Глава 8
Его не было довольно долго.Мирра занималась, как всегда, бесконечными домашними делами и всё ждала, когда Анна придёт в себя. Ей надо как-то было её подготовить, объяснить всю безвыходность её и их положения. Но Аня спала глубоким сном выздоравливающего человека, дыхание было тихим и ровным, тонкое личико с обозначившимися скулами покрывал лёгкий румянец. Лёвка сидел у её кровати, теперь он смотрел на неё совершенно другими глазами.
Наконец пришёл Меер Моисеевич. По его усталому виду Мирра сразу не могла определить с каким результатом муж вернулся, в еёэ изнурённых долгим ожиданием глазах застыл немой вопрос.
--Да всё в порядке, Мирра, если это можно назвать порядком... Ты знаешь, я ничего от него не утаил,сказал все, как было, и все документы её показал. Раввин Гершкович очень мудрый человек, очень мудрый. Знаешь, Миррочка, что он сказал за всё это, раввин Гершкович сказал, что у меня самая умная и добрая жена на свете, и раз ты так решила, значит, другого выхода нет. Он согласился с нашим решением, сказал, что это благоразумно по отношению к семье, хоть и незаконно. Он сделал запись в книге, даже дату обряда поставил ноябрём прошлого года. Хорошо, что никто за это время не женился. И вот «Метрическая выпись», вот «Посемейный список». Теперь она - Анна Вишневецкая, законная жена нашего Лёвушки, с чем вас и поздравляю, Мирра Ильинична....
Тяжело вздыхая, Меер Моисеевич выложил документы на стол. Только сейчас Мирра почувствовала, как переживал муж всё это время, сколько муки было в его душе за кажущимся спокойствием, когда он утешал её, успокаивал. Ему было очень стыдно перед сыном, ведь он, его отец Меер Моисеевич Вишневецкий, сам женился по большой, настоящей любви.
***
Аня лежала с закрытыми глазами и делала вид, что спит. В голове её был полнейший сумбур, она никак не могла прийти в себя от того, что произошло вчера. Жизнь, её сегодняшняя жизнь, представлялась ей какой-то нереальной, казалось, что горячечный бред всё ещё продолжается. Ей хотелось проснуться, проснуться по- настоящему, чтобы всё случившееся оказалось кошмарным сном, и ни в коем случае не было явью…
Когда вчера утром, она пришла в себя, то ни сразу поняла, где находится. Она лежала на чужой кровати, в чужой одежде, сквозь пёструю ситцевую занавеску проникал тусклый свет, тихо играла скрипка, слышались детские голоса, смешки, окрики взрослых на русском вперемежку с незнакомым ей каким-то ещё языком, и постоянные шаги, шаги, возня, запахи варившейся пищи, чеснока, лаврового листа и ещё чего-то кислого... Её нестерпимо тошнило, ужасно хотелось пить, она попыталась встать, но не смогла даже приподнять голову от подушки; слабость во всём теле была такая, что даже позвать кого-то (сама, не зная кого) она была не в силах, а только тихо застонала, даже не надеясь, что в этом шуме её хоть кто-нибудь услышит. Но почти тот час же, к её удивлению, из-за занавески на неё глянули огромные чёрненькие глазки круглолицего, симпатичного мальчика лет десяти с шапкой курчавых, непослушных, тоже чёрных волос на голове. Мальчик с любопытством, без боязни подошёл к ней и спросил: - "Это ты стонешь?-- и не дожидаясь ответа , повернувшись, громко закричал, как показалось Ане с какой-то радостью: --Мама, мама ,она проснулась! Лёвка, иди! Она проснулась!"
Через несколько минут к ней подошёл довольно высокий немного сутулившийся, худощавый юноша, довольно симпатичный, пожалуй, даже красивый, с такими же выразительными большими чёрными глазами, как у мальчугана. Чёрные кудрявые волосы его были коротко подстрижены, подбородок обрамляла небольшая тёмная бородка, а над верхней губой чернели аккуратно подстриженные усики. Юноша как-то очень ласково посмотрел на Аню и сказал:
--Ах! Наконец-то Вы пришли в себя, это замечательно, теперь-таки Вы быстро пойдёте на поправку, а то мы очень-очень переволновались за Вас,-- и покраснел. Аня даже сама не поняла почему, но ей стало как-то спокойнее. От этого юноши исходила необъяснимая волна доброты и тепла, в его глазах она увидела сострадание .
--Простите, пожалуйста, мне так неловко, я почти ничего не помню. Как я здесь оказалась? И кто Вы? ... Можно попросить у Вас воды, очень пить хочется, будьте так любезны, пожалуйста,-- ссохшиеся губы плохо слушались, и голос свой Аня не узнавала.
--Ой! Конечно же, я и не догадался, вода тут, в стакане на табуретке, Вам, наверное, тяжело самой, давайте я помогу, --засуетился он. Потом представился,- Вишневецкий Лев Меерович, можно просто Лёвка, --и опять густо покраснел. Он сказал, что они евреи, семья у них большая, маму зовут Мирра Ильинична, а папу Меер Моисеевич, и кроме него, самого старшего, есть ещё шесть его братьев.
Потом он стал рассказывать, как они нашли её под аркой своего дома, мокрую, замёрзшую, как притащили вместе с отцом в свою квартиру, как она потеряла сознание, а потом у неё начался жар от того, что она сильно простудилась, как они боялись за её жизнь, как дежурили постоянно то он, то его брат Ицек, как мама испугалась за ребёнка, и как приходил врач и сказал, что с ребёнком всё в порядке. Он говорил обо всём подробно и обстоятельно, и от этого Аня почувствовала
опять некую неловкость, что доставила столько неудобств их семье.
--Господи, сколько же я вам хлопот доставляю,--расстроилась она, - А сколько же дней прошло как вы меня… нашли? -- и когда она узнала, что была в бессознательном состоянии десять дней, то сникла окончательно. Лёвка это сразу же заметил и даже пожалел, что всё так подробно ей рассказал. Аня стала опять благодарить, и вдруг из глаз её полились слёзы, она с ужасом вспомнила, что ей совершенно некуда идти, и она не представляла, как дальше быть. Не могла же она до бесконечности стеснять этих приютивших её людей, её положение казалось ей просто ужасным. Лёвка видя её такое состояние, попытался успокоить, хотя сам смутился до того, что ничего утешительного придумать не мог, он растерянно замолчал, сердце его сжималось от жалости к этой измученной, несчастной, плачущей девушке.
Но в этот момент из-за занавески показалась женщина, на вид ей было чуть больше сорока лет. Она была невысокого роста, немного располневшая, с необыкновенно красивыми глубокими миндалевидными глазами, роскошные тёмные волосы были собраны в высокую причёску. По тому, как она строго и в то же время нежно посмотрела на Лёвку, Аня сразу поняла, что это и есть его мать, Мирра Ильинична.
--Лёвушка, поди, кыця, оставь нас, мне с барышней поговорить надо, потом я тебя позову.
Когда Лёвка вышел, женщина протянула Ане чашку, которую держала в руке.
--Вот, попейте, это куриный бульон, пока ещё не остыл, Вам сейчас надо очень хорошо кушать... и Вам, и ребёнку. Завтра муж попробует достать ещё куру, сейчас-таки всё это трудно, но ничего, как - нибудь выкрутимся.
Аня послушно стала пить. Бульон оказался очень вкусным и наваристым, и она почувствовала, как ей действительно страшно захотелось есть.
Пока она пила, Мирра Ильинична стала рассказывать, какие у неё замечательные дети, какие способные, как помогают ей по дому. Иначе бы она и не справилась. Рассказала, что на скрипке играет Ицек, он способный мальчик, у него как говорит преподаватель, абсолютный слух. И в этом он пошёл-таки в своего деда, Мирриного отца. А у Зиновия, то есть Зямы, явные способности в математике, это уже в прадеда. Люсик и Мотя, наверное, будут, как отец, Меер Моисеевич, портными. Они всегда ему помогают то намётывать, то пуговицы пришить... Ну, а за Гершика и Илюшку ещё рано что-либо сказать, Илюша ещё сисю сосёт. Хотя пора уж и отнимать, большой.
Лёва, самый старший, в Университете учится на втором курсе, очень успешно, инженером будет, он вообще самый способный и очень ответственный и очень добрый. Мирра внимательно посмотрела на Аню, та уже допила свой бульон, и взяла у неё из рук пустую чашку. Всё это вступление Мирра Ильинична проговорила специально, пусть девочка попьёт спокойно, да и сама она немного собралась с духом. По своему характеру Мирра не любила ходить вокруг да около, поэтому обрисовала Ане всю ситуацию такой, какой она и была. А напоследок добавила, что, поскольку, Аня ещё очень слаба, надо сначала хорошенько выздороветь, и ни о чём плохом не думать, а думать о том, чтобы благополучно родить здорового ребёнка. Теперь, во всяком случае, не надо поддаваться панике, а там видно будет. Никто её силком не будет удерживать... Но пока, если кто к ним ненароком зайдет, и будет спрашивать, лучше вообще сказаться спящей. Да, и поскольку, теперь по документам Аня - Вишневецкая... Мирра Ильинична не успела договорить. Во входную дверь кто-то сильно постучал...
***
В доме начался переполох, дети испуганно выбежали из своей комнаты, Меер Моисеевич тревожно посмотрел на вышедшую из-за занавески Мирру.
-- Кто там в такую рань, да так нахально, прямо-таки как к себе домой? -- проворчал он, направляясь к двери. Мирра Ильинична подхватив на руки проснувшегося и плачущего Илюшку, остановила мужа. В дверь колотили всё настойчивее. Аня вся съёжилась под одеялом, отвернувшись к стене, она закрыла глаза, у неё снова начался озноб не то от болезни, не то от страха.
--А ну-ка все успокойтесь, ничего страшного не произошло, за что вы перепугались?-- обратилась она к детям, -- Мало ли кто это, может, доктор пришёл, может соседка какая. Идите в свою комнату и не высовывайтесь, а, главное, помалкивайте. Чтобы я вас
-таки не слышала и не видела. А ты, Лёвушка, останься, -- и многозначительно посмотрев на сына, добавила, -- если что, ты всё помнишь?
Лёвка утвердительно мотнул головой, но видно было, как он побледнел при этом. Стук не смолкал, а становился ещё настырнее, ещё громче. Похоже, уже колотили по двери ногами. Глубоко вздохнув, Мирра кивнула мужу, чтобы открывал.
В квартиру бесцеремонно вошли трое мужчин. Впереди, худощавый, очень высокого роста, рыжеволосый с коротко подстриженными усами, скуластый и голубоглазый, он смотрел хоть и строго, но не зло. Одет он был в чёрную кожанку, в опущенной руке держал маузер. Двое других одеты были в шинели, довольно обносившиеся. Оба небольшого роста, оба чернявые. У одного из них была винтовка, другой держал пачку каких-то бумаг. Вид у них был уверенный и сердитый. У Мирры похолодело сердце. Она крепче прижала к себе заходящегося от плача маленького Илюшку. За ними шел, опустив как-то набок взлохмаченную голову, смущённый пан Кассирский, он то и дело поправлял сползающее с носа пенсне и сморкался в клетчатый носовой платок. В дверях остался стоять, теребя в руках свою потрёпанную шапку, растерянный, перепуганный Ахмедка.
-- Уполномоченный Советской власти Зданович Николай Петрович. Ввиду чрезвычайного положения в городе, мы производим обязательную проверку всех граждан, -- рыжеволосый в кожанке, не спрося разрешения, сел за стол, -- Почему долго не открывали, кто здесь проживает? Приготовьте, пожалуйста, документы.
-- Вишневецкий Меер Моисеевич, портной, с вашего позволения. Здесь проживает моя семья, вот все наши документы, у нас всё в полном порядке, мы ведь понимаем, понимаем, -- Меер Моисеевич разложил перед чекистом все положенные бумаги.
--Только вот сноха заболела, вы уж потише, пожалуйста, она ведь ещё и насносях.- в упор, глядя на пана Кассирского, попросила Мирра.
--Да, ...что ж … мы рабочим людям не враги. Советская власть защищает простой народ от буржуазии и эксплуататоров, – как бы объясняя причину своего внезапного вторжения, говорил Зданович, тем временем сверяя документы Вишневецких с какими-то по- видимому списками в своих бумагах, отмечая галочками,что-то вписывая, что-то вычёркивая. --Нам надо выявлять всякую контру и шпионов, которых могли беляки оставить в городе, а так, живите спокойно, если вы не враги молодой республике.
Он встал, давая этим понять, что разговор окончен. Тем временем двое его спутников всё же внимательно осмотрели всю квартиру, что-то докладывая рыжеволосому комиссару, пересчитали испуганных детей, заглянули за занавеску, где лежала больная Анечка, но, видя, что она спит, будить не стали. Удостоверившись ещё раз, что никаких посторонних в квартире нет, уже не так агрессивно, стали прощаться. Меер Моисеевич, отозвав в сторонку Здановича, что-то ему то ли сказал, то ли о чём-то спросил. Зданович, внимательно выслушав, похоже, немного смутился, потом с чувством стал благодарить Меера Моисеевича, и даже пожал ему руку. Наблюдая эту картину, Мирра Ильинична пришла в полное недоумение: какие-такие разговоры могут быть у мужа с этим ужасным чекистом?
Когда за непрошеными гостями закрылась дверь, Мирра пошла в спальню уложить наконец-то успокоившегося Илюшку, Лёвка юркнул к Анечке за занавеску, а Меер Моисеевич пошёл угомонить возбуждённых детей. Вернувшись в кухню, она обнаружила, что пан Кассирский не ушёл, а напротив, сидел с поникшей головой на табурете и теребил свой клетчатый носовой платок. Мирра вопросительно на него посмотрела. Понимая неловкость создавшегося положения, он начал объяснять, что оказался здесь совершенно, совершенно случайно. Просто решил зайти проведать их больную, а тут такое…он–таки перепугался, до сих пор в себя прийти не может. И у него тоже проверяли документы и спрашивали, к кому он пришёл и зачем.
--А за что это Вы, пан Кассирский так перепугались? Ну проверили и проверили, таки мы обыкновенная семья, никакие не буржуи и не богачи, что с нас таки взять? – как можно спокойнее сказала Мирра Ильинична, -- Оно конечно, не очень приятно таки, но что ж поделать? Новая власть... --глубоко вздохнула Мирра Ильинина.
--Да, это верно, пани Вишневецкая, но вы же мне не сказали, что это ваша невестка, -- как-то обиженно произнёс он, -- жена Лёвы…вот я и подумал, что может она совсем вам чужая, мало ли? Сейчас такое страшное время! Такое время! Люди всякие, так неспокойно, так страшно неспокойно в Одессе… -- он с чувством высморкался в свой клетчатый платок и покачал головой.
--За то не сказала, что не до того мне было, и радости мало, на русской женить сына, – скрестив на груди руки и пристально посмотрев на пана Кассирского, медленно и сердито произнесла Мирра, явно давая понять, что ему пора.
--А как её зовут, невестку-то вашу? -- любопытство явно одерживало верх над чувством приличия у вообще-то всегда тактичного пана Кассирского.
--Та обыкновенно зовут. Анна её зовут, Аня.
Когда пан Кассирский всё же покинул квартиру Вишневецких , Мирра решилась спросить у мужа, за что он таки говорил с комиссаром. Меер Моисеевич довольно хрюкнул, хитровато посмотрел на Мирру и тихонечко произнёс: « За что, за что? И сама таки могла догадаться: у него брюки совсем обносились, а ему при его серьёзной должности так выглядеть не подобает, солидности маловато, вот я и предложил ему пошить новые, и не только ему, но и кому ещё требуется. Только и всего. Ты спросишь что я с этого буду иметь, отвечу - таки спокойную жизнь, Голдочка моя, жизнь продолжается!
***
Да, что же это такое? Как теперь жить? Как вести себя...вопросы, вопросы и совершенно никакого ответа ни на один. Анечка повернулась на бок, большой живот позволял лежать только на спине, но спина так затекла, что было просто невыносимо дальше оставаться в таком положении. То, что она вчера услышала от Мирры Ильиничны, вызвало жуткое недоумение и ощущение полнейшего абсурда. Она, Анна Воронцова, теперь Анна Вишневецкая, да ещё замужняя женщина, да ещё муж её не только другой веры, но вообще неизвестный ей совершенно человек.
За занавеской слышался приглушенный разговор, иногда прерываемый коротким смехом. Аня попробовала спустить ноги с кровати и встать, но голова от слабости так закружилась, что она чуть не упала. Откинулась спиной на стену, решила немного просто посидеть, а потом уж снова попробовать. Вдруг она почувствовала лёгких толчок в бок живота, потом толчки стали сильнее, настойчивее и стихли. Её охватила необычайная радость и успокоение. Малышка моя, как же ты всё вынесла, какая ты молодец! Это ведь самое главное, что ты есть у меня и скоро даст Бог я тебя увижу. Ей стало так тепло, нежность переполняла. Анечка почему-то была уверена, что там в глубине неё, под самым сердцем толкается своими малюсенькими ножками её доченька, была уверена, что должна родиться именно девочка. Она и имя уже давно придумала — Виктория, а как же иначе? Ничего, всё будет хорошо, всё устроится, ты только потерпи ещё немножко. Ведь мы с тобой остались совсем одни на этом свете, в этом безумном страшном мире. И ей впервые за эти месяцы страданий, неустроенности, неопределённости, скитаний остро, ясно и уверенно захотелось жить.
***
Через месяц Анна родила чудесную девочку, здоровенькую и хорошенькую, с чёрными волосиками и тёмно-карими глазками- вишенками. Назвали её Викторией. Пан Кассирский, который принимал роды восхитился, как необыкновенно дитё похоже на отца, имея ввиду безусловно Лёвку. От перенесённых Анечкой потрясений и переживаний молоко у неё пропало и Мирра Ильинична, отняв уже двухлетнего Илюшку от материнской груди, стала теперь кормить свою названную внучку.
Меер Моисеевич с утра до ночи был поглощён работой. Всё Одесское ЧК по надёжной рекомендации Здановича приходило пошить себе штаны, а потом и юбки своим боевым подругам. Вот тогда-то и пригодились зашитые в ситцевые чехлы превосходные шерстяные дореволюционные отрезы. Расплачивались клиенты по разному: кто бутылкой молока, кто картошкой в узелке, кто вообще и «спасибо» не говорил, а один матрос даже перстень преподнёс: серебряный и с тремя синими камушками. Мирра повертела его в руке и сначала спрятала в шкатулку с нитками и пуговицами, а потом всё же надела на палец правой руки-других украшений к тому времени не осталось: все ушли на кур, молоко да муку.
Но от импровизированного ателье случилась им и другая польза.
Так как в подвале стало нестерпимо тесно и неудобно, семье Вишневецких выделили большую пятикомнатную квартиру на 2 -ом этаже этого же дома. После долгих сомнений и размышлений они всё же переехали в неё, тем более, что возвращение прежних хозяев стало теперь очевидно невозможным.
Ипполит Андреевич Воронцов, вместе с вверенным ему крейсером «Георгий Победоносец», не принявший новой власти, вынужден был в составе образовавшейся Русской эскадры отбыть в Бизерту в далёкий Тунис. Анечка о судьбе его ничего так и не узнала и больше никогда не видела отца.