Целоффан Винигретович совсем оборзел.
Ему привиделся на дне рождения Леопольда Марковича - прямо за столом: лоснящийся озорной пилигрим, в интенсивно бардовой жилетке навыворот, и в чепчике выспренно накрененном набок. Этот драманж бестактно поскребывал алую грязь об девятину вечных ступенек всхода на сцену, где ярко юлил планерный свет, создавая муку и думу.
Целоффан Винигретович, презрительно хрюкнул на это чудовище, опрокинул восвояси рюмочку кентервильской, томно вздохнул на дагеротипы бессовестных пресноводных впечатанных в стены, и косточкой согнутого пальца громко постучал об стол.
- Господа Понтермейцы, - сбалансировал в уме, Целофан Винигретович, - прошу вас, как бонвиан высшего света, выслушать и воспринять выслушанное.
Целлофан Винигретович пророкотал новому появившемуся привидению "Бонжур", и бросил в воздух вытверженный наизусть стих.
Гуляли! Робко в декабре, когда неслась по небу звездами,
Большая трехметровая сосна, в кромешной полутьме за солнцами!
Потом почему-то быстро пришлось выскочить в неожиданный проход, и потом в уборную, и весь смысл съеденного оставить гнить в чьих-то ботинках, и после ничего уже не помнить, а только удивляться, как учетверяются многие из многих.
Все.