Глава 11 Сокольники, которых уже нет

               
             
               
   Заканчивать путешествие в своё прошлое, я хочу описанием повседневной жизни. Если в предыдущих главах в основном рассказывалось о жизни подростка в среде своих сверстников, с нашими интересами, развлечениями, школой, то ниже я постараюсь рассказать, как протекала повседневная жизнь дома, и что окружало меня и моих сверстников вне «двора первого круга». Условно назову эту внешнюю среду «двором второго круга». Куда я включаю улицу, магазины, кинотеатры. Сюда можно включить и описанные ранее метро и парк, хотя парк, я бы отнёс к первому кругу, как к продолжению двора первого круга.
    Сегодняшняя Русаковская улица, мало похожа на ту на  которой я вырос. Остались только базовые точки, или маяки, по ним память восстанавливает образ улицы, на которой протекало моё детство и юность. К этим маякам можно отнести: метро, пожарную каланчу, начало 3-й Сокольнической улицы (Гастелло), кинотеатр «Молот» («Орлёнок») на перекрёстке улиц 2-я Сокольническая (Жебрунова) и Маленковской, железнодорожный мост, пересекающий Русаковскую улицу.       
    Наш дом, который я показал в главе «Двор», находился напротив 3-й Сокольнической улицы (теперь Гастелло), на углу которой находилась почтовое отделение Б-14. Слева к ней примыкал магазин «Обувь», а правее, на другой стороне улицы в сторону 2-й Сокольнический (теперь Жебрунова), была булочная, в которую я бегал утром за хлебом. Открывая дверь в булочную, меня охватывал приятный дух свежего хлеба. Ассортимент был большой, несколько сортов чёрного: от простого  «кирпича», круглого Украинского, ароматных Бородинского и Рижского с тмином, до разных сортов белого – формовой «кирпич», ситный, прозванный в народе за форму «лаптем», французские булки с продольной румяной корочкой, плетёная, обсыпанная маком, хала, и разные фигурные выделки из белой муки - плетёный жаворонок с глазками из изюма, припудренный мукой белый калач, похожий на висячий замок, темно-коричневые ароматные «каллорийки» с изюмом и другая вкусная мелочь. Большой формовой хлеб, чёрный «кирпич» и украинский и белый «лапоть» продавали на вес. Продавец подгонял вес при помощи огромного ножа похожего на гильотину и закреплённого одним краем в прилавке. Подняв его за ручку из щели прилавка и подсунув под него буханку, плавно опускал нож. Булка упруго проминалась под лезвием, врезающегося в хрустящую, румяную корочку, отделяя небольшой кусочек хлеба.  Этот мягкий,  ещё тёплый, довесок, съедался по пути к дому. А если покупка получалась без довеска, то хлеб доставлялся с изрядно оборванной верхней коркой, за что я, получал от мамы укоряющие покачивания головой.
    На той же, чётной стороне, напротив Сокольнической слободки находилась аптека. Сюда, мы с ребятами, заходили покупать, завёрнутые в прозрачный целлофан, белые таблетки  кисленькой глюкозы, и сладкие коричневые ириски гематогена. На верхнем фото это белое двухэтажное здание с балконом на втором этаже. С аптекой связано одно трагическое воспоминание.               
    Однажды выйдя из ворот дома, я увидел стоящий против аптеки трамвай и большую толпу людей на проезжей части. Из любопытства я перешёл дорогу и, подойдя к толпе, увидел лежащего на трамвайных рельсах, человека. Из пробитой головы толчками вытекала кровь и красным ручьём вяло текла к краю дороги. Люди наступали на уже застывшую кровь, оставляя отпечатки подошв на этом загустевшем красном ручье. Лежащий человек был бледен, руки у него подрагивали. Кто-то сбегал в аптеку за бинтами, но помочь ему уже было, наверное, невозможно. Люди бестолково суетились вокруг сбитого трамваем человека. Я, подавленный видом умирающего человека и чувством бессилия ему помочь, выбрался из толпы. Эта мрачная сцена отпечаталась у меня на всю жизнь.
    На этом месте теперь стоит универмаг «Сокольники», занимая весь квартал. Противоположная сторона тоже изменилась, сравните старое, и новое фото этой части улицы.
    Улица претерпела значительные изменения. Она обрела новый облик, новое лицо. И если продолжить это сравнение, то можно сказать, что вместо косметического макияжа, была произведена замена всей головы. Это уже другая улица полностью утратившая исторический облик. Новая архитектура нечётной стороны с огромным монстром «Донстроя» подмявшим под себя не только весь старый квартал, но и придавивший метро, историческую пожарную каланчу, и всю площадь, превратив людей в муравьёв, ползающих у подошвы этого чудовища. Старая архитектура строилась под жителей, новая под амбиции авторов проекта, уничтожая своими масштабами историческую самобытность старого района. Это наглядно видно на фото этого участка улицы, на следующей странице.
    Ещё хуже, на мой взгляд, обстоит дело с Кедровской церковью. В наше время она парила над окружающими двухэтажными  домами, возносясь в небо своими девятью куполами. А сейчас стоит зажатая безликими стеклянными коробками, как птица в клетке. Я отношу это в список культурных потерь. В этом проявляется, в том числе и неуважительное  отношение к нашей вере, которая не раз нас спасала и защищала. К этому добавлю, что это и большая архитектурная потеря, поскольку эта церковь одна из красивейших церквей Москвы, к тому же одна из немногих работавших даже в войну. Уверен, что она, конечно, переживёт своё унижение и своё убогое окружение, возродившись в своей красоте и величии.
   Возвращаюсь к описанию текущих забот того времени. Они, прежде всего, касались посещению магазинов. И самый ближний к нашему дому был  магазин «Молоко». Дальше к метро «Книжный»,  «Мясо-рыба» и угловой «Гастроном».               
Но о каждом из названных магазинов свои воспоминания. «Молочный» приходилось посещать так же часто, как и булочную. В то время организация торговли немного отличалась от нынешней. Выбранный товар сначала надо было оплатить в кассе, получив чек в соответствующий отдел магазина можно было получить товар. Было три отдела: молочный- для молока, творога, сметаны и яиц. Колбасный - для колбасных изделий, сосисок, окороков, ветчины и т.п. И отдел сыров разных сортов и видов, сливочного масла и маргарина. Большой куб масла, двое продавцов перед продажей разрезали на несколько слоёв, протаскивая через него тонкий стальной трос, с деревянными ручками по краям. Колбасу и сыр продавали на вес, спрашивая у покупателя: «Вам порезать или куском?»  Молоко, сметану и творог отпускали в тару покупателя и поэтому в магазин ходили с бидонами для молока и банками для сметаны и творога. Молоко  продавцы отпускали в розлив, мерными алюминиевыми кружками с длинной ручкой, ёмкостью 1 литр и 0,5 литра черпая из фляг стоящих на полу за прилавком. Сметану так же отпускали на вес, поставив на весы банку и глядя на стрелку весов, наливали по весу, учитывая вес банки. Иногда продавец не попадал в банку, снимая ложкой или бумажкой с края банки не попавшую сметану. Позже мерные кружки для молока заменили специальным аппаратом с прозрачными стеклянными цилиндрами, где было видно как молоко, заполняя цилиндр, поднимало поплавок, отмеряя нужное количество. Но эпоха продажи молока в розлив кончилась, когда промышленность освоила заводской розлив молока в полулитровые бутылки с крышкой из алюминиевой фольги.
    С появлением обменной тары бутылки стали принимать на обмен и вместо бидонов в магазин стали ходить с пустыми вымытыми бутылками. Скоро продавцов освободили от приёма тары, открыв при магазинах пункты приёма стеклотары. Принимали стеклотару любого вида и объёма, от четвертинок (0,25 л.) до трёх литровых банок из-под томатного или виноградного сока. Цены на сдаваемую посуду были привлекательные и составляли от 10-и коп. за банку из-под майонеза до 30-и копеек за 3-х литровую банку, при стоимости, например, бутылки лимонада 37 копеек, а батона белого хлеба 13 копеек. Поэтому пустая тара ценилась, наравне с деньгами и за пустыми бутылками была целая охота. Едва замученный жаждой гражданин, приняв позу «горниста», припадал к горлышку, жадно опустошая пивную бутылку, как сочувствующие наблюдатели, нетерпеливо ожидающие освобождения посуды, принимали на себя труды по  её утилизации, забирая тару прямо из рук потребителя, при этом интеллигентно его поблагодарив.
    Но с особым трепетом, как в храм, я заходил в книжный магазин, потому что очень любил книги. На предыдущем фото это здание между 2-х этажным домом и магазином «мясо-рыба». В магазине было три отдела: канцтоваров, художественной литературы и подписных изданий. С радостным ожиданием я подходил к прилавку художественной литературе и, если мне удавалось приобрести, что ни будь из популярных серий «мир приключений» или «на суше и на море», то это был мой праздничный день и радость от покупки, не могла заглушить ни какая неприятность. В прочем, книжки я приобретал не только в магазине, а иногда и спасал из дворовой помойки. Одной из них стала - «Сто тысяч почему» Ильина (брата С.Я. Маршака), ставшей одной из любимейших книг моей библиотеки, из которой я узнал много полезных и интересных сведений. Жаль, что сейчас её не переиздают.
    Вспоминаю наш квартал, опоясанный магазинами, описанными ранее, домом №35 с пекарней, угловым «Продовольственным», домом №45 с адвокатурой и районной прокуратурой на первом этаже и другими домами по периметру, подмятый сегодня домом-монстром «Донстоя», Весь этот квартал состоял раньше из проходных дворов, позволявшим пересекать его вдоль и поперёк, сокращая местным жителям путь между улицами и, делая проживающих здесь людей, соседями, знакомыми между собой. При этом проходными были не только дворы, но и некоторые дома. Войдя, например, в определённый подъезд с улицы, поднявшись  на третий этаж дома №45 (на верхнем фото этот дом за троллейбусом), можно было пройти через единственную в доме проходную коммунальную кухню, и спуститься уже во двор. В шестидесятых годах люди были более доверчивые и закрывали проходы через кухню только на ночь. Но местные ребята знали об этих проходах, и использовали их, играя в «казаки – разбойники». И жители относились к беготне через кухню с пониманием и терпимо.
    Понимая умом, что развитие города необходимый и неизбежный процесс, душой переживаю за изменение домашнего уюта родного места, за утрату ауры старого района, за перенаселённость, неизбежно рождающую разобщённость людей.
    Заканчивая эту главу, и оглядываясь в своё детство из сегодняшнего времени, испытываю светлую грусть по этим дням, по своим друзьям и сверстникам, оставленным в той эпохе. Да пожалуй, и по самой эпохе, окрашенной детскими воспоминаниями. Но это счастливое свойство детской памяти и заслуга взрослых, сохранивших в наших душах радость детства, не смотря на существующие проблемы жизни.