Все мальчишки во Фрисландии мечтали стать моряками. Парней привлекала романтика дальних плаваний, полная свобода, открывай острова какие хочешь и ищи там сундуки с сокровищами. Менно Симонс не стал ни моряком, ни пахарем, ни овцеводом, а подался в монастырь учиться на священника.
Материальная сторона этой профессии была не на самом последнем месте. Работа не пыльная, а зарплата ого-го какая! Солдату тогда платили один гульден в год, капралу -пять, слуге – шесть, помощнику пастора - сто. Парторгам при Советах столько не платили. Гульден в переводе с голландского означает золотой. Были в то время в ходу и серебряные гульдены, в каждом около десяти граммов серебра. Помножаем десять граммов на сто, получаем тысячу. Килограмм серебра в год!
Жизнь вдали от дома – это постоянное ожидание встреч и расставаний. От того как тебя провожают и встречают на обоих концах пути, зависит твоё настроение и настрой на будущее. Дома напоят, накормят и отправят в путь, чтоб грыз гранит науки и осваивал приличную профессию. Обратно из школы несёшь домой свою голову, переполненную всякими премудростями, по дороге есть время подумать о смысле жизни.
После учёбы Менно предстал 26 марта 1524 года перед своим начальством на распределительной комиссии в городе Утрехте, получил сан католического священника и направление в родной район. Домой в Пингъюм шёл берегом моря пешком, денег на коня ещё не заработал, а автобусов тогда ещё не было. Ночевал не в харчевнях, а у своих коллег, которые работали в местных церквях. Март, весна, люди пашут, сеют, а ты идёшь себе с котомкой по тропинке вдоль каналов мимо мельниц, мимо хлевов и складов, идёшь счастливый навстречу будущей жизни. Сто гульденов в год и работа не бей лежачего. Красота!
В Пингъюме Менно Симонс получил должность викария в местной сельской церкви. Мне в этом плане меньше повезло, работать начинал вдали от родного дома. Домой добирался по полдня. За это время можно всю Голландию хоть поперёк, хоть повдоль проехать. Мой оклад был сто рублей в месяц, у Менно сто гульденов в год, реально в десять раз больше моего. Мы оба о своей зарплате не горевали, и наша работа нам очень нравилась. Мне моя, ему своя. Моя была даже интересней, чем у викария. У меня был свой класс и классное руководство.
У Менно своего класса не было, в обязанности викария входит помогать пастору во время богослужения. Делать это приходилось не часто, всего лишь раз в неделю по воскресным дням и по редким праздникам. Проповеди читал сам пастор, а святое причастие проводили втроём - пастор, помощник пастора и помощник помощника. Один вносит вино и рюмки в зал, другой разливает, третий подаёт святое причастие. Главный финт в том, что всё это делать надо очень торжественно. За это хорошо платили. Если бы не платили, то торжественность могла бы исчезнуть.
При больших деньгах и очень мизерных обязанностях выпускник монастыря начал мучиться от безделья. Скоротать время помогал шеф и помощник помощника, с которыми он пьянствовал и играл в азартные игры. Что могли они делать ещё плюс к этому трудно сказать, ведь эти парни дали обет безбрачия, а это означает, что за все прелести безбедной жизни надо рассчитываться пожизненным целомудрием. Им внушили, что мудрее тот, кто целее и никаких тебе поцелуев, никаких тебе стояний под луной на берегу моря с любимой девушкой. Не говоря уж о том, чтобы прилечь с ней где-нибудь на дамбе. Нарушение обета рассматривалось как предательство, отступление от клятвы, хотя в Библии об этих запретах ничего не говорится. Католическим священникам и по сей день запрещено вступать в брак.
Своих подопечных Менно причащал раз в неделю, а себя лично ещё и в свободное от работы время. А времени свободного у него было очень много. Представляю, как укоризненно смотрели на него прихожане, когда во время мессы от него разило перегаром на весь сельский храм. Тут пашешь на польдере день-деньской, а этот парень нашёл себе работу – разливать вино по рюмкам. Неужто пастор сам бы не справился с такой тяжёлой ношей. Отдал бы лучше свои сто гульденов в армию на защиту отечества или пожертвовал бы эти деньги на ремонт каналов.
Говорят, что мысли людей материальны. Опять же много ума не надо было чтобы эти мысли своих прихожан угадать. Викарий стал ни с того ни с сего мучиться угрызениями совести. Лев Толстой такое состояние души выразил в «Войне и Мире» словами Андрея Болконского: «Я знаю в жизни только два действительные несчастья: угрызения совести и болезнь. И счастье есть только отсутствие этих двух зол».
Со здоровьем у Менно было нормально, но он вдруг почувствовал себя несчастным и его осенило - это меня ведь совесть грызёт! Помощник пастора садится за Библию и основательно изучает её, а изучив, понял, что мир расколот на добро и зло и он, викарий Менно Симонс был не на той стороне. Стал мучить вопрос: за что ему, помощнику сельского пропагандиста, не пропагандисту, а его помощнику, платили в сто раз больше, чем простому солдату? За что?!
Оруженосец получал в сто раз меньше, чем носитель рясы. Значит Менно Симонс носил кроме рясы ещё что-то невидимое, неосязаемое, но имеющее ценность во много раз большую, чем аркебуз, бывший в то время оружием массового уничтожения. Аркебузами испанцы завоевали Новый Свет. Огромная армия ацтеков, около ста тысяч воинов, не смогла справиться с небольшим испанским отрядом, у которых было на вооружении всего 80 аркебузов.
У викария возникло очень много вопросов. Выяснилось, что процедура многих обрядов в Библии не описана, значит её придумали сами священники. Менно Симонс донимает своего пастора вопросами, тому ответить нечем, он соглашается с доводами своего помощника и тоже берётся за ум.
Не они первые, не они последние, в католическом мире появилось много диссидентов. Одними из них были анабаптисты. Это слово переводится с греческого как вновь крещёные, перекрещенцы. Анабаптисты считали, что религия должна даваться человеку не от рождения, а по убеждённости взрослого человека. Что взять с ребёнка?
Анабаптисты отрицали церковную иерархию, иконы, таинства, очень резко восстали против налогов и воинской службы, осуждали социальное неравенство и призывали к обобществлению имущества. Власть объявила анабаптистам войну, еретиков казнили сотнями на эшафотах и кострах. Иногда несчастным давали небольшие поблажки: «кто отречётся, будет обезглавлен; кто не отречётся, будет сожжён». Перекрещенцы толпами всходили на эшафоты и костры, удивляя своих современников необъяснимой упёртостью.
Среди протестантов были лидеры, которые убедили своих прихожан в том, что очень скоро, а именно в 1533 году наступит конец света и спасти душу можно лишь обрядом нового крещения. Церковь понимала, что власть уходит из-под ног и свирепела.
Кому-то сегодня это покажется смешным. Небо ведь не упадёт на землю от того, что толпы людей решили подставить свои причёски под чайник с водой, который держит в руке какой-то пришлый мужик по имени Ян. По тем временам это была не безобидная шутка, а протест против официальной власти. Обряд перекрещения обязывал всю свою жизнь посвятить новым традициям и не придерживаться старых законов и правил.