Как я была Мэрилин Монро

                Роман «Как я была Мэрилин Монро»

Произведение, не смотря на свою реалистичность, является сугубо художественным. Все совпадения по событиям и лицам случайны! Образ талантливой актрисы и просто красивой женщины Эли Монро, похожей как две капли воды на Мэрилин Монро, возможно, никогда не существовал на сцене по имени Жизнь.


От автора

«Отец Небесный  знает, в чем вы нуждаетесь еще до того,
как вы попросите Его о чем-либо».
6 гл. 8 ст. Евангелие от Матфея.


Дорогие друзья, спасибо Вам за интерес к данному произведению. Перед его прочтением мне хочется немного рассказать предысторию. Нетерпеливый читатель может, конечно, пропустить эту пояснительную главу от автора и перейти к самой книге, в частности, к воспоминаниям некогда известной в закулисных кругах нашего отечественного шоу-бизнеса актрисы. Она, действительно, по крайней мере, в период своей бурной молодости была похожа на секс-символ 50-х Мэрилин Монро. И во многом благодаря этому сходству судьба ее оказалась яркой, насыщенной и не менее драматичной, чем у известной американской киноактрисы.

Я познакомился с Элей Монро через моего друга, ее мужа. Тогда они жили на Фрунзенской набережной. Детей у них еще не было. Помню, как меня поразили резко бросающаяся в глаза роскошь и великолепное убранство квартиры. Антикварная мебель, драгоценные безделушки, французские шторы, превосходный гардероб из стильных шмоток, и многое-многое другое. Все стены были увешены портретами Мэрилин Монро в дорогих золоченых рамках. Среди них были и оригинальные фотографии Эли, но отличить подлинник от оригинала было на первый взгляд невозможно. Молодая жена светилась счастьем. По ее взгляду, жестам, мимике видно было, что она влюблена. Рома, действительно, был заботливым мужем, но не из ее круга. Для меня оставалась загадкой, как такие разные люди и вместе. Он только начинал свой путь оператора, подрабатывал на свадьбах и ночами монтировал халтурку. Позднее я узнал, что родом они были из одного города, и Рома чуть ли не со школьной скамьи был влюблен в свою будущую жену. В Москве они опять встретились, и Эля ответила взаимностью.  Жили они на широкую ногу благодаря ее накоплениям. Долгое время она работала в одном из самых престижных московских клубов.

Потом они быстро как-то съехали,  и я позднее узнал, что им грозила серьезная опасность со стороны каких-то бандитов. Это была темная история..

Через год я пришел в гости на Пречистинку рядом с Храмом Христа Спасителя. Как я понял позднее, апартаменты, где жили мои друзья, принадлежали бывшей жене очень серьезного человека, близкого и по сей день к администрации Президента. Аренда была очень высокая, позволить такое могли далеко не бедные люди даже по московским меркам. Просторная кухня со всеми удобствами,  зал с кожаным диваном и висящим над ним широким экраном, какие-то редкие антикварные вещи за стеклом вдоль стен, журнальный столик с прозрачной столешницей, изумительная библиотека с редкими и дорогими книгами, красивая хрустальная люстра с позолотой и мягкие ковры из персидской шерсти. В коридоре у входной двери висел дисплей, по которому можно было наблюдать за придомовой территорией, подъездом и просматривать весь цокольный этаж дома. Никто не мог пройти незамеченным. Апартаменты имели очень высокие потолки и винтовую лестницу с декоративными балясинами, ведущую на второй надстроенный этаж, где у супругов располагалась спальня. Там же находились игровая и детские комнатки. К тому времени у Ромы и Эли родилась уже первая дочка. Жили они по-прежнему на широкую ногу. Рома к тому времени устроился режиссером монтажа в преуспевающую новостную компанию, но я не думаю, что его зарплата могла покрыть расходы, которые они делали. Несколько раз я был свидетелем дорогих подарков друг другу, а однажды, когда я с другом пошел на рынок, он поразил меня чрезмерной беспечностью, раздавая направо и налево попрошайкам-старушкам пятитысячные купюры.

Именно тогда Эля, узнав, что я пробую себя в роли писателя, предложила мне что-нибудь написать о ее жизненном пути. Она оказалась приятной собеседницей. Работать с ней было легко и интересно. Часто она даже переносила встречи со своими подругами, говоря им в трубку, что у нее сейчас сидит писатель. Это очень сильно подкупало меня, и я, действительно, старался собрать из ее многочисленных историй одну общую картинку.

Произведение вырисовывалось, как дружелюбное напутствие молодым девушкам, как добиться успеха в мире шоу-бизнеса. При этом подчеркивалось, что для этого не обязательно нужна постель и всякая пошлость, которой напичкан тот мир. Еще мне было приятно наблюдать, как молодая мама возится с ребенком. Их кухня всегда была завалена разнообразным детским питанием, бутылочками и баночками, среди которых я с трудом мог отыскать простую чашку для чая. Эля уютно обустроила детскую комнатку наверху и любила показывать гостям свою спящую дочку, так похожую на маму. Ей прекрасно шел образ матери и любящей жены. Помню, как-то она подарила мужу на годовщину свадьбы золотой перстень, и когда он загадочным образом исчез с его пальца, купила ему новый. Она не хотела видеть мужа расстроенным.

Став частым гостем в их семье, у меня появилась прекрасная возможность общаться с кем-то из окружения бывшей светской львицы. Мне, как начинающему писателю, было интересно видеть людей с любопытной судьбой. Среди гостей Эли Монро были знаменитости, политики, успешные бизнесмены, фотографы, журналисты, режиссеры, а также разбогатевшие на мужской похоти подруги, чаще всего с силиконовой грудью и ботоксом на губах. Часто эти гости были не особо общительные, и цель их прихода сводилась к тому, чтобы зайти на пять-десять минут в туалет, а потом с затуманенным взором уйти, иногда даже не попрощавшись. И в какой-то момент я осознал, что здесь творятся не вполне законные вещи

Однажды я узнал, что мой друг Рома едва сам чуть не погиб от передозировки. В тот день, как он потом рассказывал, к нему приходили небесные стражники, сияющие в лучах солнца, с прозрачными телами, словно сделанные из воды, и они предупредили его, что в следующий раз они заберут его окончательно.

«Бросай курить и вали из Москвы», - сказали они ему сурово.

И уже скоро, собравшись с последними силами, мой друг собрал семью и, не обращая внимания на протесты жены, отправил ее и детей поездом в Армавир. К тому времени, отношения между супругами накалились до предела, и Эля уже решила подать на развод, так как жить с наркоманом было опасно. Сам же Рома, отдав ключи от квартиры хозяйке, на подержанной и убитой Волге тоже вернулся в родной город, захватив с собой лишь небольшой скарб вещей, которые не влезли в вагон поезда. Он рассчитывал восстановить отношения с супругой после лечения. Я провожал его тогда. Друг был опустошен, многие друзья оставили его, узнав, чем он балуется. Сам он отправлялся в реабилитационный центр на Кубани, где такие, как он, раз подсевшие на героин взрослые мужики играли целыми днями в футбол, а вечерами хрустели печенками, запивая их сладким чаем. Центр, как ни странно, помог ему, но отношения с Элей восстановить на тот момент не удалось. Безденежье душило распадающуюся на глазах семью. К тому же, Эля была в положении, нервничала, в какой-то момент и она сорвалась, и, захватив с собой дорогую видеокамеру мужа, которую она надеялась продать за большие деньги, помчалась в столицу. Тот был в не себя, без камеры он не мог работать. У него на руках еще оставалась малолетняя дочь.

Не помню, кто кому позвонил первым, но я обещал ей не говорить ее взбешенному мужу заветный адрес. Был поздний вечер. Квартирка, в которой она обосновалась, располагалась в каких-то переулках Тверской улицы, и я с трудом отыскал тайную и уже имеющую вмятину от ударов ног дверь. Первое чувство было, когда я вошел внутрь, что это притон, где снимают комнату на ночь для любовных утех. Квартирка эта и была оформлена в гостиничном стиле в красных, раздражающих нормальную психику тонах. На столике стояло несколько немытых и недопитых чашек с пакетиками чая,
 и работал электрочайник, и то, нужно было при этом как-то удерживать специальную кнопку, которая самостоятельно не включалась. От величия Мэрилин Монро не осталось и следа.

Она сидела на телефоне с большим животом и обзванивала всех своих подруг и знакомых, предлагая купить у нее эту камеру. Ей срочно нужны были деньги. Воздух был сильно прокурен. От духоты и неприятной атмосферы голова моя закружилась. Эля посмотрела на меня с усмешкой. Ей казалось, что вот-вот она достигнет большого успеха и денежный дождь осыплет ее с ног до головы. В квартире были какие-то подозрительные личности совсем не из ее круга, которые бродили с видом утомленного и заблудившегося путника. Они не нравились мне, говорили не совсем понятным мне языком, и я чувствовал невольно опасность от знакомства с ними. Заметив мой вопросительный взгляд, Эля сказала мне, что расстается с Ромой, что тот давно поехал с катушек, и она его даже боится. Что ей нужно снова начинать строить свою жизнь, и как только появится возможность, она обязательно заберет свою старшую дочку в Москву.

От литературного сотрудничества я разумно отказался и с того вечера не видел больше Элю и даже не знал ее судьбы. Шло время, и как-то раз, волею случая оказавшись в Армавире на площади перед памятником Ленина, я вдруг вспомнил об Эле Монро. Я вспомнил, как она рассказывала мне один из счастливых моментов своей жизни, когда она молодая и красивая, в воздушной плиссированной юбочке показывала свои стройные ножки малознакомому уличному фотографу. И тогда было точно такое же летнее утро... Почти безлюдно, лишь голуби, пьющие из луж, да редкий одинокий прохожий, проходя мимо, бросал свой сонный и немного удивленный взгляд на таинственную мистерию, творящуюся в самом центре Армавира.
 

ВОСПОМИНАНИЯ ЭЛИ МОНРО

На основе живых бесед с Эльвирой Габорец

Глава 1

Вера в потусторонние силы пустила свои корни, очевидно, еще в глубокие времена, когда люди поклонялись необъяснимым и разрушительным с точки зрения неокрепшего разума силам природы. Древний человек непрерывно чувствовал на себе пристальные взгляды этого мира. Что бы  с ним не случалось, плохая охота или, наоборот, удачный день, когда он был близок к опасности, но чудом избежал ее, древний человек объяснял это проявлениями к нему какого-то особенного пристального внимания со стороны этих сил. То есть собственная значимость изначально сидела в крови наших предков и передавалась от поколения к поколению вместе с молоком матери, сказаниями и учениями. Появлялись культы божков, жрецы, а вместе с ними жертвоприношения и первые зачатки жестокой власти, человек невольно одушевлял камни, горы, солнце, различные стихии, наделяя их волшебными качествами, уважая и остерегаясь их законного гнева. Только потом, выйдя из пучины невежества темных веков, его смелый потомок сбросил иго потустороннего сознания и стал покорять Вселенную. А в прочем это уже из рода фантастики… Никогда мы не перестанем быть язычниками, это с нами надолго и навсегда. Так и я, образованная девушка, довольно неглупая для своих лет, не удивилась, когда мне предложили встретиться на квартире у некого Экара и пройти какой-то обряд вуду для снятия возможной порчи, а заодно, и для привлечения удачи в делах. Все выглядело на первый взгляд забавно, и я с радостью согласилась.

- Все будет хорошо, - сказал тихим, змеиным шепотом Экар, загадочно улыбнулся и взмахнул топором.

Красные брызги попали мне на одежду, птица дернулась в агонии, неистово хлопая крыльями. Я зажмурилась от страха, чувствуя, что вот-вот мое девичье сердце выпрыгнет из груди и покатится, как резиновый мячик под лавку, а этот горе-кудесник с зачесанной на бок лысиной уже протягивал мне стакан с  теплой кровью. У него были грязные ногти, все выглядело отвратительным и гадким, но я боялась отказаться.

- Пей, моя хорошая!

Я посмотрела на Вику, в надежде на ее благоразумие, но та лишь развела руками и сказала:

- А чо? Так надо, подруга! 

На ее постной физиономии появилась неискренняя, почти нескрываемая улыбка благоговения, которую можно наблюдать у священника, только что отпустившего грехи смертнику. Ее розовые щечки надулись, как у жадного хомяка, а глазки сузились от удовольствия. Умолять ее было бесполезно. Вика надула большущий пузырь из жвачки, который тут же лопнул и повис липучими сгустками на бледных губах. Я с отвращением поморщилась, так как все это напомнило мне сцену из дешевого порнографического фильма, когда оператор берет крупным планом, а господа-режиссеры, спрятанные за кадром, с особым извращением и жестокостью выдавливают из каких-то тюбиков на почти невинное и крайне удивленное лицо девушки сгустки майонеза или кефира.

- Викуля, милая. Ну, скажи ты ему! – вырвалось из моих уст, но Экар уже всучил подруге обезглавленного, но еще трепыхавшегося петуха.

- На супчик!

Его шипящий змеиный голос гипнотизировал. Я сделала попытку встать и уйти, но этот чертов кудесник затворил за Викой дверь и с видом подвыпившего лихого хирурга взял свои руки в замок и хрустнул костяшками пальцев:

- Ну-с! Приступим!

Экар был удивительно подвижный, как заводной игрушечный робот, словно в его обтянутом кожей футляре всегда была вставлена волшебная батарейка. Движения его были прерывисты, глаза бегали из стороны в сторону, но при этом он всегда внушал людям свою исключительность, знание дела. Между девчонками мы его в шутку называли «сперматозоид», так как он никогда не ходил прямо, а какими-то зигзагами, особенно, когда выпьет. Сейчас он водил надо мной окровавленными руками, растопырив длинные пальцы, словно хищная птица, и я с трепетом наблюдала, как стекает с них жертвенная кровь петуха.

- Абдурахман- манн-ма…. – закричал он мне прямо в ухо визгливо, и я чуть не поперхнулась.

Он улыбнулся, довольный тем, что я послушная девочка, и снова пустился в свой дикий пляс шамана. Мне вдруг стало смешно, и я едва удержалась от смеха, когда этот кудесник стал нести полную околесицу на неизвестном мне наречии, величественно возвышаясь надо мной. На кухне слышно было, как гремит посуда и шумит вода из крана. Там о чем-то беседовали. Мое сердце невольно застучало. Ведь я уже приняла твердое решение расстаться со своим парнем, и весь этот цирк был придуман для того, чтобы Вика объяснила Леше, что я уже больше не его девушка. Самой мне признаться  в этом духу не хватало, и я долго вынашивала план, как все это сделать менее болезненно. Случай помог нам. Последняя неделя лета была очень дождливой, и я простыла по-женски. Просить родителей на лекарства совесть не позволяла, они и так вбухали все в мою учебу, и Леша, узнав о моих стеснениях, предложил услуги знакомого экстрасенса, абсолютно бесплатно.

Помню, в тот же день я зашла к частнику и взяла петуха для обряда. Эта была тощая, неопределенного возраста птица с помятым черным хвостом и отмороженным гребнем. Хозяин продавал ее дешево, но, видя мои сомнения, отдал даром.
-  Бери, бери! Как говорится, в помощь голодающим Поволжья, - сказал он. - Его давно куры гоняют, а у меня зерно заканчивается.

Петух, словно предчувствуя беду, вырвался из моих неумелых рук, и его долго и с матом ловили по всему огороду. Наконец, загнанного в угол сунули в мешок, где он благополучно затих, смирившись с судьбой.

Экар встретил нас приветливо, пожурил, что петух тощий, но все же принял. Он был сожителем матери Леши, и относился к моему парню, как к сыну. Я ни о чем тогда плохом не догадывалась, хотя уже тогда стоило обратить внимание, как они перемигивались и шептались между собой. Кто бы мог подумать, что в этой квартире созрел заговор, и, вместо снятия порчи, меня решили заговорить на любовь. И пока мы колдовали, а Вика на кухне объясняла Леше, что к чему, Экар уже призывал силы Космоса.

И силы Космоса не заставили себя ждать. Меня вдруг стало подташнивать, и я, чувствуя, что вот-вот могу упасть в обморок, потянулась за сигаретой.

- Все, моя хорошая! – хлопнул Экар меня по лбу ладонью. – Ты Лешу любишь, со здоровьем все в порядке!

Я быстро чиркнула спичкой и затянулась, осторожно оглядываясь по сторонам. Вещи в комнате остались на месте, книжный шкаф, софа, пыльный ковер на стене, но что-то в моей душе надломилось.

«Все это ерунда, Эля! Показалось!», - убеждала я себя в тревоге.

Закончив сеанс, Экар закурил свою маценку, выдувая облако сладкого дыма, и на сером шаманском лице его появилась довольная улыбка.

- На свадьбу не забудь пригласить, - сказал он фамильярно.

Мое личное пространство было нарушено. Я вышла из комнаты с неприятным чувством, словно из кабинета гинеколога. Коленки мои дрожали, а в сердце был жар. «Вот, дура, - подумала я. – Зачем согласилась на эту авантюру, да и петуха жалко. Бегал еще бы да бегал…»

На плите кипела кастрюля, накрытая неплотно крышкой, из-под которой торчали птичьи ноги.

- Ты хоть потрошила? – спросила я, зная, что из Вики плохая хозяйка.

Леша сидел, склонившись над кухонным столом, закрыв голову руками. Весть о нашем расставании с ним, переданная деликатно моей подругой, огорчила его. Вика разливала всем чай по чашкам. По озабоченному взгляду подруги я поняла, что их разговор состоялся, и она упивается выполненной миссией.

- А чо? – улыбнулась она, неприятно чавкая жвачкой.

Меня терзали смутные сомнения. Леша поднял голову, взглянул на меня голубыми, блестящими от слез глазами, и я вдруг отчетливо поняла, что люблю этого человека.

Глава 2

За забором недовольно загоготали гуси. Я оторвалась от дел и прислушалась.

- Эльвира, иди ворота открывай, там твой Леня Голубков приехал! – закричал мне отец.

Он был в своей мастерской, когда помытая до блеска черная «бэха», приятно поскрипывая новой резиной о щебенку и распугивая гусей, вальяжно подъезжала к нашим воротам.

У Леши был явно талант нравиться людям, производить впечатление некоего фраера, жизнь которого удалась. Даже мой отец, всегда прохладно относившийся к моим ухажерам, радовался этому двадцатилетнему парню. И это неудивительно. Леша Мультик был обаятелен. Почему его в нашем городе звали «Мультиком» никто толком не знал, может быть, он был похож на одного из сказочных персонажей диснеевской эпопеи, в то время популярной среди мальчишек. Как все начинающие бандиты, мой парень носил кожаную потертую куртку и короткую стрижку. До нашего знакомства он занимался скромно коммерцией, ездил на своей раздолбанной «девятке», закупал в Греции довольно вкусные оливки и торговал с другом на городском рынке. Амбиции росли, как на дрожжах, успехи своих друзей-коммерсантов омрачали его, и вскоре он переключился на другой промысел.

Внешность у Леши была то, что надо, как у актера Дольфа Лунгрена в самые золотые его годы на пике славы. Высокий блондин с голубыми глазами, истинный ариец, накаченные мышцы, модный прикид. Когда он улыбался симпатичной, доброй улыбкой, а в его руках была бейсбольная бита, отказать ему было невозможно. Коммерсы предпочитали делиться.

На любовном фронте Леша тоже имел успех. Ему достаточно было появиться на горизонте на новой тачке, и местные Ассоли уже прыгали кубарем в машину к своему принцу. Я тоже была не исключением, восхищалась Мультиком, хотя понимала, что это легкое увлечение быстро закончится, и я не смогу, как честная девушка, выдержать его похождений. А пока мы наслаждались беззаботной молодостью, и многое нам прощалось.

Времена тогда были лихие. Страна встала на капиталистические рельсы. Дефицит, инфляция, ваучер, дефолт, коррупция, Гайдар, Чубайс, Мавроди. Каких только иноземных слов-паразитов не выучил бывший советский гражданин! Мы все были словно в замешательстве, в черном омуте безысходности, не знали, куда идти. Все перемешалось. Профессора пошли торговать на базар рыбой, библиотекарши на трассу телом, но те и другие смотрели мыльные оперы и рыдали в три ручья. В магазинах стояли очереди за хлебом, народ, чтобы забыться, глушил водку и пробовал  диковинные бананы, завидуя неграм, что у них они растут на каждом дереве. Разгул бандитизма достиг таких масштабов, что киллеры средь бела дня на лавочках грызли семечки, спокойно ожидая свою жертву, с «калашами» на коленках. Но самое страшное было безденежье и безработица.

Моей семье еще повезло. Мама работала в магазине продавцом в молочном отделе. Отец только бросил пить и организовал в гараже и во дворе автомастерскую. Помню, весь двор был завален старыми запчастями и пропах бензином и машинным маслом. Ради меня отец снова сошелся с нами, хотя, возможно, и никогда не любил мать за ее природную, доходящую до нелепости подозрительность. Она во всем видела недоброе, подозревала всех в каких-то выгодах и корыстях. И даже этот героический поступок своего бывшего мужа, когда он вернулся в семью и обещал больше не пить ради дочери, воспринимался ей, в лучшем случае, как должное.

Совместными усилиями родители устроили меня в техникум пищевой промышленности, надеясь, что их любимая дочка станет в будущем директором масложиркомбината или консервного завода. Мне же ужасно хотелось вырваться из плена провинциальной жизни. Я, как одна из «Трех сестер» Чехова, с надеждой повторяла про себя:

- В Москву, в Москву! – и с тоской смотрела проезжающим вслед машинам с московскими номерами.

Странно, но я была убеждена, что стану знаменитой актрисой в столице. Не помню, кто это вбил мне в голову, может быть, приснилось, но я часто представляла себя порхающей на сцене под вспышки фотокамер, и как полный зал рукоплещет мне овациями, вскакивает с мест, и, с криками «Браво, Эльвира! Браво!», бросает под ноги цветы.

Поначалу в этих призрачных грезах я не мыслила себя без Леши. Он всегда сидел в первых рядах, с золотой цепью на груди, жевал чипсы и пил пиво из бутылки. Видя его накаченные бицепсы, окружающие не решались делать ему замечания, но он и без их замечаний посылал всех куда подальше. Поначалу мне это сильно нравилось. Я чувствовала себя защищенной и любимой. Подруги, не скрывая своих чувств, завидовали мне, и я даже была не прочь выйти замуж за этого местного принца, чтобы он не достался никому. Но со временем я стала убеждаться, что парень мой ограниченный и точно не моего полета. Я представила, как буду жить с этим человеком, для которого единственным аргументом является сила или бейсбольная бита. И мне стало в эту минуту сомнений жутко страшно.

Поэтому я несколько раз порывала расстаться с ним, но он, словно чувствовал это, умолял не спешить, обещал золотые горы. Но мне не нужны были эти сокровища, нажитые нечестным путем на крови и насилии. Я верила в карму, что все возвращается и воздается, и несколько раз пыталась отговорить его от рэкета, предлагая заняться каким-нибудь честным делом, но он смотрел на меня как на полоумную.

- Ты не понимаешь, Эля, - говорил он мне, словно дуре. – Сейчас время такое. Этого никогда не повторится. Лови момент! Все лежит на земле бесхозное. Нужно только подбирать и складывать, а уж потом, когда все соберется и сложится, вот тогда можно будет стать человеком. И главное, заруби себе на носу. Мой бизнес – это мой бизнес. Твое дело – любить меня и терпеть.

И я любила и терпела, часто идеализируя Лешу, наполняя его какими-то благородными и человеческими качествами, упиваясь надеждами, что человек может измениться, что время сейчас действительно другое и надо заниматься тем, чем умеешь. Но жизнь расставила все на свои места, и доказала мне правду поговорки, что если сомневаешься, воздержись.

Сначала я стала замечать, что мой парень стал сильно занят. Он объяснял это сложной работой и кормил обещаниями. Мы практически не виделись неделями. И я не находила себе места. Помню, как долгими и бессонными ночами сидела я на подоконнике, поджав под себя ноги, и с грустью смотрела в окно на спящий город. Мое сердце тосковало. Я молила Бога, чтобы мой любимый поскорее пришел ко мне, живым и невредимым. После приворота экстрасенса в моих мыслях был только Леша, и, признаться, я даже хотела забеременеть, родить ему такого же маленького Дольфа Лундгрена, чтобы окончательно связать нашу судьбу.

Но грубая, жестокая среда, в которой он общался, лепила из него героя не моего романа. Часто от него пахло другими женщинами, что, несомненно, выводило меня из себя. Я устраивала сцены ревности, но он целовал меня, успокаивал, и я, как дуреха, верила, что все рано или поздно образуется. К тому же у меня не было сил расстаться с ним. Магия Экара действовала без отказа. Учеба шла побоку. На занятия я уже ходила, чтобы «повыпендриваться», вызывая зависть у подруг и слюни у мальчишек. Последние часто писали мне любовные письма, но я издевалась над их светлыми чувствами. Однажды один мальчик, ожидая меня на свидании, всю ночь простоял под дождем с букетом цветов и бутылкой вина. Подруги донесли, что вино он в горести одиночества выпил, заснул на лавке и простудился. Мне было неловко, но я ничего не могла с этим поделать. По молодости я не понимала, что если плохое настроение, это не значит, что нужно портить его другим. Я прощала себя, прекрасно осознавая, что расцвела в местную красавицу, которой якобы все позволено. Прощали и меня, хотя некоторые, наверно, до сих пор затаили на меня обиду.

Вся эта романтическая пора промчалась вместе с упавшими листьями и зимними холодами, когда первые солнечные лучи протопили снег. На улицах нашего городка потеплело, а в лужах радостно купались воробьи. Дворники еще не успели вымести прошлогодний мусор, а девушки нашего славного городка уже щеголяли в коротких юбках. Пришла долгожданная весна. Помню, в тот вечер я стояла перед зеркалом, и наводила make up. На мне была ангоровая кофточка, лаковые туфли на лодочке и юбка с разрезами. Красилась я тогда в черный цвет и была похожа на ворону. Кассетник крутил песню Линды, скрипя и слегка зажевывая пленку.

- Я ворона, я ворона, на-на, на-на, на, – подпевала я, красив ногти черным лаком.

Настроение было просто волшебное. Я порхала словно бабочка. Леша после зимней спячки подарил мне сережки с черным агатом, под тон моего маникюра, и пригласил отдохнуть вечером в гостинице Элит, развалины которой до сих можно увидеть на трассе Ростов-Баку. Там часто собирались друзья Леши, чтобы отпраздновать удачную работу. Я так обрадовалась, что совсем потеряла чувство реальности.

По крыльцу барабанила капель, и в каждой ее капле отражалась моя любовь. Помню, как я шла такая счастливая по улице, вся в этих ярких, солнечных брызгах. Прохожие оборачивались мне вслед, и мне казалось, что весь мир у моих ног.

Лешка при встрече нежно обнял меня и так просто и искренно сказал, что любит. Я тогда расплакалась, и мне пришлось повторно делать make up. Оказалось, что на праздновании должны были быть уважаемые люди, местные воры, авторитеты. Леша был у них вроде вышибалой или каким-то нештатным телохранителем. Своим ростом и физической формой он сильно выделялся среди их низких фигур. Я чувствовала себя не в своей тарелке, но во всем полагалась на своего парня. Кругом звучала восточная речь, на меня смотрели холодно и с подозрением, и мне даже казалось, что я нахожусь в таборе некой невольницей. Казалось, в этих сердцах не осталось ни капли жалости. Эти волчьи взгляды прожигали насквозь каленым железом, когда кто-то осмеливался встать им на пути. Я видела, как раскачиваются на их мощных шеях тяжелые кресты, переливаясь золотом и потом, и мне невольно хотелось молиться. Воры сидели на диванах, часто говорили на своем языке, курили кальян и пили водку. Рубашки были расстегнуты, движения вольны и размашисты, на волосатой груди у каждого были наколоты иконы православных святых.

Мне хотелось уйти, и я невольно прижималась к Леше, показывая всем своим видом, что я честная девушка и люблю своего парня. Но это были люди с животной интуицией, которых сложно было обмануть. Они не верили в нашу любовь. Для них все русские девушки были доступны. Главный из бандитов, Калиф, находясь в нирване, как тибетский монах, равнодушно брякал четками. Стол ломился восточными яствами. Богатый ассортимент сыров, овощи, фрукты, суп из жирной бараньей грудинки с разнообразными овощами и фруктами, бесподобная долма в виноградных листьях и форель в вине.

Мы рвали лаваши руками, облизывали в нескрываемом удовольствии свои жирные пальцы, пили за успешную сделку, за братву. Нервное напряжение после бокала вина заметно спало. В какой-то момент я утомилась и пошла отдохнуть в соседнюю комнату. От балконной двери шел свежий ночной воздух. Я легла на кровать и задремала. Мне приснился чудный сон. В сиянии софитов на сцену вышла незнакомая мне актриса с золотистыми локонами и лицом ангела. Она посылала воздушные поцелуи восторженным зрителям, но было видно, что ее сердце не любит их. Она слушала блюз, который творил за роялем слепой, седой негр. Ее движения были грациозны, таинственны и полны женственности. Когда девушка кокетливо задирала юбку, показывая свои клетчатые чулочки, зал ахал. Я спрашивала у зрителей, кто эта девушка, но они молчали, открыв от изумления рты, словно завороженные, и пепел на их гаснущих сигарах бесшумно падал снегом вниз. Актриса делала изящные па на двеннадцати сантиметровых шпильках, подзадоривала слепого музыканта «Бобби, девочки хотят погорячее!», и он стучал по черно-белым клавишам, как бог. Зал трепетал, следил за игрой складок развивающегося на ветру плиссированного платья. Кто-то из зрителей бросил к ее очаровательным ножкам свою ковбойскую шляпу, и девушка примерила ее под радостный свист и рев толпы. Она улыбалась, словно младенец, чистой улыбкой ангела, а ветер бесстыдно задирал края ее платья, и она, смущаясь и одновременно смеясь, пыталась прикрыть свои обнаженные ноги. Зрители весело свистели и умоляли не покидать сцену.

Кто-то тронул меня за плечо.

- Леша… – прошептала я, не отрываясь от сцены.

Мне не хотелось просыпаться. Замечательная актриса звала к себе, махая мне приветливо рукой. Я оглядывалась, думая, что она обозналась, но зрители подняли меня и передавали на руках вперед, прямо на сцену. Прожектор был направлен мне в лицо, и я жмурилась, ощущая в себе прилив великого счастья.

– Давай раздевайся, – услышала я вдруг хриплый голос Калифа.

Я в испуге открыла глаза. Волшебный сон мой прервался, и я так и не успела попасть на сцену. В темноте хищная тень нависла надо мной, дыша перегаром, табаком и луком.

- Что Вы делаете? – отдернула я от себя бесцеремонные руки. - Я с парнем, Вы что…

- Знаю я, с каким парнем…

Его восточные глаза смотрели на меня, как на дешевую шлюху, алчно и брезгливо. Я попыталась вырваться, но бандит грубо отбросил меня на кровать и дал пощечину.

- Да ты знаешь, кто я такой? – захрипел он угрожающе. – Молчи и не рыпайся!

Его чревоугодная улыбка сменилась хищным оскалом и, наслаждаясь своей властью и безнаказанностью, он навалился на меня своим волосатым, пахнущим едким потом телом. Мне стало противно и страшно, я задыхалась от этого запаха, все еще сопротивляясь. Ему это вдруг стало нравиться. Он дал мне еще пощечину, и в этот момент я вырвалась, оскорбленная такой наглостью. Калиф удержал меня, схватив за платье, и еще секунду и он бы овладел мной, но я успела ухватиться за ручку двери.

- Куда, сука!? – крикнул он и рванул к себе.

Платье треснуло, и осталось в руках авторитета. Одновременно дверь открылась, и я по инерции влетела в гостиную, где застолье было в самом разгаре. В клубах табачного дыма бандиты смотрели на меня, как на нечто мерзкое и противное, продолжая пить и закусывать. Леша тоже был среди них. Я стояла одна, в одном нижнем белье, униженная и оскорбленная, с испуганными глазами.

- Ты чего, зая? – виновато улыбнулся он. – Тут все свои.

Я не отдавала себе отчет. Гнев овладел мною. Магия Экара разрушилась от этой внезапной вспышки. Я ненавидела Лешу за то, что он смалодушничал и побоялся противоречить авторитету. Жалкий и ничтожный, не понимающий, что уважать его за это низкое предательство никто не будет, он сидел за столом и виновато улыбался! Еще немного и из комнаты вышел бы Калиф, и на его глазах затащил бы меня обратно, а он продолжал бы пить водку и беседовать со своими новыми восточными друзьями.

Первое, что попалось мне под руку, была бутылку советского шампанского.

- Леша, сука, ты меня подставил! – закричала я в исступлении и обрушила ему ее на голову.

Молодой Дольф Лундгрен сник. Кровь залила ему щеки, и легкая пьяная улыбка поползла по его бледному лицу, как тень затмения покрывает землю. Бандиты встрепенулись, вскочили с мест. Один из них инстинктивно схватился за нож, торчащий в жареном поросенке.

Положение мое было незавидное. Я не знала куда бежать, окруженная волчьей сворой. В этот момент из спальни вышел разъяренный Калиф.

- Ты пожалеешь, что родилась! – прохрипел он с кавказским акцентом.

Синие вены на его бычьей шее вздулись от гнева. Я, ловко увернувшись от его цепких объятий, и, кажется, укусив за ухо, свалила его с ног. Лихая вольная кровь моих предков взбурлила в час отчаяния. О, если бы у меня в этот час была славная казацкая сабля! Клянусь, я порубала бы всех к чертовой матери, кто попался мне под горячую руку! Нырнув в спальню, я вскочила на подоконник. Прыгать со второго этажа было опасно. Темнота нависла надо мной, как черная туча. Холодный ночной ветер прожег мою душу, играя с моими волосами, будто дьявол. Я увидела под ногами подъездный козырек, накрывавший крыльцо гостиницы узкой изогнутой балкой, и, зажмурившись, прыгнула вниз. Раздался оглушительный грохот от жестяного листа, будто взорвалась бомба. Окна верхних этажей гостинцы зажглись. Кто-то высунулся в окно. В этот момент бандиты уже ворвались в комнату и подбежали к окну. Они не ожидали, что я решусь спрыгнуть. Я стояла на каблуках, на самом краю подъездной крыши, дрожа от страха и холода, едва держа равновесие. Один каблук был сломан. Сильно ныла лодыжка.

- Помогите, насилуют! – закричала я на всю округу.

Мой дикий вопль разнесся эхом в ночной мгле. Единственный источник света на верхних этажах погас, и стало темно. Никто не хотел вмешиваться в чужие разборки. Изредка проносились по трассе автомобили, освещая мое бледное лицо тусклыми фарами. На мое счастье на крыльце появилась администратор гостиницы.

- Ты разве не знала, куда едешь и для чего? Бедное дитя…  - покачала она головой.


В этот момент Калиф схватил меня за волосы, и, как тряпичную куклу, поволок обратно в комнату. Я завизжала от боли, беспомощно дрыгая ногами. Голос не слушался меня. И я зарыдала, как ненормальная. Дальше происходило все стремительно. Двое-трое свирепых мужчин били меня ногами и руками, словно бойцовскую грушу, упорно и методично, и если бы не настойчивый звонок в наш номер, несчастный труп мой нашли в ближайшем овраге.

- Перестаньте безобразничать! Милицию вызову! – услышала я спасительный голос администратора гостиницы.

Святая и смелая, я даже не знаю твоего имени! Ты не побоялась остановить мерзавцев, когда даже взрослые мужики, закаленные в бандитских разборках, забыли принципы чести и уважения к женщине, будущей матери, и прятали свою голову в песок, и мне никогда не забыть той спасительной минуты. Никогда!

Никогда я еще не забуду, как в синяках и царапинах, под лай бродячих собак, прихрамывая, в крови, в разорванном платье, я брела вдоль трассы Ростов-Баку и рыдала горькими слезами. Я шарахалась от проезжающих машин, таилась в тени деревьев и рытвин, словно проклятый призрак остерегалась лучей восходящего солнца. Мне было ужасно обидно, что меня приняли за шлюху, и что мой молодой человек испугался противоречить авторитетам.

Уже светало. Домой мне нужно было идти через весь город, и я вспомнила, что здесь в ближайших домах живет моя однокурсница.

- Твою мать! Эльвира, что с тобой? – ахнула она, открыв дверь.

На мое счастье Тонька оказалась дома одна, и меня больше никто не видел. Ее родители работали врачами в больнице, и в это время была их смена. Я еще ревела, вытирая раскрасневшиеся от слез глаза, а она уже копошилась в аптечке, ища нашатырь и спирт, бинты и йод. Приведя себя в порядок, я еще на пару дней оставалась здесь, залечивая раны души и тела. Мне не хотелось показываться дома перед родителями в таком подавленном состоянии.

- Я ждала тебя, - призналась Тонька, сочувствуя мне, - но не думала, что при таких обстоятельствах.

Вот уже целый семестр она обещала мне дать почитать книгу Игоря Беленького «Мэрилин Монро», в которой была описана биография самой красивой девушки на планете, пробивающейся сквозь тернии к волшебным софитам сцены.

Маме я уже могла рассказать, что случилось со мной в гостинице Элит. Мы даже ходили в милицию, но там заявление не приняли и отправили к вольным казакам. Казаки приняли нас радушно, выслушали с сочувствием и посоветовали молиться. И как ни странно звучит, через год об этой братве в городе уже никто не вспоминал.

После происшествия в гостинице Элит прошла всего неделя, но городок у нас маленький, и порочащие слухи быстро распространялись. Я не хотела, чтобы на меня показывали пальцем. Скоро ко мне забежала Вика. Ей не терпелось узнать подробности той ночи. Она даже не спросила, как я себя чувствую. В этом была вся моя подруга. Простая и прямолинейная.

- Ну, чо? Поимели тебя? – спросила она, едва отдышавшись, прямо в коридоре.

- Спаслась.

- Эх, скукотища! – заметно расстроилась подруга.

Синяки и царапины быстро проходили. Я по-прежнему сидела на подоконнике, обнимая колени, и смотрела с тоскою в окно. Теперь мой родной город казался мне враждебным и злым. Люди, которые были близки мне, словно отвернулись по мановению колдовской палочки. Как назло, отец снова запил, а мама работала с утра до ночи без выходных, чтобы свести концы с концами, ей было не до меня.

Господи, как мне тогда хотелось перемен, уехать отсюда прочь, начать жизнь с чистого листа! И перемены я начала с самой себя, решительно и бесповоротно, купив перекись водорода. Для пущего эффекта я постриглась под каре, придала выцветшим волосам платиновый оттенок с помощью школьной копирки и накрутила мамины бигуди.

- Шик! – поднесла мне зеркало подруга.

Я посмотрела на себя и приятно удивилась.

- То, что надо!

Вместо черной вороны с потухшим, депрессивным взором на меня смотрела яркая, самодовольная, блистательная блондинка. Я сразу почувствовала в себе уверенность. Что-то встрепенулось в моей душе. Музыка далекого блюза донеслась мне из последнего сна.

- Вика, тащи шляпу отца из коридора!

Подруга посмотрела на меня, как на свихнувшуюся. Через минуту я уже примеряла на себя шляпу, поворачиваясь то в профиль, то в анфас, приподнимая ее за края двумя пальцами, и радостно улыбаясь.

- Ну, как? – крутанулась я на одном мыске.

- А чо? Ни чо! – одобрительно лопнула жвачный пузырь Вика. - На кого-то похожа… Только не помню.

И мне вдруг пришло озарение.

Я вдруг бросилась к книге, которую дала мне почитать в напутствие Тонька, открыла ее на нужной странице. 

- Смотри! – показала я пальцем на черно-белую фотографию знаменитой голливудской актрисы.

 На ней была запечатлена красивая молодая женщина. Ее слегка уставший взгляд больших выразительных глаз был направлен вглубь нашего пространства, но не на ничтожного зрителя. Будто позади нас было нечто необыкновенно волнующее, мудрое и величественное. Платиновые, вьющиеся волосы были уложены, но в то же время угадывалась в них та нежная, первозданная стихия, которая проявляется в необузданной женщине после хорошего секса и улавливается лишь художниками высокой масти. Чувственный, влажный рот был слегка открыт для страстного поцелуя. Родинка у его левого края подчеркивала утонченность и ранимость натуры. Элегантные тонкие кисти рук были приподняты к лицу и едва касались жемчуга бус, тень от которых ложилась печалью на белоснежную шею актрисы. Богемные серьги, подарок состоятельного мужчины, возможно, президента Америки, сверкали бриллиантами, отягощали ее купленную, но еще несломленную душу кротким дыханием надежды…

Вика с удивлением воскликнула.

- Офигеть!  Как ты на нее похожа!

Я засмеялась и, схватив подругу, стала кружиться с ней в радостной эйфории. Мы так кружились, что вещи в комнате падали на пол вместе с нами, но мне было все равно. Вдохновение удачи парило над нами. Я была убеждена, что это совпадение с образом знаменитой голливудской актрисы неслучайно, что Бог поможет мне попасть в Москву и забыть все невзгоды провинциальной жизни.

Глава 3

Я раньше не верила, что имя сильно влияет на судьбу человека. Хотя слышала поговорку «Как корабль назовешь, так он и поплывет». Все это для меня казалось чем-то отдаленным и суеверным. Да и никого не было рядом, кто бы мог предупредить меня и сказать, что уж если нарекаешь себя новым именем, постарайся, чтобы это имя было под защитой счастливой и удачной звезды. Правда, если бы тогда и нашелся человек, который остерег бы меня от непродуманного решения, я бы все равно поступила бы по-своему. Уж больно мне, молоденькой хорошенькой провинциалке с неумолимыми амбициями, хотелось славы и признания меня как актрисы.

В древности людей нарекали именами, связанными с их особенностями характерами и качествами, или даже важными событиями того времени. С годами менялся язык, одни народы покоряли другие, происходило смешение культур, гибель и возрождение новых учений и религий, негативно и даже агрессивно настроенных к прошлому. Все это, несомненно, повлияло на память новых поколений, и старые имена потеряли тот первоначальный смысл, став бессмысленным набором звуков. И, называя сейчас детей различными именами, взрослые и не догадываются, как это все может повлиять на дальнейшую судьбу ребенка. Не догадывалась и я, взяв псевдоним Мэрилин Монро, судьба которой была хоть и яркой, но трагичной.

Одно для меня было понятным. Войдя в образ Мэрилин Монро, мне нужен был другой уровень общения, другие поклонники. В стране полным ходом шли перемены. Открывались увеселительные заведения, казино, ночные клубы. Не так просто было войти в эту реку новой жизни, научиться держаться в ее мутных водах, опасных своими течениями и водоворотами. Не скупясь на мой новый образ, я решила потратить все свои скромные сбережения. В ателье мне сшили красивое правдоподобное платье, лекало подбирали по фотографиям актрисы. По блату мне раздобыли качественную косметику, сделали дорогую прическу. Старые подруги уходили в прошлое. Первым, что пришло в голову, это гоголем пройтись мимо Леши, так сказать, с гордо поднятой грудью. Я сразу же отправилась к Ольге, которая была подругой лучшего друга моего бывшего парня. Раньше мы несколько раз встречались, но как-то не присматривались друг к другу. Мне хотелось, чтобы мой бывший парень кусал локти до остервенения, узнавая, какая я стала красивая и успешная. С некой долей удовлетворения узнала я, что после того инцидента в гостинице, Лешу выгнали из банды за малодушие.

Характер у моей новой подруги был неугомонный. В 15 лет она ушла из дома, приехав в наш город из глухой деревни, но быстро освоилась и стала жить на широкую ногу. Она хорошо разбиралась в людях, острым чутьем определяла полезность того или иного знакомства. При встрече Ольга увидела во мне перспективную подружку, сразу поддержала меня и даже решила взять шефство надо мной. Маленькая и пухленькая, с цепкими, хитрыми глазками она приметила меня и уже не отпускала. И хотя она была младше меня на год, жизненный опыт был у нее богаче моего. Помню, как Ольга вечно худела, вычитывая в журналах модные диеты. И хотя ее нельзя было назвать первой красавицей, но, стоит отметить, что она обладала почти магической врожденной женственностью, ее чертовски любили мужчины. Это был феномен, и я, как примерная ученица внимательно изучала ее таланты. Кавалеры подруги смотрели на меня, как на фальшивую куклу пустышку. Моя же подруга умела вызвать интерес к себе мужчин невербальными откровенными позами и движениями, манерой общения без комплексов и, главное, превосходной техникой кокетства.

Я не раз наблюдала, как мужчины сходят по ней с ума, а она, гарная дивчина, совсем не обращая никого внимания на их восторженные и зачастую вожделенные взгляды, глушила наравне с ними текилу с солью, читала запоем Есенина, с надрывной хрипотцой в голосе, с характерным южнорусским акцентом, и так размашисто и правдиво, что многие хватались за душу:

Да! Есть горькая правда земли,
Подсмотрел я ребяческим оком:
Лижут в очередь кобели
Истекающую суку соком.

Как глупые мотыльки, слетались они на ночной костер моей новой подруги, и сгорали от страсти вместе со своими сбережениями. Ей дарили шубы, бриллианты, дорогие свидания, обещали луну с неба, а она лишь разводила всех на «бабки»… Меня поражало, как Оля так легко и ловко могла выходить сухой из воды, когда казалось, ситуация уже не управляема и придется «за все платить». Но неведомый рок спасал ее, и вскоре этот рок стал вырисовываться в виде почтенного старика с седыми пейсами.

Помню, ходил он, не спеша и прихрамывая, и опирался на трость, набалдашник которой был вырезан из слоновой кости в форме черепа. Как все махровые евреи, носил он настоящий талит катан из белой, мягкой шерсти, а на голове иудейскую ермолку. Пахло от него дорогими сигарами, а ботинки всегда даже в самую слякоть были начищены до блеска, что в их зеркальное отражение можно было смотреться и наводить макияж. Ольга раз в месяц приходила к нему за «зарплатой», и всех это вроде устраивало. В городе этого еврея все боялись и почтительно называли Юрием Моисеевичем. Он владел фирмой по установке сигнализаций и был в тесной дружбе с самим губернатором края. Стрелку он всегда любил назначать на мосту ночью под трели влюбленных лягушек, когда грустное лицо луны колышется, словно дрейфующая рыбацкая лодка, отражаясь в бурных водах Кубани. И если разгневанный ухажер все же приезжал на разборки, то Юрий Моисеевич, доставал из кармана своего сюртука удостоверение внештатного сотрудника ФСБ и говорил мягким, но учтивым голосом:

- Вы, молодой человек, разве не знали, с кем связались? Она же несовершеннолетняя? Еще раз я тебя здесь увижу, упеку по статье за растление несовершеннолетней…

Это срабатывало безотказно, и дальнейшие разборки прекращались.
 
В то время Ольге нужна была молчаливая и послушная подруга, и я ее полностью устраивала.

- Давай жить вместе! – предложила она мне, словно мы сидели с ней в детской песочнице и лепили куличики.

- Давай! – согласилась с радостью я и почувствовала, что жизнь моя кардинально меняется.

Во многом я уповала на Ольгу и ее пробивную способность расталкивать все проблемы локтями и добиваться намеченных целей. Мы сняли квартиру на двоих, далеко от центра, но с домашним телефоном. И это было большим везением, так как тогда мобильные телефоны были большой редкостью.

Квартира в пятиэтажной «хрущевке» оказалась с маленькой уютной спаленкой и с довольно просторным залом. В спаленке мне особо запомнилась проваленная и жутко скрипучая кровать, на которой выспалось не одно поколение советских людей. Такие «говорящие» кровати были и у наших соседей. Как часто через тонкие перегородки дома можно было слушать вздохи и ахи, заглушаемые этим монотонным и уходящим в небытие скрипом целой эпохи. В пыльном углу, обтянутым паутиной, стоял также скрипящий шифоньер с вечно шумно падающими вешалками. В такие моменты от неожиданности замирало сердце, и по стене в панике разбегались тараканы. Помню еще, в коридоре висело синее потускневшее зеркало с памятной, но плохо читаемой надписью, кому-то на свадьбу от кого-то. И я всегда, когда глядела в это зеркало, пыталась невольно разгадать потертые временем символы. Еще на кухоньке вечно текли краны. И как мы их не чинили, как не заменяли, они все равно текли и текли. В самом зале практически не было мебели, лишь сервант и обеденный стол, окруженный двенадцатью искалеченными стульями, да дверь с выходом на небольшой балкончик с видом на проезжую часть.

В этой квартире я и отметила свое двадцатилетие. В подарок моя мама сшила по фотографии из книги то самое, знаменитое белое плиссированное платье Мэрилин Монро. Я была безумно рада, чувствовала, что вступаю во взрослую жизнь. Все проблемы и трудности казались мне преодолимыми, я верила в удачу, как никогда. Дух независимости от родительской опеки уже витал в воздухе. Но окончательно свободной я себя почувствовала лишь тогда, когда получила диплом. Это было для меня каким-то подведением итогов и началом новой, неведомой, но очень и очень интересной жизни.

Правда, понятие свободы вначале было извращенно детским максимализмом. Я едва сдерживала себя в рамках приличия. Помню, как на последнем звонке в техникуме танцевала. Мои модные, блестящие сапожки отбивали лихую чечётку на том самом письменном столе, за которым я три года старательно записывала под диктовку преподавателей конспекты о сельскохозяйственной промышленности.

- Крошка моя, я по тебе скучаю, - подпевали мы в унисон, абсолютно счастливые и полные новых надежд.

Жизнь моя протекала, как на курорте. С Ольгой мы просыпались ближе к обеду, делали легкий завтрак, накручивали бигуди, а вечером уже шли гулять по городу, заходили в рестораны поужинать. Особым везением был тот факт, что съемная квартира располагалась напротив квартиры нашей общей подруги. И этому совпадению я придала мистический оттенок.

Бэнча, в миру Натаха, работала в гаражном кооперативе обычным бухгалтером, зубрила английский язык и мечтала иммигрировать в США. Имея зарплату в четыре тысячи рублей, она каким-то образом выносила ежемесячно из кооператива в сто раз больше, и это в двадцать три года с обычной внешностью жены бригадира. Деньги придавали этой довольно предприимчивой девушке вседозволенность, но никак не влияли на ее человеческие качества. Натаха была добрая и отзывчивая, настоящая блондинка. Правда, немного мужиковата и простовата, но это отнюдь ее не портило. Вся сила ее обаяния и привлекательности была в пышной груди, которую она умела грамотно преподать мужчине и навязать ему свое мнение. На нас с Ольгой она смотрела, как на младших зачуханных сестер. Часто она приходила к нам в гости и давала ценные советы, как одеваться. Через знакомых Бэнча доставала дефицитные товары и продавала их нам по «очень заниженным» ценам. Характер у нее был упертый, и, если какая-то вещь не подходила, она все равно настаивала на своем, иногда просто приводя в шок своим вкусом окружающих. Мы втроем так крепко сдружились, чисто по-девичьи, что не представляли друг без друга участие в различных мероприятиях. Помню, у Бэнчи был в любовниках усатый круглый мужичок, который вечно ходил с портфельчиком, такой важный, и по-кошачьи ласково жмурился. Приходил он к ней раз в неделю, неслышно поднимался по лестнице, словно крался, и если вдруг встречал кого-то, то снимал почтительно шляпу или кивал, насвистывая веселую мелодию. Все остальные вечера Натаха проводила с нами.

- Опять мой «папа» пришел! – вздыхала она, наводя марафет. – Пойду дёрну с ним по рюмочке!

В это время я случайно познакомилась с человеком, который помог мне впервые ощутить вкус славы. Это был уличный фотограф. Он выскочил из-за голубых елей и, как маньяк, сверкая глазами, полными дикого, болезненного желания, преградил нам путь:

- Девушки, абсолютно бесплатно!

Мы гуляли с Ольгой на центральной площади, облизывая мороженое, и сначала не поняли, что предлагал этот довольно странный человек. Помню его козлиную, мушкетерскую бородку, мятый, короткий донельзя жакет на крупных зеркальных пуговицах да чудаковатую шапочку с забавным помпончиком. Бледный, голодный, с какими-то смутными мыслями он взмахнул руками и сделал реверанс, словно принц на балу перед Золушкой. Мы удивлено переглянулись, а он уже тряс перед нами стареньким фотоаппаратом, что-то картавил себе под нос, настраивая объектив. Что-то не получалось. Фотограф жаловался на солнце, грозил ему кулаком, то вдруг панораму стал портить прыщавый мальчишка на велосипеде, и он просил его убраться и даже угрожал проколоть шины. Мороженое быстро таяло на солнце, оставляя молочно-шоколадный след на наших нежных, еще нетронутых пошлостью жизни губах. Мы слизывали этот сладкий нектар кончиком языка и беззаботно смеялись, так что люди, прогуливающиеся мимо, смущались, бросая стыдливые взгляды в нашу сторону.

Казалось, все внимание этого сонного города обращено на нас. Вначале с неба опустилась стая серых, как асфальт, голубей. Это было одновременно красивое, но не совсем приятное зрелище. Они ворковали вокруг нас и путались под ногами. Велосипедист, игнорируя угрозу фотографа проколоть ему колесо, продолжал кататься. То он лихо вставал на заднее колесо, то пытался ехать без руля. Потом вдруг все пробудилось, показывая на нас пальцем. Бабульки крестились, милиционеры свистели, подростки краснели, а один почтенный гражданин, катящий перед собой коляску с карапузом, чуть не свернул себе шею, за что получил от своей пассии подзатыльник. Фотограф продолжал браниться на фотоаппарат, тряся нервно бородкой, а мы все смеялись, когда та парочка с коляской остановились у торговой палатки, и ревнивая дамочка требовала у продавца такое же мороженое, как у нас.

- Арамис, может твоя мыльница замылилась? – спросила нагло Ольга, глядя, как фотограф злобно стучит фотоаппаратом себе о колено.

- Ну что Вы, сударыня! Я ему доверяю больше, чем своей жене!

Наконец фотограф усадил нас на лавочку. Он, как художник перед нетронутым еще кистью холстом, долго стоял в размышлении, смешивая чуткие краски фантазий в живописные образы. На его вспотевшем лбу появлялись морщины, брови высоко изгибались, а глаза вспыхивали то радостным огнем вдохновения, то жгучим жаром отчаяния. Мы подчинялись его больной, но заразительной воле, с каждым жестом и словом раскрепощались, словно две молодые монашки, попавшие случайно на шабаш и поразившиеся разгулом плоти. Нам уже не было дороги назад, ибо цепкие сладострастные руки неминуемой славы хватали нас и тянули в свой омут. Фотограф придавал нам застывшие позы бессердечных статуй, менял нас местами, просил то улыбаться, то делать грустные лица. Он фотографировал и против солнца, и в тени, как дьявольский экспериментатор катался по асфальту, изгаженному голубями, и щелкал  с нижнего ракурса крупным и дальним планом. В моменты великого озарения он побежал к палаточнику за новым мороженым, и, наконец, найдя во мне образ бесстыдной фурии с наивным взглядом девы, воскликнул:

- Эврика!

Вокруг нас собралось множество зевак. Всех поражал тот контраст. Я, Мэрилин Монро в белоснежном атласном ангельском платье, словно сбежавшая невеста, прогуливалась по брусчатой площади богом забытого провинциального городка. Все действо происходила на фоне удивленных и даже завистливых взглядов прохожих. Мое самолюбие ликовало. Там, в прохладных тенях елей, у памятника Ленину, около вечного огня, где журчит фонтанчик, я сверкала в светлом легком платьице в лучах весеннего солнышка и сама лучезарно смеялась. Сам вождь мирового пролетариата показал мне путь своей легкой рукой, и я с тоской вглядывалась вдаль, на трассу Ростов-Баку, скользящую в дымке свинцового смога. 

Когда через пару дней мы с Ольгой пришли на городскую площадь за фотографиями, фотограф гордо показал мне свой рабочий стенд.

- Надеюсь, ты не против, - улыбнулся он мне.

Стенд, абсолютно весь, был увешан моими фотографиями, и прохожие с восторгом разглядывали их и, узнавая вдруг меня, живую Мэрилин Монро, перешептывались и пытались заговорить. Больше всего меня поразил тот факт, что Ольга вовсе не завидовала мне, а, наоборот, искренно радовалась моему успеху. Ей не терпелось увидеть меня на олимпе славы. Так я в одно прекрасное утро проснулась знаменитой.

Глава 4

О, как скоротечна эйфория успеха! Тебе кажется, что так будет продолжаться всю жизнь, ты летишь на волне, куда дует ураган славы, забывая про скалы забвения! Их жестокие камни уже ждут тебя, готовые приютить и утешить любого. Как больно падать с пьедестала, если некому боготворить тебя, как гадок смех толпы у туши убитого льва, и ты стоишь одна на самом краю, одинокая и покинутая, смотришь вниз, где кипит муравейник обычной жизни. Никто уже не вспоминает тебя, ты - прошлое, в лучшем случае живая легенда. Как грибы после дождя, появляются новые кумиры, другие сериалы, и старому изношенному идолу остается жалкая участь закрывать дыры и щели в общественном туалете. Но не такая была я, чтобы сдаться. Во мне бурлили силы, и окрыленная первым успехом, я желала еще большей славы. Ведь Мэрилин Монро вечна, она проверена временем. Выбор образа непременно был выигрышный.

Наступало лето, открывался курортный сезон. Через наш город к морю мчались вереницы машин отдыхающих. Отец снова запил. Произошло это в годовщину смерти деда. Как говорится, махнул рюмочку за упокой и пошло-поехало. Чтобы как-то жить и оплачивать съемную квартиру, мне пришлось идти на лето работать официанткой в казино «Тройка». Устроиться туда было нереально, разве что по хорошей рекомендации. Как всегда помог случай. Ольга посоветовала мне устроиться продавщицей в киоске, который находился прямо на трассе Ростов-Баку. Там, по ее заверению, была свободная вакансия. Хозяин торговой точки, грузный армянин, круглолицый, поджаренный на пекле кубанского зноя, встретил меня, как богиню. Он просто не ожидал увидеть на трассе Ростов-Баку живую легенду синематографа Мэрилин Монро.

- Мать моя женщина! – его черные, как смоль, глаза расширились, а волосатые сильные пальцы, увешанные дешевыми перстнями, уже чиркали огрызком карандаша на пачке «Беломора» чей-то заветный номер.

- Такая красивая девушка не должна торговать сигаретами, - сказал он с добрым кавказским акцентом.

Моя работа в казино заключалась в своевременном обеспечении гостей алкоголем и закусками. Чаевые были щедрые. В это увеселительное заведение приезжало много блатных, коммерсов и бандитов, у которых «куры денег не клюют». Все они были с амбициями, болезненно воспринимали критику в свой адрес, часто дрались друг с другом. Ко мне они относились больше по-отечески, в обиду не давали, и я постепенно обросла связями и уверенностью в завтрашнем дне. Но мне было одиноко и грустно среди них. Помню, как в прокуренном зале усталые от напряжения лица игроков следили за рулеткой. Крупье, вытирая капли пота со лба беленьким платочком, принимал ставки, а я, маленькая девочка, в образе Мэрилин Монро, с золотистыми кудряшками кружилась с подносом, полным алкогольных напитков, и мило улыбалась гостям. Некоторые игроки были суеверны, верили в провидение, и, увидев меня впервые, спрашивали совета. Вначале я отказывалась, но их настойчивые просьбы делали свое дело, и я говорила, что нужно ставить все на зеро, и часто они проигрывали, но на меня не обижались, и надеялись взять реванш в следующий раз.

В зале для игры в покер делались самые большие ставки. Элита города, чиновники, силовики, новоявленные буржуа проматывали разворованные народные деньги, как только умели. Казалось, они жили одним днем, одним часом, не думали о будущем и вечно боялись, что кто-то более сильный и ловкий разорит их в пух и прах, отнимет, ограбит или посадит на нары. Несметные богатства плавно перетекали из одного кармана в другой, и я, как сторонний прохожий, наблюдая, как в руках этих заядлых рыбаков бьется скользкий, золотистый карась, тихо радовалась и искренно расстраивалась, когда удача то появлялась, то ускользала.

В шуме крутящейся рулетки и звона бокалов лето прошло незаметно. Работа официанткой в казино мне наскучила. Нужно было думать, чем еще заниматься. Получив образование специалиста в сельскохозяйственной промышленности, в доярки я точно не собиралась. Переждав терпеливо зиму, мы с Ольгой и Бэнчей стали ходить в только что открывшийся ресторан «Симон» в районе городского пляжа. Сначала, конечно, на приличное место это было отдаленно похоже, но со временем популярность «Симона» достигла таких высот, что о нем говорили по всему Краснодарскому краю, считая за честь посетить его. Я еще помню, как директор пивзавода решил огородить поросшую лесом и болотной растительностью территорию и организовать там нечто похожее на забегаловку под открытым небом. Чтобы гостей не одолевали комары, ресторан осыпали вокруг каким-то соляным специальным раствором, и казалось, особенно под вечер, когда смеркалось, что мы сидим в заколдованном и защищенном от оборотней и злых духов кругу. Точь–в-точь, как в гоголевском «Вие».

На парковке ресторана всегда было много дорогих иномарок. Многие машины приходилось ставить под деревья в лесу, так как мест не хватало. Многочисленные гости сидели прямо на мощных пеньках за наскоро сколоченными из грубых досок столами. Над всем этим радостно чирикали и кружились лесные птицы. Воздух был волшебно чист. Близость леса давала о себе знать. Сама атмосфера была уютная и непринужденная, напоминающая собой больше охотничий домик, чем ресторан. Тут не раз играли пышные свадьбы, дни рождения. «Симон» славился своей кавказкой кухней, чудотворные запахи которой вызывали слюноотделение и будоражили желудки случайных прохожих на несколько километров в округе. Цены были демократические, поэтому за соседними столиками можно было встретить и успешного олиграха, ведущего разборки с местными бандитами, и учащихся техникума, пришедших набить свой живот щами из кислой капусты и на халяву послушать живую музыку.

К ресторану можно было подойти со всех сторон, так как он был под открытым небом, но основной поток посетителей шел по дорожке, протоптанной от пляжа. С этой стороны на возвышенности стоял глиняный козел в натуральную величину. Его неподвижная, потрескавшаяся от влажности морда, покрытая лишайником и мохом, смотрела на гостей неким потусторонним взглядом, и казалось, что ты находишься в каком-то сказочном королевстве, где действуют другие законы бытия. В «Симоне» играла живая музыка, выступали многие, тогда еще неизвестные артисты, например, братья Карецкие. Народ, пьяный, дикий и развязный, всегда толпился возле сцены. Посетители засовывали купюры артистам за пазуху, пихали друг друга, одержимые харизмой артиста и желанием отличиться. Помню, как на аукционе, принимались серьезные ставки, кто первым закажет музыку.

Однажды Бэнча раздобыла классные итальянские шляпки и, как всегда, уговорила их у нее купить. Шляпки, действительно, были «отпад». Нацепив их себе на голову, с многозначительными взглядами, как самовлюбленные леди на Пикадилли, прогуливались мы по городу и, наконец, утомленные мужским вниманием, под вечер поехали в «Симон».
У входа в ресторан стоял пятилитровый Понтиак небесно-изумрудного цвета, самый настоящий шедевр автоискусства, двухдверный, с вращающимися, словно у крокодила глаза, фарами. Ольга, как хищник встрепенулась, и стала искать среди гостей владельца этой шикарной машины. Местных мы всех практически знали, и она без особого труда зорким орлиным глазом вычислила свою жертву. Им оказался с виду ничем не примечательный горец среднего возраста в мятой рубашке, сидевший скромно в компании своих друзей, медленно поглощая пищу. По неторопливой и вальяжной манере общения можно было догадаться, что этот человек привык управлять и приказывать. Впиваясь своими острыми, как кинжалы, зубами в жирную плоть баранины, джигит бросил на нас пренебрежительный взгляд.

- Ну, все он мой! – решила Ольга.

Мы как-то не придали этому значения и сильно усомнились, что она сможет «закадрить» такого влиятельного мужчину. Проведя весело вечер на свежем воздухе, отплясывая под живую музыку, мы потеряли Ольгу из виду, а когда вернулись домой, рухнули спать у Бэнчи. Под утро, когда ещё было темно, но петухи уже пропели, меня растолкала подруга.

- Эля, Эляяя, быстрей, вставай! Посмотри на чем Ольга приехала!

Она была так взволнована, словно случился пожар, и я спросонья не сразу поняла, что к чему. А когда она вытянула меня на балкон, то я невольно ахнула. Под фонарем у самого подъезда стоял Понтиак, как инопланетный корабль с зажженными фарами,  который мы видели у «Симона». Дверь его медленно поползла вверх, а вместе с ней поползли и наши с Бэнчей на лоб глаза, от такой конструкции внеземных цивилизаций. И вот шикарная дверь открылась, словно взмах крыла небесной птицы, и из него выпорхнула счастливая, помятая, но жутко довольная Ольга. Она послала кому-то в темный салон машины воздушный поцелуй и, виляя чуть хмельной походкой, засеменила к дому на своих высоких каблучках. Мы сразу с Бэнчей ломанулись открывать двери. Любопытство овладевало нами до такой степени, что мы даже не думали одеваться. Ольга, ещё мяукая себе под нос модный инопланетный мотив, порхая в эйфории от неожиданного продолжения её охоты, заявила нам еще на лестничной клетке, что пришла за вещами и уезжает с Русиком, он забирает её с собой в Осетию знакомить со своей мамой! Вся ее покрасневшая шея была в засосах, будто она всю ночь провела в ванне с пиявками.

- Ну, надо же! – с нескрываемой завистью закачала головой Бэнча, оперев кулаки в покатые свои бока. – Да, ты крута Оля, такого мужика отхватила!

- Удача любит смелых! – засмеялась она тогда. – К тому же, мне кажется, я его люблю.

Для меня такое внезапное решение подруги уехать неизвестно куда неизвестно с кем не было удивлением. Я хорошо знала, что Ольга мечтает смотаться из Армавира при первой же возможности и пользуется успехом среди мужчин, в том числе и ради этого. Ее появление в ресторане «Симон» никогда не проходило незаметным. В ее присутствии я чувствовала себя нераспустившимся бутоном, жалкой тенью подруги, и с нетерпением ждала своего часа.

Однажды, еще даже не успев сесть за свободный столик, кто-то угостил нас бутылкой шампанского.

- Фи, лимонад! Дамы пьют текилу! – сделала кислое выражение лица Ольга, отвергнув подарок.

Она властно хмурила брови, топала ножкой. Мужчины были от нее без ума! Готовы были жертвовать чем угодно, лишь бы попасть под ее милость. Вот почему за нашим столиком всегда звучал беззаботный хохот и велись задушевные беседы. Моя подруга могла поддержать разговор на любые темы. В свои неполные 18 лет она неплохо разбиралась в политике, машинах, живописи, литературе, хорошо знала мужскую психологию и отлично пользовалась своими знаниями. Это была современная гетера наших дней, созданная исключительно для любви под покровительством самого Эроса. Однажды я не выдержала и спросила ее, что она делает такого, отчего мужчины сохнут по ней.

- Ведь худюшая, как вешалка, симпатичная, но не красавица, умная, но не Мария Кюри же!

Дыхнув свежей водкой и солеными огурцами, Оля снисходительно улыбнулась и шлепнула мне в ухо:

- Знаешь что подруга!

Затем она то ли в шутку, то ли серьезно вытащила из своей сумочки пульт.

- Это подарок Юрия Моисеевича. Из самого Израиля привез.

Я взяла эту диковинку в руки, и, как глупая обезьянка, стала тыкать на кнопки и чесать голову, силясь понять, как все это работает.

- Полегче! Это же пульт от вибратора, – застонала Оля, имитируя сексуальное блаженство. – Я применяю его, как только вижу подходящего мужчину, и он, непроизвольно вдыхая мои флюиды, уже бессилен противостоять моим колдовским чарам. Вот смотри!

И она, отобрав у меня секретное оружие, смеясь на весь ресторан, сразу же «закадрила» двух богатеньких старичков за соседним столиком. Они выпучили на нее свои белесые глаза, и, перебирая увядшими, выцветшими губами перешептывались и улыбались той виноватой улыбкой, обладатели которой уже не могут, но все еще хотят.

Правда, однажды интуиция подкачала ее. Произошло это именно тогда, когда Ольга встретила своего нового избранника и повелась на его дорогую машину. Она не обратила внимания на то, что номера были транзитные. Только потом уже выяснилось, что этот горец, вечно помятый, небритый, ночующий в гостиницах, перегонял угнанные иномарки из Венгрии через наш городок в горную Чечню. У него была серьезная «крыша», которая помогала ему с местными ментами. Оленька и клюнула, как окунь на блесну, ездила с ним повсюду, и даже в Чечню. Может быть, за болтливый язык или повод к ревности, но ее герой стал поднимать руку, и уже скоро моя подруга без паспорта на накладных, трясясь в плацкартном вагоне, голодная и ободранная, добиралась до Москвы, словно беженка. На голове ее прыгали придорожные вши, а драповая шляпка, в которой она некогда щеголяла в «Симоне», долгие дни служила ей подстилкой вместо подушки, и затеняла исхудалое лицо ее с огромным синяком вокруг глаза. Под испуганными, выплаканными глазами синели круги от жестоких побоев, и было в этом нечто от Пикассо, размыто красивое, но непонятное.

Но пока Ольга наслаждалась красотами чеченских гор, танцевала лезгинку и кушала шашлычок, мы с Натахой «Бэнчей», немного осиротев, пошли провести вечер в «Симон», так сказать, «тряхнуть стариной». На мне было плиссированное белоснежное платье, а на моей подруге красный обтягивающий комбинезон, из которого выпирала, словно тесто на дрожжах, пышная грудь четвертого размера. Натаха шла решительной походной. На днях она поссорилась со своим усатым любовником.

- Ну как же так! – возмущалась она, гневно стуча по асфальту двенадцати сантиметровыми утонченными шпильками, – Говорит, что любит, а от жены уходить не хочет.

- Парадокс какой-то, – поддакивала я, едва поспевая за Бэнчей.

Когда мы зашли в «Симон», нас приветствовал администратор Саша, бывший «афганец». Добрый, отзывчивый, с детским, вечно улыбающимся взглядом. Он всегда был любезен с нами и обходителен.

- Сейчас все будет! – улыбнулся он нам.

Были выходные. Народу было очень много. В лесном полумраке между деревьев и декораций едва были различимы силуэты гостей. На танцполе звучала живая музыка. Веселье было в самом разгаре. Многие столики объединились, и компании с размахом отмечали свои праздники и встречи, шумно кричали. Как трудолюбивые пчелки, носились официанты с подносами, в поту и с усталыми и источающими халдейские улыбки лицами. Повсюду чокались, говорили тосты, скрежетала посуда от усердной работы вилок и ножей. Веселый хохот разносился по ресторану, словно раскаты грома. От пляжа тянуло прохладой, и несколько парочек целовались при тусклых огнях груженой углем баржи, медленно плывущей по волнам, как мертвая туша динозавра. Я вдруг вспомнила о Леше, и на сердце стало грустно. Может быть, чары экстрасенса снова имели власть надо мной, и я еще любила своего предателя, но гордость, здравый смысл и обида не давали мне возможности возобновить с ним отношения. С другой стороны мне хотелось новой любви, свежих, неиспорченных пошлостью чувств. Я, как утомленный бессмысленными музами художник, скомкала неудачный рисунок, приносящий мне столько боли и недовольства, и готова была начать все с чистого листа. Но иногда взгляд мой падал на корзину с мусором, и я бросалась к ней и рылась в своем прошлом, пытаясь отыскать ошибки и причины моего неудовлетворенного состояния.

«Наверно, все же дважды в одну реку не входят!» - решила я, наконец, и в этот момент Натаха толкнула меня в бок.

- Что за мужик тебе машет? Ты его знаешь?

Где-то в метрах тридцати мне действительно показывал знаки внимание молодой мужчина лет тридцати. Он был облачен в светлый костюм цвета «кофе с молоком», белую сорочку и широкий представительский галстук. По жестам и мимике я поняла, что мужчина пьян, но находится в той степени возбудимости, когда хочется свернуть горы и переплыть океан.

- Мэрилин Монро, иди сюда! – пытался перекричать музыку он, но увидев, что мы смущены его вниманием и недоверчиво переглядываемся между собой, сам направился к нам.

Я встрепенулась, поправив прическу. На моих волосах буйство ветра еще хранило след языческих игрищ, а этот бес с поросячьими розовыми щечками вдруг подхватил меня под руку и пригласил танцевать, словно старый знакомый после долгой разлуки.

- Вот кто победитель конкурса красоты! – сказал он всему залу, и все одобрительно заулыбались.

- Боже мой… - восторженно сверкали его глаза. – Боже мой!

Я удивлено еще посмотрела на Бэнчу, но она дала одобрительно отмашку и пошла к столику возле музыкантов, который приводил в порядок администратор Саша.

На танцполе пары кружились в хмельном воздухе знойного лета, вечера которого были не такими удушающе жаркими, как днём, а с приятной прохладцей хвойного леса. Я обнимала незнакомца за плечи, вдыхая его парфюм. Он держал меня за талию, словно дорогую бесценную вазу, боясь случайно уронить и расколоть. От его шелкового галстука веяло цивилизацией. Его губы приятно касались моих щек и ушей, что-то упоительно сладкое шептали они о любви, о том, что одни любят, а другие просто позволяют себя любить. Его бархатный, слегка заплетающийся от алкоголя голос звучал так трогательно, проникая в самые затаенные уголки моей спящей души, как щемящая скрипка в руках гения. Во мне пробуждались воспоминания, вспыхивали мечты, смеялись пороки. Этот мужчина весь сиял. Я засмотрелась на его сверкающие камушками запонки, на золотой зажим на галстуке, и он, заметив мой любопытный взгляд, позерски стал хвастаться своими побрякушками. Мне было забавно наблюдать за ним. Я прощала ему навязчивость и пьяные любовные речи, в голове моей мелькал тот волшебный конкурс красоты, о котором я давно слышала, но не представляла, как туда попасть. Этот мужчина был первой серьезной ступенькой на пути моей карьеры, и я не хотела отпускать его плечи, старалась возбудить в нем желание, играла и требовала заслуженной награды.

- Алексей Алексеевич, - представился он в конце танца, когда музыка смолкла.

«Надо же, двойной Леша», - подумала я про себя.

 - Как тебя зовут? – спросил он, все еще не выпуская из своих жарких объятий.

- Эльвира. 

Моя белоснежная улыбка поразила его.

- Хочешь участвовать в конкурсе красоты?

От этих слов я опять потеряла дар речи. Голова закружилась от предстоящей славы. Только сомнение, что меня разыгрывают, как глупую девочку, привело меня в чувство. Я еще раз посмотрела в честные и серьёзные глаза этого хлопца, а он, совсем не колеблясь, повторил свой вопрос. Мне оставалось кивнуть и лишь догадываться, кто этот ангел по имени Алексей Алексеевич, и какую благородную цель он преследовал, приглашая меня на конкурс.

- Ну всё, Эльвира! Восходит твой звездный час, вот это рыба! – шептала мне на ухо Бэнча, и я лишь дрожала от волнения и вздыхала, боясь спугнуть удачу.

За общим столом мы весело провели время, и я выяснила, что мой протеже – местный предприниматель, владелец нескольких цехов  по производству подсолнечного масла на территории местного масложиркомбината. Он был главным спонсором предыдущего конкурса красоты, который впервые в нашем городе проходил под Новый год в Доме культуры. На этом мероприятии выбиралась мисс Краснодарского края, и в случае победы мне давалась уникальная  возможность участвовать в других конкурсах с перспективой в дальнейшем стать Мисс Россия, и чего уж там говорить, мисс Мира.

- Так вот что Эля Мурло, - икнул бестактно мой протеже, и на меня повеяло едкой отрыжкой.

Его язык заплетался, коверкая мое прозвище. Он достал из серебреного портсигара визитку модельного агентства и аккуратно вставил мне ее за ушко, словно сигаретку.

- Завтра с утра позвони Инессе Львовне, скажи, что от меня.

На следующее утро я уже сидела в офисе известного модельного агентства, готовящего конкурсанток, и у меня от волнения тряслись коленки. Слава богу, утром никого не было, и на мягком кожаном диване можно было даже вздремнуть в ожидания приглашения. Но мое сердце бешено стучало, виски пульсировали. Наконец меня приняла сама хозяйка модельного агентства. Это была необыкновенная женщина. Когда я впервые увидела ее, то подумала, что это само живое воплощение Моники Белуччи. В самом расцвете своей женственности, пышнотелая шатенка, с совершенными формами, с ярко накрашенными губами и большими черными глазами на ее бледно-белоснежном лице. Достоинства этой женщины можно было перечислять безмерно. Помню, она сидела ко мне полубоком, словно не замечая меня, и глядела в зеркальце. Я любовалась ее правильным аристократическим профилем, благородными чертами лица, тем, как она держит осанку. Но особенно мне понравились элегантные чулки с кружевной коронкой и эффектным цветочным рисунком, обтягивающие ее стройные ножки. Элегантное платье с открытым вырезом переливалось стразами, и я по-девичьи завидовала ее великолепной, просто шикарной груди пятого размера, невольно считала на ее декольте крупный, натуральный жемчуг.

- Я от Алексея Алексеевича, - робко сказал я, опустив глаза в пол.

Инесса Львовна захлопнула зеркальце, подъехала на стуле поближе к столу и внимательно посмотрела на меня.

- Я Вас слушаю, - улыбнулась она холодной и держащей дистанцию улыбкой.

Уже позже, я узнала, что хозяйке модельного агентства было 38 лет, но выглядела она на все 28. Она была выдержанная, остро отточенная, как инструментальная сталь. В какой-то момент эта властная и уверенная в себе женщина напомнила мне непреступную крепость, таившую в себе муки и стоны узников, всех тех, кто влюблялся в нее с первого взгляда. В то же время, выслушав мою короткую историю «бедной Золушки», заканчивающуюся вчерашней попойкой в «Симоне» и встречей с «принцем», Инесса Львовна искренне пожелала мне удачи.

- Алексей Алексеевич – главный спонсор нашего мероприятия, – сказала она, доставая чистый бланк для заполнения анкетных данных. – Будем тебя готовить.

У меня от радости замерло сердце, а хозяйка модельного агентства уже заполняла мои личные данные.

Глава 5

Настал долгожданный период репетиций. Я кропотливо оттачивала ходьбу манекенщицы, села на диету, занималась постановочным выходом. Мы щеголяли на подиуме в свадебных платьях и купальниках, учились позировать на камеру. Нас было около двадцати девчонок. Все были умницы и красавицы. Правда, дружить мы между собой не дружили, но сохраняли человеческие отношения, и атмосфера в нашем коллективе была хорошая. Однажды одна из участниц спросила:

- Девчонки, а как вы думаете, кто из нас выиграет конкурс?

До начала конкурса оставался месяц, и напряжение нарастало.

- Конечно, Эля, – сказала другая, не сомневаясь.

- Почему? – удивилась я ее предположению.

Я искренне не считала себя лучше других, к тому же некоторые девчонки показывали большие успехи при подготовке к конкурсу.

- Потому что ты - самая красивая! – был ответ.

И все остальные претендентки промолчали, соглашаясь. Только сейчас я поняла, что очень близка к своей мечте. Все эти закулисные разговоры придали мне еще большей уверенности. К тому же отношения с Алексеем Алексеевичем, которые в начале нашего романа можно было назвать конфетно-цветочными, плавно переходили в ювелирно-любовные. В дорогом бутике мой протеже, как в фильме Гэрри Маршалла «Красотка» выбирал, какое платье мне больше всего подойдет. Я перемерила весь гардероб салона, уморив продавцов и сама изрядно устав. Наконец, мы остановились на длинном вечернем платье алого цвета, с открытым декольте. Я была счастлива. В своих девичьих мечтах я представляла, как мама с гордостью показывает своим соседям статью в местной газете о моей победе на конкурсе. Они качают головами, пьют горячий чай, прикусывая бубликами да баранками, и восторженно вздыхают: «Ну, Элька дает!». А Элька, между прочим, была приличной девушкой и рассматривала отношения с мужчиной, не как легкий роман, а как серьезные, с перспективой замужества. Алексей Алексеевич, или дважды Леша, понимал меня и «руки не распускал», всегда готов был помочь в любом вопросе. Я чувствовала себя, как за каменной стеной и пыталась определить степень своей благодарности. Прежде всего, для меня он был женатый мужчина, а для меня все женатые мужчины были табу, но с другой стороны Алексей Алексеевич помогал мне реализовать мечту, и я пыталась лавировать между порядочной девушкой и верой в искреннюю дружбу между мужчиной и женщиной.

Однажды я пожаловалась ему, что мне далеко добираться до модельного агентства, что в моей квартирке не топят, а соседка-подружка связалась с осетинами. Он обещал снять для меня подходящую квартиру. Несомненно, такой широкий дружеский жест меня настораживал, но мне хотелось утереть нос моим подругам и доказать, что я чего-то стою, что я не смогла отказаться. Иллюзия успеха манила меня в свои дали, затупляя инстинкт самосохранения. Препятствия казались крошечными и смешными.

- Слушай, Монро, - говорил он, провожая меня до дома, так и не решаясь поцеловать. – Я  человек деловой и занятый. Давай так сделаем: находишь хату, я приезжаю и плачу аренду.

Мы гуляли вечером, держась за руки, будто дети. Алексей Алексеевич рассказывал мне о своем бизнесе, о том, как он умело им управляет. В его рассказах чувствовалось мальчишеское хвастовство, но оно никак не портило о нем впечатление, а, наоборот, умиляло. Кроме того, меня очень сильно интересовала его личная жизнь, и он всегда говорил о своей жене уважительно, с легкой грустью, будто выдавал какие-то страшные тайны, нервничал, теребил свое обручальное кольцо, будто оно обжигало ему палец или теснило его. Судя по всему, он не хотел причинять ей боль.

Мне хотелось помочь другу разобраться в себе, и я, как иезуитский монах в подземельях инквизиции всматривалась в душу пытаемого, пытаясь понять его упорство. Он замыкался в себе от этого проникновенного взгляда, останавливался и переводил тему на конкурс красоты, о том, что ему нравится окружать себя красивыми женщинами и даже страдать ради них. Между нами пробегал электрическим током какой-то тайный договор, понятный лишь только нам двоим. И мы оттягивали время приговора, когда уже больше невозможно будет скрывать наши чувства друг к другу.

- Спасибо, милый мой друг, что ты у меня есть! – поблагодарила я его, поцеловав нежно в щеку.

Алексей Алексеевич взял меня за руку, прижав к своему сердцу, и в его теплом страдальческом взгляде было что-то от бродячего пса, которому нужна похлебка и ласка. Помню тот вечер, как мы с большим трудом расставались. Я жутко ревновала его к супруге, но боялась признаться в этом, хотя понимала, что это все детский максимализм.

Глава 6

Как бочку меда можно испортить ложкой дегтя, так и в этот мой сказочно-медовый период времени произошел каверзный случай. Какой черт меня надоумил попросить риэлтора в тот злополучный вечер связаться с Алексеем Алексеевичем, я не понимаю! Голова моя кружилась от приближающегося конкурса, и надо было ковать железо, пока горячо. После кропотливых поисков я нашла все же квартиру, о которой мечтала. Местоположение идеально подходило для дружеских встреч с моим протеже. Сам дом находился на краю города, в уютном и тихом районе, окруженный со всех сторон, точно частоколом, высокими пирамидальными тополями. В их тихой прохладе под шелест весенней листвы и радостное щебетание птиц жители выгуливали своих собак. По узким тропинкам можно было встретить бегущих спортсменов. Дворник сметал прошлогодний мусор в рыхлые кучи, которые дымили приятным запахом жухлой листвы. Поблизости бродили дамы с колясками, умиротворенно читая на ходу книги или разговаривая между собой. Вечерами на лавочках в сквере можно было видеть влюбленных, скромно обнимающихся и вздрагивающих при первом появлении прохожих.

Сама квартира оказалась чистой и комфортной. Она мне нравилась необычным простором с признаками  антикварного старинного вкуса. Потолки отличались небесной высотой, с которой спадали, точно гирлянды дождя, хрустальные люстры. Мебель была старинная и добротная. В спальне располагалась широкая, знававшая виды самого порочного секса, кровать, на изрезанных восточной вязью стенках которой сохранились следы от наручников и когтей каких-то диких животных. Все это порочное место было застелено белой простыней и накрыто благородным балдахином из прозрачной розовой ткани. Над кроватью горели светильники в изящной оправе из матовой бронзы, создавая своим трепетным светом интимную атмосферу любви и разврата. Вся спальня была похожа на ритуальную комнату, где жрецы проводят свои таинственные обряды над телом прекрасной девушки, и мне хотелось окунуться в этот волшебный мир непостижимого удовольствия, отдаться их невидимым рукам на волю судьбы. У меня давно не было отношений с мужчиной, и я считала, что заслуживаю большего. Временами я невольно  всматривалась в большие овальные зеркала, потускневшие от старости,  представляя себя заблудившейся принцессой в старинном незнакомом замке. Для полноты ощущений не хватало лишь доспехов рыцаря, сваленных в коридоре в благородном порыве. Хозяйка, пожилая интеллигентная женщина, вдова какого-то академика, заметив мой трудно скрываемый восторг, пригласила меня и риэлтора на кухню и потчевала вкусным бергамотовым чаем. Она умиленно разливала божественный напиток по фарфоровым чашкам и хвасталась своей библиотекой, богатой редкими собраниями сочинений.

- У меня есть даже Кама Сутра с золоченым тиснением 1926 года издания! – говорила хозяйка, причмокивая чай тряпичными, бескровными губами.

- Ого! Элька, дашь потом почитать!? – шепнула мне на ухо мой риэлтор, скромная и очень добрая девушка с лицом, немного испорченным акне.

- Конечно, - кивнула я, про себя уже решив, что это место из всех предложенных ранее вариантов больше всего подходит для Мэрилин Монро.

Когда я пошла в ванную, то поняла, что окончательно влюбилась в эту квартиру. Просторная, в светло-голубой плиточке, сияющая чистой итальянской сантехникой комната вдохновила мое воображение. В центре была джакузи. На полочках лежали различные кусочки мыла, шампуни, соли, ароматы которых смешивались и источали приятный благоухающий запах.

Я представила себя в бурлящей джакузи: легкий пар поднимается над водой, как утренний туман на реке; мое обнаженное тело нежится в белоснежной пене в лепестках роз; мускулистый мавр, обнаженный по пояс, обвязанный белым полотенцем, подносит мне бокал шампанского, а я делаю величественно глоток; мои глаза закатываются от желания близости; и, словно русалка, я дразню его стройностью своих ножек, выныривающих из воды, точно стая дельфинов.

- Девочки! – оборвала мои сладкие мечты хозяйка квартиры, - только сегодня мне уже обещали залог.

От растерянности мы выпучили глаза, стали умолять старушку в своих твердых намерениях, но она была непреклонна.

- Кто первый даст, того и тапки! – таков был лаконичный ответ хозяйки, которая немного исковеркала привычную пословицу.

Моя Нюшка, с которой я за время просмотров успела сдружиться, с большой надеждой посмотрела на меня. Для такой склочной профессии, как риэлтор, она была чересчур скромна и ненастойчива. Она даже не могла распознать в старушке, блефует ли та или нет. Я пожала плечами, так как у меня при себе не было такой суммы денег. Я рассчитывала, что выбираю квартиру в спокойной размеренной обстановке и что у меня еще будет куча времени, чтобы обратиться за помощью к Алексею Алексеевичу.

- Слушай, позвони ему сама, мне неудобно, – развела руками я, видя, как мой риэлтор смотрит на меня, будто ожидая от меня подвоха.


За окном уже темнело. Тополя, точно древние воины, замерли перед решающей битвой, раскинув свои размашистые ветви к самому небу. Казалось, они усердно молились вспыхивающим одной за другой звездам. Деньгами мне еще могла помочь Инесса Львовна, но она уехала в отпуск на Тенерифе дышать вулканическим пеплом. На всякий «пожарный» случай у меня был домашний номер своего протеже.

- Ну, что, девочки, берем, либо листать Кама Сутру будут другие! – торопила нас хозяйка, капая нам на нервы.

- Можно от Вас позвонить? – спросила я тогда.

Вдова академика кивнула, показывая на раритетный телефон, по которому еще, наверно, в свое время звонил Ленин, докладывая Надежде Константиновне о взятии Смольного. Мы стали набирать заветные цифры. Волнительное жужжание крутящегося барабана передавалось нам, а когда я услышала гудки соединения, то тут же передала трубку Нюшке. С одной стороны мне самой хотелось поделиться с Алексеем Алексеевичем радостью, что квартира найдена, но с другой было неловко звонить женатому человеку домой, тем более поздно вечером, и напрягать своими проблемами.

- Добрый день, – промямлила в трубку мой риэлтор, покраснев, как вареный рак. – Простите, добрый вечер… Да, поздно, извините… а Алексея Алексеевича, извините, можно?

Затем она дрожащими руками передала трубку мне. На взволнованном лице читался леденящий ужас, будто она разговаривала с приведением.

- Чего там? – испугалась я.

- Баба какая-то…

Я взяла трубку и, немного заикаясь и краснея, будто и меня тоже бросили в кипящую кастрюлю, повторила:

- Алексея Алексеевича можно?

- А кто его спрашивает? - услышала я в ответ металлический женский голос.

- Это знакомая…

- А, собственно, по какому вопросу знакомая Алексея Алексеевича звонит в столь позднее время?

- По личному… - ничего умного не нашлось мне сказать в тот момент.

На той стороне трубки была супруга моего спонсора, и все мое женское самолюбие сыграло со мной злую шутку, затуманило разум, вывело меня из себя, и я совсем забыла о безопасности. Кто знал, что эта подозрительная женщина, передавая трубку своему благоверному супругу, одновременно берет другую, параллельную, и слушает бесцеремонно, о чем идет наш задушевный разговор.

- Леша, привет! Это Эля Мурло, королева красоты! Я тут классную хату для нас нашла недорого, хозяйке нужен срочно залог, – делилась я приятной новостью.

Все это справедливо очень расстроило супругу Алексея Алексеевича. Очевидно, его лицо в тот момент побледнело, может быть, он схватился за сердце. Я лишь слышала на дальнем фоне истеричный вопль этой страшной женщины, «Ах, ты кобель!», «Что за сука?» и так далее, а он, заикаясь, поспешил ответить, что я ошиблась номером, и сразу же повесил трубку.

Уже после я узнала от загорелой от канарского солнышка Инессы Львовны, что босс находится под домашним арестом. Его никуда от себя не отпускают, разве что в магазин за хлебом.

- Ах, деточка, деточка… - огорчалась хозяйка модельного агентства, кладя на свои губы толстый слой губной помады вишневого цвета. – Нужно иногда и головушкой думать, не только ножками…

Участие в конкурсе красоты для Алексея Алексеевича было отменено буквально за две недели до начала мероприятия. Я же зареклась больше никогда не связывать свою судьбу с женатым мужчиной. Предстояли срочные поиски нового спонсора.

Глава 7

В минуты цейтнота и настала та истинная пора развивать предпринимательскую жилку. Правильно преподать себя оказалось целым искусством. Помню, как мы ходили с Инессой Львовной по предприятиям в поисках новых спонсоров, и она с некой долей материнского терпения разъясняла мне те или иные ошибки, которые я совершала во время переговоров. Солидные дядечки с интересом разглядывали нас, важно кивали головами и обещали помочь. Среди них были директора свиноферм, молочных производств, председатели колхозов, владельцы тех или иных предприятий города, которые еще держались на краю в бурю экономического кризиса. В эти дни я превратилась в самого настоящего торгового агента.

Расписание изменилось. С раннего утра я, уже одевшись по последней моде и наведя профессиональный макияж, брала в руки кожаный портфель модельного агентства и шла на близлежащие предприятия. Однажды проходя через центральный рынок, чтобы срезать дорогу, я вдруг наткнулась на своего бывшего парня. Это встреча была случайной, но она во многом освободила меня от надежд, что наши отношения могут возобновиться. Что мой бывший парень делал в столь ранний час на рынке, я не знаю, но его внешний вид, убогий, непричесанный, небритый и просящий, напоминал взор какого-то нищего калеки на паперти. Он был облачен в ту же, но уже сильно поношенную куртку, и вызвал у меня отвращение. От Леши неприятно пахло рыбой, какими-то дешевыми сигаретами. Он по-прежнему крутил в руках брелок ключей от своей «Бэхи», но было в этом нечто пародийное. Неумытый и худой, с осунувшимся лицом, походивший на портового грузчика, мой бывший парень узнал меня и вздрогнул.

- Эля, это ты? -  удивился он, едва улыбнувшись. – Ничего себе! Ты прям на звезду похожа стала, на Мэрилин Монро! Как ты похорошела! Давай я к тебе сегодня заеду.

- Не надо ко мне заезжать! – прервала я его довольно дружеский порыв.

Улыбка на лице моего бывшего парня растаяла, как дым.

- Зря ты так, Эля… - горько сказал он и отвернулся в сторону.

Мне стало жалко его, но я понимала, что если я вдруг дам слабинку, то это будет путь назад и ничего хорошего не принесет нам обоим, кроме страданий. Вот почему, я поспешила уйти, чтобы не видеть его горьких слез. На это раз, навсегда.

Когда наступил долгожданный день конкурса, в обойме модельного агентства было несколько некрупных спонсоров, которым было по своей сути все равно, кто станет Мисс города. Для них было важно, чтобы их лейблы засветились на рекламных щитах, в прессе, на майках первых красавиц провинции. Я верила в свои силы.

- Может и хорошо, что конкурс будет честным! – призналась мне Инесса Львовна. - Один судья будет точно не твой!

Утомленная репетициями, находясь в постоянном эмоциональном напряжении, я даже расплакалась, и хозяйка модельного агентства обняла меня и стала успокаивать.

- Ну что ты, дурочка! Главное верить в себя, и все у тебя получится!

Затем, дав мне ряд ценных советов, как себя вести и держать на сцене, она поцеловала меня и перекрестила на прощание.

Как проходил конкурс, я не помню. Как в тумане всплывали в памяти лица моей мамы, сестры Наташи и Бэнчи. Близкие и родные мне люди сидели в первых рядах, и со сцены их было хорошо видно, как они переживали и радовались за меня.  Память, очевидно, специально стирает многое ненужное, чтобы оно не сильно терзало душу. Наверно, это было все похоже на шок, на какую-то глубокую кому. Держалась я все же неплохо, хотя нервничала, так как до самого конца оставалась интрига, кто выиграет. Судья, о котором предупреждала Инесса Львовна, валила каждую конкурсантку «по полной», словно злобный профессор на экзамене, решив отыграться на прогульщиках своих лекций. Помню, что это была до мерзости противная женщина с пошлой прической товарной девки. Когда она задавала мне вопросы на эрудицию, то все время нервно дергала своей жирной ляжкой.

С первого взгляда мы друг другу не понравились, и это чувство передавалось через тембр голоса, поведение, по взглядам не только нам, но и залу.

- Что ты спросишь у Бога, деточка, если вдруг встретишь Его? – ехидно спросила она меня, слюнявя микрофон.

Странно было слышать данный вопрос от женщины, которая большую часть жизни провела на комсомольских собраниях. На ее грубой, почти животной физиономии отразилась вспыхнувшая злорадством гримаса, когда я смутилась. В зале уже стали перешептываться. Я долго собиралась с ответом.

- Почему Он забирает к себе детишек, отрывая их от сердца родной матери? – произнесла я, словно во сне. - Почему в мире столько несправедливости и боли? Почему так много невежественных и завистливых людей, радующихся чужим несчастьям?

Зал умолк. Слышно было, как работают камеры. Щеки впечатлительных зрителей на первых рядах заблестели слезами. Это так поразило меня и придало вдохновения, что я представила себя маэстро, неким дирижером, размахивающим виртуозно своей волшебной палочкой над головами симфонического оркестра. Настроение зала было в моей абсолютной власти, и, чувствуя фантомные нити, связывающие меня и каждого зрителя в отдельности, проникала в каждую душу волшебным дыханием этой невидимой музыки.

- Если тебя за рулем остановит гаишник и скажет, что ему стало плохо от твоей езды? Что будешь делать? – обратилась ко мне снова мигера, продолжая противно чавкать и обсасывать микрофон, как некий гигантский фаллос.

- Отвечу, что я блондинка и сделаю ему искусственное дыхание.

Меня поддержали аплодисментами, где-то на задних рядах одобрительно засвистели. Мой образ смышленой и немного дерзкой Мэрилин Монро нравился особенно мужской половине зала.

- Посмотрите, она же вульгарная! - серела от злобы судья, морщась от собственных слюней и показывая на меня пальцем. - Какая из нее победительница?

Но зал не хотел слушать ее доводы, и все ее тщетные попытки смутить меня заглушили шумные овации. Все аплодировали, стоя.

- Монро! – кричали из зала. – Монро!

Затем на сцену вышла Инесса Львовна и объявила о моей честной победе. Большинство голосов судьи отдали мне. Мне вручили букет хризантем и большую корзину косметики, которой бы хватило на несколько лет жизни. Я была абсолютно счастлива. На мои глаза навернулись слезы. Сложно передать словами, что я чувствовала в тот момент, когда под аплодисменты зала ко мне подходили спонсоры и по очереди поздравляли меня, пожимая руку, от всей души желая успешной карьеры. Мое счастье можно была сравнить с радостью сироты в приюте, которой в окошко подали петушок на палочке и сказали, что это от мамы, или со счастьем человека, потерпевшего кораблекрушение на необитаемом острове, увидевшего на горизонте после десятилетий скитаний и одиночества могучий белый лайнер, скользящий по водной глади.

Помню, как мне нацепили на голову сияющую бриллиантами корону и повели по подиуму. Фотографы хищно бросились на меня и ослепили вспышками фотокамер. Журналисты разрывали на части с просьбой дать интервью.  На улице при выходе из клуба культуры меня приветствовали жители города, не сумевшие попасть внутрь. Детвора бежала вслед, старики на лавках снимали шляпы, гаишники останавливали движение, чтобы пропустить мой кортеж из нескольких лимузинов. Волшебная сказка продолжалась. Победа в  конкурсе красоты давала мне зеленый свет на участие в финальном конкурсе «Мисс Россия». Я была уже на один шаг ближе к своей заветной, упоительно сладкой мечте. Двери в лучшие модельные агентства края и увеселительные заведения были для меня открыты.

Глава 8

Ночные вьюги, бушующие за окном и протяжно воющие, словно голодные волки, наводили тоску и бессонницу. Часто я сидела на подоконнике, обхватив колени руками, и задумчиво вглядывалась в темноту. Снежные вихри бились в стекло, покрывали морозными узорами его тонкую грань. Одиночество душило меня. Я впервые поняла, что когда достигаешь вершины, то оказываешься на ней одна. Конкурс красоты прошел недавно, но модельные агентства активно начинали работать только весной. «Симон» тоже был закрыт и ждал летнего сезона. Мой богатый любовник навернулся, Ольга пропала, а Москва грезилась мне в нереальной сумрачной дымке. Но в этот невольный период ожидания я ни на минуту не расслаблялась, а, наоборот, занималась самообразованием, изучая биографии известных людей и освоив основу профессионального макияжа. Особенно меня заинтересовала тема о раздельном питании и правилах этикета. Все эти навыки мне могли пригодиться в будущем. Изредка ко мне заходила Бэнча, рассказывая о своих новых любовниках. И мы коротали вечера в легкой грусти по чему-то упущенному навсегда.

 - Поскорее бы весна! –  вздыхала я, изучая модные журналы и составляя новый летний гардероб для грядущего сказочного лета.

И скоро Господь услышал мои молитвы. Наконец, пришла весна. Все зазеленело и распустилось, воздух наполнился запахами черемухи и новых надежд, а жители города сбросили с себя теплые одежды. Я с радостью выпорхнула на улицы города, как бабочка после зимней спячки. Отогреваемая солнышком и улыбками прохожих, я побежала в «Симон», так как администратор Саша обещал мне какую-то преференцию. Он очень обрадовался мне при встрече, сказал, что я уже местная достопримечательность, и поэтому мне предоставляется на все лето за счет заведения столик, где я могу заказать все, что пожелаю. Я поблагодарила его легким поцелуем в его небритую щеку, впервые вкусив плоды своей собственной славы. Настроение было превосходное.

Даже когда свободного столика не оказывалось, передо мной извинялись, и специально для меня выносили из кабинета большой директорский стол. Обычно я  заказывала себе бокал красного вина и жаренные, с хрустящей корочкой, лягушачьи лапки. Под живую музыку и обсасывания этих ножек, напоминающих вкусом курятину, я мило улыбалась посетителям, и одаривала их томным взглядом. Иногда я курила травку, которая придавала движениям моего тела медлительность с загадочным шармом, а моим глазам особый затуманенный взор только что удовлетворенной женщины. Кольца табачного дыма в виде сердечек постоянно витали надо мной, не оставляя каждого гостя равнодушным к моей загадочной персоне. Но это был образ скорее снежной королевы, которая смеялась над чувствами людей, не признавая их душевные порывы и насмехаясь над их слабостью сердца. Я стала более черствой, более жестокой, хотя где-то в глубине души я все же надеялась, что Алексея Алексеевича выпустят из-под домашнего ареста, и мы сможем объясниться.

Моему особому положению одни завидовали, другие считали меня выскочкой, незаслуженно взошедшей на олимп славы. Какие только слухи обо мне не ходили, иногда такие обидные, что хотелось плакать. Особенно пользовался успехом слух, будто я всего добиваюсь через постель и занимаюсь экскорт-услугами.

Но я училась с презрением относиться к  клеветникам, потому что бороться с ними было бессмысленно. Непринужденность, с которой я приходила в «Симон», чаще всего выводила из себя девушек, которые сами полностью погрязли в разврате. Молодые расфуфыренные «телочки», пришедшие в ресторан с богатыми «папиками», при виде меня просто цепенели от злости. Я кожей чувствовала, как эти дафнии часто критиковали мою внешность, как только я проходила мимо. Они, не скрывая своего отношения ко мне, бросали косые взгляды на мой директорский столик и по-змеиному улыбались. По своей ущербности они чувствовали почти животный страх и считали, что я смогу увести от них их «денежный мешок». Вот почему они демонстративно обнимали и целовали своих ухажеров. И вся эта фальшивая, отравляющая душу грязь капля за каплей стекала в почти уже доверху полную чащу моего далеко не ангельского терпения. И хотя я училась не замечать их злословия, игнорируя все нелепые и гадкие попытки спровоцировать меня на скандал, однажды я сорвалась.

Помню, мы сидели в «Симоне». Натаха Бэнча посасывала, как всегда, красное вино с корицей, жалуясь на своего «папика», который в очередной раз решил порвать с ней. Я заказала себе кока-колу и с каким-то безразличием разглядывала, как плавится лед в стакане. В этот вечер было слишком шумно, и подвыпившая публика утомила нас тоскливым шансоном. Звучал Михаил Круг уже по третьему или четвертому кругу, и мы решили сменить пластинку. Подойдя к сцене, где толпилась всегда куча народа, Натаха натолкнулась на одну нашу общую знакомую. Эта девушка была дочкой декана моего техникума, который я недавно окончила, и преподавала там уроки английского языка. Избалованная вседозволенностью, грубая в манерах, она любила опускать каждого, кто вставал ей на пути. Папа опекал свою драгоценную дочку. Везде она ходила в сопровождении охраны и могла позволить себе любую вольность, зная, что ее всегда могут защитить ее молодчики. Избиение ей неугодных кавалеров, которые по тем или иным причинам не хотели с ней общаться, было обычным делом, милиция закрывала на это глаза, и ее реально побаивались, хотя и посмеивались над ней, особенно за вульгарно мохнатые брови и нежелание их выщипывать. Фамилия у этой девушки была Мамонтова, и это о многом говорило. Она очень любила испортить кому-нибудь настроение, особенно девушке, если та на свою беду оказывалась успешней ее и красивей. Во всем взгляде Мамонтовой было презрение к окружающим. Иногда она смотрела на людей с таким отвращением, будто это были пауки и пиявки. Она даже ступала, как слон, широко переставляя свои толстые ноги. И горе было тому, кто подвернется ей на пути: непременно раздавит! Детские скромные косички, за которые любили дергать большинство мальчишек в школе, со временем сменились на величественную прическу с начесом наверх. Создавалась впечатление, что сама Екатерина II явилась народу, чтобы потаскать своих холопов за чубы.

- Аня! – обрадовалась Бэнча. - Привет!

Мамонтиха посмотрела на нас и презрительно икнула. Очевидно, этот жест был вместо приветствия у хорошенько набравшейся дочки декана.

- А это что за Мурло с тобой? – спросила она, проведя по мне пренебрежительным взглядом, словно сканируя сверху донизу и обратно несколько раз, брезгливо скривив свой рот.

Я всё ещё по инерции стояла, улыбаясь этому чудовищу, а Бэнча сразу сообразив накал страстей, схватила меня под локоть и быстро повела к музыкантам, куда мы собственно и направлялись.

Заказав веселую музыку, мы отправились за свой столик. Настроение было испорченно от встречи с этой наглой девицей. Натаха меня еще успокаивала, говорила, что не стоит обращать на внимание на всякую дуру, но мое самолюбие было настолько задето, что я готова была узаконить охоту на мамонтов. Каким-то скрытым чутьем я чувствовала, что разговор с этой особой не окончен.

Не успели мы заказать лягушачьи лапки, как мы заметили, как к нам, топая своими ножищами, прёт на таран с остекленевшим и немигающим взглядом наша знакомая Мамонтиха.  В одной руке она держала двухлитровый графин с пивом, а второй размахивала так, как машут солдаты в строю. За ней шли двое высоких и широкоплечих мужчин в стильных костюмах. Это были ее охранники. Вся эта процессия по дороге  опрокидывала пеньки и сидящих на них гостей ресторана. Мы насторожились, зная, что такое целеустремленное движение, похожее на бег разъяренного, но сильно пьяного носорога, не предвещает ничего хорошего. Дочь декана нависла над нами, сморщилась, будто увидела нечто неприличное, и вдруг занесла надо мной графин, с целью вылить его содержимое на мою голову. Мамонтиха, таким образом, хотела унизить меня в глазах посетителей. Ее глаза сверкали уже упоительным блеском.

- Мурло! Бл… Вообразила себя, х..й знает, кем!

В это время, слава богу, администратор Саша, который минутой раньше присел за наш столик обменяться любезностями, молниеносно и вовремя перехватил запястье моей обидчицы с нависшим надо мной графином. Он сжал руку девушки так, что её окаменевшие от хватки с графином пальцы, обмякли и разогнулись против её воли. Все это происходило в считанные секунды, и охрана Мамонтихи еще опаздывала на пару шагов. Я смотрела на сцену, как в кино, и удивлялась, как он, ловко выудив графин из её руки, уже отводил его в сторону. Тем не менее, одна крохотная капля пива упала мне на лоб. Всего одна маленькая капелька, которая возможно в ту же секунду высохла от вспышки моего гнева.

Я знала хорошо и отчетливо законы нашего общества. И если один раз струсить или промолчать, то все на тебя уже будут показывать пальцем. Ты полностью потеряешь уважение окружающих, и нет ничего упоительнее в жизни, чем обсуждать падение с пьедестала славы и смаковать подробности этого разложения и попирания.

- Убери руки, бл..… - закричала она на администратора ресторана. – Я тебя сейчас закопаю!

Но не успел Саша отпустить руку Мамонта, как Мэрилин Монро подскочила со своего стула, в левой руке так и держа свой стакан с кока-колой, которым со всего размаху прямо в упор влепила в широченный лоб своей оскорбительницы и прокрутила всем радиусом, насколько может повернуться рука. Стакан лопнул мгновенно. Тонкое стекло не выдержало удара, и осколками рассекло мои пальцы. Но в гневе совсем не чувствуя боли и не отдавая себе отчета в последствиях, я как тряпочкой утерла ей лоб этим стеклянным месивом. Кто видел меня в ту минуту, мог подумать, что сам Дьявол вселился в мою плоть. Его бы сильно поразила моя улыбка и тот уверенный взгляд художника-гения, с которым я рисовала на лбу своей жертвы кровавые узоры. Если бы не твердый, как гранит, неандертальский череп моей соперницы, я бы, безусловно, выпустила этой зарвавшейся нахалке ее жидкие и мутные, как сточная канава, мозги. Кровь хлестала ручьями на скатерть, заливала нам одежды. Шрамы до сих пор видны на моих пальцах левой руки от осколков того стакана.

- А это тебе автограф от Мурло! – сказала я, глядя прямо в глаза Мамонту.

Она покачнулась, и в этот момент к нашему столику подбежала ее охрана. Моя рука была в крови, глубокие порезы обжигали пальцы, лоб моей обидчицы был разрезан и испещрён как лобовое стекло автомобиля при ударе. Она издавала какой-то истошный вопль-мычание,  не могла видеть, так как кровь с её лба с осколками мелких стёкол и кока-колы перекрыла ей не только зрение, но и дыхание, из носа вылетали булькающие звуки, и она с трудом жадно ловила воздух  ртом.

Администратору Саше не составило большого труда объяснить этим бритым головорезам, что виновата их хозяйка, по всей видимости, они и сами всё видели. Сразу нашлись свидетели, подтверждающие наши слова, и секьюрити, боясь излишней шумихи, подхватили матерившуюся на весь ресторан дочку декана и усадили в машину.  Довольная расправой, я совсем потеряла голову.

Инцидент в ресторане возвысил меня в глазах одних и нашел врагов в лице других.  Все мамонты мира, несомненно, затаили на меня обиду. К тому же, как мне примерно через неделю рассказала Бэнча, теперь у Мамонтихи вместо величественной причёски императрицы с открытым лбом была до самых ресниц густая челка, а, как известно, чёлки носят гувернантки. И на вопрос, что с Аннушкиным лбом, она, отмахиваясь и отводя глаза, говорила, что неудачно прыгнула на море со скалы и головой разбилась о камни. Но меня это мало волновало. Я ходила по улицам с поднятой головой, ничего не боялась, ни в чем не раскаивалась. Кавалеры по-прежнему делали попытки «закадрить» меня, пытались провожать и дарили подарки. Но я никого к себе близко не подпускала, и каждый вечер, возвращаясь домой, шла ночными улицами одна, легкой, непринужденной походкой, обычно с цветами от поклонников, стуча высокими каблуками. Мой образ Мэрилин Монро, поражающий встречных прохожих в лунном сиянии ночи,  вдохновил не одного маньяка. Известно, что боги любят смелых, но не беспечных. Вся эта беспечность рано и ли поздно должна была сыграть со мной злую шутку.

Глава 9

Только что отцвела черемуха, и в город пришли теплые, по-настоящему летние ночи. Ресторан закрывался поздно, гости медленно расходились, и я, как обычно, простившись со всеми друзьями, вышла во двор. Светила полная луна, заливая верхушки деревьев бледным серебром своего тоскливого света. Я стояла, пораженная близостью природы, и прислушивалась к звукам наступающей ночи. Воздух был свеж и насыщен запахами цветов. От выпитого вина немного кружилась голова. Все вокруг затаилось в каком-то неистовом ожидании, и я вглядывалась в силуэты декораций, пытаясь отгадать, что они представляют собой днем. В последнее время хозяин «Симона» много вложил в свое детище. Были подведены все возможные коммуникации, заасфальтированы дорожки, а вдоль них расставлено много глиняных фигурок сказочных персонажей. 

Под молчаливым взглядом луны декоративные пещеры, сложенные из грубого известняка, выглядели мистически. В них затаились глиняные гномы в красных колпаках и огромных ботинках. Некоторые из них выглядывали из пещер и с какой-то пророческой застывшей в глине ухмылкой смотрели на меня, будто пытаясь предупредить. В руках они держали светящиеся фонарики, словно показывая путь к спасению.

У высоких молодых камышей журчал тихо фонтанчик. Вода успокаивала меня, наполняя мою душу воспоминаниями о тех, кого я любила. Я подошла к источнику, смочила в его бурлящих водах ладошки и посмотрела на заводь, в которой плавали лениво сонные карпы. Посетители иногда кормили их хлебом, и, карпы, сделавшись ручными, по привычке подплывали так близко к берегу, что можно было увидеть их круглые, глотающие воздух рты. Погода была чудная. Официант Паша учтиво подошел ко мне и, набросив на плечи забытую мной шаль, скромно поцеловал мне влажную от фонтана руку.

- Может все-таки вызвать такси? – спросил он настороженно.

- Ты что! Погода-то какая! – улыбнулась я своей белоснежной улыбкой, от которой он всегда приходил в восторг, но лицо официанта нервно передергивалось.

Паша был чем-то напуган, с осторожностью оглядывался по сторонам, будто боялся, что нас увидят вместе или из кустов выскочит разъяренный медведь. Я даже хотела пошутить на эту тему, но, видя его серьезную обеспокоенность, лишь потрепала его по волосам. Мне нравился этот парень своей простотой и добрыми глазами. Он всегда заботился обо мне, всегда в рамках приличия, не переходя грань дозволенного. Открыть дверь, помочь донести цветы или накинуть забытую шаль стало для него какой-то придворной обязанностью, но он делал это так охотно, что я была не против, воспринимала все эти знаки внимания, как должное и в то же время была благодарна ему за простое человеческое отношение. Вообще в «Симоне» много было хороших и адекватных людей.

- Что с тобой случилось, Паша? На тебе лица нет, - заметила я.

- Смотри, что мне подкинули! И записку приложили со словами, что если не успокоишься и не прекратишь ухаживать за известной тебе особой, то же самое будет и с тобой! - и Паша показал мне окровавленный кулек, в котором лежали отрезанные бычьи яйца.

Я рассмеялась в ответ, не придав этому значения. Часто ухажеры ревновали меня друг к другу, и подобные методы устрашения являлись нормой в то время.

- Дурак ты, Паша, и не лечишься! Свари лучше из них суп.

- И все же тебе надо вызвать такси, - настойчиво сказал он, но я проигнорировала его опасения и отправилась домой одна.

В эту ночь никто меня не провожал. Я шла одна мимо частных домов. За заборами  иногда звенела цепь, и слышался лай встревоженной собаки, вылезающей из конуры. Я брела в каком-то странном состоянии отрешенности, вглядываясь в горящие, либо мерцающие в голубом сиянии от работающего телевизора окна. В них можно было разглядеть силуэты жильцов, ложащихся спать и делающих свои последние домашние дела. Было немного грустно. Моя личная жизнь по-прежнему была неустроенной, впереди ждала неопределенность, и мне ничего не оставалось, как наслаждаться в гордом одиночестве ночной прогулкой. Мои легкие с жадностью вдыхали аромат цветущих вишен, груш и яблонь. Каблуки эффектно стучали по асфальту, и этот стук разносился эхом по  ночному городу. Мое платье из кремового цвета атласа гордо развевалось на ветру, и я, Мэрилин Монро, слегка покачиваясь от вина, что-то напевала себе под нос.
 
Я давно уже съехала со съемной квартиры и вернулась к маме. Оля исчезла, а тянуть неоправданный съем одной не было больше никакого смысла. Родительский дом располагался через мост на другой стороне реки, всего в минутах двадцати от ресторана «Симон». Обычно по пути в такое позднее время мне встречались влюбленные пары или одинокие молодые люди, идущие домой после проводов своих возлюбленных. Но в этот раз на улице никого не было, разве что следом привязался какой-то незнакомый подросток, похожий на цыганенка. Возрастом он был не старше 15-16 лет, все время шмыгал носом и хрипло кашлял, будто простуженный.

«Совсем пацан, - подумала я, - и чего ему не спится?».

Мой преследователь кутался во что-то серое, а на голове носил низко натянутую почти на самые глаза вязаную спортивную шапочку. Скоро показались каменные перила моста, переброшенного через реку широкой аркой. На другой стороне реки уже виднелась крыша  моего родного дома. В окнах горел тусклый свет. Очевидно, мама ждала меня и не ложилась спать. Над мостом скрипел уличный фонарь, раскачиваемый ветром. Тени от перил оживали в странном движении. С реки подуло холодом. Изредка было слышно, как плещется в камышах крупная рыба, идущая на нерест. Я уже подошла к мосту, как вдруг раздался звон стекла, и уличный фонарь мгновенно погас. Как назло, луна скрылась за тучами, и все погрузилось во мрак. За моей спиной засмеялись. Очевидно, кто-то выстрелил из рогатки и, разбив лампочку, решил напугать меня.

- Ну и шутки! – выругалась я про себя, и пошла на ощупь. 

Каблуки мои громко стучали, привлекая внимание ночных призраков. Я боялась разве что испачкаться в навозной куче. Недалеко от нас была свиноферма, и хозяева часто выпускали свиней пастись в этом забытом богом месте. В темноте кто-то стал быстро приближаться ко мне, словно пытаясь обогнать. Я машинально посторонилась к перилам, чтобы пропустить спешащего человека, как вдруг почувствовала легкий толчок в спину. Не успев развернуться и дать отпор нахалу, я почувствовала, как сзади чья-то рука обвивает мое тело. Стальной холод ножа коснулся моей шеи и защекотал до дрожи.

- Только пикнешь, я тебе горло перережу, - шепнул пацаненок, дыша мне в спину больным хриплым дыханием.

Страх мгновенно сковал мне движения, я растерялась, понимая, что в этой темноте моя жизнь зависит от кончика этого ножа. Молодой преступник, воспользовавшись моим шоковым состоянием, уже потащил мое обмякшее тело под мост в жуткую темень кошмара. Вся жизнь пронеслась передо мной одной кинолентой. Помню, как вкусно пахло цветущими садами, как на той стороне реки пьяный гармонист что-то пытался играть на баяне.

«Как нелепо обрывается моя никчемная жизнь!» - пронеслось в моей голове.

Я уже представила завтрашние заметки в местной «Армавирке»: «В окрестностях города под мостом нашли истерзанный труп миловидной девушки. Несчастную изнасиловали и затем перерезали горло, или сначала перерезали горло, а потом изнасиловали». Журналисты бы непременно смаковали каждую деталь на радость моим злопыхателям. По местному телевидению показали бы краткий сюжет, где власти клятвенно обещали найти и наказать убийцу и главное, я представила свою рыдающую и несчастную мать, и на душе стало жутко неприятно от несправедливости. О, как я не хотела умирать молодой! В самом начале моего пути, когда я только встала на ноги, когда только мои мечты обрастали реальностью. В голове возник образ Паши с отрезанными бычьими яйцами. Почему я не послушалась его. Ведь это сама Пресвятая Богородица предупреждала меня, а я бесшабашная дура проигнорировала даже и это. Жуткая злость на себя, на свою беспечность душила меня, я не могла дышать, а меня все тащили под мост, и казалось, нет уже шансов к спасению.

И вдруг на мое счастье блеснул свет. На мост с горки съезжала грузовая машина, фары которой на мгновение ослепили нас. Мой маньяк замер, застигнутый врасплох на месте преступления. Воспользовавшись этим, я ударила паренька локтем под дых, как мне только хватило сил, и он, вскрикнув от боли, закашлялся и ослабил хватку.

- Эля, ты что, меня не узнала? – прохрипел он, улыбаясь подловато-хитрой улыбкой.

В его руках все еще блестел нож. Очевидно, он рассчитывал, что машина проедет и можно снова наброситься на меня.

- Я же пошутил, за что ты меня так, – тянул он время, опасно приближаясь.

- Пошел ты на х.. Я тебя впервые вижу, скотина! – закричала я, как ненормальная, и, не теряя ни секунды, бросилась на мостовую.

Грузовик, который ослепил нас своими фарами, возвращался из Краснодара с живым грузом. Он вез племенных свиней, которые жутко завизжали и посыпались из открытого кузова, когда водитель дал резко по тормозам и левый борт машины непроизвольно раскрылся. Помню, как я выбежала на дорогу, с огромными от ужаса глазами, с диким желанием жить, и чуть не бросилась на капот своим открытым бюстом. Водитель и пассажир, суховатые работяги, колхозники, выпачканные в солярке и мазуте, выскочили, мягко говоря, матерясь из кабины, и подбежали ко мне.

- Ну, лося я тут сбивал! Бывало… – вздохнул водитель, поправив на себе кепку. – Но чтобы Мэрилин Монро!

Было приятно, что даже ночью при свете фар во мне признали образ великой актрисы. Мои спасители засмеялись, и я тоже, не зная почему, засмеялась с ними. Правда, на моих глазах были и слезы, но это были слезы только что спасшейся от смертельной опасности красивой молодой девушки. Пока я объясняла им, что на меня напал маньяк, колхозники ловили свиней и закидывали их в кабину. Хрюканье животных заглушало мой страшный рассказ о преследовавшем меня маньяке и придавало всему положению какую-то комичность.

- Монро, помоги нам лучше свинью поймать, -  хватались мужики за живот от смеха, и я, как полная дура, хлопая в ладоши и шипя, как гусь, загоняла хрюкающее животное им в руки. Они набрасывались на него всем телом и тащили в кузов.

Домой одной идти было страшно. Я даже думала разуться и бежать, что есть силы домой босиком. Мне по-прежнему мерещился тот сумасшедший с ножом. Хорошо, что мои спасители предложили меня довезли до дома, и я согласилась. Так как в кабине не было свободного места, пришлось ютиться в кузове. По дороге, особенно на выбоинах нас качало в разные стороны. Свиньи с некой осторожностью смотрели на меня, тянули свои розовые пятачки к моему платью, фыркали и шевелили ушами. Было весело. В общей тряске животные восприняли меня, как свою, и одна огромная свиноматка легла прямо мне под ноги. По моим щекам все еще текли слезы радости, и губы тихо шептали благодарность Пресвятой Богородице за то, что она проучила меня за излишнюю самоуверенность. После этого случая я всегда пользовалась такси и стала носить с собой в сумочке газовый балончик.

Глава 10

Лето пролетело в ожидании чуда. В моих мыслях была Москва, и я с нетерпением ожидала волшебника, который унесет меня в эту сказочную страну. И волшебник не заставил себя долго ждать.

- Эля! – подкатила ко мне, дребезжа словно танк, Бэнча, все еще дергаясь от разгоряченных танцев. – Вот телефон того чувака! Говорит, что продюсер из Москвы, чтобы ты ему с утра набрала. Он хочет снять художественную ленту о Мэрилин Монро, а ты на нее очень похожа.

- Это который? – мои глаза вспыхнули радостным светом, и я машинально вырвала из рук подруги заветный листочек с телефонным номером.

Бэнча ткнула пальцем в шумную компанию. Там в окружении царственной свиты сидел мой скромный волшебник. Его едва видно было из-за стола. Маленький, лысенький, зато весь сверкающий в бриллиантах. Реальное воплощение богатого «папочки», которому молятся все блондинки. Он заметил мой пристальный взгляд, улыбнулся и показал жестом, чтобы я ему не забыла набрать.

- Бэнча, а что за лярва с ним рядом? – все еще не верила я своему счастью, но подруга, услышав популярную песню, подхватила меня под руку и потащила к танцполу, где нас бурно встретила мужская компания.

Мы веселились в «Симоне» всю ночь. Наутро я, изнеможенная, так и не сомкнувшая глаз, побежала звонить в телефонную будку. Еще не было 10 утра, а в воздухе чувствовалась жуткая жара. Голова совсем не работала, мысли путались. Помню, как дрожали от волнения пальцы, набирая заветный номер, как билось сердце в ожидании чуда. Но, видно, мой волшебник колдовал всю ночь и сейчас, как все нормальные волшебники, высыпался.

В телефонной трубке звучали одни лишь длинные гудки. Вялая от жары я приползла домой. Сон клонил меня, когда я вдруг с ужасом вспомнила, что забыла по растерянности заветный листок в телефонной будке. Пожалуй, никто и никогда так быстро не бегал в то злополучное утро, как бегает кубанская девица в поисках своего счастья. Прохожие шарахались от меня, как от прокаженной, еще издали прятали своих детей, бабки крестились. В городе случился такой переполох, что кто-то даже собирался вызвать милицию. Ветер бесстыдно развевал мне юбку, мои груди трезвонили, как купола в Пасху, но мне было не до морали. Я бежала, как угорелая, растрепанная, босиком, держа туфли в руках, и разгоряченный асфальт обжигал мне стопы, словно раскаленные угли.

Последние несколько метров до телефонной будки пролетели за одно мгновенье. Я буквально оттолкнула в сторону какую-то бабушку, которая собиралась позвонить и уже неторопливо протягивала руку, чтобы открыть дверцу. Она посмотрела на меня скорее удивленно, чем с негодованием:

- Куда чертовка скачешь! Это тебе не бордель. Это общественная телефонная будка. Тут в порядке общей очереди!

Но я не слушала ничего, глаза мои пристально впивались в каждый угол будки. И каково же было мое сожаление, когда никакого листочка с номером не оказалось. Видимо, ветер несбыточных надежд унес его, и горькие слезы текли по моим щекам, и ничто не смогло утолить их бег, разве рюмка водки и утешение старой подруги.

Я вышла из будки, зареванная и несчастная, а эта бабушка, видимо, сжалившись надо мной, стала меня утешать.

- Да не переживай ты так, дочка. Все мужики козлы.

Я пришла домой и долго не могла побороть рыдания. Мне казалось, что жизнь моя кончена. Я злилась на себя, что так опрометчиво потеряла последний шанс вырваться в волшебный мир кинематографа.

- Ну чего ты ревешь? Чего?! Найдем мы твоего волшебника! – сказала Бэнчи, проснувшись от моих рыданий.

- Такого уже не найти… -  плюхнулась я без задних ног в кровать и отрубилась.

И снился мне волшебник. Его лысая головушка оторвалась от тела и весело скакала по столикам.

- Эля, дура! Ты чего мне не звонишь? – хохотала она, перепрыгивая через блюда и бокалы.

Посетители ресторана пытались схватить шаловливую голову, но она ловко увертывалась от них, отскакивая на другой столик. Какому-то юркому господину все же удалось ухватить ее за уши, но голова волшебника сделала такой пылкий кульбит в воздухе, что все аж вскрикнули от изумления. Потом  она и вовсе укатилась в неизвестном направлении.

Весь год мы приходили в «Симон» в надежде встретить моего волшебника, но его и след простыл. Видимо, он был и вправду залетный. Но я не сдавалась и продолжала оттачивать образ Мэрилин, входила в него и душой и телом. У меня было множество предложений от фотографов, и за это короткое время я успела запечатлеть себя практически во всех окрестностях Краснодарского края. Мои фотографии пользовались успехом в местных журналах и газетах. Популярность росла, как на дрожжах, но я чувствовала ограниченность возможностей. Мне нужна была Москва, и только Москва!

Глава 11

Наступил август 1998 года. Буквально через несколько дней страну ждал дефолт, но никто даже не подозревал об этом. Помню, было около 16.00, я лежала в постели, кутаясь в мягкое одеяло, и листала только что вышедший журнал с моей обложкой. Вдруг раздался звонок. Это была Бэнча. Оказалось, что ей на домашний номер позвонил Саша, администратор из «Симона» и попросил, чтобы я ему набрала.

- Тебя искал мужчина, оставил аж четыре телефона, – захлебывался от волнения Саша. – Подходит ко мне такой солидный мужик и спрашивает: «Вы знаете девушку, похожую на Монро?».

Саша продиктовал мне все четыре номера, и я сразу позвонила по одному из них. Можно ли описать радость, которую я ощутила в своем сердце, когда поняла, что в трубке телефона слышится голос моего пропавшего волшебника! Я стала даже заикаться, говорить, какие-то глупости. Мы сразу договорились о встрече, почему-то возле армяно-греческой церкви, что стоит при въезде в старую станицу.

Передать то, что я почувствовала в эти минуты, невозможно. Я находилась в какой-то прострации, словно, не я это была вовсе, а кто-то другой. Течения и вихри эмоций подхватили мою взволнованную душу и понесли с такой силой и упорством в такие неведомые дали, что я даже не чувствовала страха. Так все было внезапно и оглушительно.

Мои коленки дрожали, когда ко мне, крадучись, подъехал шестисотый черный «мерин». Стоит отметить, что такие машины были в то время большой редкостью и считались привилегией очень богатых людей, в основном «воров в законе».

- Привет! Ты куда пропала? – вышел из машины мой колобок, такой же маленький, юркий и поблескивающий на солнышке бриллиантами.

Он весь светился удачей, каким-то тщательно отполированным лоском очень успешного человека. И это не смотря на то, что был он одет по-спортивному: кроссовки, спортивный костюм, бейсболка.

– Называй меня на «ты», - улыбнулся он, целуя нежно в ручку.

Когда он целовал ее, то смотрел на меня с нескрываемым восхищением, и я окончательно потеряла голову. В таком состоянии со мной можно было делать все, что угодно. И когда он предложил мне пройтись по аллее, я, не задумываясь, согласилась.

В ходе короткой беседы выяснилось, что родом он из этих же мест, из Прочноокопа.

- Ой, да Вы что! – все еще не могла я перейти на «ты». - Моя мама там живет!

- А как ее звать?

- Лиля.

- Да я знаю ее, – воскликнул волшебник. - Красивая женщина! Поехали к ней!

Вот так просто мы поехали к моей маме в Прочноокоп.

- Жора! Ну, как же помню! – обрадовалась моя мама больше гостю, чем даже мне.

Оказалось, что человек, встречей с которым я грезила чуть ли не каждый день, прекрасно знал мою маму. По иронии судьбы он оказался хорошим знакомым нашей семьи, а я об этом даже не догадывалась.

- Вот приехали, Лилия Петровна, отпрашивать Вашу дочку с собой в Москву. У меня есть бюджет, компания организует офис на Мосфильме, снимем квартиру, уже есть сценарий.

Волшебник Жора и мама были хорошими знакомыми, но где и при каких обстоятельствах они познакомились, я так и не узнала. Помню тогда, что даже не пыталась вникнуть в их оживленный разговор, в котором они с теплотой вспоминали прошлые времена и все время смеялись. Просто сидела и улыбалась, как дурочка. Говорил волшебник просто и легко, в его жестах и речи чувствовалась уверенность, и мама очень быстро дала «зеленый свет».

Бэнча, узнав последние новости, что я собираюсь в Москву сниматься в кино, была так рада, что прыгала до потолка и умудрилась разбить люстру.

- Ничего, подруга! На счастье! – потирала она ушибленную голову и подметала осколки в совочек.

Оставалось всего немного: только потерпеть до октября и пожить в Армавире, пока волшебник Жора не решит кое-какие дела. Мир был в нетерпеливом предвкушении появления на горизонте новой Мэрилин Монро. По крайней мере, мне так казалось, и каждую ночь мне снилась сцена в ослепительных софитах, где я оттачивала свое актерское искусство.

Дефолт не заставил себя долго ждать. Правда, в глубинке его не сразу почувствовали.  Жизнь по-прежнему текла спокойно и размерено. В магазинах продавался гнилой картофель, на лугах паслись коровы, и по-прежнему, выискивая червячков в навозных кучах, бродили по двору куры. У подъездов домом сидели на лавочках все те же старушки в разноцветных платках да лузгали семечки, а народ, возвращаясь с работы, горланил лихие казацкие песни и утолял жажду горькой.

Счастье и радость царили в моей душе. Все шло по плану. Моя мечта стать известной актрисой как никогда была близка к осуществлению. Казалось, сама госпожа Удача подхватила меня в свои теплые объятья и подняла на недосягаемую высоту. И когда осенним вечером я увидела с высоты полета нескончаемые огни столицы, то прилипла к окну самолета и так и сидела, не шелохнувшись. До этого я никогда не летала, и все эти первые впечатления навсегда остались в моей памяти. Помню, как я боялась, что сказка моя о бедной Золушке неожиданно прервется, и чары волшебника развеются!

Самолет пошел на посадку.

- Надо же! Сразу в Москву и сразу на бал! – улыбался Жора, сидевший рядом.

Он видел мое волнение и пытался всячески приободрить, шутил, проявлял неожиданную эрудицию, рассказывал анекдоты, но сам так и до конца еще не понимал, какая черная туча нависла над ним и его компанией.

– Не волнуйся. Ты тут приживешься! Этот твой город. Третий Рим.

Москва встретила меня многообещающе проливным дождем. У нас не было зонтов, и мы как малые дети бежали под шумным ливнем, перепрыгивая через образовывающиеся на глазах лужи и потоки. И даже в такую минуту Жора подавал мне свою галантную руку, и я смеялась, делая на эффектных высоких каблуках умышленно неловкие движения. Мне нравилось притворяться королевой.

- Значит, к деньгам, – заключил мой суеверный волшебник, легкий на всякие приметы, весь мокрый с головы до ног.

Я сразу влюбилась в этот большой город. Люди спешили куда-то. Мчались по дорогам машины. Помню, от эйфории у меня не спадала улыбка с лица, когда я бродила по улицам столицы и всматривалась в витрины модных бутиков и рекламные афиши. Я представляла большие плакаты с моим изображением, прохожих, замечающих меня, и папарацци со вспышками фотокамер. Приятная дрожь проходила по всему моему телу, а дождь все шел и шел.

Мне сняли неплохую квартиру в Свиблово. Волшебник познакомил меня с работниками офиса, где мне дали изучить сценарий фильма. Помимо прочего, чтобы я без дела не шаталась по офису, поручили принимать факсы и вести деловую переписку. Казалось, все идет, как надо, я только начинала обживаться в столице, но планам не суждено было сбыться.

Уже в декабре за неделю до Нового года, меня с позором выгнали из снимаемой квартиры. Хамоватая и не знающая сочувствия хозяйка, в заметном положении, нервная и на взводе, заявилась бесцеремонно за деньгами, которых у меня не оказалось. Жора просил небольшую отсрочку, но никакие уговоры не действовали на беременную и напуганную дефолтом женщину.

- Нет денег – пошли вон! – жестко закричала она. – Иначе милицию вызываю!

Волшебник Жора пожал плечами и быстро последовал ее совету, а я все еще стояла и умоляла ее подождать день или два, чтобы хотя бы найти новую квартиру. Но все было напрасно. Когда я вышла из подъезда, волшебника тоже не было. Видимо, он улетел в свое тридевятое царство, очень остро осознав бесперспективность проекта.

Слава богу, к тому времени я успела наладить связи с некоторыми своими земляками. Это очень помогло мне, и буквально спасло, так как, оказавшись на улице в еще незнакомом городе, для девушки из провинции без денег и связей все могло закончиться довольно печально.

Я стала набирать каждому знакомому в Москве, кого хоть чуточку знала, и рассказывала в каком я оказалась жутком положении. Один из них, Юра Бурлак, приютил меня. В то время он работал фотографом на Черкизоне и неплохо зарабатывал.

- С кем не бывает! Живи, сколько хочешь! – сказал он и выделил мне угол в своей холостяцкой комнатке.

- Да на что я тебе нужна! – говорила я, стоя с баулами на пороге и вытирая слезы.

Юра улыбнулся.

- В карты играть умеешь?

Это был очень честный и добрый человек. Да, пожалуй, кроткий. Он никогда не пользовался положением хозяина, а, наоборот, старался, чтобы мне было комфортно. С ним было интересно общаться, особенно за игрой в карты. Вот так мы коротали вдвоем вечера, играя то в козла, то в дурака, пили пиво и кушали воблу. У нас не было никого намека на близость. Мы были словно брат и сестра. Юра продолжал заботиться обо мне, и, зная, что мне туговато с деньгами, покупал еду на двоих. Я хорошо готовила, он нахваливал мой наваристый борщ, рассказывал, что хочет жениться непременно на женщине, которая хорошо готовит. Его шутливые намеки веселили меня, отвлекали от проблем и переживаний, и мы оставались только друзьями.

Тем временем, в стране был в самом разгаре экономический кризис. Осознание, что пришел коллапс, другими словами пиз-ц, дошло уже до каждого сознания жителя нашей некогда могучей страны. Много людей разорилось. Доходило до того, что не в силах отдать долги бизнесмены стрелялись, топились, вешались или уходили в бега. Все продавалось за бесценок, мы не успевали следить за инфляцией.

Я очень волновалась за волшебника. Он куда-то пропал. На улицах прохожие стеснялись смотреть друг другу в глаза. Небо над городом было серым и мрачным. Редкая музыка звучала из увеселительных заведений. Все были озлоблены и нередко конфликтовали друг с другом из-за мелочей. По телевизору пугали инопланетянами и эпидемиями, от которых не было спасения. И когда кто-то рядом чихал в метро, на улице или в магазине, мне казалось, что чума уже началась, и я мысленно читала «Отче наш» и украдкой крестилась.

Однажды к нам в квартиру постучались. Был уже вечер. Мы только что поужинали и допивали чай. На столе уже лежала колода карт. Мы никого с Юрой не ждали и с тревогой переглянулись.

- Кто бы это мог быть? – сказал он, откладывая карты.

- Кто бы это ни был, - заметила я, доедая со стола конфетку и пряча фантик, - ему вредно сладкое.

Каково же было наше удивление, когда на пороге оказалась моя подруга Оля.

- Тук-тук, кто в теремочке живет? – грустно спросила она и вошла.

Вид у нее был затравленного зверька. Она в двух словах рассказала нам, как добралась на накладных до Москвы, и что ее горячий кавказский парень предпочел бокс сексу. Синяк под глазом был тому подтверждением. Оля едва держалась на ногах от усталости, и я почувствовала стыд, что съела последнюю конфетку.

Мы с Юрой переглянулись.

- Одна девушка хорошо, а две лучше, – кивнул он. – Живи с нами зайчик-попрыгайчик.

Наша идиллия была разрушена, но отказать в помощи подруге, нашей землячке мы не могли. Я прекрасно понимала ее страдания, так как сама прошла через это. Мы обнялись и так и стояли, пока не наплакались вдоволь. Оля все время стеснялась и успокаивала меня тем, что она сильно исхудала, и что не займет много места на моей кровати.
 
Уже на следующее утро наша жизнь изменилась в лучшую сторону. Оля, отведав мой фирменный борщ, на глазах окрепла и расцвела. Необыкновенное чувство выживаемости при ней было всегда. Она быстро встрепенулась, и я была уверена, что она не пропадет и быстро освоится в Москве.

Мои предположения оказались верными. В первые же дни пребывания в столице, узнав от Юры, в чем состоит его бизнес, Оля умудрилась занять у кого-то денег и купить фотоаппарат, а затем отправилась с ним на рынок выискивать желающих фотографироваться. В большинстве своем это были торговцы с азиатских и кавказских республик, вьетнамцы и китайцы. От них не было отбоя. Каждый хотел запечатлеть себя в заснеженной Москве и отправить фотографию своим родственникам, кто в солнечный Азербайджан, кто в Поднебесную. Оленька только успевала грести денежки в карман да подыскивать себе богатого любовника. Там она и познакомилась с одним «еврейчиком». Так она впервые выразилась об одном гордом представителе кавказских татов.

- Представляешь: молодой такой, красивый!  - поделилась подруга со мной новостью. - Я сначала перетрухала, подумала, что он с администрации рынка и оштрафует. «Чем Вы тут занимаетесь?» - спрашивает. «Да вот хожу, фоткаю!» – отвечаю. Деваться-то некуда. А он улыбается: «А меня сфоткаете?» Короче, Эля, сегодня в ресторан с тобой идем. Хоть наешься, нормально!

После всех испытаний поход в ресторан стал для нас значительным и каким-то исцеляющим событием. На эту встречу мы пришли такие нарядные и красивые, что за себя не было стыдно. Олин «еврейчик» уже сидел за столиком. Это был действительно молодой и красивый мужчина, хорошо воспитанный, с умными еврейскими глазами. Вид у него был очень добрый и располагающий.

Когда он увидел нас, то поднялся и неловко уронил стул. Мы засмеялись и познакомились. И вот в это мгновение между мной и им словно вспыхнула молния. Меня как будто ударило током. Я заглянула в его карие с загадочной поволокой глаза, и не могла оторвать взгляда. Это было похоже на гипноз. То же самое почувствовал и он. Молодой человек тоже не мог оторваться. Он был очарован мной. Казалось, он знал меня всегда и любил всю жизнь, и сейчас после долгой разлуки мы, наконец, встретились.

- Ну, что мальчики-девочки, – поняла все Оля. – Я человек взрослый…

Она предпочла ретироваться, а мы даже не возражали. Так и смотрели друг на друга влюбленными глазами. События происходили стремительно. Он хотел проводить меня, и, понимая, что не в силах расстаться, обнял и поцеловал прямо на улице. Помню, бушевала вьюга. Прохожие бежали от мороза в теплые квартиры, а мы, стояли на ветру и целовались. И от этих нежных и чувственных поцелуев мы незаметно пьянели, как от хорошего французского вина, кружась в вихре внезапной страсти. На душе становилось так тепло и спокойно, что казалось, что нет счастливее нас на всем белом свете. И с теплых исцелованных губ срывалось простое и сакральное: «Я тебя люблю». И он тоже повторял это, иногда забываясь, на своем горском наречии.

Артур, так звали моего любимого, снял для меня квартиру. Мы наслаждались каждым мгновеньем и строили грандиозные планы на будущее. Наша свадьба была не за горами, я собиралась знакомить жениха со своей мамой.

- Птеня, птенчик, – называл он меня, нежно целуя в шею. – Какая ты красивая у меня!

К нам из Самары заезжал в гости его отец, степенный и немногословный. Он приезжал специально, чтобы посмотреть на невесту и одобрить выбор сына.

- Да, Артурчик, ты тут времени зря не теряешь, – посмеивался старик в свою седую длинную бороду.

У Артура также были мать и сестра, но жили они в Израиле. Они приглашали нас в медовое путешествие, и мы даже собирались к ним поехать. Я быстро оказалась в какой-то волшебной сказке, в которой люди не знали нужды. Все что я хотела, Артур быстро доставал для меня и искренно радовался моим восторгам. Весь родовой бизнес этой татской семьи строился на торговле. Артур имел контейнер на Черкизоне, торгуя кожаными ремнями и куртками, а отец пригонял ему фуры из Китая. Дела шли неплохо. И никакой кризис для них был не помехой. Наоборот, спрос на дешевый товар быстро рос, принося колоссальные доходы тем, кто вовремя сообразил в каких направлениях нужно работать.

Стоит отметить, что, не смотря на врожденные качества торговца, Артур не был жаден. В спорах с покупателями он часто уступал им, был мягким и неконфликтным человеком. Он не ставил перед собой цели какого-то бесконтрольного обогащения, не стремился к бесчисленным богатствам. На первом месте для него всегда была личная жизнь и счастье своей любимой женщины. По крайней мере, мне так казалось тогда, и я действительно была счастлива. Он носил меня на руках, дарил очень красивые цветы, никогда не унижал и не оскорблял. Откровенность и бесхитростность были залогами наших прочных отношений. Я чувствовала себя любимой и желанной. Он неплохо играл на гитаре и сочинял вполне талантливые песни. Мне всегда было интересно с Артуром. Я чувствовала себя за надежной защитой, хотя моему любимому было всего двадцать три года, а мне только исполнилось двадцать два.

Оля поступила как настоящая подруга, и я была ей крайне признательна. Таких настоящих подруг надо было еще поискать. Правда, она не сильно потеряла от того, что познакомила меня с Артуром. Когда я переехала к любимому, она осталась жить у Бурлака и также работала на Черкизоне фотографом. Иногда она заходила к нам в гости и жаловалась, что устала играть с ним в карты. Мы смеялись, шутили, вспоминали нашу бурную молодость в Армавире. Потом Оля опять исчезла. Как я узнала позднее, и ей подфартило. Как-то раз она возвращалась от меня, как всегда беззаботно виляя задом, и встретила по дороге солидного мужчину в штатском, который представился сотрудником ФСБ. С его слов стало ясно, что он был на спецзадании, и ему нужна была помощница. Оля быстро согласилась помочь во благо Родине, она была еще та патриотка, а он на следующее утро в знак благодарности уже подогнал ей хату в самом центре Москвы, правда, почему-то без стульев, а на батарее висели пристегнутые наручники.

Уже отцветала сирень. Весна плавно переходила в жаркое лето. Воздух был насыщен любовью и планами отдохнуть где-нибудь на море. Я уже собирала вещи, купила себе классный купальник чистого лазурного цвета, который мне прекрасно подошел. Но что-то меня беспокоило. В последнее время Артур становился молчаливым и замкнутым. Я вспомнила нашу первую встречу, которая прошла без Оли. Тогда я по глупости и наивности не предала значения одному почти неприметному факту. Тогда за ужином он достал из кармана какой-то белый сверток.

- Будешь? – улыбнулся он и виновато посмотрел на меня. – Ну, вообще тебе лучше не пробовать. Это я делаю при тебе в первый и в последний раз.

- А ты что сидишь на нем? – испугалась я тогда.

- Нет, нет! Я балуюсь, но ты не волнуйся. Теперь у меня есть ты!

Впервые когда я понюхала порошок, у меня загорчило в носу. Я еще не знала, что эта за гадость, на сколько она может быть опасной. Тогда сознание мое помутилось, и через минуту весь ужин был в уборной. С тех пор я поклялась больше не пробовать наркотики. Артур поддержал мою клятву, и мы забыли об этом неприятном инциденте.

Живя с Артуром и купаясь в  его любви, я не забывала уделять время своей карьере. Пока он работал на рынке, торгуя кожаными ремнями, я тоже не сидела без дела. Другая на моем месте бы и пальцем не пошевелила. Зачем крутиться? Все и так есть на блюдечке: шмотки, вкусная еда, квартира, взаимные чувства… Но у меня были амбиции. Может быть, именно благодаря этим амбициям я и спаслась тогда.

Москва была буквально запружена модельными агентствами, и я в образе Мэрилин Монро ходила по ним, оставляя свои данные и портфолио. Иногда меня звали на низкопробные  и невысокооплачиваемые фотосессии. От «обнаженок» и предложений интимного характера я сразу отказывалась. Я была уверена, что смогу своим умом и талантом добиться славы, но не через постель, как делали многие поверхностные модели. На одной из фотосессий я познакомилась с журналисткой Леной, которая снимала сюжеты для Первого Канала. Она работала в программе «Утро», в рубрике «Шпаргалка». Мы разговорились чисто по-женски, и Лена пригласила меня на съемки передачи. Для меня выход в эфир был большой удачей. Будущей медийной личности  просто необходимо светиться на тех или иных передачах и тусовках.

В эфире я все подробно рассказала о себе, как попала в Москву и как не получилось снять кино о Монро, а на следующее утро, как говорится, я проснулась знаменитой. Дело в том, что передачу «Утро» смотрела в то время вся страна. Она была популярна среди простых людей. И каков же был восторг жителей всего Армавира, когда они увидели свою землячку в телеящике! Меня засыпали звонками и поздравлениями. Тогда только появились мобильники, а Артур подарил мне последнюю модель. Кроме того, после этой передачи меня пригласили сняться для журнала «Бильярдист». Заведомо я чувствовала успех.

Но вернемся к моему волшебнику. Ничего не сказать о нем, о том, что с ним все-таки случилось в тот день, когда меня вышвырнули на улицу из съемной квартиры, будет не справедливо. Я совсем забыла рассказать Вам, дорогой читатель, что когда я жила еще у Юры-фотографа, Жора приехал к нам в помятом костюме, небритый и уставший. Таким я еще его не видела.

- Все деньги - двести тысяч долларов - съел дефолт, – словно извинялся он, так и не решившись переступить порог квартиры. – У меня осталось пятьдесят штук, и я спустил их на новый бизнес. Аптечка для автомобилей. Извини, бабла нет, фильм накрылся, и мы в ж..пе.

Мы еще несколько раз встречались. При мне он даже бомбил на своем Мерседесе. Все заработанное отдавал сразу мне или мы шли обедать, но не в респектабельный ресторан, как раньше, а в Макдональдс.

Когда волшебник узнал, что я познакомилась с Артуром, то успокоился.

- Ну, если что – звони!  – облегченно вздохнул он на прощание и был таков.

Я махала ему вслед и рыдала, как полная дура. Фильм о Мэрилин Монро откладывался на неопределенное время. В моих руках была автомобильная аптечка, последний презент от волшебника, и я думала, кому же его впихнуть.

Глава 12
Весной Артур был вынужден уехать в Израиль, так как у него было второе гражданство этой страны и требовалось пожить там кое-какое время, чтобы его не потерять. Сама я так была увлечена карьерой актрисы, что месяц разлуки с любимым прошел для меня незаметно. Конечно, я скучала по Артуру, и мы иногда созванивались. Он был уже не очень многословен, обещал при первой возможности сразу вернуться в Москву. Я рассказывала ему, как проходит жизнь у меня, делилась своими впечатлениями от столицы и в какой-то степени невольно наслаждалась свободой.
«Что ж бывают моменты, когда разлука бывает на пользу», - думала я.
Заплеванные шелухой от семечек улочки родного Армавира были в прошлом! Теперь я щеголяла в самом сердце нашей Родины. На Манежной Площади туристы могли наблюдать новую достопримечательность столицы. Меня снимали на видео и фотокамеры, дарили цветы, ветер трепал плиссированное платье Монро в разные стороны. Толпа зевак обступала меня, мешая идти. Каждый норовил запечатлеть свой образ вместе со мной, но я часто игнорировала их навязчивые просьбы, гордо шагая по брусчатке на двенадцатисантиметровых шпильках.
В это время я активно встречалась с Олей, которая, «обработав» ФСБшника, выискивала для себя уже доброго «папочку» среди работников прокуратуры. Мы ходили на различные концерты и увеселительные мероприятия, беззаботно катались в Парке Горького на каруселях, в общем, искали приключений на свою голову и, слава богу, не находили.
От модельного агентства я впервые попала на закрытую вечеринку. Поводом послужил день рождения одного паренька, который, как в сказке, неожиданно разбогател. Поговаривали, что он заработал свой первый миллион на нефтяной трубе и, как свойственно широкой русской душе с примесями еврейской крови, решил оторваться по- полной. Вместе со мной приехало в загородный дом Завидово еще несколько девчонок модельной внешности. Нас разместили в шикарных апартаментах и встречали с королевскими почестями. Работа заключалась в том, чтобы мы украшали своим скромным присутствием подвыпившие мужские компании и разбавляли их тупой мужской юмор остроумными шутками. Именинник, как только увидел меня в образе Монро, очень обрадовался и сразу сделал своей фавориткой. Он, как петух, обхаживал меня, непрестанно танцуя и то и дело поднося «щедрые» подарки в виде бокала шампанского или цветочка с клумбы. К концу вечера виновник торжества, напившись вдрызг и обкурившись марихуаны, делал мне уже недвусмысленные намеки на постель. Но я всем сердцем любила Артура, и, чувствуя арктическую холодность моего непреступного сердца, этот новоиспеченный богатей не на шутку обиделся.
- Как ты мне, миллионеру, можешь отказать? – не понимал он. - Да, ты знаешь, что я таких, как ты, пачкой могу купить? Сколько тебе в агентстве заплатили, артистка? Я тебе в сто раз больше дам!
Он возмущался уже на публику, доставая из оттопыренных карманов мятые бумажки денег. И все окружающие просто молчали, пугливо опустив глаза в пол.
Хоть я и нуждалась в деньгах, но поехала домой, закусив, чтобы не расплакаться, губы. Девчонки смотрели на меня как на сумасшедшую и считали гордячкой. И я уверена, что все они с радостью согласились бы провести ночь с этим самоуверенным наглецом. Одна мне даже сказала на прощание:
- Ну, подумаешь, тоже мне драгоценность, никто тебя осуждать из нас не стал бы. Зато в своей квартире бы жила…
После этой вечеринки мое душевное спокойствие пошатнулось. Я поняла, что еще пару дней таких искушений, и я могу окончательно сломаться. Что я скажу своим детям, когда они спросят меня, как я зарабатывала на жизнь? Я всем сердцем стремилась быть честной по отношению к себе и думать головой, а не ногами. Сейчас мне требовались силы для восстановления, и я знала, что ничего лучше не помогает в такие моменты, как родные родительские стены. Через неделю я была уже в Армавире, решив провести там все лето, пока не вернется Артур из Израиля. Мама знала о наших с ним отношениях и одобряла их.
- Главное, чтобы ты была счастлива, дочка, а я буду любить того, кого ты полюбишь! -  говорила она.
Отец как всегда отмалчивался. Я знала, что родители желают мне только добра, и старалась как можно больше времени проводить с ними, пока такая возможность существует. С горечью в сердце я видела, как время не щадит родные мне лица. Родители словно осиротели без меня. Мама уже не так старалась ухаживать за собой, отец кряхтел как старик. Прошел примерно год, когда я оставила отчий дом и уехала за полторы тысячи километров в мегаполис, и осталась там без присмотра и опеки.
В этот раз отец настоял, чтобы меня окрестили. Нельзя сказать, что он был очень религиозен, но он искренне считал, что без ангела хранителя я непременно попаду в неприятную историю.
- Слушай, Эля, я тебя больше не отпущу никуда, - говорил он, подвыпивши. – Так и знай.
Крестили меня в двадцать три года в Новокубанской церкви. Это таинство было настоящим откровением. Впервые я увидела своих родителей стоящих на коленях, молящих бога о моем счастье. Могу сказать, что желание покреститься было у меня не меньше, чем у моих обеспокоенных родителей. К тому времени я уже понимала, что не все в этом мире зависит от меня и моих амбиций. В природе есть такие необъяснимые разумом силы, которые влияют на судьбу и ход истории, а человек по сравнению с ними всего лишь пешка. Я давно поняла на примере волшебника, что счастье и успех не только зависят от упорного труда и силы воли человека, но и от благосклонности небес.
С Артуром мы созванивались все реже и реже. Я чувствовала, как мы все еще нуждаемся друг в друге, но интуитивно чувствовала, что он что-то недоговаривает мне. Поэтому считала дни до скорой встречи, чтобы объясниться.
- Теперь, дочка, над тобой ангел-хранитель есть, – сказал отец после обряда крещения.
Мама умиленно стояла рядом с ним, и они оба смотрели на меня так трогательно, печально и смиренно, что у меня еще мгновение и потекли бы слезы от нахлынувшего чувства. На душе было такое счастливое умиротворение, что я ловила себя на мысли, а не снится ли мне все это.
В конце лета позвонил Артур и сказал, что все вопросы с израильским гражданством решены, и он возвращается в Москву. Я так обрадовалась, что, не сказав никому ни слова, сломя голову побежала на вокзал за билетами.
- Эля, куда ты так бежишь? – крутили у виска пальцем прохожие. – Пожар что ли?
Новая квартира в Гольяново была просторнее прежней, но, к сожалению, далеко от центра. Но сейчас это были мелочи! Артур вернулся в Москву, и мы долго не могли насытиться друг другом после долгой разлуки, откладывая неразрешенные проблемы на потом.
В соседнем с нами доме жила еврейская родня Артура. Мы каждый вечер ходили к ним в гости, что-то отмечали, веселились. Я быстро влилась в эту добрую компанию, научилась готовить мацу, форшмак и кугели, и даже нахваталась еврейских шуток и фраз. Все было хорошо, но все равно ложка дегтя отравляла бочку меда. Часто я не понимала вопрос дядьев Артура, когда они отводили меня в сторонку и, пристально вглядываясь в мои глаза, спрашивали:
- Артур себя хорошо ведет, не балуется?
- Да нет! Все хорошо! – удивлялась я, искренне не понимая суть их любопытства.
Скоро под мотивы «Хава Нагила» наступил Новый 1999 год и также под эти мотивы незаметно и закончился. Я даже не могу вспомнить каких-то значимых событий, происшедших в тот период. В голове мелькают одни сплошные хороводы с припевками и приготовление рубленой селедки с яблоками. Разве что к осени к нам заехал отец Артура, очень постаревший, какой-то болезненный и уставший. В этот раз он не понравился мне своей угрюмостью. Он мало ел и отказался от рюмки водки. Стоит отметить, что накануне ночью мне приснился странный сон, который, в конце концов, испортил мне настроение и меня терзали тревожные предчувствия.
Мне приснилась какая-то веранда, построенная из светлого дерева. Под ее широким навесом веселилась толпа народа: кубанские родственники, соседи и знакомые. Все готовились вести меня в церковь. Кто-то подвязывал косынку, кто-то поправлял прическу. Сверху сыпалась какая-то мишура и перловка. Детишкам раздавали конфеты. Толпа веселых гостей, кучкуясь, направилась к выходу. Я в белом подвенечном платье стояла посередине веранды и смотрела на веселую толпу, собираясь с мыслями. Во сне я не понимала, что я невеста, поэтому лишь гадала, что за событие здесь празднуют, думала, что, наверно, повезут меня крестить. Но когда я рассеянно посмотрела себе под ноги и увидела, что одета в пышное белое платье, совсем не подходящее своей помпезностью для таинства крещения, невольно вздрогнула. Ведь жениха я не знала.
Тогда я растерялась еще больше и, подняв голову, стала оглядывать веранду. Она мне вдруг показалась такой красивой, переливающейся золотым цветом деревянных досок покрытых лаком. Сияние золотом деревянных стен стало усиливаться и переливаться, как только я увидела, как из правого угла веранды плавно, скользя над поверхностью пола босыми ногами, прямо по воздуху не шел, а словно плыл ко мне мужчина. Он был одет в белое просторное одеяние. Мне стало не по себе. Я узнала образ Спасителя.
- Иди с миром! Господь благословляет тебя! – посмотрел Он прямо мне в глаза.
Затем взмахнув правой рукой вверх, сделав в воздухе крест на мне, Христос стал удаляться назад, также уплывая по воздуху. Очертание его фигуры, одетой в белые одежды, становилось все прозрачней и прозрачней, и, наконец, совсем исчезло в том же углу. Я все еще стояла на прежнем месте, не шелохнувшись, изумленная произошедшим чудом. Затем во мне стала подниматься большая радость, сменившаяся успокоением. Я почувствовала себя такой защищенной, буквально окутанной невидимой силой святого духа. Облегченно вздохнув, я сделала шаг в сторону выхода. И вдруг мою внутреннюю блаженную тишину нарушил чей-то резкий громкий голос, вернув в реальность:
- Подходите, гости дорогие, мы ни куда не пойдем, пока компота не попьем!
И тут я увидела стоящую на деревянном обеденном столе огромную алюминиевую кастрюлю. С нее только что сняли крышку, клубы пара поднимались вверх, компот еще кипел, как будто еще варился на печке. Кто-то взял половник и виртуозно зачерпнул им до самого дна.
- Первый половник невесте! – сказал тот же голос. - Держи, Эльвира!
Я встрепенулась как от наваждения, понимая, что никакой кружки в руках у меня нет. Мне пришлось, быстро сообразив, протянуть обе руки вперед, кистями сведенные вместе. Полный половник мелькнул у меня перед глазами и опрокинул в подставленные мои ладони бурлящую жидкость цветом очень похожую на кровь. Я вскрикнула, ожидая боли от ожога. Но боли не было. Вместо этого я вдруг почувствовала, что что-то мягкое и влажное шлепнулось в мои ладони.  Это был маленький, только что родившийся черный, как смоль, котенок. От неожиданности я резко одернула руки, и он шлепнулся на пол, жалобно пища, весь в слизи и с новорожденной пуповиной. Меня охватил ужас, и вместе с ним я почувствовала себя еще и виноватой за то, что беззащитный котенок валяется на полу. Котенок продолжал пищать еще сильнее, я боялась, что все сейчас услышат и обратят внимание на происходящее. И я таким же быстрым движением схватила его, как горячую котлету, словно боясь обжечься, и быстро закинула обратно в кастрюлю с бурлящим красным компотом. Котенок запищал так неистово, что я проснулась.
Сон был так реален, что я долго, даже бодрствуя, продолжала слышать этот жалобный писк, и мне становилось не по себе. Только спустя некоторое время я все же поняла, что так нездорово дышит через нос любимый во сне. Я стала расталкивать его, так как мне стало очень страшно. Он, наконец, проснулся и посмотрел на меня удивленно.
- Что случилось, Птеня?
Сон я этот ему не рассказала, но дурное предчувствие меня не обмануло. В тот же день, пока Артур был на работе, приехал его отец. Я очень удивилась, что он приехал, когда Артура не было дома, то есть без предупреждения. Обычно его приезд был для нас событием, мы заранее готовились к нему, накрывали праздничный стол, он всегда предупреждал Артура о своем визите не менее чем за день. Я было кинулась звонить Артуру, но его отец остановил меня и попросил о его визите никому не говорить.
- Я приехал поговорить с тобой, Эльвира, – начал он, угрюмо хмурясь. - Прояснить для себя один вопрос. Куда Вы деваете деньги? На что их тратите? Я смотрю по обстановке, вы ничего такого не покупаете, ни техники, ни машины у Вас нет.
Меня аж передернуло от этих слов.
- Какие деньги? – удивилась я.
Стоит отметить, что в последние месяцы мы жили с Артуром скромно. Нам едва хватало денег на съем квартиры да на еду. Хорошо еще, что с питанием иногда помогали дядья Артура. Времена были такие, что мы даже не могли позволить себе поход в ресторан или в клуб. Платья мне Ольга дарила со своего царского плеча, я донашивала еще свои вещи со школьной скамьи. Артур разве что двести рублей на карманные расходы давал в выходной. Да и то не в каждый.
- Я каждый месяц высылаю Вам по три тысячи долларов, - продолжал отец, хмурясь, пристально всматриваясь в мои глаза, которые начали округляться от такой новости.
Видя мою растерянность, он замолчал, о чем-то думая. Казалось, он смотрит куда-то в одну точку на столе. Мне даже показалось, что ему в этот момент стало плохо. Я предложила стакан воды, но он отказался, справившись со своим состоянием, и заверил меня, что с ним все в порядке.
Мне было неловко, что обо мне могли подумать, будто я обдираю своего любимого и транжирю все его деньги, но любовь заставила меня умолчать о своих страшных догадках и смирить гордость. Я проводила отца Артура до двери. Оказалось, что от контейнера на рынке осталась всего одна дверца. Артур давно распродал свой бизнес, задолжал знакомым приличные суммы.
- Бедная девочка, - сказал старик мне на прощание и вышел.
Я смотрела на его сутулую спину, страдальческое выражение лица человека, только что понявшего, что случилось что-то непоправимое с его единственным сыном, и мне стало ужасно жалко его. Я хотела утешить его, потому что сама еще надеялась, что поговорю с любимым, и он исправится, что все эти сложности решатся сами собой, потому что Артур любит меня и готов на все ради любви.
Как только отец уехал, я бегом понеслась к Оле.
- А ты что не знала? – удивилась моя подруга, глядя, как я нервно курю сигарету одну за другой, держа ее дрожащими от волнения пальцами.
- Он почти каждый день ко мне заходит по утрам, - продолжала Оля. - Нюхает и отправляется в «Метелицу». А я думала, что ты знаешь про все, и просто не хочешь обсуждать эту тему.
- Да ты что? - вырвалось у меня невольно. – Я не знала, что он ходит в "Метелицу", а, тем более, о том, что он нюхает героин. Я даже не имею понятия, как и по каким признакам распознавать его состояние. Оля, помоги! Что мне делать? Я, правда, ничего и не подозревала все полтора года. Господи, какой кошмар!
Только сейчас я поняла, что я невеста наркомана со стажем. Но разве тут кто-то может дать дельный совет, когда сердце еще любит, а разум понимает, что жить с таким человеком опасно и мучительно. В слезах я вернулась домой и стала анализировать, где Артур мог прятать наркотики. Сомнений не осталось, когда в туалете за унитазом лежали смертельные заначки белого порошка.
- Вот тебе, сволочь! – сдунула я тогда со своей ладони прямо в лицо Артура горькое желтоватое облако.
- Ай, что ты наделала, зачем ты все испортила! - едва сдерживая себя, ухмыльнулся любимый.
Он только что пришел домой, бледный и голодный, и никак не ожидал, что я встречу его скандалом. Белая пыль медленно опускалась на ковер. Глаза любимого вспыхнули таким безумным и ненавистным гневом, что мне показалось, он вот-вот накинется на меня и задушит. Он едва сдерживал себя.
- Я не хотел тебя расстраивать, Птеня, – спокойно ответил он, с трудом подавляя в себе вспышку ярости. – Это все временно.
В нем вдруг пробудилась какая-то человечность, и не в силах выдержать мой строгий и упрекающий взгляд, Артур упал на колени.
- Давай уедем вместе в Израиль, давай поженимся… - зашептал он, плача, как маленький мальчик. - Прости…
В его карих добрых глазах сияла любовь ко мне и раскаяние в том, что он обманывал меня все это время, обманывал отца и прежде всего самого себя. Передо мной стоял на коленях все тот же любимый. Прежде никогда мне не делали предложения при таких ужасных обстоятельствах, но жалость пронзила мое сердце, и я невольно опустилась на колени и вместе мы ревели до полуночи, строя счастливые планы. Но нашей мечте о медовом месяце на берегу Мёртвого моря не суждено было сбыться.
Во-первых, было одно существенное препятствие. По местному закону, чтобы получить мне гражданство Израиля, я должна была обречь себя на три года «тюрьмы», потому что Артур намеревался по приезду у государства взять ссуду в банке на мое имя, чтоб начать новый бизнес. По местному закону эта обязательная ссуда выдавалась каждому эмигранту на личные расходы и аннулировалась через три года, но для меня жить на чужбине среди арабов даже эти три года было невыносимым испытанием, я сильно была привязана к родителям, к дому.
Во-вторых, меня все равно терзали смутные сомнения, а не сорвется ли Артур там опять. Ведь с его слов на наркоту он подсел именно в Израиле благодаря своей бывшей девушке. И, хотя родственники любимого дали лично мне в руки деньги на визу и билеты, я колебалась до последнего.
Все решило как всегда провидение. Нам нужно было еще время, целый месяц, чтобы зарегистрировать брак в Москве, на оформление визы, а потом уже мы собирались повенчаться в Иерусалиме. Из-за этого нам пришлось отложить медовый месяц ближе к лету. Пока были эти проволочки с документами, Артур решил подработать. Дядья его забрали к себе в магазин бытовой техники управляющим. Все вроде было неплохо. Я сама устроилась продавцом в ТЦ Щелково, толкая турецкие шмотки и откладывая деньги на переезд за кордон. В один прекрасный вечер я пришла с Ольгой домой.
- Дай мне пятьсот рублей, Птеня! - встретил нас довольный Артур. - Я за пивом сбегаю.
Видимо, тогда он и заметил книгу, в которой я прятала от него свои сбережения.
Уже на следующий день, когда Артур вернулся с работы, я сразу все поняла. Стоит отметить, что подруга меня предупреждала, как разоблачить человека, принимающего героин. Зрачки его слабо реагируют на свет, и в разговоре несется такая чушь, что уши вянут. И действительно смотрю, а зрачки Артура размером со спичечную головку.
- Я был на рынке, всю ночь стоял в очереди за товаром, – сказал он как-то несвязанно и достал из-за пазухи какой-то башмак.
- Вот, смотри, хочу восстановить бизнес, не хочу работать на дядю. Я на все деньги купил вот такие классные резиновые галоши… – продолжал он, пряча взгляд.
Я бросилась к книжному шкафу. Так и есть. Деньги пропали. Все мои сбережения и деньги отца Артура, который дал их нам на дорогу в Израиль. Меня словно пронзил электрический ток. Я поняла, что так будет тянуться до бесконечности, а точнее до банального финала передозировки, и никакая любовь не спасет его от пагубного пристрастия к наркотикам.
В тот же вечер я приняла окончательное решение уйти, и мы разругались с Артуром в последний раз.
- Оля, что делать? – забежала я в слезах к своей опытной подружке.
- Бегом домой, собирай вещи и вали! – дала она мне, как впоследствии оказалось, самый мудрый совет в своей жизни.
- Но ведь это предательство? – возмутилась я, все еще тешась надеждой, что можно как-нибудь решить вопрос по-другому.
- А он тебя не предал? И сколько раз еще предавать будет!
Аргументы подружки были убедительные, и я побежала домой. Артура не было. Он был на работе, хотя я уже тогда не верила, что он вообще ходил куда-то на работу, а не шлялся нанюхавшийся по казино. Помню, как похватала в спешке все свои шмотки, взяла такси до вокзала, как подбежала к отправляющемуся поезду без билета и договорилась с проводницей, что еду в Армавир. По дороге под стук колес я долго пыталась успокоиться и прийти в себя. И тут меня озарило. Прокручивая мысленно все последние события в моей жизни, я вспомнила тот самый сон с благословением Иисуса Христа. Тогда я сопоставила факты и поняла, что сон этот был неким предупреждением, и я действительно была словно у Христа за пазухой, раз мне так стремительно открылся обман. Еще я была благодарно Богу, что Он уберег меня от поездки на далекую чужбину, которая обернулась бы для меня еще большим несчастьем и бесцельно прожитыми тремя годами.
В одном купе со мной ехала одна старушка, аккуратненькая, ухоженная, в парике, напомаженные губы. Мы разговорились во время обеда за общим столиком. У нее была хорошо поставленная витиеватая речь. По ее благородному облику, манере держаться еще можно было понять, что эта женщина в молодости была очень красивой и образованной. Оказалось, что раньше она работала детским терапевтом и очень любила походы в театр. Узнав от меня, что я давно мечтаю стать актрисой, она очень удивилась тому, что я до сих пор не поступила в театральное училище. Я объяснила ей, что в Москве мне сейчас жить негде, что я недавно рассталась с женихом, который обокрал меня, и денег у меня нет.
- Ой, - хлопнула в ладоши моя попутчица. – А я так мечтаю о девочке, чтобы жила со мной, а то мне так скучно одной, дети и внуки со мной не живут. Я сейчас еду в Кисловодск в санаторий на месяц. Живу в Новых Черемушках. Будешь возвращаться, набери!
Это явно был счастливый билет. И уже в августе, хорошо отдохнув дома, я набрала ее заветный номер.
- Алла Николаевна, - закричала я в трубку, а у самой голос дрожит.
Вдруг она не узнает или откажется от своих слов?
- Ой, это ты Эльвирочка? - обрадовалась старушка. - Я уже успела расстроиться, что ты и не позвонишь. Приезжай, жду!
Есть же на свете добрые люди! И как я была счастлива, что так быстро и легко решила проблемы с жильем! Правда, чтобы совесть моя была чиста, я предложила Алле Николаевне за аренду комнатки пятьдесят долларов. Все что могла предложить на тот момент, но старушка меня даже упрекнула.
- Мне ни столько деньги от тебя нужны, душечка, сколько твое живое присутствие!
Вот так, дорогие читатели! Почаще ездите летом в Армавир! Вам могут встретиться добрые и отзывчивые попутчики!
Глава 13
Поступить во ВГИК на бюджетное место не получилось. Помню, как я пришла на экзамен и певучим кубанским говором читала Маяковского. Экзаменаторы не скрывали улыбки, а у меня так дрожали колени, что, не дочитав стихотворение до конца, я извинилась и ушла, решив поступить на платное отделение.
В Москве в первую очередь я задумалась, чем я буду заниматься. Мне нужна была работа позарез. По крайней мере, у меня был опыт официантки в казино и продавщицы в торговом центре. Артур несколько раз делал попытки найти меня, умоляя мою подружку сказать ему мой новый номер. Но я шарахалась от этих поползновений, пока Оля не заверила меня, что не выдаст мой инкогнито даже под страшными пытками.
На Мосфильме был ресторан "Актер". Я устроилась туда без труда, больше даже не ради чаевых, а думая, что там могу встретить Никиту Михалкова, который приметит меня и заберет к себе за забор. Но режиссеры в этот ресторан не приходили, и я три месяца обслуживала разношерстную компанию таких же бедных, как я, артистов. К завершению всех моих разочарований под Новый год со мной приключилось несчастье. Произошло оно в одном из залов ресторана, в самом большом и стилизованном рыцарскими доспехами, тот зал так и назывался «Рыцарский».  Здесь обычно проводились банкеты, на окнах висели декорации, щиты и самые настоящие рыцарские копья. На конце такого копья был припаян также небольшой топорик с закругленным лезвием, как в исторических фильмах про рыцарские времена. Висели эти копья-топоры в виде перекрещенных пик под самым потолком над окном. Не знаю, какой придурок их туда декорировал, но оружие ждало, видимо, своего часа.
Когда в зале скопилось множество народу, то стало очень душно. Меня попросили открыть окно, чтоб проветрить помещение, и, когда я опустила защелку и потянула одну створку окна на себя, то почувствовала, удар такой силы, что как будто на меня упал самолет. В голове зазвенело, но сознания я не потеряла. Не понимая еще что со мной произошло и оправившись от шока, я почувствовала как по моему лицу льется какая-то теплая жидкость. Я посмотрела вниз, себе под ноги, а там лежало, то самое чугунное копье-топор, которое от моего рывка сорвалось с крючка, отвалилось и, как гильотина, упало мне на нос.
Как это копье-топор вообще мне его не отрубило, я до сих пор теряюсь в догадках. Ведь все могло закончиться очень печально, навечно отрезав мне в буквальном смысле дорогу в красивую жизнь. Как говорится, банкет удался. У хозяина ресторана случился инсульт, когда он увидел меня в луже крови, а видавшие виды охранники попадали в обморок.
И вот, как сейчас помню 25 декабря. Перевязанная бинтами, как египетская мумия, я укатила с работы на вызванном мне такси. Все очень переживали за меня, жалели и уже понимали, что я туда больше не вернусь. На следующее утро мой нос раздуло раза в три, на переносице образовалась приличная гематома, которая растеклась черными пятнами под оба глаза, которые смотрели сквозь тонкие щелки на страшное отражение в зеркале. Я боялась показываться знакомым на глаза. Мне было обидно до слез, впору было волком выть от мысли, что на переносице останется шрам, и вообще я боялась, что нос навсегда мой останется таким уродливым и огромным вместе с синяками. Поэтому предаваясь горькой и неутешной печали, я скрывалась, словно диверсант, у Ольги, а не жила у старушки. Только спустя пару месяцев я смогла выбраться на улицу, и лишь бледный след от шрама напоминает до сих пор мне о том, что все в жизни непредсказуемо.
К нам приезжал в гости Бурлак, и, чтобы поддержать меня, устроил мне фотосессию. Портфолио получилось на славу. Благодаря Юре я снова почувствовала уверенность в собственных силах. И как часто бывает, в такие моменты пробуждения в голову приходят очень верные мысли. Я вдруг вспомнила, как еще в Армавире мне говорил один из друзей, что в Москве есть казино «Мэрилин», что там повсюду висят портреты актрисы.
- Когда поедешь в Москву, сходи туда обязательно! – советовал он.
Коли гора не идет к Магомеду, то Магомед идет к горе. Это было, как сейчас помню, 28-го февраля 2000 года. У входа в казино висел огромный плакат с изображением Мэрилин Монро. Знаменитая актриса стояла во весь рост в шикарном красном платье с глубоким декольте и махала ручкой входящим в заведение поклонникам.
Я, конечно, волновалась, когда в первый раз обратилась на ресепшн к какой-то вредной дивчине с прыщавым лицом и косым как у зайца взглядом.
- Вам требуется обслуживающий персонал?
Секретарша ревностно посмотрела на меня и даже не удосужилась ответить, уткнувшись в модный журнал.
Я повторила вопрос.
- Нет, - фыркнула она, отрываясь от журнала и смотря на меня через линзы толстых очков.
- Можно поговорить с менеджером?
- Его сейчас нет.
- А когда он будет?
- Через час.
- Можно я подожду?
Вот так настойчиво и дерзко я зацепилась за свою мечту. И уже скоро, сидя на кожаном диванчике и раскладывая свое портфолио перед пришедшим менеджером, я слушала с затаенным дыханием стуки своего собственного сердца. Менеджер равнодушно пролистал мои фотографии в образе Мэрилин Монро и, казалось, ни один мускул на его гладком худощавом лице не вздрогнул. Неужели неудача? Мое сердце колотилось в диком волнении.
- Завтра выходите! – сказал он вдруг и ушел.
Я еще сидела за столиком и слушала, как где-то за ширмой на сцене кто-то репетирует танцевальный номер, а мысли мои уже витали в облаках. Ура! Мэрилин Монро вернулась! Она покажет всем этим щупликам настоящую женщину!
В последствие оказалось, что менеджеру пришлось уволить одну из сотрудниц, чтобы освободить для меня вакантное место. Мне бы хотелось извиниться здесь на страницах книги перед той девушкой. Но тогда я перла по буеракам своей судьбы как танк и считала, что в этой жизни побеждает сильнейший, и все справедливо.
Глава 14
В «Мэрилин» я начала работу с обычной официантки. Я понравилась хозяйке казино, коротко стриженной и слегка полноватой женщине, и получила от нее протеже. Уже скоро я стала проводить розыгрыши, вытаскивая из крутящегося барабана заветный номер счастливчика. В выходные дни обычно разыгрывались призы в пять, десять, пятнадцать и двадцать пять тысяч долларов, а также можно было выиграть и новенький американский «Кадиллак». Доход мой стал расти, так как обладатели ценных призов, благословленные моей легкой рукой, со мной обычно делились выигрышами. Помню, я даже участвовала в одной афере. Одна частая посетительница казино как-то попросила меня вытащить помеченный билет и я, дрожа и трепеща сердцем, помогла ей выиграть двадцать пять тысяч долларов. Шальные деньги немного испортили меня. Во-первых, их все время не хватало, так как росли потребности, а во-вторых, то, что легко доставалось, быстро и уходило, и я чувствовала себя, словно голодная собака в мясной лавке. Жажда наживы росла в моей душе, и мне приходилось серьезно задумываться о последствиях и о том, что рано или поздно за все надо платить. Но откладывать деньги у меня не получалось. Много средств уходило на учебу во ВГИКе, а также на поддержание соответствующего гардероба будущей актрисы.
Казино «Мэрилин» было небольшое, но очень уютное, задекорированное со вкусом и знанием человеческой психологии. При входе на стенах висели большие в полный рост кривые зеркала, словно специально искажая реальность пространства, и посетители, когда только входили, невольно оказывались, словно в другом сказочном измерении под влиянием неизвестных неведомых сил. Зеркальный мир таил в себе много открытий и искушений, клиент расслаблялся, растворялся в этих искажениях и деформациях, терял свой человеческий облик и важное для игрока чувство реальности. Он психологически был готов стать другим, выигрывать миллионы или разом расстаться со всем, что имел на данный момент.
Заведение было оформлено в какие-то красные, провоцирующие на риск тона, тем самым, располагая клиентов к безмерной трате денег. Звучала приятная, расслабляющая музыка, обслуживающий персонал был сама приветливость, и клиент невольно чувствовал себя богом, спустившимся на Землю, чтобы предаться искушению.
Для приятного провождения времени наши посетители имели все самое необходимое: рулетка, известный всем покер и одна из самых популярнейших и любимых игр в мире карт Блэк Джек, по-русски «двадцать одно» или «очко». Заведение имело два этажа, соединенных между собой шикарной балюстрадой. На каждом этаже стояли игровые столы, покрытые высококачественным зеленым сукном. Народу здесь всегда хватало. Тут выигрывали целые состояния, но чаще проигрывали все. Я часто наблюдала эти вспышки безумия на лицах счастливчиков и смертельную угрюмость проигравших. Но эта была жизнь. Все эти люди понимали, на что они шли, и на что надеялись. Администрация была довольно щедра к ним, как никогда. Правда, мало кто знал, что каждому игроку полагалось бесплатное курево, а VIP-клиенты могли безмерно употреблять Хеннесси XO. Как и в любом полуприличном заведении персонал злоупотреблял доверием администрации и часто левачил. Сигареты продавали, а вместо дорогого Хеннесси уже изрядно подвыпивших клиентов угощали армянским коньяком. После работы официанты и бармены несли полные сумки домой, забитые блоками сигарет, дорогими напитками и бутербродами. Здесь царила круговая порука, и, несмотря на видеокамеры, утыканные по всему казино, все это безобразие с молчаливого согласия охранников только процветало.
Однажды к нам в казино пришел Артур и страшно напугал меня. К тому времени я уже работала старшим барменом, и он, подсев за барную стойку, довольный тем, что наконец-то отыскал меня, подмигнул мне и заказал виски.
- Привет, Птеня, я пришел за тобой, – сказал он, жадно глотая из стакана. – Я все бросил и исправился. Я буду работать с дядьями. Отец на меня год посмотрит, а потом даст денег. Можем потом уехать в Израиль, если захочешь…
Я слушала елейные речи того, кому я когда-то доверяла как самой себе, и понимала, что все во мне давно перегорело. Любви у меня к Артуру уже не было, и даже если что-то и вспыхивало болезненное в моей душе, то это были слабые, едва заметные отголоски жалости. Он увидел мой сочувствующий взгляд и побледнел. Затем глаза у него налились кровью, и он сжал кулаки.
- У тебя другой? – взбесился он, мучаясь ревностью. – Я сейчас все здесь разнесу.
Он снова заказал виски, с трудом успокоенный мной, что у меня никого нет, пил, не переставая весь вечер. Я старалась избегать его общения: то носилась по залу, заменяя пепельницы, то уходила в подсобку, приводя себя в чувство. Артур был сейчас для меня как кость в горле. Я поступила в институт и собиралась стать известной актрисой. Этот мужчина давно был вычеркнут из моего сердца, и я, ловя его озлобленный пьянеющий взгляд, не переставала вздрагивать. Он так просидел четыре часа, накачиваясь алкоголем, что под конец, объятая ужасом за собственную безопасность, я попросила охранников, чтобы они вывели Артура из казино, и никогда его больше сюда не пускали, а мне предоставили сопровождение до дома. Артур сопротивлялся, грозил серьезными разборками, но больше я никогда его не видела. Очевидно, протрезвев, он понял всю бесперспективность своих попыток вернуть меня.
Вместе с приобретённой свободой от брачных уз я также приобрела и чувство бездонного одиночества. Как часто возвращаясь по вечерам или ранним утром домой из казино, меня особенно накрывало это тоскливое чувство, что дома меня никто не ждёт, что даже не с кем поговорить по душам на равных, как с подругой. Моя бабушка была очень хорошим человеком и замечательным собеседником, но она никак мне не могла заменить Артура или Ольгу или фотографа Юрку, с которыми я начинала свой путь по приезду в столицу. Те редкие встречи с друзьями были настоящим праздником для нас всех. Собираясь вместе, мы всегда проводили время весело и шумно. Юрка как всегда только и успевал кричать нам: «Девочки улыбочку, щас вылетит птичка!». Ольга целиком и полностью погрузилась в отношения со своим ФСБэшником. У нее неплохо пошли дела на Черкизоне по продаже палёных духов. Она стала настоящей бизнесвумен, уверенной в завтрашнем дне. Речь ее обогатилась подвешенным грамотным и деловым слэнгом, манеры и жесты стали еще более изысканными. Она все время работала над собой, анализируя ошибки, и стала качественно менять свое поведение и отношение к людям, к жизни. Ее поступки не были уже бездумными, а, наоборот, тщательно продуманными с элементами стратегии. Я же в то время еще ощущала себя, как это ни странно, ребенком за маской искренних слез и неподдельного смеха Мэрилин. Мне не хватало какого-то пинка, мудрого совета, случая, чтобы расцвести и раскрыться настоящей зрелой и уверенной в себе женщиной.
Именно тогда Оленька и направила меня на тот правильный путь успеха и задала тот верный темп жизни, который был мне необходим. Она давно мне что-то говорила о новых методах экстросенсорики, саморегуляции, диагностики кармы и прочего самосовершенствования, которые она изучала уже несколько последних месяцев по книгам. Её почти судорожное восприятие этих новых пониманий и осмыслений устройства мира поначалу меня настораживали. Люди часто сходят с ума незаметно. Я слушала ее с недоверием, с каким-то насмешливым скептицизмом. Да и тогда мне было не до устройства молекулярной Вселенной! Нужно было устраивать собственную жизнь в реалии, а не постоянно жить мечтой о ней. Но когда я стала видеть, как качественно и стремительно стала изменяться ее собственная жизнь, внешность и манеры, я повернула свою выбеленную в платиновый цвет головку в сторону загадочных книг, по которым, как уверяла она, и прошло столь чудесное изменение ее судьбы. Помню, как Оля протянула мне первую зелёную книжицу, на которой в середине было написано название «Диагностика кармы» неизвестного мне автора Лазарева. Она была тоненькая, как блокнот, и легко помещалась в мою сумочку. Такую брошюрку очень удобно было читать при поездках в метро, носить её с собой. В тот поздний вечер, удобно усевшись в дальний уголок вагона метро, я открыла первую страницу и стала читать.
В ту ночь я так и не заснула. Все читала и читала, жадно впиваясь в каждую строчку. Волосы на голове моей стали шевелиться, а изнутри всё стало меняться и кипеть в радостном предвкушении огромных и грандиозных перемен! Я увидела, наконец, свет в конце тоннеля, а за окном первые лучи солнца, когда я за ночь проглотила всё содержание первой книги! Несмотря на бессонную ночь, я чувствовала себя прекрасно и приподнято. Так в юные годы чувствует себя беззаботная и счастливая девчонка, проснувшаяся рано поутру в выходной день, чтобы собрать провиант в рюкзак. Впереди ее ждет завораживающий поход в лес со школьным классом с ночевкой в палатках. Многим, наверно, знакомо это сказочное чувство, когда, оказываясь в лесу с ребятами, ты невольно окунаешься в атмосферу таинственности и волшебства: выходишь на неведомую дорожку, видишь следы невиданных зверей, встречаешь русалку на ветвях, а к вечеру, когда на потрескивающий костер наползают ночные тени, слышишь пугающие звуки леса, смех кикиморы, завывание лешего…
Вечером я заехала к Ольге за второй книгой. В ней оказалось в три раза больше страниц, чем в первой, что меня несказанно обрадовало.
«Теперь у меня в сумочке всегда будет лежать это, - решила я про себя. - Как сказочное заклинание, на случай, если я попаду в непроглядную темень моих сомнений, депрессий, тоски и чувства одиночества.
Но за окном был не лес, а каменные джунгли столицы, манящие своими бесконечными соблазнами, тайным блеском и звуками. И я периодически почитывала книжку, где только это можно было и удобно, носила книгу всегда при себе. Так я в то время занималась собой и своим самосовершенствованием и самовоспитанием.
В театральном по программе моего обучения входило изучение классиков русской и зарубежной литературы, и я с удовольствием погрузилась в чтение ещё и таких серьезных и заставляющихся задуматься произведений как «Братья Карамазовы», «Зимняя вишня», «Анна Каренина». Я всем сердцем переживала за главных героев, пыталась понять психологию их поступков и ставила себя на их места. «А могла бы я так или нет?».
Работая в таком стильном месте как «Мэрилин», меня трудно было не заметить людям, которые умеют делать деньги даже из воздуха. К тому же, администрация была не против моих подработок и даже поощряла мое участие в других мероприятиях. Ведь я так или иначе невольно рекламировала и их заведение. Деньги текли ко мне рекой. Меня приглашали в другие казино. Я была счастлива, что нашла, наконец, свою нишу и старалась выжать из этого все по максимуму. Схожесть с известной актрисой стала для меня манной небесной, и я благодарила судьбу, как никогда раньше.
Жизнь, казалось, удалась. Но однажды на одном из таких увеселительных мероприятий я встретила другую Мэрилин Монро, пышнотелую блондинку, вульгарно украшенную страусиными перьями. Дамочка при этом все время «побухивала» виски. Правда, у нее был чудесный звучный голос с небольшой хрипотцой. Благодаря этому и мощной харизме песнями в ее исполнении заслушивался весь зал. Это была уже Монро со стажем. Она могла даже позволить себе ходить в джинсах и прилюдно материться. Когда я увидела ее в первый раз, то обомлела. Это была какая-то пародия на меня, точнее на то, во что я могу превратиться, если вовремя не остановлюсь и не включу голову. Но пока я плыла по течению, не в силах противиться влиянию развращающей атмосферы увеселительных заведений. Помню, как эта престарелая Монро подошла ко мне, сильно пошатываясь, словно смертельно раненая, и оценивая затуманенным, критическим взглядом мою внешность, сказала, бесцеремонно икнув:
- Монро должно быть много! – подчеркнула она свои пышные груди. - Пошли собирать бабло!
И, властно взяв меня под руку, эта женщина потащила меня в зал. Мы шли, собирая все, что можно было унести… Позже меня мучило дурное предчувствие, что так не может продолжаться вечно. Удача, деньги, тусовка, слава - все это иногда мне казалось дьявольским искушением. Место, которое я занимала, этот воздушный трон, воздвигнутый на жадности и людской расточительности, должен был рано или поздно пошатнуться под такой принципиальной и хорошо воспитанной на морали девушкой.
Я ждала перемен, и они настали. Менеджер, который взял меня на работу в «Мэрилин» и тем самым как бы проложил мне путь на ковровую дорожку, был уволен. Его место занял сын хозяйки казино, и новая метла стала мести по-новому. Весь обслуживающий персонал был уволен. Оставили только одну меня, да и то, потому что... Сами догадываетесь почему! Казино с улицы Красина перекочевало на проспект Мира. Новое помещение было просторным, как футбольное поле, а игровое оборудование новым и более современным, но я чувствовала себя здесь с каждым днем все менее комфортно.
Во-первых, у нас стало за правило проведение ежедневных планерок, где персонал отчитывали за какие-то повинности. Во-вторых, всю выручку от чаевых стали делить на весь персонал на равные части. Словно мы жили в какой-то коммуне. Мне было реально обидно, что мои кровно заработанные деньги уходят к чужому дядечке, который даже пальцем не пошевелил, чтобы их вытрясти из клиента. В-третьих, обслуживающий персонал лишили левого дохода, строго наказывая за воровство и попытки обмануть администрацию казино, а жить на сто тридцать долларов зарплаты было совершенно невозможно. Правда, меня все время кормили «завтраками» и обещали, что, как только казино раскрутится на новом месте, меня сделают чуть ли не управляющей, но я была уже к тому времени далеко не маленькой, наивной девочкой, верящей в сказки.
- Вы понимаете, - говорила я новому менеджеру, - кругом камеры. Вы хоть меня и сделали старшей, и я по-прежнему ем бесплатные бутерброды, но денег больше нет…
Ситуация была для меня критической. В казино по субботам обычно проводились розыгрыши, и мне приходилось всю выручку от чаевых делить на весь персонал. И это тогда, когда мне особенно нужны были средства для учебы во ВГИКе и на аренду квартиры. К концу рабочего дня после дележки мне оставалось каких-то жалких пятнадцать долларов, вместо трехсот. Чувство несправедливости вскипало во мне с каждым днем все сильнее. В результате я не выдержала и несколько раз припрятывала чаевые себе в карман. Скоро меня вызвали к себе и предупредили, что уволят меня, если подобное не прекратится. И я решила уйти сама.
Это произошло, как ни странно в день моего рождения 9 июня, который совпал с днем розыгрыша в казино. Помню, пригласили в тот вечер канал ТНТ и все эти медийные лица поздравляли меня и жали руку. Я оказалась, несомненно, в центре внимания и одновременно еще работала старшим барменом. Было тяжело совмещать праздник с каторгой, так сказать, приятное с полезным. Специально для гостей администрация казино подготовила номер, где я в образе Мэрилин Монро танцевала с каким-то американским чернокожим матросом танго. Он ловко кружил меня по залу, сверкая своей голливудской улыбкой. На нас были направлены камеры, и в этом вихре растущей популярности я чувствовала себя забавной игрушкой в чьих-то умелых чужих руках. Мной вертели, как хотели. В самый разгар танго, изображая на публику безумную страсть, я вдруг ощутила в себе приступ злости от беспомощности что-либо изменить в своей жизни. Эта злость душила меня до такой степени, что моему телу передалась агония и какая-то решительность раз и навсегда покончить с этим. Я осознала, что все эти улыбки окружающих по большому счету фальшивы и лицемерны, что администрация казино и в грош меня не ставит, а использует, как черновую лошадь. От этой мысли у меня даже загорелись щеки, и поднялась температура. Мою душу стало штормить, но не от танца с матросом, а от сознания того, что я получу в конце месяца мизерную зарплату и новую порцию «завтраков».
- Все, баста! – решительно сказала я себе.
Жар был такой сильный, что знающие меня официанты не на шутку испугались и предложили даже вызвать скорую. Чтобы закрыть кассу новому менеджеру пришлось оставить семью и ехать ночью через всю Москву, проклиная все на свете, так как кассу, кроме меня никто не мог закрыть. В час ночи, в самый разгар мероприятия я бросила бар и ушла домой, понимая, что больше я сюда уже никогда не вернусь.
Наутро я позвонила маме и сказала, что я ушла с работы. Помню, мама сильно переволновалась за меня, посчитала, что я сошла с ума, если оставила такую работу. По ее мнению, я находилась на вершине славы, и ее меркантильные взгляды на жизнь совпадали с моим образом жизни.
Пожалуй, я тогда впервые так твердо и решительно ответила ей:
- Я устала, мама. Мэрилин должна быть хозяйкой положения, а не рабыней Изаурой.
Потом у меня была короткая депрессия. Я выключила телефоны, заперлась в спальне и, накрывшись одеялом с головой, отсыпалась пару дней. Тогда я словно провалилась в бездонную пропасть. Никаких снов, никаких ощущений. Просто закрыла глаза, а когда открыла, был уже другой день. После этого с новыми силами я принялась за поиски новой работы. В октябре 2001 года для поиска вакансий по трудоустройству мне были известны два основных источника - газета «Из рук в руки» и агентства по трудоустройству, которые, впрочем, и были напечатаны в той же газете.
В одно из таких агентств меня пригласили, чтобы заполнить анкету. Мне нужна была работа актрисы, менеджера или хостеса. Естественно я прихватила с собой несколько своих фотографий и рекламный буклет «Эхо Голливуда», прикрепила их к заполненной анкете и отдала девушке принимавшей заявления. Причем в анкете я дерзко указала в графе «желаемый доход» - от трех тысяч долларов. Я прекрасно отдавала себе отчет, что это не киноагентство, что вакансии актрисы у них, скорее всего, нет, а на вакансию менеджера "с улицы" практически не берут. Но перла, как танк. Внимательно изучив мою анкету-резюме, девушка с приподнятой бровью, так и застывшей, видимо после прочтения графы «желаемый доход» перевела взгляд на меня.
- В клуб «Распутин» сейчас требуется хостес, пойдёте?!
Про клуб «Распутин» ходили легенды, что там заработки небывалые, что это именно то место, где Золушки встречают своих сказочных принцев, а кто стремится к славе, наутро просыпается знаменитым. Пару лет назад я даже побывала там в отделе кадров, когда была в поисках работы официантки. Но у меня остались смешанные и неприятные чувства от собеседования в этом скандально известном заведении. Тогда я пришла туда тщательно скрывая свой образ «Мэрилин», потому что не хотела сначала «афишировать» и «козырять» столь звёздным образом на должность официантки. И после заполнения анкеты помню, мне задали, как мне показалось, странный и необычный вопрос:
- Как вы относитесь к обнажённому телу?
- В смысле? - ошарашено переспросила я.
Последующий вопрос прозвучал для меня как пощёчина, суть которого была в том, готова ли я публично обнажаться. Мне показалось тогда, что это меня специально проверяют на порядочность, что при приёме на работу в столь легендарное заведение есть такие негласные правила, как на детекторе лжи. И покраснев, гордо ответила:
- Нет.
- Ладно, проходите в кассу, - прервала мои воспоминания менеджер по подбору персонала. - Оплатите пятьдесят рублей за фотографию для анкеты, далее сделаете моментальный снимок у нашего фотографа. Потом подойдёте.
Я, наивная душа, сказала, что у меня свои фото с собой такие же, какие требуются, как на паспорт. На меня посмотрели как на идиотку и ответили:
- Ваши не подходят, принимаются только наши.
Постояв в замешательстве пару секунд, я, не прощаясь, отправилась к выходу на улицу. Мне не было жалко пятидесяти рублей, но неприятное чувство от того, что меня разводят на деньги, присутствовало. В то время многие кадровые агентства так зарабатывали на сплошном потоке соискателей. А гарантий в том, что Вас возьмут на работу никто не давал. Мне такая афера над бедными и без того безработными людьми априори не понравилась. Вот если бы у меня тогда не было при себе своих фото, может быть, моя судьба сложилась бы совсем иначе...
- Эльвира, Вы на должность хостес в «Распутин» работать пойдёте? – снова услышала я за своей спиной почти на пороге.
Меня направили в известный клуб без каких-либо условий.
В тот же вечер я уже шла с Юркой Бурлаком, прогуливаясь из «Парка Горького» по Фрунзенскому мосту, в сторону клуба «Распутин». Стояла прекрасная солнечная погода, шуршали под ногами и шелестели опавшие, желтые листья, которые перекатывались по ветру, точно золотые монеты. Всю дорогу я была немногословна и задумчива,  слушая как стучат мои каблуки по асфальту. Всем сердцем я чувствовала, что этот вечер судьбоносный. Мне казалось, что весь мир у моих ног, выигрышный лотерейный билет уже лежал в кармане. Иногда мы останавливались у какого-то примечательного места, где можно было сделать пару-тройку снимков. Юра сразу суетился, искал удобный ракурс, а  я что-то говорила  ему, делилась своим мнением. И в голосе уже звучали властные нотки будущей звезды. Я была уверена на все сто процентов, что меня возьмут в «Распутин», потому что уже была не та девушка, которая смутилась тогда и тихо ушла, и не та, что робко сидела на диване в прихожей казино «Мэрилин» с трепетным ожиданием решения менеджера брать меня на работу или не брать.
К тому времени за моими плечами был богатый опыт, и я довольно успешно сотрудничала с «Эхо Голливуда». Эта фирма занималась производством сценической обуви, пошивом и реализацией карнавальных и сценических костюмов и одежды для сцены, стриптиза и разных стильных танцев. Меня снимали в их рекламных роликах. Мои фотографии печатали на всех буклетах компании и показывали в каждом клубе. Стоит упомянуть, что знакомство с ними я завязала случайно. Это было в начале самого первого лета, когда я приехала в Москву. Тогда я жила с Артуром на первой квартире, которую мы сняли около метро Щелковская. Изучая местные достопримечательности, я просто прогуливалась по торговым рядам "Альбатрос". Помню, я увидела на витрине хрустальные, точно точенные из прозрачного чистого льда туфельки. Это была просто сказка! Свет падал на тонкий и изящный хрусталь, и туфельки сияли как россыпи алмазов под лучами яркого солнца. Я остановилась завороженная перед витриной, словно увидела перед собой аленький цветочек.
- О, боже! – вырвалось из груди.
Я была в восторге, но туфельки стоили таких бешеных денег, что уже хотела уйти с чувством горького сожаления. Но меня заметила продавщица отдела. Это была красивая женщина лет сорока, хорошо следящая за своей внешностью, с приятным, круглым лицом и внимательным взглядом. Голос ее как будто успокаивал покупателей и, слушая его нежный тенор, многим не хотелось покидать магазин без покупки.
- Девушка, Вас что-то заинтересовало? – спросила она меня. - Вы так похожи на Монро! Вы нашего хозяина заинтересуете!
Так что в этот раз я вошла в «Распутин», чуть не с ноги отрывая дверь. Это было похоже на то, как отважный пловец быстро кидается в бушующее море. Он не хочет больше ждать, трогать холодную воду осторожно ногой, всматриваться в горизонт. Он не хочет больше сомнений, которые только отвлекают от цели и ослабляют.
Менеджер по отделу кадров с характерной физиономией злого бульдога на привязи, переменилась в лице, когда увидела меня и закричала в неистовстве какому-то мужчине в зале.
- Тишииин, Димааа! Подойди скорее сюда. К нам Монро пришла!
Я заметила, что ее стол был завален буклетами «Эхо Голивуда» с моими фотографиями и невольно улыбнулась.
Глава 15
Тишин был человек удивительных способностей, слепленный из очень редкого теста. Он, как экзотический цветок, проросший на огороде бабы Зины в грядках капусты, сильно выделялся своим стилем одежды, оригинальными мыслями и привольным поведением. На момент нашего знакомства ему было около тридцати двух лет. Возраст Христа, человек в самом расцвете сил и способностей. Все эти способности просто сочились из него манной небесной. Даже одежда, ее стиль броско кидался в глаза, оставляя у собеседников изумление и даже преклонение. Часто носил он цветные, неформальные штаны, пестрые свободные рубашки, ковбойские сапоги или удлиненные с загнутым носом туфли, как у турецкого султана. Напоминал он всем какого-то заезжего техасца или циркача. В его поведении, жестах, мыслях чувствовался ярко выраженный американизм, и это сильно притягивало к нему бывших советских граждан, как манит заблудившегося путника в пустыне мираж. Зная хорошо психологию человека, он легко добивался нужных ему дивидендов, иногда даже ничего и не делая при этом.
Оглядев меня с ног до головы равнодушным взглядом, на его лоснящемся лице в этот момент не дрогнул ни один мускул, блеснув всеми своими перстнями и, при этом, медленно пожевывая жвачку, этот человек сказал мне:
- Сегодня выходи на работу.
От счастья у меня перехватило дыхание. В этот момент я была похожа на рыбку, выброшенную на берег, только и успевала рот открывать для глотка воздуха. К тому же мне ужасно хотелось оправдать ожидания этого человека. Помню, в эту же ночь я постаралась на славу, придя на новую работу в белоснежном коротком платье с отделкой под блестящую змеиную чешую. Это платье, вызывающее у народа легкое сексуальное головокружение, мне подарили за съемку в «Эхо Голливуд».
Мои чудные ножки, облаченные в хрустальные туфельки Золушки, стучали по паркету в такт ударам моего волнующегося сердца. Я чувствовала, что начинается новая жизнь, и была этому несказанно рада. Все проблемы ушли на второй план. Фортуна несла меня звенящим вихрем. Иногда мне казалось, что я могу упасть: так сильно кружилась голова, а все мое тело переполняли нахлынувшие эмоции. Девчонки клуба сразу подхватили мое трепещущее тело и показали основные залы заведения. Я потихоньку входила в курс дела. В первую очередь моей обязанностью была встреча и сопровождение гостей в зал. Мне разрешалось сказать вежливое слово, даже пошутить, улыбнуться, вкратце рассказать обо всех залах и этажах клуба, в общем, все сделать для того, чтобы гость почувствовал себя как дома и, соответственно, больше раскошелился.
То, что происходило в этих залах, меня никак не касалось. Я была лишь гидом, экскурсоводом по клубу, так сказать, легкой салатной закусочкой к плотоядному застолью. И с этой обязанностью я неплохо справлялась. Чтобы понять царящую атмосферу заведения, в которую я с головой погрузилась, нужно посмотреть фильм «Мулен Руж». Во многом хозяева «Распутина» позаимствовали идеи именно оттуда. Неудивительно, что моя судьба роковым образом впоследствии переплелась с героями этого фильма. Я чуть не повторила скорбный путь Сати, бриллианта со дна общества и её возлюбленного бедного поэта, но, слава Богу, всё обошлось, никто не умер, и теперь у меня есть возможность написать эту историю.
Для начала надо сказать, что сами залы были ужасно уютные и небольшие, с удобными диванчиками и затененными лоджиями. В каждом из них звучала располагающая к отдыху музыка. Гостям здесь можно было небрежно развалиться на диванах, заказывать алкогольные напитки и причудливого, эротического оформления разнообразные коктейли с миниатюрными зонтиками, нанизанными ягодами и фруктами, стилизованными под «фаллос» или «вульву». Особым спросом пользовался коктейль «Светлячок» с приделанной к бокалу фигуркой танцовщицы. Как это все работало, я не знаю, но когда гость посасывал соломинку, то фигурка начинала раскручиваться на шесте, а её наряд становился прозрачным, обнажая женские прелести, и начинал светиться в легком неоновом свете. Ещё мой интерес вызывало фирменное «Crazy Menu», в котором за определённую сумму можно было совершить любое эротическое желание практически с любым работником клуба. Клиент чувствовал себя как в райских кущах и опьяненный вседозволенностью швырялся деньгами, зачастую поражая своих более сдержанных друзей. Особо популярен был оральный секс с официантками, и бедные девочки до того переполняли план, что не могли без содрогания смотреть на сливки в клубничном торте. В этом сумасшедшем меню были и экстравагантные предложения. Например, можно было прилюдно послать хозяина заведения не в литературной форме за сто тысяч долларов или даже спалить «Распутин» со всеми его потрохами, предварительно, правда, перечислив на счет заведения десять миллионов зелени. А чего стоило надрать задницу официантке, раздеться самому и плясать голышом на сцене, а потом наутро вспоминать жуткие подробности приватного танца на столе с фаллоимитатором с одной или более танцовщицами. Вначале я восприняла все предложения в «Crazy Menu», как прибаутку в журнале «Мурзилка» и невольно хохотала, но затем призадумалась и поняла, что вовсе это и не шутка, и что отнюдь нешуточные деньги текут здесь рекой, и как очень важно не заплывать слишком далеко.
Помню, на сцене каждого из пяти залов было два шеста, на которых крутились, как белки в колесе, сексапильные стриптизерши. Стоимость входа в каждый зал отличалась и оплачивалась отдельно в зависимости от перемещения гостя по клубу. В первых залах девушки работали до раздевания топлес, в последующих двух залах уже раздевались донага, и там допускались откровенные сцены. Клиентов это вовсе не смущало, а, наоборот, привлекало и раскрепощало. Видимо, они за этим сюда и приходили.
На втором этаже клуба обычно происходила ежедневная программа с постановочными номерами. Здесь выступали настоящие акробатки, балерины в расшитых сверкающих костюмах, стриптизёрши со скрипками и змеями. Особенно поражали воображение обнаженные девушки-факиры, настоящие фурии, которые под аплодисменты выпускали из своих интимных мест поток огня и едкого дыма. Элементарная техника безопасности не соблюдалась, и почему эти факирши так и не спалили этот веселый храм разврата или, в лучшем случае, не подпалили длинные носы слишком любопытным его служителям, для меня осталось навсегда загадкой.
Самым популярным среди гостей днем была пятница. В эту ночь на втором этаже устраивались вполне приличные вечеринки. Российские эстрадные и зарубежные артисты пели свои популярные шлягеры. Известные ведущие вели праздничные вечера, конкурсы, презентации фильмов, альбомов и прочего веселья, которое можно только себе вообразить. Разгоряченные алкоголем и видом красивых женских тел, гости клуба готовы были платить любые деньги, лишь бы шоу продолжалось. Самым обычным делом было снять на ночь любую сотрудницу заведения. Это называлось на местном жаргоне «увольнение». Например, клиент мог «уволить» любую понравившуюся ему стриптизершу или официантку за восемьсот пятьдесят долларов, при этом администратор-хостес и балерины вообще шли от одной тысячи восемьсот долларов. Всего этого я еще пока не знала и с горящими от восхищения глазами смотрела в первый раз на весь этот блеск и шик «Распутина», словно Золушка на балу у сказочного принца.
На первом этаже помимо трех основных залов, в самом дальнем и тёмном углу, звучала тяжелая динамичная музыка. Этот зал назывался «Hard hall». Мне в двух словах объяснили, что там имитируют сцены сексуального характера, называемыми «лесбос-шоу», но я как-то не придала этому значения. И вот впервые самостоятельно провожая гостей по лабиринту «Распутина», я остановилась у дверей «Hard hall» и с сияющей и лучезарной улыбкой хотела, было, объяснить им стиль и особенности этого помещения, но объяснять мне не пришлось. Так уж получилось, что и я невольно заглянула в эту комнату. То, что увидели мои глаза, не поддается никакому литературному описанию! У меня был в прямом смысле шок. И хотя я была не робкого десятка, тогда меня так затрясло от увиденного, что на глаза невольно выступили слезы. При виде всего этого даже у самого невозмутимого мужчины да еще под действием алкоголя и марихуаны могла съехать крыша, и все это продолжалось, как я понимаю всю ночь. Помню, как я лишь успела оттолкнуть гостей и побежала прочь, чудом не спотыкнувшись о ковровую дорожку. Пробежав мимо главной помпезной сцены, напоминавшей высунутый язык, и смутив одного гостя своим неоднозначным поведением, я вбежала в гримерку, схватила свои вещи в охапку и пулей вылетела из клуба через главный вход, хотя для обслуживающего персонала был отдельный черный. Никто меня не пытался остановить, да и наверно в эти ужасные мгновения это было невозможно.
«Все, больше ни ногой в этот рассадник греха и разврата! - кричала моя зареванная и истерзанная душа. – Неужели я причастна к этой грязи?»
Дома я еще долго не могла успокоиться и заснуть. Поэтому пришлось принять снотворное. Но и во сне меня преследовали жуткие образы «Нard hall». Наутро я лежала совершенно обессиленная и больная на полу и смотрела в потолок. Голова моя шумела, словно от выпитой накануне целой бутылки водки. Тело ломало. Возможно, ночью из-за стресса сильно поднялась температура. Я даже боялась посмотреть на себя в зеркало. Мои глаза сильно опухли от слез и покраснели. На душе было неспокойно и противно, будто меня изнасиловали в особо извращенной форме. Помню, как я долго лежала на полу и сокрушалась от впечатлений. Ситуацию усугублял еще тот факт, что ко всем моим лишениям я недавно съехала от бабушки, которая все больше начинала раздражать меня излишними расспросами, советами, предостережениями и другими попытками вмешиваться в мою личную жизнь.
Слава богу, меня приютили к себе на время мои знакомые девчонки. Как говорится, в тесноте, но не в обиде. В этой квартире диван был один, и подруги спали на нем. Поэтому мне пришлось ютиться с ночевками на полу. Я не знала, что делать дальше и прекрасно понимала, что в «Распутин», конечно, после вчерашней моей выходки, дорога мне заказана. Но я не сдавалась. Нужно было думать, на что дальше жить. На днях срочно нужны были деньги на оплату учебы во ВГИК. В голове мелькали спасительные идеи, за которые я цеплялась, как утопающая за соломинку. Странно, что я не чувствовала какого-либо отчаяния. Мне казалось, что что-нибудь да произойдет и поможет мне выбраться из этого грязного болота, в котором я оказалась по своей наивности. И точно! Как только я подумала, что за черной полосой непременно должна быть белая, зазвонил телефон. Он звонил долго и упорно, пока я еще летала в облаках. Наконец, придя в себя, я дотянулась до дребезжащей трубки усталой рукой.
- Алле, - сухо сказала я, не узнав свой охрипший голос.
- Элечка, здравствуй. Это Танечка, психолог из «Распутина».
При упоминании названия заведения я моментально повесила трубку, но Танечка позвонила мне еще раз и еще раз, так как я все время ее сбрасывала. Наконец я не выдержала и крикнула ей в трубку:
- Что Вам нужно?
- Элечка, успокойтесь, пожалуйста! – запричитала Танечка. - Прежде всего, даже если Вы не будете у нас работать, я Вам должна помочь чисто по-человечески снять этот стресс. Это не редкость для нашего заведения, что случилось вчера с Вами. Это очень часто бывает среди новеньких. У Вас не должно остаться о нас плохого мнения на всю оставшуюся жизнь.
Когда она говорила, то все время делала акцент на «Вы», «Вам», «с Вами», будто вкладывала все свое глубочайшее уважение в эти слова, и это невольно подкупало и настраивало на компромисс.
В это утро я выторговала себе такую высокую цену, о которой потом ходили нереальные слухи. Девушке с поразительной внешностью Мэрилин Монро еще долго завидовали в «Распутине» даже после ее окончательного ухода. Стоит отдать должное, этот психолог честно отрабатывала свои деньги и умела успокоить и предложить человеку то, что ему больше всего не хватало. В конце нашей двухчасовой беседы мы договорились.
- У меня будет для Вас очень выгодное встречное предложение, - сказала воодушевляющее Танечка. - Вы будете зарабатывать в месяц от трех тысяч долларов, и это даже помимо чаевых. Мы Вас переводим из должности «хостес на входе» на более свободную, доходную и интересную должность «хостес по всему клубу». Представьте себе: полная свобода действий. Вы находитесь, где хотите, ездить с мужчинами не надо, заходить в «Hard hall» не обязательно. Кроме того, Вы будете зарабатывать деньги и другими безобидными для Вашей репутации способами. Например, чтобы сфотографироваться с Вами, клиент будет платить двадцать пять долларов клубу и двадцать пять лично Вам. И не забывайте, что к нам в клуб ходят целые делегации иностранцев, поток гостей бывает и по сто человек за вечер!
Психолог Танечка не соврала. Иностранцы, действительно, полюбили меня. Каждый раз они облепляли мой новоявленный образ легендарной актрисы, словно назойливые мухи. Я с гордостью отмечала, что гости хотят больше сфотографироваться со мной, чем посетить злачные комнаты и сауны «Распутина». Сохранить на память фотографию с самой Мэрилин Монро было важным делом для любого уважающего себя посетителя клуба.
С моим появлением «Распутин» засверкал еще ярче от бесконечных фотовспышек то тут, то там... Это заметили все. Количество гостей увеличивалось. Престиж заведения рос, как на дрожжах. Деньги потекли рекой.
Я также продолжала совмещать ночную работу с учёбой. Для удобства я подыскала для себя отдельную квартиру недалеко от своей Ольги. Это позволяло мне не отрываться от реалий и не терять связь со старыми друзьями.  Кроме того, мне пришлось усиленно заниматься спортом, оттачивая свою фигуру до совершенства.
За неделю до нового 2002 года наш клуб принимал участие в ежегодной премии «Night life awards». Тишин, наш арт-директор, отобрал для поездки на это важное мероприятие самых красивых и востребованных девушек клуба. Мы, усевшись в белоснежный лимузин, не спеша тронулись в путь. Дорогу по загруженным улицам города нам прокладывал мощный чёрный хаммер, на крыше которого развевался флаг нашего клуба. Нам сигналили, радостно приветствовали. Настроение было отличное. По прибытию на место проведения клубного «Оскара», нас ожидала бесчисленная толпа фотографов. Под ослепительные вспышки фотокамер мы выбрались из машины, затем пошли по специальной ковровой дорожке к месту вручения. Помню, как я выпорхнула из лимузина самой последней. На улице стоял настоящий сибирский мороз. Все же конец декабря, как ни говори, но я специально вышла в распахнутой чёрной дублёнке, под которой была облачена в красивейшее золотое платье, очередной подарок из новой коллекции «Эхо Голивуда» за мое последнее участие в их рекламе. Я с радостью позировала перед фотографами и операторами и невольно ощущала себя настоящей Мэрилин Монро. Моя лучезарная улыбка, казалось, согревала не только меня, но и всех окружающих меня людей. Некоторые фотографы так увлеклись своим делом, что в разгоряченной борьбе за удачный кадр, они расстегивали дубленки и куртки, вытирая пот из-под своих шапок-ушанок. Т.е мой приход не остался незамеченным, что, в свою очередь, оценил и Тишин. С тех пор я стала чаще попадать на такие грандиозные мероприятия.
Мне все безумно нравилось. Популярность, слава, овации и народное признание, к этому стремилась многие годы… Правда, от такого повышенного внимания к моей скромной персоне у меня могла закружиться голова. Я пыталась контролировать свои эмоции, балансировать на грани, держать высоко голову и при этом не зазнаваться. Мне удавалось на многое закрывать глаза и придерживаться принципа «Делайте тут, что хотите, хоть на голове ходите, только меня не трогайте». В общем, я упивалась своей молодостью и красотой. Еще меня оберегала негласная, данная администрацией «Распутина», броня от посягательств со стороны навязчивых гостей. И эта привилегия исключительности добавляла мне уверенность в завтрашнем дне. Конечно, возможно, я догадывалась, что Тишин надеется уломать меня. Возможно, он вынашивал планы очень дорого продать мою «невинность», но все это были лишь предположения.
Итак, шоу продолжалось. Наша делегация расположилась в первом ряду, перед самой сценой. Столы ломились богатыми и разнообразными  яствами, вкусными фруктами и всевозможными напитками. Народ с удовольствием налегал на эти столы, официанты только и делали, что носились, как пчелки. Спустя некоторое время в микрофоне ведущего прогремело имя нашего клуба. Под бурные овации, как чемпионов мира, нас пригласили подняться, чтобы вручить кубок победителя среди развлекательных эротических заведений уходящего года. Наша «сборная» красивейших и лучших сотрудниц во главе с Димой Тишиным вышли на середину сцены. Это было поистине феерическое зрелище. Мужчины с задних рядов вставали, протискивались ближе, чтобы лучше рассмотреть нас. Все неистово и восторженно кричали, восхищаясь нами. Но это был еще не накал страстей. Весь зал вспыхнул ярким светом оваций, как только на одном из огромных экранов, развешанных в зале, крупным планом появилось лицо ослепительно красивой девушки, блондинки с ярко алыми губами и белыми зубами. Когда я увидела это, то не сразу узнала ее. Я даже внутренне позавидовала этой совершенной женской красоте и ухоженности. Тем временем, оператор, рассматривая и наслаждаясь в мельчайших подробностях ее прекрасным лицом, медленно стал уводить камеру, отъезжать зумом назад, переводя картинку в общий план. И я вдруг осознала, что эта ослепительная девушка сама я и есть! Помню, как камера поползла вниз, скользнула по моим украшениям и золотому платью, которое сверкало во всей своей красе от лучей света, словно солнце, и отраженные лучи озаряли весь зал, играя в такт моим хлопающим ладошкам и колышущейся груди.
Уходя со сцены, Тишин шепнул мне на ушко, чтоб я прошлась с ним вдоль первого ряда. Помню, Дима, надувшийся от гордости, держал в правой руке полученного «Оскара», а левой придерживал меня за талию, как хрустальную вазу. И после этого мероприятия целую неделю наш проход и другие вырезки крутили в режиме нон-стоп в ожидании наплыва гостей в полупустом клубе. Вначале я даже не узнала себя на развешанных в каждом углу плазменных телевизорах и подумала, что это голливудская хроника с участием настоящей Мэрилин. До чего было грандиозное сходство, и как удачно передана атмосфера того праздника! Но в этом клипе мелькнул наш белоснежный лимузин с выпархивающими оттуда нашими красотками, и я поняла: да это я, новая воскресшая Мэрилин!
Там же на церемонии «Night life awards» у меня произошло более близкое знакомство с одной из ценнейших и красивейших красавиц нашего клуба, танцовщицей, под сценическим псевдонимом «Клеопатра». Под таким сценическим именем ее и знали все клубные жители. В миру ее звали Наташа, как и мою родную сестру, имя которой несомненно вызывало в моей душе детский, радостный трепет и обеспечивало ее обладательнице заранее теплое расположение. Стоит отметить, что свою старшую сестру я просто обожаю, она меня вынянчила с пелёнок и всегда поддерживала. Между нами никогда не существовало чувства ревности или зависти, совершенно не было никакого соревнования, кто лучше из нас двоих. Вот почему к Клеопатре Наташе я отнеслась хорошо и восприняла ее подсознательно как сестренку. Но дело было не только в этом. Клепа обладала еще и необычной красивой внешностью и внутренним обаянием. В ее черных, как смоль, глазах прекрасно уживался жизненный опыт с холодным невозмутимым спокойствием, которого так не хватало мне. Она сразу покорила меня. Ее внешность вполне соответствовала сценическому псевдониму: длинные по пояс черные волосы, большие миндалевидные карие глаза, подведенные стрелками в египетском стиле, коротко остриженная «тифозная» челка чуть выше середины лба, рост около ста семидесяти сантиметров, красивая грудь, осиная талия и тоненькие ножки. Самой выдающейся частью ее лица являлся, несомненно, тонкий и острый нос, точно клюв птицы. В профиль она напоминала Жанну Агузарову, что, впрочем, нисколько не лишало ее обаяния, а наоборот, придавало ее облику некую развязную пикантность сующей повсюду свой нос нагловатого воронёнка.
Помню, как в первый момент нашей встречи она подбежала ко мне и своим необычно тоненьким голоском прощебетала мне в ухо:
- Привет Мэрилин. Меня зовут Наташа Клеопатра. Пошли вместе сходим на второй этаж, на самый верх и посмотрим на всех оттуда, сверху!
Я еще не успела ответить ей, как меня подхватили  за руку и потащили по витиеватым лестницам под самый потолок. Оттуда уже разливали свой триумфальный свет на всю процессию празднества искусственные звёзды-лампы.
- Ты с мужчинами встречаешься? - пропищал голосок воронёнка мне в ухо сквозь шум огромного зала.
Я изумлённо округлила глаза и посмотрела в ее сторону.
- Ну, на свидания к мужчинам ходишь? – ярко накрашенный ротик Клеопатры искривился в легкой улыбке.
Мы стояли совершенно одни на узком балконе, на самой высокой точке смотровой площадки с поражающим любое воображение видом на зал и с любопытством рассматривали модную публику, вальяжно разгуливающую внизу.
Мне никогда не нравилось, когда кто-то навязывает мне свою дружбу, особенно если за этим следуют личные и даже нетактичные вопросы. Но сегодня был особый день, и я была открыта для публики.
- В принципе, я не лесбиянка и на свидания хожу к мужчинам! – ответила я, собравшись с мыслями. - Если тебя именно это интересует!
В «Распутине» было немало девушек нетрадиционной сексуальной ориентации. Это объяснялось тем, что мужчины, пришедшие в клуб поразвлечься, относились чаще всего к ним пренебрежительно, да и они сами, девушки, поддерживали и поощряли выгодный им в материальном плане миф о своей развратности и вседозволенности. Такие девушки, предпочитая всевозможных «папиков» и их набитые кошельки, легко находили понимание между собой. Все это сближало, и уставших и изнуренных от мужской ласки их влекло друг к другу с огромной силой, они словно спасались в коконе своей лейсбийской любви.
В «Распутине» с одной стороны женская красота была поставлена на пьедестал триумфа самой Природы. С другой стороны эту самую возвеличенную женщину не уважали, а рассматривали, скорее, как зрелище, мясо, вещь. И если между девчонками возникали чувства, они, не стесняясь, и жили, как муж и жена, и на сцене выступали вместе в различных танцах. И в зависимости от желания гостей клуба такая пара могла исполнить даже лесбос шоу. Обычно такое интимное шоу происходило прямо на обеденном столе заказавшего. Закулисная жизнь этих барышень тоже протекала бурно и страстно, мне любопытно было наблюдать за их приступами ревности и скандалами в гримерках, а потом не менее бурному примирению с поцелуями взасос и клятвами сквозь неподдельные слезы в вечной любви и верности.
- Будешь со мной дружить? - как-то по-детски пропищала египетская царица.
Я еще раз посмотрела нее и почему-то улыбнулась.
- Давай обменяемся телефонами, - попыталась перекричать я громкую музыку.
Остаток праздничного вечера мы с Клеопатрой провели вместе, как закадычные подружки. Мы танцевали и веселились, обсыпая себя и других новогодней мишурой, позировали всем фотографам встречающимся на нашем пути, а они с удовольствием бегали вокруг нас со своими фотоаппаратами и зонтами для вспышек.
Новогоднюю ночь 2002 года я с удовольствием согласилась встретить на рабочем посту.  В мои обязанности входила встреча и сопровождение гостей до заранее заказанных ими столиков уже ломящихся от заморских яств и неограниченного количества шампанского и дорогих спиртных напитков. В качестве подарка к Новому году Дима Тишин за мои старания преподнес мне приятную новость. Оказалось, что с января у меня появится свободный график работы, но при условии посещения клуба не менее трёх раз в неделю, в любые для меня удобные от учёбы дни. Это меня очень и очень устраивало. Настроение от такой новости поднялось, и я просто летала по воздуху, изображая из себя перед гостями саму приветливость.
В Новый год клуб был необычайно красиво задекорирован, в каждой детали угадывалась праздничность, денег на это не жалели. У меня пестрило в глазах от переливов блеска новогодних ёлок и костюмов в масках. В суматохе праздника я и не заметила как наступила полночь. Вдруг неожиданно оборвалась музыка, и затих гудящий зал. На экранах телевизоров судорожно велась настройка прямой трансляции традиционного поздравления Президента России с наступающим 2002 годом. Мысли в моей голове стали путаться в поисках самого заветного желания. Такая  у нас в России традиция под бой курантов загадывать свои желания, чтобы они непременно сбылись в грядущем году.
«Чего же мне не хватает для полного счастья?» - подумала я тогда.
Помню, как снежным вихрем крутился в моей буйной голове этот жизнетрепещущий вопрос и не находил ответа. Успех и удача мне сопутствовали, и это уже не было для меня далёким и неприкосновенным, а каким-то саморазумеющимся. Ну, вот послышался первый удар часов, и с каждым боем мое сердце все сильнее сжималось. У меня пересохло в горле. Я держала в руке бокал с шампанским, и вся моя никчемная жизнь улетучивалась с этими пузырьками. Эта жизнь казалась мне совершенно бесполезной и пустой, бессмысленной и напыщенной. Все это ужасно пугало меня, лишало покоя, сердце горело в груди от тоски, пока вдруг я не услышала в этом колышущемся ритме, как оно кричит:
«Любви! Я хочу любви!».
Последний бой курантов пробил и вслед за ним на сцену вышел Дед Мороз со Снегурочкой, которая неторопливо вела за собой за уздечку маленькую лошадку пони.
- С новым 2002 годом Лошади Вас всех, друзья! С новым счастьем!  - поворачиваясь во все стороны к присутствующим в зале, постукивая тяжёлым посохом, говорил Дед Мороз, тряся своей длинной, кучерявой бородой.
Глава 16
Первые яркие воспоминания наступившего года у меня связаны с расклеиванием по всей стене своих фотографий и плакатов, вперемешку с фотографиями Мэрилин Монро. Все это происходило в новой съемной квартире, в которой я обосновалась. Всех гостей, кто приходил ко мне, я развлекала необычной домашней выставкой своих портретов и портретов Мэрилин, в шутку предлагала найти десять отличий, чтоб не скучали, пока сама готовила на кухне чай. Также я развлекала всех своих «непосвящённых» гостей новыми познаниями в эзотерике, рассказывая им о диагностике кармы и соевой диете, которую я сама себе прописала с нового года. Стоит отметить, что в тот год я решила полностью отказаться от пищи животного происхождения, даже от рыбы, не говоря уже о любимых молочных продуктах, сладостях и прочих вкусностях.
- Ты что, - говорила я тогда, когда кто-то пытался образумить мое новое увлечение, - я больше не буду есть трупы невинно замученных животных!
Конечно, я не люблю такие крайности, особенно если они связаны со здоровьем, но когда цель оправдывает средства, я была готова на все! И весенний сорокадневный пост прошел на «отлично». Мне настолько понравились изменения в моем организме и, особенно, в психике, что я решила подольше продержаться в этом эйфорическом состоянии и заново изобрести свой рацион питания, состоявший исключительно из продуктов растительного происхождения. Так я узнала о существовании соевого мяса и молока, соевого творога и ряженки, а также соевого кефира и даже мороженого. Мне и в голову тогда не приходило, что вся соя в наши дни выращивается в США с применением ГМО-технологий. Особенно мои начинания понравились работникам магазина соевых и растительных продуктов, который по иронии судьбы оказался недалеко от моего дома. Там я закупала большими партиями эти полюбившиеся мне необычные яства из сои и агитировала своих подруг следовать своему примеру.
И если подобные увлечения не вызывали удивления у большинства моих знакомых и даже находили поддержку и понимание, то некоторые мои странности не остались незамеченными и сильно осуждались. Например, на работу в «Распутин» я ходила с Библией, демонстративно торчащей из сумки. Этим, я как бы подчёркивала всем окружающим, что я здесь «белая ворона». Может быть, я была не права, так как использовала честное имя Бога в своих целях, но тогда мне в голову ничего умного не приходило. Что вообще это было? Наверно, детский максимализм, все еще не искоренившийся в молодой душе, или, действительно, истинная вера в Бога, которая еще не успела обрести строгие черты и сочащаяся наружу посреди безбожия и похоти. И все же мне многое прощалось, и, конечно, эта чудаковатая выходка. Вот так я со своим воображением, эрудицией и начитанностью воплощала из себя сказочный образ девушки мечты, чистую, недосягаемую и свято хранившую свою непорочность. Все шло, как надо.
С весны я начала откладывать деньги на приобретение автомобиля. При этом мне удавалось нисколько не ущемлять себя в постоянном обновлении своего растущего гардероба и прочих удовольствий.
Весна пришла во всей красе, но вместе с набухшими почками и колокольным перезвоном капели у некоторых людей пробудилось психическое обострение.
- Вот наша Мэрилин, - обрадовался Тишин, - первая, кто будет на обложке «Пентхаус», потом будем снимать Клеопатру, Пантеру...
Он обнял меня сзади за плечи и дальше стал перечислять имена претенденток на фотосессию для одного из самых известных в мире эротических журналов для мужчин. Я встала как вкопанная, слушая сладковато приторную речь нашего арт-директора, адресованную делегации из редакции журнала «Пентхаус», чувствуя, как внутри меня закипает раздражение. Мне вмиг захотелось всплеснуть руками и сбросить со своих плеч его цепкие лапы леопарда.
«Почему меня не спросили, хочу ли я подобных съемок?», - подумала я с негодованием, уже прокручивая яркие картинки со своими откровенными изображениями в разных непристойных эротических позах.
Тишин, словно почувствовав мою реакцию, ещё крепче вцепился в меня своими лапами и нежно стал мурлыкать что-то на ушко. Мне было неловко перед гостями, и я промолчала, выдавливая из себя гостеприимную улыбку.
- Мэрилин, проводи наших друзей на экскурсию, - сверля меня хитрым взглядом лакея-притворщика, процедил он, улыбаясь сквозь зубы.
Я подчинилась, но все во мне клокотало. Поводив гостей по клубу и едва усадив их за столик, я помчалась к Тишину выяснять подробности.
- Дима, что за дела? Что за съемка? - нахмурив брови, строго задала я свой вопрос.
- В известном на весь мир журнале «Пентхаус», – невозмутимо ответил он, словно это все было само собой разумеющееся. - Ты - звезда нашего клуба и первая будешь на обложке.
Тишин хотел было продолжить в этом духе, но, увидев мой непроницаемый взгляд, продолжил:
- Мэрилин, ты что не рада? Любая другая с удовольствием заняла бы твоё место.
- И что это будут за фотографии? - не унималась я.
- Мэрилин… - вложил он в мое сценическое имя все свое кошачье обаяние.
Затем Дима расплылся в улыбке и засверкал как хрустальный бокал, словно я уже своим последним вопросом дала свое согласие на его аферу.
- С тобой все фотографии будут прекрасны, – сладко пропел он. - Не сомневайся!
- Дима, я не об этом, ты же это понимаешь. Я не буду сниматься, - выпалила я разгоряченно, и мне было плевать даже на то, что меня могут уволить с работы за такую выходку.
Тишин испепелил меня внимательным взглядом, то ли считая, что я опять себе набиваю цену, то ли подумал, что я полная дура, потому что отказываюсь от такого шанса, но сдержался от гневных высказываний и лишь коротко брякнул:
- Ну, ладно.
Я никогда раньше не видела его таким злым и непредсказуемым. Он хотел уже уходить, как на мое спасение подоспела Клеопатра.
- Привет всем! О чём спорите? – пропела она. - Что за съемки?
Тишин молниеносно переключил свое внимание на Наташу и красочно описал ей перспективу, как она после «Пентхауса» проснётся знаменитой.
- Эльвира, а почему ты не хочешь? Это же здорово, - сказала мне Клео, листая предыдущий выпуск «Пентхауса».
Я лишь передернула плечами, как будто всё ещё мысленно сбрасывая с них похотливые, потные руки нашего арт-директора.
Незаметно пролетел и подходил к концу весенний месяц апрель. Мне почему-то взгрустнулось по дому. Я бродила по Москве и украдкой утирала слезы. Посреди грязных забрызганных от мчавшихся мимо машин сугробов и замурованных в асфальт бульварных деревьев, под щебетание серых московских галок мне вспоминался родной Армавир. Где-то там далеко находились близкие мне и родные люди, мама, сестра… Как же мне хотелось хоть на минутку попасть в родной дом, сесть за семейный стол и вкусно покушать домашних голубцов. И никакой «на фиг» сои, никакого Тишина и «Распутина»! Но все это сейчас были нереальные мечты.
Москва затянула меня, как хищный паук оплела липкой паутиной будней и сосала живительные соки, истощая душу. Я брела вдоль чужих домов и всматривалась в случайные окна. Там, казалось, был уют и покой, и я невольно завидовала и тянулась к ним. За эти прогулки в тоске по дому я убила не одну весенне-осеннюю обувь.
Дни неуклонно становились длиннее, а ночи светлее. В воздухе благоухало свежестью и приближением тепла. Солнце, редкая гостья в здешних местах, всё чаще пробивалось сквозь нависшие серые тучи. Помню, как-то раз я сидела перед зеркалом в гримерке, подсчитывая количество выступивших веснушек на своем лице.
-  Хочешь взглянуть на мою работу? - как первоклашка на первом уроке, прогнусавила мне Клеопатра, стеснительно теребя рукой нижнюю губу, и протянула мне майский выпуск «Пентхаус».
Взглянув на главную обложку, я ахнула, узнав ее великолепное платье из золотой парчи.  В нем Клеопатра любила выступать на сцене клуба. Сама она сидела на троне из слоновой кости, покрытым богатой парчой, и повелевала, указывая на кого-то грозно рукой. Воротник по кругу декольте был с чёрными вставками с имитацией драгоценных камней, корсетный пояс, рукава, украшенные жаккардовой тесьмой, на голове высокий головной убор со шлейфом из жатого синтетического шелка в стиле известной египетской царицы. Клео, обрадовавшись моей реакции, тут же присела рядом, ловко отыскала внутри журнала полную серию своих снимков и вернула мне его для дальнейшего просмотра.
Съемки проходили в «Метрополь». Интерьер известного ресторана был искусно оформлен в древнеегипетском стиле. Мягкая мебель, пуфы, кресла, диваны и декоративные подушки сине-золотой расцветки, напольные резные подсвечники из латуни и чернокожие накаченные рабы с опахалом из перьев. На следующем развороте серия снимков поразила меня ещё больше, где Клео была облачена в бронзовое платье сетку-кольчугу, которое, как шкура змеи, облегало её формы. Это великолепное одеяние сверкало маленькими звёздочками в местах переплетения нитей, отражая падающий на него свет, словно капли росы на рассвете. Затем я увидела Клеопатру актрису. Она в разных величественных позах возлежала на белоснежном рояле в белом зале, чувственно приоткрыв ротик, словно исполняла джаз. Я невольно тоже открыла рот от такой красоты, продолжая детально изучать каждый снимок. На следующем развороте моя подруга была уже в белом купальнике необычной формы. Материя, закрывающая возбужденную грудь, была сшита в виде спирали с вкраплениями серебряных нитей. В мягком приглушённом свете царица прогуливалась вдоль бассейна из снежного мрамора с небесно голубой водой, и создавалось впечатление, что она ждет любовника. Последний разворот занимал постер с календарём на месяц май. На фоне белого полотна Клео стояла во весь рост на обе страницы, всё в том же стильном купальнике, и на ее бронзовой коже повсюду сверкали маленькие капельки воды. Никакого намёка на пошлость не было и в помине. Все было красиво и эротично. Никакой грубой и вульгарной «обнаженки», котораю я привыкла видеть на обложках подобных изданий…
- Я тоооже так хочууу… - промямлила я, надувая губки, перелистывая вновь и вновь страницы журнала.
- Так подойди к Тишину, скажи ему, что ты согласна, он обрадуется, - подбодрила меня Клео.
Глава 17
Для фотосессии в журнале «Пентхаус» я выбрала не дорогостоящие наряды, приобретённые в бутиках за бешеные деньги, а старое доброе плиссированное платье, когда-то заботливо сшитое моей мамой за тридцать рублей и прославившее меня на малой родине в Армавире. Только оно обладало той магической звёздной аурой, накопленной мной за последние годы.
День съемок был назначен на 15 мая в Парке Горького. Стояла необычайно прекрасная солнечная погода. Молодые, зелёные листья весело шуршали на деревьях от каждого дуновения весеннего ветерка. Словно фрейлины на балу, завидев королеву бала, перешёптывались между собой, прикрывая свой ротик зелеными нежными веерами. Королевой на этом весеннем балу была я в окружении свиты фотографов, ассистентов и гримеров. В радиусе пятисот метров проведения съемок выставили настоящий милицейский кордон. Но и он не спасал от зевак, в основном озорных мальчишек, некоторые из которых прятались в кустах и тени памятников и весело переговаривались между собой о чем-то. Но мне они не мешали. Наоборот, чувствуя их любопытство, я все больше и больше раскрепощалась под вспышками камер, заговорщически бросала взгляды в их сторону, смеялась, резвилась и подмигивала им, одновременно позируя на камеру. После каждого дубля съемок, пока мы перемещались по парку к другому месту, я просила фотографа показывать мне отснятые кадры. Снимки получились очень живыми и по-весеннему лёгкими с оттенками необычайной естественности. Никакого намека на позерство, никаких резиновых оскалов, с пустыми ничего не выражающими глазами. Ничего подобного не наблюдалось ни на одном снимке. Фотографии были то, что надо. Спасибо большое тем озорным мальчишкам, которые так помогли мне создать нужное настроение в тот незабываемый миг. Казалось даже, что сама природа помогала мне в создании нужного образа для наилучшего эффекта. Самый мой любимый снимок из этой серии был сделан на мосту над прудом: я стою и держусь за перила, подогнув одну ногу, улыбаюсь мальчишкам в кустах, а ветер подхватил мое платье и задул его по пояс в естественном порыве, оголив бедро в кружевных бикини в стиле 60-х годов.
В конце съемок мне необходимо было переодеться полностью в другой наряд и нижнее бельё. В парке раздевалок не предусмотрено, поэтому мне пришлось переодеваться в ретро кабриолете, который был одним из атрибутов фотосессии. В какой-то момент я потеряла бдительность и не заметила второго фотографа, который решил подглядеть за мной со своим фотоаппаратом. Но о продолжении этого конфуза, в который я попала из-за своей невнимательности, я напишу чуть позже.
- Але! Эльвира, привет. Это Наташа Клеопатра. Как прошла съемка? - словно из склепа гробницы раздался в трубке голос моей подруги.
Я давно хотела сказать, что у Наташки была какая-то необычная манера говорить. Не знаю, приобрела она ее в результате каких-то тренировок или это было врожденное, но голос ее был неестественно тонким, а сегодня доносился с каким-то приглушенным шепчущим эхом. На мужчин это действовало безотказно. Мужчинам вообще нравится что-нибудь необычное, и будь у какой-нибудь женщины хвост или зеленая кожа, она бесспорно бы произвела фурор в их вечно жаждущем обществе.
- Привет! – ответила я. - Отлично и не без приключений. Выпуск журнала в июне, а ты где, и что с твоим голосом?
- Я в больнице. В пластической хирургии. Приедешь меня проведать?
- Конечно, приеду. Уже мчу. Что привезти? - не совсем поняв про пластическую хирургию и не задавая лишних вопросов, ответила я.
Когда я зашла в палату, то чуть было не прыснула от смеха, увидев Клеопатру с обмотанным бинтами лицом, возлежащую на высокой кровати, как египетская мумия в саркофаге.
- Только не смейся. А то я тоже засмеюсь, а мне нельзя смеяться, - прогнусавила египетская мумия сквозь бинты, улыбаясь одними губами.
- Судя по характеру забинтованности, подруга, ты отпилила себе нос!- все еще прыская от смеха, догадалась я.
К пластической хирургии я относилась с поверхностным скептицизмом. Я считала, что если человек уж таким родился, таким и должен помереть. Но с другой стороны какие-то явные дефекты, требующие косметического вмешательства, можно было убрать при помощи медицины. Проблема была в том, что все эти операции требовали вмешательства, а, значит, подразумевали и прием антибиотиков и других препаратов с побочными действиями. Поистине красота требует жертв.
- Да, я сделала себе пластику, только никому не рассказывай. Этот мужик - самый лучший известный пластический хирург в Москве. Теперь мой нос будет прямой и греческий.
Мне оставалось только улыбаться и участливо кивать головой в ответ на ее щебетание сквозь бинты, раскладывая на столе принесённые апельсины.
Прошло дней десять и опять звонок. На этот раз, рыдая и всхлипывая в трубку, Клеопатра поносила великого светилу пластической хирургии на чем свет стоит. Оказалось, что он неудачно провел столь деликатную операцию. Я опять помчалась спасать подругу от душевных мук, на этот раз уже к ней домой. Действительно, результат пластики не был ожидаемый, как грезилось нам обоим. Посередине переносицы по бокам образовались две розовые шишки, как у боксёра с переломанным носом, да и сам нос хоть и стал ещё тоньше как пила, но, на мой взгляд, каким был, таким он и остался, выпирающий вперёд как у сороки-вороны. В общем, увы! Греческой богини из Наташи Клеопатры родом из Кременчуга не вышло.
Пользуясь приглашением, мне хочется описать квартиру, в которой жила эта удивительная девушка. Сам дом располагался на берегу Москвы-реки по Краснопресненской набережной в районе Дома Правительства. В прихожей напротив входной двери висел плакат в человеческий рост с изображением Клео в излюбленном образе, целующую какую-то большую зеленую змею, обвитую вокруг ее шеи. Повсюду висели какие-то бубенчики и бумажные китайские фонарики. Запах в квартире был как в магазине по продаже ароматных палочек и благовоний, следы пепла от которых прослеживались в каждом углу. Вся квартира напоминала какой-то чилаут в стиле гоа-транс, подчёркивая, что хозяйка жилища - натура романтичная и не лишенная творческого начала.
Сама комната была застелена шерстяным ковром из натуральной пашмины ручной работы. У окна стояла невысокая кровать с ограждениями в виде мягких валиков с пушистыми кистями. Перед этим ложем царицы стоял такой же низкорослый столик, на котором был поставлен золотистый кальянный сосуд. Судя по исходящему от него запаху, это урчащее и дымящее приспособление использовалось его хозяйкой не только для курения ориентальных сортов табака, но и для употребления наркотических смесей на основе марихуаны.
Клепа с заплаканными глазами лежала неподвижно на диване. Под ее глазами, опухшими от слез, были заметны еще не сошедшие сине-жёлтые синяки, как следствие хирургического вмешательства. Я невольно вспомнила ее фотографии из «Пентхауса». Ничего общего с ними сейчас у той, что лежала на кровати, не было и в помине. Это была отнюдь не величественная дива с обложки журналов. Передо мной сидела затравленная девчонка сиротка, укутанная в плед и сквозь слёзы уплетающая своё любимое блюдо - жареные бананы с мёдом в орехах. Я успокаивала ее, как могла, говорила, что шишки на переносице выровняются, синяки обязательно сойдут, и что рано еще расстраиваться. Конечный результат таких пластических операций виден не сразу. Но все было бесполезно. От моих слов Клепа еще больше впадала в истерику, и мне пришлось сменить тему. Я стала рассказывать о работе и последних новостях, произошедших в ее отсутствие в клубе.
У всякой царицы есть свои тайны, и я стала невольницей одного ужасного открытия, колыхнувшего мою душу. В какой-то момент Клепа отлучилась на кухню за новой порцией жареных бананов, и я, все крутя во все стороны головой и разглядывая различные статуэтки, бренчала в руках какими-то четками, которые, в конце концов, разорвались в моих руках, и бусинки разлетелись у меня под ногами. Вспомнив мгновенно, как Клепа относится к такому роду вещам, и не захотев ее расстраивать, я кинулась спешно собирать их по всему полу, и когда откинула покрывало на краю кровати, то обомлела. Я чуть ли даже не присвистнула, машинально закрыв рот ладошкой, до того поразила меня это неожиданное открытие. Под кроватью стояли от мала до велика, как сувенирные матрёшки на старом Арбате, различные эротические игрушки.
«Ничего себе Клепа дает… Она что, ограбила интим-магазин?» - подумала я.
Я быстро задернула покрывало обратно, пряча свою находку, и уселась обратно на кровать ногами, заталкивая остатки бусинок под кровать. Мне стало жутко страшно, словно я оказалась заманенной на страшную мессу. Неизвестно, как могла отреагировать Клепа, если узнала бы, что я посвящена в ее тайну. Кто знает, не вернется ли она потом с кухни с острым тесаком? Ох, как коварны эти египетские царицы! Нужно было непременно сохранять спокойствие. От порванных четок я избавилась как от улики, бросив их в рядом стоящую напольную вазу. В довершение моей невиновности я схватила кальянную трубку, затянулась густым, сладким дымом и задержала дыхание. В этот момент и зашла Клеопатра, укутанная в белый плед как привидение замка Шпессарт.
- Ооо, дорогая, я смотрю ты тут не скучала без меня! - впервые улыбнувшись, пропела она, и видно было, что эта улыбка доставила ей болезненные ощущения.
- Ууу..., хууу, - прищурив глаза и приподняв одну бровь, выдувая дым, издала я протяжный звук, полностью соглашаясь с Наташей. - Весело тут у тебя, не соскучишься!
И мы вместе расхохотались, каждая вкладывая свой смысл в последнюю фразу. Причем, египетская царица едва сдерживала слезы от боли. Раны на лице от операции не давали расслабиться.
Помню, как я обрадовалась, глотнув полной грудью поток московского воздуха при выходе из дома Клепы. И на этот раз воздух показался мне чистым и опьяняющим. Как же хорошо, что я еще так окончательно не спятила! – подумала я. – Боже, боже! Всем нам срочно нужно замуж!
В тот вечер до работы я решила пройтись пешком вдоль набережной, весело размахивая сумочкой. Я была счастлива, что мне не требуются никакие пластические операции, что моя внешность меня вполне устраивает, и я благодарила за это Бога. Все во мне было в меру и все при мне, ничего не было приплюснуто и слишком не выпирало. Не было ничего такого, что мешало бы мне просто быть счастливой.
В клубе ко мне подкатила одна из танцовщиц и заговорщически отвела меня в сторонку, чтоб пригласить на одно мероприятие, планируемое на 22 июня.
- Мэрилин, слушай, короче, - чуть запыхавшись, проговорила она. - Надо отобрать пять  классных девчонок. Мои знакомые бизнесмены нас приглашают в Сибирь, в город Сургут на открытие своего гостинично-развлекательного комплекса. Им нужно провести рекламную акцию в прямом эфире вечерней программы по их местному телеканалу. По сценарию нас будут встречать, как настоящих столичных звезд. С трапа самолёта выйдем по красной ковровой дорожке, раздавая автографы. Все это будет снимать местное телевидение и весь день крутить этот ролик в местных новостях. А утром 23 июня вылетим обратно в Москву. Поедешь?
- Гонорар тоже соответствующий звёздному статусу? - расплылась я в улыбке.
- А как же, Мэрилин! За самую короткую ночь в году мы получим по тридцатнику чистыми, - подмигнула она.
- Грязные меня не интересуют, ты же знаешь, я только по «звёздной части».
- Не волнуйся, дорогая, в нашем «колхозе» насилия нет!
Глава 18
Автобус подъехал к трапу самолёта. Настроение у нас с девчонками было отличное. Впереди маячило море новых ощущений. Никто из нас раньше не был в Сибири, и такие гастроли были прекрасной возможность познакомиться с уникальной природой и бытом местных жителей. Но настроение было испорчено сильной тревогой за близких. Уже поднимаясь по трапу, мне позвонила сестра. Она чуть ли не рыдала в трубку, рассказывая, что в Краснодарском крае потоп и гибнут люди.
- Я стою сейчас у моста, - сказала она, - от Старой станицы  видны только крыши вторых этажей частных домов. Не знаю, что с родителями.
Эта страшная весть застала меня врасплох. Мне хотелось сразу мчаться на помощь, но я понимала в этот момент, что это невозможно. Самолет взлетал, а я плакала. Потом, собравшись с духом, чтобы не подводить девчонок, я решила отработать эти гастроли «на пять» и с первой возможностью прибыть в Армавир. К тому же, сестра все время была на связи и я узнавала новости из первых уст.
Сибирь нас встретила очень приветливо. Люди здесь были отличные: добрые и отзывчивые, работящие и неиспорченные. Пожалуй, только здесь я поняла, что за женихами избалованным и изнеженным дамочкам надо ехать непременно в Сибирь. Тут есть еще нормальные мужики. Наши гастроли вышли на ура. Мы были в Тюмени, Сургуте, Ханты-Мансийске. Словно орда пронеслись по сибирской земле, покоряя ее красотой и любовью. Воспользовавшись уникальной возможностью, мы также заехали в село Покровское, где жил сам Григорий Распутин. Имя Распутина широко гремело не только в царской России начала двадцатого века, но и за ее пределами. Этот противоречивый образ давно стал в мире нарицательным, олицетворяющим «безмерное распутство», хотя, конечно, я понимаю, что не все с этой исторической личностью было так однозначно. Его гордое имя носил наш клуб, и в какой-то степени волей или неволей Григорий Распутин стал ангелом-хранителем всем гостям и работникам нашего заведения. Поэтому когда мы приехали в Покровское, то с особым любопытством посетили музей. Представляете, девицы в откровенно сексуальных нарядах, и тоскливую музейную обстановку прошлого века. В какой-то момент гид так перевозбудился, что стал ронять медные самовары и спотыкаться о лапти под наш громкий и веселый девичий смех. При этом он рассказывал такие небылицы про последователя секты «Хлысты», что наши шалости в клубе нам показались просто детской забавой. Чтобы как-то сбавить градус, мы решили выйти на улицу покурить. Казалось, сам  неуспокоенный дух Распутина витает в воздухе в виде табачного дыма, и в этом дыму он и явился нам. В какой-то момент кто-то из девчонок даже вскрикнул от ужаса, но появившийся Распутин, лохматый, как черт, в русской льняной рубахе, вполне реально дыхнул на нас перегаром.
- Девчонки, - сказал он, улыбаясь своей полубеззубой улыбкой, - фотографироваться будете? Двести рублей фотка.
Причем, почему-то слово «фотка» он сказал с явно выраженным иностранным акцентом, вытянув последнюю букву «а». Оказалось, что при музее подрабатывал бывший школьный учитель немецкого языка, двойник Распутина. Имея многочисленное семейство, он испытывал нужду, зарплаты в школе не хватало, и ему приходилось иногда принаряжаться в своего более известного земляка и входить в такой соответствующий образ на несколько дней. Брал он, конечно, недорого, так как по природе своей был добрым, с небольшой хитрецой. Явился он к нам, как оказалось позднее, благодаря хорошему обонянию. Эфир настоящего французского парфюма по ветру распространился на несколько сот километров в округе.
Мы с удовольствием сделали несколько совместных снимков. Он так вошел в образ, что на полном серьезе уверял нас до последнего, что он внебрачный сын Распутина. Вот такой новоявленный Остап Бендер наших дней.
Потом нас отвезли в город на презентацию. Событие было грандиозное. Все вокруг ожило, зашевелилось. Люди отпрашивались с работы и занятий, откладывали свои срочные дела, чтобы посмотреть наше грандиозное прибытие. Нас встречало местное телевидение как звезд Голливуда. Красная ковровая дорожка, море цветов и улыбок, хлеб-соль, прямой эфир в программе «Ночная жизнь в Сургуте». В непринужденной беседе, мы отрабатывали свои деньги, рекламируя новый развлекательный гостиничный комплекс под названием «Чум». Чего там только не было!
Помню, как после всего этого мероприятия мы разошлись по номерам, и к нам, девчонкам, полночи скреблись о двери, царапались, барабанили пьяные и неугомонные заказчики этого мероприятия. Подсовывали деньги под дверь, обещали золотые горы и всячески выманивали нас из номеров. Мы героически все перетерпели, не смыкая глаз, а утром я уже летела в Москву.
Там, быстро переодевшись, я снова отправилась в аэропорт, на этот раз взяв билет до Ставрополя, и уже к четырем часам утра через Кропоткин, делая какие-то немыслимые круголя, наш автобус добрался до Армавира. Вода уже начинала сходить. Я побежала к сестре и увидела там зареванную маму, которая кинулась мне на шею.
- Я очень боялась, что вас больше не увижу, - сказала она, - но все обошлось.
Потом мама мне поведала во всех подробностях, как целые сутки они с отцом сидели на чердаке дома. И, словно в Ноевом Ковчеге, у них было каждой твари по паре: кошечки, утки, индоутки, нутрии. Спаслись все. Потом за ними приехала какая-то лодка и забрала их оттуда. Так они попали к сестре. Рассказывала, как мимо проплывали коровы, диваны, сундуки, всякие стулья, было очень страшно…
Еще я совсем забыла сказать, что в начале лета вышел журнал «Пентхаус» со мной на обложке, и когда я приезжала на время потопа в Армавир, моя мама попросила отца, чтобы он купил этот журнал. Светящийся от гордости за свою успешную дочь папа побежал за ним к ближайшему киоску. Он еще не понимал, что журнал эротический. Люди у киоска, увидев, что пожилой мужчина в какой-то нетерпеливой спешке покупает «Пентхаус», брызнули от смеха, подумав, очевидно, какие-то непристойные вещи о моем отце. Они не знали также, что на главной обложке находится его любимая дочь. Только потом папа понял причину их смеха, когда развернул журнал и увидел несколько откровенных фото с моим участием, причем, там была и фотография, где я переодеваюсь в кабриолете. Он долго плевался и даже запил с горя, но потом успокоился и сказал мне:
- Так, наверно, и надо молодым в наше время пробивать себе дорогу, делать карьеру…
По приезду в Москву мне исполнилось двадцать пять лет. В честь этого события клуб организовал мужское стриптиз шоу с Тарзаном. Сделал мне такой подарок Дима Тишин. Стоит отметить, что я очень похудела в то время и выглядела очень хорошо. Нагие «тарзаны», сверкая мускулами и придерживая себя через тряпочку за причинное место, сразу окружили меня, вызывая на танец. Где-то в альбоме должны были сохраниться фотографии, было очень весело.
В том же году Клепа познакомила меня с Эдиком. Где она его откопала, я не знала. У него был вид виртуозного карточного шулера. Такие тонкие подвижные белые пальцы с хорошим маникюром. Возможно, он в прошлом был крупье или что-то в этом роде. Он был тощий, невысокого роста, худющий с зачесанными наверх волосами. Еще Эдик обладал даром убеждения, он мог без труда убедить любого, что черное – это белое, а белое – это черное. Сложно было объяснить, почему его приятная и спокойная речь так действовала даже на крепкую душу. Возможно, потому что у Эдика было приятное, даже красивое, гладковыбритое с нежными чертами лицо со взглядом этакого демона-искусителя. Когда он говорил, то, казалось, что знает все Ваши мысли и страхи. Он умел успокаивать, усыплять бдительность, влиять на ход мыслей собеседника так, что тот и не догадывался о скрытом воздействии, и сам уже принимал мнение Эдика за свое. Ходил этот паренек все время какими-то зигзагами, и друзья его звали между собой сперматозоидом. Хотя он не был бабником, ко мне он проявил нескрываемый интерес, но не как к женщине. Больше всего его волновало мое отношение к наркотикам. Я сразу поняла, что он как-то связан с ними, и все его непрямые вопросы были лишь осторожным прощупыванием почвы. Я тогда сказала, что наркоманы - это несчастные больные люди, что лучше никогда эту дрянь не пробовать. Эдик улыбнулся про себя такой загадочной многозначительной улыбкой, с видом, что я полная дура и ничего не понимаю. Минуту, другую он оглядывался по сторонам, будто опасаясь, что его могут заметить или услышать то, что он собирается сказать мне. Мы сидели практически одни в кафе. Был поздний вечер, я собиралась уже домой. Он вдруг достал из бокового внутреннего кармана туго набитое деньгами портмоне, и вытащил из него одну купюру в сто долларов.
-  Вот видишь, я же прекрасно функционирую, несмотря на это, - прошептал он и свернул купюру в трубочку. -  Жизнь иногда преподносит сюрпризы, и ты не знаешь, как быть. Бывают моменты, что не хочется жить, стресс, предательства, подлость… И как-то надо расслабиться, очистить свои мозги от скверны. Не бойся. У меня все под контролем.
Почему я в тот вечер не послала его к черту, я не знаю. Возможно, он как опытный психолог угадал мое настроение. Он очень сильно рассчитывал втянуть меня в это грязное дело и затем использовать в своих целях. И вроде я это понимала, интуитивно чувствовала, что от этого человека веет злом, но… Увы. Вот так в первый раз я с ним попробовала кокаин. У меня сильно застучало сердце, и я сбежала с первого свидания, а он так и ничего не понял, что происходит.
Потом настала осень, учеба, работа, близился многообещающий 2003 год. Но и в этом году меня ждало еще одно занятное знакомство. В декабре у меня закончилась временная регистрация, и я обратилась в одну посредническую службу за помощью. Встречу мне назначили в центре прямо в метро «Площадь Революции». И пока я ждала курьера, со мной познакомился один человек.
- Такая красивая девушка да без охраны, - улыбнулся он.
Это был мужчина средних лет, высокий, симпатичный и очень разговорчивый. Мы как-то незаметно разговорились. Расспросив меня, кто я, и узнав, что учусь на актрису и мечтаю петь, он очень обрадовался.
- А я как раз такую, как ты, ищу. Я Владимир, муж и продюсер Маши Распутиной.
В то время эта экстравагантная и любимая народом певица в юбке до пояса гремела на всю Россию, распевая веселые песни «по ящику» хрипловатым, прокуренным голосом.
«Отвезите меня в Гималаи, - звенело у всех в голове. - А не тоя завою, залаю...»
Не веря в свою удачу, я согласилась, что ее муж начнет заниматься моим вокалом. Скоро  Владимир приехал ко мне с гитарой, с диктофоном, и мы довольно успешно работали, занимались постановкой моего голоса. Он все время искал какое-то расщепление, хотел из меня сделать вторую Машу, и не знаю, чем бы все это закончилось, если бы я абсолютно случайно в интернете не прочитала про настоящего мужа Распутиной. На фотографии был совсем другой человек, а кто был мой «Владимир» до сих пор для меня остается загадкой. После разоблачения я, естественно, все встречи свела на нет, деликатно вычеркнув самозванца из своей жизни.
Я рассматривала этот случай, как опыт или подарок судьбы. К незнакомым людям, сулящим всякие выгоды, нужно относиться очень внимательно.
Глава 19
Под новогодние праздники в нашем клубе состоялось долгожданное событие «Девушка года», и я заняла первое место в номинации «Лучший двойник года». Моими оппонентами по конкурсу были девушки, также имеющие сходства с известными артистками, в частности, с Кристиной Орбакайте и Алсу. Было очень весело и забавно. Сама я была в серебристом обтягивающем платье. Мои оголенные плечи желали нежности и манили сотни страстных губ из разгоряченного зала, а на моей белоснежной шее сверкало дорогое колье с бриллиантами, взятое напрокат у одного коллекционера. Мой образ заметно выигрывал среди конкурсанток, хотя и они старались и были великолепны. Когда же на сцену вышел мальчик-портье и поставил большую корзину белых роз перед моими танцующими ножками, зал зааплодировал. Я сама не ожидала этого. Возможно, кто-то из моих тайных поклонников решил поддержать меня так. В это время я пела известную песню Мэрилин из фильма «В джазе только девушки».
- I wanna be loved by you… - улыбалась я счастливая в лучах софитов, держа в руках микрофон.
Особенно хорошо у меня получалось это кокетливое «dup pup pi dup boo pup pi do».  Стоит сказать, что я долго училаась манере исполнения песни у самой Мэрилин, оттачивала мастерство, просматривая не один раз этот замечательный фильм. Помню, как после выступления «dup pup»  прекрасно легло на общее настроение зала, и еще долго можно было слышать, как некоторые гости, довольные и пьяные, напевали это даже в конце мероприятия.
После выступления я стояла возле барной стойки и пила шампанское. Эйфория от участия в конкурсе еще не прошла, народ поздравлял меня с победой. Я о чем-то думала, что-то говорила отвлеченное подругам, как вдруг меня обжег чей-то невидимый взгляд. Помните, как у Блока?
«Тем и страшен невидимый взгляд,
Что его невозможно поймать;
Чуешь ты, но не можешь понять,
Чьи глаза за тобою следят».
Я уже как-то рассказывала, как почти год назад под бой курантов остро осознала, что мне всего больше в жизни не хватает, и как с моих губ невольно сорвались сами собой слова «Любви…, хочу любви!».
Да, карьера у меня была на взлете, а вот любви не было и нет. Я развернулась, пытаясь понять, кто на меня так пристально смотрит. Из темноты в проеме винтовой лестницы чьи-то мужские глаза сканировали каждое мое движение. Я улыбнулась, не зная, что и подумать, но не отвела взгляда и также пристально уставилась в темноту. Чем дольше мы друг на друга смотрели, тем сильнее разгоралось во мне дикое, какое-то неистовое и ранее неведомое мне чувство. Это было желание страсти, той страсти, которая сжигает дотла разум обоих счастливцев, не щадя никого из них в своем адском огне криков и сладострастных стонов. Женская природа, тихо спящая во мне все эти годы, вдруг нежданно пробудилась, словно подснежник под первыми лучами весеннего солнца. И уже ничто не могло остановить движение соков и жизненных сил в моем расцветающем на глазах теле и обновленной душе. Страх отступал, стирались границы приличия и морали.
«Я хочу быть любимой. Да, я хочу, хочу…» - страстно кричало мое сердце.
Я пила холодное шампанское, медленно и молча, и мне стоило больших усилий, чтобы не броситься в ту темноту, сломя голову. Темнота манила меня, звала. Она знала обо мне все… И мне не было стыдно. Я все еще продолжала вглядываться в этот таинственный взгляд, чувствуя, как еще жарче разгораюсь от нетерпения близости и желания познать незнакомца. Наконец, глаза мои настолько привыкли, что я стала различать детали и линии силуэта и узнала в дерзко смотрящем на меня человеке начальника службы безопасности нашего клуба. Это был красавец мужчина, брутальный, сильный, похожий одновременно на Джоржа Клуни и Энрике Иглесиаса.  Два в одном местного разлива. Кобура с пистолетом и кожаный пиджак завершали его облик. Да, я влюбилась с треском, уставилась на него тем же сканирующим взглядом, а он что-то бормотал в рацию. Странно, что я раньше его не замечала в клубе. Возможно, именно сегодня он сам обратил внимание на меня и вышел из тени. Он протянул мне руку, и я взяла ее, готовая идти за ним хоть на край света. Потом память словно обрывается при воспоминаниях о тех сладких минутах, которые мы впервые провели вместе в одном из многочисленных закоулков нашего клуба под песню «Сan't take my eyes off you» Frankie Valli.
«I love you, baby…» - лилось из динамиков под прекрасную ретро музыку.
Почва уходила из-под моих ног. Его губы были очень нежны, покрывая все мое тело теплыми поцелуями. Я дрожала и извивалась под его ласками. Он срывал с меня платье и застежки, все, что мешало ему ощущать меня своей кожей. Не каждый так мог целоваться как он. У меня невольно закрывались глаза, я забывалась в эту минуту, и, чувствуя его могучую волю, покорялась ему, угадывала то, что он хочет, и отвечала взаимностью.  Я ничего прежде такого не испытывала, а мои стоны приглушали его пальцы… Когда все кончилось, мы лежали вдвоем, мокрые от пота, разгоряченные, на мягком шерстяном ковре и думали, как быть со всем этим.
Он был женат, у него только недавно родился ребенок. Я же хотела серьезных отношений, мне нужен был успешный мужчина. Мы стали невольно мечтать. Он обещал развестись, мы задумывали общий бизнес, но все как-то сошло на «нет», и вся эта страсть вдруг куда-то быстро ушла, как песок сквозь пальцы. Но он продолжал ревновать ко мне, следил за мной со всех мониторов, но я уже все для себя окончательно решила. Я, наконец, поняла, что вся эта внезапная страсть была лишь прелюдией к более сильному и разумному чувству, а это чувство было невозможно сберечь в атмосфере разврата и пошлости, поэтому мне нужно было немедленно уходить из клуба. Я вдруг поняла, что, пока еще не поздно, нужно сохранить то чистое и нравственное, что во мне еще оставалось, для того единственного и неповторимого, который ждал меня всю жизнь в родном городе и был влюблен в меня со школьной скамьи. Я только сейчас поняла, как люблю его и любила всегда. Просто нелепое желание славы, вся эта ни к чему ненужная карьера самовлюбленной блондинистой актрисы мешала мне правильно поставить приоритеты. А пока мой любимый и родненький Рома обещал только приехать в столицу, я  поклялась на иконе, что дождусь его, во что бы то это мне не стоило.
Все еще по инерции я ходила по другим клубам и все больше убеждалась в своей правоте. Но вырваться из омута славы было не так-то просто. Все больше и больше искушений уводили меня с истинного пути, ставки росли как на дрожжах. По весне к нам в клуб зашел известный документальный режиссер ОРТ Рыбкин. Он искал для своего фильма «Голивудская трагедия» актрису, похожую на Мэрилин Монро. По задумкам сценария ему необходимо было снять короткую художественную сцену, в которой серьезные мужчины в штатском  и в шляпах, затеняющим их лица, врываются в покои Монро, бьют ее по лицу, требуя, чтобы она больше не компрометировала своего любовника Президента США Джона Кеннеди. Она по сценарию отказывалась, и тогда ей вводили смертельный укол.
Так вот этот самый Рыбкин усиленно искал героиню к фильму, похожую на Мэрилин. Он уже опустил руки, так как побывал во всех театрах, даже в театре двойников, во всех киноагенствах, пересмотрел всех и все, но так и не нашел нужную кандидатуру. И тогда ему кто-то посоветовал поискать актрису в «Распутине». Когда режиссер вошел в клуб и увидел меня, то сразу сказал:
- Это она….
Съемки проходили на Таганке в мебельных салонах. Я была в своих нарядах. Мне было очень важно сняться в таком фильме. Во-первых, нужно было не упустить уникальную возможность получить ценный опыт. После получения диплома ВГИКа я планировала сделать карьеру киноактрисы. Так что, все это в будущем могло придать мне лишние бонусы на переговорах с кинорежиссерами и продюсерами. Во-вторых, я уже окончательно решила для себя, что увольняюсь из клуба, и, чтобы не напрасно искушать себя своим там нахождением, предпочитала находиться на съемках.
Хочу сказать, что я очень благодарна Рыбкину. Сами съемки были хорошо организованы, никто из участников не испытывал никакого дискомфорта и получал все необходимое по первому требованию. Кроме того, сама атмосфера была настолько дружной и домашней, что все артисты и работники кино так сроднились, что даже было грустно потом расставаться. Режиссера мы между собой прозвали доктором Пилюлькиным, потому что он играл в сцене того доктора, который врывается с остальными сотрудниками ЦРУ в мой номер, чтобы сделать мне, Мэрилин Монро, смертельный укол. Было забавно и весело видеть режиссера со шприцом в руке. Перед этим он еще пугающе что-то кричал, типа «Ааа», но все это не пугало, а, наоборот, смешило. Поэтому дубли приходилось постоянно переигрывать. Ведь нам нужно было изображать ужасы, так сказать, играть трагедию. В конце концов, фильм был благополучно снят. Мне пришлось тяжелее всего, так как все участники вторжения в мои апартаменты находились к камере спиной, а мое лицо бралось крупным планом. Я изо всех сил сдерживала смех, изображая ужас предсмертной истерики, глядя непонимающе на ржущих надо мной убийц и мучителей. Вот такие были у меня тернии к звездам. Моя мечта сыграть в фильме Мэрилин Монро осуществилась. Пусть и в короткой черно-белой немой сцене, но все же… Фильм был успешно показан на первом канале и даже получил какую-то премию. Сейчас его можно, наверно, посмотреть в интернете.
Глава 20
Мне очень нравилась в детстве поучительная притча о двух лягушках, попавших случайно в кувшин со сливками. Одна из них сдалась и просто, сложив лапки, пошла ко дну. Другая билась из последних сил так, что невольно взболтала из сливок густую сметану. Благодаря этому ей удалось в последствие выбраться из кувшина невредимой.
В этот вечер я была не в себе. И казалось, ведь все шло хорошо. Фильм о Мэрилин Монро мы сняли, пусть и с дефицитным бюджетом, но все-таки сняли. Как актриса я сыграла великолепно, все остались довольны, и теперь оставалось ждать момента, когда фильм выйдет на телевидение. Кроме того, скоро я заканчивала учебу во ВГИКе, и тем самым окончательно утверждалась на сцене, как профессиональная актриса, а не просто девочка с улицы. Но жуткая депрессия навалилась на меня. Мне казалось, что я чем-то виновата перед Мэрилин Монро, словно я не спросила у нее разрешения на использование ее образа для достижения своих целей.  Я не хотела быть воровкой, это подло и низко, но как все-таки получить одобрение у человека, который давно умер? И тут я совершила кардинальную ошибку, обратившись к одной известной колдунье. Я узнала о ней от Клепы. Если верить последней, именно та с помощью своей магии пропихнула никому до этого неприметную девчонку из Кременчуга в «Распутин». Правда, как утверждала Наташка, это стоило ей голоса. С тех пор она больше не могла говорить как обычно, но это было все ерундой по сравнению с тем, какие возможности стояли перед будущей Клеопатрой.
У меня на тот момент была отложена часть денег для покупки машины, и я решила взять средства из них, если колдунья попросит что-то взамен.
Клепа согласилась познакомить меня с ней, но наотрез отказалась пойти вместе. Она реально боялась, что ведьма еще что-нибудь да у нее заберет. Я же относилась к этому не совсем серьезно. Мне важно было, что если есть такая возможность вызвать душу из того мира, то почему бы и нет. Мне нужно было для успокоения своей души попросить прощения у Мэрилин и, может быть, даже благословления. Я так была уверена в собственных силах, что рассматривала этот поход к ведьме как полезное развлечение.
- Она ждет тебя вечером в десять, - сказала тоненьким голоском Клепа, когда мы выходили из клуба.
- Да ты что раньше не сказала, - удивилась я. – У нас же вечеринка, а я так и не отпросилась у Тишина.
Клепа стала клясться, что из-за расстройства месячных у нее совсем память пропала и молоть всякую чушь, что я не стала таить на нее зла. К тому же я надеялась, долго не задерживаться у колдуньи и сразу от нее помчаться в клуб.
Погода была дождливая, чувствовалось низкое давление, и у меня разболелась сильно голова. Я зашла в аптеку и купила что-то для утоления боли. Аптекарша, молоденькая и, наверно, только что приступившая к работе девушка, в белом халатике и с профилактической маской на лице посоветовала какое-то дорогое лекарство.
- Американский производитель, - довольная сказала она, - отличное средство от головной боли, у нас как раз акция от трех упаковок.
Ведьма жила на первом этаже обычного пятиэтажного дома недалеко от метро Речной вокзал. Я быстро нашла адрес, несмотря на то, что уже был вечер, и потянула за ручку двери подъезда. Домофона не было, и я спокойно зашла. Помню, подъезд весь пропах кошачьей мочой, и несколько облезлых кошек разного окраса выскочили на улицу, воспользовавшись моментом. На часах было начало одиннадцатого. Я позвонила в дверь квартиры, но мне долго не открывали.
«Неужели Клепа пошутила?», - подумала я и собиралась уже поворачивать к выходу, как вдруг услышала за дверью шарканье тапочек. Щелкнул замок, и дверь открылась. На пороге оказался мальчик лет десяти, недовольный и чем-то расстроенный. Именно он шуршал тапочками, которые на несколько размеров ему были больше.
- Я к твоей бабушке, - удивленно сказала я, так и не зная, как по имени отчеству зовут колдунью.
Клепа мне ничего об этом не говорила, так как сама не знала. Мальчик еще раз посмотрел на меня, и только сейчас я поняла, что он болен каким-то психическим заболеванием. Голова его немного дергалась в сторону, а когда он заговорил, речь была сильно затруднена. Он даже не заикался, а просто с трудом выговаривал слова.
- Она не моя бабушка, - сквозь зубы проговорил мальчик, позволяя мне пройти.
Я прошла в комнату, не разуваясь, так как пол был грязным. Очевидно, клиентов у этой ведьмы было достаточно. Горел тусклый свет, и я не сразу могла понять, где находится хозяйка квартиры.
- Проходите, не бойтесь, - услышала я вдруг прекрасный женский голос в самом дальнем углу комнаты и вздрогнула от неожиданности.
Там, покачиваясь в кресле, сидела старушка без ног, косматая и страшная. Точь-в-точь как изображают таких старух в фильмах ужасов. К завершению ее образа на плече у нее сидел то ли какой-то хорек, то ли кот редкой породы, но из-за плохого освещения я не рассмотрела его лучше.
- Я знаю, зачем ты пришла! – сказала снова старушка. – Садись!
Я хотела присесть, но в этой комнате не было видно стула. Видя мое замешательство, ведьма что-то крикнула на незнакомом мне наречии, и за моей спиной оказался мальчик, который впустил меня. В руках он держал какой-то старый обшарпанный табурет. Он молча поставил его передо мной, и я села, чувствуя что вот-вот ножки его обломятся, и я рухну на пол. Я представила эту картину, и мне стало жутко. А вдруг это какая-то секта и меня, такую молодую и успешную женщину, принесут в жертву какому-то черному дьяволу.
- Я пришла, чтобы… - нервничала я, прижимая к груди сумочку с деньгами.
- Знаю, я же тебе сказала, знаю, зачем ты пришла, но помочь тебе не могу, – раздался этот приятный, почти ласковый голос из темноты. – У твоей подруги слишком длинный язык.
И ведьма так засмеялась, что хорек спрыгнул с ее плеча и нырнул под столик перед ней. На этом столике стояли какие-то едва светящиеся тусклым светом кристаллы, и лежала пачка то ли карт, то ли денег.
Она смеялась так долго, что мне казалось, что я очутилась в палате для нервнобольных. Я вдруг не выдержала, поняв в какую авантюру сама себя затащила.
- Мне, наверно, пора, на работу, – собралась с духом я.
Ведьма еще больше стала смеяться. Ее смех становился все противнее и противнее, раскрывая истинную душу, если она, конечно, не была продана, этой ведьмы.
- Вижу, вижу, все в дыму и тумане… - запричитала она, пугая меня еще больше.
В какой-то момент я и правду поверила, что эта старушка разговаривает настоящим голосом Клеопатры и мне стало еще страшнее. Я стала про себя читать молитву, и это помогло.
Ведьма вышла из транса и что-то долго говорила недовольному мальчику в чужих тапках. Тот послушно кивал, запоминая.
- Она хочет, чтобы я Вас проводил до двери, – сказал мне молодой помощник, едва выговаривая слова.  – Еще говорит, что Вы живете не своей жизнью, и все это может привести к беде. И то, что Вы желаете знать, само узнается сегодня ночью. Также она попросила дать мне на мороженое.
Я спешно стала рыться в сумочке и буквально на ощупь вытащила пачку стодолларовых купюр. Я была так напугана, что готова была расстаться со всеми деньгами. Но мальчик покачал головой и вытащил из моих дрожащих рук то ли две, то ли три бумажки.
- Больше не приходите! – словно прошипел он и грубо захлопнул за мной дверь.
Я выскочила на улицу и почти бежала до метро. Ужас охватил мою душу, словно когтистые руки дьявола пытались схватить ее и утащить в ад, но чудо молитвы или мой ангел-хранитель спас меня от этого, и я спешила в метро, как могла.
В эту ночь мне не удалось поработать в «Распутине». Когда я подошла к зданию, у входа стояла пожарная машина. Персонал и гости клуба нервно курили на улице. Праздник «удался». Слава богу, никто не пострадал, кроме администратора. У нее случился нервный срыв, так как при эвакуации она забыла на работе свои туфли, и ей  пришлось даже вызывать скорую. Оказывается, в одном из залов ложно сработала противопожарная тревога. Я стояла одна в стороне, сторонясь толпы, в тусклом сером тумане. На душе скребли кошки. Я чувствовала себя здесь абсолютно чужой, лишней. Обо мне словно все забыли, обсуждая происшествие. Правда, какой-то усатый пожарный в каске заметил мое сходство с главным плакатом на входе.
- Все, баста! Кина больше не будет! – злорадно улыбнулся он мне.
Вернувшись домой в удручающем настроении, я легла в постель. У меня еще к тому же так сильно разболелась голова, что я решила принять этот американский аспирин. Растворив пару таблеток в стакане с водой, я выпила все залпом, и только после этого меня стали навещать эти ужасные суицидальные мысли. Возможно, ведьма каким-то двадцать пятым кадром все же воздействовала на мою психику, и я с большим трудом удержалась, чтобы не выпить еще пару таких таблеток. Я уже и так беспокоилась, что из-за всей этой суеты выпила лекарство без инструкции. На меня это было не похоже, и я объясняла свою рассеянность гипнозом.
Сон быстро клонил меня, но я еще не сомкнула глаз, как вдруг мне показалось, что в комнате я не одна. Это было странное чувство, немного пугающее и тревожащее. Я как будто уставилась в одну точку на потолке, и эта точка стала приближаться и расширяться. Через какое-то время яркая звезда зависла надо мной, и в ней я вдруг увидела свое отражение. Но это отражение не отвечало моим движением, а было совершенно независимым. Когда я моргнула глазом, отражение тоже моргнуло, но с заметным опозданием. Когда же я округлила глаза и приоткрыла рот от удивления, отражение и вовсе улыбнулось мне, причем, чистой голливудской улыбкой.
- Мэрилин? – вдруг пришло в мою больную голову озарение. – Это ты?
Звезда приблизилась ко мне так, что наши взгляды уставились друг на друга, и я почувствовала, как тихая холодная дрожь проходит по моему телу, словно через меня пропускают слабый ток.
Сияющая звезда с лицом Мэрилин склонилась надо мной, и я ощутила на своем лбу ласковое касание губ.
- Live instead me! – шептали эти губы на чистом английском. – Be happy!
Я ничего не успела ответить, как звезда внезапно потухла, а в воздухе почувствовался резкий запах иона, словно после грозы в лесу.
Вдруг у меня сильно заболел желудок, и меня стало буквально выворачивать наизнанку. Я едва доползла до ванной, чтобы умыться и напиться воды. Только под утро я поняла, как близко была к смерти. В инструкции к лекарству допускалась разово, и то после приема пищи, одна таблетка, растворенная в стакане воды. В тот вечер я практически ничего не ела, так как отвечала по телефону на расспросы коллег о моем здоровье. Получалось, что я выпила дозу, превышающую норму в два раза.
Снова от автора
Где-то через час, утомленный прогулкой и осмотром достопримечательностей, я сидел в небольшой кафешке недалеко от железнодорожного вокзала Армавир-1. В кармане у меня лежал билет на поезд до Москвы, до отправления было уйма времени, и чтобы скоротать его, я заказал себе холодное пиво с сухариками. Напротив меня сидел черноволосый мужчина в броской до неприличия рубашке с усталым и озабоченным и даже мрачным лицом. На вид ему было около сорока лет, как и мне, но груз каких-то нерешенных проблем сильно старил его. В таком состоянии он отталкивал людей, пожалуй, даже пугал, и я сам невольно долго не решался выяснить причину его неразрешенных страданий. Его звали Рома. К моменту этой встречи он был уже довольно раздобревший и возмужавший, хотя я знавал его почти мальчишкой, добрым отзывчивым парнем.

В этот раз Рома отказался от пива, хотя я настаивал и угощал, да и вообще от какой-то еды он тоже воротил нос. Я понял, что ему неудобно находиться передо мной в таком критическом состоянии. Он просто сидел напротив, смотря задумчиво куда-то в сторону, и собирался с мыслями. Я даже думал, что он вдруг повиснет на моем плече и расплачется или того хуже, заявит, что вступил в секту адвентистов или еще каких-то течений, ловцов несчастных душ.

- Извини, дружище, я не пью, - сказал он. – Если я начну пить, то уйду в запой, а мне нельзя, дети, сам понимаешь.

Про жену он не сказал ни слова, и я понял, что с Элей что-то случилось нехорошее, даже выходящее из разряда вон.

Мой друг приехал сразу по первому зову, это всегда было характерно для него. Я редко встречал людей с такой отзывчивостью. Не могу сказать, что он был совсем без греха и никогда меня не подводил. Во время нашей дружбы были и моменты, когда я был чертовски зол на него за те или иные проступки, но у него было много добродетелей, и я, сам по себе человек незлопамятный, охотно прощал его и поддерживал во многих его начинаниях.

- Ты знаешь, что такое суд? – спросил он вдруг. – Не тот Высший, - и Рома загадочно указал на тусклую люстру, висевшую над моей головой со сбитым плафоном, вокруг которого жужжали опьяненные мухи.

- В чем смысл суда? – повторил он, даже не обращая внимания на мое недоразумение, и сразу стал отвечать, прежде всего, самому себе. – Смысл любого суда заключается в том, чтобы человека, преступившего закон, вразумить, чтоб он понял, что был не прав и раскаялся. А она все давно поняла, понимаешь? Осознала все то, что делать не стоит и для этого не нужно сидеть десять лет в тюрьме... Система наказания и исправления у нас в России довольно противоречивая. Она думала, что ее простят, как красивую женщину, как мать двух малолетних детей, что ее преступление тянет максимум на трешку, да и то условно, что виновником всех ее бед была нужда… И я ей верю и ты, но суд нет, и уже ничего нельзя сделать, хоть пиши митрополиту Кириллу, хоть Президенту о помиловании…

Все, что говорил Рома, он говорил как-то несвязанно, прерываясь и снова собираясь с мыслями, и я в какой-то момент перестал пить пиво, услышав, что Эля приговорена на десятку за сбыт наркотиков и находится на Краснодарской зоне. Кто ходит по грязной дороге, тот не может не выпачкать ног. И она замаралась в самом конце, когда уже все было хорошо и оставалось совсем немного подумать и правильно решить, как жить.

Большая вероятность, что Элю подставила одна из ее лучших подруг, которая всю жизнь завидовала ей. Именно та, которой она доверяла, как самой себе, которая входила в близкое окружение. Может быть та, которая стащила дорогущий перстень с пальца обкурившегося дури Ромы. Героин не щадит даже самых крепких дружеских уз. Ради заветного вздоха люди опускаются на такие тяжкие поступки, о которых стыдно даже писать. Кто была та предательница и как ее имя, не знал даже Рома. Благодаря этим сведениям на Элю вышли соответствующие органы, найдя ее профиль в одной из соцсетей. Они без труда вытянули ее на сделку. К тому времени бывшая Монро, порвав с любимым, подсела на кайф и совсем потеряла чувство опасности. Затем ее взяли с поличным. Причем специально предложили ей большой объем и расфасовали наркотик по мелким пакетикам, чтобы у суда не было сомнений, что наркотики приобретаются для дальнейшей перепродажи. Суд был непреклонен. Не помогли никакие доводы, что сделка была спровоцирована, что Эля покупала дозу для себя. Все было бесполезно, хваткие клещи закона сжимали до боли хрупкую душу несчастной. Никаких смягчающих обстоятельств, что подсудимая была кормящей и матерью двух малолетних детей, что во время сделки находилась в сильнейшей депрессии, граничащей с состоянием аффекта. Все деньги ушли на дорогостоящих, но, к сожалению, бездарных адвокатов, которые ничего толком не добились, лишь оставив всю семью Эли без гроша в кармане.

Я представил ее в тюремной одежде, в бараке на сорок женщин, как всюду перед ней каждый день и час мелькают одни и те же лица и одни и те же пейзажи.  И нет никакого просвета, нет надежды, потому что надежда в такой ситуации выглядит весьма и весьма нежизнеспособной. Весь мир в один миг отвернулся от Эли Монро кроме одного человека, который сидел сейчас передо мной, да двух маленьких детей, двух девочек четырех и шести лет, свято верующих, что их мама находится на каком-то секретном военном объекте.

Именно в тот момент у меня и возникло желание дописать эту книгу, хоть как-то морально поддержать эту добрую женщину, всего один раз оступившуюся в нашем жестоком мире и также жестоко наказанную. Тогда я договорился с Ромой не терять контакты и периодически созваниваться, приглашал его в столицу развеяться.

Поезд тронулся, увозя меня в Москву. Я прильнул к окну и смотрел сквозь запотевшее стекло, как он стоял на перроне, подавленный, с поникшей головой. Его рубашка намокла и стала еще ярче, словно очистилась от копоти и пыли, а он все еще махал мне вслед. Моросил дождик, настойчивый и переходящий в ливень, и казалось, что Рома был даже рад этому. Вокруг него сновали провожающие с черными зонтами, а он так и не трогался с места. Я видел, как мокнут на голове его черные волосы, как по его небритым щекам текут капли, так похожие на горькие слезы отчаяния, и мне не хотелось оставлять его в таком состоянии, но я вынужден был ехать. И я метался по вагону, по ковровой дорожке, пытаясь найти весомые оправдания моего отъезда и не находил их.
Потом передо мной встал образ Мэрилин Монро. С тех пор, как я видел ее в последний раз, минуло четыре года. Кажется, малость, но для женщины это большой срок. Особенно для женщины зрелой и красивой. За это время такой женщине можно создать семейное счастье, родить ребенка и даже не одного, научиться любить и уважать мужа. Кроме того, можно получить какое-нибудь образование, нужную специальность, набраться опыта в том деле, что лежит на сердце… Я представил, как ломается жизнь подсудимой одним росчерком пера судьи, которая не удосужилась принять во внимание смягчающие обстоятельства дела.  Жизнь в такую минуту похожа на бесценную вазу из тончайшего, ужасно хрупкого фарфора, которую вдруг кто-то неосторожно, по какой-то дурацкой нелепости, задел локтем или целенаправленно отшвырнул в сторону. И вот эта самая ваза падает на Ваших глазах, как в замедленном фильме, и в последнюю секунду, перед тем как разбиться на тысячи осколков, которые уже никогда не склеить, Вы хотите проснуться от этого кошмара. Холодный липкий пот сковывает Вам дыхание, Вы протестуете, еще жива надежда, еще Вы верите, что ваза уцелеет, но, увы… Звон стекла навсегда разрушает Вашу жизнь, и в утешенье всему этому Вы пытаетесь склеить эти острые осколки, не обращая внимание на резаные ноющие раны, на покидающую вашу нежную плоть кровь, на неверие близких и родных, все в один миг меняется с белого на черное и с черного на белое.
В моих руках есть два письма, написанные Эльвирой своему мужу. Первое письмо отправлено из СИЗО, когда она еще только начинала понимать всю серьезность своего положения. Второе уже отправлено из зоны, когда уже наступило ужасное понимание тягости наказания. Я думаю, эти слова, запачканные слезами несчастной, расскажут Вам куда гораздо лучше о ее душевном состоянии, чем если бы сам автор попробовал их описать, используя свое богатое воображение и литературные приемы.
Письмо 1
Здравствуй, Ромочка!
Родной, любимый, единственный. Вся душа моя изболелась, как Вы там без меня, как там девочки, как ты мой родной справляешься с этой ситуацией? Понимаю, как тебе там тяжело, тяжело одному. Очень скучаю по всем Вам.
У меня есть две новости. Меня на позапрошлой неделе пригласили в наш местный храм. Со мной разговаривал священник, который прибыл по поручению епархии Патриарха Кирилла по поводу моего письма, которое я ему писала. Общение с ним дало мне надежду. Вторая новость: на мое заявление по поводу отправки меня по месту жительства, мне от начальника СИЗО пришел положительный ответ – отправят в Краснодарский край.
Постоянно молюсь Богу о нас, о девочках наших, чтобы это испытание перенести достойно, и чтобы оно побыстрее закончилось. Надеюсь, что так и будет, Бог нам поможет.
Спасибо тебе, мой родной, за постоянную заботу обо мне. Я сейчас остро нуждаюсь в следующем: …………………………………………………………… и шоколадки!
Люблю тебя, мой родной, единственный… Меня после 1 сентября опять пригласят в храм для снятия епитимии, наложенной батюшкой на меня для святого причащения. Я тебе позже все напишу. Береги себя, наших деток. Надеюсь на скорую встречу.
Любящая тебя жена и подруга.
Письмо 2
Привет, мой дорогой и родной! …
Я по-прежнему тоже с тобой, волей неволей с тобой. Хоть на воле, хоть в неволе. Такой каламбур из слов на ум пришел, игра слов… Мужиков, которые побросали своих жен, тоже не осуждаю, а даже понимаю. Трудно, очень трудно выстоять в такой ситуации. Тебя я тоже пойму, прощу. Против не буду, если найдешь порядочную женщину, спокойную, домашнюю, которая будет настоящей тебе женой.  Я все пойму.
А с тобой нас развела моя мама, а не из-за того, что ты нас вывез из Москвы. Это мама моя при наших ссорах подливала масла в огонь, наталкивала на мысль о разводе. Теперь понимаю почему. Чтобы при оформлении дома отца, ты там не имел никаких прав, чтоб сейчас не вышвырнул ее на улицу и не продал дом. Ты уж ее прости за ущербность, ты можешь… И меня прости. Ведь я в сердцах под ее влиянием и подавала два раза на развод, также как сейчас ты под чьим-то влиянием, по чьим-то рекомендациям собрался подавать на меня на алименты, чтобы немного сэкономить! Если ты это сделаешь, знай, это на пользу не пойдет, что никакого УДО мне не светит. Зарплаты на зонах смешные, сто шестьдесят рублей в месяц, на них даже шоколадку хорошую не купишь. Бывает и тысяча, но не у всех. Так что, из чего ты экономить собрался? Я не понимаю.
Очень интересно мне имя этого человека, чтоб понимать, с кем я имею дело. Кто тебе такое порекомендовал? И еще здесь статья за алименты 157-я не в почете, гонимая. Этих баб здесь не уважают. С ними за один стол даже есть не садятся. Это означает, что они своих детей бросили, забыли, а я своих не бросала и если бы меня насильно здесь не держали, я бы никогда своих детей не оставила, а ради них, ради их благополучия рисковала, шла на такой риск, поперлась в эту даль и попала в беду. Все ради детей. И если ты мне, таким образом, просто мстить собрался, то давай вперед с песней! Подавай на алименты. Тогда понятен твой мотив якобы «сэкономить», но в целях какой-то там прибыли это не тот источник дохода, на котором можно здорово сэкономить. Если ты это сделаешь, то никаких длительных свиданий со мной быть не может. Мы ж в разводе, а для длительных свиданий необходим законный брак. В случае подачи тобой на алименты мы должны и дальше оставаться в разводе, я так понимаю. В общем, ты там взвесь все хорошенько и подумай, прежде чем предпринимать такие действия. Чем они могут нам обернуться?
………………………………..
17 сентября я посетила храм и с меня сняли епитимию! Был на службе священник, который и наложил епитимию на меня. В тот день в храме были одни мужики, мне «повезло». Я попала на службу для мужчин, так как меня вывели на ближайшую службу по моему заявлению, а она как раз была для мужчин, так что интересная служба была. Все смотрели на меня горящими глазами, как сами только что из леса вышли.  После года, не видя практически противоположный пол, все это было в диковинку стоять полтора часа среди сорока мужиков.
…………………………………
23 сентября я получила от Президента письмо о том, что мой вопрос будет рассмотрен только после вступления в законную силу, то есть после апелляции.
…………………..
Как там мои любимые? Почему ты ни слова не пишешь о дочках? Как они там, мои, наши кровинушки? Я же их мама и каждой весточке и словечку о них с трепетом жду. Напиши, умоляю, хоть что-нибудь о них.
.......................
К моей маме давай на выходные иногда, пожалуйста, пожалей мою мать. Она там тоже одна. Ей не просто. Внучка хоть в радость ей иногда, не жести ты там со стариками. Им немного осталось жить на свете.
………………………………..
По поводу монастыря, я туда уйду в том случае, если мне все-таки придется мотать эту «десятку» на зоне. Я же превращусь в зэчку, фу, в ничтожное существо. Ведь это место человеком еще никого не сделало, и за десять лет я там превращусь в отсталое от жизни существо, беззубое и старое…фу. На меня страшно будет глядеть, неуверенная в себе, сломленная жизнью, неприспособленная к мирской жизни, обычной жизни. Буду всем только расстройством и обузой, как бельмо на глазу, а няньчиться со мной никому не позволю, чтоб со мной носились как с ребенком и жалели. Недавно в газете прочла, что один священник сказал, что женщинам больше трех лет нельзя сидеть в тюрьме, наступают необратимые процессы в психике, в душе у них. Так что я или пан или пропал. Как богу угодно, так и будет. Просить и стучать во все двери я буду, но если не откроют, то через десять лет сама уже обломаюсь, не захочу. Ложка дорога к обеду. Я мать и должна быть с детьми, растить их, а не х..ней всякой на зонах заниматься. А так дети без меня вырастут, дальше я им не нужна буду так, как необходима сейчас. У них своя жизнь уже будет через десять лет.
………………………………………………..
Я здесь из-за отчаяния и разочарований в наших отношениях, но теперь никто и ничто меня не заставит так рисковать. Ни ради кого я не пойду ни на какой больше риск, тем более на преступление. Это  не подвиг был, а ошибка.  Я заново сейчас себя по клеточкам собираю, с самого нуля, и меня уже многое перестало цеплять и волновать, интересовать и стремиться я к чему-либо перестала. Все рухнуло, весь смысл жизни пропал, у меня его отняли. Я как посмотрела здесь, за что некоторых людей закрывают, так вообще все желания что-либо предпринять отпадают.
Если бы ты мне писал раньше такое в СМС, как эти письма, которые шлешь сейчас, сколько в них мудрости, зрелости, взрослости, никаких оскорблений, кроме яда об алиментах и работать на зоне… Никакого подзаборного сленга и обзываний я больше не встречаю. Если бы ты так раньше решал проблемы, так красиво и поступал и писал, то я бы от тебя никогда не ушла. Если бы ты мог так красиво и мягко рассуждать, не переходя на оскорбления ни при каких обстоятельствах. Наверно, и стоило этой трагедии произойти, чтоб ты стал таким мудрым и зрелым, таким драгоценным для меня, тем, кого совсем не хочется терять, которого хочется и хочется…С которым, хочется быть рядом, а не пребывать постоянно в состоянии побега… Да, ради этого стоило претерпеть мне пытку, хотя какая здесь мне пытка? Наоборот, отдых. Наконец-то я сплю столько, сколько хочу. За этот год я выспалась, кажется, за всю жизнь, как в детстве, ем, читаю, общаюсь, гуляю и никаких забот и хлопот о хлебе насущном, как у Христа за пазухой, прям. Не надо думать, где добыть эти бесконечные деньги…
Как все надоело мне, если бы ты только знал, милый. Оказалось, что я здесь все с себя стряхнула, как ненужную, отягощающую пыль с плеч. И только закрытые на железный замок двери и решетки на окнах напоминают о том, где я, а так все как в Раю. Еду дают - о хлебе насущном голова не болит, где его раздобыть, как на него заработать. От этого я здесь застрахована, от этих дум я отдыхаю.  Под нами, этажом ниже, сидят мамочки с детьми, слышны детские голоса, смех, плач… Мне, как матери, это очень душу дерет и сердце рвет, что в мирное время мои дети не растут при живой матери, здоровой, полной сил и любви, красивой и ласковой маме…Я же не алкашка подзаборная, чтоб меня лишать детей, да и ее нельзя лишать детей, ибо какая бы не плохая мать была, она мать…
Эпилог
Был солнечный день. Радостно щебетали воробьи, пережившую зиму. Их веселое щебетание настолько заполняло пространство, что неслышно было даже утренней переклички. Да и не нужно было ее слышать. Природа сама смывала бережной и ласковой рукой кровоточащие раны души некогда несчастной женщины. Воздух, заполнявший ее грудь, приятно обжигал легкие свежестью свободы. Он вроде был такой же, как за этим ненавистным забором с колючей поволокой, но одновременно и другой, более желанный и свежий. Лес вдоль дороги ожил, проснулся. Пашни зазеленели озимой пшеницей. Кубань готовилась бить новые рекорды по сбору урожая. Жизнь шла своим чередом, словно вода обтекала она пространство зоны, и проносилась дальше за горизонты. Весенний ветерок щекотал молодые листочки на деревьях. Этот необыкновенно нежный их зеленый цвет приятно радовал глаз. Всю свою жизнь Эля хотела запечатлеть этот цвет на память, в виде какой-нибудь фотографии, обещала себе по ранней весне непременно сфотографировать только что пробудившийся из почки листок, но ей никогда это не удавалось. В погоне за славой, за легкими деньгами в начале своего жизненного пути она откладывала все эти мелочи на потом, думая, что у нее впереди очень много времени и сил. Но прошли годы, и, попав в водоворот взрослой, во многом лихой и жестокой жизни, пройдясь по краю развращающей даже самую праведную душу пропасти, она забыла об этом. Потом уже, находясь на зоне, когда время словно остановилось для молодой и находящейся в самом расцвете лет женщины, у нее уже не было сил и желания наслаждаться такими моментами. Эти вот весенние, покрытые едва заметным пушком листочки трепетали на ветру, поблескивая на солнышке. Она потянула к ним невольно свои огрубевшие и почерневшие от непосильной работы руки и вдруг расплакалась. Эта нежность природы через бархат молодой листвы передалась ее настрадавшемуся сердцу и растопила лед ожесточения и обид. Она улыбнулась, словно только сейчас поняла всю прелесть свободы, и стала глубоко дышать грудью.
Эльвира стояла на дороге за воротами КПП зоны в тени каких-то раскидистых черных деревьев. С непривычки она жмурилась, хотя солнце только-только вставало над горизонтом. В ее душе были сомнения: а вдруг ее муж не приедет. По странному стечению обстоятельств ее освободили на час раньше, и она растерялась, не зная, что делать. Идти вперед по дороге или ждать любимого.
В этот момент она увидела одинокую машину, мчащуюся к ней с яркими фарами. Сердцем, какой-то внутренней интуицией она поняла, что в движимом ей навстречу транспорте находится все самое дорогое, ради которого можно было жить и умереть. Она бросилась навстречу, забыв на дороге свой скромный багаж.
Машина остановилась, из нее начали выскакивать одна за другой две девочки младших классов. Затем вышел и водитель, в котором она узнала своего мужа.
Ей не верилось в свое счастье. В какой-то момент ей казалось, что она спит, из губ невольно срывалась молитва, чтобы этот сон никогда больше не обрывался, слезы уже ручьем текли по ее впалым щекам, она даже упала на колени, теряя силы и сознание, когда ее дети подбежали к ней с радостными криками «Мама», «Наша мама»…
Потом она помнила только теплые губы мужа, его приятный и родной, давно забытый запах дома, и только всего один раз в ее переполненной эмоциями душе возник образ далекой, но в то же время и хорошо знакомой блондинки. Этот образ маячил, словно слабый огонек на задуваемой шальным сквозняком церковной свече и вдруг погас навсегда. 
«Монро, - прошептали губы освобожденной женщины в каком-то смутном понимании, - ты пришла проститься со мной»…