Назад, Глава 7. По мановению всех ветров: http://www.proza.ru/2018/03/27/686
...На этой реке недалеко от моста стояла водяная мельница (электричества же не было).
Мы туда любили ходить, мельник был добрый, весь в муке. Мы стояли и смотрели, как
вращаются огромные колёса, на них падала вода, выше мельницы был пруд, вода
стояла высоко...
Из воспоминаний моей мамы о своём детстве.
– Мы летим! Летим! – кричал Фредриксон.
Он стоял рядом со мной, облокотясь о поручни, и смотрел на большой белый воздушный
шар на верхушке пароходной оснастки.
– Как тебе удалось запрячь нашу тучу? – спросил я.
– Она сама взлетела, – отвечал он. – Теперь у нас летающий речной пароход! –
И Фредриксон погрузился в раздумье.
Туве Янссон, «Мемуары папы Муми-тролля».
Голос твой, Остров поющих молчанием птиц, можно услышать лишь только прислушиваясь. Никогда, ни один не услышал его иначе. Если только, чудным каким-то образом, внимание не привилось ему ещё прежде усилий, прежде всякого взгляда или движения. Но таких столь мало, что можно сказать, что никто не слышал песни его, как только замерев, став воздухом, камнем, собою, на самом последнем пределе недвижности и движения, совмещая в себе и то, и другое, словно бы встав на цыпочки над собою и предстоя Живому... Голос Твой, Человек, звучит здесь как вечное детство. Да и что же иначе мы можем здесь назвать?
Не знаю, бывали ли вы хоть единожды на островах. Хоть на каком-нибудь, даже самом малом, пускай посреди реки или озера. Могли ли вы его обойти, ступая по самой грани воды и суши, могли ли вы слышать, как жадный прилив укрывает собой его сонные пляжи, песочные, галечные или глиняные, на которых следы, оставаясь, нелегко подаются пробегающей вдоль и вперёд их очертаний, словно ресницы, колышущейся воде.
Но это был он, тот самый остров, на котором всегда хотелось побывать тем, кто глядел вслед заходящему солнцу за горизонт, кто разглядывал рядом с месяцем скрытую тенью остальную часть луны, кто смотрел на соловья, стоя от него в трёх метрах и боясь пошевелиться, кто видел кукушку во время её кукования и не считал, сколько раз она прокукует, а просто смотрел, кто держал в руке рой пчёл и не был укушен, – в общем, кто делал всякие самые обычные детские вещи. Я думаю, что именно на этом острове и жил Робинзон, да и все другие настоящие робинзоны, пусть легенды и приписывают им какие-то ещё острова.
Впрочем, каждый из островов твоих, светлое море налаков, единствен – так, что случающееся на нём, даже если и повторяется где-то, на каком-то клочке земли, всё равно остаётся начальным, как устье источника, текущего сквозь события, времена и пространства, восходящего там и здесь в неприметных колодцах. Вся земля тогда подобна флейте с множеством отверстий... Кто же играет на ней, каким дыханием изводятся из светлых этих и молчаливых глубин необъятные, однако же мерные звуки? Из этих колодцев, наверное, мы и черпаем, когда строим дома, сажаем деревья, пишем стихи и картины...
Они подплывали к берегу. Но здесь не было пристани!
– И как же мы будем высаживаться? – с некоторой обидой спросил Бикардию Стактибус. – Ведь у нас шлюпки-то нет.
Ну, понятное дело, тут же ещё глубоко, вода, змеи, итки и прочие неожиданности...
– Ага, – прокомментировал Бацмордуорт сделанное заявление. – Особенно учитывая то, что сам корабль почти что как шлюпка...
Ох уж эти взрослые скептики. Нет, об этом точно не стоило говорить. Потому что сразу несколько членов команды...
– Ладно-ладно, не хмурьтесь, – прервала общий пассаж Бикардия. – Здесь есть коса. Нужно только пройти чуть правее... Да, вот так. Я покажу, – и она поднялась с корабля и полетела вперёд, показывая, куда править.
Они бросили якорь, но так, чтобы в прибое или приливе их корабль не сел на мель и не бился о какую-нибудь скалу.
– Всё равно ведь надо плыть, – тоскливо сказал Бу.
– Ладно, – пробасил Дубробор, – я сейчас... – и первым прыгнул в воду; вынырнув, заявил: – Да здесь не очень глубоко... Садись мне на плечи.
Забавно было смотреть, как по поверхности воды двигалась голова Дубробора, изо всех сил старающегося плыть ровнее и не махать руками, и как на самой макушке, поджимая все конечности, сидел в торжественном ужасе Бу. Но потом, когда уже стало явно, что при такой близости дна здесь не может укрыться ни одна итка, он тихонько сполз в воду и поплыл сам. За ними плыли все остальные. Только Бацмордуорт решил остаться на корабле.
– Надо же кому-то следить за хозяйством, – сказал он и быстро опустил глаза.
Но никто не упрекнул его. Ведь это так и есть, на корабле должен кто-то остаться.
Итак, они выходили на влажный и гладкий песок берега, столь редко посещаемого странниками, что здесь не было ни пристани, ни чего-либо подобного. Остров был тих. Мерно вздыхал прибой, слегка шумели кроны деревьев... и больше не было ничего. Никаких звуков.
Свет заходящего солнца касался уже только самых верхушек крон.
– И это – Остров птиц? – с некоторым недоверием спросил Бобредонт Ремису, сидящую у него на плече.
Та с совершенным безмятежием кивнула и, вспорхнув, распростёрла крылья, вдыхая вечерний воздух знакомых мест.
– Ночь здесь – одно из самых лучших времён, – заявила она.
– Угу, – буркнул Стактибус, – а также день, утро и вечер. Тоже лучшие времена.
Ремиса опять улыбнулась и, произнеся своё «идитезамной», полетела в глубь чащи, гибко лавируя между деревьями. Понятное дело, что сухопутные существа к такому лавированию менее способны, особенно учитывая непроходимый подлесок, да ещё беспорядочный валежник, оттого ей приходилось то и дело останавливаться, садясь на какую-нибудь веточку и подбадривая невинных страдальцев своими «сейчаспридёмами». К счастью, оказалось, что так трудно идти на этом острове не везде, – лишь на этом берегу, больше всех прочих встречавшем удары ветров и волн, и куда, соответственно, приплывал почти всякий путешественник, лишь здесь было это дикое переплетение.
– Он наверное потому... называется «Остров птиц»... что здесь только птицы!.. могут передвигаться... – изрекал Стактибус одну из своих реприз, продираясь сквозь многослойную ткань, и вдруг упал, оказавшись на ровном и свободном месте.
Он поднялся и оглядел место. Бурелом закончился. Все остальные то тут, то там, выбирались из гущи ветвей вслед за ним. Нет, лес продолжался, и он не был здесь реже, просто ветер и океан сюда уже так не достигали. Ремиса, сидевшая на ближней ветке, вспорхнула и, сделав над ним в воздухе круг, опять полетела вперёд. Что ж, и они пошли вслед за её слышащимся издалека и перетекающим со ствола на ствол и с листа на лист голосом, так, словно бы сам остров приглашал их, к примеру, на ужин возле камина, приотворяя дверь в комнату старческой узловатой рукой и вместе ласково и беззащитно улыбаясь... Я думаю, именно здесь рождаются все бабушки мира.
И наконец они увидели дом. Небольшой, но выглядел он вполне уютным, со множеством флигельков и пристроек. Никакая дорога и никакая даже самая жиденькая тропа не вела к нему; он стоял, словно выросший из ниоткуда гриб. Подойдя поближе, они увидели, что это даже и не дом в полном смысле, а словно бы огромная узорчатая со множеством вплетений корзина, обмазанная красно-бурой глиной и побелённая. И всё это венчала крыша из щепы. Неровности прутьев в стенах дома беспорядочно проглядывали из-под обмазки и побелки, которая не везде была однородной и равнослойной... и этот упорядоченный хаос был прекрасен! В оконных рамах, столь же неровных, блестели пластинки слюды. Щели между рамой и домом были заткнуты мхом, принявшемся преспокойно расти на новом месте жительства. В доме горел свет, и они гурьбой потянулись к двери, в которую уже стучалась клювом Ремиса.
– Тётя Йокса, это я, Мириса, – сказала Птица, и дверь открылась.
Но они не увидели там никого. Дверной проём был пуст.
Ремиса тут же впорхнула внутрь.
– ...Входите, чего вы топчитесь?.. – донёсся до остальных её голос. – Здесь для нас всё готово...
Медленные и изумлённые, входили они в это странное и чудесное жилище, оглядывая его обстановку, вдыхая благоуханный его воздух, наполненный горьковато-солнечным лавром, сладкой гвоздикой, прохладной мятой... На крюке над огнём в камине побулькивал большой закопчёный чайник, причина и хранилище многих и прекрасных ароматов. И рядом!.. рядом с ним... в огромном котле!.. варилась лапша... изумрудные волны которой они видели с самого порога. Все одновременно сглотнули слюнки. И, продолжив разглядывать достопримечательности дома, неожиданно обнаружили через несколько секунд или, может быть, четверть секунды, что отчего-то все остальные стоят рядом и смотрят, как бедное, несчастное и голодное странническое существо...
– Эй-эй, подождите, ещё не солёное! – прервал общее чей-то весёлый голос.
Они подняли глаза и увидели Сияющую птицу. Оперение её, и небесно-голубое с чёрными полосками, как если смотришь на небо сквозь ветви, и розовое, подобно рассветному румянцу, переливалось под их взглядами. Она стояла на втором этаже дома, – на втором этаже, куда не вела никакая лестница. У её ног был мешочек. Птица улыбнулась им и, подхватив мешочек клювом, слетела к котлу с лапшой. Камин был сложен из прибрежного скального камня, весь уступчатый, так что она легко перебегала по нему, подсыпая соли в лапшу и проверяя, вскипел ли душистый отвар.
– Ну вот, хорошо, – констатировала она, перелетев на огромную дубовую ветвь, торчащую прямо из стены; дом был приплетён к дереву. – Теперь я могу вас приветствовать... Меня зовут Йокса. А вы... Мириса, где ты там? Спускайся... Да, так вот. Я ждала вас, слетала только к Кассии за солью... Это моя сестра, она живёт здесь неподалёку, чуть выше, в горе, вы, наверное, заметили... Там пещера, думаю, вы сходите чуть попозже, только вот... – она метнулась к котлу, попробовала лапшу. – Да, отлично! Тарелки и вилки в буфете, берите... – договорить ей не удалось, потому что витийствовать сквозь топот лап и грохот посуды вообще затруднительно.
– Вы ждали нас?! – остановился вдруг Бобредонт прямо посреди комнаты, с миской и вилкой в руке, и это было так неожиданно, что несколько меньших претендентов на лапшу стукнулись о его спину; хорошо, хоть, что Дубробор уже сидел за столом. – Но как?.. Как вы узнали?..
– Ну... – сдержанно улыбнулась Птица. – Если шум нескольких мастодонтов, продирающихся сквозь бурелом и попутно крушащих половину леса...
Дальнейших объяснений не требовалось. Бобредонт покраснел и быстро сел за стол, где Мыкий Дод уже разливал по мискам лапшичную похлёбку, – и здесь он, хотя бы частично, исполнял обязанности кока. Ну, а прекрасные впечатления и вдохновенная атмосфера, как известно, помогают скрасить неловкость.
Когда уже все смогли разглядеть картинку на дне миски (а некоторые и дважды), можно было вновь (а некоторым и впервые) приняться за рассматривание дома.
– Где тут у вас моют посуду? – спросил Мыкий Дод и отправился вслед за летящей Йоксой, сопровождаемый благодарными братскими взглядами.
– А отчего на второй этаж... ик... не ведёт никакая лестница? – спросил маленький Жэ.
– Говорил тебе, не ешь вторую! – прошипел ему углом рта Рэ, воздерживаясь, однако, от тычка в бок во избежание катаклизма.
– Всё равно ты сейчас не смог бы туда взобраться! – фыркнула Долинка.
– Этот этаж – для птиц. Ведь здесь гостиница... – объяснила Ремиса и хотела было продолжить рассказ об устройстве дома, но любознательный Жэ уже уснул. – Ладно, – сказала Птица. – Пойдёмте, я покажу вам ваши комнаты.
И они пошли; добрый Дубробор нёс Жэ на руках. Правда его самого дважды пришлось хватать за локоть, поскольку он начинал идти с закрытыми глазами и грозил разрушить гостиницу. Ну, или хотя бы одну из стен.
Ночью их разбудил странный рокот. А может быть, грохот, как если бы кто долбил морское дно или крушил скалы. Или рёв, равномерно повторяющийся, как заклинание гигантского маленькоеда, который ест маленьких и беспомощных, и нуждающихся в защите...
– Что это?! – пискнул кто-то и затих, выжидая, пока пройдёт очередной шквал звука.
– Хватит пищать! – буркнул Бобредонт и перевернулся на третий бок.
Но нет. Заснуть больше не удавалось.
– Вр-р-р!.. Гр-р-р!.. Др-р-р!.. – неслось со стороны моря, словно бы кто-то решил постирать остров, морское дно, а заодно небо и землю о свою гигантскую стиральную доску.
– Это что за рокот такой?.. – простонал Жэ, готовый от ужаса испариться. – Это... это... Итка так сердится, да?!
– Эй, мелюзга, хватит под меня прятаться, я тебе не несгораемый шкаф! – возмущённо воскликнул Бэ, пытаясь спрятаться за Бобредонта.
– Что тут случилось? – показалась в дверях Сияющая птица. – Вы замёрзли? Сейчас я выдам вам ещё одеял... Кто-то пойдёт со мной? – она хотела уже лететь к кладовой, но никто не двигался с места. За исключением стучащих зубов, конечно.
Впрочем, правды ради, надо сказать, что отнюдь не у всех зубы стучали. У некоторых они, вцепившись в пуленепробиваемый стул, изготавливали из него лучину для растопки печи.
– Это... Итка? – повторил свой животрепещущий вопрос Жэ.
– Да нет! – фыркнула Йокса. – Причём здесь Итка! Да и вообще никто тут не сердится. Вы что, не знаете... – хотела она объяснить, но потом, видимо, решила прибегнуть к более кардинальной мере. – Ладно, я сейчас, – и исчезла в дверях.
– Неужели этот ужасный грохот... ещё не означает сердиться?! – с плачем пропел Жэ, упрямо не переставая дрожать. – Так как же она сердится тогда?!
– Тебе же сказали, это не Итка! – проворчал Бобредонт и поднялся.
Впрочем, ему тут же пришлось сесть, потому что от дрожи пол отказывался ровно подставлять себя под ноги.
– Какой ужас!! – выдохнул Жэ, принимая на себя окраску одеяла. – В море есть кто-то ещё?!
– Ого! – мужественно ухмыльнулся Бобредонт. – Я и не знал, что ты так можешь...
И вдруг шум стих.
Тишина была напряжённой, пока не вернулась Йокса. К своему ужасу они увидели, что она едва может говорить.
– Это не Итка... – выдавила из себя она, шатаясь и плача, и держась крылом за притолоку. – Это просто... кое-кто... у вас на корабле... храпит! – больше она ничего не могла произнести; смех был сильнее её.
Да, впрочем, и не требовалось.
– Вот это да! – восхищённо протянул Рэ. – Вот бы мне так научиться! Я бы тогда...
Жэ подозрительно отодвинулся от брата. Напомню, двоюродного.
– Тётя Йокса, а у вас нет чаю? – выдавил из себя Бобредонт, бочком передвигаясь к двери. – А то что-то так пить хочется...
И все с ликованием приняли эту спасительную идею. Кстати, и стало понятно, отчего он остался на корабле. Впрочем, всё равно ведь это не помогло.
– Тётя Йокса, – с благоговением произнёс Жэ, грея лапы о чашку чая, – и вы смогли его разбудить?
– Да нет, зачем будить? – улыбнулась птица. – Просто перевернула его...
– Перевернула... – медленно ахнул Жэ, а Бэ пересел на соседний стул.
И вот, напившись чаю, они обнаружили, что спать более невозможно, и потянулись на крыльцо, на свежий воздух. Тем более, что вышла луна, и они увидели Остров... Залитый призрачным светом, он был словно вычеканен в пространстве искусным гравировщиком. И Мириса, дотоле ни единым словом во всех их корабельных и наземных дискуссиях относительно шума или тишины этого Острова не пытавшаяся защитить его, теперь только улыбалась их восхищению. Остров ответил за себя сам.
– Я пойду, пройдусь, – сказал Бобредонт, не слушая ответа и, может быть, даже не слыша и сам себя, и пошёл, куда глядели его глаза.
А глядели они на гору. Так получалось, что куда бы ни посмотрел здесь внимательный странник, он видел во всём и среди всего её, вершину и окончание это малого острова, поросшую беспорядочным лесом, как, впрочем, и всё здесь, плато и склоны, низины и возвышения... Лишь прибрежные пляжи были открыты, если не считать нескольких участков отвесных скал.
Было странно, что среди всего этого хаоса, кажущегося совершенно не имеющим никакого знаменателя, всё-таки были проложены тропы. Всё дело было в том, что их не сразу можно было заметить.
И Бобредонт заметил тропу.
– Интересно, – пробормотал он, осторожно улыбнувшись; глаза его загорелись, – куда она ведёт... А ведь она явно куда-то ведёт... – продолжал он говорить, лавируя между кустами и стволами, перешагивая через ручьи и пни, – Ведь здесь можно идти, ничего не касаясь... – лапы его плавно и мягко ступали в мох, лишь изредка ощущая сгустки щебня или скальную проплешину. – Как будто кто-то ведёт. Удивительно...
Он шёл и шёл, почти не отрывая глаз от подробностей открывающейся перед ним тропы, как вдруг тропа окончилась почти что отвесным склоном.
– И всё? – разочарованно произнёс Бобр и тут же заметил ступеньки.
Их цепочка, словно плющ вокруг дерева, еле заметным пунктиром вилась по летящему склону. Бобр занёс лапу и тут только заметил, что с ним Ремиса. Потому что она села ему прямо на нос.
– Это что, – чуть гундося под её крыльями, спросил Бобредонт, – не надо туда идти?
– Отчего же? – беззаботно ответила Птица, как ни в чём не бывало оставаясь на его носу. – Как раз-таки можно пойти... точнее, полезть... Ты летать-то умеешь? – словно бы мимоходом добавила она.
– Что?? – опешил Бобредонт и отпрыгнул назад. – Это как это? Я же ведь не... э-э...
– Разве ты никогда не видел... – начал Птица и остановилась; помедлив, добавила: – Дядя Бобрисэй...
– А-а, ну-у, – махнул лапой Бобр. – Эк, куда завернула!.. Дядя Бобрисэй! Ты ещё скажи: Митёк, там, или Кабасса... Откуда я могу знать о них, что...
– Так я спрашиваю, – перебила его Птица, – ты что, никогда не видел?..
Бобредонт замолчал.
– Видел, – насупившись, через минуту ответил он. – Но что толку?
Теперь замолчала и Птица. Бобредонт ждал. Но она продолжала молчать, нахохлившись и вообще устроившись на его носу, как у себя дома.
– Так что, – не выдержал он. – Идти что ли?.. Или нет?
– А, это, – она словно уже забыла, – идти, конечно. Только имей в виду... – она не закончила, поскольку тотчас же принялся исполнять сказанное и бобриная носовыпуклость под ней зашаталась. – Эй, осторожнее!.. – пришлось-таки ей перебраться ему на загривок.
Но, к счастью, цепляться за выступы пришлось недолго, – тропа уходила внутрь скалы. Бобредонт несколько секунд помедлил на пороге неширокого лаза и двинулся на четвереньках по лощёному его дну. Несколько раз приходилось всеми лапами вцепляться в стены – уж слишком оно было гладким.
– Интересно, – прокряхтел он на одном из таких отрезков, – а спускаться здесь как?
Но мысль его упёрлось в пустое пространство, потому что они его и достигли. Это был козырёк над бездной, от которого опять по боку скалы вились в высоту ступеньки.
– Да ладно! – фыркнул Бобредонт; но не отступать же.
Впрочем, здесь уже были полноценные ступени, так что он легко шагал по ним, поднимаясь, пока каким-то незаметным образом не оказался в пещере. Ремиса была с ним, на его плече.
Дальше, Глава 9. И ещё один взмах: http://www.proza.ru/2018/03/27/964