившее ногу костяной твёрдостью. Небо... Наощупь удалось понять, что это рука. Безвольная и вялая. Вздрогнув, я осторожно переложил её. Тёплая, хотя бы... ткань рукава, под моими пальцами, сменилась вновь волосами и кожей.
 Отодвинув несколько прядей и шаря вслепую по воротнику рубашки, я коснулся шеи - пульс отдавался лёгким биением, пусть и несколько неровным. Что-то в положении руки меня смутило. Я вновь нашёл её и ощупал - переломов не было, но вот... В поднятой руке ощущалось, как мягко и влажно проворачивается выбитая из сустава плечевая кость на растянутых связках и мускулах. Со стороны ночного не раздалось ни стона. Может, это и к лучшему. Ещё раз ощупав пальцами его спину и плечо, я осторожно придал руке более естественное положение.
 - Только не вздумай прийти в себя именно в этот момент... - взявшись за плечо, я некоторое время примеривался, чуть шевеля его. Благо, сейчас Даниил всё равно ничего не чувствует. Потом, с лёгким поворотом, вбил гладкий шарик навершия кости обратно на место, рывком совмещая суставные поверхности и ослабляя напряжение на растянутые связки. Даниил коротко дёрнулся.
 Осторожно перевернув его и кривясь от боли в спине, прошедшей рядом с позвоночником по липкой дорожке крови, я машинально отвёл волосы у него с лица. Приходит в себя? Или это реакция организма на боль? Может, у него ещё что-то повреждено? Присев, стараясь на этот раз не опуститься коленями на какую-либо чужую конечность, я начал с головы осторожно ощупывать его тело, проверяя, целы ли кости. За левым виском обнаружилась небольшая, запятнавшая пальцы липким, ссадина. От таких ударов, даже самых незначительных, всегда есть кровь. Влажная рубашка - тот красный туман осел на ткани и волосах. Мерзко, должно быть... И пыль, грязью уже расходящаяся на подушечках пальцев, застыла на его ладонях липковатым налётом.
 Путаясь в петельках, я стал расстёгивать жилетку, чтобы проверить, в порядке ли рёбра и грудина, когда на моих запястьях стальными тисками сомкнулись пальцы.
 - Кто...? - хриплым, чуть дрожащим голосом прошептал Даниил.
 - Габриэль... - я попытался высвободить руки. Нужно всё же проверить, все ли с ним в порядке.
 Пальцы разомкнулись и ночной попытался оттолкнуть меня. Что ж... Я отодвинулся в сторону, но не встал. Спину неприятно щипало, отдаваясь мелкими ударами молоточков в затылок и лопатки. Как же, должно быть, больно ему - он-то упал вообще лицом вниз. Нос, наверное, тоже сломан... Надо всё же проверить рёбра.
 - Даниил, как ты? Где-то болит?
 - Повсюду... - ночной тихо вздохнул, осторожно пытаясь сесть. - Ч-чёрт! - влажный хруст эхом отразился от темноты в сопровождении заковыристого выражения на русском. Раз уж он ругается, рассудок его, скорее всего, в порядке - построить подобное предложение так, чтобы оно имело смысл...
 - Навь, спокойней... я хочу проверить, целы ли у тебя рёбра, будь добр, не хватай меня за руки... - я осторожно нащупал пуговицы его рубашки - если болит всё, он вряд ли выделит на общем фоне что-то серьёзное.
 - Если что и сломано, от твоего осмотра лучше не станет... - он отвёл мои руки. - Оставь, само срастётся. Лучше скажи, ты чувствуешь здесь направление?
 - Ну, как желаешь.. - я отодвинулся, поводя раскрытыми ладонями в воздухе, пытаясь нащупать что-нибудь, или почувствовать влажной кожей движение воздуха. - Сквозняк немного есть... Я глупец - почему не сообразил этого прямо там? Голова моя дубовая... - наощупь в кармане нашёлся коробок спичек, а в сумке помятая свечка, оставляющая на руках жирноватую плёнку. Зашипело, запахло едким дымом. Свечка медленно, неохотно, но занялась. Ореол света оказался не больше сантиметров десяти-двенадцати в диаметре - и пол, который, несомненно, здесь был, и гипотетические стены и потолок оставались невидимыми для моих глаз.
 - Будем двигаться в направлении движения воздуха, - я показал на уверенно наклонившийся куда-то вправо текучий стилет огонька. - В любом случае выйдем отсюда, не каменный мешок, и не склеп.
 - Мешок с темнотой... Дай мне руку, я не вижу ни где ты, ни что ты там такое делаешь.
 - Не видишь? - я пододвинулся к нему, сперва нащупав колено, облепленное грязной, порванной неровно штаниной, а потом руку. - Странно... - обернувшись, я понял, что он имел в виду. Свет становился видимым только в этих десяти сантиметрах. Словно темнота была чрезвычайно густой смолой, через которую не проникало ничто. Поднеся свечу к лицу, поближе, я даже вынужден был прижмуриться от возникшего внезапно яркого света. - Тогда тебе лучше не выпускать мою руку ни на секунду, особенно во время движения - если мы разойдёмся, возможно, уже не сможем друг друга найти.
 Холодные пальцы мёртвой хваткой вцепились в моё запястье. Из такого захвата даже при желании так просто не высвободишься.
 - Ты, похоже, сильно поранился... - пальцы, чуть дрогнув, сперва передвинулись вверх по руке, а потом быстрыми касаниями осторожного паука перебежали к лопаткам. Я непроизвольно дёрнулся, инстинктивно отстраняясь - другой рукой он нащупал моё плечо.
 - Спиной обо что-то ударился. Не смертельно, - мне показалось, или он только что облизнул пальцы?!!
 - Тогда веди.
 Я осторожно потянул его за собой, внимательно наблюдая за огоньком.
 Свеча неизменно указывала вперёд, и пока что ни в какую расщелину мы не свалились, и даже не попались в ловушку. Эхо менялось - теперь вместо подобия колодца путь шёл по тоннелю. Изгибающемуся - мы пару раз наткнулись на стенку при повороте, и чрезвычайно неровному - иногда я или ночной запинались с приглушённой руганью, и ушибали ноги о невидимые камни или что-то, на ощупь на них похожее. Даниилу приходилось хуже - одна подошва всё-таки отслоилась и теперь шаг его левой ноги сопровождался ритмичным угнетающим пришаркиванием.
 Вскоре я стал замечать, что реже запинаюсь о неровности на полу. Не удавалось определить, сколько точно времени прошло - свеча, уже залив руку воском, оплыла примерно на четверть - но таяла она неровно.
 Иногда возникало ощущение, что огонь её проедает, как папиросную бумагу, а порою воск казался целостней старого речного камня... Здесь ничто не могло быть точно измерено, взвешено или прочувствовано, но всё оставляло затхло кислый привкус в горле.
 Я с удивлением заметил, что могу различить некоторые неровности на полу.
 - Слава Богиням! Из этой тьмы мы выбрались... - Навь неожиданно остановился и протянул вперёд руку. На кончик его пальца, на ноготь, обломанный с края, но гладкий ближе к лунке, упал и задержался там бледный красноватый отсвет. - Но... мы в другом мире... кажется...
 - Это очевидно, - вздохнув, я вышел за поворот, который глушил до этого бледные потоки тусклого света. Перед нами уходил в красноватое марево, разлитое под потолком, длинный коридор из грубого, необработанного камня с крупными порами. Кладка на потолке была щелястой. Из этих щелей, неровных проёмов и щербин струился, слегка пульсируя, блёклый, угнетающе мрачный, несмотря на красный оттенок, свет. Что-то, напоминающее пар под потолком русской бани, если плеснуть на каменку воды или кваса.
 В разные стороны из коридора отходили либо тёмные, либо ещё более яркие проёмы. Выложенные аккуратными камнями, и прорубленные, причём так грубо, что возникало ощущение, что их прогрыз чудовищный червь. Из нескольких арок в коридор текли странные тени, и вокруг них дрожали от колебаний воздуха выложенные мозаикой узоры. Покопавшись в сумке, я вытащил мелок. Сделав маленькую стрелку на стене, пошёл вперёд. Навь где-то за спиной хмыкнул.
 - Не хочу разочаровывать тебя, но мы уже давно заблудились.
 Я даже не оглянулся - чутьё чутьём, но лучше подстраховаться.
 - Вовремя принятые меры предосторожности позволят нам хотя бы ориентироваться здесь. Чтобы в один и тот же коридор не соваться три раза кряду, или помнить, где тупики. Признай, есть же в этом рациональное зерно, - подойдя к первому проёму, я подождал, придерживая дыхание, не качнётся ли огонёк - но свеча гордо оставалась непоколебимой, лишь немного уклоняясь куда-то вперёд по основному коридору.
 - Может быть... - скептически заметил Навь. - Жаль, твоя верёвка не нить Ариадны. И... Не хотелось бы мне столкнуться с местным Минотавром... С меня и "приветственных" объятий хватило.
 Я хмыкнул, с замиранием сердца следя за огоньком свечи, отчётливо потянувшимся в одну из арок, выложенных по краю мозаикой из камня цвета гадючьей чешуи на спине.
 Не удалось сдержать ознобную дрожь, и я передёрнул плечами. Ткань на спине мерзко начала присыхать к ране. Навь молча ждал. На пальцах левой руки у него темнела высохшая моя кровь, причудливо растрескиваясь в мелкие буро-белые разводы.
 - Думаю, здесь можно попытаться пройти, - кивнул я в темноватый проход. Из аккуратных проёмов на потолке струилось всё то же бледно светящееся марево. Узоры знаков и рун, вплетённые один в другой, предтечи кельтских орнаментов, бежали по стенам тёмными змеями с изломанными хребтами. Я поднял свечу повыше - туман мягко отдёрнулся от неё, словно живой. - Тебе не кажется, что это непонятное под потолком подозрительно сообразительно и подвижно?
 - Словно следит за нами... - Навь протянул было руку к струйкам туманного свечения, ползущим в трещинках потолка, но, передумав, опустил. - Раньше ничего подобного не было... Не припомню... такого.
 - И наши подобного не создавали. Даже не могу предположить, что это. Но огня оно боится, хоть и не горит... Ладно, экспериментировать не будем, но ощущение мерзкое.
 - Постой, - Навь придержал меня за плечо. Он глядел в потолок, забыв, что ещё секунду назад сам же меня и окликнул. - Нет... Настолько огромные... Непредставимо...
 - Что? - я недоумённо глянул на него.
 - Крылья.
 - Ты хочешь сказать, что это - крылья?! - я качнул свечой в сторону красного марева под потолком. - Небо, невероятно... - мне захотелось зажмуриться и ущипнуть себя за ухо. Однако, учитывая, что она сама вместилище силы, да ещё имеет доступ к струне, роднику неиссякаемому...
 Бросив ещё один взгляд вверх, я выглянул в более светлое помещение. Небольшое, почти как та пещера, где мы нашли склад разной бумаги и прочих ценностей. Круглое, словно очерченное огромным циркулем. Тринадцать коридоров, совершенно одинаковых на вид, вели оттуда. Мазнув мелом по стене, я вышел. Пол был грязен - на плитах, красных, как камни кладки башни-донжона, валялись кусочки штукатурки и осыпающейся со стен мозаики, крысиные скелеты и рыхло разваливающаяся, если тронуть её носком сапога, ветошь. Огонь свечи чуть колыхался, и я следил, откуда потянет сквозняком.
 Из одного прохода явственно веяло холодным, пропитанным лежалой, крупной мертвечиной ветерком. В соседнем глухо поворачивалось и сопело эхо, отдаваясь дрожью от трепещущих по закопченному потолку крыльев. Два других не трогали свечу упругими ладонями воздуха, а ещё пять обрывались завалами уже через несколько шагов.
 - Сюда... Надо отметить тот, откуда мы вышли, на всякий случай, - я нагнулся, взять несколько камушков, чтобы свалить их в кучку перед выходом, но замер - тихое хрупко-костяное эхо шептало рядом с полом. Негромкое цоканье перебегало от стены к стене в одном из тоннелей, поскрёбывало коготками по камням, катилось по мягкой пыли сухим треском. Я плавно поднялся - сзади, крадучись, замирая, словно всё ещё живой, и дрожащий за целостность ныне истлевшей шкуры, перешмыгивал из одного тоннеля в другой крысиный скелет. Звук, похожий на рассыпающиеся бусины, возникал, когда он касался мелкими позвоночками по-прежнему гибкого хвоста пола или стен. Навь, с выражением безмерного изумления, проводил оживший остов взглядом.
 Что-то заскрипело - я едва не подпрыгнул, когда нечто твёрдое и небольшое мазнуло по пятке сапога. Камешки, сложенные в кучку, раскатились по прежним местам. Махнув обречённо рукой, я нарисовал мелом крестик возле самого прохода, и вернулся к выбранному для продолжения пути коридору. Спину щипало - кровяная корка присохла к ткани, и когда я нагибался, её заново содрало.
 Навь уже прошёл несколько шагов по выбранному проходу. Я тоже шагнул под низкие своды за аккуратной аркой. Лёгкое касание воздуха несло что-то чуть влажное, столь остро ощутимое после здешней утомительной сухости. Мимо нас с почти неслышным шелестом прошмыгнул ещё один крысиный костяк и скрылся где-то в красноватом свете впереди.
 Тишина, нарушаемая лишь нашими шагами, медленно полнилась утробным тихим гулом с лёгким редким потрескиванием. Словно где-то далеко разожгли сосновый быстрый и беспощадно-обжигающий костёр.
 - Как будто мы подходим к вратам чистилища, только не слышно грешников...
 Я дёрнулся. У ночного блестяще получилось озвучить самые тягостные предощущения. Коридор впереди делился на два рукава. Проверив вновь зажжённой свечой оба, я повернул налево. Простой камень сменился благородным, в чёрных прожилках, красным мрамором. Высокие арки с полукруглыми вершинами двумя рядами чёрных идеально ровных зеркал шли в пустоту вперёд. Ни единого блика от живого огня свечи не плясало по их поверхности. Я протянул к первому из зеркал руку, но не отважился коснуться его. Показалось, что стоит дотронуться до поверхности, и она, словно раскалённая смола, намертво прикипит к плоти. Ни отражения, ни даже тусклого отблеска, как это бывает на любом предмете, не оставалось на них.
 Ночной, время от времени касаясь стен рукой, словно проверяя их материальность, случайно попал тонкой паутинкой темноты, так и тянущейся за его пальцами, в одно из чёрных арочных зеркал. Тьма внутри всколыхнулась и потекла следом за ним. Коснулась пальцев и начала вливаться в рукав.
 - Навь! Осторожно!
 Ночной резко обернулся, и зазеркальная тьма оборвалась, повиснув на манжете тонкой чёрной пряжей. Я шагнул к нему, поднося свечу к пальцам.
 Подняв руку к лицу, он пару секунд рассматривал это слегка колышущееся нечто, затем тряхнул кистью, но, вопреки ожиданиям, обрывок темноты не отделился, а впитался в ладонь.
 - Это Тьма Изначальная... - тихо-тихо проговорил он, в голосе прорезалось благоговение рыцаря, увидевшего наконец святой Грааль. Нечто мистически-проникновенное начало сквозить в выражении лица. - Никогда не думал, что можно прикоснуться к Ней так - не входя в тени!.. Материальная настолько, что Её можно удержать в ладонях...
 Я чуть улыбнулся. Как бы то ни было, хоть что-то хорошее из всех наших злоключений извлечь всё же удалось. Чёрные зеркала затягивали взгляд, стоило подойти к ним. Странное ощущение... Словно и часть моей души соткана из чего-то подобного, ведь что есть свет без тени? Пустота...
 Едва различимый скрежет донёсся до слуха откуда-то спереди. Когти, или что-то металлическое стремительно приближалось, процвиркивая по твёрдому камню. Алое марево под потолком медленно колыхалось, иногда закручиваясь в небольшие воронки. Из дальнего зеркала выплыла крохотная алая искра, и, оставив на чёрной поверхности расходящиеся круги, поплыла в вязком воздухе...
 - Небо... - ещё секунду глядя на неё, я метнулся к зачарованно погружённому в созерцание черноты Навь и швырнул его в арку противоположного ряда зеркал, сам следуя за ним. Не успевшего прийти в себя ночного я прижал к каменной перегородке между зеркалами. За моей спиной не существовало ничего, кроме тьмы, но мы не затерялись в небытии - здесь можно было ориентироваться на коридор. Мрамор по эту сторону зеркала, казалось, потерял цвет, померк до невнятной серости. Всё выглядело сотканным из оттенков серого и чёрного, но коридор оставался наполнен красно-кровяными цветами. Как из тёмной галереи мы смотрели в мрачный сад увядания и смерти...
 Тонкий сполох огня прополз по противоположной стороне, тревожа неподвижную до того тьму тихой рябью. Навь внезапно сжал моё запястье - я обернулся, шагнув в сторону и вжимаясь в стену рядом с ним. На лице ночного читался неподдельный ужас, а губы шептали на старом языке беззвучно.
 - Не смотри, только не смотри туда!..
 Я притянул его к себе ближе - чтобы даже лоскута ткани или пряди волос не удалось разглядеть с противоположной стороны коридора. Мне ли не знать, что через окна глаз заходят безумие и ярость, если встретишься с ними, облачёнными в плоть.
 Под медленно нарастающее потрескивание огня и утробный гул сильного, верхового пала я задержал дыхание. Пальцы Даниила сомкнулись чуть ниже запястья ледяными тисками. Гул в ушах сливался с гулом огня, сопровождаемым скрежетом и потрескиванием. В лёгких медленно зарождалось сперва напряжение невыдохнутого воздуха, а потом и лёгкое жжение - как от дыма, как от пепла...
 Гул стихал, и в нём, кроме пульсирующего биения языков пламени, остался только заполошный стук моего сердца. Я медленно и беззвучно выдохнул, а потом осторожно открыл глаза, пытаясь не сорваться в дыхании, как наконец-то вынырнувший пловец. Навь так и продолжал стоять, словно статуя. Было тихо - и я осторожно, только краем глаза, выглянул из-за арочной перегородки. В коридоре стало темнее - всё марево ушло, как дым в воду, в темноту.
 С другой стороны, в дальних зеркалах рядом с тем тоннелем, откуда мы сюда свернули, билось пламя. Оно тускнело к середине, выплетаясь в женскую фигуру со вздыбленными кверху волосами. От её правой руки вниз шла тонкая чёткая линия раскалённого металла, на конце очертаниями напоминающая секиру. Острый шип с тихим скрежетом дёрнулся, прошёлся по полу перед ней и пошёл вбок, рассыпая искры и заставляя камни кричать искажёнными, скрипучими голосами. Я наблюдал за этим, словно муха, попавшая в клей. Рука вела острием секиры, разворачивая безвольное тело вслед за собой. Тёмный силуэт дрогнул - огонь у предполагаемого лица чуть стих, бледнея и складываясь в дрожащее белое подобие кожи...
 - Бежим!!! - Навь, так и не выпустивший мою руку, с силой дёрнул в сторону, потащил за собой. Мимо мелькнули несколько арочных перегородок, и мы вынырнули в коридор. Темнота схлынула с нас водой, втягиваясь обратно. Звуки и краски, прежде приглушённые, ударили алым, почти нестерпимым для глаз, сполохом и рёвом разъяренного огненного быка. Даниил ещё раз дёрнул меня, словно почувствовав, что огонь привораживает, затягивает. Я, спотыкаясь и почти падая, побежал за ним, чувствуя, как встают дыбом волосы на загривке. Небо, дай увидеть тебя ещё раз...
 Бег по бесчисленным ответвлениям коридоров и лестницам отдавался в голове бешеным ритмом сердца. В боку кололо - я не воспринимал ничего из того, что мелькало перед глазами. Дышать, уже на всхрипе, когда крылья носа от резкого вдоха трепещут, как у загнанного коня, а горло пересыхает, когда, не сдержавшись, начинаешь дышать ртом, захлёбываясь и так и не утоляя жажду. Странные, смазанные образы задерживались в сознании - бессмысленные, абсурдные, но реальные...
 Крыса, ещё живая, с оторванными задними лапами возле чёрного проёма в стене, обрамлённого острыми клинками зубов. Длинные языки-щупальца, выскальзывающие из трещин в камне... Толстые полупрозрачные листья в шелушащихся струпьях кожицы, жирные, мясистые лепестки с пульсирующими прожилками - цветок, из сердцевины которого смотрел затянутый бельмом гноящийся глаз...
 Ноги проскальзывали - и я цеплялся за подающиеся под руками стены. Свет мерк - и только красные всполохи под веками не давали сознанию угаснуть. В висках колотилась горячая, почти раскалённая кровь. В ушах стучало, звенело, и непонятно было - или глаза уже не могут открыться, или светящееся марево все же исчезло, оставив после себя влажность. Казалось, дотронься рукой до лица, и на пальцах останется кровь, осевшая вместе с красным туманом.
 Внезапно темнота кончилась, и что-то больно ударило в пальцы ноги. Взмахнув руками, на подворачивающихся ступнях, я рухнул вперёд, зацепившись за что-то второй ногой. В голень впилось острое, а локти расшиблись об исходящие молочным свечением ступени. Рядом сквозь зубы выругался ночной.
 Я опёрся ладонями о лестницу, которая оказалась перед самым носом, и едва не закричал - на меня смотрело вытянутое, с искажёнными пропорциями, лицо. Оно дрожало, красные овалы сузились, одно гротескное подобие глаза подмигнуло... Но тут же глаза и линии распались на тёмные пятна в древесине, сучки, разводы луба и сердцевины. Сзади прошуршало, словно за нами опустилась лёгкая штора из сумрака и теней.
 Ночной рывком поднял меня и потянул вверх. Лестница закручивалась в темноту над нами тускло светящейся змеёй. Стена обрамляла её только с одной стороны, с другой - непроглядная густая темнота.
 - Не могу... больше...
 Навь, споткнувшись, рухнул на ступени, и мне пришлось остановиться, с тревогой оглядываясь назад. Но там всё оставалось спокойно. Только туманно-белый свет, исчезающий в темноте. И тишина...
 - Кажется, оторвались... - тяжело дыша, я опустился парой ступеней выше. Прислонился к прохладной стене взмокшей спиной. Через прореху в ткани кожу холодило, а пот щипал ссадину. Выбившиеся из косы пряди липли к вискам и лбу, и я откинул их назад, бездумно глядя в чернильную тьму напротив.
 Какое-то время мы даже не шевелились, слушая словно бы замерший, без единого движения, воздух. Было восхитительно тихо - без неясного гула и шёпота почти на границе восприятия... только наше живое дыхание, не увязая, рассыпалось в этой тишине.
 - Да, оторвались... - Навь попробовал приподняться на руках, но так и не встал, лишь отполз к стене. Глаза его, за грязными, спутанными прядками волос, мерцали зеленью, словно гнилушки возле старого болота. Зрачки казались дрожащими, плавающими, и едва заметные, как искры внутри чёрного опала, огоньки вспыхивали и гасли в зеленоватых омутах. Когда я опустил взгляд на свою руку, лежащую на ступени, то увидел, что свет, пусть и слабый, почти насквозь проходит через неё - и тонкие сосуды, кости и сухожилия причудливой сетью видны в призрачно-алой плоти. В этом свечении, пробирающемся снизу, мы казались, несмотря на правильные черты лица, почти чудовищами.
 С лёгкой гримасой я начал подниматься. Казалось, что некоторые мышцы тела превратились в студень, и что все они жалуются на мучения, на которые их обрекли. Кровь, запёкшаяся поверх кожи на спине, трескалась - я ощущал, как всё расходится, и едва не зашипел, когда пот затёк на свежую ранку. Вот они, прелести археологии, филологии и прочих тихих, мирных и спокойных наук...
 Навь так и сидел, прислонившись плечом к стене.
 - Даниил... пора... Так можно вечно сидеть, - я протянул ему руку, ненавязчиво намекая, что буду стоять так, пока он не поднимется. - Ты вообще как?
 - А разве мой внешний вид не говорит о том, что всё просто замечательно? - с заметным сарказмом ответил ночной, косясь в мою сторону. Когда он начал подниматься, раздался глуховатый хруст, словно внутри яблока лопается косточка. Морщась, он ухватился за протянутую руку. - Чёртова лестница!.. - Навь покачал головой, роняя себе под ноги крохотные капли темноты, стаявшие так и не достигнув ступеней. - Нам теперь идти и...
 Пальцы дёрнулись в моей ладони, и я с тревогой вгляделся в его внезапно побледневшее лицо. Взгляд стал пустым и чернота зрачков мутным облаком вновь заволакивала глаза.
 - Даниил?
 Судорожно вздохнув, он начал оседать, и я едва успел подхватить ночного, усадив на ступени. Помня о царапинах, полученных в первой ловушке, хлопать его по щекам не рискнул. Грустно усмехнулся, присаживаясь рядом и нащупывая редкий неровный пульс на шее.
 - Вот и обморок, а ты ехидничал...
 Я ждал, когда Навь придёт в себя. Выражение бесконечной усталости застыло в опущенных уголках губ - такое лишнее на этом лице. Зря я всё же взял его с собой. Что бы ночной ни говорил о том, что с ним всё в порядке - первым упал он. А ведь потащил его сюда именно я. И почему всё-таки не пошёл один? Жаль, что по-настоящему хорошие решения почти всегда приходят задним числом.
 Через пару минут Навь поморщился, прикрывая ладонью глаза.
 - Мы всё ещё там?
 - На лестнице, если ты об этом. Можешь встать? - я поднялся, протягивая ему руку.
 Лестница полого, но неизменно поднималась вверх. Ночной запинался, иногда уже скорее инстинктивно пытаясь уцепиться за гладкую стену отросшими когтями. Ноги гудели - колотьё в боку плавно сошло на нет, но дыхание упрямо не желало успокаиваться - сам воздух этого места уже был в какой-то степени мёртв, и живые ещё существа не могли надышаться им.
 - В прошлый раз, мы выбирались по такой же лестнице сутки, если не больше...
 - А велик ли был тот холм?
 Навь пожал плечами и тут же зашипел, осторожно прикасаясь пальцами к левому.
 - У вас никогда не понять ни на какое расстояние, ни в какую сторону идут все эти коридоры и залы... По моим ощущениям, так мы уже давно и далеко за пределами Гатри...
 - Я бы не был так в этом уверен - в основном всё, несмотря на кажущуюся грандиозность, в мире наверху занимает не так уж и много места. Весь комплекс идёт вокруг струны. Возможно, мы выйдем где-то на этом же холме, или в крепостное кольцо, - я отвернулся, стараясь не глядеть в провал. Пришла в голову и растворилась в усталости запоздало испуганная мысль о том, что было бы, подскользнись я и упади туда. А ведь здесь может обитать ещё что-то, или кто-то, от кого мы уже просто не сумеем убежать.
 Темнота молчала - и это было хуже, чем отзывчивое глуховатое эхо. Ничто, граница существования. Я вытянул руку, словно пытаясь нашарить невидимую стену с другой стороны - но пальцы, боязливо трогающие влажноватый воздух, ничего не ощутили.
 - Никак не могу вспомнить, как называлось это дерево... - Навь смотрел себе под ноги, стараясь не наступать на контуры странных, искажённых в гримасе лиц. - Когда-то была легенда, что это - отпечатки душ умерших... память о них...
 - Это древесина диких яблонь, - я переступил через лицо с широко открытым в крике ртом и распахнутыми в ужасе глазами, - в которых жили зелёные дамы... Яблоневые дикие рощи сбегали по южным склонам холмов, где некогда бушевали пожары битв во славу юных дев, и в весну мимо белокипенных троп ехали кавалькады всадников... И зелёные дамы целовали примулы у своих корней, и лес плакал счастьем росы нового дня... - я сам не заметил, как начал говорить языком, созвучным старым легендам. Да, в моём народе тоже было место таким, кто не задумывался о том, что будет после свершённого. Все эти рощи пали под изогнутыми топорами из железа, закалённого в крови и морской воде. Ради этих лестниц, светящихся, словно внутри тонких древесных волокон ещё бились призраки.
 - Их вырубили ещё до Исхода, задолго до того, как мы пришли сюда. Габриэль... - Навь, шедший чуть впереди, обернулся. - Сколько тебе лет?
 Я слегка улыбнулся, прижмуривая глаза. Почему-то, после того, как мы на самом деле чудом избежали более близкого знакомства с Алой Невестой, мне медленно, но неотвратимо становилось весело. Видимо, подкатывала запоздалая истерика. В любом случае, подобные... личные мелочи я раскрывать даже сейчас был не склонен.
 - Я не так стар, как некоторые.
 Навь тихо рассмеялся.
 - Ладно... пусть это останется тайной, если так хочешь...
 Лица под нашими ногами жмурились, разевали беззубые и безгубые рты. Возможно, они проклинали нас.
 Свет медленно бледнел - лестница поднималась круто вверх - ступени сужались, так, что приходилось ступать на самый носок, и я всерьёз испугался, что Навь, с его ужасной обувью, полетит назад. Каким-то чудом этого не произошло.
 Лестница обрывалась. Ступени сглаживались в одну площадку - и стена впереди, незыблемая, таковой и оставалась, но лестница исчезала - и провал разевал тёмную пасть.
 Я оглянулся - наверху, прямо над нами, в потолке, незаметно опустившемся почти до наших голов, открывалось отверстие. Неровные края, каменные - легчайшие сумрачные отблески света очерчивали их. Я принюхался - едва уловимый запах земли. Мокрой, с дождевыми червями, мышиными гнёздами, стоячими лужами... Земли, что ещё не превратилась в очарованный мёртвый камень.
 - Даниил, давай сюда.
 Ночной поднял голову, проследив за моим взглядом. Вытянув правую руку он осторожно прикоснулся к краю проёма, словно боясь, что тот посыплется вниз.
 - Давай я первый, а потом спущу тебе верёвку, - подпрыгнув, причём левая лодыжка отозвалась на это волной боли, я вцепился в холодную твердь. Слегка раскачиваясь и иногда заскребая ногами по стенкам и куполу над лестницей, я цеплялся руками за неровный камень. Наконец сперва до локтя, а потом и по плечо пролез в эту дыру. Подтянувшись, выкарабкался наверх. Там оказалось довольно темно по сравнению с полной призрачного света лестницей - но зато не чувствовалось никакой магии. Только то, что должно быть в земле и отголоски чего-то распадающегося, уходящего из этого мира. Размотав вынутую из сумки тонкую верёвку, я обвязал её вокруг пояса, а потом кинул оставшийся конец вниз, Даниилу.
 - Лови... Не поверишь - но здесь хорошо.
 - Поверю, - снизу раздался тихий смешок. - После мёртвых коридоров всё хорошо, даже земля старого погоста.
 Верёвка сначала дёрнулась, словно он проверял, крепка ли она, а потом я упёрся пяткой откинутой ноги в ближайшую земляную стенку и потянул, наматывая верёвку на предплечье. Оказалось, что не так уж и тяжело. Вскоре бледные руки вцепились в грязный пол лаза, и с пыхтеньем ночной был втащен целиком. Верёвку он обмотал некрепко, и та сползла подмышки. А я ведь так и не выяснил, сломаны у него рёбра, или нет...
 - Габриэль, - Навь прошуршал где-то рядом и, негромко ойкнул, стукнувшись. Света из проёма теперь не хватало даже на то, чтобы различить очертания находящегося вокруг. - Ты мог бы зажечь свой огонёк, или что там у тебя? Здесь, конечно, приемлемо темно, но свет бы не помешал.
 - Подожди немного... главное, обратно не свались... - поняв, что силы и так осталось мало, я зажёг погнутую свечу, едва выковыряв приплюснутый к воску фитиль. Жёлтый огонёк медленно занялся, становясь ровнее и длиннее. Пламя всё время колебалось, причём в разных направлениях - воздух не стоял на месте, очевидно, здесь имелась уйма лазеек на поверхность. Я хмыкнул, оглядываясь вокруг, и направился к более широкому проходу, сверху из которого торчали корни.
 Отодвинув один из них в сторону, пригнувшись, пошёл вперёд. Под ногами рыхло продавливалась земля - живая, мягкая... Вскоре корни начали переплетаться так густо, что образовали плотную сеть, такую только прорезать ножом.
 - Подержи-ка свечу...
 Протянутая за свечкой измазанная непонятно в чём рука мелко дрожала, но ниточки темноты вниз с пальцев больше не падали.
 - Даниил? - я обернулся, проверяя, не на грани ли обморока он. - Как ты себя чувствуешь?
 - Отвратительно! Хочется на сутки залезть в проточную воду с головой!
 Похоже, это и в самом деле было единственным, что его вообще волновало сейчас...
 - Так значит, к смерти ты относишься спокойно?..
 - Про что это ты сейчас? - он искренне удивился.
 - А я-то так волновался... Ещё когда тебя с завода тащил. Всё гадал, оживёшь, или пистолетный выстрел для тебя что-то новенькое и регенерации не поддающееся, - встав на четвереньки, разрезая ножом упругие плети, я полез вперёд. Макушка скреблась по земляному бугристому потолку, а под ладонь попался дождевой червяк. Вытерев его о стену, я почти пополз - настолько узким стал коридор. К влажной ткани и коже моментально прилипли частицы почвы.
 - Н-да... пуля, это и вправду было для меня что-то новенькое... - огонёк свечи, трепетал в руке ночного почти не давая света. - Но если уж мы уходим из этого мира окончательно, то тут же рассыпаемся в прах. Пока физическая оболочка цела, всегда есть возможность вернуться в неё и восстановить со временем. Или ты думаешь, что все легенды про то, как мы продолжали бой чуть ли не с оторванными головами - выдумки?
 - Не думаю, на берсерков я в Аравии нагляделся... Колешь ему в сердце, а он своею же кровью лицо мажет, и ещё минут пятнадцать, а то и двадцать, пытается тебя изрубить в люля-кебаб. И это даже не чистокровные ночные... - я пыхтел, продвигаясь дальше. - О, тут свободнее, - перерезав очередное препятствие, мне удалось выползти в более просторное помещение - именно помещение. Неаккуратно выложенную булыжниками полузасыпанную пещерку с упавшими кусками погребальных плит завалило когда-то с одного края камнями. Под ногой скрипнуло - в свете свечи я разглядел, что это кости человеческой руки. - И люднее...
 Свет желтоватой плёнкой покрыл почти всю пещерку - мусор, каменная крошка, плита, когда-то провалившаяся сюда сверху, и рассыпанная пирамида из человеческих черепов. Когда мы проходили мимо, они провожали нас взглядом темноты из пустых глазниц.
 - Аккуратнее... Давай подержу пока, - подхватив у ночного свечу, я подождал, когда он перелезет через трухлявое, полное муравьёв бревно. Недалеко чернел ещё один проход - довольно широкий, и тоже со следами грубой отделки колотым камнем.
 - Интересно, куда мы всё же забрели? В окрестностях Гатри много старых кладбищ...
 - Понятия не имею - куда-нибудь да выйдем. Если что, - я демонстративно ковырнул вытянутой рукой мягкий земляной потолок, - можно прокопаться наружу.
 - Да уж... - ночной хмыкнул за моим плечом. Стенки были довольно гладкими, но он всё равно жался поближе к центру. - Слышал когда-нибудь про обряды острова Гаити? Вот как раз на жертв этих обрядов, выкапывающихся из-под земли, мы и будем похожи... Надеюсь, это кладбище на самом деле старое и давно всеми позабытое...
 - Гляди... - я остановился перед небольшой, наполовину заваленной землёй нишей. Из темноты в коридор торчали замотанные в истлевший саван ноги. Плоть, отгнившая во влажной земле, тёмными струпьями только в некоторых местах оставалась на костях, а ступни почти лишились пальцев. Те, что сохранились, были странно изогнуты, словно в момент смерти их скрутило жестокой судорогой. На лодыжках висели только чудом ещё не рассыпавшиеся в рыжую пыль кандалы.
 Чуть позади раздался тихий сухой треск. Навь с выражением брезгливости на покрытом грязью лице оглядывал высохшую кисть, теперь уже в одиночестве торчащую из другой ниши. Вторая лежала, рассыпавшись на фаланги и кости пясти, перед его ногами. Старательно себе подсвечивая, он боком обошёл её, словно та могла ожить и вцепиться в его дырявый ботинок.
 - О, а эти катакомбы кончаются... - выглянув подальше, тоже теперь придерживаясь середины коридора, я увидел, что мы вновь вышли куда-то в более просторное место. Пахло уже не только землёй, но и почему-то сеном, мокрой травой и несвежей водой. Когда всё ещё передёргивающийся ночной подошёл ближе, я разглядел небольшое озерцо, явно питаемое подземным источником. Поверхность слегка волновалась, словно там открывалось окно к подземной водяной жиле. Когда мы проходили мимо него, из темноты показался изгрызенный мышами соломенный тюфяк, пара потерявших форму поеденных сальных свечей и осколки бутылок. Мерзкий запах трущоб ещё ощущался около этого места.
 - Мне кажется, где-то тут поблизости должен найтись выход. Посвети пониже - может, где поутоптанней?
 - Да, - Навь кивнул головой, приглядываясь к полу. - Здесь даже тропинка есть. Нам туда, - он указал куда-то в темноту и сам тут же направился в этом направлении, освещая путь уже изрядно оплывшей свечой.
 Вскоре мы остановились перед аккуратно вытесанным входом в округлый колодец, вертикально идущий вверх. Покрытые ржой скобы вколотили в каменные стены с четырёх сторон. Колодец оказался достаточно широким, и мы вместе начали подъём. Свечку Навь оставил внизу, в центре - но и того, что мы не заслоняли, хватало. Я пыхтел, особенно когда ржавчина, откалываясь, составляла большую часть скобы. Рядом выругался Навь - он поставил ногу, а железо просто выпало. Наверху не виднелось ни проблеска света - но обнадёживало то, что уж если один побродяжка смог выбраться, то мы и подавно. Через несколько минут наши руки почти одновременно стукнулись в каменную перегородку. Судя по звуку, за нею была пустота, много пустоты...
 - Чёрт! - Навь несильно ударил ладонью по плите. - Как-то ведь он сюда спускался!
 - В конце концов, даже в таком состоянии мы не можем быть слабее его. К тому же, нас двое. Может, толкнуть посильнее?
 - Ну давай, - Даниил, вцепляясь левой рукой за одну из скоб, упёрся ладонью правой в камень. Встав ногами на железки поустойчивей, я понадеялся, что не свалюсь, и обеими руками стал выдавливать плиту. Почти минуту, сцепив зубы, мы толкали её. Наконец, с жалобным протяжным скрипом, она вылетела, сгрохотав по каменному полу, осыпая наши головы землёй и каменным крошевом.
 - Небо, наконец-то!.. - не дожидаясь ночного, я выполз наверх даже не глядя, что творится вокруг, и развалился на спине.
 Низкий, покрытый отдельными куртинками висячего мха, потолок. Сумрак, густой, предутренний, проникающий сквозь вырубленное в склепе узкое отверстие, когда-то забранное решёткой, а теперь только с обломанными штырями. Навь где-то рядом, тоже шумно дыша, сперва ругнулся, а потом рассмеялся.
 - Ну мы и дурни! - он уселся на пол, опираясь спиной на каменную тумбу, где покоились остатки некогда роскошного гроба. - Здесь есть потайной механизм. Был, вернее... мы начисто его выломали вместе с плитой.
 - Разрушители гробниц... осквернители культурного наследия... а такие с виду приличные джентльмены, - я хохотал в полный голос, держась за живот. Навь неопределённо хмыкнул. Оглянувшись, я зашёлся в новом приступе смеха. Вспомнилось, сколь импозантно выглядел Даниил в самом начале, когда мы встретились в "Забытой книге". А теперь? Одежда его была измята и всё ещё оставалась влажной, один ботинок откровенно просил каши - оттуда торчали пальцы в носке - тоже дырявом. Брюки изодранные, в грязи и пыли, непристойно облегали конечности - весьма тощие. Волосы сосульками, спутанными в колтун, нависали над глазами и липли к шее - мне показалось, или в них что-то застряло? Рубаху можно было назвать таковой только из-за наличия у этого бесформенного куска ткани остатков воротника и рукавов. Жилетки не сохранилось, а лицо, без морока, производило впечатление существа, которое неделю провело в опиумной курильне, без воды, еды и умывания. А потом его выбросили на улицу в грязь, предварительно избив. Но на бледных губах змеилась не менее саркастичная ухмылка.
 - Ты выглядишь ничуть не лучше! - фыркнул он, щуря глаза.
 - У меня зато сапоги целые! И безрукавка на мне!
 - Ну, допустим, спереди она есть, а вот сзади... Там даже рубахи как таковой мало.
 - А твои штаны!.. Небо, мне стыдно будет идти рядом с тобой!
 Ночной окинул меня ироничным взглядом.
 - А ты не разглядывай меня столь пристально. Тоже мне, святая невинность! Лучше скажи, как мы с тобой, интересно, будем добираться до дому? Кладбище, похоже, то, что за вишнёвыми садами к северо-западу от города. Мне в обход придётся полдня ковылять... Ох... проще дождаться ночи...
 - Всё будет в порядке... Я сейчас, только поднимусь... - с кряхтеньем, сперва сев, а потом и встав, я пошёл к выходу. Здешний воздух холодил лопатки - в том месте, где меня особенно сильно ударило, спину и в самом деле прикрывали только лоскутья ткани с кровью. Но было и что-то ещё неприятное, словно оно налипло поверх всей грязи, собранной внизу, тяжёлое, проникающее под кожу, холодящее, как запах засевшего в кустах хищника. Я даже обернулся, чтобы спросить, нет ли там у меня чего-нибудь странного. Но, стоило оглянуться и это ощущение исчезло, а ночной как-то чересчур быстро отвёл взгляд.
 - Всё в порядке, Навь? Я скоро вернусь, только кое-кого позову. Ещё утром будем дома.
 - Ты уже в который раз спрашиваешь, всё ли в порядке, - глухо и невнятно ответил Даниил, опуская голову, - как будто чем больше проходит времени...
 Меня повело в сторону и я, не слушая, что он говорит дальше, вышел.
 Крови на мне было предостаточно, и на призыв вороны прилетели довольно быстро - я их не помнил, но, похоже, птицы жили где-то поблизости, а не летели с другого конца города. Передав устное простенькое сообщение Данни - пару предложений запомнить и воспроизвести они вполне могли, я вернулся, садясь у самого входа в склеп. Надеюсь, этот хитромудрый конь придумает что-нибудь на ходу...
 - Габриэль, - раздался негромкий и немного искажённый голос ночного, - перед тем, как ваша ловушка сработала, я, кажется, видел какое-то упоминание, какой-то документ, датированный нужным годом. У той стены, где два трупа. Где-то на полу.
 - Спасибо... - я в изнеможении прислонился к стене. Похоже, придётся вернуться...
 Мы молчали, наслаждаясь воздухом, тишиной и долгожданным отдыхом для перенапрягшихся мускулов. Даже боль на время притихла, выпитая холодными камнями. Казалось, что я плыву, задрёмывая, ощущая, как осторожно трогает лицо ветер - живой, с запахами мокрой травы, слегка завядших цветов, подопревшего сена...
 Где-то загромыхала по камням телега. Звуки разносились в тишине занимающегося рассвета очень далеко - затенькала мелкая птица в кустах, зашумели дубы, невидимые отсюда...
 - Хозяяяяин!! Гдеее вы?!! - пронзительный голос, знакомый и громкий, прорезал идиллическую картину.
 - Безутешный слуга пришёл проведать могилку любимого хозяина, но потерялся на старом погосте? - хмыкнул Навь из полумрака склепа.
 - Едь сюда!! - я оглянулся. - К серому большому склепу, ещё рябина рядом!
 - Тут уж всё - сами идите! Я не протиснусь здесь! - раздалось через некоторое время.
 - О-ох... - из склепа послышалось шевеление и негромкая ругань, в сопровождении двух столь же тихих, но отчётливых ударов. - К чёрту вас!
 Наружу Навь вышел уже без ботинок. Прислонившись к проёму, он стянул носок, стараясь не нагибаться слишком низко, и через плечо зашвырнул его обратно, словно ставя точку во всём нашем злоключении. Я уже потихоньку пробирался в зарослях к виднеющемуся около въезда кэльпи. Выбираясь из мелкоцветущего куста, наполовину выломав его, я увидел, что он сидит в телеге, запряжённой пузатой гнедой лошадкой. Открыто, но да ладно - поедем улицами потише. Из повозки пахло не сомнительными мешками непонятно с чем, а свежим сеном - оно даже вывалилось отдельными охапками за борта.
 Выбираясь следом за мной, Навь обошёл телегу с другого бока, там, где землю прикрывала трава, а не мелкие острые камешки.
 - Мило... - окинув взглядом будущий транспорт он задержался на Данни. Мой слуга передёрнул плечами - видимо, из-за брезгливости. - Но мне, пожалуй, и вправду подойдёт сейчас.
 - А что такое? - запрыгнув на остатках измочаленных мускулов внутрь, я носом уткнулся в это самое "что". Источая запах свежеоструганного дерева, в сене лежал гроб без крышки. - Данни, ты что... Это катафалк?!
 - Вы же просили забрать вас хоть на чём-нибудь... А что не так - чисто же!
 Забравшись следом за мной Навь попытался в одиночку перевернуть гроб.
 - И в самом деле, Габриэль, какая разница? Или ты возмущён, что этот, с позволения сказать, катафалк не отвечает твоим эстетическим требованиям и ты бы предпочёл отправиться домой в роскошном, запряжённом четвёркой вороных коней с плюмажами?
 Я с удивлением наблюдал, как он всё же перевернул дешёвенький, из тонких сосновых досок, гроб и заполз под него, подпихнув себе под бок побольше соломы.
 - Да нет... просто боялся обнаружить ещё и того, кто должен на самом деле занимать это место... Прости моё любопытство - тебе там как? - улёгшись на ароматные охапки сена, я с блаженством вытянулся во весь рост, прикрывая глаза.
 - Восхитительно темно, - раздалось глуховатое шебуршание в ответ.
 - Трогай... - я лениво прищурился на дымчатое небо. - Если что, вполне могут подумать, что родственники не доплатили, и мертвеца везут назад. А гроб отдельно, чтобы зря не пачкать.
 - Двух мертвецов, - зевая, отозвался Навь.
 - А тебя всё равно не видно...
 Солнце пробиралось сквозь веки красными сполохами истинно живого огня. Через ресницы бледными ещё лучами, проникал свет. Пахло соломенной крошкой и немного смолой - какой-то стебелёк лез в нос мохнатой метёлкой - невыносимо захотелось чихнуть. Открыв глаза, я убрал его - былинка лисохвоста, выдернутая из охапки, покачивалась в руках в такт шагам лошади. Подковы чуть скрежетали по камню - но вскоре мягко застучали по глинистой дороге.
 Где-то впереди, далеко за городом и за лесом, медленно выкатывалось солнце - тени, длинные, меняющиеся на глазах, делили мир на границе сна и реальности - светлые, не чёрные полуденные, нечёткие. Весь мир искажался и колебался с каждым движением светила. И бездонное небо - ещё яркое, не уставшее поутру, не поблекшее - а такое, словно синее стекло, брошенное в ручей. Редкие, по краям почти прозрачные облака медленно плыли - и я видел их движение - неспешное, равнодушное ко всему, что внизу. Запахло водой - озёрной, никем не потревоженной. Ромашки и уже облетевшая пижма приплетались к этому чуть пыльным мёдом.
 Данни свернул на узкую улочку, где гуляло эхо утренних разговоров. Неподалёку хлопнула калитка. Несколько высоких вязов переплетали ветви над головой - и тени от листьев, вызолоченных с одного бока встающим солнцем, скользили по лицу прохладой и недолгой тьмой. Всё вокруг жило - две чёрных городских ласточки быстрыми росчерками скользнули по самому краю видимого мною неба. Я вглядывался в него так, как жаждущий в пустыне смотрит на озеро в оазисе - не веря, что это правда, но убеждаясь, с каждым вдохом влажного воздуха, что это не мираж. Мне показалось, что, под взглядом, оно прогибается, темнея. Или что я погружаюсь в его синеву, меняющуюся, с одного края ещё полную ночной прохлады, а с другого уже смешанную с блёклым золотом.
 Ночной молчал, видимо, и в самом деле задремав, Данни правил, даже не оглядываясь назад - и только я смотрел в небо - и почти чувствовал ход времени. Вместе с тем казалось, что меняется только то, что вокруг меня, а сам я выпадаю из этого круга танца. Стрижи, скрипуче перекликиваясь, вспороли тишину - но их крик не потревожил меня. Овсянка несмело и негромко, уже по-осеннему, что-то цвирькнула. Берёзовый лист с проплывающей надо мной ветки оторвался и неспешно - я видел, как он переворачивался, опускаясь по спирали, лёг где-то в ногах. Бархатцы возле колёс телеги пахли так, как пахнет самая граница осени - густой сладкой безнадёжностью и равнодушием ко времени, которое всё равно не остановить.
 Я чувствовал, что в хрустальном шаре плыву по дну реки - по тёмному ещё дну, а воду на поверхности уже гладят рассветные лучи. И звуки, и запахи - я ощущал их, но словно издалека - и границу из хрусталя легко проницали только тени и свет. Они касались меня, то высвечивая глаза у границы зрачков морским золотом, наследием давно смешанной крови, то оставляли их тёмной водой северных морей. Воздух тёк вокруг - запахом парного молока, жареной картошки, мокрых куриных перьев... Ветви, плавно и внушительно плывущие в высоте над головой, и листья на них с каждым мгновением всё больше похожие на драгоценные камни, пронизанные солнцем, и небо в их обрамлении ещё выше и глубже.
 Небо... я уже и не думал, что снова увижу эту бездну, эту бесконечную пустоту, где тянутся невидимые струны ветров и света.
 Я чувствовал спиной все камни, по которым катились колёса - все булыжники, все вытертые корни, выступающие над землёй, словно узловатые колени стариков под пледами. Дымка, уже осенняя, что так и останется таиться в глубине лесов и рощ до самого конца дня, словно нежнейший покров пыльцы на крыльях бабочек, окутывала всё вокруг. Она поднималась, преображённая роса и туман - и на фоне тёмных ветвей я видел, как мельчайшие капли перетекают с места на место, и дымка то истончается, то вновь густеет. И само Небо, что позволило мне вернуться к нему, прикрывается ею, устав от обжигающего, сумасшедшего в этот август солнца, и от моего взгляда.
 Все мы под Небом едины, и у всех миров одни Небеса - и из одного Неба птицы летят в другое... И даже боги наши - лишь отблески его.
 Телега катилась, Небо поднималось, и тонкие нити из моих глаз, протянутые вверх, становились только взглядом. Всё громче шумел город, быстрее катились колёса... Данни внезапно свернул в сторону, остановив пофыркивающую кобылу. В проулке, где до этого ехали мы, продребезжала со скрипом ещё одна телега - от неё пахло скипидаром, резко, до чиха, и машинным маслом. Она проехала, а мы, видимо, кэльпи счёл новый путь более уединённым, двинулись по проулку. Высокие деревянные заборы - даже лёжа на спине я видел отдельные доски, скрывали яблоневые сады. Там царствовала тишина - только гусиное негромкое гоготанье неслось сбоку. Облака тянулись через половину неба полосками пролитого в ручей и ещё неразошедшегося молока. Пахло одуряюще мокрыми кислыми яблоками, палой, начинающей гнить листвой и немножко грибами.
 Телега катилась, небо не двигалось с места, и ветер носил по кругу запахи осени.
 - Мы на месте! - Данни разорвал круг мыслей беззастенчиво-громко. Я позвал Даниила - но мне не ответили. Потянувшись, даже с некоторой тревогой постучал по доскам с клейкими капельками смолы. Под ящиком некоторое время не раздавалось никаких звуков, и я хотел уже было приподнять его, но тут послышалось сухое шебуршание, видимо, ночной потягивался после непродолжительного сна. Со вздохом подсунув руку под краешек, он ещё и ногами отопнул гроб в сторону. Тот, ударясь о бортик телеги, замер на боку.
 - Где мы? - щурясь так, словно был уже солнечный полдень, он оглянулся по сторонам.
 - Около моего дома, - поднимаясь, я внезапно ощутил, что все косточки тела отлиты из чугуна, а всё, что не болело, вспомнило о своих ушибах и ударах. Придерживаясь за бортик, я сполз с телеги. Пришлось на несколько секунд замереть, привыкая к ощущениям и гадая, смогу ли доползти до дома даже несколько десятков оставшихся шагов...
 - Побыстрее - следы-то мне заметать, а уже светло, - Данни явно нервничал, теребя вожжи в руках и поминутно оглядываясь то на нас, то демонстративно на уже совсем светлое небо.
 - Я ещё не на месте, - Навь даже и не думал подниматься, разминая отлёжанную во время сна кисть руки. Холодный и неприятный взгляд его змеиных глаз скользнул по мне и остановился на кэльпи. Тот вновь передёрнул плечами и даже чуть отодвинулся в сторону.
 - Всё, на месте - вам тут пара шагов, а у меня - и у вас обоих, будут неприятности, если я всё это не верну, или лошадь окажется взмыленной - а вы сейчас, похоже, ни на что не годны - вот заявятся к вам, к каждому, полисмены - из-за угла по десятку, и что вы им скажете? Ни у одного даже на морок сил нету! - он обличающее ткнул в меня пальцем.
 Облизнув пересохшие губы кончиком раздвоенного по-змеиному языка Навь что-то неразборчиво пробурчал, опуская голову, и всё-таки сполз с телеги.
 - Если что-то случится, обязательно меня оповести. Я потом отправлю Данни проверить, как там у вас.
 - Угу, - он неопределённо махнул рукой и, развернувшись, направился нетвёрдым шагом почему-то не к дороге у озера, а в обход, к садам.
 - Удачи, - я хотел добавить что-то ободряющее, но осёкся, когда увидел, что в косых утренних лучах на белой пыльной дороге даже у самых его ног не шевелится тень. Словно вся темнота, что окружала Навь, вытекла где-то там, в подземельях, и только жалкие её остатки поддерживали его.
 - Данни, что это за выкрутасы? Несколько минут погоды бы не сделали - ты тут сидишь и раздумываешь едва ли не дольше! - прислонившись к белым камням ограды я гневно воззрился на него.
 - А ты так хотел скормить меня этому типу? У него разве что слюна не капала, когда он на нас смотрел!
 Я решил, что дальнейший спор бесполезен - моя лошадка всегда тряслась за свою шкуру...
 - Ладно, ты бы его в любом случае в таком состоянии одной рукой вернул в рамки приличий.
 Не слушая возмущённой тирады слуги, я тихонько побрёл к дому. Шаг, ещё шаг... И где-то там - ванна...


***
ВОСКРЕСЕНЬЕ 13 АВГУСТА


 Лучи рассветного солнца тонкими, невыносимо яркими иглами просачивались сквозь колышимую ветерком листву яблонь. Я шёл рядом с дорогой, прячась в зыбкой утренней тени, что давали развесистые кроны деревьев. Под босые ступни то и дело попадались мелкие острые камешки и скрытые травой корешки. Запинаясь об них, шипя и вновь попадая ногой по чему-то твёрдому, на дорогу с примятой стёжкой травы посередине, я всё же выйти не решался. Для живущих неподалёку фермеров и прочих соседей утро давно не было ранним. И за деревьями и тонкой преградой кустов, растущих между дорогой и канавкой с водой, уже не раз мне навстречу проезжали гружёные чем-то повозки и одиночные путники.
 Ближе к дому дорога, в отличие от проходящей берегом озера, начинала виться неторопливой змеёй. Ещё чуть-чуть, самую малость... Я с тяжёлым вздохом чуть не рухнул на землю, услышав очередную приближающуюся телегу. Сил накинуть пусть и самый слабый морок, отвести человеку глаза - не осталось. А выглядел я сейчас... Если Габриэль одарил меня парочкой весьма говорящих взглядов, то его кэльпи и вовсе испугался, представив, что придётся оставаться со мной наедине, пока не довезёт до дома... Оперевшись спиной на широкий ствол яблони, я вытянул ноги, закрывая слезящиеся от света глаза. Как же хотелось сейчас провалиться даже не в сон, а во Тьму Изначальную, где нет мерзкого, давящего ощущения усталости, всей этой грязи, уже подсохшей и крошащейся при движении!.. Только голоса... далёкие и близкие шепотки...
 Похоже, я начал проваливаться в сонное небытие - резкий громкий свист, откуда-то со стороны дороги, заставил вздрогнуть, и инстинктивно оглянуться на звук.
 Телега уже давно прокатила мимо, куда-то к полям, или к городскому рынку. Еле как поднявшись на ноги, цепляясь за ствол и ветки дрожащими руками, я постоял так, пытаясь согнать озноб и сонное оцепенение. Словно меня опоили дурманящим зельем, некой отравой, и теперь она пробралась в кровь... Всё тело ломило от длительного бега и бесконечного подъема по старой-старой лестнице, смотрящей на нас тысячами кровавых глаз на призрачных лицах.
 Я попытался сжать руку в кулак. На пальцах и ладони как будто всё ещё оставался след его крови. Ох, Габриэль... Как некое испытание, искушение... Почти с самого начала наших блужданий по подземельям чувствовать запах его крови! Чувствовать, как собственная сила вытекает, даже не по капле, а неутихающим ручейком, и не иметь возможности восполнить её... Я усмехнулся. Смешно сказать, но единственное, что остановило меня тогда от облизывания пальцев - грязные руки, а вовсе не какие-то морально-этические нормы поведения.
 Прислоняясь лбом к шершавому стволу яблони, я опустил руку, разжимая пальцы. Ещё несколько дней, и связь рассеется, память его крови уйдёт, как вода в песок. И к лучшему. Всё к лучшему...
 Отцепившись, наконец, от дерева, я побрёл дальше. Всё-таки надо было завалиться обратно в телегу. Чёртов трусливый мерин! Что б я, интересно, мог ему сделать в таком-то состоянии?!.. Хотя и его тоже можно понять - ни одна из теней, что находились сейчас вокруг, мне не принадлежала. Да и вообще, даже находиться со мной рядом должно быть неуютно. Как минимум... Я прекрасно помнил, как эти изменения начались впервые и как Дара весьма красочно описала свои ощущения от меня... Правда, тогда было хуже - ни что со мной, ни как от этого избавиться, никто не знал.
 Из-за очередного плавного поворота дороги наконец-то показалась каменная ограда моего дома. Ещё чуть-чуть! Самую малость! И наконец-то доберусь до ванны с горячей водой, до мягкой постели в глубокой темноте спальни! А что до теней и прочего... Что ж, Юстину и Фаэ придётся потерпеть столь неприятное соседство до вечера - тогда хоть немного удастся привести себя в порядок и можно не опасаться, что мои невольные "источники" не проснутся просто от запаха...
 Прислушиваясь, нет ли кого поблизости, я перебежал через открытую для яркого солнечного света дорогу. Кусты вдоль стены росли низкие и колючие, чтобы в случае чего спрятаться в них, поэтому шаг не замедлил и после, хотя было желание рухнуть на землю и позволить сознанию раствориться в абсолютной темноте. Приостановился я лишь у самых ворот. Ощущение, что с моей паутиной что-то не в порядке, возникло уже давно, но только сейчас, проходя через нить, маленькой ячейкой окружающую мои владения, я обратил на это внимание.
 "Гость", забравшийся в сад, оказался, мягко говоря, неожиданным, хотя этот визит можно было и предугадать.
 Я шагнул внутрь, закрывая приоткрытые до того ворота. Запах крови, принесённый ветерком, чувствовался столь отчётливо, что тело само начало меняться, не желая подчиниться контролю разума. И ещё смерть... Ветер доносил запах крови умершего существа - горький, терпкий и вязкий... Что бы здесь ни произошло, оно уже давно закончилось. По дорожке из светлой гальки никто чужой не проходил. Визитёр воспользовался моим, как я опрометчиво надеялся, тайным ходом с другой стороны стены.
 - Юстин, - тихо и несколько невнятно из-за меняющихся зубов позвал я. - Юстин, где Огонёк?
 В том, что волчонок меня слышит, я был уверен. Богини, прошу Вас, пусть с ними всё будет в порядке!
 - Юстин, ответь мне, пожалуйста.
 Осторожно ступая по не таким уж и гладким для босых ног камешкам, я вслушивался в каждый шорох. За домом раздался тихий звук - кто-то крадучись и как-то странно прошёл по доскам веранды, скрипнул второй ступенькой...
 - Юстин, - я сделал глубокий, медленный вдох. Нужно хотя бы успокоиться, прежде чем показываться ему на глаза ... - только не бойся меня, я ничего тебе не сделаю.
 Обогнув дом с правой стороны, чтобы сразу оказаться рядом с верандой, я остановился, свернув за угол. На нижней ступени крыльца сидел волк, всё ещё тощий, и не такой уж большой, но не в теперешнем состоянии было рисковать, так просто подходя к нему.
 - Юстин, ты... узнаёшь меня? - была очень большая вероятность, что сейчас передо мной именно зверь - в жёлтых, пусть и испуганных глазах, не чувствовалось ни капли разума двуликого.
 Не смотря на опасения, волк медленно кивнул головой. Именно кивнул, а не тряхнул, как это бы сделало животное, пытаясь согнать надоедливую мошку. Чуть подняв морду, Юстин издал непонятный звук, словно хотел сказать что-то, но забыл, что в четвероногой ипостаси другим языком, кроме волчьего, не владеет.
 - Огонёк здесь?
 Волк отрицательно качнул головой и неловко попятился назад. Шерсть у него на загривке приподнялась, а выражение испуга, не только в глазах, но и на всей морде, стало явным.
 - Не бойся, - повторил я. - Со мной сейчас, конечно, не всё в порядке, но мы вовсе не из тех чудовищ, что впадают в безумие от запаха крови. Где она? - я попытался причувствоваться, откуда всё-таки исходит этот запах, с привкусом горечи морской воды, но так и не смог. Казалось, он шёл отовсюду - от высокой травы под деревьями, от дорожки, ведущей к потайному лазу в стене, от самого Юстина...
 Двуликий, уже успел, всё так же пятясь, добраться до двери и кивнул головой в сторону тропинки. Пройдя в указанном направлении пару десятков шагов, я остановился, чуть не наступив на пропитавшийся кровью песок.
 Если бы не знал заранее, кто проник в сад, опознать ведьмочку сразу не получилось бы. Примятая трава хранила следы борьбы. То есть, растерзал он её ещё не войдя во вкус, а всё же защищаясь. Или всё-таки нападая... В любом случае, хорошо, что сейчас Юстин осознаёт себя. Я перешагнул бурое пятно и опустился перед телом на колени - сил стоять уже не осталось. От запаха кружило голову, а к горлу подкатывал мерзкий комок.
 Марлен лежала на спине, тёмные короткие волосы слипшимися от крови сосульками закрывали ту часть лица, по которой её и можно было ещё опознать. Скользнув взглядом вниз от перегрызенного горла я невольно поморщился. Во второй ипостаси тихий и скромный мальчишка исчез, а зверь не побрезговал полакомиться потрохами...
 Склоняясь над телом ещё ниже, я откинул волосы на спину, чтобы не испачкать их. Хотя... какая разница? Я и так, весь, с головы до пят, чёрт знает в чём. Высунув меняющийся, по-змеиному раздвоенный язык, с отвращением коснулся подсохшей крови на плече Марлен.
 Невыразимый страх и боль смерти и ничего более. Память крови молчала. Всё прочее перекрыли последние минуты ужаса, когда Юстин, ещё не перегрызя ведьмочке шею, повалил её на землю, не выпуская из пасти правую руку, перехваченную под локтём.
 Как же хорошо, что я выбрал именно этот дом! Достаточно далеко от прочих и к тому же определить здесь, ночью, откуда раздался крик, не так-то просто. С вечера никто, кроме Марлен, не заходил ко мне... Может, никто ничего и не слышал? Одних соседей сейчас не должно быть дома, другие... О-ох!.. Нужно тут быстро всё прибрать! Кэльпи прав - если заявятся полицейские, я даже морок накинуть не смогу!
 Со стоном поднимаясь на ноги, я обвёл взглядом сад. За старыми яблонями, полностью скрытый разросшимися кустами одичавшей малины, в паре шагов от стены, находился высохший колодец. И теперь то обстоятельство, что рабочие забыли, или поленились накрыть его каменной крышкой до конца, очень радовало.
 - Юстин, тебе всё же придётся подойти сюда, - я оглянулся назад. Сквозь травяные заросли волчонок, забившийся куда-то на веранду, виден не был. - Боюсь, собственных сил, навести здесь порядок, у меня сейчас не хватит...
 И ещё придётся убрать следы крови, засыпать дорожку песком так, чтобы это не бросалось в глаза... Перед мысленным взором пронеслась дурная картинка, как я тащу мешок с трупом, оставляющий за собой в примятой траве кровавый след, а из-за дома появляется с десяток полицейских...
 Двуликий, опасливо принюхиваясь, всё же появился на тропинке, но близко подойти не решался.
 - Если дойти до того лаза в стене, через который мы прошли в первый раз и пробраться за кустами вправо шагов двадцать - там будет старый колодец. Он закрыт, но не до конца. Постарайся затолкать туда тело, - я потёр переносицу. Постепенно нарастающая головная боль решила добить меня. Мысли путались, казалось, что упускаю из вида что-то важное. Ох... а если полиция на самом деле нагрянет сюда, да ещё и с собаками?.. Флэнксон ведь подозревал меня... Фаэ... Где же Фаэ?!.. Ей не составит особого труда спрятать в своём саду не то что бы тело этой девчонки, но и целый дом в придачу!
 - Куда ушла Огонёк? - я перевёл взгляд на двуликого, забыв, что ответить Юстин сейчас не в состоянии. Волк лишь неопределённо мотнул головой. - Ах да... прости. Я помогу тебе перекинуться обратно, но чуть позже. Сможешь дотащить её в одиночку?
 Юстин чуть ли не с суеверным ужасом покосился на труп, затем на меня и попятился назад.
 - Богини! Юстин! Это же всего лишь мёртвое тело!!! - я раздражённо обшарил карманы брюк в поисках трубки. Естественно, не нашёл. После всех наших падений и бега было бы странно, если б я не выронил её где-то там. Да и не стоило мне курить, хоть и хотелось просто неописуемо. Ещё неизвестно, как мог отреагировать сейчас организм на не такой уж и слабый табак.
 Я подошёл обратно к телу Марлен, заблаговременно перестав дышать. Казалось, ещё чуть-чуть и потеряю сознание от этого запаха страха и смерти. Ухватив труп за одежду, сделал несколько шагов. На тропинке оставался вполне отчётливый след - нет никакого смысла прятать тело, если у меня всё равно нет сил скрыть, в каком направлении его тащили. Плюнув, я бросил эту затею и мимо сиганувшего в траву волчонка направился в дом. Даже если полиция и придёт сюда, они найдут два трупа, но пусть уж мой будет отмытым!.. Я понял, что мне попросту безразлично, что начнётся потом. Только бы упасть чистым на чистую постель и всё! Проходя мимо зеркала, висящего в гостиной, невольно покосился на отражение, но более подробно рассматривать не рискнул - и так ясно, ничего хорошего там не отражается. Потом налюбуюсь, если захочу, после ванны...
 Похоже, страх за близких, а потом и раздражение, придали на время сил. Скинув то, что осталось от одежды, я забрался в ванну, крутанув вентиль с холодной водой и в первый раз пожалел, что никакого водонагревательного устройства, как в городской квартире, здесь попросту нет. Да и к чёрту! Хотя бы так... Я закрыл глаза, не ледяная, но всё же достаточно холодная вода ничуть не прогоняла сон и усталость. Положив руки на бортики ванной, чтобы случайно не нырнуть под воду с головой, решил, что полежу так пару минут, а после всё равно нужно что-то делать и с трупом, и с волчонком... Ох, Богини... я ведь на него почти накричал...
 Меня тормошили за плечо, достаточно грубо и наверняка болезненно, кажется, перед тем, как получилось открыть глаза, я пару раз ударился затылком о бортик ванной, но ничего не ощутил.
 - Эн"шэн! Что за моду ты взял по несколько раз умирать на неделе?! Немедленно очнись!!!
 Я всё-таки смог разлепить глаза. Фаэ, одетая в своей обычной манере, то есть не более чем в лёгкий свет, что проникал в ванную комнату из-под потолка, склонялась надо мной. В огромных зелёных глазах дрожали золотые лепестки зрачков.
 - Эн"шэн! Ну наконец-то! Я уж подумала, что ты решил впасть в анабиоз! Это же надо было - уснуть в ванной с ледяной водой! Что здесь вообще произошло?! Повсюду запах крови! Юстин бегает на четырёх лапах - ничего внятно объяснить не может!..
 Я попытался вздохнуть - не получилось, воздух не желал проникать в лёгкие, да и биение сердца... Было ли оно?.. Мысли не хотели собираться во что-то конкретное, просто текли как обрывки снов, глаза закрывались.
 - А, точно! - фэйри прищёлкнула пальцами. - Сейчас я тебя разбужу!
 Когда я открыл глаза, было почти хорошо. Я по-прежнему лежал в ванной, но уже в тёплой, даже горячей воде. Освещение стало таким, будто провалялся тут часов до одиннадцати. Но, может, так оно и есть...
 - Огонёк? - негромко позвал я. Царившая в доме тишина настораживала.
 Юстин! Богини! Мальчишка, должно быть, так и прибывает во второй ипостаси!..
 Я уже начал выбираться из ванной, когда в двери впорхнула Фаэ с большим махровым полотенцем в руках.
 - У меня просто слов нет!.. - сердито начала она.
 - Не верю, - ответил я, заворачиваясь в поданное полотенце. - Где Юстин?
 - В гостиной. Что здесь случилось и кто та девушка в колодце?
 Я сделал несколько осторожных шагов к двери. Усталость никуда не ушла, но словно бы приглушилась, растворённая в горячей воде.
 - Будь добра, завари мне чай. И... у нас вроде бы оставался мёд? - я провёл рукой по мокрым волосам. Пахло от них на удивление не затхлостью подземелий, плесенью и прочим, во что мы вляпались немереное количество раз за прошедшую ночь, а смесью лечебных трав. Как, впрочем, и от всего тела.
 - Хм... - Фаэ окинула меня скептическим взглядом. - Тебе бы и что-то посущественнее мёда не помешало.
 - Так может, устроишь это?
 - Ты это о чём? - уточнила Фаэ, подхватывая со спинки стула халат и помогая надеть его. Вытереться насухо не получилось - тяжёлое полотенце выскользнуло из рук. Ни подхватывать его на лету, ни уж тем более нагибаться к полу я не стал. Волосы моментально намочили ткань на плечах и спине, но ощущения были скорее приятными. В доме чувствовалось тепло. Не иначе, Фаэ закрыла все окна и разожгла огонь в каминах.
 - Эн"шэн, если ты намекаешь на завтрак, то что-то мне не хочется становиться причиной твоей безвременной гибели. А если про кровь... Вы ведь, вроде, получаете полную власть над тем, чью кровь выпьете?..
 - Да, причём сделать это надо полностью, до последней капли! - раздражённо буркнул я, выходя в коридор. Похоже, ничего кроме чая не получу, да и на тот рассчитывать глупо... - Принеси немного воды в серебряной чашке. У нас точно есть что-то такое, только не помню где.
 - А это ещё зачем? - проскользнув вперёд, фэйри оглянулась. Моё состояние её ничуть не волновало, даже зрачки оставались спокойны - только любопытство к тому, что здесь происходит и ничего более. Да уж.... Волшебный Двор...
 - Надо помочь Юстину перекинуться. Думаю, тебе небезынтересно будет посмотреть на это, только прошу, в определённый момент исчезни из комнаты. Да... и принеси ему что-нибудь накинуть.
 Юстин лежал на диване в гостиной, похожий на несчастную потерявшуюся в незнакомом городе собаку.
 - Юстин, - я присел на свободное место с краю. Волк подобрался и сел ещё до того, как я приблизился. - Прости, что получилось так долго...
 Откидываясь на подушку, я прикрыл глаза. Всё конечно не так, как должно быть. Но хоть проследить и одёрнуть двуликого, если превращение пойдёт неправильно, или станет болезненным, я смогу.
 - Ты вроде интересуешься биологией? Тебе известно строение человеческого тела? В мире материального у вас почти нет различий, - я скосил взгляд в его сторону. Юстин дважды кивнул. - Хорошо. Это пригодиться тебе на первых порах для перехода из одной формы в другую. Сейчас мы проведём один обряд. Раньше так принимали в семью... Теперь в нём почти нет смысла - память крови уходит за несколько дней, да и мало у кого осталась способность её читать, - я зажмурился, склонив голову набок. Свет от танцующих в камине саламандр проникал сквозь закрытые веки. Живой огонь... Совсем другое, лёгкое, согревающее тепло...
 К плечу осторожно, почти невесомо прикоснулись. Я открыл глаза - стоящая за спинкой дивана Фаэ выглядела, как маленький мальчик одетый в брючки и светлую рубашку с закатанными до локтей рукавчиками. Что ж, похоже, она всё-таки чувствует, когда нужно вести себя соответственно определённым приличиям.
 - Тебе что сначала: чай, или воду? - обойдя диван, фэйри поставила маленький поднос с кружкой и чем-то, отдалённо напоминающим кубок из серебра, на пол перед моими ногами. - И ты не сказал воду холодную, или подогреть - я налила тёплой.
 - Чай, - я протянул руку, отмечая, что дрожит она почти незаметно. В ладонь опустилось тёплое донышко кружки, из которой пахло листьями и ягодами малины, смородиной, мёдом и отчего-то чудился запах пустырника, на вкус, правда, совсем неразличимый, но, всё-таки, странно... - Так вот, Юстин, в этой... хмм... чаше, в воде, мы должны смешать нашу кровь. Для меня количество особой роли не играет. Хватит и нескольких капель. Для тебя же, в силу принадлежности к достаточно старому роду двуликих, память моей крови, может быть и откроется, но лишь поверхностно. Впрочем, и к лучшему... Забираться в дебри давным-давно прошедших дней и снов я бы и сам не стал рисковать.
 Юстин, кивнув головой в сторону серебряного кубка, издал непонятный скулящий звук, но в интонации явно присутствовал вопрос.
 - Да... чтоб испить из него тебе придётся изловчиться, но, я думаю, Огонёк поможет.
 Двуликий покачал головой, видимо, я не угадал, о чём он спрашивал.
 Допив содержимое кружки я со вздохом закрыл глаза. После горячей травяной ванны хотелось завалиться в постель и проспать несколько суток. Но самое большее, что мог себе позволить - несколько часов до наступления темноты. Нужно предупредить Габриэля, что сетка Паука уже потревожена, и надо быть готовым к любым неожиданностям... И Арктур... Заглянуть на Мраморный бульвар...
 Меня потормошили за плечо.
 - Эн"шэн, твой сон - часть обряда? - фэйри подала мне кубок, а вслед за ним маленький серебряный ножик для бумаги. - Я подумала, что пригодиться. Не зубами же палец прокусывать будешь?
 - Тебе придётся его держать, - я протянул кубок обратно и с лёгким усилием провёл лезвием ножа по ладони левой руки. Вместо крови из ранки сначала вытекла темнота и густой дымчатой нитью потянулась внутрь кубка. Я вздохнул, наблюдая, как, соприкасаясь с водой, она превращается в светящийся, перламутровый дымок и, невидными уже для простого зрения искрами, оседает на дне. Неужели во мне ещё что-то осталось? Это ведь даже не крылья - слишком материально для них... К почти непрозрачной черноте наконец добавилось алое. Переплетаясь друг с другом в воздухе две нити растворялись в воде, меняя её цвет.
 - Значит, я получаюсь вроде алтаря? - хмыкнула Фаэ, эта мысль её позабавила. В кубок фэйри смотрела с любопытством, похоже, лунные искорки она видела.
 - Алтари не болтают во время ритуалов, - ранка не спешила затягиваться, и я поднёс ладонь к лицу, слизывая так и бегущую тонкой дорожкой кровь. Вкус оказался с лёгкой горечью - далеко уже не первый признак... Но даже в таком состоянии можно уснуть на несколько часов. Жаль, что не получится...
 Глядя на то, как неуверенно Юстин протягивает Фаэ лапу, я подумал, уж не прикосновения ли серебра он так испугался? На всё воля Богини, но порой мы сами накликиваем беду своими же страхами и ощущением вины...
 - Не бойся, Юстин, до тебя этот обряд проводили и воины, и наёмники и после вполне продолжали жить и здравствовать.
 Слова на него, вроде бы, подействовали, но смотреть на то, как нож прикасается к подушечке лапы, волчонок не стал, а уставился на меня немигающим взглядом. Звериного там не было сейчас и в помине.
 - Всё будет в порядке, Юстин, - я приподнял уголки губ в улыбке. Ох, какое же искушение зачерпнуть сил из этого источника!.. И я бы соврал сейчас, если бы начал говорить, что не воспользуюсь этой ситуацией хоть самую малость.
 - И кто должен испить сначала? - оборвала мысли Фаэ.
 - Старший, - я протянул руку за кубком. В бледном сиянии серебра и бликах воды, ловящей свет из камина, замерла усталость лунного инея и осторожная, ещё не раскрывшая себя сила, столь близкая к земле и природе, что можно было бы подумать о принадлежности её ушедшим в Холмы, нежели роду двуликих.
 Я закрыл глаза, ощущая, как теплота касается губ, а затем проникает в меня - лёгкая, почти неощутимая...
 Когда-то всему этому действу предшествовали слова, и те, кто собирался породниться, доверить друг другу память крови, стояли под светом Луны... Многое, имевшее значение тогда, исчезло, растворилось... И кровь незнакомых мне, чужих, что я попробовал в первую битву и продолжаю пить по сей день, не смешанная с моей в ладонях Богини в прозрачной родниковой воде, только на несколько суток приоткрывает их память и сны. Когда-то позволить коснуться своей крови без защиты лунного света и воды, что унесёт всё лишнее, отваживались только сумасшедшие влюблённые, готовые открыть друг перед другом все свои тайны, мечты и страхи... Когда-то... Теперь же нет никакой разницы. И обряд даже не дань традиции, а только предосторожность, на случай, если Юстин прочтёт о чём-то подобном, или я, забывшись, начну об этом рассказ...
 Протянув наполовину опустошённый кубок Фаэ, я кивнул головой, обращаясь уже к волчонку:
 - После представь, как твоё тело начинает меняться: кости, мышцы, и всё остальное. Не задерживайся подолгу на чём-то одном - нужно задать направление, напомнить себе, как это должно быть. И не бойся, если что-то пойдёт не так, я почувствую это и помогу.
 Глаза закрывались уже сами собой. Если я сейчас усну, будет ой как нехорошо... Приложив немалое усилие я...
 ...задумчиво и слегка разочарованно сделал последний глоток - если в этом и была некая скрытая сила, я её не чувствовал. Нужно дышать ровно и спокойно. Как это получалось тогда?.. Но ведь получалось же?! Главное, не ошибиться - я же только читал, и то эпизодически!!
 Сделав несколько вздохов, которые, как слышалось, скулежом разнеслись по комнате, прикрыл глаза. С образным представлением у меня всегда были сложности - но серый зверь представился легко - может, это и есть начинающиеся проявления его помощи? Сперва мелькнула перед глазами дурная картинка засунутого в волка человека, но я побыстрее прогнал её, для верности постучав по дивану хвостом. Череп... Нет-нет-нет... Хвост... Гибкие кости - нет, у нас же не кости - хрящи с центральными окостеневшими дисками... Поэтому такая гибкость, регенерация - все переломы заживают так скоро... Окостеневшие диски смыкаются - а хрящ, почти нежный, как у человеческих детей, расходится, и эти клетки меняются - вода, вода - всё искажается, и позвонки уже совсем близко - и это не так уж и больно - просто неприятно - и вот уже всё так компактно... Копчик, всё в копчик... И лапы - это не лапы - они изменяются - кости, как же это... Пронация и супинация - новые плоскости суставов - они уже другие, более выпуклые, более округлые - и кости чуть вытягиваются - и эта система - лопатки шире, площе и твёрдые, сперва мягкие, а потом твёрдые - и чтобы не зажать нервы расширяются проходы - и дендриты в тело нейрона - и выросты - этот миелин... И тазовые кости - они на несросшихся швах, они поворачиваются, и швы утолщаются, сами становясь промежуточными костными - и бедренные кости вытягиваются - это как вытянуть сведённую судорогой ногу - и стопа сжимается - и уже больно - так скоро клетки хряща идут рядом с надкостницей вверх, вверх - и рёбра...
 Тихий звук зародился в горле - хриплое рычание - уже слишком высокое, стало стоном - и я судорожно сглотнул, чувствуя, как сокращаются, изменяя длину, мускулы языка, теперь касающегося более тесно расположенных, без диастемы, зубов... Они глубже ушли в кость, истончились, моляре, премоляре... Их форма сменилась, и даже кожные железы - выступил тонким слоем пот, и сменился ещё несколько мгновений назад столь чёткий, теперь уже скорее далёкий, запах.
***

 Я мотнул головой, когда кто-то потянул меня за ухо. Неведомый злодей не оставил своей мерзкой деятельности и захлопал в ладоши. Это воскресило в памяти карусельки, с яркими лошадками и лодочками, которые под шарманку и визг кружились на ярмарочных площадях. Там были дети... целые толпы детей...
 - Мм... - я с отвращением к происходящему попытался засунуть голову под одеяло, но его принялись стягивать за противоположный конец - холодный воздух робким ужом начал забираться по лодыжкам вверх - к спине, прогоняя тепло сонной истомы и оставляя что-то навязчиво-равнодушное и унылое.
 - Вставаааай... Утро... День... Пора заняться делааами... Едааа кончилась... - кто-то громко, монотонно и раздражающе ныл над ухом - хотелось определить источник зудения и прихлопнуть его, не жалеючи силы, как предрассветного комара.
 - Ыммг? Нн... - я попытался отбрыкнуться ногой находящейся уже вне одеяла, но его потянули за другой край, пользуясь моей расслабленностью в обманчивой надежде поспать ещё чуть-чуть... Ну совсем немножечко... Только досмотреть сон, ещё капельку понежить тело в уютном коконе из одеяла... всего лишь четверть часика...
 - Ты сам велел тебя разбудить - сказал, что много дел, и что тебе надо встретиться с кем-то, а потом ещё с кем-то, а потом проверить, доели ли там кого-то, и ещё сходить к кому-то, и возможно, что там снова будет шанс оставить завещание. И уже скоро обед.
 - Уже полдень?!!! - я, как ошпаренный кот, вскочил с постели, едва не треснув склонившегося над моим ложем кэльпи головой в подбородок. - Раньше разбудить не мог?! - лихорадочно прыгая по комнате, в чём небо увидал, я натягивал штаны, попав сначала ногой не в ту брючину.
 - Не мог. Ты пинался и ругался - грозился сделать то же, что султан со своим скакуном, когда тот пришёл вторым на скачках, если не сгину. Я сгинул, а потом, когда ты успокоился, попытался снова, - Данни меланхолично грыз сухарь, золотясь чистой лохматой шевелюрой в лучах, не так уж и высоко стоящего в небе солнца... Редкие причудливые кучи облаков громоздились в солнечной сети, проплывая в недостижимой высоте глубинными и придонными рыбами. Обед... но судя по освещению - до него ещё часа полтора. После вчерашней эпопеи я спал не так уж и много. Как хочется выспаться... Жаль, что в отличие от еды, сделать это впрок не получается. Даниил-то наверняка сейчас спит, не ведая забот и хлопот, и навряд ли встанет раньше часиков эдак семи-восьми, как и полагается уважающему себя смертельно уставшему накануне существу.
 Застегнув брюки, я меланхолично презрел приличия и спустился по лестнице в ванную комнату без рубашки. Ссадины, в немалом количестве заработанные вчера, пощипывало, когда от движения едва стянувшаяся кожа вновь тревожилась. Было прохладно - из открытого в конце коридора окна, выходящего в сад, тянуло истинно присущей Туманному Альбиону сонной влажноватой свежестью, смешанной с запахами мятой травы. Где-то в соседних домах готовили сдобу с ванилью, и слышался одинокий неуверенный стрекот кузнечика.
 Я умылся холодной водой - принимать ванну не стал - перед тем, как наконец доползти до вожделенной постели, заставил себя поистине неимоверным волевым усилием залечь в горячую воду, вытравливая все отвратительные запахи и ощущения. Нет, сейчас в ванну не полезу...
 Обернувшись, я скосил взгляд, рассматривая спину в зеркале - ссадина более-менее затянулась, но многоцветные пятна синяков превращали её в полотно, на котором неумелый художник пробовал свои силы. Волосы, нетерпеливо убранные в сторону, чтобы оценить повреждения, легко пропускались сквозь пальцы, не заставляя морщиться от узелков и колтунов. Как я потом расчёсывался, что они сегодня не казались старым грачиным гнездом - не вспомню, хоть бы от этого и зависела моя жизнь.
 На стенах, отделанных персиковым кафелем, подрагивали отдельные капельки воды - я шумно фыркнул, словно виденный мною однажды морж. Малахитовая плитка пола холодила босые ноги - вся ванная комната походила на странный колодец со светлыми стенками и тёмно-зелёным мшистым дном.
 Причудливое место стало моим домом на этот раз - зелёные коридоры, картины с готовыми выплеснуться за рамку волнами, близкое озеро, из-за клёнов похожее на прикрытый деревьями берег моря, и быстро уходящие и незаметно подкрадывающиеся дожди. Вода... нет её долгопамятней и нет её забывчивей.
 Где-то в импровизированной кладовой сгрохотало - со сдержанной руганью, долетевшей оттуда после звуков падения, протопал к кухне Данни. Не иначе, ему так не терпится позавтракать, что решил сам принести всё для готовки. Интересно, что можно будет сварить из того, что он там навыбирал? Довольно много я так и не успел использовать в памятном вечернем застолье, на которое явились все домочадцы Даниила.
 Вчера он обессилел просто пугающе... Должно быть, ещё "паутина" забрала много - как я понял, он не обрывал её даже когда оказался на территории Алой Невесты. Какая печально-неизбывная и наполненная отчаянием история произошла с этой девушкой в Исход... Если бы Навь узнал, возможно, смог бы понять её как никто другой - он тоже, когда то, был подобен ей.
 Я закрыл дверь в ванную, проведя по холодной стене кончиками пальцев - ещё неясно, что холоднее - вновь лишённое доли силы тело, жаждущее отдыха, уже не первый день, или бездушная гладкая поверхность.
 Когда я заглянул на кухню, то от души расхохотался - мой конь сидел над ведром для мусора и сосредоточенно чистил овощи. Несколько картофелин лежало в жестяной миске радом с ним. На столе покоились в вощёной бумаге остатки сыра, масло в горшочке - купленное в тот день, когда я наблюдал интереснейшую беседу Хлои и мясников, лежал кусок вырезки, почему-то пучок вялого лука, три яблока и бутылочка с молоком. Я ухмыльнулся - что ж, в принципе, всё это сочетается друг с другом.
 Через три четверти часа на столе появилось блюдо с жареным картофелем мясо с сыром, луком и тушёными яблоками. Домовой облизывался, как котёнок, собирая длинным язычком с шерсти вокруг рта капли молока. Я вяло и без интереса ковырялся в своей тарелке. Из-за того, что провалились, мы так ничего и не нашли. А мне нужно раздобыть документы, лежащие где-то рядом с подозрительно знакомыми по своей длинной бурой сутане и кольцу останками. В этот раз я Даниила к своим делам привлекать не буду - что случится, если он потеряет сеть, или если этот зеленоглазый, воистину не от мира сего ночной полностью лишится сил и тени?..
 Я хмыкнул, совершенно не чувствуя вкуса еды. В том, что произошло с нами было многое от глупых случайностей. Потащил ночного, надеясь на помощь с его стороны в непредвиденных ситуациях - и из-за него же - именно на его силу отреагировали древние ловушки, в эти самые передряги за компанию и попал. И помощи, естественно, оказалось не так уж и много. Один и только один. Чёрный чёткий силуэт, медленно бредущий по утренней дороге в тишине и пустоте, без звуков, без теней... Нет - это будет уже жестоко и бесчестно.
 Оставив Данни и домового уминать за обе щёки еду, я вышел на веранду, захватив тарелку. Как и ожидалось, чёрная птица в ответ на молчаливый призыв спустилась вниз, плавно скользя по спирали в наполненном тенями от облаков воздухе.
 - Утра тебе безветренного. Что нового? Как вестник с письмом?
 - Вестник долетел. Ничего не отдали сказать тебе.
 Я качнул головой - за день одолеть путь в обе стороны - как и ожидалось, они восхитительны.
 - В городе тишина. Никто больше не пропал. Возле моста, который в поганом месте речку опоясывал, ходят люди. Завод больше не тлеет, - ворон на секунду замялся. - В доме, куда вы отвезли раненого ночного, - я про себя хмыкнул - смертельно раненого, и даже холодного, - ночью шумели. Но там ничего... не волшбовалось. Там подрались. Волчонок и девушка. Не видели девушку раньше. Волчонок её загрыз.
 Я задумался, направляясь к столику - мы так и не втащили его обратно в дом. Надо у Даниила спросить, что там такое у них случилось... Загрыз... Обязательно узнаю. Но - не сегодня, и так есть чем заняться.
 Поставив тарелку с картофелем, мясом и прочими изысками на столешницу, я пригласил ворона разделить трапезу со мной. Он не стал долго думать, тут же вытащив и заглотив поджаристую картофельную полоску с сырными крошками. Определённо - такое сотрудничество приносило ему некие доселе непредставляемые мелкие удобства. Правда, кое-какие шаблонные штампы о моём народе наверняка претерпели принижающие, в общем взгляде, изменения... Главное - те вороны, которых я отправлял, всегда прибывали к месту назначения, не делая никаких крюков или фортелей в плане ухаживания или добычи пищи.
 - За ночным следить постоянно, но так, чтобы не попадаться ему на глаза. Ты можешь почувствовать, когда он начнёт что-то творить из волшбы, - я поглядел в алые зрачки, задумчиво прикрытые плёнкой третьего века. Он сейчас, должно быть, анализирует, до какой степени изменилось мироощущение с принятием моей крови и силы.
 - Как только Навь начнёт с кем-нибудь драться, или спешно направится куда-нибудь, творя сильную волшбу - тут же сообщите об этом. Сегодня ночью меня не ищите, впрочем - я очень сильно надеюсь, что это затишье разобьётся не сегодня. Да и... Итак - сейчас для вас самое главное - следить за ним. Все ночные, прибывающие в город, тоже должны попасть под ваше внимание. Вместе с оборотнями и непонятными сущностями. Об их перемещениях, и о том, что делают - докладывать. И с мостом этим... Лучше поглядите, что, кто, куда и с кем идёт. Завтра - с утра, я надеюсь, будет кому - начинайте докладывать.
 Ворон оторвал полоску мяса, прижав больший кусок ногой, и проглотил его.
 - Хорошо. Мы будем глядеть.
 Я подождал, пока он доест истоптанный кусок, и вышел подальше от дома, чтоб ему удобнее было взлетать. Даниил узнает о Прядильщике первым из нас двоих - но сам и захочет взять добычу, которую так долго выслеживал - и пока преследует её, в этот краткий миг я совершу обряд. Добыча станет моей - потому что не псу одиночке справиться с тварью так, чтобы та уже никогда более не поднялась - но своре загонять её.
 - Полагаюсь на тебя.
 Чёрная тяжёлая птица со свистом перьев поднялась вверх и направилась не к лесу, как обычно, а куда-то через озеро к Низине. К стае, наверняка кружащей там, пугая обывателей и предвещая то, что потом надолго останется в их памяти страшной сказкой, которую, если повезёт, можно рассказывать внукам. Да, ещё ведь надо предупредить Стоунов, когда придёт время. Сдержать соратников, когда они на горящих мёртвым светом следах, едва ли не тяжелей, чем вообще сам обряд.
 Газетные заголовки продолжали пестреть названиями, нещадно эксплуатируя все оттенки слов "ужасно" и "трагедия". Я оставил Данни под простеньким мороком нищего стоять у бакалейной лавки. Кэльпи злобно зыркнул на меня, но скорчился, что-то неразборчиво бубня под нос и надувшись на весь белый свет, как то и положено обиженному судьбой существу. Он явно размышлял над тем, что я всё ещё не убрал круг в спальне и не отменил завещательных распоряжений.
 Особняк, исполненный в безвкусной гамме, с закрытыми где-то в дневное время догами мраморной окраски и страшными крылатыми младенцами на лестничной площадке, был исполнен тишины и беспокойства. Я шёл, повторяя старый маршрут, старательно отводя глаза слугам. Сперва шмыгнул на кухню, потом в коридоры, на второй этаж - в комнаты, где спят хозяева. А ещё точнее - где спит единственный его полновластный хозяин.
 Далеко в правом крыле играли на рояле в четыре руки что-то из старинных итальянских композиторов. Дрожащий голосок девушки-подростка выводил мелодию из церковного песнопения. Ничего - немного душевных благочинных страданий им не повредит - переждав, пока стихнут этажом ниже быстрые мальчишеские шаги и памятный по ночной неожиданной встрече голос, я продолжил поиски. Не простыл, значит... Наверное, проснулся и вернулся в свою комнату.
 Спальню Питера я обнаружил случайно. Всё в ней, на удивление, было простое, неброское и удобное. Выбрав местечко, я засунул в матрас иголку - поглубже, чтобы укладывающийся спать человек попросту не укололся ей. Нашёптанная сегодня около полудня сталь обещала тому, кто лёг бы на это место, а так же ещё доброй доле достаточно восприимчивых соседей по комнатам, сны. Не конкретные, но вызывающее сперва чувство вины. Потом они должны были показать уже виденные мною картины язв на теле этого мира. После следовало ощущение высшего прощения и надежды на то, что изменив свои замыслы, можно испытать это очищение и освобождение и наяву, а не только в странном, чересчур ярком сне.
 Следующий, кого ожидал визит невидимого гостя, был Уатингтон младший.
 - Нет, простите, мне очень жаль - но мы никого не принимаем. Бедный мальчик - слишком много свалилось на них всех... Какое-то проклятье - и вы же знаете, взрыв, и цеппелины... Всегда боялась летать на дирижаблях - как я узнала, он рассказал мне, что там такие, как это говорится... объёмы... и все с водородом - а это же газ, так ужасно... нет, простите, я не могу об этом говорить. Это и в самом деле что-то ужасное. И доктор сказал, что это нервное - но он, даже играя на бирже перед тем банковским обвалом, ну, вы помните, когда продали акции компании моего кузена без обсуждения совета акционеров, это было ужасно, но он так не волновался. А теперь - я понимаю, но что же завод - я была там только раз - коробка коробкой, я бы никогда не подумала, что там есть хоть что-то ценное - никто ведь не погиб! Ну да - но вы же слышали, что это были за люди - и из-за них наш бедный мальчик, наш мальчик...
 Маленькая и очень худая дама в шляпке с искусственными вишенками, жемчугом и перьями наконец умолкла, всхлипывая и промакивая уголки глаз, аккуратно, чтобы не проглянули старательно припудренные и прикрытые кремом морщинки. Перед нею сидел в гостиной особняка Беллингтонов пожилой импозантный мужчина с пышными усами и желтоватым следом от табака возле губ. Не иначе, военный в молодости. Он искренне пытался утешить эту "вишнёвую" женщину. Рядом с её утешителем, пропустив одну тонкую ручку у него под локотком, посвёркивала удивительно пронзительными глазами Маргарет Фильере.
 Дама в вишнёвом касалась поминутно бархатки на неожиданно полной шее кончиками пальцев, словно показывая, что она испытывает к своему племяннику столь искренние и глубокие чувства, что не в состоянии ни дышать, ни говорить. Только вот проницательная, в отличие от своего пусть и сурового и внушительного, мужа, Фильере пережидала, когда же это бессмысленное нытьё, перемежающееся жалобами и всхлипами с долгими минутами молчания прекратится, и можно будет уйти и заняться по настоящему важными делами. Когда она, пользуясь затишьем в потоке изливающихся слов, скользила взглядом по открытому окну, за которым я под мороком мальчишки маячил возле стены противоположного дома, возникало крайне неприятное чувство, что ещё чуть-чуть - и Фильере начнёт смотреть сквозь иллюзию.
 Солнце готовилось скользнуть за горизонт - я долго провозился с Уатингтонами. У них весь дом пребывал в полнейшем сумбуре, а это увеличивало риск того, что кто-нибудь в расстроенных чувствах увидит нечто, что ему видеть не положено. К тому же Уатингтон ночевал в разных спальнях - и пришлось истратить не меньше часа, прямо там накладывая заговоры на возможные места ночёвок. Если спокойный Питер удостоился только одного сеанса, как это модно теперь называть, практического применения внушения через сны, то Уатингтону-младшему, возглавившему дело отца, и многим его домочадцам грозит не одна ночь сумбурных снов, оставляющих стойкий промышленнофобный эффект по пробуждении. И вот теперь - Беллингтон всё ещё жив, а Нора, как с придыханием и искренним участием назвала её дама в вишнёвом, допивала, как я понял, последнее. Суккуб не пощадила добычу, оставаясь "возле постели бедного мальчика, даже руки его не выпуская ни на минуту..."
 Я чуть не расхохотался едко. Естественно, она держала его за руку - чтобы вытягивать силу, им необходим тактильный контакт.
 - Как жаль, что все эти слухи... Но знаете - я даже рада, что она встретилась ему - он так расцвёл, когда её увидел, но теперь - как ужасно. Они не могут быть вместе - и ведь она не покидает его - это такая самоотверженность. Я знаю, про неё болтают всякое - но разве не из зависти - вы поглядите, какая она красавица, мне кажется, просто из зависти. И откуда берутся такие злые люди. Вы понимаете, она же никому плохого не сделала. Просто она родилась такой... живой. Помните - и вас, Маргарет, простите меня великодушно, тоже когда-то считали такой... Нынешние дети так торопятся, так торопятся, но вы же видите, в каком мире они живут? Всё так меняется - это просто невыносимо... Но только бы он поправился - он же такой молоденький, к чему такие расстройства - не такой уж это был и хороший завод... Вообще плохой, коробка коробкой, я же говорю, я там бывала - но эти люди... Получится, что это из-за них он так пострадал - это ужасно, бедный мой мальчик...
 Беллингтон угасал в волшебном сне, опоённый невероятно прекрасными и ядовитыми ароматами демона любви. Как бы то ни было - умереть от любви, в понимании большинства рас и существ - достаточно почётно и на грани восхищенного экстаза и трагедии. Любовь, завершённая смертью - самая прекрасная в мировоззрении многих людских мыслителей, ведь умер тот, кто был ею одержим, но не она сама. Любовь остаётся вечно, и существо, погибшее испытывая это чувство, возносится ими на пьедестал...
 Я отступил от стены, чуть поёжившись под очередным рассеянным взглядом миссис Фильере. Суккуб не оставит добычу, пока та ещё жива. Этот демон из породы тех, кто умрёт сам, но не выпустит жертву, оставаясь с нею до конца. Но вот кого она изберёт следующей целью для томного взгляда, робкого вздоха и острого, проникающего в сердце аромата? А случится это в самое ближайшее время - когда вкусивший последнего полного жизни вздоха, суккуб вновь поглядит на мир в поиске добычи.
 Морок мальчишки позволил мне перебежать улицу, не вызывая косых взглядов. Как и забраться на дерево, подбираясь к окну, памятному ещё с прошлого визита сюда. Тонкая нить, которую теперь я нашёл намного легче, и в самом деле ослабела. Прядильщик тоже в ближайшие дня три-четыре должен объявиться здесь, если он не желает, чтобы все его столь тщательно вплетённые в кокон нитей мошки разлетелись.
 Спрыгнув с шершавого ствола, я отряхнул руки об одежду. Сперва домой, а потом... А потом предстояло нанести ещё один визит - самый важный за сегодняшний день. Главное, не попасть на приём к даме в цветах огня.
 Дом мой был тих - а у соседей за сиреневой тёмной завесой играли в теннис дети, и звонкий их смех плыл в посвежевшем воздухе, уже пахнущем дождём. Кто-то старческим голосом за оградой сада призывал к покою и говорил, что на рынке скоро должны появиться грибы. Обычный вечер - тихий, почти ласковый. Торопящийся играть и жить в предчувствии холодного дождя ночью или под утро. Плохо - в такую погоду только сильнее хочется спать. Вороны не прилетели - значит, всё пока что тихо. Но ещё много дыр в мозаике - и не стоит оставлять то, что уничтожили прожорливые крысы, испортив копию из библиотеки.
 И что заставило спрятаться в пещере человека, у которого я жил в прошлый визит в Гатри?
 Площадь встретила меня подсвеченными фонтанами и тишиной. Кричали и шумели отрывисто студенты в далёкой "Забытой книге", но гуляющих встретилось совсем мало. Две дамы в сопровождении кавалеров бледными, светлыми мотыльками проплыли перед моим сознанием в звенящей тишине.
 В том уголке, где властвовали подкаменные потоки силы, я остановился. Их сдерживал ощутимо призрачной плёнкой багровый камень. Наверняка на лице моём, освобождённом от невесомой паутины очередного морока, читалось сейчас нечто саркастичное. Сарказм был направлен на меня же самого. Не иначе, я и в самом деле проникся лёгкой атмосферой безалаберности и безумного чувства того, что всё происходящее - мой собственный сон... Зеленоглазый, со зрачками как ониксовые веретёна на летних болотах, черноволосый, и с лицом, которое иногда превращается в застывшую маску древней безумной боли. Ночной...
 Навь... Как он ещё жив - чем платит за то, что может до сих пор так улыбаться, ехидно, но всё же улыбаться, кривя бледные губы в старинный лук с лопнувшей тетивой? Я чуть рассмеялся, касаясь пальцами виска. Когда ещё удастся так посмеяться над собой - побратался с древним ночным, и словно разделил его безумие, его горькую память.
 Нет, возможно, я, так и не познав сладости прикоснуться к своей возлюбленной, счастливее ночного - потерявшего её.
 Я провёл ладонями по лицу, и шагнул к башне. То, что сам решил сделать, никто за меня не совершит.
 Замок, снятый в прошлый визит, никто, естественно, обратно нацепить не попытался. Та же мокрота, блеклое затишье и неистребимая ничем вонь. Судя по отсутствию следов поверх наших, больше никто сюда не заходил. Я шагнул внутрь и зажёг маленький фонарь из тех, какие используют шахтёры.
 Из проломленной стены на предпоследнем этаже сквозила тишина. Только лёгкое гудение ветра где-то далеко внизу - приближающаяся гроза потревожила старые системы вентиляции - иначе почему бы чудилось в них лёгкое постанывание усталого камня? Или скрип непонятных конструкций где-то глубоко?
 Аккуратно перебравшись через неустойчивую кучу камней, я ступил на лестницу. Ступени, сухие, чуть ноздреватые стены... Даже не верится, что под этим глубоко, так, что воспитанные на классической Эвклидовой геометрии умы людские даже не смогут точно представить, где, огромные фрески с россыпями драгоценных камней, лабиринты, мрамор, больная плоть и всепроникающие алые крылья...
 Брошенные тогда факелы не причинили ничему вреда - они так и прогорели до конца на полу. Первым делом, поставив фонарь на камень, я опустился на корточки рядом с останками человека в рыжей сутане. Когда доставал сумку, одна хрупкая рука треснула, и пара фаланг безымянного пальца с тихим шорохом отломились. Кольцо с мягким золотым звоном упало на пол, сделало несколько оборотов и остановилось рядом с тёмным пятном жира вокруг расплывшейся свечи. Вытянув наконец сумку, я вытряхнул из неё всё содержимое - несколько чистых лоскутов пергамента и свёрнутый в тугую трубку исписанный лист. Переложив трофей к себе, я проверил, нет ли в кожаном, загрубевшем до корья, мешке с застёжками ещё чего-нибудь. Потайных отделов или чего-то подобного не обнаружилось. Только неопознаваемые крошки да несколько кусочков налипшей на пальцы луковой прозрачной шелухи. Поразительно - использовать для сохранения слов, ради которых ты пожертвовал жизнью, старую походную сумку для продуктов.
 Я подошёл к нише, укрытой парчой, и вытащил тяжёлую драгоценную ткань. Саван, конечно, не особо отвечающий требованиям, но всё же лучше, чем ничего. Накрыв его, словно сейчас это имело хоть какой-то смысл, я поднял фонарик, и пошёл дальше искать то, ради чего спустился сюда ещё в первый раз.
 Тишина пещеры, умиротворяющая - если не глядеть в угол, где сцепились воин и монах, всё же иногда взмётывалась почти бесшумно, едва касаясь щеки сухим шершавым воздухом. Где-то внизу происходило некое движение. Оно пробегало шипением в трещинах по стенам, иногда заставляло волосы, тронутые дуновением воздуха, щекотать шею. Глухо жаловались друг другу на неизбывную, почти бесконечную тяжесть, камни. Откладывая очередной документ, уже на другой стороне пещерки, я поёжился. Было в этом что-то противное и тревожное.
 Почти два часа я ворошил старые бумаги, временами тонко чихая от пыли, как котёнок, сморщив нос. Ещё вспомнил о фразе, вскользь брошенной ночным, про замеченные в углу документы. Но пропускать что-либо не хотелось.
 Взгляд, по мере приближения к трупам, всё чаще упирался в сумку на спине монаха, вогнавшего кинжал в противника не по заповедям профессионально. Возникало и плыло, как осенняя паутина, где-то над плечом, так, что и не увидишь, не скосив глаза, ощущение, что пустые глазницы с желтоватой плёнкой высохшей кожи вокруг смотрят на меня.
 Вздохнув, я подошёл к ним - у воина, как показал беглый осмотр, ничего не оказалось. Скрепя сердце я взялся за сумку. Лямки, как и ожидалось, только задеревенели в сухом воздухе, даже и не думая расползаться мягкой бесструктурной трухой. Пришлось вытащить нож и перепиливать их, причём очень медленно и осторожно. Возникало чувство, что если передвинуть сцепленные и в посмертии скелеты, они рассыплются, взметая в воздух мелкие частицы груботканой одежды и высохших внутренностей.
 В сумке лежала церковная утварь, очередная калька с библии, мощи, или то, что люди за них принимают. Перевернув тело монаха, я ничего под ним не нашёл. А вот за воином, довольно близко к стене, валялась пропылённая стопка бумаг. Перевязанная наскоро шнуром, завёрнутая в обрывок мешковины... Взяв фонарь, я сдвинул книги в угол ближайшей лавки и уселся на неё, аккуратно и осторожно расправляя на коленях старые листы.
 ...оток.. о деле Натана Дювь... запрещенных по index librorum... года назад. Было лето 1561 го... Я прикрыл ненадолго глаза, уверяя себя, что вот оно, на самом деле, свершилось - довольно спорное наше предположение подтверждено...
 На трёх листах, с незначительными повреждениями - только расплывшиеся, или слегка смазанные строки - излагался весь процесс. Я бегло пробежал его глазами - текст смотрелся целостным, а место, окружение и интуиция подсказывали, что это и есть оригинал, необходимый нам, то, что соединит мозаику в целое. Также в одной стопочке с ним лежала перепись церковной утвари, несколько частных писем, обвинение в ересях - но значительно позднее, к целому списку лиц, и явно вырванные из какого-то труда листы с латынью. Шестиконечные звёзды, пирамиды и странные глаза без зрачков - что-то из разряда запрещённых книг. Потом разберусь.
 Было неуютно в этом месте - и не только из-за того, что всего лишь прошлой ночью именно отсюда мы попали сперва в ловушку, а потом и во владения безумной Алой Невесты. Не страдая клаустрофобией, я вынужден был признать, что именно ощущение огромной толщи камня над головой заставляет жаться ближе к огню и центру пещеры.
 Тихие скрипы и шорохи казались не шевеленьем летучих мышей где-то на верхушке башни, а движением камня, медленно скользящего гранями друг по другу, после стольких тревог прошедшего времени. После того, как стен касались грубые руки, ударяя в них, заставляя крохотные песчинки, уже давно не соединенные друг с другом, двигаться с места, выскальзывать из ложбинок и трещин, которые ширятся, ползут...
 - Небо... - судорожно запихивая бумаги в сумку и застёгивая её дрожащими руками, я пятился к выходу из пещеры, едва не попадая ногами в разбросанные повсюду бумаги и сальные пятна бывших свечей. Только не это... Не хватало только лишь этого...
 Из коридора послышался тихий скрип.
 - Небо... Ну закрывайся же!.. - одолев последнюю застёжку я бросился вверх по старой лестнице. Шум наверху нарастал - сильнее запахло пылью. Лица коснулось что-то мягкое, тёплое - и с пронзительным писком исчезло за спиной. Дышать стало тяжело - я закашлялся, вдохнув пыль с привкусом сухой гнили. Со скрежетом и гулом что-то наверху оседало и падало. Воздух упругой вонючей волной ударил в прищуренные глаза и камни застучали совсем близко.
 Я развернулся и большими прыжками понёсся вниз. Дышать стало невозможно.
 Рука на секунду нащупала пустоту сбоку - но я не свернул в пещеру - проход завалит. Камни не останавливались, а я бежал и бежал, прижимая одну руку к лицу, не чувствуя - ступени или каменные гладыши под ногами.
 В голове крутилась отвлечённо только одна мысль - если запнусь, или нога подведёт, покачусь кубарем, сперва не смогу дышать от пыли, которая моментально осядет в лёгких, а потом меня накроет камнями, осколками, грязью и трухой.. Ещё один труп среди тех, что уже лежат здесь...
 Только когда всё позади стихло, я рискнул замедлить бег, а потом и вовсе перейти на одышливый шаг - вокруг расплылась темнота, а ноздри всё ещё щекотали крупинки взбаламученной в воздухе пыли... Вот проклятье!.. Принюхиваясь - пусть человеческое обоняние и неспособно различить рудничный газ, мне это не грозило, я зажёг небольшой огонёк на сложенных щепотью пальцах. Сперва только кажущаяся грязно-голубой пыль невнятными облаками крутилась перед лицом. Потом, иногда касаясь стены ладонью, я разглядел, что стою в коридоре. Грязь, влажные потёки на кирпичных рыхлых стенах со множеством трещин, кивсяк, быстро убегающий в темноту. Я обернулся - позади было темно.
 Обратно вернуться в любом случае невозможно - камни неустойчивы, и поток от малейшего прикосновения может продолжить разрушительный бег, просто перемолов меня. Даже Даниил, скорее всего, прямо сквозь камень пройти не сможет. Камень... Стены выбили когда-то в твёрдой породе, а потом для прочности снабдили толстыми брёвнами и кирпичом. Впрочем, кирпич явно дышит на ладан...
 Пугала несколько влажность - что, если тоннель уходит в воду? Правда, с водой у меня отношения особые - Терновка обязательно почувствует. Должно быть, я сейчас за кольцом крепостных стен, а следовательно, здесь госпожа речная и озёрная может принять меня в свои полные ручьевого подземного холода объятья.
 Отдышавшись, я поправил сумку. Потайной ход из донжона... Очень, просто невыразимо интересно, выходит он на поверхность, или строители бросили дело на полпути?.. Но это вряд ли - они не стали бы выкладывать кирпичом стенки, и делать столь хорошие укрепления - дерево, пусть и выгнившее местами, ещё держалось. Конечно, что-то могло обвалиться - но влажность... Я старался не думать, что оказался в каменном мешке, откуда без применения сильнейших заклинаний, за которые мне потом произведут подробный разбор дел, а то и вовсе низведут до положения "юноши для дуэлей с ночными", не выбраться...
 Воздух колыхался - это вселяло надежду, что хотя бы небольшой проход, соединяющий коридор с поверхностью, где-то есть. Надо только добраться до него. Отойдя подальше от остановившейся насыпи, я сел на пол, вытянув ноги и с наслаждением предаваясь краткому, но необходимому отдыху. Разминая сведённую икру подождал, пока уляжется пыль - в горле першило, и пришлось прокашляться - ну и наглотался я этой дряни, пока бежал...
 Через полчаса, проходя по тоннелю, я начал понимать, что вокруг происходит нечто странное. Стенки подрагивали, стоило их коснуться. Сердце ёкнуло - возникло на мгновение ощущение того, что тоннель прямо сейчас обвалится. Но я шёл вперёд, всё ускоряя шаги, а обманчивая незыблемость стен оставалась прежней. Влажность так никуда и не исчезла, задерживаясь в одежде неприятным липковатым прикосновением к коже. Остановившись, я оглянулся - сзади всё было тихо - обвал не возобновлял движение.
 Кирпичи казались более рыхлыми, и насыщеннее по цвету, нежели в том месте, где я приходил в себя после бега. И бревенчатые перекрытия исчезли. Строители, как подсказывали опасения, не довели таки дело до конца... Хотелось передёрнуть плечами -явственно ощущалось, что ткань этого мира натягивается, и само моё дыхание разрывает её - словно вновь оказался в месте под холмом.. Вздохнув, я продолжил путь - назад вернуться всё равно невозможно. Будь что будет - в конце концов, ещё неизвестно, что же впереди.
 Через метров пятьдесят, в очередной раз дотрагиваясь до стены, я с недоумением отдёрнул пальцы - рука коснулась чего-то липковато-вязкого. На самых кончиках остались буро-красные, как запёкшаяся кровь, пятна. Кирпичи, когда я поближе и повнимательнее оглядел их, оказались пропитаны этой гадостью. Они были очень пористыми, чудилось, что всё вокруг покрыто жидкостью. Но тошнотворного запаха крови, который должен был забивать ноздри, учитывая, сколько её тут, не чувствовалось. Сомнений не осталось - этот тоннель под холмом. Но красного марева я не видел, и успокаивающе, глубоко, вздохнул. Наши коридоры всегда выводили к поверхности, так или иначе. Мысль о том, что в месте, заброшенном в едва памятные времена, да ещё рядом с порванной струной, может оказаться теперь всё, что угодно, и кроме Алой Невесты, я загнал глубоко в хитросплетения сознания.
 Подошвы сапог с лёгким чмоканьем начали проскальзывать по полу - он тоже оказался пропитан непонятной кровеподобной жидкостью. Чмоканье скоро сменилось вязким хлюпаньем - этой мерзости становилось всё больше и больше. Я начал шагать шире - причём шумел, как табун кэльпи в ночь ледохода, и это нервировало.
 Бурая жижа возле основания правой стены пошла пузырями, словно кто-то притаился под ней, и теперь решил действовать. С шлёпаньем пробежав, на всякий случай, мимо этого места, я оглянулся - бурление не прекращалось, даже усилилось. Запахло гнилой капустой и прогорклым апельсиновым маслом. Зажав нос и рот рукавом, я рысью припустил вперёд.
 Бежать быстрее боялся - и представлять не хотелось, что будет, если поскользнусь и плюхнусь в вязкое месиво. Даже сквозь ткань чувствовался омерзительный запах, и я не рисковал останавливаться - вдруг этот газ ядовит, или может привести к галлюцинациям? Ноги быстро налились свинцом - выдирать сапоги из жижи, похожей на густую грязь на глинистой дороге, стало неимоверно тяжело.
 Бульканье сзади раздавалось всё громче и отчётливее, иногда на несколько мгновений замирая и начинаясь заново с тихого чавканья. Потолок медленно понижался - я начал пригибать голову - дышать стало ещё труднее - к тому же на бегу огонёк дрожал и прыгал на руке, и не получалось ничего толком разглядеть. Долго так бежать, к тому же в стремительно сужающемся коридоре, невозможно. Остановившись, и стараясь не отвлекаться на бульканье и утробное бурчание в исторгающей миазмы темноте, я внимательно огляделся. Стены сочились грязью, пол тоже не внушал доверия, а вот потолок оставался сухим. Прижав к нему ладонь, я почувствовал тепло под шершавым камнем.
 Вытесанный свод давно и почти незаметно для меня сменился небольшими, уложенными хаотично, плитками. Камень казался некрепким, очень пористым и хрупким. Бульканье в темноте неумолимо приближалось. Пригнувшись, я продолжил бег. Хоть бы развилка, или что-то ещё.. Через минуту пришлось уже согнуться почти пополам - посветив вперёд огоньком, усилив его, я с ужасом увидел, как тоннель, словно слепой отросток кишки, соединяется округло.
 Небо... НЕБО!!!
 Ударив в отчаянье кулаком в потолок, я почувствовал, что камень слегка подаётся. Вытащив кинжал и посадив огонёк на ремень сумки, я с остервенением начал долбить потолок, с каждой секундой ожидая, что наткнусь на что-то более твёрдое, непреодолимое... Возвращаться назад - невозможно, а всё остальное вряд ли прошибёшь ножом. Каменное крошево под пальцами становилось всё теплее, почти как человеческая кожа. Бурчание и зловоние сводили с ума, всё усиливаясь - из темноты долетел вдруг довольный, животный вздох. Я чувствовал, как по спине, по вчерашним, не до конца затянувшимся ранам и ссадинам, медленно ползёт струйка пота.
 Клинок вдруг с хрустом, словно твёрдую кожуру гниющей изнутри тыквы, пропорол потолок. Я едва не выпустил рукоятку из пальцев. Ещё несколько ударов, сильных, всем натянутым, как тетива, телом. Под коленками ныло от напряжённого стояния в неудобной позе, и я с наслаждением распрямил с усилием ноги, упираясь ладонями в разбитый свод тоннеля. От пролома пошли тонкие трещины, медленно соединяясь в концентрические ломаные линии. С треском большой кусок камня, всего сантиметра в три толщиной, обвалился вниз. Жижа под ногами приняла осколки, на которые он распался при падении, с мерзким чавканьем. Ещё несколько ударов, чтобы расширить отверстие - и я протиснул через него голову, а потом и плечи.
 Вокруг было довольно светло - желтоватое сияние исходило от далёкого потолка, сбегая по покрытым письменами янтарным стенам. Вытянув руки вперёд, я, словно выбирался из проруби, медленно пополз из пролома. С этой стороны камень казался монолитно-гладким и надёжным. Но тело помнило, что если ударить посильнее - он вполне может раскрошиться и упасть вместе со мною обратно, к багрово-железистой жиже.
 Вонь, выходя снизу, заставляла морщиться - там я почти к ней принюхался, но здесь, в более чистом воздухе, она выжала слёзы из глаз. Сапоги, если б не были стянуты ремешками, остались бы там. Грязь держала крепко, и я малодушно дёрнул левой ногой, избавляясь от противной хватки. Подошва наткнулась на что-то гибкое, упругое и сильное, но при том студенисто-мягкое. Вскрикнув, я одним рывком вылез наверх, быстро перекатившись в сторону.
 Осторожно присев на корточки, оглянулся на пробитую дыру - от неё по серому полу тянулись грязные, словно здесь проволокли разделанную тушку кролика, разводы. Что бы там ни оставалось - оно не показывалось, может быть, испугалось света, или ещё чего-то. Вонища, растекаясь невидимым пологом над полом, ослабла, когда я не торопясь, пробуя камень, словно весенний лёд, поднялся и осторожно отошёл подальше, оставляя за собой реалистично-кровавые следы.
 Коридор, совершенно одинаковый, расходился в обе стороны от дыры. Высокий арочный потолок источал мягкий жёлтый свет, гармонирующий с янтарными стенами. Широкие, с плавными переходами цветов, панели, покрытые резьбой, далеко шли ровными рядами. Коридор хорошо просматривался, никуда не сворачивая, с одной стороны, а с другой, примерно метрах в пятистах, стояли две гигантские дверные створки из тёмного дерева, с вбитыми, медными буквами. Много и мелко - я не стал читать.
 За закрытыми дверями редко бывает что-то, что стоит видеть. Определившись с выбором направления, я пообскрёб сапоги от грязи, постукивая друг о друга, и тихонько пошёл дальше. Меня не покидало противное ощущение, что пол под ногами слегка пригибается и потрескивает. Было тепло, намного теплее, чем в том грязном тоннеле, затхлом и промозглом подземным холодом. Поведя ладонями по воздуху, я определил, что оно исходит в равной степени от пола и от потолка. Интересно - но эта загадка для меня не имеет смысла.
 Резьбу на стенах выполнила рука одного мастера. На каждой панели с невероятной точностью воспроизводилось одно и то же. Олень, срывающийся вниз вместе с падающими камнями, прыгающий за ним пёс из призрачной своры, и надпись поверх рисунка - "Тёмная радость безумства погони в выборе смерти". Видимо, что-то из имеющего неоценимую важность для мастера, но совершенно по-разному трактуемого зрителями. Но для чего покрывать одинаковыми изображениями весь коридор? Ловушка... Действует ли она до сих пор? И подействует ли на меня?
 Огонёк, мерцающий здесь почти невидимо на ремне сумки, погас под ладонью - ни к чему тратить силу зря.
 Янтарь и жёлтый свет создавали иллюзию уюта, осеннего тёплого дня. Относительно свежий воздух ласкал лёгкие после вони внизу. Красного марева, которое я интуитивно искал глазами, не появлялось под потолком. Всё же почти невероятно, даже для доисходного существа, обладать таким могуществом, невозможным и разрушительным! Интересно, спросит ли меня Даниил когда-нибудь о том, что за легенда связана с нею? Они так похожи - два безумца. Но её безумие длится тысячелетиями, и никто не собирается избавлять Алую Невесту от этого.
 Серый камень и янтарные панели выглядели одинаково, тишину нарушали только мои шаги и дыхание, и я позволил себе несколько расслабиться. Иногда всё же оглядывался - отверстие в полу осталось уже далеко, и то, что скрывалось в темноте, не выползало сюда. Что же это всё-таки было? Я передёрнулся, вспомнив ощущение от соприкосновения этой гадости с подошвой.
 Волосы, выбившиеся из косы, иногда щёкотно трогали лицо, и я рассеянно заправил пряди за ухо - и вздрогнул, когда почувствовал, как пальцев едва уловимо коснулось что-то наподобие крыльев мотылька. Оглядывание по сторонам ничего не дало - стены выглядели прежними стенами, янтарь всё так же переливался, а потолок неярко светился. На всякий случай я сложил пальцы левой руки в щепоть и начертил в воздухе перед собой лёгкий охранный знак. Ничего не изменилось. Я повторил тот же жест, словно откидывал волосы назад, но в этот раз ничего не произошло.
 Обман чувств? Навряд ли... внимательно оглядываясь по сторонам, продолжая идти, я увидел, что кое-что всё же изменилось. На янтаре теперь было вырезано несколько другое высказывание. "Тёмная радость погони - безумства в выборе смерти". Начертив охранный знак ещё раз, я прочёл с удивлением следующее - "В выборе смерти, в погоне безумства - тёмная радость". Почти неощутимые изменения в смысле высказывания теперь делали его гораздо более понятным и неприятным... Оставалось надеяться на то, что меня, как принадлежащего к крови сидхе, причём довольно чистой, не тронут. Но шаги ускорил. Экспериментировать и дальше с охранными знаками и надписями больше не было смысла - и так всё ясно.
 Олень всё падал со скалы, а пёс бежал за ним дальше, в пропасть. Пол стал прохладнее - это чувствовалось - и я, присев на корточки, на пробу ударил по нему кулаком - костяшки заныли, встретив теперь уже настоящий монолит, а не похожую на кожуру каменную плёнку. Больше можно не опасаться того, что от прыжка или удара об пол я провалюсь. Шаги получались шире, свободней - двигаться на инстинктивном уровне стало гораздо легче, без ощущений того, что идёшь по тонкому льду.
 Свечение делало всё вечерним - и организм, вспомнив, что ему так и не дали выспаться, начал напоминать об этом. Сперва подавляемый, прорвавшийся всё же зевок заставил прижмуриться. Янтарь мерцал, тёплые гладкие поверхности переливались всеми оттенками жёлтого, коричневого и рыжего. Когда я распахнул глаза, мерцание исчезло - не более, чем игра камня в мягком свету. Оттянув уголки глаз кончиками пальцев, я снова поглядел на загадочные стены - так и есть, мерцают. Причём в каком-то определённом порядке - словно за стенами горит пламя, странным образом не плавя и не сжигая камень. Возможно, заключённые в стены потоки силы - не зря же мастером выбран янтарь - каменная кровь дерева. И уже отворачиваясь от стены, я случайно поглядел на потолок - и замер.
 Со светлой гладкой поверхности тёмным силуэтом глядел призрачный пёс. Не сотканный из тумана, как это было в обрядах, которые я сам же и проводил, а из чего-то тёмного. Из густого серого дыма, или даже из теней. Распахнутые широко глаза не видели на потолке ничего. Старательно их прищурив, я вгляделся - пёс смотрел на меня, задрав голову, но больше не делал ничего. Почуял, что я не чужак тем, кто его создал? А если коридоры рассчитаны на полную секретность? Почти все записи, говорящие о том, что располагается под этим холмом, утрачены - и это играет далеко не последнюю роль в том, что на Алую Невесту так и не спустили охоту. Минут десять попятившись задом наперёд, вглядываясь слезящимися глазами в потолок, я понял, что пёс и в самом деле пока не собирается на меня нападать. Но какая странная маскировка... Даже я не почувствовал его.
 Коридор уходил в необозримое золотистое сияние. Тёмно-призрачный пёс неслышно шёл за мною вниз головой по потолку - бесшумно и невидимо.
 Я уже сочинял в мыслях очередное письмо в замок, и строил гипотезу о том, почему Дювьель не покинул город, хотя на него начала охоту инквизиция, когда запнулся. Носок сапога попал в глубокую борозду - выйдя из усталой задумчивости, я осмотрелся - по коридору, с середины стен и по всему полу шли глубокие разломы, неровные, с разбегающимися от них трещинами. Справа от меня кусок панели упал - за ним виднелся серый камень, такой же, из которого состоял пол. И никакого огня за красивой облицовкой. Коридор так и шёл вперёд, но метрах в пятидесяти его пересекал другой ход - две неровные, окружённые крошевом и грязью дыры.
 Я сощурился на пса - тот не изменил позы, словно разрушение коридора никоим образом его не касалось. Обходя выломанные куски и осколки, я с опаской приближался к этому месту. Хотя... Не набросился же пёс, когда разрушался пол коридора. Может быть, ловушка уже исчерпала себя, и теперь остались здесь лишь призраки былого могущества? Или струна уже не питает её?
 Осмотр двух тёмных дыр показал, что их не выламывали, не вытёсывали, а выгрызали. Кто-то внушительных размеров, и с челюстным аппаратом, как у пиявки, пересёк мешающую преграду. Причём не сразу принялся грызть противоположную стену, а какое-то время ползал здесь, и только потом продолжил путь, не иначе, изгнанный молчаливо наблюдающим за мной зверем.
 Из дыр не доносилось никаких звуков. Зажжённая ненадолго для проверки свечка не подрагивала огоньком - и я решил не сворачивать туда. Встретиться на узкой дорожке с тем, кто мог свершить такое, самоубийственно, тем более в туннеле, диаметром почти равным его пасти.
 Коридор за разрушенной частью, на первый взгляд, ничем не отличался от того, что был до неё - но уже через минут пятнадцать стало заметно, что цвет янтаря сменяется со светлого на более тёмный, а потолок, наоборот, светлеет, словно всё сияние и тепло поднимаются выше. Продолжая идти, я поглядывал на пса - он чаще переступал с лапы на лапу или поводил мордой. Иногда я поворачивался спиной вперёд и шёл так, не решаясь подставлять ему открытую спину.
 Резьба на плитах почти исчезла - ловушка здесь слабела и искажалась. Ещё через минут пятнадцать я наконец увидел то, чего ждал уже давно - коридор заканчивался. Аккуратная, обвитая вырезанным из нефрита плющом арка вела в следующий переход - более низкий, узкий и сумрачный. Красные отблески на камнях не плясали, и я облегчённо вздохнул. Коридор, коридоры - и где-то будет выход. А отсутствие крыльев говорит лишь о том, что я далеко от сердцевины клубка из старых заклятий и больной памяти.
 Янтарь вокруг темнел - к арке, находящейся метрах в трёхстах от меня, он почти стал чёрным, и только по центру потолка проходила чёткая ярко-жёлтая светящаяся полоса. Некоторые панели упали, рассыпались неровной мозаикой из тёмных, чуть отблёскивающих осколков. Надписей на них не сохранилось вовсе, словно что-то после вторжения неведомого создания разладилось, и все тщательно сплетённые потоки сил перепутались и разрушились.
 Я шёл, пытаясь причувствоваться к заклинаниям, использованным здесь - мы уже давно не тратили силу так бездумно, бессмысленно и расточительно. Дед рассказывал, сколь великолепны были прежние наши дворцы - но за эту роскошь заплачена слишком высокая цена. Подумать только, много метров крошки из чистого хрусталя или алмазов. Коридор, покрытый янтарём - да этого количества хватило бы вымостить улицу, причём отнюдь не маленькую. Несколько тысяч деревьев - к тому же с заключёнными в них низшими духами, ради одной лестницы... Или башня, облицованная снаружи пластинами аквамарина, сама состоящая из керрийского камня. Зал, покрытый самшитовыми резными досочками, с полом из жемчуга под рубиновым стеклом. Сундуки из змеевика, кубки из сапфиров огромной величины, чертоги морские из нанизанного на золотые нити жемчуга, скалы в море, на которых возводились башни из хрусталя... Острова Блаженных, что исчезли лишь много тысяч лет спустя после Исхода - столь много сил пролили над ними... И ради чего?
 От грустных размышлений меня отвлёк тихий, скорее похожий на хрип, чем на рычание, звук. Обернувшись, я ещё секунду пялился на пустой потолок, прежде чем прижмурился - и закричал, увидев почти касающегося меня пса. Глаза его, чёрные и глубокие, мелькнули мимо, когда я, скорее неосознанно, на вколоченных рефлексах, откинулся назад, перекувыркиваясь и отлетая к стене.
 Ловушка здесь искажалась, и пёс, как её часть, тоже. Он принял меня за нарушителя, и пошёл в атаку, радуясь тёмной, безумной радостью, и желая моей смерти. Припав к полу, он оборачивался, а я, прижавшись к стене спиной, быстро выплетал знак защиты - сильный, очень сильный. Вместе с кровью, сочащейся из затронутой клыком руки, он засветился пронзительно-зелёным. Несколько кругов - один в другом, медленно начали вращаться - и когда символы во внешнем и внутреннем совпали, я позволил себе усмехнуться, встречая новый бросок пса уже во всеоружии. Тварь, с искажёнными пропорциями - треугольной, почти змеиной, головой и длинными ногами, падала сверху - я выставил руки перед собой, и покрепче упёрся ногами в пол.
 На ладони опустилась тяжесть сорвавшегося с моста коня - я почти застонал, сцепив зубы - человеку бы сорвало сухожилия, вывернуло суставы - моё же тело пока выдерживало. Словно масло на раскалённой сковороде, плоть призрачной твари плавилась, разлетаясь искрами. Сперва передние лапы растеклись над вращающимися в ладонях линиями силы, а потом, с пронзительным, на грани слышимости, воем разлетелась тёмными искрами голова. Как тяжёлый алхимический газ, клубясь, призрачный пёс стёк на пол, искрясь, шипя и рассеиваясь.
 Опустив руки, я дождался, пока он не исчезнет, а потом позволил сохранившимся линиям втянуться обратно в кожу. Капля крови, зависнув на мизинце, уже не уходя в силу, качнулась и сорвалась вниз. Я отряхнулся, словно останки этого создания могли меня запачкать, и поспешил к арке. За спиной вдруг зашуршало - словно листья, которые полными пригоршнями падают на пол в гулком соборе. Я перешёл со скорого шага на бег - до перехода уже совсем близко. Что-то острое чиркнуло возле уха - не сразу почувствовалась боль, несильная, как от царапины острой кромкой осоки. Шорох становился громче, в нём уже можно стало различить лёгкий звон. Но я не оборачивался - только смотрел в тёмные прожилки на листьях плюща - нефрит ценой немалой силы сплавили с ониксом. Только выбежав за арку, я оглянулся через плечо - и остановился.
 В янтарном коридоре творилось нечто несусветное, но безмерно красивое. Все пластинки из янтаря разлетелись крохотными чешуйками - это одна из них оцарапала мне ухо. Тёмные, почти чёрные, и светлые, иногда цвета молока с мёдом, они казались огромным роем бабочек, заполонившим всё пространство за аркой. Невидимая преграда - завершённое сплетение других сил, не пускали их сюда. Пёс погиб, и хаос воцарился в прежде упорядоченном месте. Отчего-то было горько - я, пусть и спасаясь, разрушил нечто совершенное, наполненное некогда силой... Янтарные тонкие осколки кружились, посвёркивая тёплыми бликами, привораживая, зачаровывая, но я отвернулся и пошёл вперёд.
 Этот коридор, по-видимому, служил для перехода из одного места в другое. Сколько я не старался, даже щурясь, ничего подозрительного не увидел. А с помощью силы глядеть на изнанку не рискнул, чтобы не привлечь хозяйку холма.
 Низкий потолок из тёмно-синих мелких камушков, вмурованных в блестящую чёрную массу - может быть, и в стекло. Пол из чего-то, похожего на малахит, и стены, покрытые живым мхом. Мох явно создали с помощью сил струны - я никогда ещё не видел такого, и только в одном из подвалов дворца самой королевы похожий на него рос в выемках вдоль старой галереи.
 Мелкие тёмные побеги единым ковром покрывали стены. На жёстких выростах, которые не смог бы классифицировать как что-то определённое ни один современный ботаник, качались матово светящиеся шарики, похожие на бусины из шлифованного голубоватого стекла. Всё освещение коридора исходило только от них - они чуть подрагивали или колыхались от воздуха, словно усевшаяся на поляне стая светлячков. Я ещё раз оглянулся назад - янтарная метель так и не утихала, и пошёл дальше.
 Мох покрывал стены не сплошным слоем - скоро я увидел обрамлённую чёрной резной рамой картину. Написанная минеральными красками - возможно, даже растёртыми драгоценными камнями, она была покрыта слоем полированного лака - и возникало ощущение, что я смотрю в чашу с водой, на дне которой уснула русалка. Яркие, как пронизанные солнцем цветы, оттенки, явное мастерство художника - я остановился, невольно любуясь ею.
 На обычных светлых речных гладышах, с увившими их стеблями жёлтой кувшинки, спала русалка. Обнажённая, не худощавая и жилистая, а мягкая, вся состоящая из непередаваемо плавных, изящных линий и изгибов. Золотисто-русые волосы её, покрытые жёлтыми лепестками, причудливо свивались в невидимом прозрачном потоке. Вода играет с прядями нежнее, нежели ветер...
 Следующая картина заставила невольно хмыкнуть - двое мальчишек, мокрых и довольных, сидели верхом на огромной собаке с кудрявой зелёной шерстью, причём один держался за её уши, медленно сползая набок. Да, я когда-то тоже на отцовом волкодаве пытался изображать доблестного воителя... Дети явно принадлежали к сидхе и, в сочетании с русалкой, это говорило о том, что писали их в ту благодатную эпоху, когда силы имелось в избытке, и две родные Ветви не срывали в борьбе листья друг с друга.
 С грустной улыбкой тронув край рамы, я продолжил путь. Сапоги, покрытые бурой жижей, почти очистились за время ходьбы, и теперь эта гадость, высохшая и ломкая, струпьями крошилась на пол. Коридор всё тянулся и тянулся - но воздух оставался свеж, а примерно через сорок шагов попеременно занимающие то одну, то другую стену картины заставляли замирать, с удивлением, смехом или грустью вглядываясь в причудливые лица, распахнутые, удивительные даже для меня крылья и мягкие улыбки. От морской девы к сидящему на песке юноше с венком из васильков на голове, от морского воина, верхом на пёстром коне, затаённая, в завитках седой с прозеленью бороды к двум золотоглазым, но с загаром на открытых плечах, девушкам.
 Лёгкий изгиб губ молодого сидхе которому с откровенной ухмылкой заплетала множество мелких косичек нагая хозяйка ручья... Бегущие по гребню просвеченной насквозь закатом волны белые, не светло-серые, а полупрозрачно-белые кэльпи. Острая осока, поднятая к ночи, по самым кончикам листьев которой ступала, опустив голову и прижав ладони к зарумянившимся в смущении неведомо от чего щекам гуаррагед-аннон. Время благословенное, время прошедшее, время забытое...
 Я долго стоял перед одним залитым лаком овалом. Юный сид, запрокинув немного назад голову, гладил по шее каракового жеребца, на котором, смущённо глядя в сторону и старательно изображая полнейшее равнодушие, сидела верхом дева. Явно с сильной морской кровью - с глазами Туатха де Данаан, но с чёрной волной перевитых бледно-голубыми лентами волос золотистой кожей и пятью рожками, похожими на увенчанные цветками стебельки. Она до дрожи зрачков походила на ту, которую я пытался окунуть в свою любовь - не иначе, из её же рода.
 Картины сменяли друг друга, и уже не было сил смотреть на них - такими светлыми, пронизанными счастьем короткого мгновенья, замершего навечно, они выглядели. Это оказалось больно - знать, чем всё в конечном итоге завершилось. Художник, наверное, писал портреты очень долго, неспешно, чтобы поместить их для любования всеми мимо проходящими - не для забвения, а для светлой памяти он создавал их - но теперь и сам, и те, кто на них изображены - за малым, ничтожно малым исключением, скорее всего, мертвы...
 Не глядя по сторонам, я шёл и шёл сквозь мерцающий мох и окна в другое, мне и вовсе неясное, время. И больше не искал знакомых лиц - произошедшего было не избежать, а травить память - бессмысленно. Хотя, я же и подтолкнул ночного к воспоминаниям - но мы сидели тогда в компании друг друга, с гитарой и вином.
 Вино, гитара и совершенно несочетаемая, парадоксальная компания из двух противоположностей, отягчённых своей собственной моралью, совестью и памятью.
 Жизнью в темноте, тишине и забвении... Только капли воды по зелёным куртинам мха скользили и падали на камень, на белый-белый камень, с искрами внутри, и текли по кругу времени, ожидания, памяти, расстояния. Хочешь отдохнуть? Выбрать день, выбрать путь, выбрать ночь и закат... отдохнуть, отдохнуть... Сновидений злых ряд не вернётся к тебе, отдохни, отдохни в тишине, темноте...
 Встряхнув головой, я с удивлением обнаружил, что сижу на полу, завалившись спиной в мох. Да что ж это со мной? Потерев глаза ладонью, я встал. Кроме боли от полученных ещё вчера ушибов и усталости в ногах и руках, на которые обрушилась недавно ещё и тяжесть призрачного пса, ничего больше не чувствовалось. Неужели так устал, что прямо здесь, в тишине, сморило в сон?
 Похлопав себя по щекам, и на ходу разминая шею, я поспешно зашагал дальше - только уснуть в этом месте не хватало. Скорее всего, виной дремотному состоянию усталость и то, что сумрачное освещение настраивает на определённый, расслабленный лад. Воздух свежел, словно коридор выходил к далекой ещё, скрытой за рощей, реке. Я потирал себя за козелок уха, чтобы прогнать сонливость, прищипывал кожу на ладони у основания среднего пальца, направляя струны тела чуть по-другому, взбодриться и не терять внимательности. Это недопустимо - получив документы, просто из-за усталости не дойти до выхода. Сапоги глуховато отстукивали шаг за шагом, шаг за шагом по малахитовым гладким плитам, в голубовато-зелёных сумерках приближаясь к далекому ветру...
 ... к далёкому ветру речному, к крову родному, к тишине сокровенной, к воде потаённой и чёрной опустись на колени - глоток, и другой, и ты дома, в объятиях ветра речного. Усни, положи на колени мои свою голову - спи, а я гребнем ночи расчешу твои сны, а ты спи, а ты спи, из воды потаённой мои глаза взглянут - а ты пей, а ты пей, оставляя мне память... Я ночной тишиной застелю тебе ложе - а ты спи, а ты спи, а я на твоей коже начерчу круг времён, от усталости жизни отдохни, отдохни, ложись в чёрную воду и спи... я...
 Я сел, потирая ноющий затылок. А потом встал и побежал, не глядя по сторонам, и читая про себя один из заговоров, глушащих чужую волю. Один раз я ещё мог упасть, но дважды свалиться прямо на ходу - нет. Для этого я должен быть вымотан в гораздо большей степени, нежели сейчас. Если б не ударился головой, падая навзничь, и не очнулся от боли, точно бы уснул, поддавшись странному шепоту.
 Шепоту снов на ладонях наполненных кровью лесн...
 Звуки оборвались, стоило остановиться и вывести в сумраке охранный знак. Не торопясь, чтобы не стряхнуть защиту, я побежал дальше. Коридор стремительно менял очертания - огоньки сливались в узор, и он складывался в строчки из старой колыбельной. Невинно, если не считать того, что каждая строчка завершалась руной, призванной вытягивать силу из всякого, кто её видит.
 Потолок оставался прежним, и, что радовало сильнее, пол тоже. Картин больше не попадалось - это изощрённая, почти ласково убивающая ловушка вытягивала их из моего сознания, заставляя останавливаться, и дольше смотреть на стены, оставляя здесь свою силу и волю. Вот оно, коварное лукавство предков - дождаться, пока враг зачаруется, и, расслабленного, оставить его умирать в волшебном сне. Но почему она не почувствовала, несмотря на кровь на руке, во мне своего? Не из-за того ли, что я сцепился перед входом в арку с призрачным псом?
 - Ахийссса!!
 В ушах зашипело со свистом, возмущённо, зло, и мягкой ворсистой плетью подсекло ноги. Я кубарем покатился, прижимая сумку локтем и прикрывая руками голову. Спина прочувствовала хребтом острое, словно ступеньку, а в следующее мгновение со вскриком я рухнул в воду. Тёплую, почти горячую, словно кровь...
 Вынырнув, я отплевался, быстро смахнув с глаз лишнюю влагу. Сумка плавала подмышкой, хлюпая о плечо. Сапоги моментально заполнились водой - и я порадовался, что они нашей работы - тяжёлая кожа утянула бы на дно в несколько секунд. Течение, на поверхности почти не заметное, уже на уровне пояса ощутимо тащило вперёд. Оглянувшись, я ничего не увидел - сплошная темнота.
 Поминутно уходя с головой под воду - мерзкую, с привкусом болота и сточной канавы, всё-таки удалось зажечь огонёк и посадить себе на макушку. Свод тоннеля, серый, неровный, с трещинами и камнями, нависал над водой столь низко, что я поразился, как ещё не разбил лоб. Держаться на плаву оказалось сравнительно легко - течение быстро несло вперёд. Я попытался уцепиться за выступ, но он оказался омерзительно скользким, и пальцы сорвались.
 Запах тины, гнилого дерева становился то почти невыносимым, то пропадал загадочным образом. Меня унесло уже достаточно далеко, но ни одного выхода из тоннеля так на пути и не попалось.
 Внезапно потолок резко поднялся, и я увидел отверстие. Потянулся к нему, но меня пронесло мимо, а вынырнуть из этой странной воды резко оказалось невозможно. Течение ускорилось - вода стала ещё теплее, и я попытался затормозить ещё раз - но ухватиться за камни не удалось. Потянулся за кинжалом - и тут поток стал расширяться, чуть замедляя течение.
 Меня медленно тащило, тоннель всё ширился, а потом в одной стене начал открываться проход. Неровный, словно образовавшийся естественным путём. Я тихо плыл мимо, оглядывая его. Из едва рассеиваемой темноты к воде потекло что-то полупрозрачное, чуть светящееся. Отпрянув, я замер - красный туман выливался поверх потока. Почудилось, или на самом деле где-то в глубине перевитой красными щупальцами темноты зародился скрип раскалённого металла об осклизлый камень?
 Светящаяся краснота ползла всё ближе - я с ужасом увидел вдалеке багровый сполох. Хрипло выдохнув, нырнул, скрываясь от этой безумной силы. Широко загребая почти обжигающую воду, я пытался занырнуть глубже, надеясь, что кровь уже давно смыло, и Алая теперь вряд ли сможет распознать, где я нахожусь... Но почему она появилась в этот раз так быстро?!
 Я раскрыл глаза - сквозь слой взбаламученной, мятущейся воды плясало тёмное пламя, щупальцами слепого монстра пытаясь нашарить добычу. Скользя над поверхностью, крылья отдёргивались, едва касаясь воды, не в силах проникнуть глубже. Изгибаясь угрём, я погружался - поток внизу казался прохладнее, и быстрее. Лёгкие мучительно сокращались, а перед глазами плясали цветные пятна, но я не позволял себе вырваться на поверхность, чтобы раскрытым ртом, со всхлипом, втянуть воздуха. Уже не видя, что происходит вокруг - только загребал, сжимал губы, загребал, перебирал ногами, огонёк давно потерялся, и к счастью, возможно, он отвлёк её хоть на миг...
 Я плохо помнил, когда решил всплыть - вернее, само тело уже отказалось подчиняться доводам разума, чувствуя, что предел близок. Я толкнулся руками в тёплый потолок, но воздуха между ним и водой не оказалось... Пальцы соскальзывали, когда я пытался вынырнуть. Последние пузырьки воздуха покидали лёгкие, сильно болело горло и жгло в груди, а потом под веками расползлась темнота.
 Пахло сухой пыльной травой. И тошнило. Чихнув, я попытался встать, но желудок скрутило спазмом, и пришлось вновь уткнуться щекой во что-то шершавое и мокрое. Широко открыв рот, я коротко и часто дышал, но тошнота не проходила. Разлепив, наконец, глаза, увидел, что лежу на полуистлевшем сене, перемешанном с трухой. Упёршись дрожащими исцарапанными руками, я попытался приподняться. Получилось только со второй попытки. Сев, наклонил голову, чтобы унять тошноту и головокружение.
 Я находился в относительной темноте - но там, где и не мечтал оказаться - рядом с тем непонятным то ли озерцом, то ли лужей, которое мы видели с Даниилом в прошлый раз, уже почти выбравшись на поверхность.
 Озерцо слегка светилось, отбрасывая многочисленные отблески на прежде скрытые благословенной темнотой ошмётки и грязь. Странно... Желудок вновь скрутило, и я стремительно наклонился - меня вывернуло наизнанку мутной водой. Сколько же её под холмом наглотался... Вытерев рот изодранным в клочья краем рукава, я какое-то время сидел без движения. Живот болел, а вкусовые рецепторы просто издохли от того кошмара, который творился во рту.
 Отползая, я увидел, что в трухе и пыли от озерца тянется широкий, мокрый ещё след - сам не помнил, как выбрался из воды. Самое время вознести хвалу Небу за унаследованную от предков живучесть. Или за помощь одной водяной девы, которая, почувствовав гибнущего в её пределах сородича, вытащила его и теперь путь, по которому она влекла меня, даже светится остатками Силы. Посидев ещё несколько минут, я, сперва становясь на одно колено, а потом придерживаясь за каменную плиту, поднялся. Теперь оставалось только гадать, хватит ли сил, чтобы взобраться наверх.
 Уже сделав несколько шагов, я с замиранием сердца схватился за бок - сумка, где лежала причина всех сегодняшних злоключений, осталась при мне, и даже не раскрылась. Усмехнувшись, я медленно побрёл в наполненной звуками живого подземелья темноте.
 Дождь, да какой там дождь - ливень обрушивался на мир снаружи, когда я выбрался наконец в том же самом склепе. Хрипя и заглатывая воздух, как настоящий утопленник, чудом возвращённый к жизни, я подтянулся, чувствуя, как проскальзывают по мокрому мрамору грязные пальцы. Левую руку свело судорогой и тело скорчилось, сворачиваясь в клубок прямо на грязи, оставленной ещё в прошлый раз. Меня трясло крупной дрожью - не столько от холода, сколько от неизбывного животного чувства ужаса, которое преследовало в переходах и коридорах под холмом. Разум брал своё, и то, чего я не добоялся там, мерзкими волнами слабости давало знать о себе теперь.
 Только безумное существо могло находиться под холмом, храня давно лопнувшую струну, ведущую в никуда, или в место, похожее на человеческий ад. С трудом приподнимаясь на локтях, я отполз от плиты. На моё счастье, она так и осталась отодвинута в сторону. В одиночку, даже просто положенную поверху, я бы её в теперешнем состоянии не поднял, и остался бы внизу, стеная, как призрак, в темноте, в ожидании какого-нибудь сумасшедшего гипотетического спасителя. Я содрогнулся, когда ветер снаружи залетел и прошёлся ледяными руками по спине.
 Вчерашняя ссадина от передёргиваний и ударов сочилась из-под корочки кровью - тёплой, тягучей... Медленно, как разбитый внезапным ударом старик, я встал сперва на четвереньки, а потом, привалившись тяжело к стене, выпрямился. В кожаной сумке на боку, закрытой на множество хитрых клапанов, заговоров и застёжек, записи, ради которых я и затеял всё это безумие, должны были остаться сухими.
 Передёргиваясь всем телом, как внезапно разбуженное животное, я прошёл несколько шагов, подбираясь к прорезанному в камне узкому оконцу. Тусклый мятущийся свет августовской дождливой ночи показался счастьем после красных отблесков внизу и кромешного мрака тоннеля с водой. Руки дрожали, когда я, пытаясь согреться, растирал их друг о друга. Влажные и липкие, они казались противными мне самому. Впрочем, это радовало - я опомнился настолько, что смог из общего мерзкого ощущения выделить такую, по сути своей, малость.
 Я сделал ещё несколько шатких, словно у младенца, шагов. Медленно, невыносимо медленно, но силы возвращались. Вытерев руки о мокрый, но чуть более чистый подол рубахи, присел на корточки, всё-таки прислонившись к стене плечом.
 Надо подождать, когда вернутся силы, чтобы пройти хоть немного, не спотыкаясь при этом. О том, чтобы наложить морок, и речи не шло - только бы дойти куда-нибудь потихоньку.
 И усталость пришла - именно усталость тела - кошмарная, когда каждое движение отзывается гудением в мускулах и тяжестью в висках и затылке. А ведь им тоже ударился, когда мне пытались нашептать вечный блаженный сон. Встать.. Нет, сперва хоть немного отдохнуть... Так хорошо просто дышать... В этот раз, пожалуй, досталось даже больше - пусть путь и был ожидаемо мерзок - я проходил им уже вторую ночь.
 Дождь низвергался с небес, словно наступил день исполнения одного из кошмарных снов Альбрехта Дюрера. Стоит немного переждать, отдыхая, и прочесть, что ли, наконец, документы.
 Я вытащил из сумки, путаясь в застёжках, смятые хрупкие листы. Глаза, сперва скачущие по неровным рукописным строчкам, нашли в них начало. Быстро просмотрев текст до нелепого, выделяющегося на фоне остальных слов, заклинания, я наконец-то прочёл и тот, недостающий кусок, оказавшийся, впрочем, не таким уж и большим.
 После этого толпа стала приступом находить на тюрьму, называя Натана Дювьеля демоном и демонопоклонником, impius.22 После этого, ночью, придя осмотреть узника, велели ему раздеться - и увидели, что все раны зажили, и следов истощения нет, хотя по распоряжению альгвасила тот был без еды двое суток.
 Вновь начали in caput proprium, и ничто не могло сломить духа дьявольского, что овладел святым отцом, только лицо его становилось дьявольски прекрасным по ночам, словно врата ада, приоткрывшись, давали демону сил. Но после чина изгнания злых духов, что произвел над телом Натана Дювьеля папский легат, вернувшийся по прошению нунция для курирования дела 26 февраля, разум святого отца возобладал над демоническим греховным мракобесием, и в глазах его был свет, как у того, кто спустился в ад, и, вынеся адские муки, вернулся в лоно церкви. Он сообщил нечто, что я не могу привести в этом своде.
 После этого официально он был передан светским властям для аутодафе, назначенного на 28 февраля. Согласно "Malleks Maleficarum" от 1487 года от Рождества Христова, написанного Яковом Шпренгером, было проведено закрытое аутодафе, и во внутреннем дворе в крепости, превращенном на время в quemadero,23 без явления народу, после viaticum, 24 Натаниель Дювьель был сожжён. Действие проводилось in effigie.25
 От 29 февраля 1563 года от Рождества Христова, секретарь иезуитов Вильям Стен.
 Сomo parece.
 Requiem aeterna dona eis, Domine,
 et lux perpetua luceat eis.
 Requiestcant in pace. Amen.26
 Значит Дювьель не был сожжён... Сожгли чучело, чтобы толпа унялась. Я отвёл взгляд от бумаг. Но куда же исчез он сам? Папский легат тайно увёз его с собою, чтобы сохранить как источник запрещённого знания или свидетеля чего-то, что могло повлиять на церковников? Или чтобы продолжить пытки, но уж там, где им никто не мог помешать? Вновь больше вопросов, нежели ответов...
 Взявшись за другие записи, изъятые из сумки монаха, я некоторое время помедлил, прежде чем приступить к чтению, лишь пробежался взглядом.
 Стоило оно того, чтобы один мой знакомый - никакой, не плохой, и не хороший, столкнувшись с чем-то ему непонятным, ушёл умирать, как кошка, в темноту и глубину? Ушёл, чтобы спрятать - или его что-то вело туда, или кто-то... или он считал, что это место свято, и нет туда хода таким, как я?
 Мне стало весело - как бы абсурдно ни было всё происходящее. Я сперва тихонько хихикнул, а потом рассмеялся, заваливаясь на пол. Смеялся, как осуждённый, который узнал, что бежал в ночь, когда был принят закон о его амнистировании за прошлое преступление, но был пойман, и теперь его ждёт казнь за попытку побега. Когда снова стало не хватать воздуха, я прижал ладони к лицу и стёр идиотские судорожные смешки-всхлипы. Тело истерическим смехом смывало с себя мертвенную мокрую муть прошедшего ужаса, подтверждая, что я всё ещё жив, и уж в третий раз сунуться в лабиринт Алой Невесты меня заставят только с повеления нашей королевы, и то на аркане.
 Подобрав листки, которые выпали из пальцев во время истерики, я встал к проёму в стене склепа. Вот пойдут слухи о нежити на этом кладбище, если кто-то слышал, как я смеюсь ночью в каменной пустоте.
 Строчки, немного поплясав, пока я разбирался, на каком из листков начало, на каком конец, успокоились перед взглядом.
 Я, невзирая на опасность, должен оставить для своих преемников это знание. Мой genius tutelaris27 да вступится за меня, а полночная молитва да отгонит сон мой неуместный, чтобы не забылось мне поутру, за многими летами моими и слабостью здоровья то, что хотел я оставить. Если предам я это забвению, кто поручится, что Диавол не возобновит происки свои, а опознать его не смогут, ибо память есть способность души сохранять бывшее, хранилище изобретенного умом.
 Слова, перемежающиеся латынью, явно принадлежали тому, кто имел сомнительно счастье видеть, как я натворил самых разных дел в этом городке много, уже очень много лет назад.
  Давно уже в этих местах ходит легенда о том, что местные жители, тёмные и суеверные зовут Gabriel Hounds.28 До недавних пор в это трудно было поверить, но в первый раз я говорю, что самое неведомое может раскрыться, и самое ужасное прорастет зёрнами, и пожинать плоды придется не нам, но грядущим поколениям нашим, что придут плясать там, где некогда были наши могилы. Но это время придёт. Поэтому я должен написать эту историю, ведь река Хронос не сохраняет следов, и её течение преодолевают только камни письменности, такова история...
 Паук вешает свою паутину, я же плету свою нить, чтобы в ней, как мухи, запутались те, кто будет достаточно мудр и усидчив, и чтобы не постигла их смерть, как паучью добычу. Невзгоды, которые надо переносить ради общего блага пусть примут они стойко, и не возропщут.
 Легенда ходит давно, но я не верил в неё до событий, что произошли более года назад. В 1675 году, лес Дунбар, что огибает наш город с восточной стороны, стали рубить - уголь был дорог, а лютые зимы оставляли на улицах людей с белыми от инея ресницами и холодными щеками. Комендант крепости пытался остановить это, ссылаясь на то, что лес принадлежит городу, и рубить его нельзя - но тщетно, разъярённые и доведённые до отчаяния люди не прекращали рубку. Великолепные дубы, что примыкали к новой Низине, были выкорчеваны и сожжены едва ли не на том же месте, что и погибли. Рябины, грабы - всё, что могло гореть, горело. Стража не могла уследить - и однажды, по недогляду, или по злому умыслу - теперь уже никто не узнает, лес начал гореть. Пал, верховой пожар, пошёл, подгоняемый весенним уже ветром с моря, к северу - в горы.
 Алое зарево знамением грядущего страшного суда и апокалипсиса раскинулось над городом. Щёлкало адскими бичами взвившееся вверх пламя. Дикие крики и стоны слышались в этом аду, что снизошел на землю - Низина, что отделялась от леса только Терновой речкой, не горела, но снег в восточной части города весь стаял, и прежде назначенного творцом срока пришла весна, горькая и гибельная. Четыре дня пожирал огонь лес и всех тварей, что жили в нём. Выбежали из пламени олени, и из ноздрей их сочилась кровь, и вышла рысь, с курчавой на боках шерстью от жара, и пала, от черного дыма, коим надышалась сверх меры. Птицы, застигнутые раскалённым воздухом в небесах, жаждая спасения, падали звездами вниз, и мёртвое молчание было в последующие года здесь. А более никто оттуда не вышел.
 Стонала земля, и кричали неведомые голоса, и было в них человеческое, но, когда пожар окончился, никто не решился ступать по пеплу.
 Я хмыкнул, заправляя за ухо мокрую прядь волос. Даже малочувствительные люди поняли тогда, что если ступить на чёрный пал, то вряд ли потом выйдёшь оттуда в своём уме и памяти. К тому же - это именно на их совести лежит совершённое - лежит по сей день. Дунбар не рубят, не жгут там уголь - хотя, казалось бы, он достаточно удобно для этого расположен.
 Лето настало благодатное, и чёрная равнина не вселяла ужас, но никто не ходил туда, поскольку были сны дурные у тех, кто бывал там, и чудились вздохи тяжкие и стоны, словно кто-то ещё живой всё тщится умереть, и прекратить пытку, но не может.
 Тем же летом прибыл к нам в город аптекарь, назвался он Габриэлем Эваном. Собою был он строен, с длинными светлыми волосами, и глазами серыми, как море зимой за утесами Тара. Он был тих, и молчал пред старшими. Рersona suspecta,29 к тому же слишком молодой, для того, чтобы самому быть аптекарем. Он поступил на службу к нашему городскому лекарю, и исправно выполнял все обязательства свои, и жалоб на его дела не было, а дело своё он знал.
 У берега реки, где стоят теперь поющие камни, стояла хижина прачки. Она жила с племянницей своей - немой хромоножкой. Девушка была тиха, сидела всё время у реки и стирала, помогая тётке. Однажды тётка эта занемогла, и Эван был у них - и раз увидев девушку начал испытывать к ней нежные чувства. Стал ходить к ней, и радовалась она приходу его, и не было вреда от дружбы их. А лето было благодатным.
 К осени трава и мелкая поросль были уже видны на пепелище, но люди не ходили туда, и не пасли скот.
 Пала зима - и была она тоже не сурова, но люди, вкусившие легкости, стали жечь деревья в лесу Кейран, что лежит по левую руку от города. Был ветер тих, и никто не был беспечен, но дубы вековые и прочие деревья вновь заполыхали. Стража не могла обуздать алчность горожан, и костры горели, а очаги жадно огнем лизали подношения свои. Жадность проистекла в жилы черни, и людские страсти стали необузданны.
 В ночь перед сочельником был гром, и гремел он над домами тех, кто рьянее всех добывал дрова, и не знал удержу. И пошел мор после Рождества, и гибли в том поветрии каждые десятые из дома, будь то родня, или работник, или подмастерье. Когда день клонился к вечеру, стояли плач и стенание над городом, но в упрямстве своем не согнулись алчные. Пошли кликуши, от которых явилось потом столько бед, и кричали, что все это дела ведьмы, и что были дела у иезуитов, и зря их теперь нет промеж нами.
 Толпа, пьяная горем, возжаждала крови, и пошла на Низину, где грабила и сокрушала тамошних жителей, бедных и обездоленных и до того, но это ещё не всё. И шли они вдоль реки, не ступая на пепел и лёд, крича голосами дурными, и свершили dedecus.30 Найдя дом прачки, как звери неутолённые стали жечь его, прачка, убоявшись, сбежала, а хромоножка толпою была выволочена на лёд, и истязалась. Но как только первые капли крови её легли на лёд, разверзся панцирь речной, и поглотил её, и всех, кто был там, а она смеялась, и уверились те, кто был на берегу, что ведьма она, и пошли в смятении просить духовников и пастырей своих о прощении для себя, и анафеме для неё, а тётку ту более никто и не видал.
 Эван, что врачевал других в ту пору, прознав про всё, был мрачен, как гроза осенняя, и ходил он к реке, вернувшись же, как сказали потом, был покоен и мирен. Но пошли святые отцы, и крестили воду, и бросали камни в неё, и святой водой кропили берег, но была спокойна Терновая река, да вышли кликуши, и бросали рябиновые и омеловые венки в воду, и забурлила она, и застонала голосом хромоножки, и возликовали, и пошли за красными нитями, и иглами железными.
 Но был промеж толпы Эван, а я стоял рядом с ним, пытаясь гнев его и тягость смягчить словами душеспасительными, но отмахнулся от меня, и только обернулся он к реке, как aquae telluricae31 поднялись, и пошла волна великая, и только держась за него я остался на ногах своих, и живой. И земля под нами вздыбилась, пошла камнями выпирать, как костями из тела мучимого, и стояли мы с ним на камнях, а всех прочих, по сану ли или нет, взяла вода. Но ослабели члены его, и только вдвоем добрались мы до берега, и повлек я его к городу, но он вырвал руку свою и застил мне снег глаза, а протерев их более его не видал в тот день.
 Люди же, увещеваний не слушая, пошли и далее кормить очаги лесом тёмным, и в ту же ночь, как только собрали неблаговидную жатву свою они, средь зимы настал гром. Почернело небо, прежде серыми облаками покрытое, грома и молнии укрыли весь окоем, и грохот стоял, как от адовых колесниц, а искры плясали над самыми крышами, и вскричали люди в страхе, что погорят, как прежде лес Дунбар. А старик один, глянув в сторону пепелища, вдруг закричал, что скачет Дикая Охота, и Водчий её уже виден. Заслыхав это, ниц попадали все, глаза зажмурив, и ладонями лица закрыв, и только звук, как скулеж, был над городом.
 Я же глаз не закрыл, упав вниз, а подо мною была лужа ледяная, и видел я в бледном отражении от льда, кто несётся сверху. Первым canis inferorum32 нёсся, а за ним ещё много таких же. Белые, как молоко в кувшине, с огромными раскосыми глазами, лёгкие, как борзые, и бежали они по воздуху, не падая. За ними нёсся Водчий, на чёрном коне, в одеждах, которых я и не видел никогда. Держал в руке он копьё, но не разил им, а только угрожал. Волосы его распущенные полоскались по ветру, как у демона адского, а глаза светились, словно у кошки на свечу. За ним ещё следовали охотники, в таких же одеяниях с рукавами, как крылья, и с волосами длинными, и были там как дамы, так и рыцари. И чудился смех, похожий на смех хромоножки, но я за то не поручусь. Ещё в молчании кружились в следах их вороны, крупные, но летели они не как птицы простые, а как туман то являлись следом за ними, то сливались с тьмой. И сопровождалось это рёвом рога, что держала в руках одна из дам, и рёв этот пробуждал гром, но на главы наши не пало ни капли. Долго так они кружили, вверяя сердца наши страху и смирению, пронзая ужасом души и слабостью тела.
 Стихли ветры, и гром ниспал, а когда подняли головы и лица, грязью отмеченные, то увидели в небе слова, и гласила надпись, что оберегаемы мы, но прежде нас бережётся другое, и преступившие будут наказаны. А несколько промеж нами не поднялось, пойдя же к ним увидели, что у них запасено сверх меры дерева. И зареклись брать дерево и ещё что из лесу превыше необходимого, и блюсти границы лесные.
 В предрассветные часы ветры стихают, и я чувствую, что должен предупредить о грядущем. Рано или поздно найдется тот, кто преступит запрет, и взойдет на пепел чужой, и коснется запретного, и надо его остановить, иначе бедствия полыхнут над главами виновных и невинных. Поскольку десница карающая неразборчива, и только большим страхом закрепляет внушение своё. Я же страшусь, но пишу послание своё, чтобы могли предупредить недалеких и отвратить алчных, ибо малое страдание телесное укрепляет дух, преступление же черты несёт смерть. И должен я сказать, что пока, как свинья нечистая, лежал лицом в грязь ледяную вперив взгляд свой, видел я Водчего, и узнал лик спокойный и холодный. И теперь ведомо мне, почему так зовется этот Дикий Гон, и исполняюсь дрожи пред неведомым, но сущим. Был он покрытый мраком, и всё же видим.
 Завершая рассказ свой и предупреждение своё, прошу одного только - верь мне.
 Я сполз вниз по стене, запихивая столь причудливо рассказанную историю обо мне обратно. Прости, но те, кому надо бы это прочитать, никогда не увидят этого документа. Всё, что с ним случится - кожаная папка, архив во французском "шато", и... сказка, в которой никто не узнает изначальной истории. Но почему он пошёл туда? Если хотел передать это знание, то для чего спрятал его столь глубоко? Меня, неужели, испугался?
 Прижав на секунду глаза ладонями, я встал, собираясь идти потихоньку домой, но вспомнил про оставшиеся листы, и остановился. Читаю я быстро, и несколько минут, пока с неба изливается поток холодной, кажущейся острой воды, делу не помешают. Зря, что ли, взял их с собой. Хотя - что может там быть, документ - судя по бумаге, младше, чем протокол дела Дювьеля.
 Сердце болит, когда я вижу, кто я теперь и кем я был. Искупить вину, нет, это уже невозможно, да и не жажду я этого... искупления. Отрицать свою вину мне теперь уже поздно. Но не прощу себе никогда, время уносит всё, но памяти моей ему не унести. Бесполезно повторять Domine и Pater noster, я уже не преисполнен благочестия и покоя, как это было раньше. Я чувствую, что если не вылью на бумагу всю скопившуюся в душе моей зеленоватую едкую желчь, не процарапаю кровью из вяло бьющегося уже сердца всё то, что мучит меня долгие годы, я просто захлебнусь этими соками гнева и бессильной ярости. Хоть я и оправдан, и обласкан всеми почестями, что только могут в нашем тихом городишке предоставить такому как я все эти лавочники, ремесленники, магистрат и просто вьющиеся у площади Фонтанов дворяне, мне горько.
 Всё началось двадцать три года назад. Было лето 1561 года. Я, конечно, видел этого святого отца - Дювьеля.
 Я вцепился в мятый, разлохмаченный на волокна, по краям запятнанный уже моими руками пергамент. Воистину, вот то, что может оказаться жемчужиной в навозе!! Ну наконец, наконец хоть что-то ещё пополнит мозаику на стенах нашего замка догадок, который мы с ночным выстроили столь поспешно! Нелогично, но руководствуясь столь презираемой людьми необъяснимой интуицией наших рас, которая и нам самим кажется порой волшебством.
 Он давно уже был в нашем городе - на самой окраине стояла старенькая церковь Святого Патрика, и он мирно служил там приходским священником, вернее, это мы все думали, что он мирно служит мессы, читает проповеди и, может быть, перекидывается изредка в картишки с тамошним камерарием. Это только для виду. Говорили, что он через протестантские земли пришел из Франции, тогда ещё юноша, и стал служить тут. Спокойный, с цепким умом, он завоевал доверие своей паствы. Тихое поведение - а ведь как часто наши священники не блюдут святою же церковью поставленных законов... Но тогда мне было всё равно, хоть бы он и напился, и прошёл через Скорбные ворота крепости, таща в обнимку трактирных девок, и горланя при этом самые скабрезные портовые песенки. Тогда я жил - не существовал, а жил, так, как мало кто мог жить даже в юности.
 Говорят, что настоящая любовь появляется в нашей жизни только раз, и разглядеть её могут единицы из тысяч, и даже разглядев, кто поручится, что они будут вместе? Я не верил в эти побасенки, пока сам не попал, словно птица в смолу, в любовь. Я разглядел её - и только тогда, выйдя из ада бесконечных военных походов, став рыцарем, перетискав множество девиц, я понял, что живу, а не существую. Моя Элеонора была дочерью барона, он скончался, не оставив ей почти ничего, prorsus,33 она была бедна, без защиты родичей, и при этом безумно хороша собой. Её отец ещё в нежном детском возрасте отдал в какое-то заведение при монастыре, где она не видела ничего кроме пыльно-серых стен и вечных нравоучений. Наполовину флорентийка, с пышными, словно грозовая ночь, волосами в нежных волнах, с бархатными, рдеющими глазами карего цвета. Нежная, нежнее лепестков бархатца, смугловатая кожа, которая до сих пор чудится мне во сне под пальцами, фигура Венеры, только вышедшей из пены, и такая же невинная, не знающая ещё ни зла, ни добра. Так мне казалось тогда, ведь красота добродетели столь превосходна, что лучше её и вообразить ничего невозможно.
 Я увидел её, когда она стояла у ограды монастырского удела, и глядела, как другие девицы играют. Железная ограда и выцветшее светлое платье - но она обернулась... я до сих пор помню этот момент, и именно этот плавный полуоборот был для меня губительнее любого оружия, моя броня стала лёгким батистовым платком, который она шутя отдала для игр ветру. Я был необуздан в своей страсти, осадил её опекунов, смял все преграды и презрев всякое чужое мнение сделал её своей женой. Я усыпал жемчугом её волосы, облекал её нежное тело в батист и шёлк, я был пьян, как не буду уже больше никогда. Я не неволил её, у меня не хватило бы на это сил, да и она сама была скорее домашней кошечкой, нежели охочей до развлечений.
 Хмельной поток жизни влёк меня так много месяцев, я не мог быть с нею всё время, но, возвращаясь, всегда находил её ждущей меня. Даже зная всё, что случится, я бы всё равно продал душу, чтобы испытать всё это ещё раз. Только вот однажды полубезумная нищая вцепилась в мой плащ, и нашептала, что Элеонора часто ходит в церковь, и исповедуется, и улыбается святому отцу, а тот красив, как Дьявол. Можно было рассмеяться, можно было плюнуть в сторону, или бросить ей монету, но я ей поверил. Любовь обостряет страсти, а я любил по-настоящему... Как, наверно, любил тот мориск Отелло. Если бы не любил, не погубил бы свою любовь.
 Я сам бросил под ноги себе тлетворное зерно, и его уже нельзя было остановить. Я следил за ними - и не видел ничего грязного или порочащего, разве что и в самом деле была она там часто, но на службах я ни разу не видел, чтобы она бросала взгляды на него. Его же глаза горели, и я посчитал борение ума и сердца, которое там происходило, любовью. А lapsu se continre non posse.34 Когда прошёл призыв делать доносы, я знал, кто будет каяться. Прошёл месяц, и той кошмарной осенью его взяли под стражу. У него нашли какие-то книги, и я возликовал, потому что решил, в диком самомнении, что всякий, покусившийся на моё, будет низвержен. Но на первом заседании он стал отрицать свою вину.
 Я был взбешён, но рассудок возымел во мне верх, когда он отвёл меня как обвинителя. По законам доминиканцев теперь я должен был ответить под пыткой, правду ли я говорю. Его увели, а я двое суток провел на холодной башне без воды, но это было ещё милосердно с их стороны. Они уверились в моей правоте, и я знал, что Дювьелю уже не уйти от расправы - нас пытали вместе - но он был растянут на колесе, спина его стала лохмотьями, словно сладострастная хищная кошка вцеплялась ему в плечи. И мне было легче, потому что нежные пальчики Элеоноры, когда ей позволяли утирать холодный пот с моего лба, дрожали от страха и омерзения при виде того, как выскакивают со щелчком из суставов его плечи, а лицо искажается в муке, становясь маской демона.
 Я потом часто пробирался, благодаря страсти ключаря к красным мальтийским винам, и глядел в отверстия в камнях, как его растягивали, словно на прокрустовом ложе, и как ломали ему косточки в этих тонких пальцах. Однажды осколок пропорол кожу, и розово-белая кость уткнулась в веревки. Даже если бы он выжил, осталась бы только тень человека.
 Но он упорствовал - и всех, кто был причастен к этому делу, повели на допрос. Но, слава Всевышнему, без пристрастия. Элеонора плакала, глядя на меня, и молчала - она не знала ничего, и от неё скоро отступились. Альгвасил, как я чувствовал, стал склоняться к епитимье, но мною уже владела ярость, при виде слез Элеоноры, что еретик сможет жить дальше, и, может быть, жалость моей жены коснется его чела.
 Я умолчу, чтобы никто не повторил моей ошибки, о том, что я сделал потом. Но я добыл ту проклятую книгу, Некрономикон, и провёл, неправильно, не до конца, чёрный обряд. Я клянусь, что всё делал неправильно, и не выпустил под солнце демона! Я клянусь, что этой вины за мной нет! Мне просто нужно было, чтобы чернь, напуганная, убила его. Инквизиторы должны были удовлетворить их жажду крови, если хотели остаться со своей в жилах!
 Элеонора же моя, чьё хрупкое здоровье не выдержало таких волнений, слегла. Она лежала, холодная, как лед, и не отвечала, когда я касался её бледных уст. Non est in medico semper, relevetur ut aeger35 - вот что сказал мне лекарь, и я стал ещё более безумен.
 Но потом началось то, что я не могу описать - только после экзорцизма он сказал, что им овладел демон огня, и сжигать его нельзя, и попросил, чтобы его погребли заживо. Папский легат, который сам весь в крови и поту, слышал это, сказал, что будет так. Той же ночью, тайно, его погребли - ключник рассказал, что там было темно, а легат, непрерывно читая молитвы, повелел уложить Дювьеля, завернутого в алый шерстяной саван, под тяжёлую плиту, и лилась из серебряного кувшина aqua lustralis,36 и священник, из-под земли, из-под мокрых тёмных камней без надписей, из-под тяжелого кипарисового креста, возложенного на плиты, ещё стонал.
 Дома, уснув в изнеможении у ложа моей жены, проснувшись, я увидел, что постель её пуста. Смятые простыни, чуть влажные, остались холодны, и это было последнее, что видел я от её присутствия.
 Я был словно безумен, меня смиряли, ободряли, но Элеонора так и не нашлась. Она пропала, словно в наказание за мой грех, словно она, невинная душа, должна была уплатить мою епитимью. Очнулся я, через много дней, едва живой. Я стоял в той самой церкви, где сперва служил, а потом был заживо погребен Натан Дювьель. Чернь была удовлетворена - его чучело при закрытых воротах было сожжено. Им предъявили пепел, потом развеяв его над Терновой речкой.
 Я стоял на коленях перед этой чёрной плитой, на которой лежал только кипарисовый крест. И тогда я поседел - в углу, невидимая для стоящего человека, под резной панелью постамента для святых, закатилась сальная свечка. И она, полурасплавленная, хранила отпечаток маленькой руки, что истово её сжимала. И тонкий черный волос, потускневший от грязи, прилип к белёсому воску.
 С тех пор я не живу, я дышу, говорю, хожу и проливаю свою и чужую кровь, я существую, потому что свершить грех самоубийства превыше моей воли, и я несу свою кару.
 Мea culpa est.37
 Сложив эту воплощённую муку в кожаную сумку, я глубоко вздохнул, шагая под дождь. Несчастный... Твоя вина, как много она даёт нам, вылитая из сердца темнотой сожалений и отчаянья на пергамент совести.
 Вода облекла меня серебристым плащом, холодным и нежным, погладила по лбу, провела по векам, щекам и крыльям носа, смывая грязь и липкую мерзость подземелий. Пролетел, влажно вспарывая воздух, ворон - но, увидев моё лицо, так и не опустился, правильно рассудив, что сейчас не до него. Оскальзываясь на петлях тропинки, я побрёл к дому. Подставив сложенные лодочкой ладони падающим каплям воды, подождал, пока наберётся достаточно, и прополоскал рот, сплюнув в крапиву. Запрокинув голову, минуту просто впитывал силу, что возвращалась ко мне даже в этом неистовом ливне.
 Скоро получится накинуть плохонький морок, изловлю какого-нибудь пьянчужку кэбмена, который ищет своей доли даже в такое время. Он, конечно, мне не поверит, пока не суну ему в руку смятую банкноту, и потом будет молчать, когда отпущу его около набережной, или немного позже - оттуда ещё так далеко... Всё будет... И вода не так уж холодна - это после тоннелей здесь кажется холодно. Но зато нет горячечного марева вокруг, только живая свежесть листьев, травы, серых надгробных камней, на кромках которых разбивается в мельчайшую пыль дождь, и от них забирая немного, с каждым ударом, с каждой каплей... И с каждым шагом всё дальше от меня алое безумие, смываемое очищающими слезами небесными...
________________________________________
 22. лат. безбожником вернуться
 23. лат. площадь огня вернуться
 24. лат. последнее утешение вернуться
 25. лат. в отсутствии обвиняемого - жгли чучело вернуться
 26. лат. Вечный покой даруй им, Господи, и да сияет им свет вечный. Да покоятся в мире. Аминь.вернуться
 27. лат. ангел хранитель вернуться
 28. староанглийский Охота Габриеля вернуться
 29. лат. подозрительная личность вернуться
 30. лат. постыдное дело вернуться
 31. лат. подземные воды вернуться
 32. лат. адский пес вернуться
 33. лат. одним словом вернуться
 34. лат. удержаться от падения нельзя вернуться
 35. лат. не всегда во власти врача исцелить больного вернуться
 36. лат. святая вода вернуться
 37. лат. это моя вина вернуться
________________________________________

***

 Я всё ещё спал, но уже не так крепко, и к тому же лёжа. На самом краешке сновидения, выплыв из мягкого чёрного Ничто, но ещё не успев нырнуть в другой сон. В сознании промелькнула мысль, что нужно встать, нужно немедленно отправиться к Габриэлю. И колодец... прибрать в саду... Но мысль истончалась, смешивалась в мутном водовороте картинок и странных образов со звуками, блуждающими по дому, с цветом темноты под опущенными веками...
 Все ушли, но дом не казался пустым. Отсутствовало чувство одиночества, словно и Даниэл и Огонёк просто спят в комнатах наверху. В квартире на Вечернем бульваре одному оставаться неприятно - много странных запахов, непонятных вещей... А здесь, если не смотреть в окна, откуда видны статуи - уютно.
 Я осторожно перевернул тонкий, пожелтевший от времени листок. Одна страница за полчаса... Разбирать написанное Даниэлом оказалось сложно. Мелкие буквы походили друг на друга так, что приходилось перечитывать по несколько раз, гадая, то ли слово прочёл и на английском ли оно. Обратно в чтение погрузиться не получилось - в саду, где-то со стороны озера, зашуршали кусты и послышалось тихое ругательство. Женский голос... Но... Не могла же Огонёк споткнуться в собственном саду? Или могла?.. Сад здесь был немногим лучше, чем у нас года за два до того, как Апрелис окончательно разругался с Викторией.
 Я прислушался и, на всякий случай тихонько подкрался к окну. Осторожно приподняв край шторы, выглянул в сад. Звуки незнакомых шагов неуверенно огибали дом со стороны кухни. Вор?!..
 Быстро выйдя в коридор, так же крадучись и пригибаясь, я добрался до входной двери. Огонёк отчего-то не любила, когда двери запирали, и сейчас в приоткрытую створку проникал пригашенный лёгкими облаками свет луны. Оглянувшись по сторонам в поисках трости, или хотя бы зонта, но так и не найдя ничего подходящего, я попытался бесшумно подхватить стоящую в углу пустую сейчас вешалку. Толстый деревянный столбик чуть выше моего роста заканчивался металлическими завитушками.
 Было неуютно - Огонёк не любила закрывать не только двери, но и окна. Уши недовольно дёрнулись назад, когда рядом раздался неопределённый шорох. Возникло ужасное ощущение, что этот кто-то уже забрался в дом, и может запросто подкрасться со спины. Обернувшись, я долго вглядывался в полумрак коридора, и едва сдержал крик, увидев движение на полу напротив кухни. Шевелящиеся тени от листьев... Прижимаясь спиной к стене, чтобы сохранить хотя бы иллюзию защищённости, я покрепче перехватил неудобную, скользкую из-за толстого слоя лака и тяжёлую штуковину. Шорох в саду не смолкал и разобрать в нём, куда направились шаги, стало невозможно. Больше ругани слышно не было... Может, вор подумал, что дом старый и заброшенный?
 Дверь на другой стороне дома заунывно скрипнула, приоткрываясь, впуская в коридор новую порцию сквозняка. Ветер, гуляющий по всему дому, или...?
 Я так и стоял, прижимаясь спиной к стене, вслушиваясь в шуршащую травой, листьями и шторами тишину. Тихий-тихий скрип ступеньки, ведущей на веранду, прозвучал криком сороки в лесу и я вздрогнул, разворачиваясь на звук. Кто-то пытался войти в дом с той стороны...
 Стараясь ступать как можно тише и ничего не задеть вешалкой, я вдоль тёмной стены прокрался к двери, ведущей на веранду. С той стороны кто-то дёргал за ручку. Осторожно отведя в сторону уголок колышимой ветром шторы на соседнем с дверью окне я подался вперёд, пытаясь разглядеть вора, но стена скрывала его, а если высунуться ещё чуть-чуть, то видно станет меня.
 Ветер наконец донёс запах - молодая женщина... влажная одежда, много раз застиранная в несвежей воде... Что-то от того места, где я был, когда только-только пробрался в город. Запах... Так пахнет страх... И это человек - точно человек.
 Внутренне подрагивая, я присел на корточки, тихонько подбираясь поближе к двери. Если хорошенько рявкнуть, она решит, что дома хозяев нет, но есть большая собака, и вряд ли сюда полезет. Набрав в грудь побольше воздуха, я разразился громким, уже басовитым лаем, иногда сползающим в вой.
 На секунду всё затихло, а потом понизу двери сильно и тяжело бухнуло, а сверху испуганный истеричный голос визгливо покрыл меня бранью. От неожиданности я плюхнулся с корточек на копчик, отползая на руках от двери. По спине тяжело скользнуло что-то холодное и я заорал, не сразу сообразив, что это вешалка. За дверью снова наступила тишина.
 Мы оба прислушивались к тому что происходит с другой стороны. Молчание затягивалось, и я, подняв лязгающую вешалку, встал. Всё-таки я здесь на своей территории, и имею полное право знать, что происходит. Стараясь, чтобы голос не дрогнул, я откашлялся и как можно увереннее произнёс.
 - Чего тебе надо?
 За дверью помялись перед тем как ответить.
 - Где Навь?
 Слова прозвучали неуверенно, в голосе чувствовался вызов, как у пьяниц, которые нарываются на драку, но для храбрости им не хватает ещё немного выпивки. Похоже, девушка меня боялась.
 - Его нет. Скажите, что нужно, и я ему передам, - я открыл дверь - странно - не заперто... Она что, так волновалась, что крутила ручку не в ту сторону?
 Отступившая на пару шагов девушка была ниже меня на голову и одета странно. Если бы она не заговорила и я не мог почуять более мягкий, нежели у мужчин, запах, то принял бы её за уличного мальчишку - короткие тёмные волосы, мешковатые штаны и старая широкая рубаха. Поднималась она сюда по крутому склону, наверное, зная дорогу только с чужих слов, иногда напролом через бурьян. На ткани остались репьи и колючки гравилата, паутина и давленные листья.
 - Ты сейчас один здесь? - тоже разглядывая меня, она словно бы осмелела и даже попыталась пройти в дом. Я, не ожидая такой наглости, неуклюже попятился, и ткнулся спиной в косяк, дверь от этого распахнулась, глухо ударив о стену. Но перешагнуть порог у девушки отчего-то не получилось. Словно неожиданно ударясь носом о невидимую преграду, она отскочила назад с почти кошачьим шипением.
 - Дьявол!! Чтоб тебя!.. Ты, мелюзга патлатая, убери уже эту штуку, на чём там она у вас замешана!
 Я оторопело открыл рот, не зная, что ответить.
 - Можешь передать своему идиоту - хозяину, что все его гадкие уловки против меня - бесполезны! И если он не снимет своё чёртово проклятье!.. - она так яростно сжала кулаки, что костяшки пальцев побелели, - то ему придётся иметь дело кое с кем посильнее, чем он!!! Тогда-то он запляшет, как вошь на ногте! За то, что посмел поднять на меня руку! На меня!!.. - она сорвалась в истеричном визге, выплёвывая слова вместе с таким потоком ненависти, что мне стало страшно. Сумасшедшая... Я уже ухватился за дверную ручку чтобы побыстрее захлопнуть дверь, отгородиться от этой ненормальной, но её выпачканные в земле и пахнущие какой-то гадостью пальцы ухватили меня за ворот.
 - Гнида!!! Сволочь!!! - она всё кричала, тряся меня и с каждым рывком... Как Виктория... тогда... я сжался в комок, со страхом ожидая, когда горячая ладонь с силой впечатается в щёку, оставляя горящий болью и унижением след... Я заскулил.
 Внезапно отпрянув, она попятилась, споткнулась неловко разворачиваясь, а потом побежала, оставляя клочки рубахи на кусте крыжовника.
 Запах страха... Запах добычи...
 С ненавистью разодрав замотавшее ноги тряпьё, я выскочил, путаясь в лапах, ударился боком о косяк. Запах - резкий, чужой этому месту, чётко стелился за ней... Чужая, на моей территории, сделавшая мне больно.. Чужачка. Злая. Около логова. Убить.
 В несколько прыжков догнав человека я взметнулся в воздух, метя в горло - повалить, вгрызться...
 Закричав, она повернулась, пытаясь ударить. Кисть, разорванная взмахом челюстей, мешалась, и я кивком головы оттолкнул её. Другой рукой она шарила по морде, едва не попадая пальцами в глаза. Ноги, придавленные моим весом, дёргались, мешая прицелиться и потвёрже встать на лапы. С глухим взрыком, уже разъярённый, я поднырнул под слепо молотящую воздух руку и перехватил горло. Зубы скользнули по коже, разрезая и её, и артерии, которые тут же наполнили рот солоно-горячим. Брызнуло кровью, и я прижмурился. Челюсти прорезали мясо, сомкнулись на трахее, ещё чём-то упругом, чуть хрустящем. Прянув назад я потянул сомкнутыми челюстями всё это за собой. Хрустнуло, и голова запрокинулась назад.
 Сглотнув, я передними лапами начал расцарапывать и рвать тряпьё у неё на брюхе. Что-то хрипело и булькало - тело пару раз дёрнулось, вызвав недовольное рычание. Кожа поддалась под зубами, и я вспорол брюшину двумя укусами, раздирая плёнки и мускулы. Потянув за край плоти, расширил отверстие, скусывая набившиеся в пасть ошмётки. Фыркнув, стряхивая с носа красные капли, ткнулся мордой в тёплое, податливое, и полной пастью набрал чуть скользких и упругих потрохов, выдирая их. Шерсть на загривке улеглась, когда я сглатывал первые куски - добыча была мертва.
 Открыв глаза я несколько минут неподвижно смотрел в бледнеющий между тёмно-зелёных штор прямоугольник открытого окна. Там одним непроницаемым для взгляда полотном шёл ливень. Его начало меня и разбудило. Дом спал, внимая монотонному шуму, нарушаемому лишь отдельными крупными каплями, что разбивались о подоконники, но так и не попадали внутрь комнат. Вечер?.. Из-за дождя было непонятно, какое сейчас время суток, но мне казалось, что за окнами больше от ночной темноты, чем от рассветных сумерек.
 Вынесенные из последнего сна ощущения не спешили рассеиваться и вкус горячей крови казался настолько реальным, что я сглотнул слюну. Мне и самому вкус живой крови никогда не был неприятен, но чтобы настолько хотелось ощутить его, даже в теперешнем состоянии...
 Глубоко вдохнув холодный, наполненный влагой воздух я осторожно сел, кутаясь в тёплое одеяло. Халата не было. Похоже, в спальню меня доставила Фаэ. Юстин, даже знай он о моей привычке спать без одежды, не стал бы раздевать полностью.
 Поднесённая к лицу рука уже не дрожала, но я точно знал, если зажечь рядом свечку, большая часть теней от окружающих предметов поблекнет, пытаясь заполнить непосильно большую для них пустоту крыльев. Тень без тени... Я хмыкнул.
 Свежесть и холод ночного дождя, заполняя комнату, согнали остатки сонной расслабленности. Физическое тело чувствовало себя приемлемо отвратительно. Сколько же я спал?.. Слава Богиням, что паутина за это время так и осталась не потревоженной ничьим лишним присутствием, но произойти это могло в любой момент. Спустив ноги на пол, я поморщился от соприкосновения подошв с паркетом и, всё так же кутаясь в одеяло, направился в противоположную часть комнаты к шкафу с одеждой. По пути к Габриэлю нужно заглянуть ещё в пару мест - восстановить силы, иначе его впечатлительного кэльпи хватит удар от моего вида... Да и Фаэ... Надо бы поговорить с ней. О безопасности дома я позаботился, а вот про сад - законные владения фэйри, как-то забыл...
 Почти крадучись по коридору, дабы не разбудить Юстина, я на несколько минут остановился у закрытых дверей его спальни. Волчонок спал глубоким крепким сном и дыхание его было спокойным и ровным. Ко всему, что произошло с ним за последние сутки Юстин отнёсся неожиданно по-взрослому. И волновало его это не в большей степени, чем меня теперь мои "подвиги" под конец Исхода. Хорошо это или плохо я даже не знал... Да и не всё из предыдущей ночи он помнил - многие моменты его разум выкинул как невозможные и неприемлемые для себя, оставив их лишь в памяти крови да глубоко-глубоко в подсознании.
 Так же осторожно прокравшись на первый этаж, я заглянул в третью спальню. С последнего раза, когда Габриэль, притащив с завода, свалил здесь моё бездыханное тело, Фаэ всё же соизволила прибраться и даже начисто вымыть пол.
 Присев на краешек кровати я легонько тронул фэйри за укрытое одеялом плечо. Спящая Фаэ выглядела шестнадцатилетней девушкой. В чертах бледного лица, обрамлённого волнами тёмно-зелёных волос, проглядывало больше от водных, чем от сидхе. В ответ на прикосновение она лишь недовольно зарылась под одеяло с головой. Я облизнул губы непроизвольно начавшим меняться языком, зубы заострились. По телу пошли и другие изменения и аромат её силы стал более отчётлив. Кора дуба, прогретая на солнце, и свежий ветерок с запахом грозы и моря...
 - Фаэ? - я уже более чувствительно потряс фэйри за плечо. Любой другой... нормальный представитель её Ветви, давно бы уже смылся от греха подальше лишь почувствовав моё приближение. - Фаэ, просыпайся, нужно поговорить.
 - Чего тебе? - девушка повернулась под одеялом и всё же выглянула, зевая и окидывая меня сонным взглядом. - Ты бы сходил, поел бы чего-нибудь... А то куском пирога себя чувствую...
 - Именно это я и собираюсь сделать. Не выходите никуда до моего возвращения, или, хотя бы до того, как взойдёт солнце.
 - А если они сами сюда сунуться, как эта? - девушка настороженно повела ухом, словно пытаясь уловить не доносятся ли через шум воды чьи-то чужие шаги.
 - В дом они не войдут, но вот с садом нужно что-то сделать. Не хотелось бы мне устраивать здесь погост...
 Фаэ аж передёрнуло от моих слов.
 - Ты что, собираешься оставить её в колодце?!.. Эн"шэн, туда же сейчас воды нальёт! Представляешь хоть, что там потом будет?!
 - Успокойся, я уберу труп сегодня. Прямо сейчас. Но чтобы подобного не повторилось, будь добра, придумай что-нибудь с защитой своего сада. И раз уж вся эта история двинулась к развязке, вам с Юстином лучше пожить в городе. Там соседи всё-таки рядом и в открытую к вам сунуться никто не посмеет, а по-тихому - не получиться. Да и к крепостным стенам ближе, если что... Хотя, прятаться там... - я покачал головой. После более близкого знакомства с Хозяйкой холма, старый Гатри казался мне крайне зловещим местом.
 - Если уж выбирать из защиты двух психов, я предпочту твою.
 - Ну, знаешь ли!.. - я фыркнул. - Спасибо за откровенность и доверие!.. Кстати, днём тоже будьте осторожны. Хоть он и из ночных, но...
 - Да всё я поняла! Иди уже! - Фаэ несильно подопнула меня ногой через одеяло. - Думаешь, это так приятно, когда на тебя смотрят и голодную слюну сглатывают?
 Вздохнув, я поднялся с кровати. Есть тоже хотелось, но это желание не было настолько сильным.
 - Проследи за Юстином, - бросил я напоследок, уже выходя в дверь. - Возможно, он будет чувствовать себя неважно, когда проснётся.
 О том, что причина странного недомогания именно я, волчонок вряд ли когда узнает. Тут даже Фаэ ничего бы не заподозрила - слишком много неприятных событий с ним произошло. Угрызения совести меня, впрочем, не мучили. Двуликие восстанавливаются быстро, к тому же, если меня прихлопнет чугунной плитой усталости где-нибудь на улице, лучше от этого будет только Пауку.
 Выскользнув в дождливую темень, я первым делом, как и обещал, направился к колодцу. И, благо Дунбар начинался совсем недалеко, времени на это не должно было уйти много.
 Ливень никак не утихал, словно небеса решили выплеснуть на город всю воду, что недодали этим летом. И Тьма Изначальная полнилась странным звенящим на разные лады говором водных струй, в которых почти терялся шёпот голосов родичей. Далеко от дома я отлетать не стал - происшествие с Марлен и возможность повторения чего-то подобного беспокоило, пусть и несколько запоздало. Зависнув в одной из вех чуть дальше старого причала, я проверял свою сеть более подробно. Вода вымывала всё лишнее, оставляя только чёткие нити Силы, но и усложняла работу, затирая, возможно, и незначительные, но всё же следы передвижений. Куда отправился Габриэль и где он находился теперь ощутить никак не получалось. А память его крови, неожиданно, словно пряжа у нерадивой пряхи, истончилась так, что, казалось, вот-вот оборвётся... Испугавшись за друга я попытался пройти по дрожащей паутинке памяти, но неожиданно натолкнулся на барьер Воды Изначальной. Терновка (других, настолько древних водных духов поблизости и не было) мягко оттолкнула меня. На мгновение почудился тихий голос, переплетающийся с нитями дождя. Слов я не разобрал, но точно просили не тревожить...
 Что ж... Отвлекать их повторно я не стал - это было бы с моей стороны уже полнейшим свинством. В конце концов, в дождь Паук ничего не начнёт - вода не наша стихия и чтобы действовать сейчас не вслепую, пытаясь вслушаться - а не твоё ли собственное эхо шуршит в паутине, или это кто-то другой крадётся рядом - нужно бездвижно сидеть на одном месте. До рассветных сумерек оставалось не так уж и долго - можно подождать здесь, а к Габриэлю заглянуть после восхода.
 Паучья сеть, не смотря на грубо сорванную веху, всё так же оставалась спокойна - ни мелкие "мошки", ни самая крупная из них, не покидали предела города. Когда Паук вернётся, ему придётся коснуться одной из вех - сетка долго оставалась без внимания и в скором времени начала бы распускаться самостоятельно. Но, с другой стороны - умно, ничего не скажешь... Оставив паутину без постоянного присмотра, он и сам таким образом стал недоступен ни для меня, ни для кого бы то ни было, умеющего растворяться в тенях.
 Вслушиваясь в мелодию воды и приглушённые ей шепотки голосов я и сам сейчас походил на странного паука, распростёршего по гигантской тёмной паутине тонкие нити крыльев...


***
ПОНЕДЕЛЬНИК 14 АВГУСТА


 Данни, когда открыл мне дверь, шарахнулся в сторону. Н-да... значит, вчерашним утром выглядел не на столько страшно. Кинув ему сумку и велев согреть воды, я прямиком, оставляя на полу мутные лужи и налипший на штанины песок, травяную труху и глину, поплёлся в ванную комнату. Грязная одежда полетела одним комом в угол, в корзину, поверх вчерашнего, ещё невычищенного. Горячая вода, заволакивая зеркало испариной, притупляя блеск на кафельных плитках, обняла, наполняя истомой ноющие мускулы. Я поскользнулся, падая с шумом в ванну, и чуть не взвыл, ушибив руку точно под локтем, во впадинке. Все новые царапины разом защипало, а старые отозвались синхронным колотьём. Какая ирония - едва не утонув, снова лезть в воду.
 - Что? Ты там живой? - взъерошенная светлая голова просунулась в приоткрытую дверь, словно и не надеясь услышать утвердительный ответ.
 - Знаешь... - я с шипением сел в воде, наблюдая, как по полу растекается, делая малахитовый узор почти живым, здоровенная лужа, - на этот вопрос сложно ответить правдиво и при этом отрицательно... Но считай, что я сдох.
 - Для дохлого ты слишком громкий, - Данни подошёл поближе, оглядывая меня. - И трупы так не дёргаются.
 - Ты просто не видел слуа, - я со вздохом попытался выпрямиться, но снова съехал обратно - от резкого движения перед глазами потемнело, и поплыли цветные яркие пятна. Надо бы немного поесть... Чего-нибудь легкоприготовляемого, не бутербродного.
 - Да что с тобой такое? Ранен? Или другое - если нужно, я могу кинуть тебя в озеро, где ты обычно полощешься после всех своих интрижек, - Данни был босиком, и стоять в тёплой луже, кажется, доставляло ему удовольствие. Кэльпи - что с него возьмёшь.
 - Спасибо, конечно, но я как-нибудь так, на суше... - я всё-таки встал, меланхолично оценивая, когда синяки нальются зеленоватой желтизной вместо сизой синюшности. По затылку методично постукивал настойчивый лепрекон. А руки выглядели так, словно я собирал боярышник с завязанными глазами. Данни пробежался взглядом по моему потрёпанному телу и удалился. Как я понадеялся, по доносящимся сквозь шум воды звукам, на кухню, греть чай.
 Наконец, хоть немного приведя себя в порядок, я вытерся полотенцем, стараясь не задевать ни сегодняшних, ни вчерашних синяков, ссадин и царапин. Решив, что ползти наверх, переодеваться во что-то, что будет царапать и тревожить избитые конечности и остальные части тела, чересчур, просто завернулся в халат. Китайский шёлк мягко скользнул по повреждённой во многих местах коже, наконец-то избавленной от покрывшей всё тело плёнки.
 Зубы я чистил с остервенением полируя весь рот. Даже думать противно, что это была за вода. Но вот мышцы... Я мееедленно-мееедленно пошёл на кухню.
 Ливень неторопливо, словно просыпающийся день велел прекращать небу свою уборку, притихал. Было ещё сумрачно, я не поглядел, сколько времени. Внутренние часы сбились и не получалось даже предположить, который час. Вроде бы, утро, а не вечер - и то ладно.
 В прихожей лежала так и не унесённая сумка. Я какое-то время глядел на неё - словно она сама, убоявшись моего взгляда, могла переползти туда, куда надо. Подцепив её за лямку, мрачно оглядел лестницу. Много-много ступенек... Медленно, как черепаха, я поднялся наверх, уныло опустив голову. Сейчас бы полежать... Дойти и прилечь... Кинув сумку так, что лямка перекинулась через один из столбиков кровати, я пальцем ноги выдвинул из круга один камешек. Синие нити побежали, собираясь обратно в камни, узнавая меня. Ногой сгрудив кусочки кварца, я подобрал с пола лист бумаги, сделал кулёк, как те, в которых мальчишки таскают орешки и семечки, и спихнул их туда. Лезть в шкаф и всё убирать не хотелось отчаянно. Потом... Завтра... сегодня, как высплюсь...
 Тошнота отступила. Дверь жалобно скрипнула, когда я привалился к ней - временами нахлёстывало головокружение и темнота в глазах. Поесть всё же стоило - хоть перед этим и предстояла пытка готовкой и ожиданием.
 Заполненная тёплым воздухом кухня с её светлыми цветами и стеклянной дверью показалась невыразимо уютной. Немного поподпирав косяк, дожидаясь, пока внезапно накатившая дурнота не исчезнет, я уселся на ближайший стул. Кэльпи молча поставил передо мной кружку с горячей водой и коробочку с чаем. Щедро сыпанув дрожащей рукой чайных листиков, я понаблюдал отрешённо, как янтарные нити, а потом причудливые лепестки и разводы расходятся в воде на матово-белом фоне фарфорового донца. Первый глоток прошёлся по горлу наждаком, а потом я наконец откинулся на жёсткую спинку, и почти бессознательно вспомнил нужные для восстановления сил ингредиенты.
 - Масло, чёрный хлеб, любое варенье, корица... Масло сливочное... Молоко, если есть. Молоко или что-нибудь такое...
 - Ты будешь готовить?! - Данни крутанулся на месте.
 - Иди и обрящешь... Тьфу, иди и найди. И принеси.
 Я положил голову на руки, вдыхая струящийся из чашки аромат. Пока он несёт, можно немножко отдохнуть.
 Стук босых пяток по доскам пола раздался слишком быстро. Я поднял голову, тыкая пальцем в ящички и словно тиран последнему на своей кухне поварёнку указывая, что нужно достать, и куда поставить. Не поднимаясь с бесконечно желанного стула, плюхнул хлеб в миску с молоком, и только после этого обречённо поплёлся к плите. Данни умудрился бы превратить в горелую несъедобную массу даже это, а есть хотелось. Ломтики чёрного хлеба, пропитанные молоком, легли на сдобренную маслом сковороду. Запахло невыносимо вкусно - так что даже домовой выглянул из-под стола, примериваясь со здоровенной вилкой подобраться поближе.
 В тарелку, спешно подставленную кэльпи, скользнули первые кусочки. С вареньем и корицей, они так и просились в рот. Глотая голодную слюну и пытаясь отогнать лёгкое головокружение, которое сопровождалось давлением сразу за висками, я торопливо выложил подрумяниваться следующую партию. Сейчас - ну наконец-то поем...
 Пододвинув ногой стул, я без зазрения совести потянул к себе всю тарелку. Этим живоглотам хватит ещё. А мне в данный момент это жизненно необходимо. Подцепив отобранной у зазевавшегося домового вилкой ломоть побольше, я уже раскрыл рот, намереваясь откусить не меньше трети.
 Пахнуло из окна мокрой травой, дождём и тёртыми яблоками, и девичья рука с изящными ноготками аккуратно подхватила всю тарелку за краешек. Хлеб, удерживаемый дрожащей рукой, упал на стол.
 - Огонёк!! - я запоздало попытался ухватить её - но сейчас же лишился и упавшего кусочка. - Имей совесть!! - рухнув обратно на стул, я с обречённостью смотрел, как фэйри отбегает на противоположный конец кухни. Злобно зыркнув на неё, я повернулся к плите. Ещё оставалось, чем перекусить...
 - А что такого? - невинно вопросила она. - Ты моего опять чуть не угробил - я успокаиваюсь.
 Я даже не повернулся - всё внимание было сосредоточено на сковородке, где уже доходили до кондиции и необходимой степени обжаренности сочно-ароматные, мягкие внутри, с золотящейся и шкворчащей корочкой ломтики...
 - Ооо... Да тут чем-то вкусненьким пахнет! - со стороны раскрытой двери донёсся оптимистичный возглас Навь. Судя по грохоту стульев на веранде и тихому "ой" Юстин тоже присутствовал в этой компании. Прожорливые твари! Они что, думают, что я им готовить буду?! Я попытался выхватить со сковороды хоть кусочек - но они были невозможно горячи, и, в сердцах швырнув прихватку на стол, плечом распахнул дверь кухни и мрачно пошёл к лестнице.
 Небо, как они мне осточертели, хуже репьёв в волосах! Всё, хватит с меня - я ложусь спать, и ничто, даже беспримерное поведение этого сборища, не помешает осуществить это!
 На кухне Данни что-то пытался втолковывать уписывающей мою еду фэйри. Послышалось, или Навь и в самом деле спросил, не обиделся ли я? Да пусть думает, что его душеньке пожелается - только отстанет!
 Вновь накатила тошнота - дёрнув ухом, я подумал, что, возможно, неудавшийся завтрак вполне мог и не пойти на пользу. Путающимися пальцами расстегнул верхнюю петлю-застёжку на вороте халата. Опустив голову, сделал несколько глубоких вдохов - помогло. Ступеньки перестали вращаться по спирали, а звуки вновь пробились сквозь вату в ушах.
 Кухонная дверь мелко задребезжала - Огонёк и Данни дружно рассмеялись чему-то. Медленно поднимаясь по лестнице, я вцеплялся в перила одной рукой. Пятки, отбитые бесконечной беготнёй, саднило - мягкий ворс устилающего ступени тонкого коврика мало облегчал их участь - и я даже позволил себе поморщиться, когда, неудачно шагнув, попал по острому выступу.
 Послышалось, что меня окликнули - поворачиваясь, я увидел, как зелёные обои колышутся на стене, и по ним ползёт крупная рябь, как круговые волны от дождя. Перед глазами поплыли ступени. Потолок отчего-то пополз вниз, и я попытался присесть, чтобы переждать внезапный приступ головокружения. Перила из-под пальцев уже исчезли - только темнота, наползая отовсюду, заняла их место, да мелькнуло лицо ночного, и я, наконец, упал на что-то мягкое.
***

 Метнувшись вперёд сквозь тени я едва успел его подхватить и сам чуть не опрокинулся вниз, спиной на лестницу, неловко поставив ногу на край ступени. Цепляясь паутиной крыльев за стену и потолок, склонился к бледному, чуть ли не сзелена, лицу, с которого медленно исчезало выражение бесконечной муки и некой обречённости. Дыхание и биение сердца были такими, словно Габриэль сейчас упал в обморок... но, похоже, именно это и произошло...
 - Эй! Ты что там делаешь?! - раздался снизу возмущённый и даже испуганный голос кэльпи.
 Бережно подхватив Габриэля на руки, я оглянулся на стоящего в начале лестницы парня. Что бы он ни подумал, увидев, как я склоняюсь почти к шее его хозяина, приближаться на менее безопасное расстояние не рискнул.
 - Где его спальня?
 - Что у вас тут происходит? - из дверей, ведущих на кухню, выглянула что-то жующая Фаэ.
 - Что ты с ним сделал?! - кэльпи требовательно смотрел на меня, готовый, впрочем, в любую секунду сигануть в открытую входную дверь.
 - Ничего. У него, похоже, обморок, - развернувшись и не обращая больше внимания на трусливого конька, я начал подниматься наверх. К компании смотрящих снизу добавился Юстин, как всегда, молчаливо делая какие-то свои выводы.
 - Огонёк, что тут до меня было? Чем ты его так довела?
 Поднявшись на второй этаж, я носком ботинка толкнул выходящую в коридор дверь. Нет, это библиотека.
 - Да ничего такого, вроде... - озадаченно пожимая плечиками, фэйри проскользнула вперёд и быстро заглянула во все остальные двери. - Сюда.
 Зависнув над полом, девушка обеспокоено проводила нас взглядом.
 Уложив Габриэля на кровать, на которой почему-то не оказалось подушки, я отступил на шаг. В дверном проёме, по степени любопытства и осторожности торчали Фаэ, Юстин, встревоженно оглядывающий нас, и кэльпи.
 - Так. Вы, двое, - я глянул сначала на Фаэ, затем на кэльпи, - что здесь было до нашего прихода?
 Закутав Габриэля в кокон невидимых сейчас крыльев, я погрузил его в глубокий сон. Судя по внешнему виду, он в этом отчаянно нуждался.
 - Да ничего такого! Я и взяла-то пару кусочков!
 - С тобой, любительница пожрать, всё ясно, - я кивнул кэльпи. - Куда он ходил в прошедшие сутки?
 - Кажется, туда же, куда вы в прошлый раз совались, - кэльпи всё же протиснулся вперёд. - Так значит, и в самом деле в обморок хлопнулся?
 - Значит, и в самом деле, - я перевёл взгляд на сида. - Когда он ходил туда?
 - Да так же, под вечер, а вернулся где-то, как светать начало.
 - Ясно, - я ещё раз оглядел Габриэля. Сразу на количество синяков и ссадин внимания не обратил, теперь же было видно, что, несмотря на достаточно быструю регенерацию, досталось ему в этот раз не меньше, чем в прошлый. - Юстин, - волчонок шевельнул почти человеческими ушами, - буду тебе очень признателен, если возьмешься приготовить завтрак. Думаю, Габриэль, по пробуждении не откажется.
 - Хорошо, - двуликий, словно только и ждал предлога удалиться, исчез в коридоре.
 - Может нужно что? - вопросительно кивнул сразу оживляясь, кэльпи.
 - Да, поможете Юстину на кухне. Оба. Кыш отсюда, - я махнул рукой. Фаэ лишь фыркнула, утаскивая за собой удивлённого парня - от меня он подобного обращения не ожидал.
 Я присел на край кровати. Внизу Юстин принялся доготавливать начатое Габриэлем и попутно давал указания, в основном всё-таки кэльпи - в бездарности Фаэ в вопросах готовки он уже успел убедиться.
 Взяв руку Габриэля в свои, я закрыл глаза, вслушиваясь в ритм сердца и память крови, сейчас яркую и чёткую до такой степени, что виделись вереницы образов, пролетающих в спящем сознании. Осенний... Лёгкая дымка почти сентябрьских закатов и рассветов, как морок, как сильнейшее наваждение, преследовала меня уже несколько дней. Сумасшествие...
 Я покачал головой. Хоть он и не из древних, и даже не из тех, у кого сейчас лишь напоминанием о некогда доступном всем нам чуде проявляются крылья... Чистейший Источник, какими были все мы до начала Исхода. Видимо, за прошедшие после пробуждения годы я отвык от подобного. Да и малейшая связь обрывалась, как только память крови начинала гаснуть.
 Рассеянно поводя пальцами по тыльной стороне его ладони, холодной, словно прикасался не к коже, а к тому же шёлку, я с тихим вздохом позволил вытечь с кончиков пальцев тонким нитям темноты. Крылья заползли в рукав халата, вытягиваясь дальше, оплетая Габриэля почти материальной паутиной, впитывая боль и усталость. Я приоткрыл глаза, чувствуя как между бровей пролегает хмурая складка. К боли и к холоду я всегда был малочувствителен, но вот усталость... Как же я устал от этой усталости!..
 Не знаю, много ли прошло времени, но в комнату никто не заглядывал. Внизу, на кухне, негромко переговаривались и даже шутили. Теперь там был и кто-то четвёртый. Он не вмешивался в разговор, но явственно присутствовал.
 Я оглянулся, щурясь от яркого утреннего света, проникающего сюда через большие окна, прикрытые лишь лёгкими шторами. Хорошо, всё-таки, что я взял очки - день будет солнечным.
 За окнами оказался балкон, увитый розами. Кажется, они повсюду в этом доме...
 Я отвернулся, на несколько секунд закрывая глаза, несмотря на все старания Змея, порой излишне чувствительные к яркому свету. Габриэль спал, теперь уже не наведённым сном, чуть повернув голову на бок и положив руку на грудь, другую я по-прежнему держал в своих. Свет ничуть ему не мешал. Ещё влажные волосы, собранные до падения с лестницы в хвост, теперь были свободны от ленты. Несколько прядок сползли на лицо и я машинально протянул руку, чтобы отвести их.
 Чудилось во всём этом что-то странное: в освещении комнаты, в лёгком запахе роз, идущем даже сквозь закрытые окна, в ощущении холода от руки Габриэля и тепла, которое я почувствовал, убирая волосы...
 Подаваясь вперёд, словно так ощущения могли стать яснее, я нахмурился, не понимая, что же это такое. Будто бы завис сейчас над бездонной пропастью, заполненной мягким и тёплым туманом и одно малейшее движение ветерка либо столкнёт туда, либо отбросит назад... Может быть, если повторить?.. Я протянул руку к его лицу, едва касаясь кончиками пальцев провёл по щеке, словно вновь убирал сползшую туда прядку.
 - Навь? - из-под прикрытых век на меня со странным выражением растерянности и недоумения смотрели посветлевшие ото сна серые глаза.
 Я вздрогнул, от неожиданности отдёргивая руку в сторону. Богини!.. Как-то я не подумал, что Габриэль может проснуться сейчас даже от малейшего моего движения!
 - Как ты себя чувствуешь? - я чуть отодвинулся, садясь более удобно.
 Задумавшись, словно для ответа требовалось получше причувствоваться к себе, он двумя пальцами ненадолго сжал переносицу, прижмурился, и всё же ответил.
 - На удивление неплохо.
 Проведя по щеке, как будто там, где я прикасался, налипла паутина, он вновь прикрыл глаза.
 - Судя по тому, что внизу уже не гремят посудой, а жуют и смеются, Юстин успел приготовить что-то. Уверен, что вкусное. Ну,.. съедобное уж точно. Принести тебе сюда, или сможешь спуститься вниз?
 Габриэль сперва приподнялся, потом сел, но привалился плечом к стене.
 - Пожалуй, лучше сюда. А, спасибо... Это ты меня принёс?
 - Да, - я встал, направляясь к двери. Было мне чертовски неловко от того, что Габриэль проснулся именно в тот момент.
 Выйдя в коридор, я окинул взглядом лестницу. Что-то если не морское, то уж точно водное присутствовало в цвете стен, да и картины. Вода Изначальная... Мне вспомнился случайно увиденный сон Габриэля, и темноволосая девушка из морского народа...
 Спускаясь вниз мимо плывущих через спокойные и штормовые волны кораблей и указующих им путь маяков, я приостановился в холле. Благодаря Фаэ, не любящей закрытых дверей и окон, здесь гулял не то чтоб лёгкий ветерок, а целый табун сквозняков. На полу валялись, чуть подрагивая, листы старых газет, большая соломенная шляпа, что висела до того на вешалке около входа, перебралась к самому подножью лестницы. Я с тревогой глянул на подоконники, но, слава Богиням, никаких растений в маленьких горшочках там не стояло, как не лежало и под ними. Подобрав шляпу, я пристроил её на спинку одного из стульев.
 На кухне все трое сидели за круглым большим столом, который в прошлый мой визит стоял на веранде. Ближе к краю, чтобы всем было удобно тянуться, стояла кастрюля с варёными сардельками и несколько уже опустевших тарелок. Правила застольного этикета сегодня отдыхали. Фаэ, впрочем, как и обычно, пользовалась руками, иногда дуя на обожжённые пальцы. Кэльпи и Юстин, более благоразумно воспользовались вилками. Чуть подальше, прячась за большим блюдом с пирожными, которые Фаэ, наверняка, умыкнула откуда-то из соседских владений, сидел меховой клубок с чёрными мышиными глазками и тоненькими конечностями. Перед ним стояло маленькое фарфоровое блюдечко, и, придерживая лапками большую для него сардельку, он часто-часто откусывал от неё мелкими кошачьими зубками.
 - Хм... - я обвёл стол задумчивым взглядом. Неужели всё?
 - Даниэл, я подумал, - несколько невнятно из-за прожёвываемого куска, начал волчонок, - что, я всё равно не так уж и хорошо готовлю, но... - он кивнул на плиту, где стояла неплотно прикрытая крышкой сковородка, оттуда исходил запах жаренного с чем-то хлеба.
 - Понятно, - я кивнул, заглядывая под крышку - вполне нормально. Юстин, запихав в рот остаток сардельки, поглядел, как я перетаскиваю сковородку на доску, и полез сперва в шкаф, а потом сноровисто переложил все гренки в глубокую тарелку и намазал их щедрым слоем абрикосового варенья.
 Поставив тарелку на поднос, я добавил туда кружку с уже остывшим травяным чаем - Фаэ потянулась было за ней, но перехватить и вернуть обратно так и не успела, только пробурчала что-то неразборчивое по поводу моей наглости.
 - Что-что? - переспросил я, забирая и всё блюдо с пирожными. С кухни я уходил под молчаливые, возмущённые взгляды трёх пар глаз. Юстин к этим сладостям был равнодушен.
 Поднявшись обратно, я легонько толкнул дверь носком ботинка. Габриэль ненадолго поднимался - под спиной у него теперь лежала большая подушка. На коленях поверх одеяла валялись листки - судя по внешнему виду, добытые где-то в той пещере. Его ночная вылазка на этот раз увенчалась успехом.
 - Куда лучше поставить? - я оглядел комнату в поисках поверхности поближе к кровати. Рядом с изголовьем стояла тумбочка - поймав утвердительный кивок, поставил поднос туда.
 Аккуратно собрав всё в одну стопку, сид небрежным жестом пихнул документы, за которые человеческие историки отдали бы душу, под кровать. Из складок одеяла он вытащил ещё одну стопку и протянул мне. Несколько листов, впрочем, остались лежать на виду.
 - Спасибо. Держи - это то, за чем мы ходили в прошлый раз, и кое-что ещё сверх всяких ожиданий, - он потянулся к кружке и стал маленькими глоточками прихлёбывать чай.
 - А там что? - перегибаясь через его ноги, я подхватил оставшиеся на кровати листы.
 - Куда! - Габриэль дёрнулся было отобрать их, но побоялся расплескать чай и вновь опустился спиной на подушку. - Впрочем, там совершенно ничего, что касалось бы нашего дела, нет, - взяв ломтик хлеба, он начал демонстративно-безразлично им похрустывать, стараясь не оставить крошек в постели - бесполезное, по моему опыту, дело.
 - Вот как? - я вскинул бровь. - Тогда именно с них и начну.
 Я передвинул один из стульев от стола поближе к кровати, так, чтобы можно было видеть друг друга во время разговора.
 - Как хочешь... Но самое интересное вовсе не там.
 - Хмм... - пробежав взглядом по первой странице, я всё же не отложил документы в сторону - уж слишком старался Габриэль отвлечь от них внимание, и попросту стало любопытно. Да и разговор, ради которого я заявился сюда в такую рань, мог подождать, пока он завтракает.
 Слова, свитые из мелких аккуратных букв, английский, нещадно перемешанный с латынью... Уже на втором абзаце я знал, о чём дальше пойдёт речь - легенда о Дикой Охоте, пронёсшейся над Гатри была мне знакома. Вот только... Неужели?..
 Дойдя до последней строчки, я поднял взгляд на сида. Чуть прикрыв глаза, он с задумчивым выражением на лице потягивал чай, унесясь, кажется, в мыслях неимоверно далеко отсюда.
 - Получается, ты был здесь двести с лишним лет назад? - я отложил листы на кровать, откидываясь на спинку стула.
 - Был... - вынырнув из омута размышлений, он поднял взгляд. - Приглядывал за ходом дел, останавливал некоторые не самые приятные проявления пожара, присматривал за Терновкой, пока она приходила в себя после того, как приняла огненный удар. До сих пор не могу понять, для чего она всё же на это решилась? Потом ко мне прицепился этот обладающий весьма острым умом послушничек преклонных уже лет - и, как видишь, связал многое воедино. Люди, как это от них и можно было ожидать, едва не убили ту, что их спасла, и в спешном порядке пришлось что-нибудь придумывать. Едва в Небо не ушёл, когда грунтовые воды поднимал. А потом нужно было людей несколько вразумить...
 - Память о твоём прошлом посещении здесь до сих пор бродит в виде легенды... Да-а... - я теперь уже по-новому взглянул на этого "осеннего" сида. Да и вчерашнее его исчезновение в дожде истолковал неверно - после визита во владения хозяйки Холма, вряд ли он был годен на что-то большее, попав в объятия водной, как разве что помокнуть там...
 - Тебя это смущает? - Габриэль заинтересованно вгляделся в моё лицо, словно ожидал странной и бурной реакции.
 - Не то что бы смущает... Скорее... Даже не знаю, - я покачал головой. - Похоже, у вас не возникает особой сложности проделывать сейчас то, что было возможным тогда, хотя и в меньших масштабах. Водчий, значит...
 Я помнил, как впервые увидел то, что сейчас называли Дикой Охотой... Они словно выливались из грозовых туч, растекаясь ярким белым огнём, заполняя собой, казалось, весь горизонт. И по первым рядам, в которых больше стояло воинов морского народа, прошёлся полувздох-полустон. Когда же эта лавина света обрушилась на нас... В битвах нет красоты, которую приписывают им романтики-писатели, там смерть, боль, безумие и страх. И среди ужаса бойни двух столкнувшихся воинств - ледяное спокойствие - направляющие, с глазами полными серебра лунного света, без чувств, без эмоций. Вместилища силы, сосуды из телесных оболочек, чей разум отстранённо наблюдает за происходящим...
 - Не многое осталось столь же неизменным, как этот обряд. А Водчий... Раньше я был бы только кем-то в свите, в теперешние времена даже и не глава рода - как я, сгодится...
 - Что ж, всё меняется... - я задумчиво подровнял первую стопку бумаг. Водчий... Сколь бы не считалось у них это почётным, по сути же являлось самоубийственным - после окончания обряда, направляющий мог уже и не вернуться в своё тело, или вернуться, утратив разум. Я бы пошёл на подобное только в одном случае... Но... я качнул головой, пряча за упавшими на лицо волосами усмешку, которая могла показаться Габриэлю неуместной. Что-то похожее со мной тогда и произошло...
 Опустив взгляд на расплывающиеся под кляксами высохшей воды буквы, я едва касаясь, провёл по ним пальцами. Старые листы, старые истории, давно умершие люди, что оставили после себя эти записи, возможно, как единственную память...
 Прочтя оба документа, повествующих о нашем загадочном подозреваемом, я прищурился от яркого утреннего света, переводя взгляд за окно. Увитый розами и ещё какой-то растительностью балкон, верхушки деревьев и где-то там, за высокой оградой сада - озеро... Мне захотелось выйти туда, в прохладный ещё воздух, всмотреться в скользящие по воде обрывки теней от плывущих над городом облаков...
 Вылазка в старую башню оказалась почти бесполезной. Я усмехнулся, закрывая от света глаза. Печальная история одного ночного, неизвестно к какому именно роду принадлежащего и сколько лет прожившего до прибытия в Гатри. Впрочем, не всё в жизни оправдывает наши ожидания... Но лезть туда ради сомнительной информации и во второй раз - всё-таки, никогда не мог сказать, что понимаю представителей Волшебного Двора в полной мере. Да и этот Дювьель... Вытерпеть всё, что с ним произошло, а после позволить зарыть себя живьём и неизвестно ещё, не положили ли сверху амулетов, воздействие которых могло препятствовать восстановлению тела...
 - Даниил? Не пойми неправильно... Ты сидишь и усмехаешься непонятно чему уже не менее пяти минут...
 - М? - я открыл глаза разворачиваясь к сиду. - Да, просто задумался... обо всём этом, - я протянул бумаги обратно. - Впрочем, ожидать, что там будет полная биография Дювьеля, тоже было бы наивно.
 - Но и то, что есть, хоть немного раскрывает, что это за существо.
 - Интересно, почему он вообще не убрался из города, когда началась вся эта смута с доносами? Странно... Что-то его здесь держало. И,.. как знать, возможно держит сейчас?
 Габриэль чуть нахмурился, прикрывая глаза, тронул переносицу.
 - Я только из-под земли выбрался, ждал, когда поутихнет ливень - читал эти бумаги... То ли временное затмение на разум нашло, или интуиция сработала столь причудливо - ни на минуту не пришло в голову сомневаться в том, что Элеонора и есть этот суккуб. Да и имя - Нора Полетт - она даже не потрудилась изменить его. Может, я и ошибаюсь - но ведь есть же она в паутине - не могли они вместе попасть под церковь?
 - Думаешь, всё дело в женщине? - я хмыкнул. - Может оно и так, но то, что оставалось под фундаментом церкви, ощутимо реагировало только на достаточно чистую кровь древних родов. Не я один это отмечал.
 - Это похоже на дремлющую ловушку. Нашу ловушку... Возможно, если некоторые рассказы верны... И суккуб порой способен не только на плотскую любовь, она вполне могла отправиться туда добровольно. В таком случае Нора представляет большую опасность, нежели чем простая, хоть и важная, мошка...
 - Да,.. о мошках... Одна из них, Марлен, приходила ко мне в загородный дом примерно в то время, когда мы с тобой провалились под холм. В общем, в паутине Дювьеля стало на одну веху меньше.
 - Уже сутки?! - Габриэль едва не вскочил, но запутался в одеяле и его повело в сторону. - И ты говоришь об этом только сейчас?! Нааавь... - странно сверля меня взглядом он вновь устроился на подушке. - Если паутина начнёт тревожиться, тут же сообщи об этом! Ты когда-нибудь сталкивался с суккубом один на один?
 - Габриэль, - я раздражённо вздохнул. Богини! Как будто сам не понимаю, что в прошедшую ночь могло произойти многое! И опять в его глазах я выгляжу абсолютным кретином!.. Хотя и сид прав, можно было послать сюда Фаэ и попросить рассказать о произошедшем. Сделав глубокий, долгий, успокаивающий вдох, я порадовался, что, выходя из дома, по привычке, накинул морок и произошедших в эти несколько секунд изменений Габриэль не видел. Не хватало ещё, чтобы он думал, будто теряю над собой контроль от малейшего пустяка. Продолжил я уже спокойно. - Насчёт паутины и суккуба можешь не беспокоиться - я не собираюсь в одиночку сражаться с противником, силы которого так до конца и остались неизвестными.
 - Одно радует - если он решит действовать, то мы столкнёмся с меньшим числом неприятелей... А что же, Даниил, на твоём доме не стоит никакой защиты?
 - В том то и дело, что только на доме, - я фыркнул, если не показалось, то в голосе, как и в выражении серых глаз мелькнула лёгкая насмешка. - Я отправлю сегодня обоих "племянников" в городскую квартиру - там более надёжно. Хоть сад и подчиняется фэйри, как выяснилось, это не очень-то помогло.
 - Я этому даже не удивляюсь...
 Ответить я ничего не успел. В приоткрытую дверь, без стука, как и всегда, заглянула Фаэ.
 - Ага! Так я и знала, что вам это всё не осилить!
 - Даже не думай! - проследив за её взглядом, я, на всякий случай, встал, разворачиваясь - когда не надо, Фаэ была очень проворна. - Вам что, той кучи мяса не хватило? Обойдётесь.
 Габриэль, до этого безучастно наблюдающий за перебранкой, потянулся и взял одно пирожное.
 - Даниил, я всё - остальное, если сам не хочешь, не нужно. Только... - он повернулся к фэйри и гневно на неё поглядел. - Если посуда из-под той кучи мяса не будет впоследствии ещё и вымыта, а кухня убрана, я вам не завидую... И кружку унеси.
 - А это не я готовила! - фыркнув, наглая девчонка быстро покинула комнату.
 - Бесполезно, - махнул я рукой. - Я отнесу потом.
 - Давай договоримся так, - Габриэль уселся поудобнее, так и не приступая к поеданию своего трофея, - когда что-либо начнёт происходить - скажи одно слово - "Время" ближайшему ворону. Поверь, они будут рядом, пока всё это не закончится. А потом я сам прибуду к тебе - и очень быстро. До этого даже носа на улицу не кажи...
 Я приподнял бровь, но ничего не сказал. Ощущения того, что Габриэль если и не врёт, то чего-то сильно не договаривает, были вполне отчётливы.
 - А как давно ты следишь за мной? Хотя, дай-ка угадаю... Наверняка с ночи пятого августа? Так?
 - Это было ответной мерой предосторожности на визит одного неизвестного на тот момент ночного с немалым, как я тогда оценил, потенциалом. К тому же... - он, прищурившись, откусил кусочек пирожного, - я нередко чувствую в компании ночных опасения за свою драгоценную шкуру. Меня... довольно часто пытаются попробовать на зуб. И желательно не раз.
 - Ну... - я почувствовал, как губы сами собой слагаются в дурную ухмылку. - Честно сказать, есть из-за чего... Ты... очень необычно... хм-м... ощущаешься.
 Сид несколько удивлённо наблюдал за моим сбивчивым ответом. Откусив ещё кусочек, он долго молчал, а потом фыркнул, рассмеявшись.
 - Даниил, да какой-нибудь ночной воспылал бы к тебе гастрономической завистью, учитывая, сколько крови на тебя я уже перевёл!
 - Ох, Габриэль... - я покачал головой, поднимаясь со стула. Знал бы он ещё, какую путаницу в чувствах я получил вместе с прохладной сладостью августовских ночей и холодным запахом нездешних цветов, растворившихся в его крови... - Боюсь, настоящих ценителей-гурманов в этом мире почти не осталось... - время было ещё ранее, но, учитывая, что солнечный свет уже сейчас донимал, с визитом к Арктуру следовало поторопиться. Хотя, что-то подсказывало, что в самое пекло я всё же окажусь на улице. - Мне, пожалуй, пора. Ты уже более-менее пришёл в себя, а у меня есть пара дел на сегодня, - я бросил ещё один взгляд за окно, вытаскивая из кармана жилетки очки. - Август в этом году кошмарный. Думал, уж в Англии-то я такого не застану.
 - Удачи, и будь осторожен, - сид, так и оставив подушку у стены, улёгся, сложив руки под головой. Широкие рукава синего халата распахнулись, и казалось, что голова его покоится на крыльях бабочек. - Я немного отдохну, и тоже займусь делами насущными... Не забудь про воронов, и... спасибо.
 Как и обещал, я подхватил кружку и поднос и, выходя из комнаты, перешагнул через проведённые по гладкому паркету линии. Оглянувшись в дверях посмотреть, что же это такое, только хмыкнул, увидев уже разомкнутые кольца внешней и внутренней защиты.
 - Доброй Ночи, Габриэль, - бросив ещё один взгляд на сида, я вышел в коридор.
 - Лёгкого дня... - сонно и неразборчиво проплыло мне вослед.
 Вопреки ожиданиям, Фаэ не осталась вместе с новым ухажёром, а увязалась с нами и теперь упорно шагала рядом, ухватив меня за руку. И никакие увещевания о том, что в место, куда мы с Юстином направляемся, ей попросту не будет хода, действия не возымели.
 - Я вас за оградой подожду, - ответила она по окончании моего десятиминутного монолога.
 - И как это будет выглядеть? - я вздохнул, поправляя очки и тоскливым взглядом провожая ещё один кэб, проезжающий мимо. Мы уже поднимались по Воскресной улице. В надежде, что Фаэ передумает и вернётся, я отправился к Стоунам пешком и сто раз успел пожалеть об этом. Девчонке сегодняшняя пешая прогулка была по душе, она даже вела себя прилично - соответственно мороку.
 - Может, мы могли бы подождать вас где-нибудь в парке или кафе? - предложил Юстин ещё один выход из положения.
 - Нет. Я хочу познакомить вас с Арктуром, сам понимаешь, при твоём отсутствии это несколько затруднительно.
 - Дядюшка Даниил, а меня ты ему представишь? - фэйри повернулась ко мне и одарила такой искренне-просящей улыбкой, что, будь я на самом деле её дядюшкой - застрелился бы...
 - Да, естественно... - я закрыл на несколько секунд глаза надеясь, что Фаэ не заведёт в лужу, или в фонарный столб. Так светло! И ещё паутина!.. Как будто я просто пил кровь, оставляя силу её "источников" нетронутой. И жара... Опять эта чёртова жара!.. - Здравствуй, друг мой. Спрашиваешь, что это за мальчик ждёт нас на улице? Да это так... Не обращай внимания - племянник мой. Почему не заходит? Ну,.. всё просто - он заразный.
 - Эн"шэн, ты бредишь?
 Я открыл глаза, Фаэ смотрела на меня серьёзно и, кажется, даже испуганно.
 - Да. В последние несколько суток это моё нормальное состояние.
 - Даниэл, если вы плохо себя чувствуете... - Юстин замялся, начав откручивать пуговицу на манжете рубашки. Волчонку и самому было сейчас нехорошо, но вида он старался не подавать.
 - Нет, Юстин, всё в порядке. День слишком яркий... - я попытался изобразить улыбку.
 Когда мы наконец добрались до маленького сквера рядом с домом Стоунов, солнце успело прогреть воздух так, что становилось страшно даже подумать, по какому пеклу придётся добираться до квартиры на Вечернем бульваре. Несколько стрижей разрезали небо над головой с короткими, заунывными криками. Фаэ, так и не отставшая от нас, молча и задумчиво поглядывала по сторонам, даже под мороком личико её стало серьёзным.
 - Подождёте меня здесь, - я остановился у скамейки, пока что скрытой в тени куста сирени и высокой липы с развесистой кроной.
 - Ты надолго? - Фаэ присела на краешек скамьи и принялась рассеянно накручивать на палец прядку волос. Юстин опустился рядом с ней, сохраняя неестественную прямоту спины и не решаясь в светлом костюме откинуться назад.
 - Нет. Арктур в это время суток всегда дома. Так что мы скоро подойдём.
 Развернувшись, я быстрым шагом направился к калитке, ведущей на задний дворик дома Стоунов. За двенадцать лет нашего знакомства и сам Арктур и вся прислуга привыкли к моим неожиданным визитам, и можно было спокойно переговорить с ним, не тратя времени на объяснения, почему оказался здесь без предупреждения.
 В наддверном фонаре по-прежнему лежал рябиновый крестик. Где-то в доме, чуть выше двери, находилось нечто новое. Весьма ощутимое... Чуть помедлив перед дверью, но так и не сумев определить, что же за охранный амулет вывесил Арктур, я вошёл в дом, перешагнув порог побыстрее. Ощущение, что сверху на голову чуть было не рухнуло остро наточенное лезвие, было настолько чётким, что я оглянулся, рассматривая стену. Никаких надписей, никаких предметов, только еле уловимый запах не то духов, не то ароматического масла. Подняв руку и поводив ею в паре десятков сантиметров от источника запаха, я почувствовал и направление линий - руны... знаки... Что-то знакомое, но не читаемое - пальцы замёрзли за несколько секунд, как будто окунулись в поток ледяной воды, и я отдёрнул потерявшую чувствительность руку.
 В кладовке неподалёку раздавалась негромкая брань - кухарка отчитывала свою помощницу. На плите что-то шкворчало в сковородке и побулькивало в кастрюльках, наполняя помещение запахами куриного бульона. Быстро миновав кухню, я вышел в коридор, выводящий к лестнице на второй этаж. Эвелины и Эдварда в доме не ощущалось.
 Поднимаясь наверх, я всё же был встречен одним из обитателей дома - толстая черепаховая кошка, задрав длинный и непропорционально тонкий хвост, побежала навстречу, намереваясь оставить на брюках сразу три цвета шерстинок.
 - Матильда, иди сюда, - я подхватил животное на руки. Тут же довольно заурчав, кошка потёрлась головой о плечо.
 - Даниэл? То-то я смотрю, Матильда сорвалась с места, - Арктур, с очками, сползшими к кончику носа, в домашнем халате и с пачкой бумаг в руках, удивлённо уставился на меня, выглядывая из открывшейся навстречу двери кабинета. - Но в такой ранний час?.. Что-то случилось?
 - Пока что нет, - я рассеянно перебирал гладкую короткую шёрстку на кошачьем загривке. - Но этой ночью, или следующей - всё может быть. Ты мог бы сейчас выйти со мной? Недалеко, в скверик за вашим домом? Хочу познакомить тебя со своим подопечным.
 - А... собственно, почему бы ему не зайти?
 Кошка вывернулась из рук, с мягким топотком подбежала к Арктуру и, мурлыча, начала тереться о край халата, спутывая хозяину ноги.
 - Ну... - я замялся. - Видишь ли... Даже мне сегодня несколько неуютно в твоём доме.
 Глаза Арктура за стёклами очков чуть сузились, наверняка отражая мысль - что же за существо не может войти в его дом? Думаю, с Юстином он будет здороваться за руку с величайшей осторожностью и внимательно наблюдая за ним.
 - Ну... Хорошо... Мне надо переодеться. Я скоро, - сделав шаг и запнувшись о кошку, он чертыхнулся, отодвигая её ногой, и поспешил к себе в спальню.
 - Я подожду здесь, - присев на корточки, я подозвал Матильду. Жилетка уже была в её волосках, но брюки и рукава рубашки оставались относительно чистыми, это я и собирался исправить. Растянувшись передо мной на спине и подставив рыжевато-белое брюшко, она вытянула передние лапы, чуть перекатываясь с боку на бок. Запустив пальцы в мягкую шерсть я, отрешился от всяких мыслей, гладил и тормошил её. Кошка громко мурчала от удовольствия.
 - Даниэл, идём, - Арктур, тихо возникший за спиной, застёгивал пуговицы жилетки.
 - Ты, как обычно, быстр, - я поднялся, отряхивая ладони от налипшей шерсти. - Идём.
 Фаэ уже сидела на корточках возле клумбы. Она прутиком отпугивала подобравшегося к ней гладкого сизаря. Юстин стоял рядом, теребя в руках лепесток бархатца. Двуликий, заслышав нас, повернулся первым. Серые, забранные в хвост волосы и грустные глаза с желтизной возле самого зрачка делали его похожим на карандашный набросок. Тонкое лицо, с уже сглаженными, не столь острыми скулами, и что-то насторожённое в движениях и быстром повороте заставили Арктура обратить внимание в первую очередь на волчонка. Фаэ, так и ковыряясь со своей веточкой, только насупленно оглянулась через плечо, играя роль ребёнка. Возможно, чутьё шпиона вынудило Арктура приблизиться ко мне - Юстина он где-то на подсознательном уровне счёл для себя опасным. Плохо...
 - Хочу представить тебе, Арктур, своих племянников. Старший.. э... - я на секунду задумался. От жары мысли путались, а весь этот пыльный скверик плыл, словно я был недалёк от теплового удара. - Кларенс... Кларенс Твидд... И младший, Брайн. Они из Канады.
 - Тебе конечно виднее, дядюшка, - неожиданно встряла в разговор Фаэ, - но, насколько помню, Кларенс - это я, - фэйри, отряхнув ладошки о рубашку, подошла к нам.
 - Очень приятно, - Арктур протянул волчонку руку. Рукопожатие вышло странным, словно оба проверяли, возможно ли оно в принципе. На правой руке у Арктура было серебряное кольцо с александритом - амулет достаточно сильный и Юстин инстинктивно побаивался прикасаться к нему.
 - Рад нашему знакомству, - волчонок, не сдержавшись, поморщился, спеша высвободить руку. От внимательного взгляда Арктура не укрылось и то, что юноша быстро оглядел пальцы, словно проверяя, не запачкался ли он в чём. Поворачиваясь к Фаэ, Арктур чуть кивнул ей, приветствуя странного малыша. Хоть фэйри и старалась, он недолго сомневался, ребёнок ли это на самом деле.
 - Значит, вы все... родственники?
 - Ну, пока что нет. Документы ещё не готовы, - я усмехнулся с иронией.
 - Вот как... - он задумчиво посмотрел сначала на Юстина, волчонок тут же покраснел, опустив голову, и чуть дольше задержал взгляд на Фаэ. Морок на фэйри был идеальный, но различные мелкие детали, на которые никогда не обратит внимание простой человек, Арктур наверняка уже заметил и теперь присматривался к ним внимательнее.
 - Вы нас не бойтесь, - широко улыбаясь и показывая зубы безо всяких признаков разделения на резцы, клыки и коренные, Фаэ беззастенчиво рассматривала его в ответ.
 - И вправду, друг мой, ведь не так всё страшно, как про нас пишут, - я улыбнулся, по привычке не разжимая губ. - Я, собственно, вот о чём хотел поговорить... - вздохнув, я приподнял очки, потирая сдавленную ими переносицу. Весь этот разговор, в замершем в безветрии сквере, без единого отдыхающего на скамейках, или гуляющих по дорожкам людей, казался сценкой из спектакля. Только одному из действующих лиц, из-за жары, не хватало трагичности. - Вероятнее всего этой ночью в городе произойдут несколько событий, и мне хотелось быть уверенным, что ты в это время будешь дома - в безопасности. Не впускай никого после наступления сумерек.
 - Это связано с тем субъектом, о котором мы говорили в прошлый раз? - Арктур теперь внимательно изучал меня, вглядываясь в лицо умученного жарой и солнечным светом мужчины - морок изменял лишь возраст, да не давал возможности заметить, что зрачки, вместо круглых, вытянутые, как у кошек. - Даниэл, с нашей последней встречи ты хоть раз нормально спал?
 - Э... Почти... Но к делу это отношения не имеет, - я, несколько сбитый с мысли его вопросом потряс головой. - Мои племянники... Они из Канады - я уже говорил... В городе совсем недавно. Так вот, хотел попросить тебя, если я, по каким бы то ни было причинам, исчезну после этой ночи, - я вздохнул, заметив, как под мороком, Юстин дёрнул ухом, - мог бы ты присмотреть за ними и оказать посильную помощь?
 - Исчезнешь? - хмурясь, уточнил Арктур. - Даниэл, ты хочешь сказать, что всё это зашло так далеко, что... - он не договорил, заметив, как стремительно бледнеющий Юстин уставился на меня отчаянными глазами щенка, которого увезли на пикник, и так и забыли там, всем семейством уехав домой.
 - Нет. Моя смерть была бы очень неуместна в этих обстоятельствах. Брайн, - положив руку на плечо вздрогнувшему от прикосновения двуликому, я серьёзно посмотрел ему в глаза, - мы ведь уже говорили об этом дома, перед выходом - всякое может произойти, и я не хочу, чтобы получилось, как недавно. Если бы я имел в виду что-то другое, я бы назвал вещи своими именами.
 - Ну да! - фыркнула Фаэ. - В точности как тогда, когда вы с сидом под холм сунулись!
 Я покосился на Арктура. Многое повидав и знающий гораздо больше, чем показывал это, он лишь вопросительно вскинул бровь.
 - После, Арктур, об этом я расскажу после, - я отмахнулся почти раздражённым жестом. Было около одиннадцати, и хотелось побыстрее закончить разговор и оказаться в ванне с прохладной водой. - Возможно, начнётся всё не этой ночью, а лишь следующей. Но, в любом случае, если не появлюсь у тебя завтра рано утром, загляни на Вечерний бульвар. Брайн и Кларенс будут там.
 - Хорошо, - Арктур по-прежнему хмурился, почти незаметно, но всё же. - Чем я могу помочь тебе?
 - Если вы вместе с Эвой и Эдвардом, ещё до наступления вечерних сумерек, окажетесь под защитой стен своего дома - это было бы наилучшим.
 Происходящее так и продолжало казаться сценой спектакля, в котором я и участвовал и одновременно наблюдал со стороны. Трагичность момента, наконец, была достигнута, и действо подошло к завершению, но прочувствовать всю серьёзность разговора не получилось.
 Быстро попрощавшись с Арктуром и получив привычную порцию неприятных ощущений от рукопожатия, я ухватил Фаэ за ручку и потянул за собой. Девчонке напоследок захотелось подурачиться и изобразить из себя маленькое дитё - для Арктура это оказалось бы уже слишком.
 Город плыл, словно мираж в пустыне, в пыльном душном мареве. В открытые окна влетало лишь жалкое подобие ветра, который и сам искал в комнатах хоть чуточку прохлады. Все помещения, выходящие на освещённую солнцем сторону дома, отзывались на наши шаги и голоса сонным эхом едва слышимого шороха газет, забытых на подоконниках и тоскливого, редкого колыхания штор. Фаэ, доехав с нами до Вечернего бульвара, тут же улизнула к своему кэльпи, бросив напоследок, что у Габриэля дом, если что, охраняется ничуть не хуже моих. Я только и успел чертыхнуться ей вослед, да пожелать в сердцах, чтобы Габриэль забрал трусливого конька с собой на весь день. Я-то рассчитывал, что Юстин проведёт эту ночь хоть в какой-то компании!
 В библиотеке стояла та же духота, но хотя бы солнечный свет сюда ещё не добрался. Потихоньку вытягивая горячие щупальца из комнат напротив, солнце перемещалось выше, чтобы через несколько часов пробраться уже в эту часть квартиры. Отодвинув в сторону только что законченное письмо Змею, я откинулся на спинку кресла, прикрывая глаза ладонью. Всё-таки ошибся утром, посчитав самочувствие пригодным для столь продолжительной пешей прогулки. Жара путала мысли, пробиралась в тело усталостью и безразличием.
 В гостиной заскрипел пружинами диван, и я вздрогнул, отводя руку от лица. Прищурясь, пробежался быстрым взглядом по листам, покрытым мелким бисером букв. Может быть и стоило написать это письмо раньше, ещё в самом начале всех событий, но тогда я не был ни в чём уверен.
 Пересилив себя, я всё-таки поднялся из кресла. На Озёрную лучше приехать задолго до наступления сумерек. Я мог, конечно, захватить всё необходимое с собой, но не было уверенности, что надев даже одни браслеты, смогу переступить порог дома Габриэля.
 Запечатав письмо в конверт, я вышел из комнаты. Следом, вытекая с кончиков пальцев и оставаясь на секунду призрачными отпечатками босых ног, тянулись крылья. Обрываясь маленькими частичками, прячась от света, заползая в углы, за гардины, в шкафы и корешки книг.
 Обойдя все комнаты, и не забыв, на сей раз, про балкон и крышу, в последнюю очередь я зашёл в гостиную. Юстин моментально проснулся, наблюдая из-под прикрытых век и лишь когда я устало опустился в кресло, тряхнув руками и скидывая тонкие ниточки темноты на пол, сел на диване.
 - Теперь сюда не сможет пробраться никто и ничто нам враждебное. И, Юстин, не выходи из квартиры, иначе не сможешь найти дверь - до завтра на ней лежит морок. Я заеду утром. Если же этого не получиться, значит, я в доме за озером, но лучше дождись Арктура, и туда поедете вместе.
 - А... Огонёк? - сонливость с него моментально слетела.
 - У неё на сегодня намечены другие дела, вот пускай ими до завтра и занимается. Сюда она всё равно попасть не сможет. Да, если тебе интересно узнать о том, что я сейчас проделал с квартирой, да и о мороках и наваждениях в общем, у меня есть некоторые записи, - я задумался, вспоминая, куда в последний раз убирал эти листы. - Вроде... Да. В спальне, под шкафом, тем, что с зеркалом на дверце, два ящика. Не помню, правда, в котором именно. В одном у меня растворители для масляных красок, старая канифоль, олифа.... Ещё бутылочка чернил. Если не ошибаюсь, я разбил её, когда засовывал туда заготовки к рамам для картин. Так что выдвигай ящик осторожно. Сбоку тетрадки - скорее всего, записи в них. Или в соседнем ящике - там то же безобразие, не заслуживающее уборки.
 Юстин, молча запоминающий, что, где и под чем, слегка приуныл. Он, скорее всего, попытается в процессе поисков навести там относительный порядок. Впрочем, на это я и рассчитывал - будет занят большую часть времени, и не станет прислушиваться к тишине ночи и гадать, что происходит в мире снаружи.
 - Я поищу, - проводив до двери, он притих, глядя на меня полными надежды глазами. - Вы... Удачи вам.
 - Не волнуйся - всё будет хорошо, - я поправил очки и, уже переступая порог, обернулся. - Доброй Ночи.
 Меня ждал послеполуденный, душный и невозможно шумный город. И я точно знал, первое, что сделаю, добравшись до загородного дома - заберусь в прохладную воду и хоть часик после этого подремлю. В такую погоду, ни один нормальный ночной даже носа за порог не высунет...
***

 Пожухлая трава колола спину через ткань рубашки - свёрнутый плащ лежал у меня под головой. По пальцам левой руки медленно переступала бабочка, тыкаясь хоботком в кожу - она была солоноватой, и насекомое хотело воспользоваться этим для восполнения запаса минералов.
 Ещё днём я поговорил с Эвелиной, по счастью, не у неё дома, стараниями супруга превращённого в замок накануне осады. Мы, почти случайно, встретились на улице. Похоже, Даниил успел предупредить Стоунов раньше меня. Отнюдь не прозрачные намёки о том, что в ближайшее время стоит быть осторожными, особенно во время внезапных гроз или ночью, Эвелина восприняла без удивления.
 После этого разговора мы с Данни выехали на окраину, на высокий пригорок возле озера Поющих камней, где и устроились в дальнейшем ожидании.
 Время тянулось медленно. В серой, чуть сизоватой высоте кружили две антрацитовых птицы - они тоже ждали. Мухи лезли в нос, и пришлось обмахивался пучком давно отцветшей ярутки. Хотелось спать - я чувствовал себя разморённым и вялым. Ещё предчувствие дождя... Муравьи собирались в муравейник, хотя не стемнело, и закрывали песком и былинками входы. И пчёлы до первых прохладно-вечерних ветерков перестали гудеть вокруг в куртинах репейного бурьяна. Жара мягким пологом пригибала к земле наливающиеся колоски мятлика, лисохвоста и пырея, сминала нежные граммофончики вьюнка и калистегии, и выбеливала, как много раз стираную одежду, старые цветы цикория. Жара, столь вязкая и напряжённая, что за нею, несомненно, должен следовать дождь. Хоть какой-нибудь дождь...
 Минуты текли сквозь ветви с поникшими листьями, стекали в озеро, а по нему шли круги от играющей рыбы. Мелкие волны завязали, как в бороде, в прибрежных скоплениях ряски под обрывами. Занудно, словно механическая игрушка, стрекотал кузнечик, пока его не спугнул ленивым взмахом хвоста кэльпи.
 Насколько было проще, если б я мог сам каждые несколько минут вглядываться в нити над городом - но на это бы ушло безмерное количество сил. Кажется, я начинал завидовать некоторым способностям ночного.
***

 Меня звали. Тихий, почти узнаваемый голос среди голосов родичей во Тьме Изначальной.
 Молочно-белые ленты тумана, вплетённые в тёмную зелень волос, летящие по ветру в танце... Движение крыльев - переливы тонких узоров морской волны...
 Маленькая полянка, поросшая невысокой мягкой травой с цепочками белых камней, по спирали выводящих к центру - знак Времени, бесконечность его и безначальность всего существующего...
 Я стоял в тени деревьев, сам, как эти тени, замерший и незаметный. Лес, расчерченный угольно-чёрными полосами стволов, плыл в лунном сиянии.
 - Наэийссша? - призрачная танцовщица остановилась, оглядываясь вокруг, обретая узнаваемые черты. - Наэийссша? Любимый, где ты?.. Станцуй со мной?..
 Я попытался сдвинуться с места, но тени неожиданно превратились в липнущее вязкое болото и стало страшно, что захлебнусь этой темнотой.
 - Наэийссша? - Дара вновь закружилась над поляной, едва касаясь маленькими ступнями тёмной, чуть колышимой ветром травы.
 - Наэийссша, станцуй со мной!
 Я рванулся вперёд, разрывая когтями преграду темноты. Острая боль, пронзая ладони, на мгновение ослепила ярким огненным шаром заходящего солнца. Тёмно-багровым контуром промелькнули листья яблонь и дым... дымка... туман... ленты, заплетённые в тёмную зелень волос...
 - Наээийсссшша, - тихо, нараспев произнесла она, склоняясь ко мне, почти касаясь губами моих губ.
 - Дара... - изумлённо прошептал я, осознавая, что лежу в собственной кровати и свет клонящегося уже к закату солнца, льётся сквозь распахнутое настежь окно, кутает нас в мягкую золотистую дымку. - Только не уходи, пожалуйста, не уходи!!!.. - голос сорвался и дрожал отражением её золотых зрачков.
 - Глупенький! Куда же я уйду от тебя? - она улыбнулась, погладила меня по щеке холодной нежной ладонью. - Я здесь, с тобой, только с тобой.
 И она опустилась на меня, окуная в будоражащую прохладу обнажённого тела, коснулась губ острым коготком, чуть царапнула, так, что выступила кровь и приникла в долгом, мучительном, забирающем дыхание поцелуе... Я бы так и задохнулся, не желая прерывать это, если бы она не оторвалась первой. Чуткие, изящные пальчики прошлись по скуле, пощекотали прикосновением шею. Она улыбнулась, облизывая алые губы, медленно, грациозно, словно перетекла в другую позу и теперь сидела сверху, выводя подушечками пальцев узоры на моей груди и животе.
 Свет вокруг колыхался, пронизанный её крыльями, дрожал крохотными золотыми бликами в волосах, позванивал хрустальными колокольчиками. И всё остальное растворялось в этом свете, гасло, замолкало, становясь лишним...
 С приоткрывшихся губ сорвался беззвучный стон. Сомкнуть их, или сказать что-либо я уже не мог - по телу пошло изменение, клыки ещё более выступили вперёд, вытянулись, становясь острее. Все тени, что были вокруг, высветились тихим, холодным, почти лунным светом, сплелись в дрожащие кружева паутинок. Я провёл по всё ещё кровоточащим губам тонким раздвоенным языком, собирая тёплую горечь крови...
 - Какой же ты красивый... - тихо-тихо произнесла она, покачиваясь, плывя в потоках моих крыльев. Я протянул к ней руку, дрожащими пальцами дотронулся до колена, провёл ладонью вверх до бедра и дальше, выше... Холодный морской камень на ощупь, цвета жемчуга, омытого лунной волной... Моя Богиня... Моя Прекрасная...
 Темнота крыльев плыла вокруг нас и я потерялся, запутался в этих потоках, в её поцелуях, растворился в её дыхании и биении сердца. Морская, глубинная зелень волос бликовала тонкими бронзовыми прядями и каплями жемчуга. Маленькие витые рожки словно кончики Месяца, отогнутого назад, то исчезали, то появлялись в гриве длинных волос когда она выгибалась и вновь склонялась надо мной, продолжая движение. Я запрокинул голову, сминая правой рукой одеяло, попавшее под пальцы, задыхаясь от наслаждения... С пальцами левой переплелись её тонкие пальчики, вновь оцарапали коготками, но боли я не чувствовал. Из глаз неожиданно покатились слезы, и я не мог их остановить. Горячие... мешающие смотреть на неё... Я смаргивал их, пытался стереть пальцами, но ничего не получалось, темнота крыльев пошла тёмно-багровыми пятнами, из ощущений осталось только её движение на мне, стук сердца, горький запах и вкус крови...
 - На"й"ша!!!!! - тонкий отчаянный крик прорвался в мягкое чёрно-багровое забытьё. В столь знакомом голосе слышалось такое отчаянье и страх, что я помимо воли вздрогнул, попытался вырваться из сковавшего изнеможения.
 - Наэийссша, куда ты? - ласково прошептал над ухом чей-то чужой, женский голос и холодная, неодолимо сильная рука толкнула меня обратно.
 Богини!!!.. Я попытался открыть глаза, проснуться. Это всё сон! Невозможно!!!.. В прорехах Изначальной Тьмы тонкими обрывками светились паутинки моих крыльев... а надо мной! На мне!..
 Я зарычал, пытаясь сбросить суккуба. Ничего не получилось - холодные руки вцепились мне в плечи, движения её стали быстрыми и резкими. Остатки крыльев блекли, переходя в энергию и перетекая к этой погани!.. Я с ужасом понял, что тело мне больше неподвластно и, ещё немного, и я отдамся ей полностью, весь перетеку в тени и рассыплюсь сероватым прахом!..
 Из глаз вновь потекли слёзы, нет... не слёзы... кровь...
 Я ухватил суккуба за локти, притягивая к себе. Не ожидая подобного, Нора поддалась, чуть не упав мне на грудь, но движенья не прекратила, только рассмеялась тихим мелодичным смехом. Погань! Чёртова погань! В голове мелькнула дурацкая строчка из какой-то людской книжонки по магии: "а чтоб остановить демона наслаждений достаточно рассыпать макового зерна". Я прижал Нору к себе, насколько позволила сила дрожащих рук, и вцепился зубами куда-то в шею. Суккуб вскрикнула, отталкиваясь, хлестнула по щеке ладонью с острыми коготками. Я не успел перехватить руку и голова мотнулась в сторону. Приостановившись, Нора шипела проклятья в мой адрес, зажимая правой рукой сильно кровоточащую рану.
 С тихим хриплым смехом, больше похожим на кашель, я повернулся к ней... Память крови... Среднего роста, с волосами, чуть вьющимися, цвета воронова крыла, мягкой зеленью глаз, холодной улыбкой и горбоносым профилем... Столь знакомый портрет, похожий на меня лишь по описанию...
 - Я могу вытянуть всю твою силу через одну только каплю крови, - тем же смеющимся хриплым шепотом сообщил я. Нить хозяина над суккубом дрожала и переливалась красными всполохами... вливаясь в неё! Нора зашипела, вновь вцепляясь мне в плечи, на сей раз не пальцами, а когтями - она ещё могла успеть первой...
 Мы покатились по кровати, путаясь в одеялах и разбрасывая подушки, в конце концов Нора оказалась подо мной, и я с садистским наслаждением приложился к почти затянутой ране, выдирая кусок плоти. Закричать суккуб не успела - рукой с изменёнными острыми когтями я вдавил её щекой в матрас. Кровь из разорванной сонной артерии быстро пропитывала ткань. Не привыкший пить таким образом я подавился, закашлялся и отвернулся в сторону окна. Суккуб подо мной всё ещё дёргалась, пытаясь сбросить не такой уж большой вес.
 Пользуясь передышкой, Нора вновь напустила чары. Когда повернулся к ней, в голове была вполне ясная и логичная мысль - суккуб уже не опасна, а я всё ещё возбуждён, так отчего бы?.. Додумать я себе не позволил, снова вцепился в неё зубами, рыча, чтобы не слышать ни своих мыслей, ни её предсмертных, придушенных хрипов...
 Медленно переваливаясь на спину, я спихнул на пол мёртвое тело. Нить, снабжавшая суккуба силой, разорвалась в тот момент, когда остановилось сердце. Моё же продолжало бешено колотиться, никак не желая сбавлять ритм, да и желание никуда не ушло... Я приложил руку к низу живота, повернул голову со всхлипом, оттирая залитую кровью щёку о чистый уголок простыни. Богини! Как же я был сейчас себе противен!..
 Не знаю, сколько я лежал после этого, наверно, недолго - кровь лишь начала подсыхать, когда возникло ощущение чьёго-то присутствия. Я подскочил на кровати, выставляя защиту из крыльев, но это оказалась всего лишь Фаэ. Зависнув в раскрытом окне, фэйри оглядывала спальню - зрачки её тревожно дрожали. Прикрыв рот ладошкой, девушка тихо сползла на подоконник.
 - Фаэ? - голос у меня по-прежнему был хриплым.
 - Эн"шэн, я тебя боюсь... - тихо-тихо проговорила она.
 - Со мной уже всё в порядке, - я попытался улыбнуться, но вовремя передумал, представив, как будет смотреться улыбка на окровавленном лице. - Спасибо тебе, Фаэ. Если бы ты не закричала... Пожалуй, мне нужно в ванну, и чем быстрее, тем лучше.
 - Ты её... - Фаэ, протянула чуть дрожащую руку с выставленным вперёд указательным пальцем в сторону суккуба, но предложение не закончила. Зрачки заплясали, огоньками свечей на сквозняке.
 Я медленно опустил ноги на пол, глянул на лежащее на светлых квадратиках паркета хрупкое женское тело. Даже сейчас, без морока, мёртвая и изуродованная моими когтями и зубами, Нора выглядела изящно и эти плавные изгибы бёдер... Я отвернулся. Остаточный выплеск энергии. Всего лишь мёртвое женское тело. Резко встав (Фаэ от моего движения отпрянула за окно), я поспешил выйти из спальни.
 До ванной комнаты я добрался почти не оставив по пути кровавых следов. Только два смазанных отпечатка подошв перед зеркалом. Уже призвав огненную стихию нагреть воду, краем глаза увидел отражение в высоком зеркале, висящем на стене напротив ванны, развернулся и замер... Крылья коконом облепили тело, выплетая то часть руки и плечо, то часть лица.
 Сколько же я выкачал силы из Поллет, да и из самого Дювьеля?!..
 В дверь робко и тихо постучали и это напугало больше, чем осознание собственного близкого развоплощения некоторое время назад. Резко развернувшись, под грохот набирающего ритм сердца, я прислушался к звукам за дверью.
 - Эн"шэн, мне страшно, можно я с тобой посижу? - тихим дрожащим голосом попросила Фаэ.
 - Теперь мне тоже страшно - после твоих слов, - я нервно дёрнул углом рта. - С чего бы не ворваться, как всегда, без каких-либо предупреждений?
 Когда дверь тихонечко открылась, пропуская фэйри, я уже стоял в маленьком смерче тёплой воды. Крылья исчезли и тени вернулись на положенные им места. Фаэ забралась на стоящий у стены табурет с ногами и обхватила коленки. В вечернем свете, всё ещё проникающем сюда, она походила на маленькую и очень испуганную девочку. На меня фея смотрела с опаской, почти так же, как при первой встрече до того момента, когда я вернул ей имя. И процесс отмывания прошёл в странной тишине, нарушаемой лишь шорохом тонких струй, скользящих по телу. Когда же водная розоватая воронка всосалась в слив, а я выбрался из ванной, шагнув к халату, небрежно сложенному на столике перед зеркалом, она подобралась, готовая сбежать подальше.
 - Фаэ, - я серьёзно посмотрел на девушку, - не надо выставлять меня монстром большим, чем есть на самом деле.
 И тут фэйри сделала то, чего я никак не мог от неё ожидать - расплакалась, утыкаясь лбом в коленки...
 - Фаэ? - я озадаченно покачал головой. - Ну что ты, Фаэ?
 Накинув халат, я подошёл к ней, склонился, опуская руку на плечо. Девушка дёрнулась было в сторону, но тут же замерла, подняла на меня огромные, золотые из-за расширенных зрачков глаза и выдавила через всхлип.
 - Я... я тебя звала-звала, а,.. а ты... - она шмыгнула носом и, хватаясь за полу халата, зарыдала уже в неё. С минуту я так и стоял, не зная что делать и что говорить, пока говорить не начала сама Фаэ.
 - Там, в саду, была какая-то тварь! И она погналась за мной! Я кричала, звала тебя на помощь!.. А она бросилась за мной!!!
 - Подожди, - я отцепил тонкие ручки от халата, заставляя фэйри вновь поднять голову, - что за тварь за тобой погналась? Опиши её?
 - Не знаю... как склизкий серый комок... и вонь, как от лежалого трупа...
 Притихшая Фаэ глядела на меня снизу вверх, ушки её тревожно шевелились, стараясь ловить каждый шорох в доме и за его пределами.
 - Если ты меня всё-таки отпустишь, - я улыбнулся Фаэ уголками губ, повторно отцепляя пальчики от ткани, - я смогу нормально одеться. Потому как заявляться к дальнему своему родичу в одном только халате, словно пришёл прибить его так, между делом... Я, пожалуй, ещё не настолько циничен...
 - А по-моему, в самый раз, - тихо ответила фэйри. - Там у тебя, на втором этаже, труп лежит. Помнишь?
 - Ты ждёшь каких-то раскаяний и метаний? - уточнил я. Мне и самому было странно, что не чувствую ничего после вполне осознанно совершённого убийства. Причём такого... Наверно, у меня ещё шок... - К твоему сведению, это - суккуб, и тот, кто её контролировал, послал её сюда, не для милой беседы за чашкой чая.
 ...Память крови, вкус которой, как из гонимых прочь снов, так давно не был горьким... Никто не посылал сюда эту черноволосую красавицу. Она сама пришла ко мне, желая убить, любой ценой защитить того, кто был дорог ей... Натан Дювьель. Демон, служивший человеческому богу. Страх за того, кого любишь больше жизни... Я тряхнул головой, отгоняя прочь то, что всё же следовало знать о противнике, но абсолютно не хотелось.
 В саду поднялся ветер и деревья зашептались, зашуршали кусты и трава, хлопнуло и вдребезги разбилось открытое окно спальни. Мы оба вздрогнули. Фаэ, несмотря на явный страх передо мной, слетела с табурета и, как маленький ребёнок, обхватила меня, вжимаясь лицом в грудь.
 - Это просто ветер, - я успокаивающе погладил фэйри по спутанным волосам и отчего-то почувствовал себя древним и старым. - Скоро начнётся гроза.
 - Эн"шэн! Я не хочу тут одна оставаться! Вдруг эта тварь придёт сюда снова?!
 - Она и так здесь, в саду. Но в дом войти не сможет. Почему ты вообще здесь оказалась? Ты ведь хотела остаться с этим, как его... Данни?
 Фаэ подняла взгляд и поспешно отстранилась, вынырнув из-под моих рук, хотя тут же уцепилась тонкими пальчиками за ладонь.
 - Их не было дома когда я пришла, а в квартиру на Вечернем... Я почему-то не смогла отыскать дверь, словно не дошла до нужного этажа... - она растерянно глянула на меня. - Это всё твои штучки?
 - До завтрашнего утра квартиры на Вечернем бульваре в этом мире нет. Так что тебе придётся остаться здесь - в милой компании одного уже безопасного трупа.
 Фаэ вздрогнула, не оценив шутку.
 - Эн"шэн, а в дом точно никто не сможет пробраться? Вошла же она как-то, или ты её уже после затащил и... и даже знать не хочу, что сделал?..
 - Я, в общем-то, сам её впустил... - я вздохнул, оглядываясь на тающую полоску света под потолком. - Пойдём. Мне в самом деле нужно переодеться. Нора пробралась в мои сны и я, даже когда понял, что всего, что вижу и чувствую - быть не может, никак не мог вырваться из её морока... Второго такого помощника у Дювьеля нет, так что не беспокойся - этот дом - крепость и никто даже на крыльцо не сунется.
 Пока мы шли по коридору и поднимались на второй этаж, фэйри так и держалась за мою руку, словно испуганная темнотой девочка. Лишь войдя в спальню, она отпустила меня и так и осталась на пороге.
 Обходя раскиданные по полу подушки и стараясь не наступить на осколки стекла, я подошёл к стоящему в углу шкафу. Зеркало рядом с ним отражало залитую кровью постель и лежащий на полу труп. Вязкий горький запах, до того, казалось, заполнявший не только эту комнату, но и весь дом, стал слабее...
 Любовь и страх, или столь сильная привязанность, что боязнь потерять превысила чувство самосохранения... Тоже, своего рода сумасшествие. Я отвёл взгляд. Разобрать образы и мысли из памяти её крови пока не получалось - всё, что было доступно сейчас - это желание устранить меня как угрозу для Дювьеля и сожаление, что в первый раз она этого не сделала испугавшись, увидев, как я, в погоне за наваждением, разворачиваю крылья...
 Я протянул руку к дверце шкафа и замер, удивлённо уставясь на кольцо, которое Змей выплел когда-то из кусочка серебра, камня и своей силы. Серебро мерцало изнутри тихим лунным свечением, прозрачным и совершенно несвойственным этому металлу, а сам авантюрин, теперь уже потерявший своё изначальное назначение оберега, как будто бы стал темнее, насыщеннее по цвету. Поднеся руку к лицу, я всмотрелся в золотые искорки. Как жаль... В камень попала частичка крыльев и, когда она потребуются мне, магия, создавшая кольцо, развеется. Одноразовый накопитель... Я всё-таки снял кольцо. Ощущать его отсутствие оказалось непривычно, хотя, за полвека, что его носил, просто перестал замечать.
 Вздохнув, я поднял взгляд на своё отражение. Протянул руку к зеркалу и вплёл тени пальцев в хрупкую поверхность, разделяющую два мира.
 Когда начал доставать из тайника старую, рассохшуюся уже шкатулку тёмного дерева, Фаэ изумлённо ахнула и всё-таки подлетела ближе. Для неё это наверняка выглядело странно - словно я запустил руки в зеркальную гладь и из темноты, соткавшейся там, вытащил некий клад.
 - И так из любого зеркала?! - едва слышно прошептала она, зависнув у меня над плечом.
 - Нет, только из того, куда положил.
 - А если разобьётся?
 - Значит, всё выпадет, - я бережно высыпал содержимое шкатулки на стол: шесть колец, широкие, с ладонь, браслеты, серьги, несколько звеньев от пояса, подвеска и маленький кинжал в основание рукоятки которого когда-то был вплавлен водный сапфир, теперь уже мёртвый, выкрошившийся, словно необожженная глина. Оружие, что приняло смерть вместе со мной... Я провёл пальцами по давно затупленному, хрупкому лезвию и то посыпалось мелкой крошкой. Возможно, когда я достану его в следующий раз, он рассыплется в прах... Пояс, который почти четыреста лет назад ещё был целым, тоже рассыпался. Его изготовили где-то в период Исхода и металл, попав на поверхность из-под надёжной защиты земли, очень быстро окислился.
 Помедлив, словно и вправду боялся прикоснуться к яркому, мерцающему лунным холодом серебру с узором кварцевых камней, я взял серьгу и, стиснув зубы, тихо шипя, вдел в давным-давно заросшую дырочку в мочке уха. Фаэ, молча следящая за моими действиями, поморщилась, а чтоб не видеть, как вдеваю вторую, и вовсе поспешила отгородиться дверью шкафа и, кажется, занялась подбором одежды.
 Следовало поторопиться, чтобы Дювьель не успел сделать первый шаг. Память крови суккуба хранила яркое переживание, совсем свежее. Не более суток прошло с того момента, когда Нора, узнав о смерти Марлен, проследила её путь и, испуганная, отправила телеграмму: "Марлен ушла в его дом". И полученный сегодня утром ответ: "Не предпринимай ничего. Возможно он не смог прочесть. Буду ближайшим поездом". А я ведь и вправду ничего не смог узнать из её крови. Но слово "возможно" так тревожило Нору, что она не смогла дождаться приезда Дювьеля и, боясь, что он едет в расставленную ловушку, пришла сюда.
 Дювьель мог выехать и сразу после отправления телеграммы. Из Стокмута, где он прятался, до Гатри можно добраться часов за восемь. Но, судя по тому, что мою паутину не потревожил ни один ночной, прибывший в город со стороны вокзала, да и ниоткуда вообще... Нужно узнать расписание поездов.
 - Фаэ, ты не заметила около дома воронов?
 - Нет, - послышалось из глубины шкафа. - Птицы вообще все притихли. Я на это внимание обратила ещё на подходе.
 Я раздражённо хмыкнул - хороша задумка с условным знаком! Если я этих птичек не увижу, мне что, встать посреди сада и орать во весь голос?.. Если вороны могли увидеть происходящее в саду, то, что творилось в доме, для них недоступно, так что с донесением к Габриэлю они не улетели.
 Я прикрыл глаза, вслушиваясь в память его крови, тонкой ниточкой всё ещё ведущую к своему владельцу. Сид был где-то на холме за старым причалом и, кажется, дремал там. Как жаль, что обратной связи нет. Впрочем, жаль мне об этом было только сейчас.
 - Держи, - Фаэ протянула свитер из тонкой чёрной шерсти. - Еле нашла.
 - Неплохо бы ещё что-то, кроме него, - я бросил быстрый взгляд на находку фэйри. И почему он не отыскался перед походом в Закатные башни?
 Застёгнутые уже браслеты холодили кожу прикосновением серебра. Я судорожно вздохнул, на мгновенье онемевшими пальцами цепляясь за раму зеркала. Сила, всё это время так и спавшая в камнях, потекла в меня, бросая в холод и дрожь.
 - Эн"шэн? - Фаэ встревожено выглянула из-за дверцы шкафа. - Что с тобой?..
 Я неопределённо отмахнулся рукой, не в состоянии говорить, и осторожно опустился на пол. Заполненные темнотой крылья мягко шуршали, кутая комнату в лёгкие кружева паутинок. Их материальность, от которой я уже отвык, ощущалась приятной тяжестью по всему телу, словно самый прочный доспех.
 Фэйри выронила из рук выбранную одежду и, с открытым ртом, уставилась на происходящее.
 - Красиво... - прошептала она, сквозь пальчики вытянутой руки пропуская одну из ажурных лент темноты.
 - Слава Богиням, ещё работают в полную силу, - пробормотал я, прислоняясь плечом к столику.
 Взгляд фэйри переместился на поверхность стола.
 - Словно только что изготовленные... Такая странная огранка.... - Фаэ хотела было дотронуться до одного из колец, но передумала отдёрнув руку. - Можно?
 Я кивнул.
 - Это её подарок? - взяв самое тонкое кольцо, с почти воздушным ободком, идущим частой волной и ярко-зелёным, по краям переходящим в глубокий синий оттенок, кварцем, она поднесла его к глазам. Все остальные были с морионами и дымчатыми светло-серыми камнями. Только это кольцо и один из браслетов...
 - Да, - я медленно встал - перетёк - перелился. Дёрнул уголком губ в усмешке, увидев отражение в зеркале. С выпущенными крыльями, с браслетами и серьгами тихо мерцающими заключённой в них силой и в длинном домашнем халате, я выглядел нелепо. Впрочем, и в брюках со свитером лучше не станет.
 - Фаэ, будь добра, принеси мне ботинки.
 - Мне страшно спускаться... Оно где-то там, а двери открыты... - фэйри боязливо глянула в разбитое окно. Ветер - предвестник грозы, шумел деревьями и пытался выдуть наружу тяжёлые полотнища штор. Со стороны Дунбара наползали тёмные тучи, полные столь долгожданного дождя, но над самим городом и дальше, за холмом, за лесом, уже не видимым из окна, небо оставалось ясным и почти безоблачным.
 Больше, пока я переодевался, Фаэ не произнесла ни слова. Существо, бродящее где-то в глубине теней сада, не выдавало себя ни единым звуком, но ощущение, что следующее касание сквозняка принесёт тот самый тошнотворный запах, пробралось даже сквозь защиту дома.
 Завязав ленточкой волосы в хвост, я сложил в шкатулку остатки пояса, кинжал и, добавив к ним кольцо с авантюрином, убрал обратно в тайник.
 - Идём.
 Фаэ ухватилась за протянутую руку.
 По лестнице мы спускались в поскрипывающей тишине дома, только снаружи набирал силу ветер, да жаловались трущиеся друг о дружку ветви и листья.
 - Я его чую!.. - тревожно зашептала фэйри, когда мы уже подходили к входной двери. Тонкие пальчики едва ощутимо сжали мне руку.
 - Я тоже... - сладковатая вонь в дом не просачивалась, но ощущение липкой мерзости на кончиках пальцев становилось почти материальным. Спешно надевая ботинки я усмехнулся, представив, как буду во всём этом выглядеть, если попаду под ливень.
 Распахнув дверь я на несколько секунд замер на пороге, оглядывая сад. Бледнела в предгрозовых сумерках светлая галька подъездной дорожки, раскачивались верхушки тополей. В конце их высокого, длинного коридора полосатой тенью виднелась кованая створка ворот. В шевелящихся пятнах кустов, словно ожившие привидения, мелькали лица белокаменных танцовщиц. Небо быстро затягивало тяжёлыми тучами. Воздух пах пылью и сладковатым мороком осенних лежалых листьев...
 Идти к Дювьелю оставляя в саду эту тварь, которая и передвигается непонятно как, и в любой момент может появиться за спиной, не хотелось. Темнота в саду так и хранила молчание - точное местоположение существа я уловить не мог.
 - Значит, оно погналось за тобой?
 - Да, - коротко ответила фэйри, отходя к противоположной от входа стене. Стоять близко от раскрытой двери она явно боялась.
 - Думаю, оно остаётся здесь поджидая тебя. И лучше избавиться от него сейчас, - тихо произнёс я, отступая обратно в дом и растворяясь в тенях. - Ты выйдешь наружу и остановишься шагах в десяти от крыльца. Не бойся, я буду рядом.
 Фаэ неуверенно оглядела место, с которого я только что исчез.
 - Эн"шэн, что это ты задумал? Хочешь использовать меня в качестве наживки, да? - она нервно облизнула губы, вглядываясь в полумрак сада. - А если не успеешь?
 - Успею, - паутинки темноты сплелись кистью левой руки. - Возьми меня за руку.
 Девушка с сомнением покосилась на протянутую ладонь, затем ещё раз глянула на зловеще шепчущуюся в преддверии грозовых порывов ветра аллею.
 - Только учти, Навь, если оно меня съест, я тебе здесь спокойно жить не дам! Так и знай, буду являться каждый день призраком и пакостить!
 - То есть, всё останется по-прежнему? - вздохнул я. - А я-то было надеялся...
 - Не дождёшься! - оставив за собой последнее слово, фэйри всё же уцепилась за руку. Ладошка у неё была холодной и липкой.
 Мы вышли на крыльцо. Дверь, открытая нараспашку, едва слышно поскрипывала. Фаэ шла чуть позади, укрытая надёжным щитом крыла. Рука её заметно дрожала, как и золотые лепестки зрачков. Темнота по-прежнему молчала, только тени настороженно шевелились, жались ко мне.
 Мы успели спуститься до последней ступени когда тварь не вытерпела и, собираясь из пыли и веточной трухи, что плясала маленьким смерчем по дорожке, ринулась к нам, раззявив округлую, почти пиявочную пасть с острыми редкими зубами. В центре бесформенной головы колыхался пучок мелких, словно лягушачья икра, глазок. Вонь, которая тут же проявилась, была ужасающа...
 Демонёныш не мог почувствовать меня, пока я не вышел из теней, так же, как я не смог бы определить его местоположения, не покажись он сам. Мелкая сущность, чья-то злоба, ненависть, или похоть, взращённая и выкормленная на страхе и смерти, обретшая уже материальную оболочку... Я быстро, хлыстом, развернул крыло, погружаясь в Темноту Изначальную. Паутинки теней рванулись вперёд, к пульсирующему на расстоянии вытянутой руки комку растирая его и... вплетая промеж себя. Я резко вышел из теней, отчаянно тряся правой рукой, словно и вправду получилось бы вытряхнуть из себя это. Богини!!! Какая гадость!!! Я уж и забыл, что так бывает...
 На галечной дорожке прямо перед носками ботинок испускала непередаваемую вонь кучка костей, полуразложившегося мяса, мокрых пучков не то шерсти, не то... Я с омерзением отступил назад, прикрывая нижнюю часть лица рукавом. Ещё одна веха в сетке Дювьеля обвалилась. Причём столь бережно и аккуратно выплетенная, что я не чувствовал этой связи, пока не коснулся крылом, разбивая уродливый кокон пульсирующей вокруг неё паутины.
 - Фаэ, быстро в дом! - дважды повторять не пришлось. Ощущаемая где-то за плечом фэйри исчезла, только с грохотом захлопнулись все двери и окна. Растворяясь в тенях сада я успел услышать, как ветер, запуская пальцы в кроны тополей, выплел пожелание удачи.
 
***

 Тепло... Густой золотистый свет позднего вечера в августе. Выцветшее к концу лета небо быстро темнело - так и казалось, что раскалённый диск солнца падает из обожжённых ладоней облаков прямо в море.
 Берег, подмытый осенними штормами, резко обрывался - и я по песку спускался вниз, в окружённую двумя полумесяцами зелёных береговых рощ лагуну. Крупный, словно весь из кварца, полупрозрачный светлый песок льном касался кожи. Горячий, скоро он стал стремительно остывать, намокая от близости воды. Усевшись на камне рядом с самыми последними и сильными из здешних тихих волн, я смотрел на воду. Ветер гладил меня по спине - и в рукавах рубашки таилась нежность луговых трав.
 Мягкие, невероятно гладкие, словно это было первое их прикосновение к чему бы то ни было, ладони коснулись подбородка, проводя быстро и ласково по шее и застыв чуть ниже на спине. Я не оборачивался - казалось, что всё так, как и должно быть - и меня не удивляло появление этого странного существа с нежными руками. Перебирая волосы, ладони скользнули вверх, за широкий воротник и рубашка, казавшаяся столь прочной, разлетелась песком. Она отдельными крупинками застывала в ключицах, на плечах и стекала шуршащими струйками на камень и вниз, в волны.
 Меня потянули за плечи, назад - и я подчинился этой ласке. Вместо рубашки из песка почувствовал спиной поверх горячей твёрдости камня ворох чего-то пахучего и нежного - ромашка... я потянулся руками к тому, кто собрал цветы и постелил мне ложем. Запрокинул голову - но только дрожащий от тепла и разморённый берег морской в куртинах синеголовника и выбеленные корни увидели глаза.
 По шее, по ямке, под которой колотится эхо сердца, провели влажными губами. Мелкие клычки прикусили кожу на груди, и, когда я попытался встать, мне положили ладонь на лицо, закрыв полупрозрачными пальцами веки. Смех - льдинки весенние по талой ручьевой воде, перекатился вверху, и глаза удалось открыть. Терновка с раскинутыми над спиной, крыльями из зелёно-стеклянных капель, опираясь на мою грудь кулачками, смеялась, обнажая мелкие, словно у куницы, зубки. Светлые, с оттенком тумана в хрустале, глаза без зрачков смотрели на меня - а кожа её - от совершенного овала лица, до чуть зеленоватых округлых пяточек, казалось столь гладкой и нежной, без родимых меток земляной крови, что прикасаться к ней стало страшно. Так боишься тронуть туман, чтобы не развеять его.
 Наклонившись, она, глядя мне в глаза, коснулась губами сперва лба, а потом губы, прохладные, как озёрная вода, накрыли мои, и казалось, что я, желая испить воды, утоляю жажду. И кожа Терновки, когда я всё же тронул её, показалась нежнее лепестков ромашки. Отрываясь от моих губ, она, вновь смеясь, вскинулась под ветром с суши, и волосы её золотисто-русой плетью полураспущенной косы змеились, опускаясь в воду. Крылья мерцали закатным золотом сквозь озёрную зелень, а между ними, над смеющимся лицом, молчал полумесяц цвета весеннего речного льда...
 - Время.
 Я открыл глаза. Тягучую дрёму разрезал слегка увязающий во влажном воздухе свист перьев. Одна из птиц, которые кругами распластывали воздух над моей головой, резко пошла вниз. За нею, чуть отставая, по широкой спирали спускались другие вороны. Ещё не достиг ветер от их крыльев жухлой травы, а я уже знал, что с хриплым присвистом упадёт из чёрного клюва только одно слово.
 Плащ был мгновенно перекинут через седло, а копыта смяли стебельки, когда конь по наикратчайшему направлению понёсся к лесу. Вороны кричали и теряющим перья шлейфом летели высоко над нами в сизо-сером небе. Они кричали не только о доме, где клубились нити силы, но и о лесе, в котором тоже завязываются узлом тёмные, больные ветры.
 В несколько широких скачков преодолев расстояние до обрыва мы полетели по дуге вниз, в воду. С брызгами разбив тёмное стекло, кэльпи оттолкнулся от озёрной глади и мы вломились в редкий прибрежный ивняк. Вязкое чавканье мокрой земли сменилось глухим топотом. Ветви трещали, когда Данни, напрягая мускулы, разрушал их призрачно-плотную сеть. Грива взлохматилась мгновенно, и в ней запутались листья и хвоинки.
 Прикрывая глаза рукой, я старался не зацепиться за что-нибудь. Нужно углубиться в лес, чтобы никто из людей случайно не наткнулся на меня. И чтобы не столкнуться раньше времени с тем, кто много севернее и ближе к городу, тоже затевает какой-то обряд.
 Рубашка хоть и сшитая из прочной ткани, уже пестрела прорехами. Крепкий сучок ударил по руке - с шипением я пригнулся, припадая к конской шее и прижимая локти к бокам. Несколько минут, чтобы добраться до уединённого места. Время на ритуал... Хотя после его проведения я перестану чувствовать, как одна секунда сменяется другой.
 Даниил... Выдержишь ли ты до того, как я подоспею? Хватит ли у тебя сообразительности не заступать мне дорогу?
 Тёмная еловая ветвь колюче огладила по плечу - в сильном плавном движении мне почудился дружеский взмах руки. С каких пор я стал даже и про себя считать его кем-то большим, нежели просто союзником в одном щекотливом деле? Удастся ли сохранить его жизнь, если мы столкнёмся, или сила уничтожит его?
 Вырвавшись из частокола стволов на небольшую поляну кэльпи по моему знаку остановился. Глаза у него были дикие, на морде налипла паутина и хвоя, он шумно дышал и отфыркивался.
 - Беги отсюда домой, а можешь не рисковать и спрятаться в озере.
 Соловый зверь дрогнул сухими нервными ногами и развернулся на месте, только волосы растрёпанного хвоста со свистом рассекли воздух.
 - И плащ, смотри, не потеряй!! - гаркнув ему вослед, я быстрым шагом направился к середине полянки. Обряд займёт время - но это ничего... Тот, кто обнаружил себя, может бежать и час, и два - его всё равно догонят и уничтожат. Только бы Навь смог дождаться моей довольно своеобразной помощи...
 В густой траве я кинжалом провёл четыре сходящихся круга, и ещё один круг прошёл вокруг них.
 Четыре времени солнца, четыре фазы луны, четыре времени суток, четыре стороны света, четыре возраста, четыре конца звезды, четыре грани копья, четыре живых огня, четыре дня, когда время истончается...
 Заполняя знаками покрытую ещё живой травой землю, я медленно шёл к центру, сам с потаённым страхом, неизбывным, неотделимым от памяти тела, ожидая того, что случится. Вот последняя линия, перерезая стебли над землёй и корни под нею, проведена.
 Положив правую ладонь на центр, похожий на причудливую четырёхконечную звезду, я прикрыл глаза. Слов не надо - всё должна сказать моя кровь. Никто, кроме детей богини Дану не вправе, даже узнав знаки и символы, проводить обряд. А кто и знает его из детей богини Дану, и у кого есть право - только с делом, на которое не хватит своих сил, согласится его провести.
 Кинжал впился в тыльную сторону ладони, пробивая плоть и вонзаясь глубоко в землю. Стало больно - но ещё больно так, как болит живая часть тела. Вытащив из раны кинжал, я остался стоять на одном колене с прижатой к центру знака ладонью. Тёмная в преддождевых сумерках кровь стекала по загорелой коже четырьмя неровными ручейками к земле. И в землю же, раздвинутую тонким лезвием кинжала, текла струйка с внутренней стороны ладони. Листья на ветвях замерли, и даже чёрные птицы, не оставив меня, не подавали голоса. И, чувствуя, что всё уже под моей рукой мокро от крови, я позвал.
 - Gae Assail...
 Я не смотрел вверх, но знал, что небо над головой стремительно темнеет, тёмно-сизой воронкой закручиваются в клубящуюся тучу некогда белые облака, и грозовая синева сходит из глубины Неба вниз, заволакивая всё вокруг, растекаясь над этой поляной и над моей прижатой к земле рукой.
 Из разрезов в земле сочилась светящаяся голубым дымка. Знаки наполнялись силой - скоро, совсем скоро начнётся...
 ... боль, словно в рану залили расплавленную медь. Липкие от крови пальцы судорожно сжались на древке копья.
 Копья, что обладает своей волей, и само по себе Источник Силы. Древко было горячим - но не горячее крови, в которой оно покоилось на том конце струны, в котле-Источнике. Боль чуть притихла. Когда всё закончится, даже царапины не останется на месте раны.
 Под ногами расползалась лужа ядовитой крови, всё ещё стекающей с копья. Под ней светился знак, уже яркий и чёткий. Из разрезов на земле поднималась медленно дымка, и ясно виделись отдельные нити, выплетающие сначала очертания, а потом и тела псов. Они жадно лакали, ещё безглазые, кровь из под своих ног, которая уже покрыла линии знака, и на слепых вытянутых мордах прорезались из узких, сочащихся чернотой щёлочек полыхающие алым глаза. Сотканные из силы, не ведающие усталости, жалости...
 Кроваво-красное древко венчал светящийся голубым четырёхгранный наконечник. Копьё подрагивало в руке - оно своевольно, оно только что покинуло свою темницу, и жаждет битвы. Рука уже плохо чувствовалась - всё тело покрывали голубые нити - я их не ощущал на коже, только становилось легче, боль и усталость исчезали. Обманчиво-прекрасные чувства... Я видел мир вокруг уже другим - нити, из которых соткано всё сущее, проступили мучительно ясно - как бьётся сердце полёвки, где завершится полёт ремеза, куда упадёт берёзовый лист... И Небо - один бесконечный знак, в нём нет наших судеб, но есть наша память, и наши желания, наши сердца и наше посмертие...
 Потоки силы, как новая кровь, пронизывали всё тело - и я уже был не я, мог видеть, мог дышать, не чувствуя запахов, но только с усилием получилось бы изменить движение пальцев - но не менял... Воля ещё пригодится, если вдруг...
 Псы, и кони, что серебряными нитями капель оторвались от касающихся земли узких плетей из туч, застыли двумя кругами у самых деревьев. Серебро и свет... Конские гривы не лежали на шеях, а воплощённым ветром колыхались вокруг. Вороны, не боясь силы, сливались с чернотой, крадущейся из-под деревьев к тучам.
 Девятнадцать имён, истинных, таких, какими они звучали в устах матери в час после рожденья. И всё девятнадцать, вырванные натянутыми к ним от копья струнами, не явятся на зов только если будут мертвы. Струны лопнули, и между губ скользнул наружу короткий глухой стон - боль прокатилась от руки, держащей копьё, до лодыжек, короткая и острая. Все прибыли, и сила укутала их в себя, покрыв серебром и дождевым бархатом тела, расплескавшись за спинами подобием плащей. И плащи эти растворялись в нитях вокруг... Не плащи, но крылья... Из крови под моими ногами застыл сгусток в виде рога огромного тура. Мой взгляд встретился с выжженными изнутри серебром силы глазами воительницы. Самой старшей. Сделав шаг, она подняла его - рука казалась светящейся изнутри, а черты её лица стали острее и совершеннее, искажённые натянутыми внутри тела струнами. Как и у всех нас...
 Губы дрогнули, и, обведя поляну взглядом ещё раз, я, наконец, сказал.
 - Время. Охота в сборе.
 И словам вторил низкий, вызывающий ужас протяжный рёв рога.
***

 Осеннего яркого всполоха в моей паутине больше не было..! Только рваный след уходящий через речку куда-то в сторону Дунбара. Я в недоумении замер. Всего лишь несколько минут назад, почти засыпающий под монотонный шум ветра в соснах и поглядывающий на тучи, Габриэль резко сорвался с места. Но путь его, насколько удалось проследить, шёл не в сторону моего дома, а гораздо южнее. Значит, произошло что-то ещё...
 Пытаясь отыскать его по нити, что выплеталась из памяти крови, я натолкнулся на пустоту. Словно и вовсе не пил этой сводящей с ума осенней печали! Я замер, чувствуя, как в бездонный колодец страха падает сердце, ускоряя по пути ритм. Нет, если бы что-то... Нет, я бы ведь почувствовал если бы что-то случилось с ним! И тут же пришло понимание, что он сейчас где-то обманчиво близко. Возможно, ушёл по этим их струнам в свой мир. Ох, Богини!.. Я вздохнул, уходя в тени ещё дальше.
 Закатный свет, всё ещё проникая под густое покрывало туч с севера и востока застилающих небо почти ночной теменью, просвечивал мою паутину, делая некоторые части полупрозрачными очертаниями контура, как будто ничем и не заполненного. И я мог только слышать, но не видеть, что происходит там.
 В глубине клубящейся над лесом тьмы разлилась первая вспышка молнии и, вторя ей, дрогнула паутина.
 Тёмное на тёмном и шёпот голосов, тревожный и столь близкий, что я невольно затаил дыхание, прислушиваясь, и в то же время боясь разобрать слова. Паутина Дювьеля по-прежнему хранила спокойствие. То, что уже три вехи выпали из неё, даже не было заметно.
 Город замирал в преддверии грозы - все живые твари спешили попасть в укрытия, и ячейки моей сети вскоре освободятся от лишнего движения. Накрываемые тяжёлым полотном туч гасли последние лучи закатного солнца. Словно вдогонку им, пытаясь успеть сохранить свет, спешно зажигались фонари. Скользнув по вехам, идущим вдоль речки до самого вокзала, я вышел из теней в том самом месте, где в прошлый раз разговаривал с Мотылём. Мне опять повезло попасть к отправлению паровоза - на перроне, из-за вот-вот готовой начаться грозы суматоха творилась вдвое больше обычного. Накинув морок, я поспешил к зданию вокзала. Нехорошее предчувствие заставляло, чуть ли не через каждый десяток шагов, поглядывать на приглушённый шторами свет в окнах вагонов.
 - Любезный, - я остановил одного из носильщиков, - не подскажете откуда идёт этот поезд?
 - Из Бирмингема, - ответил тот удивлённо разглядывая меня, словно спросил я совершенную чушь, или же морок начал таять.
 - А через Стокмут он случаем не проходил?
 - П-проходил... - чуть заикаясь и неловко пятясь назад, парень уставился на меня всё больше расширяющимися глазами.
 Шагнув в сторону я исчез в тенях.
 Богини!!! Почему??? Почему я не чувствую его присутствия?!!
 Метнувшись к ближайшей вехе, я замер, нервно прислушиваясь к темноте. Чужая паутина оставалась так же неподвижна. Поблекшая, почти готовая распуститься. Ни одна из "мошек" не покидала пределы города.
 Я не мог пропустить появление Дювьеля, значит, он вышел где-то рядом, не доехав до Гатри... И Габриэль, который сорвался с места в направлении леса!..
 Прошла минута - я всё так и висел на самом краешке Тьмы Изначальной, почти растворяясь в тенях, причувствываясь к происходящему. Ещё минута и ещё... Время, превратилось в тонкую струйку мёда, всё текущую и текущую вниз, но готовую оборваться в любое мгновение. Грозовые облака почти вплотную подступили к городу. Самая малость и Гатри накроет тёмным серебром водных потоков и обе паутины будут петь тихими хрустальными голосами, отвечая на касание каждой капли.
 Уж не дожидается ли Дювьель ливня, чтоб под его завесой проникнуть в город? Но, учитывая, что он будет двигаться, а я замер на одном месте - мне его передвижение будет заметно, я же останусь невидимкой...
 И тут, оборвав мысли, чужая паутина едва заметно колыхнулась, словно вздохнула, оживая, постепенно обретая изначальную прочность контура сетки...
 Богини! Как?!
 Я скользнул в темноту дальше, туда, где уже шуршали голоса, но и там ни одна из моих нитей не была тронута никем из ночных!
 Габриэль, где же ты!?
 Паутина Дювьеля продолжала восстанавливаться, блеклый, выцветший контур её медленно наливался тёмно-багровым маревом. Одна нить из северной части оторвалась со звуком лопнувшей гитарной струны и тёмным завитком начала разворачиваться куда-то за вокзал, в сторону Дунбара.
 Марлен!..
 Я чертыхнулся, сворачивая крылья. Мёртвая ведьмочка выпала из паутины Дювьеля, но тело сохранило с ней связь! Я ведь и в самом деле не знаю, на что способен этот тип! Но, если он получит возможность коснуться нити... Вехи-"мошки" подстраивались под единый ритм, пульсируя почти синхронно.
 Скользя по Тьме Изначальной, я видел, как собирается и словно бы течёт по призрачным венам чужой сетки Сила, равная, а быть может и намного большая, чем та, что осталась в камнях колец и браслетов.
 Я оставил тело ведьмочки в овраге не слишком далеко в лесу - тогда не было ни сил, ни желания делать что-то ещё. Да и труп выглядел так, что у нашедших не возникло бы ни единого сомнения в том, что это нападение дикого зверя. Дювьель же перетащил тело в один из проклятых кругов, что пустыми мёртвыми пятнами виделись мне сейчас среди живого, дышащего моря леса. И выдавало его странное движение темноты, ленивой воронкой идущее поверху против движения солнца.
 Не желая касаться этой темноты, стонущей и дрожащей над закопчёнными камнями, я вылился из теней над самыми верхушками деревьев, плотным кольцом растущих вокруг поляны. Мёртвые камни по спирали уводили в центр круга и там, на расчерченной почти незаметными линиями земле, лежал труп Марлен. Над ним же, стоя на коленях спиной ко мне, замер Дювьель. Голый по пояс, с опущенной головой, упираясь руками в землю, в близкой уже вспышке молнии он на мгновенье показался мне окружённым тонким кружевом тёмных лент, но то было другое - тени этого места вели собственное посмертное существование, не желая ложиться за предметами, ставя противовес свету.
 Я вскинул руку, выпуская вперёд острые и тонкие паутинки крыльев. Но не успел...
 Дювьель развернулся в прыжке. На фоне густо сплетённых еловых лап и чёрной земли, бледным смазанным призраком мелькнули руки и торс. На мгновение показалось, что я вижу своё отражение, каким оно могло быть несколько тысяч лет назад.
 В невероятном продолжении прыжка взвившись в воздух, Дювьель рванулся навстречу мне, прямо в раскрытую сеть, но перед тем как попасть в неё, ещё одним почти невозможным движением вскинул вверх руку. Тёмно-багровое марево достигшей хозяина паутины заплелось между пальцев. Из спины, путаясь в волосах и растекаясь по плечам и груди, выступило жуткое подобие крыльев, состоящее из биения чужих сердец... Дювьель влетел в мою сеть, ускоряя обратное её движение и мы упали в тени под невозможный, до ужаса знакомый звук Рог Дикой Охоты...
 Дымчатым ручейком света проскользила по самому днищу закипающих туч молния. Мы, по инерции, отлетели в сторону города и почти упали в острые верхушки ёлок. Дювьель попытался дотянуться до меня, если не подобием крыла, так хоть рукой. Но и поток ненависти и растопыренная пятерня с острыми когтями не достигли цели. Сила, несущая смерть, прошла сквозь преобразующий фильтр кристаллов и вплелась в меня. Инстинктивно заслоняясь рукой, я только подтянул вязнущего в тенях Дювьеля ближе и его ладонь вскользь прошлась по браслету, оставляя на камнях тёмно-алую ржавь из плоти и крови.
 Зарычав, он отпрянул назад насколько позволяла сеть и вновь попытался прорваться ко мне. Ловушка захлопнулась - вырваться из моих крыльев Дювьель не мог, без оберегов защиты, без своей паутины, ещё немного и он потеряет сознание "осушённый" до дна.
 Темнота вокруг дрожала, заполняясь странным эхом, криками боли и страха. Лишь теперь обратив на это внимание, я понял, что так звучат натянутые нити его сетки. Некоторые чуть громче, некоторые слабей, затихая, теряясь, исчезая...
 Осознав, что сейчас происходит, я выругался, выливаясь из теней, расцепляя паутинки крыльев и тем самым выпуская Дювьеля. Живые вехи падали, обрывая ведущие к ним нити, умирая вместе с последней частицей Силы, стремительно уходящей из тел. И в эти несколько секунд Дювьель даже не был властен над своей паутиной. Это мои крылья, найдя брешь в чужой сетке, проникли в неё, растекаясь по контуру, забираясь в узлы связки и опустошая оказавшиеся там источники. На какую-то долю секунды почудился запах ржавого железа, вкус горчащей морской воды...
 Мы оказались над самым краем Дунбара словно притянутые к городу своими паутинами. Зависнув в дрожащем от близкой грозы воздухе, на несколько мгновений сбитые с толку внезапным перемещением.
 Опомнились мы одновременно. Дювьель бросился на меня, даже не пытаясь войти в тени, я же нырнул во Тьму Изначальную так глубоко, что он не смог бы последовать за мной при всём своём желании.
 Вгрызаясь в тучи, молния высветила странную нить, незамеченную ранее - тоньше и прочнее всех, она шла не к очередному узлу связки, а исчезала где-то, переплетаясь...
 Смех, тихим звоном бубенчиков рассыпался по бархату... Тёмные зеркала глаз и отражённые в них огоньки свечей... Сегодня было холодно, Натан. Без тебя было так холодно, смотри, даже на окнах иней! Поцелуй меня!..
 Я вздрогнул. Память крови, так неожиданно накрывшая меня, смешала все мысли.
 Худенькая темноволосая девушка с почти что детским лицом, смотрела на меня с такой отчаянной надеждой, как смотрят порой, в молитве, безнадёжно больные, или искренне кающиеся грешники на лик Спасителя. Столь же одинокая и не нужная здесь никому, кроме меня, да, пожалуй, своего мужа, которого она боится ещё больше, чем боялась раньше отца... Столь же безвольная в своём выборе, как и я - попавший в ловушку этого проклятого города...
 Я вынырнул из теней уже над крышами Низины.
 Дювьель летел на меня сумасшедшим призраком, желанием стереть в ничто, уничтожить. Растрёпанные полётом и несущим грозу ветром, волосы заплетались в багровые нити его сетки. Они трепетали за плечами подобием крыльев, словно пуповина связывая с остальной сетью.
 Камни браслетов вспыхнули, став на мгновение чуть теплей, приняв ещё один удар. Я отвёл крылья за спину не желая более касаться ими чужой паутины.
 Сцепившись в десятке метров над землёй, мы рухнули вниз. Каждое касание браслетов обжигало Дювьеля и теперь он пытался отбросить меня в сторону. Мы пронеслись мимо крыши, с края которой свисал обломок водосточной трубы, почти задев её, почти упав на камни узкой улочки, Дювьель всё таки отшвырнул меня и взмыл вверх.
 Взлетев, я несколько мгновений не мог отыскать его след. Развернув крылья, прощупывая свою сеть, повернулся в сторону Дунбара и...
замер...

 Прямо на меня, из тёмных, клубящихся туч, неслась кавалькада всадников... Зловещим сиянием развевались по ветру белые плащи, плескались нестерпимым светом гривы коней и волосы скачущих, алыми всполохами загорались глаза на мордах туманно-снежных псов. Темнота дрожала, уступая им путь и летела следом, свитой из чёрных птиц и страха, что сковывал тело, и не давал двинуться с места.
 Водчий простёр вперёд руку с пламенеющими светом пальцами... давая направление...
 Молния, с грохотом разорвала небо, ослепляя, и я, наконец-то опомнясь, нырнул во Тьму.
 И ощутил, что не один здесь!.. Сонм голосов... я мог разобрать их слова!.. Они звали меня по имени, шептали о давно забытых обещаниях и клятвах!.. Я оглянулся назад... до самого горизонта тянулось бессчетное воинство теней. Развевались по тёмному ветру тёмные ленты и паутины поднятых крыльев, в матовой черноте глаз отражалась вся ночь с её бесчисленным количеством цветов.
 Веди нас!
 Я узнал прозвучавший над самым ухом голос... Сумрак... Сумрак, которого развеяло в ничто на моих глазах. И другие... Я вглядывался в лица, не видя их, но узнавая - все мои родичи, не ушедшие по своей воле, все те, от кого остался тающий в воздухе пепел.
 Веди нас!..
 Повторил уже хор голосов и я понял, что заново схожу с ума и с криком вылился из Тьмы Изначальной...
 ...Зловещая процессия, сотканная из ветра и вспышек молний, приближалась. Казалось, я уже мог разглядеть их белые, сияющие светом Силы лица и руки, серебро узоров, вышитых по вороту и кромке плащей.
 Свинцовую тяжесть туч вновь прорезала молния, оглушая, но уже не ослепляя. Я был один здесь... Никого более... Все мои родичи... Дара...
 Я развернул щит из крыльев, готовый встретить первые потоки ледяного света. Ветер утащил ленту с волос и теперь бросал прядки на лицо. Воин не может заплетать косу - тот, кто забирает жизни, не должен носить длинные волосы...
 Я отвёл мешающиеся пряди за уши.
 Где-то за густым водоворотом туч чувствовалась Луна...
 Наэийтссша!!!
 Голос летел сквозь ветер и темноту... сквозь вспышки молний и раскаты грома...
 Навь!!! Даниил!!!..
 ...и я увидел лицо водчего! Застывшую маску, с мерцающим серебром глаз. Габриэль!
 Богини! Что со мной?!!
 Наэийтссша!!!
 Габриэль махнул рукой, прося уйти с дороги. И я нырнул глубоко в тени, убираясь с пути Дикой Охоты под защиту Ночи и темноты.
 Что со мной было?!..
 Я коснулся ближайшей вехи, распуская паутину. Пусть довершают сами! Он всё равно не может вырваться из власти их же заклятья.
 Тёмное на тёмном... и словно вода, бликующая под солнечным светом, полоска ветра и колкого снега с раздирающим лёгкие холодным воздухом. Я замер, затаился в Темноте, чтобы чуткие уши снежно-туманных псов не уловили ни единого движения. Где-то, во Тьме Изначальной, шептались и плакали голоса, и, если сейчас Дикая Охота ступит на мой след, не поможет даже знакомство с Габриэлем - мой голос присоединится к этому хору...
 Всадники промчались совсем близко. Их беззвучный, стремительный полёт всколыхнул темноту, спутал истончающиеся нити. Я скорее почувствовал, чем увидел, как Дювьель взмыл вверх, откуда-то с соседней улицы, словно вспугнутая в камышах птица под выстрел. Делая приличный крюк, чуть ли не над самыми крышами, охотники развернулись за добычей, удирающей в сторону реки.
 Собираясь из темноты и уже глядя им вслед, я приложил руку к груди, желая хоть немного успокоить бешенный стук сердца. Надолго же Гатри запомнит этот август!
 Вид вновь заворачивающей, на сей раз в сторону Низины, погони вызывал двоякое чувство. Невозможно не признать, что зрелище это красиво, но завораживает до дрожи, до ужаса, от которого волосы становятся дыбом. Выйти одному против Водчего со свитой... в браслетах, заполненных почти наполовину... Удара два - три, я может быть, ещё и выдержал, но не более.
 В росчерке молнии растянувшаяся полукругом цепочка всадников выглядела впечатляюще. Слишком далеко и слишком ярко, но... похоже водчий лишь давал направление, словно они хотели взять Дювьеля живьём и сейчас загоняли в какую-то ловушку.
 И вдруг, настолько неожиданно, что только начавшее замедлять ритм сердце ухнуло вниз, я ощутил, как одну из моих опадающих нитей спешно пересекает должный в общем-то сидеть сейчас дома с семьёй Арктур!!! До этого момента я его не замечал. Точнее, не обратил внимание на то, что лёгкий светлячок, каким чувствовался он в паутине, выехал из дома и успел добраться аж до Грязной Низины! Если Дювьель знает о нашей дружбе и тоже почувствовал его там... Нет, как щит для прикрытия он Арктура использовать не сможет - человеческая жизнь для сидхе не та штука, которая может представлять ценность.
 Наплевав, что пойду сбоку от всадников, я влился в контур сетки, неустойчивый без частичек крыльев.
 - Какого чёрта ты тут делаешь?!!! - я вылетел из теней прямо перед Арктуром. Глядя до того в небо на приближающуюся серебряно-белую полосу ветра, он от неожиданности натянул поводья лошади, и та всхрапнула, нервно присев на задние ноги.
 - Даниэл?!!.. - изумлённо выдохнул он, вглядываясь в темноту, заполнившую улочку после очередной вспышки молнии. - Боже правый! Даниэл! То, что я видел сейчас, это и вправду ты??!
 - Да! - я опустился на землю сворачивая крылья. Над нами сгрохотало так, что задребезжали оконные стёкла и звук впитался в землю, заставляя на миг усомниться в её неподвижности. В очередном выплеске света я предстал перед Арктуром уже в более привычном облике - в мороке сорокалетнего мужчины. - Почему ты здесь?! Что такого могло случиться, что ты, ты - со всеми своими бесполезными сейчас амулетами, здесь?!!
 Уставясь на меня как на величайшую в мире диковину, Арктур покачал головой. Возможно и было от чего. Морок мороком, но до конца убрать крылья так и не получилось и большая часть их качалась теперь в тенях улицы запутавшейся паутиной.
 - Томас поехал к Старому мосту, - он запнулся, на секунду переведя взгляд на небо. - Господи!.. Даниэл, это ведь Дикая Охота!?.. - в глазах у него светился почти первобытный страх и такое же любопытство.
 - Что?! - я развернулся к Арктуру. - Он что, прямо сейчас там?!
 - Кто-то из осведомителей сообщил что там лежат трупы всех пропавших в Низине за последние две недели.
 У меня голова пошла кругом.
 - Даниэл?!.. - едва разобрал я сквозь нарастающий гул.
 И, подняв взгляд, увидел, как вся процессия, обретая нечёткие очертания охотников, резко пошла вниз. За пару секунд кольца и браслеты нагрелись так, что, казалось, ещё чуть-чуть, и серебро расплавится и потечёт по пальцам.
 Ветер со свистом, с разгону закрутив нас, отбросил меня назад к стене ближайшего дома, зазвенели стёкла в оконных рамах, несколько фонарей разбилось от ударивших в них веток деревьев. Арктура, если бы тот не успел вовремя пригнуться к лошадиной шее, и вовсе выбило из седла, но каким-то чудом их с лошадью почти не затронуло. Заслонив друга крылом я уже приготовился нырнуть вместе с ним в тени, но Охота прошла над нами. Кони едва не задели копытами черепицу крыш, а холод и азарт погони снежных псов окунул в ледяную воду.
 Проносясь на фоне клубящегося свинцовыми и грязно-фиолетовыми тучами неба, на меня глянул сереброокий водчий. Или это лишь показалось? Белым потоком реяли за спиной волосы и плащ, вовсе не от того ветра, что бушевал вокруг. Высветились в очередной вспышке молнии переплетения древних знаков, вышитых на одежде и будто вплетённых в гривы коней и волосы всадников. Столь же резко, как опустились, Габриэль и его свита поднялись вверх и теперь разворачивались к старому городу.
 - Боже!.. - едва слышно пробормотал Арктур, он уже соскочил с лошади и теперь стоял рядом, сжимая в кулаке один из бесчисленных амулетов, висящий на шее на тонкой цепочке. Его кобыла натягивала повод, мотая головой, и он с трудом удерживал её, пытающуюся подняться на дыбы. В болотно-зелёных глазах читалось такое удивление, что мне подумалось, уж не успел ли он разглядеть и узнать лицо водчего...
 - Ох, Богини... - простонал я, потирая занывший висок кончиками пальцев. Кольца неприятно пульсировали теплом, серьга на правом ухе запуталась в волосах и теперь при каждом порыве ветра болезненно дёргалась в сторону. Где-то за поворотом улицы я отчётливо слышал ещё одного всадника приближающегося к нам, и в том, что это никто иной, как Томас Флэнксон, отчего-то даже не сомневался.
 - Что твориться в этом городе?!
 Я не успел ответить. В замершую от недавнего ужаса улочку не сбавляя скорости влетел инспектор полиции. Фонари здесь потушило ещё до появления Дикой Охоты, а свет в окнах не горел. Скорее всего, все обитатели этого места молились сейчас, или, в страхе, забравшись с головой под одеяла, лежали, прислушиваясь к ударяющим в окна первым каплям дождя. После ослепляющих вспышек молний темнота казалась абсолютной. Лишь чудом не налетев на нас, Флэнксон остановил хрипящего, с белой пеной у трензелей, коня.
 - Арктур! Хорошо что я нагнал тебя! Ты видел это?! - лицо инспектора было искажено чуть ли не карикатурным удивлением с примесью испуга. - Вы-ы??! - в растёкшемся мертвенно-голубоватом свете, Флэнксон уставился на меня. - Что..? Какого?!..
 Цепкий взгляд светло-голубых глаз безуспешно пытался нащупать меня в затопившей улочку тьме. Молния, сопровождённая секунд через пять громом, позволила ему увидеть уже менее странную картину. Всего лишь мужчина с растрёпанными волосами в помятой одежде. Дождь так и не стремился пока набирать силу, облепляя лицо мокрыми прядками волос, но убрать их за уши я не мог - серьги были слишком приметны, да и браслеты могли выглянуть из рукавов.
 - Даниэл! - Арктур ухватил меня за локоть не давая сделать шага вперёд, словно почувствовав что-то или успев разглядеть мелькнувшее на моём лице выражение. Я раздражённо дёрнул рукой, но вырываться не стал.
 - Это ваших рук дело?!
 Темнота снова заполнила улочку и Флэнксон таращился вперёд, словно боясь моргнуть и упустить то, что и так сейчас не видел.
 - Томас, я потом тебе всё объясню! - Арктур сделал ещё одну попытку подтащить меня поближе.
 - Вот как? - негромко спросил я оглядываясь на друга. Моего лица он видеть не мог, но, похоже очень надеялся, что его-то я прекрасно вижу. Что ж, и вправду, хотелось бы думать, что он объяснит Флэнксону происходящее так, что мне не придётся ничего предпринимать после.
 - За кем они гонятся? - Арктур уже высматривал в небе светлую полосу Дикой Охоты.
 - За причиной вашей идиотской вылазки к старому мосту, - ответил я, мягко высвобождая локоть из пальцев Стоуна.
 - Что за чертовщина?! - Флэнксон тоже поднял голову вверх. - Что там твориться?!!
 - Дикая Охота, - почти одновременно ответили мы с Арктуром. Флэнксон покосился на нас с таким изумлением, как будто происходящее в небе было лишь плодом нашего воображения.
 - Не держите меня за дурака!!! - инспектор всё же слез с нервно приседающей лошади, и крепко обмотал повод вокруг руки. Артуру приходилось хуже - его кобыла рвала уздечку из рук, пятясь к дому.
 - Да поверь ты уже наконец! - скинув сюртук, он накинул его лошади на голову.
 - После этой ночи в городе будет с полсотни умерших, - я вглядывался в небо перечёркнутое яркой сетью молний. Дикая Охота... мертвецов, наверняка, припишут им. Кара небесная, за то, что занимались богомерзкими делами. Флэнксон посмотрел на меня так, будто я самолично собирался исполнить своё предсказание. - Правда, причина смерти этих людей, если приглядитесь внимательнее, летит впереди всадников.
 Флэнксон прищурился, потом сунул Арктуру повод своего коня и вытащил из нагрудного кармана очки. Прикрывая их руками от дождя, он вглядывался в уже далёкий хвост белого сияния, что растянулся за процессией на полсотни метров. Не знаю, как для человеческого глаза, но мне виден был и тёмный, постоянно меняющийся контур преследуемого. Наконец, Флэнксон повернул побледневшее лицо, и, заикаясь, выдавил:
 - Да чт-что это т-такое, чёрт вас подери!!?
 - Дикая Охота, так же известная как Адский гон, Охота Дикого Эдрика, или Одина, или Вотана, или Аравна, или Габриэля, - Арктур ошарашенно глянул на меня, - или Гудрун, или Самаэля, или Финн Мак...
 - Хватит! Я и так понял! Я не о них! Что за тварь они гонят?! - рявкнул Флэнксон. Чувствовалось, ещё немного, и он начнёт трясти меня, приподняв за грудки. Маленькая просветительная лекция о творящемся над нашими головами явно была лишней.
 - Демона, - ответил я.
 - Да вы с ума сошли! Сперва пытаетесь доказать мне, что эти байки из сказок не ложь, а теперь хотите вывернуться с помощью религиозных домыслов?! - Флэнксон весь трясся от возмущения, на грани истерики - его рука шарила по кобуре револьвера.
 - Как пожелаете, - я пожал плечами. - Можете считать, что это последствия неудачного приземления дирижабля, или взрыв болотного газа, вызвавший столь необычное ионное возмущение, или вызванное жаркой погодой аномальное...
 - Да прекратите вы!!! Это полнейшее профанство в науке!!! - Флэнксон, глядя вслед уже далёкой процессии, почти вырвал повод своей лошади у Арктура, и, несколько неуклюже, стал взбираться в седло. - Я должен увидеть это вблизи!
 - Стой!!! Ты свихнулся!! Это опасно!!! - Арктур пытался придержать коня за повод, но тот с испуганным ржанием едва не лягнул, и ему пришлось отпрыгнуть. Его лошадь всё же вырвалась и теперь дрожала около фонаря, прижимаясь крупом к столбу.
 Начинаясь в полную силу ливень накрыл улочку в которой мы стояли и все остальные слова Арктура, как и ответы Флэнксона, если таковые и последовали, утонули в шуме воды. Каким бы рассудительным не казался инспектор, при столкновении с чем-то, не принадлежащим его миру, повёл себя как испуганный и вместе с тем любопытный ребёнок. Да и Стоун ничуть не лучше...
 Арктур, безнадёжно махнув рукой вслед изчезшему в ливне другу, поймал своего коня. Кобыла, почти ничего не видя и не слыша вокруг из-за сюртука на голове, связанного рукавами под мордой, успокоилась. Садясь в седло, весь облепленный промокшей одеждой, он казался рыцарем на распутье, одновременно и боясь ведьм, кроющихся в ночи, и желая увидеть их тайные дела.
 - Давай сюда!
 Я отрицательно мотнул головой.
 - Ты сможешь, в случае чего, защитить всех нас? - прокричал Арктур.
 - Ты сначала направляешься за этим суматошным типом, и лишь затем спрашиваешь меня об этом? - я фыркнул. Впрочем, моих слов он не услышал - мир утонул в очередном раскате грома и невыносимо яркого света. - Да! - крикнул я в ответ. - Если вы не полезете в самое пекло! Но объясняться с ним после, в таком случае, будешь сам!
 - Томас!!! Подожди нас!!! - во всю силу лёгких проорал Арктур. Ещё раз оглянувшись на меня и задержав взгляд на вновь выпущенных крыльях, он направился следом за Флэнксоном.
 Дикая Охота, сделав очередной крюк где-то над Торговым трактом, разворачивалась к реке и теперь шла почти на нас. Я с недоумением вглядывался в приглушённые темнотой всполохи силы. Почему он тянет, почему не закончит с этим?! Псы, полумесяцем окружив добычу, явно загоняли её. Но куда? Неужели обратно, под каменные плиты церкви?!
 - Арктур.
 От голоса раздавшегося из ниоткуда над ухом он вздрогнул, но и только, даже не выругался показывая свою выдержку.
 - Если вы на самом деле хотите посмотреть, чем всё закончится, то нам к церкви Святого Патрика. И не вздумайте сунуться дальше Дегтярного переулка! Иначе станете участниками этого действа! - я понадеялся, что это удержит их от необдуманных поступков. Хотя бы Стоуна.
 Следуя за людьми в дрожащей от чуждой Ей силы Темноте, я вылился из теней только в начале улочки, откуда просматривался угол церкви и небольшой участок земли перед ней.
 Арктур и Флэнксон, уже пешие, вглядывались в небо, полное отсветов и всполохов на нижней стороне густых, тяжёлых туч сине-сизого цвета. Расправив крылья я выставил почти невидимый в сумасшедшем чередовании света и тьмы щит. Даже если на нас попадёт часть удара, с этими двумя любопытными типами ничего не случиться, а я... Силы, что осталась в камнях и той, что влилась в них сегодня, хватит и на большее.
 Всего лишь малая частичка былого - двадцать всадников и наверно с дюжину псов... но то, что я мог пересчитать их, не делало Охоту менее опасной.
 Над нами пронёсся тёмный, бесформенный сгусток тьмы, страха и боли и закрутившись над косым крестом церкви, замер на несколько ударов сердца. Но последнее мне, скорее всего, показалось - как кажется, что останавливается любое движение, попав во вспышку молнии.
 Огненно-белые всадники окружили Дювьеля плотным кольцом, туманные псы, то появлялись, то исчезали в языках этого света. Сила, вплетённая в одежду и волосы ярким серебром обтекала охотников, замыкая круг. Старшая поднесла к губам рог цвета запёкшейся крови и над крышами, рассекая движение и шум ливня, поплыл низкий, долгий рёв.
 Я стиснул кулаки, ощутив, как заново нагреваются камни в браслетах. Безымянный палец на левой руке обожгло холодом и кольцо, выплетенное когда-то младшей сестрой, посыпалось, налипая на кожу сероватым прахом. В глазах потемнело. Ярчайшая вспышка света, от которой не помогли бы ни опущенные веки, ни Тьма Изначальная, если только на самом деле не шагнуть туда, где неразличимый шёпот голосов сложится в слова... Я мог воспринимать мир только через звуки и ощущения, но шум дождя, непрерывно раздираемый громом и летящей сквозь него смертью, запер меня в ловушке. То, что я упал на колени, понял лишь когда знакомые руки, ухватив за плечо, потянули вверх.
 - Арктур, всё в порядке, - пытаясь разглядеть друга в плывущих перед глазами цветных пятнах я поднялся с его помощью. Сквозь тени, над крышей церкви, не виделся, но чувствовался всё ещё цепляющийся за жизнь родич... Ночной, который попал в старую ловушку сидхе и так и не сумел выбраться из неё... Ещё две вспышки света, и тишина из грохота дождя и биения собственного сердца. Совсем не так, как когда-то...
 - Даниэл! Невероятно! Просто невероятно!!! - Арктур, поддерживая меня под руку, смотрел вослед удаляющейся Охоте.
 - Да уж... Я-то думал, ты спросишь о моём самочувствии, - я фыркнул, пытаясь проморгаться и если не увидеть глазами, так хоть почувствовать через тени, что происходит вокруг. - Надеюсь, теперь Флэнксон поверит в мою непричастность ко всему этому?
 - Теперь... - раздался над плечом голос инспектора. Продолжение фразы утонуло в раскате грома. Но, как бы там ни было, я мог надеяться на Арктура, если он не убедит друга не копаться в моём прошлом, то, хотя бы, объяснит, что некоторых вопросов задавать не стоит.
 Дождь, уже не ливень, а именно дождь, холодный, с утихающими где-то над Дунбаром раскатами грома и высверками молний, насквозь промочил одежду. Он был восхитителен. За каждой каплей, в каждом шорохе струй по водостокам расползалась ночная темнота. Ночной дождь...
 - Теперь мы можем подойти туда ближе?
 - Что? - вопрос Флэнксона выдернул меня из спокойствия наползающих обратно теней. Я мотнул головой пытаясь откинуть с лица налипшие пряди волос.
 - Церковь? Мы можем подойти туда, или не стоит?
 - Там уже не на что смотреть, - я попытался наощупь высвободить серьгу из волос. Гаснущее свечение камней сопровождалось едва различимым треском. Нагревшись и тут же попав под холодную воду кварц не выдержал - многие камни умерли и вряд ли я ещё раз смогу воспользоваться этим оружием. Разве только, пока ещё не снял, вытянуть из них всё, оставив после рассыпаться в старой шкатулке, запрятанной в зеркале. Память... об ушедших... о тех, кто стал дальними голосами глубоко во Тьме и той, ради чьего возвращения я готов был заплатить любую цену, забрать чью угодно жизнь... Когда я опустил руки, из рукавов посыпалась мелкая, тающая в холодных струях дождя каменная пыль.
 Флэнксон уже спускался вниз по улочке, Арктур же, стоящий в паре шагов, внимательно наблюдал за мной.
 - И всё? Всё закончилось?
 Я глянул на друга, печально усмехнулся, дёрнув уголком губ.
 - Да. Охота завершена.
 Над городом, беззвучно перечеркнув небо, расползлась ветвистая желтоватая молния.


ЧЕТВЕРГ 17 АВГУСТА


 В открытые нараспашку окна, вместе с шорохом дремлющего сада, втекала прохлада и свежесть августа. Рассветные сумерки, полные птичьих голосов. Жёлтые пятна листьев в зелени веток смотрелись небрежными, случайными мазками кисти.
 Я перевёл взгляд обратно на руку, положенную поверх одеяла. Долго смотрел на уцелевшие, всё ещё яркие камни в браслете и двух кольцах. Тусклое серебро... Узор волн под пальцами такой тонкий, что прикосновением невозможно почувствовать, как он идёт...
 Богини, почему это происходит со мной?.. Почему Колесо Жизни, на дальнем обороте подцепив эту историю, тащит её в новое время?.. Или мне только кажется и никаких повторений нет?
 Я прикрыл глаза. Память крови обоих уже погасла, оставив на душе гадостное чувство не вины, но сожаления и печали, что подобные вещи случаются под этим небом. И ещё более неприятное ощущение - что мне дали возможность пережить произошедшее со мной во время Исхода с другой стороны...
 - Эн"шэн?
 Я поднял взгляд. Фаэ уже давно сидела на подоконнике, я чувствовал её присутствие, но разговаривать ни с ней, ни вообще, желания не было.
 Утром вторника я заехал за Юстином на Вечерний бульвар. После всех событий той ночи не чувствуя ни капли усталости, впервые за последние две недели, но делать ничего не мог. Завалившись в кровать в спальне на первом этаже, так и лежал здесь почти двое суток, зависнув на самом краю сновидений, и боясь погрузиться в них. Мне было достаточно и той памяти крови, что сама выплывала в сознании. Знать историю этих двоих в больших подробностях было бы уже слишком...
 Натан... Ночной, в котором и в самом деле оказалась малая часть крови нашего Рода... Случайно попавший в старую-старую ловушку сидхе лишь оттого, что выбрал местом служения церковь Святого Патрика, а не какую-нибудь другую. Элеонора... до встречи с Натаном даже не подозревавшая, кто она... И людские законы, не дающие быть им вместе, не таясь от всего города. Давнее прошлое, история, что ждала завершения два с половиной века... У них бы всё равно не получилось разорвать цепь заклятья, возможно растянуть её ещё чуть дальше, но и только.
 - Эн"шэн? Ау-у? Ты здесь? - Фаэ, задумчиво перебрала в пальчиках гроздь крупной, ещё оранжевой рябины, оторвала одну и прицельно бросила в меня, попав в спутанные пряди волос, откинутых вверх на подушку. Там красовалось уже более дюжины ягод.
 Я перевёл взгляд на браслет. Меньше сотни жизней, забранные паутиной Натана и те, что забрал я в сражениях и после, в безумной попытке собрать крохи света, шорох дубрав, горечь волн...
 - Эн"шэн, ну хватит, ты меня уже пугаешь!
 Ещё одна оранжевая бусина упала куда-то в изголовье кровати. Я вздохнул, закрывая глаза.
 - Там ванна готова. И вода, между прочим, остывает! Юстин тебе кофе сварил, и что-то готовит, у меня от одного запаха слюнки текут!
 В шорохе сада за окнами отчего-то слышались волны, едва ворошащие белый бархат прогретого за день песка, шёпотом и вздохами накатывающие на берег. Голос фэйри пробивался откуда-то издалека, рассыпая смысл сказанных слов под ноги крохотными ракушками.
 - ...но тут, в общем, приходил Данни... Они вроде как уезжают сегодня.
 - Что? - я открыл глаза, резко выплывая из сна.
 - О! Ты всё-таки не утратил способности говорить? Данни и Габриэль уезжают сегодня днём, - девчонка в полупрозрачном платьице из утренней дымки оборвала остатки рябиновых ягод и часть их с тихим стуком покатилась по полу, исчезая где-то под кроватью и стульями. Соскочив с подоконника, Фаэ на цыпочках подошла ко мне. - Он не сказал точно, во сколько. И кто его знает, когда у этого эльфа день начинается?.. Так ты будешь завтракать, или тебе этого достаточно? - занеся надо мной кулачёк с ягодами, она разжала пальцы.
 - Огонёк... - я раздражённо шевельнул крылом, заслоняясь от подобия завтрака в постель и по всей комнате вполне слышимо зашуршали тени.
 Фэйри склонилась ко мне, покачала головой.
 - Надень очки и даже не думай снимать их - ты выглядишь просто ужасно.
 - Спасибо, - я дёрнул уголком губ.
 - Всегда пожалуйста! И учти, если тебя через полчаса не будет на кухне, я сочту это согласием отдать мне свою порцию!
 Фаэ исчезла, оставив падать и рассыпаться остатки ягод.
 Повернувшись на спину, я закрыл лицо ладонями. Богини! Что со мной творится?! Здесь и сейчас... я - здесь и сейчас!
 Утреннее солнце, ползущее по затянутому лёгкими облаками небу, ещё не успело прогреть воздух, да, похоже, и не собиралось делать этого сегодня. День обещал быть прохладным и ясным, как первый подарок давно уставшему от гроз и жары городу.
 Высвободив руку из кармана тёмно-серого плаща, я поправил очки и на несколько секунд замер, провожая взглядом большого ворона, перелетающего с одного дерева на другое. Теперь, в каждой такой птице, мне будут чудиться помощники Габриэля. Но именно этот ворон таковым и был. Толкнув створку ворот я вошёл внутрь, неспешно, под внимательным взглядом птицы, ступая по светлой дорожке, мимо кустов алых роз, зная наверняка, что, когда сид уедет из Гатри, буду проходить возле этого дома вспоминая их цвет и запах... И то, как мы сидели в ночной темноте на веранде, полной тёплого света и шелеста крылышек от кружащих вокруг ламп мотыльков... и сладкую печаль осенней прохлады, сокрытую в его крови, что уже покинула меня, но всё же осталась моим собственным воспоминанием...
 Поднявшись на крыльцо, я остановился, с усмешкой рассматривая бледно-зелёный шёлковый платочек, небрежно повязанный на дверную ручку. Фаэ, кто же ещё?
 Двери открыли не сразу. В доме чувствовалась суета, хотя никакого шума, что наверняка сопровождал бы спешные сборы в дорогу, не было. Кэльпи, взъерошенный, но с чрезвычайно довольным лицом впустил меня и что-то неразборчиво, скороговоркой выдав на французском, исчез за кухонной дверью. Подождав с минуту я направился к лестнице ведущей на второй этаж. Вторя каждому движению, по стенам и полу потянулся едва различимый узор крыльев. Всё, что осталось от старого оружия, я снял, опустошив камни - воспользоваться ими ещё раз уже не получилось бы, а оставлять там силу было глупо. Правда сейчас, в свете раннего утра, спрятанные в лёгких тенях крылья казались непривычно тяжёлыми, да и полностью убрать их не получалось.
 - Даниил? - Габриэль шагнул из коридора на верхнюю ступеньку лестницы и удивлённо замер, спешно переворачивая в пальцах конверт так, что бы скрыть адрес. Можно подумать, я охочусь за их секретами!
 - Похоже, я успел вовремя... - я задумчиво оглядел сида - светлый костюм, дорожный плащ, памятный ещё по сновидению. - Уезжаешь?
 - Да... - на лице Габриэля замерло странное выражение. - Вызывают, совсем внезапно, так что... не знаю даже, встретимся ли ещё. Будешь чай?
 - Если у тебя ещё есть время, - я усмехнулся, - не откажусь.
 О том, сообщил бы Габриэль об отъезде, или так и уехал втихую, не загляни его кэльпи к Фаэ, я спрашивать не стал.
 - Ещё немного есть, - спускаясь вниз он кивнул в сторону кухни, чуть улыбнувшись. - Кроме чая и сахара ничего предложить не смогу. А, да - не забудь обновить ледяное заклятье на бочке с продуктами, которая теперь у тебя в подвале. Иначе рискуешь проснуться в одно прекрасное утро - вернее, вечер, под ароматы стухшей ветчины, яиц и гниющих овощей.
 Я непонимающе нахмурился.
 - Это ты о чём?..
 - У меня осталось довольно много припасов, - отворив дверь со стеклянной вставкой, он прошёл к плите. Кэльпи уже уехал и, кроме нас двоих, в доме, приглушённым стуком сердца, отсчитывала ход времени секундная стрелка часов.
 - Тебе чёрный, или остатки зелёного?
 - Без разницы, - я обвёл взглядом окна, выходящие в сад на всё те же розы. За их кустами, пока без единого жёлтого пятна осени, шуршали яблони, сбрасывая иногда в высокую траву покрасневшие с одного бока плоды.
 - Я, к слову, хотел с тобой поговорить... - Габриэль заваривая чай, глянул на меня через плечо. - Ты... сильно разозлился, когда я согнал тебя с сети?
 - Разозлился? С чего бы? - я удивлённо хмыкнул, присаживаясь на краешек стола. - Если бы ты не окликнул меня тогда... Даже не представляю, что могло произойти, - я покачал головой, вспоминая тёмное воинство призраков, возникшее за спиной.
 - А... Ну тогда ладно, - заметно повеселев, Габриэль поставил передо мною кружку, сахарницу и яблоко - даже по виду незрелое. - Извини, но всё остальное либо уже съедено, либо у вас. Н-да, кто бы мне сказал, даже две недели назад, что я буду угощать чаем ночного - самое малое, вызвал бы на дуэль.
 Без раздумий высыпав остатки сахара в кружку, я с усмешкой глянул на него.
 - Кто бы мне сказал, пусть и несколько тысяч лет назад, что я со спокойной душой приму от вашего брата какое бы то ни было угощение...
 - Да ты не тревожься, там ничего такого нет - я просто пить не хочу, - он чуть усмехнулся, и внезапно полез в карман брюк. Вытащив небольшой льняной мешочек, Габриэль положил его на стол, рядом с кружкой. - Защита. Если можно так сказать, на память. Как я понял, у тебя с этим из рук вон плохо.
 - Ну... - я даже не нашёлся, что сразу ответить. Похоже, за эти неполные две недели у Габриэля сложилось обо мне определённое и не самое лестное мнение. - Спасибо... - протянул я, машинально продолжая мешать почти растворившуюся в горячем чае горку сахара.
 Сид задумчиво глядел на янтарную воду в кружке. Я дотронулся до неотбеленного льна - под тонким слоем ткани чувствовалась чуждая темноте, но не столь уж и неприемлемая Ночной Ветвью сила.
 - Насчёт защиты... Если уж так...
 Развязав мешочек я повёл пальцами, едва касаясь молочно белых кварцевых гладышей. Всю руку до плеча обволокло тихим, чуть щекочущим холодом. Всё же, несмотря на намёк, с которым Габриэль сделал этот подарок, (хотя какой уж там намёк! так прямо и сказал...) несколько странно было увидеть именно это. Словно они пришли в замену тем, растаявшим в холодной дождевой воде...
 Я стянул с пальца простенькое серебряное кольцо, даже без камня и без какой либо гравировки, надетое скорее по привычке ощущать прикосновение лунного метала, чем по какой-либо необходимости. И, под удивлённым взглядом Габриэля, подцепив изменяющейся рукой один из камней, сжал их в ладони. Тьма Изначальная, обняв меня, зашептала на сотни почти узнаваемых голосов, даже показалось, что я слышал дальнее эхо чьего-то смеха... Дом, пронизанный косыми солнечными лучами сад, едва слышный отсюда шум озера, всё таяло в кружащих паутинках теней, чужой памяти, снах, что когда-нибудь кому-то приснятся, мыслях, мечтах, страхах... Когда я открыл глаза, тяжесть крыльев уже не чувствовалась - тихий шорох, неслышимый на самом деле, а лишь память о нём, скользил рядом в тенях кухни, да немного холодило кожу в том месте, где из затянувшейся ранки вплеталась в серебро и кварц моя кровь.
 Протягивая Габриэлю маленький кусочек речного камня, оплетённого знаком удачи, я улыбнулся:
 - На память и на удачу.
 Осторожно подобрав камень с ладони, сид опустил его поглубже в карман жилетки.
 - Спасибо. Надеюсь, неприятностей от этого не возникнет ни у тебя, ни у меня.
 - Не более чем маленький оберег. О том, что выплел его ночной, сможет узнать лишь тот, кто покопается в памяти твоей крови.
 - Память крови? Она же исчезнет через тридцать дней?.. - Габриэль прищурился, с любопытством поглядывая на меня. - Или в твоём роду что-то иное?
 - Теперь уже нет, - я усмехнулся. Всё-таки он не знал, что делал тогда. - И не беспокойся, твою я не читал, - усмешка так и продолжала дрожать в уголках губ. Всё равно, верил он лишь половине моих слов, ещё четверть не воспринимал вовсе, а остаток считал откровенной ложью. Что ж, так оно и было...
 - Мм... - Габриэль всё ещё щурился на меня.
 В гостиной, за стенами, пробило половину девятого.
 - Мне пора. Я сейчас на вокзал.
 - Я провожу тебя, - оставив кружку с недопитым чаем, я поднялся, перекладывая мешочек с кварцем в карман плаща.
 - Ладно, - поглядев пару секунд на неубранную кружку, сид хмыкнул.
 Наши шаги замолкали в опустевшем доме, все окна были закрыты и занавешены шторами, входная дверь мягко просела вниз, в порожек, после последнего поворота ключа. Запах роз истаивал под ветром. Яблоки, уже пахнущие осенью, первые облетающие листья...
 Ворота в белой стене скрипнули. По лицу Габриэля невозможно было прочесть, станет ли он вспоминать этот дом, место и время, или для него это лишь очередной кусочек стекла в калейдоскопе, что никогда не увидится по-прежнему.
 В молчании мы дошли до набережной и, поймав кэб, всё в той же прозрачной, как осенняя дымка рассветов, тишине доехали до вокзала. Терновка, когда мы переезжали мост, искрилась солнечными бликами, они проникали даже в глубину тёмных здесь волн. Спящие фонари вспыхивали, перебрасываясь попавшими на грани яркими лучами. Холодный свет дня играл в хрустальном воздухе первую мелодию, под которую вскоре начнут вальсировать листья.
 - Ну что ж, мне пора.
 Мы стояли на платформе - клубами густого белого пара исходил паровоз, кутая рельсы в туман. Сигнал к отправлению уже прозвучал и кондуктора торопили пассажиров занять места.
 - Что ж... - я улыбнулся приподняв уголки губ, чувствуя, как вместе с гудком паровоза плывёт по воздуху что-то ещё. Время. Время уходящее... время, утекающее из разбитой чашки обстоятельств. И мысли, так и не ставшие словами, что залягут на дно, и вновь и вновь будут возвращаться, напоминая о вроде бы упущенном случае... - Надеюсь, мы всё же встретимся ещё. Когда-нибудь... - я протянул руку для прощального рукопожатия.
 - Может быть, когда-то, где-то... - Габриэль смотрел так, словно я уже был картиной, в коридорах его памяти, и он старался запомнить меня таким. Холодные пальцы на мгновение сжали мою ладонь.
 Глядя на дым от состава, тающий за тёмной зеленью леса, я улыбнулся, когда почувствовал, как скользят по плечам тени от чёрных молчаливых птиц, кружащих высоко в облачном выцветшем небе.