Была весна, когда долговязый Стёпа – студент второго курса не самого престижного института шел рубить последний хвост.
До зачетной недели оставалось еще несколько теплых майских дней, девочки торопливо обнажались под неожиданно жарким солнцем, и Стёпа был согласен получить три балла за скучный курсовой проект, который томил его молодой организм с февральских метелей.
Скрипнув калиткой, Степа вышел на дорогу. Хозяйка – чистый передничек, божий одуванчик – перекрестила его, глядя в оконце. Старушка жалела «свово» квартиранта и, получая с каждой его стипендии тридцать рублей за постой, всегда вздыхала: «Нелегко грамота-то дается!».
Трудности Степа, как мог, преодолевал. Поделив с бабкой четыре стипендии, он изготовил проект редуктора и сегодня надеялся расстаться с ним навсегда. Он шел по улице господина Милюкова, где по обе стороны чернели избы под тополями, и жалел, что в большом городе, гордо отметившем свое шестисотлетие, из архитектурных памятником старины сохранился лишь этот неухоженный район, где из всех удобств, предлагаемых его обитателям можно отметить отсутствие шума автобусов и звона трамваев, а зимой и в непогоду быстро прибывает трактор, чтобы подтолкнуть вызванную по случаю пожарную машину.
Здесь было несколько Пролетарских, Социалистических и Коммунистических улиц. Конечно, и эта была – не Милюкова, а Карла Либкнехта. Но Степа пожалел старика Карла и дал свое название. Остальные названия соответствовали.
Ночами улицы пугали своей чернотой. Сейчас радовали звоном ведер у колонки и веселым собачим лаем.
Степа наливался уверенностью и жаждой развлечений. Жажда была велика, и защита прошла куда-как успешно. Как прыжок в прохладный бассейн с пятиметровой вышки: томясь и волнуясь он поднимается вверх, стоит, глядя в бездну. Но вот судьба его решена. Последний вопрос, открыта зачетка, стремительно соображая он падает вниз, и всё! Прохлада. Сдувает пену с пива и тупо смотрит на своих, таких же радостных и счастливых.
Один Толик из всей компании хмурый. Он брезгливо ковыряет вилкой закусь, принесенную официантом, и говорит, что понял смысл поговорки «с пивом потянет». Он отличник, он в очках. Он ни черта не понимает в весенних настроениях праздных студентов. В армии ему отбили чувство юмора, в институте его сделали старостой группы, а дома жена родила ему дочку и развесила ароматные пеленки. Для него праздник закончится с последней кружкой пива.
Стёпа протянул под столом свои длинные ноги и обнял за плечи ту, что была рядом. Сгрёб и притянул к себе круглые плечи и полные руки сокурсницы Тани. Таня была жизнерадостной девушкой. Сегодня она тоже свалила курсовой и готова была полюбить Стёпу в этот солнечный день.
И вот они, оставив свою галдевшую компанию и упавшего духом Толика, пошли бродить по городу. Они болтали и смеялись, по молчаливому согласию направляясь в парк, где целовались до тех пор, пока счастливый жаркий день не сменился вечерней весенней прохладой. Скорая на расправу Таня, припадая к целомудренному Стёпе всем телом, пугала его своей страстью и будила в нем головокружительные желания.
Стёпа твердо решил стать мужчиной. Но в общежитие, где радовалась жизни подруга, его не пустили. У входа стоял лысый и бескомпромиссный вахтёр Коржик. Он торопил. Он говорил, что общежитие закрывается. Это было чудовищно. Стёпа хотел закричать. Сегодня самый счастливый день в его жизни и вдруг какой-то Коржик. Таня висела на шее, говорила Стёпе волшебные слова. Она была нежна и прекрасна. Но вахтёр хлопнул дверью и Стёпа остался один.
Так он стоял некоторое время, обдумывая дальнейшее свое поведение. Первой мыслью его было нечто смелое и ужасное – выставить где-нибудь стекло и проникнуть внутрь, пусть даже с боем. Но что дальше? Таня в комнате не одна. Сидят подруги, пьют чай, и вдруг заваливает он – всем известный Стёпа. Нет, ничего не выйдет. И он побрёл домой.
Стёпа не знал, что по неписаным правилам студенческого общежития присутствие в комнате посторонних лиц не мешает влюбленным любить друг друга.
Таксист, поморщившись, взял рублёвку и отказался ехать «во дворы», высадив Стёпу на окраине его деревянного района. Собаки будили своих хозяев, когда он на негнущихся ногах топал к дому. Наконец, тихо отворив дверь, он вошел в комнату. За шифоньером, на своей половине мирно посвистывала бабуля.
Стёпа растянулся на диване. В воспаленном мозгу пылали картины счастливого ослепительного дня.
Защита, пивбар, парк. Таня сидит у него на коленях такая манящая, такая аппетитная и многообещающая. Она его целует. Потом они встают со скамьи и идут по городу. Мимо института, мимо пивбара, в котором почему-то уже нет никого, кроме пьяного Толика. Идут дальше. Вот и родная улица Милюкова – уютная, зеленая и красивая. Вот и его – Стёпы – дом. Таня говорит свои волшебные слова и уходит на половину бабки. Там она раздевается, ложится на бабкину постель и засыпает. Но Стёпа не может уснуть. Он снова прокручивает этот день в памяти. Он влюблен. Его не пускают в общежитие. Вчера не пустили. А сегодня, сейчас Таня спит за шифоньером на бабкиной кровати. А Стёпа тут – на своем диване. Удивительно, как она может спать? Ведь она сказала, что любит его. Конечно! Любит!
В сердце звучали тамтамы. Стёпа встал, обошел шифоньер, осторожно присел на край кровати и наклонился, чтобы поцеловать свою любимую, но тут почувствовал слабые толчки в грудь, потом увидел бледное испуганное лицо продолжавшей сопротивление бабули и, наконец, проснулся окончательно.
Тихий ужас и холодный пот…
Утром он попытался объяснить смущенной бабуле причину своего конфуза. Вышло кратко и неубедительно. Собрав свои вещи, Степа бежал с квартиры, не дожив до конца месяца, за который было уплачено вперед. С Таней он больше не встречался, и она подумала о нем плохо.
А что подумала бабуля – никто не знает.
Но помирать она пока не собиралась.