Назад, Каникулы Бобредонта, Глава 24. Исход: http://www.proza.ru/2018/03/27/2136
– Вот это упала, так упала! – подумала Алиса. – Упасть с лестницы теперь для меня
пара пустяков.
Льюис Кэррол, Алиса в стране чудес.
Когда это было – не могу вам точно сказать, – может быть, ещё в те достобылинные и древнепамятные времена, когда Бобрисэй жил во Граде Бобритании, а может быть и в прошлую пятницу. Но, думаю, что это не очень сильно меняет дело. Главным образом что важно – тогда цвели тюльпаны.
Бобриэль... Впрочем, нет. Пожалуй, вначале я объясню, в каких условиях произошла эта история. Случилось так, что ни родителей, ни старшего брата Бобредара не было дома – наверное, они отправились к сестрице Бобраре или к Налакам навестить Шишемышу, я этого не могу вам сказать, потому что не знаю, а знаю только то, что Бобриэль с Бобредонтом остались дома одни.
Да, кстати, Бобрисэя тоже не было дома – скорее всего, они с Наречником пошли по обычаю посетить памятные для них места, как они делали каждый год. И поэтому теперь Бобредонт жил в хатке Бобрисэя, ну, а Бобриэль, соответственно, осталась в доме родителей, и своём тоже.
Вобщем, у них было целых сорок дней, чтобы... А вот на что их употребить, было ещё не ясно. Учебный год в бобриной школе уже закончился, и они были совершенно свободны и уже почти совсем-совсем взрослые.
Но, само собой разумеется, взрослые каждый сам по себе. В том смысле, что если Бобредонт чувствовал, что он совсем взрослый, то Бобриэль в этом случае была... – «ну-у, что-о вы... да это же верх безрассудства, полная несмышлёность и всё остальное». Или, если наоборот, Бобриэль уже ощущала, что она вполне сформировавшаяся молодая леди, то Бобредонт при подобном повороте дел получался... – «да-а... и даже говорить нечего, стоит просто посмотреть на его вид. Или на его друзей. Или послушать, о чём они говорят. Ясно ведь, что не то что взрослости им не видать, как папиных усов, но и в бобриной-то школе они оказались лишь по полному недоразумению, а так-то им место в бобрином саду, не больше».
А вообще-то они друг без друга почти никогда и не бывали, так уж получалось, что бы и как бы они друг о друге не говорили или не думали. Папа и мама были часто заняты, Бобредар всё время чему-то учился, вот и оставались они двое, да ещё дядя Бобрисэй. Но и тот тоже, побыв с ними и начав какое-нибудь занятие или игру, незаметно отступал, оставляя их вдвоём. Я бы даже сказал, что они друг без друга не могли, если бы не все эти события, которые описываю. Ведь они, кажется, подтверждают полностью противоположное, а именно, что Бобриэль и Бобредонт не только друг без друга прекрасно могут, но и... нет, вот то, что у них это отлично выходит и они во всём безупречно по отдельности справляются, как-то не получается сказать. Ведь хоть и пишем мы, допустим, правой рукой, но ведро с водой, случается, поднимаем именно левой. Или наоборот... А иначе как могло бы быть предметом размышления или раскрытия чего-то важного какое-нибудь изречение вроде «хлопка одной ладони»? Разве нет?
Так вот и вышло, что когда малыш Бобредонт пулей умчался на их с друзьями «Заветную поляну перед Тенистым ручьём» (как будто о ней хоть кто-то не знает), старшая сестра Бобриэль (ну и пусть, что лишь на несколько минут... ну да, на полторы минуты, но всё равно ведь старше) неторопливо и внимательно осмотрев всё в доме и найдя это «всё» удовлетворяющим требованиям взыскательного родительского взгляда, затворила его заметную отовсюду и любимую дверь и, взглянув на хатку дяди Бобрисэя, постояла немного на песчаной тропке, да и пошла по ней, туда, где сходилась она с другой тропой, ведущей через весь город, потом через кловьи предгорья и клиссьи ущелья к Северному лесу, растущему на Северных же горах, туда, где на плече высокой скалы росли чудные цветы, которые принесла однажды тётя Бобрилиана прадедушке Ветробобру... От пересечения этих двух тропинок, когда она вся была, словно на цыпочках (а между бровок над печальными глазами две страдальческие морщинки), Бобриэль ещё раз оглянулась на хатку Бобрисэя. И, поклонившись на неё отсюда, скорым шагом пошла по тропе в горы, на Север.
Вряд ли видела она, как шевельнулась шторка в оконце Бобрисэевой хатки, как потом скрипнула дверь и вышел он, весь белый, и долго стоял на крыльце, глядя из-под ладони ей вслед...
А Бобриэль тем временем подходила к Училищу вожжевания. Надо сказать, что со времён житья на Уступе одинокого старика Бобрисэй решил... точнее, носил в себе желание научиться чему-то подобному. Ну, то есть, как именно должно исполняться и совершаться житие-в-одиночку-с-друзьями. И первым записавшимся в него, разумеется, был он сам. Записались, конечно, и другие. Например, Наречник, Тыркс-Пыркс и ещё многие. Только вот преподавать там поначалу было некому. Вы спросите, как в таком случае проходили занятия? Неужели поначалу только лишь в вырабатывании навыка к безмолвию, точнее, к безмолвному сидению в аудитории и созерцанию пустой доски? Что вам сказать? И да, и нет.
Так или иначе, вскоре каждый из записавшихся стал не только студентом, но и преподавателем этого Училища, в той мере, какой он узнал что-либо в жизни, своей или чьей-то ещё. Вот тогда-то и смогли наконец появиться в этом Училище в чистом виде слушатели и студенты. Из юного поколения, само собой. И Бобриэль была одной из самых прилежных слушательниц. Так что каждый уголок Училища, каждый даже самый малый предмет её обихода, каждая вещь была ей знакома, и не только – но ещё и освоена, и любима. У неё была высшая оценка по Всматриванию – это известный и наиглавнейший предмет в обучении всякого творческого человека, а уж тем более – того, кто может проводить дни, месяцы и даже годы в «бесцельном скитании» по лесам, горам, моря и рекам, и всякому месту земли и неба. Впрочем, не менее известно и то, что для этого странничества не требуется обязательно перемещение среди ландшафтов и пространств, – наоборот, оно подчас даже мешает...
Она подошла к дверям Училища и, пошарив под ковриком, нашла ключ. Открыв дверь, вступила в тихие его коридоры – каникулы как-никак, – и прошла к кладовой. Отворила незапертую дверь, но потом, постояв немного на её пороге в какой-то нерешительности, вдруг повернулась и быстро вышла из здания, заперла входную дверь и прямо так, с ключом в лапе, побежала по тропинке, огибающей Училище справа и уходящей всё левее в лес со стороны Стреластра. Довольно скоро она достигла хижины Шваркенбаумов.
– Привет, Никта, мама дома? – быстро спросила она у одного из «про-кловеранцев», как младшие Шваркенбаумы себя называли (на всей их спортивной форме, само собой, изображалась солнечная корона), и, не дожидаясь ответа, прошла в дом.
Тот сидел на пороге и чинил рыболовную сеть. Это был, как вы, наверное, догадались, старший, Эниктир. Он открыл было рот, чтобы что-то ответить, но увидев, что обязательный ответ не требуется, вновь его закрыл, пожал плечами и продолжил починку.
– Тётя Тэрпа, добрый день, – выпалила Бобриэль, влетая на кухню. – Я тут собралась в Северный лес к Цветочному плечу, можно я возьму снаряжение?
– Может, позавтракаешь с нами? – спокойно и даже как-то меланхолически спросила Тэрпа Шваркенбаум, обернувшись к вошедшей от печи (Бэмс как раз выложил отличнейшую новую русскую печь и как же хорошо она всё пекла!). – У нас печёная картошка с маслом, уха из окуньков и грибное рагу. Ты что будешь?
– Картошку и рагу, – механически ответила Бобриэль, но тут же, помотав головой, сказала: – Да нет, тётя Тэрпа, я тороплюсь. Мама с папой всего на полдня на свои места пошли. Хотя дядя Бобрисэй говорит, что они, скорее всего там задержатся... Нет, можно я всё-таки прямо сейчас пойду?
– Как хочешь, малышка, – сказала Тэрпа, чмокнула Бобриэль в её выпуклый лоб и, легонько подтолкнув к двери, добавила: – Ну, ты помнишь наши уроки... Осторожнее там.
– Да, конечно, тётя Тэрпа! – крикнула Бобриэль ей в ответ уже откуда-то с полпути к Училищу, а госпожа Шваркенбаум, вынимавшая в это время из печи ухватом чугунок с картошкой, услышав этот ликующий вопль, покачала головой и, вздохнув, нежно улыбнулась.
– О, Бобрисэй, – сказала она минут через пять, когда Белый бобр появился на пороге кухни. – Будешь картошку? Печёная, вкусная, из новой русской печки... А? Давай, давай, не отказывайся.
– Ну ладно, давай, – сказал Бобрисэй и сел. – Ух ты, а правда! Какая душистая...
Он съел и штук пять и только потом осторожно спросил:
– А что, Бобриэль-то... Как, хорошо твой предмет сдала?
– Ты же знаешь, – удивилась Тэрпа. – У неё все пятёрки... А, понимаю. Ты хочешь спросить, настолько ли хорошо она его знает, чтобы на практике... – она, не договорив, остановилась и с лёгким прищуром посмотрела на Бобриана. – Так?
Бобрисэй даже чуть покраснел.
– Ну да... – замялся он, ковыряя шкурку следующей картофелины. – Очень вкусно всё-таки... Да, понимаешь, Тэрпа, знает-то она знает, но ведь девочка... ещё совсем юная... А я думаю: как она будет одна?.. Может, мне за ней пойти, а? Не обидится она? – быстро добавил он под конец.
– Ну, – философски подняв брови, медленно ответила опытная волчица. – Не знаю... Мои обычно, когда Бэмс так делает, с ним дня по три не разговаривают... Но они-то втроём всё-таки ходят... Не знаю, Бобриан, что и сказать... Она ведь вообще-то лучшая.
– Эй-эй, – забеспокоился Бобр. – Не надо так говорить!
– Да я ж не ей, – улыбнулась Тэрпа. – Нешто я не знаю... Я ж тебе это говорю.
– И мне тоже не надо, – всё ещё насупившись, ответил Бобр.
– Ладно, – сказала Тэрпа и снова села к столу. – Бобриэль сказала, что идёт в Северный лес к Цветочному уступу. Но там снаряжения хватит лёгкого, для которого особого разрешения не требуется. А она пришла ко мне за разрешением. Вот и думай, что в тех местах есть ещё такого, где требуется полное снаряжение... Я думаю, Слепое ущелье – раз. Отвесная скала с Пчельными нишами – два. Ну и Пустая вершина с её малинниками – три. Ты ведь сам ей несколько дней пел песни про малиновое варенье, так?.. – Бобрисэй со всего маху хлопнул себя по лбу. – Эй, не убейся... в моём доме. Так, что я забыла? Кажется, всё... А, ещё эти, как их, ну самые дальние те Пещеры... Ты помнишь, как они называются?
– Нет, – сказал Бобрисэй и встал. – Я не помню. Но я всё равно пойду за ней. И... да, я понял твой совет. Я буду держаться в сторонке. Чтоб она не заметила. Ну, ты знаешь, у меня получается.
– Ага. Иногда, – ухмыльнулась Тэрпа, доставая чугун с ухой; открыв крышку, понюхала: – Ах, хорошо уварилась... Сейчас Бэмс придёт и все наши, может, дождёшься их?
– Нет, Тэрпа, спасибо, я побежал, – махнул ей лапой Бобрисэй, уже стоя в дверях, и тут же был таков.
А она, подойдя к оконцу, смотрела ему вслед. Потом улыбнулась и стала накрывать на стол, что-то тихонько про себя напевая. А также и про Бэмса, про трёх своих про-кловеранцев, про всю их тихую Бобританию и про весь огромный прекрасный мир...
Заканчивая это небольшое, но уместное Началоречие или, как подобного рода сочинения были наименованы в недавнем классическом исследовании, Словопредие, заметим, что все эти события в самом деле имели место, и будут ещё свершаться в жизни каждого из тех, кто желая настигнуть Самое Прекрасное, что есть на свете, идёт к Цветочному уступу и там, внезапно оказавшись в воздухе, находит то, о чём и даже подумать не смел... Но об этом дальше. Потому что с этого места наша история Летних путешествий брата и сестры, Бобредонта и Бобриэли, разделяется на две, ведь каждый из них пошёл своим путём, впрочем, приведшим их всё равно к единому окончанию.
Дальше, Глава 1. Ночь: http://www.proza.ru/2018/03/28/2084